Вопрос: когда мы спим и, как часто бывает, смутно сознаем это и пытаемся проснуться, не говорим ли мы во сне таких вещей и не совершаем ли таких поступков, которые наяву заслуживают названия безумных? Нельзя ли в таком случае иногда определять безумие как неспособность отличать бодрствование от жизни во сне?
Мы часто видим сон и ничуть не подозреваем, что он — нереальность.
«Сон — это особый мир», и часто он так же правдоподобен, как сама жизнь
Преподобный Чарльз Лютвидж Доджсон
Он же Льюис Кэрролл
41.
…Если бы в тот миг там, в одном из домов Москвы, кто-либо бодрствовал и вышел на двор – по делам или же еще какой... нужде... В общем, взору такого наблюдателя – наверняка, совершенно постороннего, и потому никак не заинтересованного в искажении истины – предстало бы воистину редкое зрелище*. Крылатая полупрозрачная тень скользнула из низких облаков-туч, четко выделявшихся на бесцветном – условных серых оттенков – предрассветном небе, прямо на крышу. И встала там, явно определяя-прикидывая направление дальнейшего своего движения.
По счастию, в тот ранний час, в том самом доме, все спали, тихо-мирно-спокойно. В точности так, как и подобает законопослушным обывателям-обитателям страны, где мундирное благочиние-благолепие, вкупе со спокойствием и безмятежной идиллической пустотой некой стабильности, ценится как нечто особое, в высшей степени значимое. И неважно, какие бури зреют внутри скорлупы, скрывающей истинное положение дел – здесь считается, что иллюзия стабильной незыблемости порядка, установленного, кажется, раз и навсегда, является по природе своей самоценной, как некая «вещь в себе».
А потому, долг законопослушного обывателя в этой стране состоит в том, чтобы просто спать и не видеть ничего необычного. Особливо такого, что выходит за пределы ее, этой самой стабильной обыденности, и может смутить его, обывателя, рассудок.
В общем, спали обитатели и этого дома, и всех домов соседних. Спали в точности так, как и положено спать правильным, благоразумным и верным подданным местного царя-батюшки. Ну, того самого, государя православного, по языку – француза, по крови – немца. Управляющего делами духовными этой страны, посредством благодарного клира-на-жаловании – бормочущего, порою, с похмелия нечто вроде «Благодать-благодать, не могу тебя сыскать…» – да святейшего своего Синода, того, что состоит из мудрых старцев, каждый из которых сед, благообразен, иные вовсе даже и не в рясах ходят, а совсем, как говорится, напротив, в мундире-да-с-галунами. Инстанции сии, снизу доверху, мудры житейской мудростию, состоящей в покорности начальствующей вертикали. А потому они полны-исполнены благостного рвения не допускать никаких послаблений-отклонений-отступлений от канонически одобренных взглядов на природу ангелов и прочих духов, что согласно последней редакции одобренного циркулярами Предания, обитают где-то там, на Небеси.
Согласно параграфам указанных циркуляров, каждому из духов таковых надлежит быть смиренным перед Небесной Канцелярией и ее столоначальниками, нравоучительным для клириков и мирян, укоряющим пороки, взыскующим за провинности супротив начальства сотворенные и даже измысленные…
Ну, там, по циркуляру, много еще прописано обязанностей, каковые суть на тех же самых духов возлагаются зело. Впрочем, в перерывах между трудами тяжкими у духов сих есть отрада. Дабы не быть праздными, им надлежит воспевати Господу Осанны в ожидании манны… Тоже ничего себе занятие для отдохновения.
Автор ничего не перепутал в обозначении официальных позиций тогдашнего... как бы это выразиться поцензурнее... ведомства-духовных-скреп? Ну, в части описаний статуса крылатых созданий, несущих вести Свыше тем, кто значится в числе обитающих на Земли?
