Прелюдия
Сначала я хотела это назвать продолжением «безрадостным», но вспомнила утро и поняла, что это будет не совсем уж честно. Даже совсем уж не честно… А я не хотела фальши…
Итак, всё это – довольно грустное продолжение того, что раньше меня воодушевляло. Ну, просто столько лет уже прошло после «Осени» и «Воскресения для всех» (или у меня был «выходной»?). Почти 20, как у Дюма.
Гораздо важнее то, что второго Мандрики мне уже не найти, а первому я больше не интересна. Но есть же в конце концов «Проза. ру», где все, кому не лень, публикуются, обмениваются советами и восхищениями… Значит, не пропадём, тем более, что и меня там читали и не только «проплаченные» знакомые. Ну, а все те, кому это покажется рвотной тягомотиной ностальгирующего графомана, могут преспокойно и без сожаления бросить тягомотину, как будто её и не было совсем.
Итак, не будем о суетном.
Будем о любви… Сегодня 14 февраля 2017 года …
Так много любви в начале лета!
Много работы в конце учебного года! Дочитывая первую главу дипломного сочинения моей студентки, я подумала, не взять ли с собой, когда я пойду покупать цветы для очень далёких близких (завтра родительский день), моих собак? Тут же подошёл Егор. И, глядя мне в лицо, помахивая хвостом, поднял левую лапу на угол книжного шкафа и пописал.
Ему без малого 10 лет, а мерзкие привычки всё те же!
Одно меня совершенно радует. Он перестал опасаться, что мы расстанемся. Он научился не бежать за моими пятками, а, когда у нашего парадного посиживают старенькие соседки, совершенно паскудно обхаживать их, добиваясь комплиментов и ласк.
Я сделав вид, что смертельно в нём разочаровалась, пошла домой, «забыв» о негодяе.
Поднялась на свой четвёртый этаж и смотрю из-за двери на лестницу. – Там на цыпочках, вытянув шею, как черепаха, крадётся мой Егор…
***
Егор и Шани любят по-разному. Когда Егор любит, он всех других, и собак и людей, не любит, и чем сильнее его любовь к своему предмету, тем и непримиримость его ко всем другим сильнее. А Шандор любит сразу всех, если он полюбил кого-то. Когда он встречает знакомого пса или человека, он каждой частью своего зажившего влюблённостью тела посылает встречному и сразу же в пространство флюиды нежности и радости.
Когда мы выходим на прогулку рано утром или поздно вечером, случайный одинокий прохожий, не разглядев впотьмах в Шандоре сердечной доброты, может испугаться его суетливого внимания к своей персоне. Поэтому всякий раз, когда я замечаю замедление темпа у идущего нам навстречу незнакомца, я громко оповещаю: нас не бойтесь, мы не нападаем, мы только любопытствуем! Прохожий оживляется, правда, не всегда при этом доброжелательно, а когда, поравнявшись с нами, он проходит, откуда-нибудь вслед за ним пиявочкой быстрокрылой вылетает карлик Егорушка и с оглушительным лаем бросается сзади на руки в кожаных перчатках, на ботинки и брюки, даже и на спину прохожему.
2009 г
***
Я часто вспоминаю тот период жизни, когда со мной жили мои четыре чёрных пуделя, беспечных, прекрасных, суетливых… Мне иногда было с ними невероятно тяжело, ведь и тогда я была уже весьма немолодой тёткой с кучей диагнозов, о доброй половине которых в тот период я даже и не догадывалась. Просто иногда меня покидали силы, … но потом я возвращалась к норме, и всё становилось нормальненько.
Самое главное, что беспечной любовью моих пуделей дышала вся моя квартира! Как я нуждаюсь теперь в этой волне любви и беспечности!
ЛЁЛЯ
Таких друзей, как моя подруга детства Лёля, не то что много, а и одного за всю жизнь не всякий из нас встретит. А я встретила. И сейчас, когда она ушла из жизни («Она, - сказал мне её сын, - умерла утром 30 октября…»), утешаюсь одним – успела ей сказать, как дорожу нашими отношениями, как поражаюсь её духовной силой, не убывавшей в ней все эти годы.
Войди в мой мир и ты его полюбишь:
Он полон той особой тишины,
Когда видны невидимые глуби
И шорохи неслышные слышны.
И если ты уловишь отзвук смеха
Иль отзвук боли в лиственной глуши.
То — жизнь моя откликнулась, как эхо,
На зов чужой, но пристальной души.
Е.К. Стюарт
Она никогда не жаловалась, не перекладывала на чужие плечи даже малой доли своих проблем. Может быть, в самые тяжкие минуты своей жизни, она уходила в тень, скрывалась из виду на какое-то время, чтобы потом опять, хмыкнув с горьким юмором, было мол, а у кого не бывало, у всех не без боли жизнь… рассказать в двух словах то, о чём мы обычно плачемся при случае кому попало, и не то что месяцами — годами.
Так, после долгой нашей разлуки случайно столкнувшись с нею, услыхала я о трагической и страшной гибели мужа и не решилась расспрашивать её о подробностях, а она поменяла тему: выжила, значит, нужно и дальше как-то жить, поднимать в одиночку сына и дочь, чему разруха перестроечная мало способствовала. Она и сейчас ещё порой звонила мне, чтобы известить, что в каком-то отдалённом магазине можно купить сахар подешевле, гречку или окорочка… Быстро просчитывала, сколько можно на этом сэкономить.
Ах, Лёлечка!
Если бы жизнь начать сначала, она бы, скорее всего, ничего не поменяла бы. А сколько при этом было талантов у неё… Она была страшным книгоманом, даже буквоманом! Стоило ей напороться на хорошо написанный текст, она становилась слепой, глухой для всего окружающего мира. Стихи Елизаветы Стюарт, талантливой, но мало известной широкому читателю поэтессы, мне она открыла.
Ей бы с книжками работать, а она всю свою скрупулёзность в «низкую жизнь» окунула («А для низкой жизни были числа, / Как домашний, подъяремный скот, / Потому, что все оттенки смысла / Умное число передает» Н. Гумилёв).
Нет, не так про тебя надо было рассказывать! Разве цифры, стихи и книжки главное? Главное это то, что ты была человеком редкого мужества, силы и верности! Таким был твой дед Илья Григорьевич Кресин. Он, рассказывала мне мама, пережившая блокаду в Ленинграде, упал в голодный обморок, хотя сопровождал машину, гружённую хлебом. Людям, не имевшим деревенских корней и деревенских родственных связей в военной и послевоенной Тюмени жилось ох как не сытно!
Такой же прямой, суровой и гордой была и твоя бабушка тётя Дора. Она была маленькая, худенькая, аккуратная и с реактивной скоростью определяла, что можно, а что нельзя позволить, и потому её многие боялись.
А мама твоя Анна Ильинична была совершенным ангелом, если, конечно, бывают ангелы с чувством юмора и заразительным смехом. Она умела дружить с женщинами и мужчинами и, конечно, друзьями дочери.
Я не помню нашего знакомства с тобой: мне кажется, мы всегда вместе играли в куклы из фантиков и щепочек, учились танцевать в заводском клубе, собирали камушки на железнодорожной насыпи и страшным шёпотом рассказывали истории, сочинённые о своей семье (слышали бы их родители — поседели бы от ужаса).
Что ты никогда не бросишь меня в беде, я поняла в свой день рождения, когда мне исполнилось года четыре-пять...
Мама ночью подняла меня для примерки нового платья, которое она шила на руках, бормоча мне в ухо: «Ты спишь и ничего не помнишь, это всё тебе снится…»
Утром в день рождения я надела новое платье и пошла к Ларисе. Пока она причёсывалась у большого зеркала, я за её спиной, любуясь на своё изображение, кружилась с такой увлечённостью, что не заметила, как подол нового платья зацепился за тюлевую накидку, которую удерживали на крышке пианино две узкие высокие вазы, и потянул за собой и накидку. Вазы вдребезги раскололись в тот самый момент, когда на пороге появилась Лёлечкина бабушка с хозяйственной сумкой в руках.
«Всё!» — почувствовала я.
В тот же миг Лора метнулась к бабушке: «Это — я-а-а!».
И сразу — хрясть! — и бабушка ей по физиономии залепила! А я, спасённая Лёлькой, стремглав мимо тёти Доры, со второго этажа по деревянной лестнице кинулась прочь, потому что не такая я отважная, как Лёлечка, оказалась…
Теперь, когда я всякого в жизни насмотрелась, мне совсем не стыдно в этом признаться ни перед нею, ни перед кем-то другим! Лёлечка и сама в тот момент была белее стены, понимала она и что со мной творится, но она была…
И вот такая она была всю свою жизнь! Я ей как-то недавно призналась, что помню и дорожу этим детским воспоминанием, как величайшим в жизни подарком. А она только хмыкнула, видать, всего лишь в первый и отнюдь не в последний раз в своей жизни прикрывала она оробевшего и растерявшегося ближнего.
У меня сохранились фотографии с того дня. Я её по своему заветному платьицу определила.
Ноябрь 2014
ГОРБУШКА, милая…
…Только лица остаются
и знакомые глаза...
Плачут ли они, смеются -
не слышны их голоса.
Льются с этих фотографий
океаны биографий,
жизнь в которых вся, до дна
с нашей переплетена.
И не муки и не слезы
остаются на виду,
и не зависть и беду
выражают эти позы,
не случайный интерес
и не сожаленья снова...
Свет - и ничего другого,
век - и никаких чудес…
Б. Окуджава
Вот и год миновал со дня ухода Натальи Николаевны Горбачёвой (20 августа 2015). Далеко не всех лучших людей Тюмени я знаю, далеко не всех, но для меня этот список лучших без светлого имени Наташи Горбачёвой был бы неполным! И пусть на работу неведомого мне механизма выявления этих людей никак не повлияет эта статья, уж я-то знаю, каким человеком была Наташа, и я знаю, и вы теперь тоже узнаете (если не знали прежде: не учились с ней или у неё, не работали рядом с ней), а это уже немало.
Мы учились с ней в одной группе на филфаке ТюмГУ, но в первое время между нами была дистанция. У Наташи на лбу было написано, какой безупречной отличницей она была, а я в школе училась плохо, вернее, совсем никак не училась. Отличники меня абсолютно не интересовали, т.к. большая их часть была людьми зашоренными, помешанными на карьере, ограниченными… И вдруг я совершенно случайно узнаю, что, как и я, Наташа «болеет» за канадских хоккеистов, а не за наших, как все. Канадцы, в отличие от наших, идущих «в последний бой», играли… От игры они получали удовольствие и были свободными. Они даже шлем не надевали и выходили на лёд красивые и весёлые. С хоккея и началось наше знакомство, а потом у нас была просто совершенно замечательная студенческая группа, где никто никому не завидовал, где все относились друг к другу с пониманием, уважением и симпатией. Такими остаёмся друг для друга и сейчас.
