На снимке, сделанным Урбановичем в 1964-1965 годах, открывается вид на поздний Форштадт, бывшую казачью станицу. Изначально его «верхней» границей была современная улица Чкалова, позже, станица Оренбургская (это другое название Форштадта) разрослась до Туркестанской.
Как-то получилось, что снимок, пролежавший в моем компьютере без малого с десяток лет, я разместил на нескольких Интернет-ресурсах, а свою – «Бердскую слободу», оставил не у дел. Вот теперь очередь дошла и до нее.
Фотография дорога тем, что здесь прошли лучшие годы моего беззаботного детства. А этот район, как и Берды, является бывшей казачьей станицей.
Сделав привязку к местности, можно понять, что снимок сделан из центральной части первой пятиэтажки (ул. Туркестанская, 2а), находящейся рядом с гостиницей «Оренбург».
На панораме хорошо видны Никольская церковь (Никольский кафедральный собор на ул. Чкалова), 33-я (ранее 34-я) школа, куда я ходил на «подготовку» и здание «Зенитного училища» (мы его тогда называли «Зениткой»), откуда все окрестные мальчишки таскали гильзы.
Справа в нижнем углу снимка, там, где стоят два человека, находилась первая троллейбусная остановка по Туркестанской улице, правда сейчас она находится немного в другом месте.
Вдоль Туркестанской стоят одноэтажные домики. Среди них особо выделяется двухэтажный дом слева - это бывший купеческий дом, который глава семейства построил для своего сына. Если не ошибаюсь, то по старой нумерации он имел адрес Туркестанская, 13. Его первый этаж был кирпичный, а второй бревенчатый. Но снаружи дом выглядел монолитным, т.к. его второй этаж также был выложен кирпичом.
Когда в середине 70-х годов очередь сноса дошла и до этого дома, то с первого раза сломать его не удалось – он оказался очень прочным. Но рабочие проявили смекалку – протянули трос сквозь окна первого этажа и затем «растащили» дом бульдозером…
Слева был дом купца-отца. Его на снимке не видно. Имел ли он также номер 13 или 13а, сказать не могу. Но точно помню, что он был выше дома, построенного для сына. Между ними был проход во двор, где находилась колонка, к которой жители близлежащих домов ходили за водой.
Мальчишкой я жил в Гринбергском переулке. Он шел перпендикулярно Туркестанской улице и до 1926 года назывался Углицким. Переулок, не попавший в кадр, начинался, точнее, оканчивался сразу за домом 15. Там же, через дом от Туркестанской, находился мой дом, имевший адрес: Гринбергский переулок 53.
Самое интересное, что этот переулок, исчезнувший с карт города еще в 80-е годы прошлого века, есть и сейчас, только он уже не называется переулком, а является придомовой территорией между домами 5 и 7.
Далее по нечетной стороне Туркестанской улицы стоят три шести подъездные пятиэтажки, фасады которых украшены цветной мозаикой. Все они был построены в начале 70-х годов.
В первой пятиэтажке (Туркестанская 7) в те времена жили французы, которые строили «Газзавод». Именно из-за них эти дома и стали называть «французскими», хотя французы занимали только половину дома, выходящую на Туркестанскую улицу.
Из-за того, что во второй половине дома жили обычные горожане, вход в здание для них и французов был организован по-разному. Наши заходили в дальнюю часть дома через свои подъезды со стороны Гринбергского переулка. Французы же своими подъездами с парадной стороны дома не пользовались и возвращались домой строго со двора (между домами 7 и 9). Здесь мы, мальчишки, летними вечерами с интересом наблюдали, как большие дядьки «гоняли шары» (игра «петанк»).
Первая часть «торгового центра», находящегося на стыке между домами 7-11, была отдана французам под столовую-кафетерий. Иногда двери «столовой» открывались, и оттуда выходили общепитовские тетки с переносным столиком и весами и устраивали «выносной» торговый пункт. Часто там продавали какую-то рыбу. А по вечерам, через дырочки в занавешенных окнах, мы умудрялись смотреть мультики о «Мать и Маусе», так мы тогда называли диснеевские мультики о Микки Маусе… Ну а дальше в «торговом центре» были кассы Аэрофлота и, кажется, переговорный пункт…
Туркестанская улица была условной границей старого и нового города. В начале улицы, по четной стороне стояли новые кирпичные многоэтажные дома, а с противоположной — старые, уже доживающие свой век лачуги.
