Белый потолок в жёлтых разводах. Муха сидит неподвижно, словно засохла. Синяя крашеная стена в трещинах. В коридоре кто-то ходит, о чём-то говорят, слышен смех. Кому-то весело. Пахнет хлоркой, лекарствами и безысходностью. Полустанок. Пересыльный пункт. Последнее пристанище перед дальней дорогой.
Ну вот и всё. Как быстро жизнь прошла! Детство кажется бесконечным, день состоит из множества событий и тянется долго. Каждый год – эпоха. Три года – вечность. В молодости живёшь ожиданием скорого счастья, кажется вот-вот случится нечто, что кардинально изменит твою жизнь, ворвётся лихим торнадо, сорвёт со стен унылые декорации и засверкают они ярким безудержным светом, и весь мир наполнится солнцем и радостью, раскроются перед тобой из ниоткуда появившиеся золотые ворота и ступишь ты по ту сторону их, охваченный волнением, не верящий в реальность происходящего, томительно предвкушающий чудо. Ну наконец-то! Проходит время, ты успокаиваешься, рутина повседневности затягивает, хотя где-то в глубине души всё равно остаётся если не ожидание сказки, то хотя бы память о том, что когда-то ты в неё верил. Потом приходит понимание того, что сказка уже была. Именно тогда, когда ты её интуитивно ждал, она как раз и ласкала тебя в своих объятиях. Ты мог пробежать 10 км, по лестнице прыгать через три ступеньки, строить, таскать, копать, и всё сам, никого просить не надо, и даже мог сосчитать сколько звёзд в скоплении Плеяд. Твои ровесницы были молоды и красивы, а ровесники – полны здоровья, сил и планов на будущее. Ты писал стихи, сочинял музыку, играл на гитаре и пел. Это ли не сказка?
За окном серое низкое небо, снег торопится упасть на землю. Куда спешишь, приятель? Что хорошего ждёт тебя внизу? Недолго снежинке красоваться на вершине сугроба, закроют её от света миллионы таких же как она, раздавят и переломают её лучики, спрессуют в жёсткую ледяную кашицу, которая по весне превратится в серый грязный сугроб и исчезнет навсегда. Однако же поток снежинок завораживает. Как река. Как огонь. Что-то мне всё это напоминает.
Серое небо сквозь голые тополиные ветки. Поздняя осень ветром играет в них или они сами раскачиваются, об ушедшем лете плачут? На оконном стекле капли. Много капель. В большинстве своём они неподвижны, но некоторые, устав висеть, начинают двигаться вниз. Вот одновременно две поехали. Самое трудное – начать. Надо дотянуться до другой, той, что ниже тебя. Если удастся, то капли соединяются в одну большую, словно первая съедает вторую, и дальше уже легче. Рывок вниз и снова остановка. Силы кончились. Надо новую каплю съесть. Кто первый до конца стекла доберётся? Та, которая слева, или та, что справа? Я внимательно слежу за ними. И, кажется, даже болею за одну из них. Мне всё равно делать нечего. В тихий час попробуй усни. А другие дети спят, кажется. Или нет? Лежат с закрытыми глазами и о чём-то своём думают. Мне повезло, я у окна лежу, могу за каплями следить, а им как себя развлечь, время протянуть?
Наш детский сад был в старом уютном двухэтажном здании, вокруг детские площадки в обрамлении огромных тополей и высоких кустов, на задках старые кусты смородины, уже почти не плодоносящие, и дикие яблони, море зелени и цветов. А запах! Запах-то какой! Огромный куст белых чайных роз в жаркий июньский день источал такой аромат, что с ума сойти можно было! Этот аромат врезался в память навсегда вместе с солнцем и летом, каждый раз потом если я где-либо видел цветущий куст чайных роз, чувствовал их запах, я вспоминал тот самый, который из детства. Только он был гораздо больше, выше, гуще, и аромат был намного сильнее. Как в сказке.
Почему-то не помню ни одного утренника. Казалось бы, торжественные мероприятия должны были остаться в памяти, ибо отличались от обычных дней, но нет, не помню ни их, ни выпускного, если он был. А помню какие-то малозначительные эпизоды. Так, всякую ерунду. Вроде этих капель на стекле. Игрушек в шкафу. Пластилинового динозавра, которого я слепил после просмотра фильма «Миллион лет до нашей эры». Коллективного чтения «Волшебника Изумрудного города» и приключений роботов с именами Рум и Рам. Рум был синего цвета, а Рам оранжевого. Только спустя много лет я узнал, что означают их имена и почему их так назвали. Или как в войнушку играли деревянными автоматами. С нами одна девочка была, никогда с девчонками в куклы не играла, предпочитала с нами в войнушку. Или как мы в конце дня с нетерпением родителей дожидались. И какая радость была, бегаешь с ребятами по площадке и вдруг видишь: мама спускается вниз по асфальтовой дорожке (детсад внизу был), бросаешь всё – и к ней. Какие-то мимолётные сцены, как фотографии, запахи, голоса. Что было до? Что после? Ничего не помню. Почему именно это осталось в памяти? Загадка.