И ещё одно – я об этом даже ей никогда не говорила – однажды в сессию я должна была идти к отвечать сразу после Наташи. И вот пока она отвечала я, обычно волновавшаяся, неожиданно для себя совершенно успокоилась. Это было совсем не то спокойствие, которое соседствует с безразличием. Это было спокойствие уверенного в своих силах человека. Мои сомнения показались мне совершенной мелочью, я точно знала, что Истина есть и что я на том пути, который ведёт к Истине всех нас.
С тех пор Наташа стала моим добрым знаком, талисманом… Жаль, что я так и не призналась ей, опасаясь того, что она опять упрекнёт меня в сентиментальной дребедени. Но права я. Ведь не случайно в течение её мучительной болезни наши разговоры о кино, религии, истории и литературе отвлекали её хотя бы на какое-то время от страданий: в ней усиливался «инстинкт Истины» (В. Г. Белинский), она была «человеком вечным».
Это выражение («человек вечный») принадлежит Ларисе Георгиевне Беспаловой, нашему преподавателю литературы, известнейшему краеведу и просто-просто моему любимому Учителю. Однажды утешая меня от какой-то обиды, Лариса Георгиевна сказала мне, что обидевший меня человек не стоит сильных чувств, что он – «человек временный» в нашей жизни, а мы - «люди вечные», потому что «служим делу вечному».
Так определяла она Истину.
И - Б. Окуджава:
Почему мы исчезаем,
превращаясь в дым и пепел,
в глинозем, в солончаки,
в дух, что так неосязаем,
в прах, что выглядит нелепым,-
нытики и остряки?
Почему мы исчезаем
так внезапно, так жестоко,
даже слишком, может быть?
Потому что притязаем,
докопавшись до истока,
миру истину открыть.
Вот она в руках как будто,
можно, кажется, потрогать,
свет ее слепит глаза...
В ту же самую минуту
Некто нас берет под локоть
и уводит в небеса.
Это так несправедливо,
горько и невероятно -
невозможно осознать:
был счастливым, жил красиво,
но уже нельзя обратно,
чтоб по-умному начать…
Думаю, что сейчас уже ничто не помешает им обеим – Горбушке и Ларисе Георгиевне - увидеть и понять друг друга лучше, чем это удавалось при жизни.
Люди часто повторяют: сколько людей, столько и правд, пусть я ошибаюсь, но это – МОЁ мнение! Ничего общего с толерантностью в этой позиции нет и в помине. Однажды в споре о точках зрения на вопросы, связанные с последними годами жизни И. А. Бунина, мы с приятельницей дошли до крика и, услышав сакраментальное «…но это – МОЁ мнение, я имею на него право», я спросила, а зачем тебе неправильное мнение? Зачем человеку мнение, которое, как моча: скопилось – выплёскиваем?! Приятельница, конечно, не обиделась на меня. Слишком давно мы знаем друг друга, чтобы терять друг друга из-за грубости в споре. А дружим мы более полувека и умеем успехам друг друга и удачам радоваться, что, как известно, ценится много более, чем поддержка в тяжёлые минуты, что тоже случалось. Подруга «закрыла тему» знакомой мне за десятилетия нашего общения фразой: «Я забыла, что заслуживающим уважения мнением ты считаешь только своё».
Этой фразой часто отмахиваются от людей нашей профессии, призванных оценивать информацию с точки зрения её достоверности и обоснованности.
С Наташей нас связывает не столь долгая дружба, но в День Победы я созванивалась только с ней. Она любила фильмы о войне, не все, а только те, в которых была историческая достоверность, а не лакейский пафос: «Хронику пикирующего бомбардировщика» и «В бой идут одни старики», и в трудные минуты повторяла последние слова лётчика, направившего свою машину на гибельный таран: «Будем жить, ребята!».
Она любила «Звезду пленительного счастья», любила и понимала декабристов, людей из «не поротого поколения». И тех, «кто псами лег в двадцатые годы, молодыми и гордыми псами, со звонкими рыжими баками», и тех, чья жизнь была страшна, «тех из двадцатых годов, у которых перемещалась кровь!». Это текст её любимого романа Ю. Тынянова – «Смерть Вазир - Мухтара». «На очень холодной площади в декабре месяце тысяча восемьсот двадцать пятого года перестали существовать люди двадцатых годов с их прыгающей походкой…»
И в судьбе К. Симонова и Б. Окуджавы, поэтов и солдат, солдат и романтиков виделись ей те героические личности, которые, не претендуя на мифологию, достойно шли по жизни, не уклоняясь от ответственности за свои поступки и не выпрашивая у потомков любви поздними публичными покаяниями. Становясь седыми, больными и морщинистыми, они казались моложе окружавших их людей новых поколений, потому что сохранили прямой и бескомпромиссный взгляд на жизнь. Она и своим ученикам давала темы, связанные с творчеством художников, которые могли бы благотворно повлиять на духовное развитие студентов: Ю. Н. Тынянова, К. Г. Паустовского, М. А. Алданова…
Она была прирождённым филологом, удивительно тонко чувствующим текст и возможности слова. Конечно, она могла оставить после себя много больше того, что обычно перечисляют в таких случаях (статьи, книги, диссертации, достижения учеников, членов семьи, удостоившихся уважения или хотя бы подающих надежды…)
Она оставила больше всего этого - имя человека, сохранявшего всегда и во всём верность себе, не искавшего покровительства, автора немногих, но безупречных (!) текстов, которые не устареют, не поблекнут от времени. Она была необыкновенно требовательна к себе и во всём, чего касалась её рука: от белого листа бумаги и до подбора одежды, не допускала даже намёка на vulgar или parvenu. Она была, что называется, аристократом духа.
***
Лето 1974 года было необыкновенным! Прекрасное лето было. А мы сдавали сессию из последних сил и не позволяли себе мечтать об отдыхе, чтобы не терять бдительности и не расслабляться. И наконец, наступил день освобождения, но мы еще не верили в это. Мы ехали на диалектологическую практику чуть ли не на следующий после последнего экзамена день.
Строго формально — это была еще работа, но где-то в подсознании, отправляющиеся на две недели из пыльного города без надзирающего педагога (на всех не хватало надзирателей, мы же были послушными хорошистками и отличницами), мы уже были готовы к воле.
Ночью накануне нашего отъезда из города прошла большая гроза, основательно вымочившая землю, и мы, ехавшие в кузове машины, должны были несколько раз останавливаться, выбираться из машины, чтобы облегчить ее вес, когда она объезжала большие и теплые, несмотря на утреннюю прохладу, лужи.
У Тургенева в «Отцах и детях» есть замечательная фраза о «лучших днях в году – первых днях июня». У нас, вероятно, перволетие наступает позднее, но, влажное и жаркое, оно устанавливает фантастическое равенство между живущим, и ползающим, и ковыляющим, и порхающим. — Млеет все!
Не прошло и получаса с момента нашего прибытия в деревню, как, побросав пожитки свои, мы были уже на берегу Туры.
Река в этом месте делала крутой поворот, и дом наш находился на высоком берегу, красивом, но совершенно непригодном для использования его в качестве пляжа, так как берег реки был обрывистым, а дно в этом месте невероятно вязким. Но кто думал тогда о таких «мелочах»!
Самые водоплавающие из нас уже были на середине реки, откуда доносились фырканье, болтовня и взрывы смеха.
На высоком берегу оставалась одна Горбушка, которая всегда делала только то, что в этот момент считала нужным. В то время как все с визгом и воплями неслись к воде, она аккуратно раскладывала на траве одеяло, собираясь первым делом понежиться и позагорать.
Я получала свою порцию удовольствия, стоя по колено в иле. Не умея плавать, я не решалась шагнуть вперёд.
Тут мимо меня проходит наша Юля и тащит за собой за руку Свету Юдину, приговаривая: «Да не бойся ты, я плаваю, как дельфин». Ещё шаг, и рука Светки, поскользнувшейся на илистом дне и сорвавшейся вниз, выскальзывает из Юлькиной руки.
Светка мгновенно уходит под воду и становится совершенно невидной из-за взбаламученного ила. Её маленькое тело покажется на поверхности воды совсем не там, где его ожидали увидеть, и только на какую-то секунду, а потом её понесло на самую середину.
Там на середине наши пловчихи располагались весёлым кружочком, и я подумала, что, может быть, они-то сейчас и спасут Светку. Но они, видимо, оцепенели от неожиданности, после того как она вынырнула в центре их круга, отпрянули в разные стороны, и Светка, уйдя опять под воду, вылетела на поверхность реки и понеслась по течению…
«Всё! - сказала я себе. - Теперь мы можем только досмотреть до конца эту трагедию».
И тут с высокого берега Туры в воду полетело белое и длинное тело Наташи.
Я не помню, как это белое плыло к Светке... Явившаяся и неосознанная нами надежда сделала меня в этот миг совершенно слепой. Я ничего не видела, чтобы не сглазить, чтобы не спугнуть...
Помню, как выходила наша Горбачева на берег, вынося Светку. Не помню, как мы бежали по берегу. Помню, как все, свихнувшиеся от радости, дергали Светку за руки, волосы, плечи; чтобы окончательно поверить, что беду пронесло стороной, нужно было коснуться руками Светки, живой!
Помню, как радостно все мы вялой, отсутствующей Светке вопили в уши: «Ты ведь тону-у-ла!» А она смотрела на нас издалека и вдруг заплакала, оттого, объясняла она между всхлипываниями, что потеряла в воде косыночку. Она сшила ее накануне, подгоняя по цвету к своему купальнику.
О, каким воплем радости взорвались мы! Чушь какая! Косыночка! О, как орали мы – неимоверно счастливые, как мы гоготали от великого, от незаслуженного нами, но свалившегося на нас счастья! И тут я подумала, что если мы так ненормально рады, как должна радоваться та, которая всех нас спасла и осчастливила! Но Горбачевой нигде не было. Ее не было среди нас... Когда я увидела ее, то в первый момент у меня даже сжалось от страха сердце и заложило уши. Я тогда подумала, что все это спасение мне лишь привиделось, потому что наша Горбачева шла от реки, уставшая и потухшая, одиноко и медленно, как-то безнадежно. Как в совсем другом кино, где правда бывает только тяжелой и безрадостной, как пустые руки Горбачевой.