У гостиницы «Оренбург» в начале 70-х был разбит небольшой скверик с лавочками. Как-то раз под одной из них я нашел трешку. Если кто не знает, так раньше называли три рубля. Для ребенка это были огромные деньги.
В то время я мечтал о «лодке с моторчиком», небольшой пластмассовой игрушке с квадратной батарейкой, приводившей в движение винт, из-за чего в воде этот катер мог плавать. Как сейчас помню: игрушка стоила 3 рубля 50 копеек и продавалась в одном из отделов магазина «Колос», который находился в соседней к гостинице пятиэтажке.
Как воспитанный мальчик, я отдал деньги маме. Она добавила к этой сумме недостающие 50 копеек, и я стал обладателем заветной игрушки.
Естественно, пускать кораблик в корыте во дворе нашего дома мне было неинтересно, и я уговорил родителей сходить на Урал — благо идти туда через Форштадт было недалеко. У меня хватило ума взять с собой катушку прочных ниток. Они мне очень пригодились, потому, что буквально через пару минут после того, как я отправил в плавание свой катер, он стал тонуть.
Вытащив кораблик, я увидел, что вся внутренняя часть игрушки, включая батарейку и моторчик, была залита водой. Ее слабым местом оказалось отверстие, через которое наружу выходила ось моторчика для крепления гребного винта. В итоге от воды батарейка и моторчик быстро пришли в негодность, и у кораблика перестал крутиться винт. Было очень горько и обидно, что игрушка, о которой я столько мечтал, стала обычной «лодкой», которую можно отправлять в плавание только в старом корыте, предварительно залепив коварное отверстие пластилином…
Иногда на Урал (тоже через Форштадт) мы ходили с группой детского сада. Помню, меня как-то особо впечатлила лужа с головастиками, оставшаяся после разлива реки. Алевтина Васильевна, наша воспитательница, объяснила, что это будущие маленькие лягушки. Правда, ей особо никто не поверил, т.к. все посчитали их рыбками…
Тогда все воспринималось по-другому. Как-то в канун Нового года вечером, когда на улице было уже темно, за мной в сад пришла мама. Путь наш пролегал через внутренний двор, в центре которого стоял столб, который у меня сейчас ассоциируется с первой строчкой из стихотворения Александра Блока «Ночь, улица, фонарь, аптека…» Меня тогда поразило, как сверкают снежинки в его свете. Под ногами хрустел и переливался снег. Это была настоящая сказка.
До сих пор, видя что-то подобное, у меня возникает детское ощущение Нового года: с елками, горками и масками из папье-маше на резиночке. А какие тогда были бумажные фонарики и гирлянды с зайчиками, космонавтами и снеговиками! Сейчас такую ретро-атмосферу можно почувствовать разве что в новогоднем оформлении московского ГУМа…
Детский сад находился недалеко от церкви в районе Бассейного переулка и Красноармейской улицы и состоял из несколько дореволюционных одно-двухэтажных построек, вроде тоже купеческих, объединенных общим двором. Сейчас на этом месте стоит 34-я школа.
Когда меня привели устраивать в это детское учреждение, оказалось, что воспитательница одной из старших групп Алевтина Васильевна откуда-то знала мою бабушку. Вроде она тоже была бердяшкой. Она же меня и взяла к себе. Так я стал самым младшим в своей группе, но, несмотря на столь юный возраст у меня об этом садике осталось много воспоминаний.
Как-то на одном из занятий по музыке мы должны были петь песню «Калинка-малинка». Но когда наша группа ее учила, я по какой-то причине отсутствовал. И вот, когда воспитательница спросила, кто хочет быть солистом, я без раздумья поднял руку и почти закричал: «А можно я!», т.к. был уверен, что хорошо знаю это музыкальное произведение. Воспитательница с сомнением посмотрела на меня, но, тем не менее, разрешила петь.