Помню, висел в нашей группе на стене большой портрет Ленина. Нас, трёхлеток, с самого начала приучали к столпам коммунизма. И вот гляжу я на него и думаю: интересно, а что же будет со мной дальше? Почему я это подумал, глядя на Ильича? Что в нем натолкнуло меня на философские размышления? Да кто ж его знает! Может, хитрый взгляд его с прищуром тому способствовал, а, может, я подумал, что он тоже когда-то был маленьким, а сейчас вот сидит, лысый дед, смотрит так и ухмыляется. Неужели и я когда-то таким буду?
Тогда казалось, что детский сад – это почти навсегда. До школы так далеко, что не дожить. Выпускникам завидовали. Школьники казались совсем другими, почти взрослыми людьми. Последнее лето тянулось долго. Ну когда же наконец?
Много лет спустя я как-то поздно вечером прогулялся по территории своего бывшего детского сада, благо что он был возле родительского дома, почти что во дворе. Тёмные окна, уснувшие до утра детские площадки, одинокая лампочка над входной дверью. Несколько поколений ребят успели пройти через эти стены, пока меня не было. Всё вроде на месте, но выглядит по-другому. Раньше это был целый мир, большой, яркий, интересный, а сейчас – просто детский сад. Обычный. Старый. Маленький. Сейчас его нет. Фонтан разобрали, площадки закатали в асфальт, на задках вместо яблонь многоэтажка, здание садика наполовину снесли, окна забили, теперь там вместо детей ютятся местные бомжи.
1-е сентября. День был солнечный, тёплый. Школа была напротив, сперва через проходной подъезд, потом через дорогу с аллеей посередине и сразу же оказываешься в школьном дворе. Мы идём с мамой, она несёт большой букет гладиолусов из нашего сада. На площади перед школой много народа, мне ничего не видно, они же все намного выше меня, кто-то что-то говорит в микрофон со ступенек. Потом мама меня подвела к строю таких же как и я первоклашек, отдала букет и мы пошли вперед, в новую жизнь. В первый день мы не учились, знакомились с учительницей и по возможности друг с другом, потом нам дали по листку бумаги и карандаши, и до конца урока мы рисовали. Я – танки и самолёты, соседка по парте – дом в цветах.
Из того состава до конца 10-го класса доучились с нами меньше половины. Может, треть. С некоторыми перед этим были в одной группе в детском саду. Всё потому, что оба заведения рядом с домом, репутация у обоих была неплохая, школа сильной считалась, хоть и не специализированная была, зачем детей куда-то далеко водить? К тому же в то время принято было учиться в своём районе, из других не брали.
В течение жизни человек как будто несколько жизней проживает. Раннее детство – это одна жизнь, школа – совсем другая, институт – третья, а потом выясняется, что это всё было только увертюрой, что настоящая жизнь еще и не начиналась. И только много лет спустя понимаешь, что самое лучшее, самое светлое, самое замечательное, что в твоей жизни было, что с сожалением и грустью вспоминаешь – это всё, что было до начала этой самой настоящей жизни. Её предвкушение.
Впрочем, если уж совсем быть честным, то школьные годы – это тоже несколько жизней. Человек настолько сильно меняется за 10 лет, настолько изменяются его взгляды, восприятие, интересы, да и тело, что вспоминается это время тоже по-разному. Начальная школа, первые 3 года, когда вся учеба, вся жизнь протекает в одном кабинете с одним учителем – это одно, а начиная с четвёртого и по, скажем, восьмой – это совсем другое, ну уж последние 2 года – это и вовсе третье. Первоклашки с интересом и энтузиазмом воспринимают новую реальность, им нравится быть примерными учениками, усидчивость у них в тренде, потом, к четвёртому классу это всё постепенно сходит на нет и к пятому они становятся неуправляемыми. Самый трудный возраст – от 11-ти до 15-ти! Не каждый учитель способен выдержать ватагу галдящих разгильдяев! Ну а последние 2 года самые лучшие. Они-то и запоминаются сильнее всех. Хулиганов-двоечников, терроризировавших весь класс, уже нет, ребята повзрослели, остепенились, школьные предметы стали интереснее, мероприятия осмысленнее.