Насчет внешнего облика, кстати, там, по циркулярам, тоже выходит четкая такая разнарядка. По части ликов, перьев и крыл. Сколько и кому, в точном соответствии с Табелью о рангах.
Ангельских.
Ах, да, сорри! Совсем, знаете ли, позабыл про белые одеяния – те самые, просторные, драпированные, длинные, ниспадающие. Они, согласно циркулярам, тоже в комплекте обмундирования Небесных посланцев обязательно присутствуют.
Так вот, спустившаяся с облака… Да, скажем так, тень… Она вот явно не вписывалась в канонический формат.
Хотя бы тем фактом, что какая-нибудь одежда, на ее теле, отсутствовала напрочь.
Да, между прочим, ежели верить канону и циркулярам, то те самые, кто крылатые и в белом, носят такие эффектные локоны. И сверху круглую такую штуковину, типа небольшого обруча. Ну, поверх прически, эдаким нарядным украшением, зависающим над макушкою. Кажется, это называется нимб…
Так вот, ничегошеньки подобного у крылатой тени вовсе не было. В смысле, нимба над головою у нее совершенно не наблюдалось. Как, впрочем, и самих волос на голове. Впрочем, сама голова этого удивительного создания смотрелась на его (или все же ее) изящной шее в высшей степени гармонично и красиво. И даже такая, с позволения сказать, прическа – а, вернее, ее полное отсутствие – общее впечатление от внешнего облика пришедшей в-гости-с небес ничем, совершенно, не портила.
В общем, внешность явившейся не имела никакого сходства с исходным-традиционным каноническим образом, на котором, согласно всем правилам местного циркулярного официоза, мог быть проставлен скрепно-благочинный символ канцелярского одобрямса. В смысле, печать. К нему – к этому образу-из-канона – внешность пришелицы отношения не имела вовсе. Вот никакого. От слова совсем.
Вот ведь и крылья-то у нее были отнюдь не пернатые, а вовсе даже прозрачные, слюдяного блеска, как у стрекозы.
А эти ее глаза... Янтарно-медового цвета, с вертикальными зрачками.
Кошачьи глаза.
Впрочем, тот, кто мог бы на почти что законных основаниях возмутиться этим ее взглядом, а именно лохматый пес по кличке Полкан, в это самое время дрых в своей конуре, совершенно, как говорится, без задних ног (или лап, не суть!), полностью положившись на солидную высоту забора и крепость-надежность запоров, прикрытых-припертых изнутри. Так что, честь встретить эту загадочную гостью-из-облака досталась вовсе иному живому существу, а именно местной кошке-трехцветке со звучным именем Василиса. Сидя на крыше, она приветствовала сошедшую с небес негромким мурчливым мявом. Хвост кошка держала поднятым вверх, обозначая тем самым для всех и для каждого – а особливо для самой пришелицы! – тот несомненный факт, что саму Василису отсутствие официально объявленных признаков святости вовсе не смущает. Предрассветную гостью-посетительницу лично она полностью одобрила, и это совершенно точно. Гостья улыбнулась ей в ответ и даже подмигнула янтарным глазом крыжовниковому взгляду ночной хозяйки этого домовладения. А потом, то ли фыркнула, то ли коротко усмехнулась, обозначив этим самым звуком встречное свое приветствие, направленное в кошачий адрес.
С другой стороны, ни рогов на голове, ни копыт на ногах у той, кто имела честь-смелость-наглость-и-прочее нанести этот необъявленный визит, кошка вовсе не обнаружила. И, судя по всему, сделала для себя вполне логичный вывод о том, что гостья, пришедшая с облаков, по ведомству Преисподней тоже никак не проходит. А уж кошкам в этом вопросе виднее...
Кстати, следует заметить, что небесная пришелица явилась не одна. С первого взгляда кошке-трехцветке показалось, что своими руками крылатая полупрозрачная тень нежно прижимала к своей груди ребенка.
Ну как, ребенка...