Я стоял и молчал, когда зазвучала музыка. Алевтина Васильевна стала мне подпевать, но слов куплета я не знал. Когда же зазвучал припев, я вышел из ступора и громко запел: «Калинка, калинка, калинка моя! В саду ягода малинка, малинка моя! Ах!». Естественно, ребята засмеялись, но беззлобно, и впоследствии об этом никто не вспоминал.
Было у нас две нянечки. Одну звали Антонина Васильевна, имя второй не помню, но я ее всегда, даже в глаза, называл «Патрикеевной» из-за созвучного, как мне тогда казалось, отчества «Никитишна», и она мне почему-то напоминала лису.
Их внешность была диаметрально противоположной. Антонина Васильевна была полной, невысокой женщиной, носила шиньон на макушке. «Патрикеевна», наоборот, была худощава и немного выше Антонины Васильевны.
Как–то на завтраке Антонина Васильевна раздавала нам кутью (рисовую кушу с изюмом). Когда она подошла к нашему столику с кастрюлей, я указал на изюм и сказал: «А мне вот этого!». Реакция ее была мгновенной: «Щас! Буду я выбирать!» - и положила мне полную тарелку каши, в которой было всего несколько изюмин…
В разных корпусах мы спали по-разному. В двухэтажном мы спали на обычных детских раскладушках, которые ставили перед сном в общем зале. В кладовке хранились наши подписанные мешки с постельным бельем и пижамами. В одноэтажном корпусе мы спали на кОзлах, таких переносных раскладушках, где сверху была натянута плотная ткань, типа брезента. Мы их мы также брали в какой-то кладовке, туда же уносили после сна.
В детском саду к провинившимся применялись различные «наказания», к которым мы относились очень серьезно и старались не попадать под «суровую» руку воспитательницы. Одним из таких наказаний был сон «вверх ногами».
Как-то после детского сада я дома рассказал, что так спал во время тихого часа. Естественно, это высказывание вызвало переполох, и на следующий день мама спросила Алевтину Васильевну, что это значит. Все оказалось очень просто: когда дети во время тихого сна начинали болтать, воспитательница укладывала «провинившихся» головами в разные стороны, т.е. «валетом». При таком «расположении» у нас практически не было возможности болтать друг с другом, т.к. что справа, что слева мы видели только босые ноги соседей.
«Жутким» наказанием было, когда тебя ставили в угол, приколов уголок рубашки или платьица к стене канцелярской кнопкой. Почему-то эта кнопка действовала на детей сильнее самого наказания, и «приколотый» начинал тут же каяться и проситься на «волю».
Иногда и сама Алевтина Васильевна выступала объектом наказания: она к своей ноге привязывала один конец прыгалки, а второй к ноге наказуемого. И так с прыгалкой на ноге малыш покорно плелся за воспитательницей, а если дело было вечером, то в таком виде встречал родителей. Но этот тип «наказания» практиковался лишь летом, когда мы гуляли во дворе. Если же мы шалили в помещении, то наказание было другим: к своему подолу она канцелярской скрепкой «цепляла» наказуемого, и он так же покорно ходил за воспитательницей. А когда градус нашего «хулиганства» зашкаливал, за ней мог бродить целый «скрепочный поезд», состоящий из трех-четырех «вагончиков».
Время тогда было спокойное, даже калитка во двор дома и дверь в сени закрывались на щеколды, легко открывавшиеся «казачьим ключом» - согнутым «г-образно» железным прутом. Помню, когда затерялся один из ключей, бабушка взяла на стройке «французского» дома несколько сварочных электродов, сделала «ключи» и рассовала их по разным местам: за досками забора (от калитки во двор) и под подоконник и за собачью будку (от сеней).
Мы, дети, тогда гуляли допоздна, бегая по окрестным улицам. Помню, что когда меня загоняли домой, и на мой взгляд еще рано, я с возмущением говорил: «Почему так рано? Еще не в ночь.», имея в виду, что на улице еще относительно светло.
Как-то меня занесло в район современной улицы Тимирязева. Там жил один мой знакомый, с которым я вроде бы ходил в детский сад. Точно помню, что жил он в двухэтажном доме с большим деревянным крыльцом. Дом находился глубоко во дворе, а перед ним была вполне приличная песочница.