Я кинулась тормошить ее: «Ты чего, куда ты подевалась?!»
Она объяснила кратко и однозначно, что искала Светкину косынку, не нашла... и, не ускоряя или замедляя шага, поднялась на высокий берег, к себе.
Какова!
Это все было на самом деле! И это — одно из немногих (или многих?) совершенно замечательных, прекрасных событий, открывающих нам непредсказуемость жизни и людей, Божью милость, в конце концов!
Среди закономерных бед, закономерных предательств, закономерных несчастных случаев является нам Милость, и всегда в лице человека.
Все участники этого события, кроме Веры Ряшиной, лет через восемь умершей от сердечного приступа (кто бы мог из нас тогда подумать, что первой будет она?), живы. И могут подтвердить. Правда, никто не написал про это, и если не сделаю этого я, так и забудется чудо.
***
Я написала всё это и даже опубликовала очень давно, не предполагая, что вернусь к этому тексту ещё когда-нибудь. Кстати, Наташка только отмахнулась от меня, когда я спросила её, читала ли она. Отмахнулась, хмыкнула и всё отнесла исключительно на счёт моего романтизма… Потом, правда, много позже, когда её уже мучила болезнь, случайно коснувшись этой темы, она обмолвилась, что, может быть, зачтётся ей где-нибудь, когда-нибудь одно это доброе дело…
Однажды – это случилось уже в самом конце её последнего лета – я позвонила ей прямо из лесу, куда приехала со знакомыми собирать грибы.
Увлекшись, я заблудилась, испугалась... В довершение ко всему пошёл сильный дождь, и его шум заглушал все другие звуки, которые помогли бы мне сориентироваться в незнакомом месте. Встав под дерево, я пыталась связаться по телефону со своими грибниками, но ничего не получалось, и тогда я набрала номер Наташи. Её далёкий и спокойный голос подействовал на меня как успокоительное. Моё положение показалось мне сразу смешным и нелепым и, главное, совсем не страшным.
Отсмеявшись, Наташа рассказала, как в подобных случаях следует поступать. Оказалось, для того чтобы найти дорогу, нужно всего-то перевязать платок: вывернуть его наизнанку или поменять местами правый и левый концы… Если вместо платка на голове шапочка, фуражка или бейсболка, то поступать следует точно таким же способом, повернув козырёк назад.
В тот раз проверить этот способ на деле мне не довелось: дождь внезапно прекратился, и я по гулу машин вышла на трассу, но позднее он несколько раз выручал меня из трудного положения.
А теперь и вы тоже будете его знать.
Август 2016
***
Ушли многие… Ушли и дорогие люди. Ушли мои собаки... Для кого-то упоминание о людях в одном ряду с собаками покажется безобразным легкомыслием и неразборчивостью… Я не стану перед ними оправдываться.
Для меня ель Виктора Анатольевича Елфимова, срубленная неизвестно кем под нашими окнами под новый год – боль… И его камень, украденный кем-то тоже ночью – боль, и троица, посаженная давно умершим стариком (сосна, голубая ель и зелёная ель), окружённая ныне со всех сторон баками для мусора, вывозимого с нового 11-ти этажного дома, построенного на месте старых домов, - боль…
«В старину дело было. И тогда жили люди…» Так начинает «Волшебное кольцо» А.П. Платонов.
У хамов нет старины, а если и была, то людей в ней не было…
И вот я собираю в узел памятные события, сочинённые моею судьбой… Узел или узор… какая разница! И совершенно не имеет значения, будет ли и кем всё это опубликовано, будет ли кем-то прочтено. Значение имеет только одно. Только одно – то, что я это пишу сейчас.
14.02.2017. День влюблённых
Людмила Аполлоновна…
Первая весть о Людмиле Аполлоновне донеслась до меня очень давно, так давно, что и поверить в это почти невозможно. Видимо, всё-таки тесен мир, но всё равно удивляешься и радуешься, когда рядом с нами возникают люди, о существовании которых ты узнаёшь ещё до знакомства с ними. Странное испытываешь чувство, словно не бывает случайных пересечений в жизни, словно жизнь наша – нить в узоре, вышитом где-то и кем-то очень давно.
Было мне в ту пору лет 15 или что-то около того. После четырёхлетней начальной школы наш класс перевели в среднюю школу № 15, где впервые у нас появились учителя-предметники и кабинеты, которые мы в течение всего учебного дня «обхаживали».
Самым загадочным был кабинет физики и химии: в нём были чёрные шторы на окнах, экран, который опускался и поднимался; за стеной, на которой висела доска, располагалась лаборантская с препаратами и всякими штуковинами для производства молний. Из двери лаборантской выплывали в начале урока либо маленькая химичка с железным характером – Мариванна, либо похожий на олимпийского бога царственный мужчина с огромной вьющейся седой шевелюрой. И звали его соответственно – Аполлон, Аполлон Борисович. Необычным в нём было не только имя и внешность, но и манеры. Он никогда не терял самообладания и чувства собственного достоинства.
Нездешний и серьёзный, он теплел, общаясь с теми из нас, кто хорошо разбирался в физике. Я не разбиралась в ней совершенно. Но однажды он обратил внимание и на меня.
Надо сказать, что эпоха «оттепели», совпавшая с нашей юностью, сделала нас людьми не столько свободными, сколько развязными. Мы всё время соревновались друг перед другом, испытывая границы снисходительности и терпения «отцов». В физическом кабинете моё внимание с первого дня привлёк длинный стол, напоминавший сцену, он располагался на достаточно высоком подиуме. Рядом с этим столом никто из нас никогда за парты не садился, потому что у сидящих на первом ряду не было шансов увидеть доску, кроме того, появлялось чувство, что сидишь не рядом со столом, а под столом. Но зато если встать на него, то свободные первые ряды, где никто не сидит, воспринимались как оркестровая яма, отделяющая сцену от зрителя. В общем, однажды на перемене перед уроком физики я таки станцевала на этом столе.
Какой-нибудь другой преподаватель, вероятно, устроил бы скандалище, увидев эту безобразную сцену, или выгнал бы меня до конца урока из кабинета…
Аполлон Борисович дождался, пока я, сконфузившись, не слезла со стола и не заняла своего места, не удостаивая происходящее ни малейшим комментарием. Его лицо оставалось невозмутимым, но пристальный взгляд различил бы одно: теперь понятно, почему Бурова с физикой не дружит…
Я не дружила с физикой... Слушать Аполлона Борисовича и смотреть на него было интересно, но физика мне совершенно не запоминалась, ни один из её великих законов не оставил следа в моем сознании. И я была бесконечно благодарна Аполлону Борисовичу, что он никого никогда не замучил ею, видимо, допускал мысль, что и без бинома Ньютона можно стать врачом или бухгалтером, рабочим или милиционером…
Те из нас, кому физика была нужна, кто её понимал, особенно ценили уроки Аполлона Борисовича, остальные просто ценили Аполлона Борисовича за то, что, не заглядывая ни в какие бумажки, ровным голосом рассказывал он нам о вещах, явлениях и людях, вызывая доверие и уважение к миру и интеллекту.
Не знаю, откуда, но мы все почему-то знали, и то, что у Аполлона Борисовича есть двое таких же, как он, породистых детей – мальчик и девочка, которых звали тоже непривычно для провинциального, страшившегося всего экзотического, как чужого, тюменского мира – Русланом и Людмилой.
Это и была та первая весть о Людмиле Аполлоновне, долетевшая до меня лет за двадцать до нашего с ней знакомства.
Увидев её впервые в университете на 4 этаже, я сразу почувствовала, что это – именно та Людмила Аполлоновна, у которой брат Руслан и отец – наш Аполлон Борисович. Та же величавость, породистость в фигуре, волнистых густых русых волосах, такое же чувство собственного достоинства в жестах и та же внутренняя мощь в интонациях спокойного, негромкого голоса…
Чувство превосходства, которое в ней нельзя было не заметить, никогда не задевало, не обижало… Но с первого дня и до последнего я звала её только по имени и отчеству. Её похвала была редкой, но бесконечно дорогой.
Она была очень избирательна в своих привязанностях. Среди тех, кого она выделяла, была наша Александра Васильевна Кулявцева, работавшая на кафедре русской литературы и на подготовительных курсах. Я помню, как они подолгу что-то обсуждали, шутили. Подготовительными курсами много лет руководила Тамара Ивановна Сухорукова, создавшая там уютную, домашнюю атмосферу. На переменах и перед началом занятий в нашей преподавательской за чаем вечно что-то бурно обсуждали, то и дело возникали дискуссии, в которых тон задавали Людмила Аполлоновна и Александра Васильевна. Их буквально притягивало друг к другу, и вспыхивающие между ними пикировки, диалоги были настолько занимательными, что хотелось дослушать, до чего же они в конце концов договорятся. Вставить, как сейчас выражаются, «свои три копейки» между репликами спорящих было трудно, кроме того, гораздо интереснее было слушать этот поединок единомышленников. Ах, как они замечательно дружили!
Среди филологов, как и среди представителей других специальностей, встречаются, конечно, разные люди, бывают и случайные, это те, которые с не меньшим, а иногда и с гораздо большим успехом могли бы трудиться где-нибудь на ниве торговли, кинологии, бухгалтерии, с безупречной аккуратностью подсчитывая вещи, людей деньги… Но и тех людей, которых из общей массы представителей нашей профессии выделяет знак принадлежности милостью Божьей к жизни Слова, не так уж много. Мы угадываем их по тому, как в их присутствии рождается в нашей душе опасение быть пойманным на речевой ошибке или, напротив, радостное сознание полноты взаимопонимания. В их импровизациях точность и свобода естественно сочетаются с изяществом и стильностью, а аргументация их безупречна и убедительна.
Людей, которых хотелось бы слушать, не так уж много в нашем мире и в нашей профессии. Талантливый художник и стилист И. Бабель к их числу относил легендарного героя «Одесских рассказов» Беню Крика: «Беня говорит мало, но он говорит смачно. Он говорит мало, но хочется, чтобы он сказал еще что-нибудь».