Здесь следует учесть, что рост пришедшей был вовсе не таким уж и маленьким – куда как побольше десяти футов! Собственно, именно по этой причине девушка, одетая в длинное белое платье и серый плащ, свисающий с левой руки и вниз у пришелицы-с-облаков – девушка, которую крылатая гостья донесла сюда из каких-то небесных странствий – смотрелась у нее на руках, воистину как дитя.
Стоит заметить, что эта девушка, принесенная домой перед самым рассветом, была Василисе вполне знакома. Та, кто вернулась сюда, в виде ноши, на руках этой странной крылатой тени, появилась в этом доме совсем недавно, всего пару дней тому назад. Девушка эта сразу же стала здесь важной персоной, и все свое время проводила наедине с самой хозяйкой дома.
Кстати, хозяйку, эту зеленоглазую женщину, Василиса, откровенно говоря, всегда слегка побаивалась, даже чуточку побольше, чем саму домоправительницу Варвару Петровну! А вот с новенькой, с этой светловолосой компаньонкой госпожи, трехцветная кошка вполне уже успела подружиться. Правда, выражалась эта самая дружба, увы, не столько во вкусных подношениях для «ее котомордейшей кошкомордости» – так шутливо выражалась Глафира, местная кухарка-стряпуха-повариха! – сколько в попытках поиграть-погладить, ну и налить пару-тройку ложек этого самого... молока...
Господи! Ну... кто и когда, какой такой... субъект убогой фантазии :-) додумался до эдакой глупости, дескать, кошки любят молоко?! Лакай теперь... это... ради приличия! :-) Но Василиса снисходительна. Она примет и такое... подношение. Естественно, в расчете на нечто большее! :-)
Девочка, пришедшая в этот дом совсем недавно, она... казалась кошке этаким... котеночком, который, вроде, как бы и повзрослел, но все же вырос только снаружи.
Хотя... насчет истинного возраста бывает все непросто...
Вот взять хотя бы эту самую девочку, нынче принесенную неким загадочным существом из-за облаков. Ведь всякая кошка «на ты» с потусторонним. И точно знает, в ком оно есть, и какого оно рода. Внутри этой девочки, столь заботливо доставленной крылатой визитершей на своих руках, это самое потустороннее точно присутствует. Где-то там, в глубине того, что люди называют душою. Нечто древнее, сильное и мудрое. Решившее, зачем-то, поиграть с реальностью в этом мире. То ли в карнавал, а то ли в прятки.
Что же, кошки тем и мудры, что в точности знают ту глубину – человека, или же иного... существа, не суть! – на которую заглядывать точно не стоит.
Тем временем, та, кто столь внезапно и эффектно появилась, легко прошла по коньку-гребню крыши и совершенно спокойно, как ни в чем не бывало, сошла по скату вниз, прямо к слуховому окошку на чердаке.
Василиса почти настигла ее, в несколько прыжков. И снова подняла свой хвост, загнув его эдаким... вопросительным знаком**. И впрямь, вопрошая пришедшую, в типической кошачьей манере, стоит ли сопровождать ее дальше.
Явившаяся с облака снова чуть заметно усмехнулась ей в ответ и отрицательно покачала головою. А потом шагнула прямо в приоткрытое слуховое окошко, не спуская с рук ту самую девушку, что нынче была одета вовсе иначе, чем обычно, да и сопровождение-доставку имела на этот час, скажем прямо, весьма нетривиальные.
Между прочим, Василису весьма удивил тот факт, что девушка была на этот раз обута в невесть откуда взявшиеся остроносые башмаки, такие, которых у местных обитателей отродясь не водилось. Да что там странная обувь! На ней ведь даже чулок приличных, и то не было! А эти невысокие носки, их заменявшие – доходившие лишь до уровня чуть выше щиколоток – по местным меркам оголяли ногу... ну совершенно неприличным образом, да так что у девушки, принесенной с небес, из-под ее ниспадающей одежды виднелись, пардон, голые икры! Трехцветная кошка в точности знала, что здесь так ходить не принято.