Мой приятель начал мне демонстрировать настоящие дорожные знаки, которые почему-то в большом количестве валялись у них во дворе. Я видел их много раз висящими на столбах, и они мне очень нравились. Но вот так, вблизи, они меня разочаровали. Особенно меня огорчила их невзрачность и материал, из которого они были сделаны.
Рассмотрев знаки, мы продолжили игру в песочнице. В итоге я заигрался и опомнился лишь, когда стемнело. Помню, мне в тот день досталось от родителей. Оказалось, что меня искали с милицией. И маме пришлось идти к ближайшему телефону-автомату у переговорного пункта, чтобы сообщить, что ребенок нашелся. А когда меня уложили спать, к нам приехал наряд милиции, чтобы убедиться, что я дома.
Постепенно старый Форштадт стали ломать. Дома сносили целыми кварталами. Мои друзья из ближайших частных домов переехали в новые квартиры на окраину города, в основном в Степной. Снесли и мой детский сад. Меня же перевели в другой, находившийся в одной из пятиэтажек за 25-ой школой.
Но и этого сада уже нет. О том, что здесь когда-то было детское учреждение, напоминают спиленные трубы, оставшиеся от ограды и забора, расположенные по периметру двора, да сетка рабица в конце дома…
На месте снесенных построек массово стали появляться котлованы. Я с окрестными мальчишками (в основном это уже были ребята из «французских» домов, т.к. мои закадычные друзья уже переехали из района), лазили по котлованам и старым домам, рассказывая друг другу различные «страшилки» о подземных ходах, кладах и мертвецах…
Вообще, старый Форштадт был «зеленым» районом. Практически у каждого дома был свой палисадник. В нем росли как обычные деревья, так и кустарники. Было много сирени. После того, как стали сносить дома, во многих местах оставались «островки» садовой растительности, среди которых выделялись яблони, ранетки и плодовые кустарники.
Чтобы не пропадать этому добру, один из жителей «французской» пятиэтажки, отец моего приятеля, собрал стайку ребят, и мы под его руководством шли в брошенные сады выкапывать ставшие бесхозными деревья и кустарники. Естественно, выкапывали не огромные деревья, а те, что нам были под силу. Всю выкопанную растительность мы посадили у «французского» дома. Так, в глубоком детстве я посадил, точнее, пересадил, свое первое дерево.
В глубине между 5 и 7 домами есть котельная. Тогда она мне казалась огромной. У котельной и сейчас стоит труба, не самая большая по сравнению с другими трубами города. Перед тем, как ее установить, она какое-то время пролежала прямо на дороге, вдоль переулка, как бы разделяя старые и новые постройки.
Труба быстро стала центром игр детворы: мы забирались на нее, бегали сквозь нее, разрисовывали ее мелом, играли возле нее в «кулюкушки» (прятки) и пятнашки. Когда ее стали устанавливать, то по какой-то причине стоящая почти вертикально труба упала в переулок. Грохот был ужасный, а упавшая конструкция подняла огромный столб пыли… Помню, что она даже деформировалась. Хорошо, что никто не пострадал…
Рядом с церковью был кинотеатр «Урал», куда мы бегали на самые крутые фильмы. Денег у нас было мало, но все хотели смотреть кино. Обычно мы ходили в кино так: скидывались по копейки - две, благо тогда детские сеансы стоили гривенник (прим. 10 копеек) и покупали один билет. В кино шел, как правило, старший из нас, и после того, как заканчивался журнал, он открывал оговоренный выход. После этого, стайка детишек заходила в зал и садилась на свободные места. Правда, нас так пару раз «спалили». Но таким образом мы посмотрели все самые популярные фильмы того времени: «Неуловимые мстители», «Москва-Кассиопея», «Отроки во Вселенной» и «Парижские тайны».
А потом я пошел в 1Б класс 25-ой школы. Помню свою первую учительницу Азу Дмитриевну, свои первые оценки. Это последнее, что осталось в моей памяти, так как очередь на переселение дошла и до нас. Я переехал в Степной, а наш дом сломали. Прошло много лет, но воспоминания об этом районе навсегда остались в моей душе.
© 2017, Лукьянов Сергей, 27.05.2017. Текст создан в рамках проекта "Бердская слобода" http://berdskasloboda.ru