К этой редкой категории людей Слова я без малейших колебаний отношу трёх замечательных женщин, филологинь, которых, к сожалению, уже нет с нами: Александру Васильевну Кулявцеву, Наталью Николаевну Горбачёву и, конечно, Людмилу Аполлоновну. Кроме редкостной одарённости, этих женщин объединяет и ещё одно – каждую в тот или иной период их жизни упрекали в том, что сделанное ими в профессии было меньше того, что они могли бы сделать. Упрёк этот несправедлив. Высокий уровень требовательности к себе, соединённый с безупречной с профессиональной точки зрения целевой установкой, не позволяет пренебречь перфекционизмом. Стремление к совершенствованию становится препятствием, мешающим сделать блестящую карьеру, для которой у них было всё. Всё!
Александра Васильевна ушла первой. Уже год, как нет Людмилы Аполлоновны. Жизнь, как известно, не останавливается, но разве можно найти замену тем, кто сердце своё, любовь, душу вкладывал в работу?! Талант и внутреннее достоинство их, глубина их эмоционального мира, их культура не «заместятся» теми, кто придёт им на смену. Но хочется верить, что всё замечательное, чему учили своих питомцев эти прекрасные люди, сохранится и приумножится их учениками. Что не растеряют они сокровищ, не растранжирят, не пустят по ветру, гоняясь за миражами благополучия.
Весна 2016
ЖИВИ СТО ЛЕТ!
Я ищу телефоны людей, усыпляющих собак на дому…
Моему Егору идёт 17-й год. Он ослеп и оглох давно, только заметить это было трудно. Парень всегда был осторожным, недоверчивым и предусмотрительным. В старости эта особенность его характера пришлась кстати. Три месяца тому назад он начал стремительно дряхлеть. Сначала заболели его суставы, похудел, но самое страшное для меня – его сердечные приступы. Они начинаются судорогами и страхом в глазах. Я хватаю парня, благо он карликовый пудель, значит маленький, на руки, глажу, говорю самые ласковые слова, пока не прекратятся беспорядочные движения вытянутых в линейку лап и выгибающегося туловища. Потом он обмякнет, затихнет и, наконец, успокоившись, заснёт. Вчера таких приступов за вечер было три, а сколько их было, когда меня не было в доме…
Ночью я осторожно подходила к парню, чтобы удостовериться, что он жив и дышит. А сегодня утром он не встал, когда мы (у меня в доме ещё две собаки) собрались на «прописку» и «прокакалку». Он только приподнял голову. Я пожелала ему доброго утра, погладила его и ушла. У меня была надежда, что, как это уже случалось, в наше отсутствие он поднимется, попьёт водички, пожуёт еды и встретит нас как хозяин дома. Но он не вставал, и на душе поплохело. Я в очередной раз напомнила себе дежурное утешение, что зато он – жив, и принялась за привычные процедуры. Поднесла воды (он не попил), поднесла вкусные консервы (на всех было бы дороговато, я только его потчую), поменяла ему прокладку в гигиеническом поясе. Ел он с удовольствием, но то, что он не встал на лапы, а лишь приподнялся на локти, означало, что задние лапы его сдают… Когда он наелся, я попыталась его поставить. Покачиваясь, он медленно отошёл от клетки, где я его оставляю на то время, когда не могу контролировать ситуацию в доме, и долго и старательно, но небезуспешно выдавливал из себя маленькую какашку.
Конечно, я вовсю расхваливала его, подбадривая на дальнейшие подвиги. Он на меня почти не реагировал. Скоро он опять ослабел и растянулся на полу совершенно беспомощно. Я уложила его в клетку, но он начал недовольно тявкать. Тогда я перенесла его из клетки на лежанку, где он находился всегда, когда я работала за компьютером. Уложив парня, я включила компьютер и принялась искать информацию о том, как нынче усыпляют и хоронят собак.
Четырнадцать месяцев тому назад я уже занималась этими вопросами. Мой Шандор, которому тогда шёл пятнадцатый год, несколько месяцев тяжело болел. Ему становилось всё хуже, и я видела, как он уходил от меня в свою боль и безнадёгу. Как и сейчас, я вставала по ночам, когда были приступы, чтобы успокоить его.
Я тогда поняла странную вещь, если нежно гладить собаку, у неё успокаиваются не только нервы, но и физическая боль утихает. Уложив поудобнее переставшие подчиняться собаке лапы, дождавшись, пока дыхание Шандора не становилось ровным и он не засыпал, я уходила к себе.
И вот теперь подобное происходило с Егором: наши с ним набеги на ветеринаров в надежде, что найдётся средство убежать от неизбежного, его страх, моё отчаяние и, наконец, смиренное осознание того, что счастью наше нас не покинуло, только немного видоизменилось, что счастье наше – это когда ты болеешь. Болеешь – значит, живёшь. Какое это счастье – быть живым! Ради этого я готова завалить квартиру пелёнками, прокладками, вкусностями всяческими, выносить парня на руках подышать свежим воздухом (такой у нас с Егором прогул нынче)…
Только живи!
Но наступает момент, когда понимаешь, что и этот период недолгого счастья когда-нибудь завершится. И вот… И вот я ищу телефон. И говорю себе, я должна быть готова. Я знаю, кому я позвоню. Я знаю, как это произойдёт. И нужно приготовить не только деньги, но и сумку, в которой мой парень, вернее, уже не он, а только его отболевшее и отдышавшее, отжившее тело отправится из нашего дома.
Это будет его летняя сумка-переноска. Только её нужно предварительно протереть внутри, чтобы – чистенькая. Вдруг кому-нибудь ещё – неизвестно, кому – пригодится… Да и парня я не могу отправить ТУДА, не приведя сумку в достойный вид.
Я снимаю переноску с антресолей в кладовке, чтобы заняться ею, и вдруг слышу, в комнате раздаётся знакомый мелкий топот, словно сорок мышат пробежали. Это Егор бежит (!) мимо меня в прихожую. Ожил! Какое счастье!
Счастье не длится долго. Но всё равно, спасибо ему! Егор, как выяснилось, описался и от этого проснулся. И от огорчения рванул на всех своих, неожиданно заработавших четырёх - куда его слепые глаза глядят. Он-то, конечно, огорчился, а я нет, я рада, что есть ещё в жизни нашей огорчения, на которые можно весело плюнуть!
О СУКАХ В НАШЕЙ С ЕГОРОМ ЖИЗНИ
На выставке в Новосибирске то ли в конце 2004, то ли вначале 2005 г. судья из Обнинска, ставя моего Егора на второе место, сказала мне: «Проявим рыцарские качества — пропустим даму (это пуделиху, понимай как «суку») вперёд».
Рыцарство, конечно, рыцарством, но Егор тогда и впрямь был не в себе. Вокруг него вовсю крутились суки, добрая половина которых производила на него, по причине течки, ошеломляющее впечатление, и Егор мой, разволновавшись, захромал, да так, что его чуть вообще с ринга не сняли!
Бывало и в Тюмени по молодости (опять же Егоровой), когда его на выставке в сравнении с роскошной сукой поставили на второе место. Ну, тут уж нам не на что губу раскатывать. Сука была в такой шерсти, что Анжела Дэвис, пламенный борец за свободу негров, удавилась бы от зависти.
Всё, чего Егор добился в своей жизни, нам никто не ...дарил. Всё отрабатывалось честно, строго, а иногда и мучительно долго, со слезами, долго вспоминавшимися обидами. Егор между тем начинал седеть, однако воинственный дух его неожиданно стремительно возрос. Появление в доме молодых кобелей (алиментного сына Добрыни и приёмыша Жиголо) сильно подействовало на его амбиции, и я начала с тайной надеждой ждать первого ветеранского ринга Егора, предвкушая давно уж заслуженный им триумф.
Н-да... Он, конечно, стал лучшим кобелем-ветераном, так как остальные кобели-ветераны, видимо, сдрейфили, прослышав заранее о наших выставочных приготовлениях. Но незабвенный привкус дёгтя судьба предусмотрела для нас и на этот случай.
Выставочной ветераншей была старенькая сука доберман, которой в этой жизни, кажется, уже вообще ничего не хотелось. И вот, представьте, сравнивают на звание ветерана — Победителя выставки лучшего ветерана кобеля и лучшую ветераншу. Когда я намекнула, что-де Егор-то и красив, и резв... На меня все вокруг зашикали: «А вы знаете, сколько доберманы вообще живут?! А вы знаете, сколько она доберманов-то на свет народила?!»
Второй аргумент произвёл самое сильное впечатление на меня, но я впечатлилась и первым. Собачья жизнь короче нашей, и спасибо им, что стараются преждевременно не сиротить своих хозяев. Пусть живёт эта старенькая доберманша! Пусть она будет впереди нас, раз она такая замечательная аксакалка и мать!
Позднее нам с Егором удавалось обходить в ветеранском ринге даже некоторых сук. Из врождённой скромности умолчим, каких именно, и выразим им свою искреннейшую признательность.
На выставке в 2009 г. в ветеранском «бесте» (сравнении-конкурсе победителей) нашей соперницей опять оказалась сука. Я уже готовилась выразить ей нашу с Егором признательность за честь выступить с ней в одном ринге, приготовила для её хозяйке пару утешительных слов (в победе Егора я не сомневалась), как судья возьми да и дай ей первое место, а потом возьми да и скажи мне, что ваш, дескать, ничуть не хуже, но у сук этих тяжёлая жизнь... А я возьми и повтори эти слова судьи, сказанные ею, очевидно, в приватной манере...
Выяснилось, есть люди на земле, знающие меня даже лучше, чем я сама себя знаю. И с КАКИХ сторон!..
И всё за то, что тяжёлая жизнь их куцых сук выше достоинств моего Егора...
Да если бы Егору посчитали его проблемы, то, что он в своей жизни должен был пережить и преодолеть, то не только первого ветеранского места не видать нашим соперникам, но даже и главные победители выставки, возможно, смутились бы и призадумались бы о превратностях судьбы.
Вот было бы занятно!
Но не посчитали… И спасибо сказать теперь уже - некому.
Впрочем, одна судья на выставке в Тюмени (Егору тогда было года четыре) так замечательно поняла о нём всё, ей настолько понравилась Егоркова серьёзность, что она всё заглядывала на его морду и повторяла: «Как он смотрит! Как он смотрит!» И дала нам первое место, даже не сравнивая с чёрной карлицей из Нефтеюганска.
Не всё в нашей жизни встречаются суки, испорченные тяжёлой жизнью!