Странно... И куда эта девушка уходила из дома, на всю ночь, да еще и в таком... неприличном виде?
Характеризовать особым образом ее занятную компанию было, наверное, уже и вовсе бессмысленно.
Впрочем, все это дела той, кто нынче ночью ушла и вернулась. Столь сложная натура, с магической сутью, хорошо припрятанной где-то там, у нее внутри, вполне может позволить себе такие деяния... не вполне понятные окружающим.
Что еще показалось странным кошке-трехцветке, так это явно нецелесообразное поведение той, кто сейчас обозначила свое намерение посетить тот дом, где она, Василиса, имеет место жить. Пришелица просто не могла войти туда через обычное чердачное слуховое окошко, которое она избрала себе вместо двери. Рост той, кто сделала первый шаг внутрь этого дома, был совершенно несоразмерен размерам столь незначительного входного проема. Однако, в ходе этого самого первого движения, и сама гостья, и та самая девушка, что покорно возлежала у нее на руках, пропорционально уменьшились, проскользнув туда, вниз, совершенно свободно.
Василиса не стала сопровождать их в этом путешествии внутри. Нельзя, так нельзя. В конце концов, могут же эти двое иметь какие-то свои секреты, сокрытые от окружающих.
В общем, далее крылатая гостья двигалась по дому без кошачьего эскорта-сопровождения. Однако, она вполне уверенно ориентировалась в предрассветном полумраке и вовсе не заплутала.
Как ни странно, лаз, через который можно было бы проникнуть на верхний этаж этого дома, был несколько приоткрыт. Гостья шагнула в эту щель и точно также, как за несколько секунд до этого, уменьшилась до нужных размеров, а когда оказалась внутри – на верхней ступеньке лестницы, - слетела на своих крыльях вниз и там, до некоторой степени, восстановила свой первоначальный рост, вымахав головой почти под потолок.
Неслышным шагом она прошла со стороны лестницы и оказалась перед дверью, которая, увы, оказалась запертой изнутри. Гостья вздохнула и... шагнула насквозь, с небольшим усилием и чуточку напряженным выражением на лице. Впрочем, вошла она без каких-либо проблем, вместе со своей ношей на руках.
Далее ее путь лежал по небольшому коридору. Вторая дверь слева была чуточку, просто самую малость, приоткрыта. Для того, чтобы проникнуть туда, ей даже не пришлось как-то уменьшаться. Наверное, просто потому, что ее телесность была особого плана, не более чем условность. Впрочем, условность вполне себе даже зримая. В смысле, видимая не только кошкой...
Войдя в комнату, крылатая посетительница обнаружила там еще одну девушку, разметавшуюся во сне, на белых простынях, в одной только ночной сорочке, не столько скрывавшей, сколько изящно обрисовывавшей ее прелести. Шагнув к ее постели, та, кто прибыла в этот дом с непрошенным визитом, на секунду замерла, любуясь редким зрелищем, лицами той, кто находилась в этом плотном мире и, одновременно с тем, лицом той, истинной, которая составляла крылатой гостье компанию в недавних небесных странствиях. Обе эти девушки были суть одно. Теперь их следовало совместить, погрузив одну в другую, и сделать это самым аккуратным образом.
У нее получилось. Интересно было наблюдать за тем, как полупрозрачное тело входит, погружается в плотное, сливается с ним. И вот уже девушка, одетая в ночную рубашку, пошевелилась на своей собственной постели, единая и целая.
- Спи, моя компаньэра! – тихо, но внятно произнесла крылатая. – И пускай все, что случилось, будет для тебя сном, из которого ты запомнишь главное. То, что ты сильна, возможно, сильнее всех в этом странном мире. И что ты... никогда не оставишь ту, кого этот мир, в насмешку, назначил тебе госпожою. Впрочем...
