- Настюшка, внучечка, иди скорее по пирожки. С пылу, с жару они вкусные.
- Погоди, бабушка, - Настюшка уткнулась носом в стоявший перед ней ноутбук. – Ну и где ты прячешься, злая Королева?
- Настюш, опять будешь целый день носом в своей штуковине торчать? Вот беда завелась – ни есть, ни пить людям не даёт.
- Ба, ничего ты не понимаешь, не беда это вовсе, а… - Настюшка задумалась, но глаза от ноутбука так и не оторвала. – Это же так интересно.
- Хоть бы погулять на улицу сходила, - не унималась Настасья Ивановна, - а то получается, что в деревне была, а воздухом чистым так и не подышала.
- Отстань, бабушка, - в сердцах огрызнулась Настюшка, - ты со своими пирожками только всё испортила. Я из-за твоих причитаний ни одного подарка не ухватила, стоит ещё раз завалиться и опять с начала игру начинать. Не мешай мне, иди лучше Шарика покорми.
Настасья Ивановна со вздохом пожала плечами, но спорить с внучкой не стала. Качая головой и беззвучно шевеля губами, она ушла на кухню. У Настюшки игра совсем перестала клеиться, поэтому спустя некоторое время, она выключила «адскую машину», так Настасья Ивановна называла любой компьютер, и пошла завтракать. Бабушки на кухне не было. Не было её ни во дворе, ни в сарае. Шарик лениво валялся на траве возле будки, не обращая внимания на девочку. Настасья Ивановна нашлась на завалине за домом. Сидела неподвижно, подставив лицо утреннему, ещё не жаркому солнцу и не моргая глядела куда-то вдаль. Её выцветшие старушечьи глаза, словно бездонные колодцы, несущие живительную воду из самых недр земли, были полны слёз. Завидев, появившуюся из-за угла дома, внучку, Настасья Ивановна моргнула и отёрла глаза рукавом.
- Наигралась?
- Сорвалось опять, - пожаловалась Настюшка. – Надо папке позвонить, чтобы какую-нибудь другую игрушку привёз. Пойдём пирожки есть?
- Пойдём, - согласилась Настасья Ивановна.
- Бабушка, а ты чего? – Настюшка заглянула в покрасневшие бабушкины глаза. – Плакала что ли?
- Нет, это так, прошло уже.
- Что прошло? – пристала Настюшка.
- Ветер подул, в глаз что-то попало.
- Давай погляжу, что у тебя там, - с важным видом сказала девочка.
- Ничего уже нет. Фельдшерица мимо проходила, помогла проморгаться.
- А вдруг чего осталось? – усомнилась Настюшка. – Дай лучше погляжу.
Она придирчиво осмотрела бабушкин «больной» глаз. Не обнаружив в нём ничего подозрительного, пожала плечами и вдруг спросила:
- А чего второй мокрый?
- Так, - растерялась Настасья Ивановна, но быстро спохватилась, - глаз же два, они как близнецы, друг без друга никуда. Ты, вот когда спишь, оба глаза закрываешь?
- Ну, да, - согласилась внучка.
Наевшись вдоволь пирожков с ещё тёплым свеженадоенным молоком, которое каждое утро им приносила соседка, Настюшка залезла на подоконник и начала наблюдать за кошкой, охотившейся на воробьёв. Птахи облепили черешню, росшую под окном, и дружно клевали ягоды. Мурка притаилась в клумбе с цветами и терпеливо ждала, когда какой-нибудь воробей обнаглеет и потеряет бдительность. В какой-то момент, ей показалось, что её звёздный час настал, и она прыгнула. Стая дружно и шумно вспорхнула, перелетела на другое дерево. Разочарованная кошка издала пронзительное «мяу» и, прищурив один глаз, осталась сидеть на дорожке.
- О! – разом осенило Настюшку. – Если даже у кошки глаза «не в паре» работают, значит, бабушка меня обманула. Значит, она всё-таки плакала, и решила почему-то скрыть этот факт. Почему? И вообще, с чего это вдруг бабушка плакала? Кто её обидел?