А смотрит он и в самом деле в душу, и вы можете убедиться в этом сами, взглянув на его фотографию. Вот он — я узнаю его даже с закрытыми глазами. Я узнаю его, не прикасаясь руками… Стоит ему сухонькой лапкой дотронуться до меня, я уже знаю, кто это. Я уже слышу, чья душа шелестит рядом, чьё сердце невесомым жестом властно и требовательно окликнуло, позвало, призвало меня…
***
Первая моя история о старой собаке называется "Живи сто лет!" Эта история о старом Егоре - вторая, потому я и назвала её "Старая собака - 2". Может, кому-то покажется слегка нелогичным, но я-то знаю, как далеки от реальности иные наши представления о логике. Впрочем, если настаиваете, я могу и пояснить: первая в моей жизни собака, дожившая до глубокой старости, уже давно в иных мирах. Это милый друг мой Гошечка, про которого я когда-то написала "Осень. Школа старения".
Итак, "Старая собака - 2" - это логическое продолжение сразу и "Осени...", и "Живи сто лет!".
Но всё это - чепуха. А теперь о главном...
Старая собака – 2
Егор мой поумирал - поумирал, да и вернулся к привычному образу жизни: начал требовать, чтобы хозяйка вытирала случившуюся какашку незамедлительно! Чтобы хозяйка не болталась без дела где-нибудь на кухне, в прихожей и прочих местах, а сидела за своим компьютером в комнате, где теперь поселился со всеми своими пелёнками, прокладками, салфетками, таблетками, каплями и капсулками он - Егор.
Первые признаки возвращения Егора к нормальной жизни тирана и наглеца начали проявляться ещё в те ночи, когда он, оставив очередной след, свидетельствующий о функционировании кишечно-желудочного тракта, принимался тявкать. Приходилось вставать брать в руки ведро и тряпку, вытирать, мыть, проветривать комнату…
Всё это время Егор сидел в своей лежанке и наблюдал за мною. Когда работа была закончена, он, шумно вздохнув, укладывался калачиком на своём месте. А позавчера, когда после тяжелейшего дня на работе (и дома) я проспала подъём и в страшной спешке должна была выгулять Добрыню с Жиголо (потом накормить – поменять воду – поцеловать), затем у Егора поменять прокладку – обтереть всё, что обтирается, влажными салфетками (потом поменять воду – дать еды – дать таблетку – вымыть глазенепы каплями от конъюктивита – перестелить постельку, заменив одни пелёнки на другие – проветрить комнату – поцеловать), вызвать такси и выпить в ожидании машины кофе, Егор как раз в самый МОЙ момент начал громко и возмущённо тявкать.
Совесть моя перед ним была абсолютно чиста, на себя я оставила минут десять, не более! Тявканье Егора я восприняла как чистейшей воды хамство.
«Ну, что ещё я должна была тебе сделать и не сделала!?» - возмущённо вопрошала я, входя в нашу с ним комнату.
Он стоял перед дверью, как величественный монумент, даром что карликовый пудель, я перед ним возникла, как гневная фурия, влекомая праведным гневом. Но внезапно я вспоминаю, что впопыхах совсем забыла выпить свою таблетку и закапать свои капли, очередной рабочий день мой без этой процедуры мог оказаться для меня совершенно изнурительным. В то время, когда я быстро-быстро распаковывала таблетку и, заглотив её, уже поливала глаза каплями, Егор поскучнев и совершенно успокоившись направился к своей лежанке, где и уложился, попути прихватив из чашки кусочек корма, с чувством исполненного долга.
Я обомлела: Егор, оказывается, контролировал меня, требуя неукоснительного исполнения не только того, что полагалось исполнить в отношении моих сожителей, но и в отношении себя самой.
Со вчерашнего дня он настаивает и на устранении всяческих преград, отгораживающих нашу с ним комнату от всех остальных. Я поставила границу из столешницы не только для того, чтобы хоть как-то локализовать пространство, где старый больной пёс может делать всё, что угодно и когда ему это потребуется. Я оберегала его покой от назойливости Жиголо. Наш молодой (конечно, сравнительно: ему идёт одиннадцатый год) Жиголо не раз пытался, воспользовавшись дряхлостью Егора, показывать ему, кто ТЕПЕРЬ в доме главный.
Ещё вчера вечером Егор несколько раз намеревался выдавить или протаранить перегородку. Напрасно я суетливо верещала про слабенькое сердечко и необходимость отдыхать, восстанавливая силы.
Сегодня с утра перегородка уже сдвинута (я сдалась, но ещё надеюсь победить), Егор по-хозяйски обошёл квартиру, заглянув во все углы, а Добрыня и Жиголо в то же самое время обнюхивали его лежанку, пробовали водичку и еду: не нарушаю ли я принцип социальной справедливости в нашем доме!
Нет, господа, в нашем доме со справедливость дела обстоят самым наилучшим образом. Что бы там у себя в вонючих эшелонах своей власти вы не навыдумывали, в нашей маленькой стране мы будем исповедовать только гуманные принципы! И да здравствует любовь и свобода!
ПРОЩАЙ СЛАВА!
18.12.2009 пригласили меня на чествование авторов Книги-2009. Я, конечно, обрадовалась и решила взять с собой милого друга Егорушку - прототипа и героя моей книги.
Мороз стоял жуткий! Егор мой дрожал от волнения и холода. Но сначала провели мы с ним худо-бедно 3 (три!) пары занятий со студентами и уставшие и голодные стали ждать урочного часа. Нас расспрашивали коллеги с кафедры, чего мы топчемся и чего ждём? Мы объясняли: нам позвонили, дескать, вчера, позвали, дескать, на чествование...
«Ну, сходите», говорят нам. — «Посмотрите... Расскажете завтра, что да как...»
В конференц-зале библиотеки народу — полная банка. И всё приличные с виду люди.
Начали друг друга чествовать.. ..И всё не нас, да не до нас... Ну, думаю, может, и зря мы с Егором по холоду потащились. Рассмотрели всех, понаслушались всего и решили, что нас с Егором здесь, среди достойных, не ждали. Собрались было потихоньку слинять, а тут и говорят: «Лучшая книга»!
Не может быть, думаю, неужели - мы!? — И точно! Первого места, говорят, решили никому не давать. Дали какие-то другие места, но не нам и не первое.
Собрались мы с Егором опять домой, а я возьми — да и задумайся! Отчего, думаю я, мне вчера с этой кафедры, где бывшая моя однокурсница, одногруппница, и в некотором смысле даже более того, — Дворцова — теперь самый главный начальник по главным вопросам, позвонили и позвали? Ведь не затем же, в самом деле, чтобы в последний момент так вот намекнуть, что не достойны мы с Егором вообще ни-че-го...
Нет, говорю себе, нужно остаться, может, у них какие-нибудь другие подходящие номинации есть. Смотрю в наградной список и ничего подходящего для нас с Егором не нахожу, кроме одной... но самой что ни на есть позорной!
Ну, чего тянуть (мы не на презентации!), её-то нам и назначили, прибавив к моему позору 10 тысяч в качестве моральной компенсации.
Я, когда на кафедре обсуждали, чего я домой не иду, так и сказала, что Егора взяла, чтобы чувства юмора и здравого смысла не лишиться, когда нас превознесут. А тут иду за наградой и ни хрена не могу придумать достойного в качестве спича...
Уже потом, в автобусе, когда я просила у Егора прощения, что вытащила его в такую холодрыгу из дома на позор, я придумала, что мне следовало «промяукать» в благодарность судьбе... Но, как всегда, слишком поздно!
А нужно было, с улыбочкой так сказать, что, дескать, потому книгу мою о Егоре и пораскупили читатели, что собачников в Тюмени больше, чем всего остального. Что это — замечательно! Можно даже сказать — прекрасно! А вместо умных и ироничных слов я залепетала от обиды что-то про сомнительного уровня комплименты продажным женщинам, в число коих угодила некстати...
Думаю, что никто меня обидеть не хотел. Но вышло всё глупо и для меня, «девушки честной», несказанно обидно. Одно утешает, что всё это будет забыто, легко и скоро. …Сначала всеми, а потом и мной.
***
Дома мои сожители за это время отыскали прикупленные к Новому году шоколадные конфеты и сожрали: в зимних сумерках звёздочки разодранных фантиков усыпали весь пол, как небосвод! Из запасов к празднику не тронутым оставался только коньяк, его я и откупорила...
Всё проходит... Всё пройдёт! Я уже сижу за компьютером и вышлёпываю свой позор из себя, а собаки мои всё крутятся под ногами... напоминая мне о вечном.
С Ч А С Т Л И В А Я С Т А Р О С Т Ь (Социальная группа с подпиской)
ТЕМА: Как сделать жизнь старой собаки такой, чтобы она её не тяготила, радовала?
10.05.2015 15:45. Fiksa.
Я это придумала, мне и начинать...
Моему Егору 16 лет и восемь с половиной месяцев. Скоро год, как мы с ним начали носить гигиенический пояс для кобелей, чтобы сохранить в доме чистый воздух. Сначала он тяготился этим, а теперь совершенно ясно - доволен. Когда после прогулки я заработаюсь и забуду вовремя надеть на него "пояс верности" (с дамскими прокладками), он путается у меня под ногами, ведёт себя нервно, дрожит... Я вспомню про пояс, надену его на парня и он сразу успокаивается, бодро отправляется к чашке с едой или укладывается на боковую.
А какие у Вас бывают способы облегчения тягот собачьей старости?
Изменились ли ваши взаимоотношения, когда собачка ваша состарилась?
04.06.2015 03:31. Fiksa
Кажется, к нам проявляют интерес. Очень приятно. Но хотелось бы знать, кто, собственно, у нас старичок?
У НАС в стране старичков (и старушонок!) - много: во-первых, это мои пудельки, которым 10, 11 и без малого17 лет. Ну, конечно, кроме всего прочего, и я тоже... - Не "шышнадцати" лет. Но не будем о грустном.
Самая большая моя забота - Егор. Когда эротические игры с представителями противоположного пола перестали меня занимать окончательно, в моей жизни совершенно случайно появился карликовый пудель Егор. А когда я неожиданно после первых нескольких недель лишилась его, выяснилось, что вполне сложившаяся моя жизнь полетела к чёрту, что состоявшаяся женщина можетследить за четвероногим объектом своей привязанности, как влюблённая пятиклашка.
04.06.2015 03:31. Fiksa
Я твёрдо убеждена, что нашим стареньким собакам необходимо знать, что мы помним их молодость, что мы их любим, как и прежде!
Когда перед отправлением на ночь мы обнимаемся с Егором, я вижу по его слепым глазам, что он ждёт от меня тех самых признаний, что я посылала в космос, когда нас с ним разлучали! Ах, люди, люди!!! Ведь мы-то с Егором в конце концов, вопреки всему и по милости Божией!, встретились и уже больше не разлучались в течение этих шестнадцати лет…
04.06.2015 03:36. Fiksa
Пишите, люди, о своих старых собаках! СТАРАЯ СОБАКА - всегда член семьи.