Она осторожно вытянула из-под девушки сбитое ею на сторону одеяло, и прикрыла спящую. А потом ласково улыбнулась ей.
- Ну, вот вы и нашли друг друга, в точности так, как это было нужно, - сказала она. – Это главное. Мне кажется, ты ее любишь... Ты не можешь ее не любить. Она того достойна. Будь же с нею счастлива, моя милая компаньэра!
Затем, крылатая визитерша прислушалась, вернее, включила часть своих особых чувств, сканирующих пространство. И... усмехнулась, в точности зная о том, что последует далее.
Входная дверь, что была справа от нее, бесшумно отворилась и на пороге возникла фигура женщины в ночной сорочке. Темные волосы ее ниспадали на плечи, а зеленые глаза светились в полумраке комнаты, где все еще были задернуты шторы. Правая рука вошедшей была занесена-поднята для совершения крестного знамения.
- Встань, - тихо произнесла она, решительно шагнув в комнату. – Встань и отойди от нее.
Гостья повернула голову в ее сторону и с любопытством посмотрела ей в глаза. Тем временем, вошедшая решительным жестом перекрестила ту, кого сочла своей мистической противницей, и произнесла самым решительным голосом, пускай и очень тихо:
- Именем Господа моего, я повелеваю тебе, создание тьмы, оставить ее и более не преследовать!
- Да я и в мыслях не держала ничего подобного! – гостья искренне улыбнулась ей. – Преследовать ее! Скажешь тоже!
Она поднялась и вся развернулась в ее сторону. И сделала шаг.
- Остановись, демоница! – громким шепотом произнесла молодая женщина с зелеными глазами. Естественно, она не знала ничего о том, что произошло, здесь-и-там. В частности, о том, что бесплотную суть ее... рабыни, подруги, подопечной – не важно!... В общем, о том, что ее, вот только что, едва-едва успели возвратить в то самое тело, всю ночь ожидавшее на этой постели возвращения души из весьма и весьма потусторонних :-) странствий.
- Не стоит награждать меня не по заслугам, да еще и такими сомнительными титулами! – голос адресата столь выспреннего и прочувствованного обращения звучал совсем негромко, но весьма насмешливыми интонациями.
Однако, та, кто обозначила ее столь нелестным эпитетом, ответила на это несогласие по-своему и недвусмысленно, еще раз перекрестив непрошеную визитершу. Как и следовало ожидать, крылатая тень вовсе никуда не исчезла, не пропала, оглашая окрестности богохульствами и проклятиями. Напротив, она снова шагнула навстречу вошедшей, одновременно с тем стремительно набирая телесность, как бы сгущаясь, адаптируя себя к плотности этого мира. И троекратное крестное знамение, которым снова осенила ее женщина в тонкой ночной сорочке, ничем, конечно же, ей не повредило.
- Salve, Regina, Mater misericordiae... - глаза женщины, призвавшей на помощь саму Божию Мать, расширились, в явном недоумении и сверкнули зеленым. Голос ее, в волнении, на секунду прервался, но она, резко выдохнув, продолжила. - Vita, dulcedo et spes nostra, salve...***
Она произносила слова молитвы с неподдельным воодушевлением, искренне веруя в их сугубую действенность супротив сил тьмы. В то же время, гостья со стрекозиными крыльями за спиною оказалась рядом, прямо перед молящейся. Одобрительно усмехнувшись, она присела на пол, подогнув ноги в коленях (видно было, что они сгибаются у нее как-то странно!) к подбородку, положив под него свои руки, одна на другую. Дослушав фразу «Ut digni efficiamur promissionibus Christi» и главное, крайнее в этом выспреннем монологе верующей, слово «Amen!», непрошенная гостья этого дома удовлетворенно кивнула своей красивой головою, этим самым жестом явно приглашая свою визави к несколько более осмысленному диалогу.