Совершенно забыв про неудавшуюся игру, Настюшка ловко спрыгнула с подоконника и опрометью побежала к соседу Михасю, которого она предпочитала другим деревенским мальчишкам за его сговорчивость и какую-то почти взрослую рассудительность.
- Слушай, Михась, у меня к тебе дело, - Настюшка не заметила, что мальчишка сидит не двигаясь с задранной кверху головой. – Мне надо расследование провести, поможешь?
- На меня не рассчитывай, я болею. Мать капли в нос закапала, головы вот опустить не могу, - прогнусавил Михась. – Гулять не хожу пока, только на веранду свежим воздухом подышать.
- Вот засада, - вздохнула Настюшка.
- А чего за расследование? – поинтересовался Михась, не опуская головы. – Может, хоть советом помогу?
- Бабушка моя сегодня утром за домом плакала, а когда я её спросила об обидчике, она мне не призналась, свалила всё на ветер. Мол, ветер ей соринку в глаз загнал.
- Врёт твоя бабушка, - сразу же отозвался Михась, - не было утром никакого ветра. Штиль полный уже почти неделю, ни один лист на дереве не шевельнётся. Так что, Настюха, ищи другую причину.
- Ага, - согласилась Настюшка, - другую, так другую. Но ветер тоже исключать нельзя.
- Говорю же тебе по-русски – штиль полный, - Михась потряс головой, шмыгнул носом. – Ты мне что, не веришь? Тогда чего пришла?
- Конечно, верю! Ни граммочки не сомневаюсь в твоей правдивости, и сама чую, что воздух не шевелится, но ветер же может быть не натуральным, а искусственным.
- Это как? – не понял Михась.
- Кондиционер, например. Знаешь, как из него дует? Я на твой красный нос посмотрела, и сразу вспомнилось, как в прошлом году под его ветерком посидела, а потом мне мамка также в нос капли закапывала ментоловые, противные, - Настюшка поморщилась.
- И что, у вас на заборе что ли кондиционер висит? – сурово перебил её Михась. – Ты лишнего не придумывай, а лучше сходи к фельдшерице, может она тебе расскажет, как Настасью Ивановну лечила.
- Точно, - обрадовалась Настюшка, - пойду и допрошу докторшу.
На медпункте красовался огромный замок. Настюшка подёргала за него для верности и, разочарованная, села на ступеньку. Сорвала ромашку, росшую здесь же возле порога, и начала один за другим выдёргивать из неё лепестки, бросая их перед собой на землю. Не заметила, как рядом с ней стеной вырос дед Яшка.
- Вот так-так, такая махонькая, а уже гадает. Ты чего тут, Настюша?
- Мне медичка нужна, хочу у неё кое-чего спросить.
- А вот это вряд ли получится, - развёл руки в стороны дед, - нету Татьяны уже почитай с неделю. Уехала на курсы. Во! Учёная обратно приедет.
- Как нет, совсем? – переспросила Настюшка.
- Знамо дело, совсем. Когда вернётся – не знаю, - пожал плечами дед.
«Вот всё и выяснилось само собой», - подумала про себя Настюшка и пошла прочь от медпункта. По дороге домой решила завернуть к Михасю, рассказать последние новости. Только открыла рот, чтобы сообщить про фельдшерицу, как соседский мальчишка перебил её:
- Знаю про медичку, у матери спросил, она мне рассказала. Пока мы с ней на кухне трепались, она на борщ капусту шинковала, а потом стала лук резать. Угадай, что после этого случилось?
- Точно! – воскликнула Настюшка. – Лук! Кто его раздевает, тот слёзы проливает. Спасибочки тебе, Михась!
- Да, ладно, - важно проговорил Михась.