Когда она УЙДЁТ, а это произойдёт однажды, маленьким или большим утешением для нас с вами станет то, что мы успели признаться ей в любви, сумели сделать всё, что осветило теплом и нежностью последние дни дорогого друга.
20.11.2015 14:25. Fiksa
В Тюмени морозы. По утрам Егор не может принять решения: поторопиться ли ему, чтобы проскочить вместе со всеми на улицу, или помедлить и завалиться на бок в ожидании завтрака и утреннего туалета. Уже несколько дней я не вывожу его во двор, а только выношу, завернув в плед, подышать, поморозить нос... Обещают на следующей неделе потепление, тогда и погуляем с Егором.
Он у меня как-то ослабел в последние дни. Несколько ночей я провела в состоянии ожидания самого худшего. Слава Богу! - пронесло. Но за эти дни я привыкла к мысли, что счастье - это когда он у меня живой, дышит, любит вкусную еду... Пока это есть - ВСЁ ХОРОШО в нашей жизни.
20.11.2015 23:46. Fiksa
Есть разные истории об отношениях человека и собаки.
Эта - моя. Я знаю, она будет заканчиваться грустно, т.к. собачке моей идёт семнадцатый год. Мне и самой-то уже ого-го! И плюс ещё два моих пуделя, одному идёт одиннадцатый, а другому - двенадцатый год. Будущее просчитывается нетрудно... И всё-таки мы очень стараемся делать друг друга счастливыми.
Если у вас есть свои способы - напишите, пожалуйста! Ведь есть же!
18.12.2015 20:16. Банди
Счастливая старость... В конце ноября я простилась со своей последней собакой, 12-летним амстаффом Банди (Бантиком - для нас). За мою жизнь это уже 3-е прощание... Писать сложно, начинаю плакать, спать не могу - его нет рядом... Мне 63, а без собак я не могу... Могу ли я позволить себе такую роскошь - снова взять щенка?!
18.12.2015 20:18. Банди
счастье - это когда он у меня живой, дышит, любит вкусную еду...
Сегодня (22. 12. 2015) 22:41. Fiksa
Ах, дорогая моя, как я Вас понимаю!
Пятнадцать лет тому назад (даже с лишком!) я, похоронив своего вернейшего пуделя-метиса, умершего от инфаркта в 7 лет, дала себе (и ему!) слово больше не заводить собак. Таких, как он, не бывает в жизни больше одного!
Но добрый человек, приняв близко к сердцу мою боль, принёс мне щенка. Я разрыдалась и не смогла плюнуть в душу доброму человеку.
Сегодня я часто вспоминаю эту историю, т.к. добрый человек мой был к тому же и мудрым. Я не жалею, что, взяв в дом нового пса, не выполнила ничего из того, что собиралась... А намеревалась я, представьте, докторскую диссертацию родить. Зато я прожила эти 16 лет, как человек.
Сегодня (22. 12. 2015) 22:42. Fiksa
Сегодня мне 68 лет. Тот старый пёс умер год тому назад. У меня в доме три собаки, и скоро самый старый из них - Егор, - ради которого я всё это и пишу, меня ПОКИНЕТ.
У меня в телефонах есть номер человека, которого я уже предупредила о том, что приглашу его, как только Егору станет совсем невмоготу. Всё готово, а я радуюсь каждому дню, когда собаке нравится жизнь.
Моя дорогая, слушайте своё сердце. оно Вас не обманет. Но не живите БЕЗ собаки!!!
П О С Л Е Д Н Е Е
Сегодня (22. 12. 2015) 23:22. Fiksa
Вот и окончилась Егоркова счастливая старость. Тем, чем заканчивается любая старость... Он улетел... И я не знаю, буду ли ещё когда-нибудь писать про счастливую старость.
Когда мы счастливы в юности или даже старости... - нам начинает казаться, что ТАК хорошо нам будет теперь всегда.
Не будет.
И СЧАСТЛИВАЯ старость когда-то заканчивается.
…Хоть пиши об этом,
…хоть не пиши.
***
Сегодня. 24.12.2015 и скоро католическое Рождество
Теперь нам нужно научиться жить без Егорушки. А я всё не могу примириться с его уходом. И мне непонятно, почему, зная, что это неизбежно и совсем близко, я, когда это произошло, пришиблена и прибита…
Егорушка! Егорушка!
Трудно поверить, что где-то ТАМ ты не томишься по дому, который ты так любил, по всем нам… По мне…
Ты так боялся и так доверял моим рукам… Солнышко моё, тебе в новом мире должно быть одиноко и тревожно. «Егорушка – кораблик мой тревожный и Шумный лайнер – праздничный мой Шани!»
Почему я не верю, что вам хорошо без меня? Потому что мне без вас печально и пусто. «Уж сколько их упало в эту бездну…» Боль утихла… Потеря забылась… А я помню, как с ума сходила, когда Петрова (промежуточная хозяйка моей собаки) Егора у меня отняла, как я была безутешна, как пьяна была горем и разлукой. Как была счастлива, когда он вернулся ко мне! И всё это было каких-нибудь полтора десятка лет тому назад, когда я к Егору и привыкнуть за пару – тройку недель по-настоящему не успела. А нынче другое. Нынче жизнь обрушилась…
Егуся мой, мне без тебя не в радость… Егуся, пожалей меня, отпусти! Я не перестану тебя любить, но ты отпусти меня, миленький! Мне уж слишком тебя не хватает!!!
***
Разве ТАК завершают?
Собаки мои, поминая Егора, ели пельмени, блины с мясом… Объелись, кажется… Завтра остатки поминального ужина отдадим уличной компании.
И всё-таки это немыслимо глупо: знать, что собаке пора УХОДИТЬ, и – убиваться оттого, что твоей собаке нельзя жить ВСЕГДА.
Егор... Егор...
У меня тихо и пусто. Егора больше нет. Самое непонятное, что не могу поверить в очевидное.
Б О Л Ь
Всё абсолютно естественно: умирают люди, умирают птицы, собаки, кошки…
Есть ужасная, жестокая смерть, когда садисты-душегубы отнимают чужую жизнь.
Но когда живое существо, прожив свой век, умирает в своём доме от старости и болезней, уносящих старых людей, собак, птиц… В этом нет ничего особенно ужасного.
Голова моего умирающего Егора лежала на моей руке, на том её нежном месте, где берут кровь из вены… И я слышала, как его тихое и спокойное дыхание так же тихо остановилось. Даже не понять, на вдохе или выдохе.
До этого мгновения я спокойно думала о смерти своей 16-летней собаки. С этого мгновения в моей жизни изменилось всё.
Сегодня 20 дней, как Егор покинул меня. Иногда мне кажется, он по-прежнему контролирует меня, но это иногда.
У меня живут два пуделя. Один из них – сын Егора, но я не могу воспринимать нас как нечто единое, как было до Егоровой смерти. Я пытаюсь себя перестраивать, я говорю себе: ты должна помнить о парнях…. Но не получается. Сегодня мне приснилось, как я поехала в командировку в Москву с Егором.
Я и в самом деле ездила осенью на конференцию в Москву, только без Егора. За ним и всеми остальными собаками приглядывала моя подруга. А потом я поняла, как тяжко было Егору в моё отсутствие. Теперь вот я должна привыкать к его отсутствию.
Как много было в моей жизни тебя, Егор!!! Мне даже кажется, что какая-то твоя часть и сейчас ещё здесь, только невидимая, но здесь и следит за мной и не знает, как утешить. Так много было тебя, Егор! И никто, кроме нас с тобой, не поймёт, как больно нам в разлуке. Такой неизбежной. Такой естественной. Такой правильной.
ГОД СОБАКИ
Декабрь двигается к концу. А вместе с ним к завершению идёт и год Собаки…
Всё ближе та граница, за которой начнёт прибывать день. Так хочется солнца! Граница всё ближе, и кажется уже, что и завершающийся год ничем удивить не успеет. Всё, что мог, он уже совершил, и теперь неторопливо благополучно сворачивает свои манатки...
Ан, нет! Не успел кончиться без происшествий. Сбежала Дара у наших знакомых. Дара – двухлетний питбуль, вернее, питбульша…
Я вывела свою отаву утром и столкнулась с зарёванной Катюшей, у самого моего подъезда, схватившей меня за плечо и прооравшей на весь двор: «Дару не встречали?» И это, заметьте, спрашивают у человека, едва переступившего порог дома! Катя уже устала и почти потеряла надежду вернуть свою собаку.
Безуспешно обегав вместе с ней и своими огольцами злачные места, где в сезоны собачьих свадеб жизнь бьёт ключом, я начала готовить почву к отступлению. Как человек опытный и уже терявший собак, я посоветовала положиться на судьбу: если собака не дура – сама вернётся, а если – дура, то и жалеть о ней не стоит. Не раз пускаясь в поиски сбежавшего на волю Шандора я сама себе всё это говорила. Но вернётся Дара или так и пропадёт в загуле, в любом случае она свою судьбу выбрала сама и сейчас уже наверняка не жалеет об этом. Отвечающая отчаянным воплям Катюши тишина красноречиво свидетельствовала, что Дара, не успевшая удрать далеко, совсем не желает быть обнаруженной.
Я проводила Катюшу до её подъезда и посоветовала, оставив поиски, предупредить консьержку, чтобы в случае чего Дару не прогоняли, а заперли в подъезде, и отправляться в школу. Простилась и ушла. И уже дома видела в окно, как то Катерина, решившая окончательно пропустить сегодняшние занятия, то мама её, видимо, не расставшаяся с надеждой всё-таки попасть на свою работу, и потому нарядно одетая, при каблуках и ридикюле, проносились по одиночке в разных направлениях.
Собачья кличка звучала в устах Катерины то как жуткое проклятие, то как молитвенный призыв. Мама же Кати неизменно сдержанная и интеллигентная только голову поворачивала как растревоженная птица. Маме и повезло. Не прошло и часа, как я увидела её с весело гарцующей Дарой, которую периодически отвлекал от хозяйки соседский Рекс. И не безуспешно! Что в конце концов и вынудило бедную женщину накинуть петлю сумочки на шею своей легкомысленной собаке.