- Почему ты не сгинула? – женщина в ночной сорочке опустила в сугубом смущении свою руку, которой незадолго до этого снова троекратно перекрестила свою противницу по своеобразному молитвенному противостоянию.
Адресат ритуального жеста в ответ просто пожала плечами.
- Наверное, потому что вовсе и не обязана этого делать, - охотно разъяснила она. – И потом, может быть, мне просто приятно было послушать старую добрую латынь, именно в твоем исполнении? Столь искреннее молитвенное обращение мне доводилось слышать не так часто!
- Что тебе нужно от Полины? – зеленые глаза женщины смотрят на нее по-прежнему настороженно. – Зачем ты хотела ее похитить?
- Нет-нет, ты вовсе зря беспокоишься! – гостья сделала отрицающий жест. - Я ничем не собиралась ей вредить! Я...
Здесь пришелица вынужденно замолчала, боясь сболтнуть лишнего, и вместо окончания фразы, просто смущенно улыбнулась.
- Я... просто очень хотела познакомиться с тобою, - как-то нескладно нашлась она что сказать, буквально через пару секунд неловкого молчания. – Узнать ту, кого судьба в этот раз свела с... Полиной. Я хотела быть уверена в том, что ее... госпожа, - это слово в ее устах прозвучало скорее насмешливо, - способна отнестись к своей роли ответственно и без глупостей.
- Полина единственная, кто мне по-настоящему дорог в этом мире! – возмущенным шепотом заявила ее зеленоглазая собеседница. – И я отвечаю за нее перед Богом и собственной совестью!
- Как за рабыню? – взгляд крылатой гостьи то ли шутлив, а то ли вполне серьезен. – Как за подвластное тебе бессловесное и ничтожное создание? Или...
Многозначительная пауза была сделана, чтобы спровоцировать искреннее возмущение хозяйки этого дома. И у визитерши это получилось.
- Полина... не раба! – кажется, произнесшая эти слова даже вспыхнула лицом. И, запнувшись, продолжила:
– Я... решила ее освободить.
- От рабства «по закону»? – звучит коварный вопрос. – Или же от личной зависимости... от тебя?
- Я люблю ее, - ответ вопрошаемой звучит вполне искренне, хотя и в высоком стиле. – Но... ежели она захочет от меня уйти... Я смирюсь.
- А что же она сама? – следует очередной неудобный вопрос со стороны странной крылатой визитерши. – Желает ли она тебя покинуть?
- Она хочет остаться, - голос зеленоглазой женщины, пришедшей на защиту своей рабыни, звучит чуть смущенно. – И я... тоже этого хочу.
- Ты будешь с нею... счастлива? – вопрос со стороны потусторонней сущности был задан всерьез, хотя и с улыбкой.
- Она – часть моего сердца, - говорит хозяйка этого дома. И эти слова, кажется, вполне удовлетворяют вопрошающую.
- Тогда береги ее! – с лица крылатой гостьи куда-то исчезает улыбка. – Она тебя любит!
- А тебе-то откуда это известно? – адресат предыдущего заявления, почти возмутилась. – Ты кто такая? И что тебя связывает с Полиной? Отвечай!
- Да разве это так уж важно? – усмехнулась ее бесцеремонная собеседница. И добавила эдаким многозначительным тоном:
- Разве ты не слыхала о крылатых вестниках, тех, кто является людям во сне с благой вестью?
- А ты что, ангел?! – зеленые глаза хозяйки дома распахнулись в сугубом удивлении.
- Тебе что, не нравятся мои крылья? – странная претендентка в «ангельский чин» задала этот встречный вопрос почти что в обиженном тоне. – Или же весть, которую я тебе принесла, вовсе не кажется тебе благой?
- Но ведь ты не похожа на... - произнесла адресат той самой благой вести и осеклась.