Всю дорогу до дома Настюшка напряжённо вспоминала, чем именно занималась бабушка утром. Первое что вспоминалось, это то, что бабушка мыла полы. Шебуршала шваброй под столом, командовала, чтобы внучка подняла ноги, отчего у Настюшки в игре сгорела пара очков за опоздание. Потом бабушка долго гремела кастрюлями на кухне, что тоже порядком раздражало её – Настюшку. Наконец, она добралась в памяти до того злополучного момента, когда Ивановна позвала её есть пирожки. «Пирожки. Бабушка пекла пирожки с мясом. Вот!» - поверившая в то, что она обнаружила причину бабушкиных слёз, Настюшка опрометью влетела в дом.
- Ба, а ты в начинку пирожковую лук стругала? – девочка часто дышала.
- Нет, - Ивановна покачала головой, - а что без лука совсем не вкусно? Сплоховала я старая. Сроду такого не было, чтобы в доме головки лука не водилось. Так я вроде туда травок разных для вкуса не пожалела?
- Ты не расстраивайся, бабуль, вкусные твои пирожки были, очень-очень вкусные. Мне про лук знать для другого дела надо было, - разочарованно протянула Настюшка.
За окном неожиданно потемнело, и где-то вдалеке раздались ещё негромкие, но уверенные раскаты грома. «Погоди дождичек, погоди немножечко! Вот бельё поснимаю, тогда и припустишь!» - приговаривая, Настасья Ивановна выскочила во двор. Настюшка в открытое окно наблюдала, как бабушка быстро сдёргивает с верёвок бельё и, не сворачивая, бросает его в тазик. На помощь хозяйке тут же примчался Шарик. Он вилял хвостом, прыгал на Настасью Ивановну, игрался, одним словом. «Отстань, Шарик! – цыкнула на него бабушка. – Я из-за твоих попрыгушек бельё до дождя снять не успею». Попятившись назад, Ивановна ненароком наступила подскочившему к ней псу на лапу, отчего Шарик отпрыгнул в сторону и, жалобно скуля, побрёл к будке. Настюшка соскочила с табуретки и бросилась во двор, утешать собаку со словами: «Что же ты, бабуля, Шарика обидела. Вот он теперь будет сидеть в своей будке и плакать!»
На пороге остановилась и зажала рот ладошкой: «Ой, кажется, я знаю, почему бабушка плакала». События злополучного утра замелькали у неё перед глазами с удвоенной скоростью: бабушка моет полы, бабушка гремит поварёшками, бабушка зовёт её есть пирожки, а потом она – Настюшка – говорит бабушке: «Отстань, ты всё портишь. Не мешай мне».
А на деревню тем временем пролился настоящий ливень. Гром грохотал, молния сверкала, небо плакало разом за всех обиженных. Настасья Ивановна, отдуваясь, вошла в дом, поставила таз с бельём на табурет.
- Уф, насилу успела. А ты чего тише мыши сидишь?
- Бабуль, я чего тебе сказать хотела, - Настюшка переминалась с ноги на ногу, подбирала слова. Не выдержала, подбежала к Настасье Ивановне, обняла за шею и зашептала: - Ты прости меня, бабушка, за утрешнюю обиду. Ты мне никогда не мешаешь, честно-пречестно. Я игрушку свою завтра Михасю задарю, пусть играет. Ему сейчас нужнее, он гулять не может, потому что болеет. Ну, а мы-то с тобой здоровые, нам столько дел переделать надо. Я тебе во всём помогать буду!
- Будет тебе, будет, маленькая моя, - Ивановна ласково погладила внучку по голове.
На следующее утро Настюшка проснулась ни свет, ни заря. Пошла за водой в колодец, вернулась, правда, ни с чем. Тяжёлым оказалось полное воды ведро для малолетней девчушки, не вытянуть. Малину обирать тоже не получилось – кололся куст, «оборонялся» как мог. Зато с Шариком подружиться получилось, пёс с удовольствием уплетал еду, принесённую ему Настюшкой. Ивановна хлопотала по хозяйству: варила, мыла, стирала. Больной Михась с радостью принял в подарок диск с игрой, всё какое-то развлечение. Все были счастливы – никто не плакал!