Я облегчённо вздохнула. Семья Дары восстановилась, а сосед мой, хозяин Рекса, ещё долго маячил со своим кобелем на улице, похваляясь перед дворником Юрой и случайными прохожими удачливостью своего воспитанника. Сумел-таки его беспородный и беспутный Рекс добиться взаимности от девицы благородных кровей! Урвал случай под конец года Собаки.
Такими событиями и запомнится год Собаки нашим соседям.
На фоне столь бурных событий жизнь моих собак в нашем персональном году кажется мне менее яркой. Вспоминаю… Вспоминаю…
1.
…Тихо в доме. Включённые на полную мощность радио и телевизор не заполняют пустоту. Закрывая склянку с таблетками, роняю крышку. Была б в доме моя беспокойная мелочь, уже кто-нибудь схватил бы её, и пришлось бы мне по всей квартире гоняться за ловкачом мерзавио. Но в доме мы с Шандором одни. Малыши в Омске на выставке. У меня не хватило сил и времени поехать вместе с ними и самой их выставить.
Вчера поздно вечером мы проводили их. Потом была странная, бесшумная, но беспокойная ночь, продлившаяся до десяти часов утра. Никто не будил, никто не мешал спать, а всё равно я поднялась с тяжёлой головой. И сейчас меня знобит, хотя на улице ласковый май, солнце во всю, в доме по закону бутерброда батареи горячие и на мне …две тёплых кофты. Скорей бы всё это закончилось! Скорей бы всё это закончилось… Я думала, если не видеть, как выставляются мои собаки, то и этой мерзкой зависти, рождающей не проходящую ненависть к миру победителей, можно избежать. Я думала, высплюсь спокойно, поделаю домашние дела (их скопилось за последнее время много), а там и наши вернутся. Чем бы ни кончилось, я всё спокойно приму, гораздо спокойнее, чем когда сама побегу по рингу, выворачиваясь наизнанку, чтобы собачки не чувствовали психологического дискомфорта. И вот сижу и трясусь от холода и волнения за мальчишек... Пусть вернутся, и я закончу эту мою бестолковую прозу о победах и поражениях. С чем вернутся - тем и закончу.
***
Ну, вот и всё. Если бы меня спросили, счастлива ли я, то и в самые тяжёлые дни - я это говорю совершенно искренне и не для красного словца: чёрные дни в моей жизни были не однажды - ответила бы утвердительно. И сейчас не солгу - счастлива! Собаки мои вернулись... Это - самое главное.
Когда-то, очень давно я случайно оказалась свидетельницей дружеской выпивки моего брата Жени и его друга детства Юры. Меня к мужскому застолью геологов не допускали. Да и застольем в строгом смысле слова происходящее не было. Друзья сидели спина к спине на полу, сбоку на газете размещалась закуска и выпивка. Они пели украинские песни и периодически наливали в стаканы, чтобы выпить "за любовь" (Юра) и "за удачу" (мой брат Евгений). Каждый тост, который у них формулировался "как всегда", означал, что каждый выпивал за своё. Я давилась от смеха: Юрке фатально не везло с женщинами, а брату моему не везло во всех его творческих начинаниях. Теперь, когда он уже больше десяти лет топчет райские травы, я могу смело сказать, что ему не везло в делах всю его жизнь.
Вот и я весь месяц, пока готовилась к Омску, только оказывалась перед налитой рюмкой, пила за своё - за победу моих собак… (Нужно продолжать?...)
Не нужно! Выпить что ли, наконец, за победу всех наших счастливых соперников! За их удачу, за всё хорошее - им всем!!! И пусть они получат, о чём мечтают!
Но ведь это всё нужно пожелать им …от души…
Да! Да! Собаки мои не победили!
Но когда вам скажут, что проигрывать тоже надо уметь – не соглашайтесь! Чепуха всё это. Так и отвечайте: «Сами учитесь - проигрывать! Учитесь! И …проигрывайте - сами! Проигрывайте красиво! Проигрывайте по всем правилам науки, этому обучающей! Про-иг-ры-вай-те на здо-ровь-е-е-е!!!»
Чтобы проиграть, знаете ли, и учиться не надо. Учится надо, чтобы побеждать …себя, обстоятельства… Судьбу вот только победить никому до сих пор ещё не удавалось. А она всё потихоньку распределяет заранее…
И вот ты, уже догадываясь заранее обо всём (интуиция, опыт, намёки свыше – всё подсказывает «готовься проиграть!»), зная всё, ты идёшь… И держишься ты достойно. Не виляешь без толку хвостом, не толкаешь соперников локтями, не обижаешь свою собаку недоверием. И в душе твоей светит малюсенькая надежда неизвестно на что. Просто так …для освещения подворотни…
И ты, как и предполагалось, проигрываешь. И тебе хочется расплакаться, может быть, оттого только, что тусклая лампочка надежды всё ещё почему-то не потухает, хотя уж теперь-то ты точно знаешь, что освещать нечего.
А потом ты, обливая слезами клавиатуру, пишешь обо всём этом в свой старый компьютер. И, отревевшись и высказав всё, немного успокаиваешься. А потом замечаешь, что плавно и тихо началась другая жизнь, и ты, наконец, перечитывая свою слёзную историю поражения, понимаешь, что только про это и стоит писать!
В любой победе где-то прячется предчувствие краха. Ибо никакая победа, победная полоса, победная стезя не может быть длиннее человеческой жизни. И любой триумф победителя - по определению - обречён на то, чтобы стать сначала для кого-то одного, а потом и для всех …вчерашним днём и прошлогодним снегом. И только в поражении нет этого холодного и беспощадного предвосхищения, а есть надежда: боль утихнет и пройдёт, мы ещё сможем подняться и выйти на ринг с надеждой на победу.
2.
Мы, я Добрыня и Жиголо, возвращаемся домой после очень даже успешной выставки. Не самой успешной, самую успешную я, по своему кинологическому невежеству, даже и не узнала в лицо, и только позже осознала и задним числом отрадовалась.
На этот раз нам удалось не всё, но многое. И можно было бы сказать спасибо судьбе и Юле Пластининой, выставившей моего Жиголо против нашего сильного соперника Марципана лучше, чем это сделала не менее опытная заводчица нашего конкурента.
После жаркого воскресного полдня наступили душные туманные сумерки. Часов девять вечера. Собаки мои приостановились на обочине улицы Мельникайте, чтобы «отметиться». Тут-то и вылетела, на мою беду, маленькая игривая птичка неизвестно откуда. Жигало заметил её и бросился за ней, вырвав поводок из моих рук.
Пролетев немного вдоль улицы, птичка повернула на 90 градусов и перенеслась на другую сторону Мельникайте. Собака последовала за нею в небольшой образовавшийся как раз рядом с нами просвет на шоссе, размеры которого стремительно сокращались, так как с обеих сторон двигались встречные потоки машин.
Добежав до середины дороги, пёс догадался, что совершил ошибку и хотел было повернуть обратно, но почувствовал, что уже не успеет вернуться ко мне. Но и на другую сторону Мельникайте он не успевал: перед самым его носом уже пролетали машины, обдавая его волной горячего воздуха. Оставалось одно. - И он побежал вперёд! Он бежал изо всех сил, а висящий на нём поводок болтался из стороны в сторону... Пёс бежал, гонимый усиливающимся страхом. Он чувствовал спиной приближающуюся машину. И не удержался - оглянулся, потерял темп. Испугался и упал и, не имея времени подняться, прокатился медленно вперёд чёрным небольшим шаром.
Больше я ничего не видела. Я закрыла глаза руками и закричала прямо в небо, потому что всё пропало, и мне было больно, словно все кишки из меня вытащили, намотав на кулак. Я никого своим воплем и ни о чём не просила. Просто было больно. Просто всё погибло!
…Наверное, я выключилась и перестала воспринимать происходящее… и только позднее что-то восстановилось или придумалось в моём сознании. Мне, например, сегодня кажется, что воздух и время стали слоиться, и сгустившееся пространство стало неоднородным… А потом тёплый меховой шарик был брошен мне в лицо. И не ослепшими глазами, а кожей лица и ладонями ощутила я живое и, самое странное, совершенно безмятежное существо.
По Мельникайте в обе стороны неслись сумасшедшие машины. А я сидела на грязной обочине в белых выставочных брюках, и на руках у меня был живой, невредимый Жиголо, а рядом примерно и образцово сидел спокойный и верный Добрыня.
И некому было объяснить мне, что же спасло нас всех в этот страшный миг.
Это на следующее утро, проснувшись, как после безумнейшей вечеринки, с больной головой и больными суставами и мышцами, я сочинила историю про шофёра, остановившего машину, чтобы спасти собаку и поговорившего со мной. Я придумала прелестный диалог и по телефону позабавила всех знакомых своим рассказом…
А на самом деле было всё именно так, как я здесь и написала. И то, что на самом деле произошло, и называется чудом.
И давайте не будем, …не будем морализировать по этому поводу.
***
Кончается год Собаки. Мои Добрыня и Жиголо стали в этом году Чемпионами России. Егор прибавил к своим прежним титулам новый - Чемпиона Пудель-клуба. Но сказать, что этот год был во всём благополучным и спокойным, значило бы сильно погрешить перед истиной. Уж поверьте мне на слово.
Другое дело - мои собаки. Они здоровы и веселы, чего и вам всем желают со всею стопроцентною искренностью! И пусть в Новом году всех нас хранит верность настоящих друзей, пусть греет в зимние холода и дарит прохладой в летний зной их преданность! Только представьте, какими бы мы с вами могли быть счастливыми, если бы судьба прислушивалась к пожеланиям любящих нас братьев наших меньших!
(2006, год Собаки)
Квартет
Масленица. Весна начинается. И во мне слова зашевелились, зазмеились фразы. Вот оно в чём дело-то было, оказывается!
«Домой! – Нас ждёт лакомство!» – Командую я собакам, и они дружно игнорируют!
Когда у человека одна собака, это совсем не то, что четыре! Одна собака верит хозяину, как домашнему божеству. Помните, как у Метерлинка в «Синей птице» собака называет мальчишку-хозяина «Божество моё»! Но четыре собаки знают не только авторитет хозяина, но и авторитет коллектива. Когда у вас четыре собаки, вы имеете возможность проблем не только по линии «я» - собака (одного «я»!), но и в направлении «я» - «они». Не сразу, ох, не сразу я об этом догадалась. Но -- доросла...
Уже совершенно готовая к выходу из дома я вчера буквально на пороге, услыхала о том, что во всю идёт масленица, что уже её золотая середина... А в доме ни грамма муки, ни грамма сахару, нет масла, нет молока... и яйца давно съедены...