- Всякая внешность бывает у вестника****, - говорящая снова обозначила свое отношение к словам собеседницы ироничной улыбкой. – И потом, это же сон. Возможно, ты видишь меня не такой, какая я есть, а просто как некую проекцию твоих же собственных страхов перед чем-то потусторонним.
- Сон? – удивленно, почти что растерянно произнесла молодая женщина. – Но я думала...
- Ну, конечно же, это сон! – улыбка пришелицы кажется и ободряющей, и утешающей одновременно. А ее глаза мягко светятся цветом медового янтаря. – Ты спишь. И видишь сон, где ты спасаешь свою возлюбленную от какого-то полуночного чудовища. То бишь, от меня. Правда, здорово? :-)
- Ты... не похожа на чудовище, - улыбнулась молодая женщина ей в ответ. – Ты...
Она недоговорила, и стала медленно оседать на пол. Крылатая собеседница, рванувшись вперед, подхватила ее и... одарила молодую женщину коротким поцелуем в щеку. А после, подняв ее на руки, шагнула к выходу. Держа хозяйку этого дома в точности так же, как еще недавно она держала на своих руках ее крепостную, ту, кто сейчас лежала в постели, в этой же самой комнате, прикрытая тонким одеялом.
Оказавшись в коридоре, она сразу же прошла к тем самым, крайним от входа, дверям, за которыми располагалась спальня хозяйки. Войдя с женщиной на руках в эту комнату, крылатая гостья прошла к большой кровати под бархатным балдахином и, опустившись там на колени, аккуратно пристроила на постели свою ношу. Она прикрыла молодую женщину стеганым шелковым одеялом и снова ее поцеловала.
- И ты тоже усни сейчас, моя милая девочка! – сказала она, нежно улыбнувшись и этой своей подопечной. – Я знаю, ты тоже запомнишь из этого твоего сна только самое важное. То, что вы любите друг друга. Да, это самое главное. Просто, помни о том, что ваша любовь взаимна и вовсе не постыдна. Прими ее. Попробуй сделать счастливой и ее, и себя.
Она снова поправила на спящей молодой женщине одеяло, погладила ее по лицу и добавила:
- Вам будет трудно. И она, и ты... Вы обе такие странные! Особые, вовсе не похожие на других. Таких как вы больше нет, да и быть не может. При этом, вы искренне пытаетесь вжиться в телесные шкуры персонажей ваших здешних воплощений. Оттого и не можете принять друг друга такими, какие вы есть на самом деле.
Стоящая на коленях вздохнула и покачала головою.
- Но вы обязательно справитесь, я это знаю, - сказала она. – Господи, ты так похожа на свою мать! Так же стесняешься своей собственной любви...
Крылатая гостья опять вздохнула и еще раз поправила шелковое одеяло на плечах этой своей подопечной. Конечно, в этом вовсе не было такой уж особой нужды, но крылатой визитерше так хотелось хоть чем-то обозначить свою заботу о ней...
- Не отчаивайся, у вас все получится, - сказала она на прощание. – Просто помни, что вы существуете друг для друга. И это главное. Возможно, все случится не сразу... Между вами может наступить какое-то отчуждение или же охлаждение иного рода... Но я знаю, вам удастся понять и принять друг друга. А может быть, и я как-то смогу вам помочь... Ну, хоть чем-то... может быть...
Она недоговорила, боясь расчувствоваться. Просто одарила свою подопечную прощальным поцелуем, поднялась и, сделав несколько шагов, выскользнула за дверь.
Обратный путь на крышу занял у нее совсем немного времени. Там крылатая визитерша встретила свою знакомую Василису. Кошка-трехцветка ожидаемо мяргнула, выгнула спину и даже попыталась потереться о ноги пришелицы.
Н-да... Ощущения были странные. Кошке показалось, что она задела нечто мягкое и по-особому ласковое. Нечто особое, явно неземной сути.
- Извини, мне пора! – виноватым тоном произнесла крылатая гостья. – Прощай!
А после, коротким жестом предложила кошке отойти в сторону. И, убедившись, что хвостатая умница в полной безопасности, привычным движением своих ног-хвостов швырнула себя в небо, одновременно расправляя стрекозиные крылья.
Василиса смотрела снизу, как летучая визитерша с кожей грозового цвета скрылась в том облаке, из которого она же несколько ранее спустилась с девушкой на руках. Стоит отметить что, несмотря на легкий, налетевший перед рассветом, весенний ветерок, который временами шелестел листвой березы, росшей во дворе, это самое облако, за все время ее визита, так никуда и не сдвинулось. И даже отдельные его лохматые пряди, видимые там, в вышине, ничуть не переменились своим занятным рисунком – Василиса тому свидетель, надежней не бывает!
А вот стоило крылатой вестнице туда вернуться, как это самое облако медленно, как бы нехотя, развернулось – моряк бы сказал, снялось с якоря! – и поплыло, с ощутимой и все возрастающей скоростью. Кстати, двинулось оно в направлении совершенно противоположном той стороне, куда дул низовой ветер.
Отметив для себя это достойное удивления обстоятельство, Василиса, наконец-то, юркнула в слуховое окошко. Скоро все слуги в этом доме поднимутся со своих постелей-лежанок и займутся делами. Так что ей, «усатой котомордии», имеет смысл оказаться где-нибудь поближе к кухне.
Как говорится в поговорке, той самой, что так любит повторять домоправительница Варвара Петровна...
Ну, или же это говорит ейный муж, Архип Иванович – тот, который конюх-дворник-ремонтник-и-протчия...
Короче, не важно, кто из них двоих любит это говорить, ибо муж и жена – одна сатана! :-)
Так вот, они всю дорогу твердят, дескать: «Кто рано встает, тому Бог подает!» Хорошо бы кухарке Глафире не перечить этой Мудрости и воле Всевышнего! :-)
*На этом месте Автор, побуждаемый замечаниями Ценсора насчет алогичности ситуации, описываемой в тексте, вынужден дать необходимые пояснения.
1. В те времена еще не было водопровода, канализации, централизованного отопления и всякого-всяческого прочего полезного из числа коммунальных удобств. Ну... в большинстве домов Москвы – в том числе и весьма приличных домов! – точно не было! :-)
2. Все функции по растопке печей, доставке воды, ее сливу и прочему, связанному с бытовым обслуживанием, выполняли слуги. Собственно, поэтому в те времена этих самых слуг, в богатых домах, было много :-)
3. В некоторых домах слуги начинали хлопотать еще до рассвета. Чтобы к моменту пробуждения хозяев все бытовые неудобства были сняты.
4. В общем, тогдашние дворы имели важное хозяйственное и бытовое значение. Поэтому, во многих московских домах, во дворе, в такой весенний предрассветный час, частенько бывало полно народу. Но... не в то утро :-)
5. И зрители оттуда, в смысле, из внутреннего дворика дома, вполне могли бы наблюдать упомянутое эффектное зрелище. Но в то самое утро, отчего-то... не наблюдали :-)
Может быть, в то самое утро все, без исключения, домашние просто слегка... проспали. А может быть КТО-ТО :-) сложил обстоятельства особым образом. Кто же Его знает! :-)
**Есть мнение, что форма знака вопроса происходит именно от загнутого особым образом кошачьего хвоста. Во всяком случае, общаясь с людьми представители кошачьего племени этот жест используют в точности так! :-)
***Имеется в виду молитва Salve Regina (в переводе с латыни «Славься, Царица»), григорианский антифон, одна из традиционных распевных молитв у католиков, которая много раз была использована композиторами, духовными и светскими, как основа для их произведений.
****Словом «аггелос» в греческом языке, вообще-то, обозначают вестника. Любого вестника. Вовсе необязательно крылатого. Просто напомнил :-)