С работы возвращаюсь поздно. В обеих руках и на плече по сумке с продуктами. Предвкушаю восторг собак, когда им дадут то, что так влекло их на порожках сердобольных и практичных соседей по лестничной площадке (когда соседский ребёнок обронил рожок с мороженым), что всегда жестоко и резко пресекалось хозяйкой. Сейчас они получат по полной чашке сливочного мороженого!
Знать бы прикуп – жить бы в Ницце. Собаки мои переглянулись и с выражением на морде – мать-то наша – ...того! - пошли прочь, слегка смущённые и подрастерянные... Потом, минут через сорок Шандор вычистил мороженое изо всех чашек, словно повинность по кухне выполнял.
Сегодня на утренней прогулке я снова наблюдала за своими собаками, как за незнакомыми. Это делать хотя бы раз в месяц необходимо. Даже в человеческом обществе мы слышим довольно часто: ну ты и удивил, я тебя такого просто не знала.... А с собаками так же. Жить – значит, и меняться, и удивлять, и удивляться.
Ну вот, значит, наблюдаю со стороны за своими. Шандор, как Винипух, носится с маленькой косточкой. То подбросит её вверх и, подпрыгнув, поймает на лету, то мотнёт головой и выбросит её в сторону и бросается то вдогонку за ней, то на розыск. Да ещё умудряется по сторонам посматривать в надежде, что кто-нибудь польстится на его игрушку и бросится отнимать!
Как же, была охота!
Добрыне нет никакого дела ни до Шандора, ни до меня, ни до других. Он занимается обычным делом: ищет небольшие пол-литровые пластиковые бутылки; поиграет с ними в «а ну-ка, отними!» и прячет. Зимой я не очень-то препятствую этому занятию: всё-таки, когда закапываешь бутылку в снег (а не в кучу мусора, листьев, песка), не выпачкаешься. А он ищет и прячет так усердно, что в снегу у него и голова, и шея, и передние лапы до самых локтей, и брюхо, конечно, да и все остальные части собачьего тела, включая хвост, запудрены. Иногда Добрыню приходится довольно долго звать, чтобы идти домой. Он всё не может успокоиться. Уже закопает палочку или пластиковую бутылку, подгребая снег (или сухую траву, опавшие листья) и лапами и носом. Зароет, и вдруг резко поднимет нос, пронзительно оглядится по сторонам, не подсматривает ли злоумышленник. Нет, вроде. Но на всякий случай всё-таки лучше подстраховаться. Раскопает свою тайну и отправляется, оглядываясь по сторонам искать новое место, где снег поглубже и посвежее, где с дороги не видать. И ни до кого ему нет в это время дела! Вдохновенно, самозабвенно он отыскивает и прячет, отыскивает и прячет.... В его воображении, полностью захватившем его сознание, вкруг толпятся похитители, враги, злодеи... И только изредка сквозь завесу этого воображаемого мира прорывается в круг сознания то морда лабродорши Сони... То из раскапываемой ямки – запашок дерьма (тут уже воображение пасует перед реальностью!)... То издалека, как сквозь толщу воды, послышится истеричный вопль хозяйки всё зовущей своего Добрыню. Кстати, кто –это? То внезапная, как нагрянувшая беда, возникает любвеобильная питбульша Дара, как харизматичнейшая пожилая еврейка. Ну тут, конечно, ничего уже не спрячешь и ни с чем не скроешься... Она везде настигнет, всё отнимет и навяжет свои правила игры. В чужие игры, где не она побеждает, Дара не только не играет, но и другим поиграть не даст.
Егор читает новости, правит корректуру. Иногда, правда, найдёт что-нибудь лакомое... Увы, иногда это лакомство пахнет так мерзостно, что без генеральной чистки зубов и пасти не обойдёшься.
Жиголо ведёт себя примерно так же, как Егор. Видимо, сказывается породное сходство карликов. Впрочем, по утрам, когда Егор, подобно гордому и неистовому узнику, начинает греметь своей клеткой, прыгая и, одновременно, вцепившись передними лапами в прутья дверцы, сотрясая стены своего убежища и тюрьмы, Жиголо тихо сидит в дальнем углу клетки, решительно не принимая ни малейшего участия в учиняемом Егором дебоше.
Но зато вот когда как сейчас, когда все разбрелись по сторонам и живут своею жизнью, словно и не питаются из одного кармана, не спят под одной крышей, не моются в одной ванне, не сушатся на одном столе и под одним и тем же феном... Зато вот сейчас стоит мне только не позвать вслух, а только мысленно, мысленно и даже не сильно, а вполсилы, подумать: «кто из вас мне самый верный?» - и тот час же вылетит из-за бугра или из-за кучи, или брошенной на века машины и по прямой, не отвлекаясь и не задерживаясь нигде, по прямой ко мне, кто бы вы думаете?! Ну, кто? Только один! Только мой безголовый, мой беспутный Жиголо!
Остальные подтянутся один за другим, дождавшись персональных обращений, и не по одному разу! Причём, место последнего прибывшего к командному пункту – передаваемый вымпел, кубок или даже знамя...
Кризис зрелого возраста
Шандору 2 мая исполнится девять лет. В пересчёте на человеческий возраст это шестьдесят три года. Это больше моих. Но у него ещё бывают срывы, как у подростка. (Впрочем, у меня они тоже случаются, но только о своих срывах я не стараюсь помнить).
Позавчера вечером он отказался выполнить «ко мне» и «фу», после чего почувствовал себя совершенно свободным от всяких обязательств к кому-либо. Он прогнал все свои старые шуточки, когда я, возмущённая его неуправляемостью, подходила к нему, чтобы взять на поводок – он в самое последнее мгновение, словно вдруг замечал моё присутствие и тотчас включал скорость и отлетал от меня метров на двадцать. Я в крайне амбициозном гневе разражалась руганью и опять начинала двигаться в его сторону. Он подпускал меня на расстояние вытянутой руки, внезапно обнаруживал моё присутствие и бросался прочь.
Я уходила домой, вспоминая по дороге все случаи глумления и горько сожалея о том, что малодушие моё не позволило раз и навсегда отучить этого кастрированного мужлана от подобных выходок. Я говорила себе, что буду последней дурой, если пойду на поводу у этого садиста и изувера. Но через тридцать минут надевала ботинки, куртку и спускалась с четвёртого этажа, чтобы продолжать унизительный марафон.
Нет, он не вернулся бы сам ни за что. И когда на следующий день я, уже начинавшая потихоньку смиряться с неуправляемостью пса и приучать себя к мысли, что насильно мил не будешь, что, если он решил, что может устроить свою жизнь лучше, чем у меня, то пусть устраивает (хотя где он ещё найдёт такую преданную дуру, как я?), выслушивала советы потрясённых безобразным поведением собаки соседей, я знала, что ни очередная погоня, ни строгая команда не приведут к желаемому результату. Моя собака не подчинится требованиям хозяина. У неё на полную мощность включена программа глумления и строптивости. Шандор и сам уже не рад этому празднику непослушания, но остановить его могло бы только одно – моя ласка. А я, уже простившая обиду, не торопилась её проявлять. И Шандор всё крутился около компании возмущённых соседей, шумно обсуждавших его безобразное поведение. Это когда он ещё был щенком, их могла забавлять подобная сцена. А сейчас, когда за все эти годы каждый из них по многу раз ласкал пса, любовно и преданно глядевшего в их глаза и души, они думали, что их авторитета хватит, чтобы урезонить стервеца, помочь мне, проявив на глазах у всех свой авторитет. Как бы не так! Пёс с такой рельефной выразительностью демонстрировал свою независимость, что мне стало искренне жаль сочувствующих мне и так обескураженных ... Я сказала «иди ко мне», и он подошёл. Я взяла за пушок на макушке и сказала «пошли домой», и он послушно направился. И вот сейчас он дома с меня не сводит преданного взора и, кажется, совершенно счастлив.
Я тоже.
Последние защиты 2009
Сегодня, когда защитились Настя и Даша, я после всяких там сложностей... Ох, очень чувствительных! Я ведь даже на объявление результатов защиты моих девиц не пошла. Насте должны были поставить «отлично». Она им не дала шанса снизить! А Дарье могли... Не стану вспоминать о вещах тяжких, но скажу о важном.
Дарья развернула новый тип анализа текста. Я бы ей и в зубы дала за то, что она не дорожила моими усилиями и – главное! – тем, чем Бог помог... все куда-то ушло?... Но в самый последний момент постаралась.
Бог, между прочим, простил и взял с собою того бандита, который духовно прозрел и преодолел эгоизм. Я же не могу быть строже самого Бога....
Всё было хорошо. Оно могло было быть блистательным, но было просто достойным.
И этому следовало радоваться, потому что на защитах бывали и ситуации, когда взлетевших к небесам обмакивали в дерьмо.
Было.
Я подавала заявление об уходе. А.М. Корокотина не даст соврать! Было.
На этот раз было всё прилично... Всё прилично. Всё прилично...
И всё всегда не так, как бы-ы-ы ло! И всё не так, как должно было быть!
Где вы, мои славные дети прошлых лет?!
В прошлом году я не пришла на встречу с Ириной Подгол (в девичестве). Сидела и читала диплом очередной ЗВЕЗДЫ.... Где сегодня эта звезда?
Я беру маленькую брошь с белой жемчужиной... Ей велика цена. Это не цена оценки. Я увидела в девочке один из возможных вариантов её будущего... Да, ей было чихать на ЭТО будущее. Но она была рада знать, что есть и ещё что-то такое, что она оставит за спиной...
А сегодня я после защит пришла домой, выгуляла своих пуделей...
НЕТ! Я забыла! Дарья подарила мне пса! Плюшевого. И сказала: «Вы любите живых!»
Я обняла пса и ответила: «Да! Но теперь и всегда, когда я буду обнимать его, я буду чувствовать, что обнимаю Вас!»
Ну вот. А потом я пришла домой. Выгуляла пуделей. Потом полила цветы в палисаднике. Это совсем не так легко. Нужно с моего четвёртого этажа таскать вёдра с водой вниз. И если вы с утра выпили только чашку кофе ранним утром, вам трудно таскать по два ведра с 4 этажа на первый, чтобы полить уставшие от жаркого полуденного солнца цветы.
Ну вот.
А потом, вернувшись в квартиру, я уже не могла ужинать и просто выпила бокал холодного сухого вина. И уже лёжа на спине и глядя в потолок, я увидела над собою небо Аустерлица. И подумала... «как высоко! Как тихо!»