Как-то раз я случайно оказался свидетелем встречи выпускников. Сам я, кажется, был тогда в 6-м классе. Все они сравнительно недавно выпустились, поэтому чувствовали себя как дома, знали друг друга в лицо, шумели, даже бегали по коридорам. Что там конкретно у них было организовано я уже не помню, да это и неважно, помню чувства, которые меня охватили в этот момент. Я как будто заглянул в чужую жизнь, перепрыгнув через несколько лет. Я почти никого из них не помнил, но стены школы их знали, для них они были свои, и даже более свои, чем я. Учителя их знали и называли по именам. Время как будто отскочило на несколько лет назад, и вот они все снова тут, а нас никого еще нет (дело было вечером, уроки давно закончились), из ныне учащихся я был там один. Я ушёл домой, а они еще там оставались, по пути я оглянулся, школа была похожа на каравеллу, кормой развернувшуюся в сторону моего дома. Все окна были ярко освещены, праздник был в разгаре.
Назавтра был обычный учебный день и ничто не напоминало вчерашний вечер. Выпускники исчезли как призраки, растворились в своей нынешней повседневности, в своём новом мире. Может и те, кто уже ушёл от нас, также иногда встречаются в нашем мире, а мы паникуем: привидения! Души умерших! Нечистая сила! Представляю себе картинку: Внимание! Такого-то числа такого-то месяца во столько-то часов все выходцы с планеты Земля, покинувшие её в таком-то году приглашаются на встречу выпускников, которая будет проводиться там же в таком-то месте! Скидываемся по столько-то!
Первая любовь ко мне пришла очень рано. Я был болезненным ребёнком и время от времени то в больнице лежал, то в санатории подлечивался. В 5-м классе отвезли меня родители в один такой санаторий, там-то я в первый раз и влюбился. Совершенно безнадёжный был случай. Я в 5-м классе, а она в 8-м. Я не сразу понял, что со мной происходит. Марина (так звали её) поразила меня тем, что была похожа на дореволюционную барышню. Такая утончённая аристократичность. Почему она мне такой показалась тогда уж и не знаю. У меня сохранилась фотография, там несколько ребят на улице, в том числе я и она. Гляжу на нее – обычная девочка, каких много. Подросток. Но мне тогда она казалась очень взрослой, красивой, почти божественной. Без нее жизнь останавливалась, поэтому я шел её искать, всё время торчал у них в комнате (они там кажется втроём жили), а если её там не оказывалось искал по всему корпусу. А у нее какие-то взаимные симпатии возникли с одним ее ровесником, я ревновал ужасно. В конце смены однажды вернулся в корпус с улицы и вдруг обнаружил, что Марины нет, пока меня не было её, видимо, забрали родители. Это была настоящая катастрофа!
Однако же время лечит всё. Особенно в этом возрасте. Особая острота чувств компенсируется быстрой их потерей. Уже через год я влюбился в одну из своих одноклассниц с тем же успехом и умудрился за одно лето от этой любви излечиться. С годами лечение проходило всё труднее и дольше, последняя любовь стоила мне многих седых волос, однако же это всё было впереди, в далёком послепослезавтра, которое я даже представить себе тогда не мог.
Когда мы закончили школу я поймал себя на мысли, что мне совсем не хочется дальше учиться. Только что были самыми старшими и умными, а предлагается снова стать самыми младшими и глупыми. Однако же, поразмыслив, я все же не стал оригинальничать и проявлять самодеятельность и подал документы в политех. Учился я в школе хорошо, ходил на подготовительные курсы, поэтому сдача экзаменов не представила особых трудностей. Так закончилась очередная моя жизнь и началась новая.
Я попал в новый для себя коллектив и неизвестно как долго бы мы привыкали друг к другу и узнавали бы кто есть кто, если бы не оказались тут же в колхозе на уборке картошки. Через пять недель рабского труда под открытым небом, под дождём и даже снегом в конце, в грязи по щиколотку группа вернулась в город единой дружной командой. Первый семестр первого курса был очень трудным, несколько человек отчислили не дожидаясь сессии, но остальные благополучно пережили её, а уже весной было чуть легче, то ли привыкли, то ли на самом деле попроще стало. Появилось свободное время, началась активная студенческая жизнь.
Когда человек счастлив, время летит незаметно, но при этом кажется, что оно остановилось и так будет всегда. Первокурсники забиты и замордованы, они еще не освоились со своим новым статусом, в студенческой среде они самые младшие, самые бесправные. Но стоит им перейти на второй – их не узнать. Появились те, кто их младше и запуганнее! В их глазах ты – старик! Бывалый! Авторитет! Ну как тут не распрямиться спине, не расправиться плечам! Потому второй курс – самый наглый. К третьему народ успокаивается, а на четвёртом уже начинает думать как жить дальше, после окончания института, поэтому коллектив постепенно распадается. Ну, а пятый – это уже апофеоз. Пар мало, времени много, пьянки-гулянки, идёшь домой из общаги и ловишь себя на мысли, что опять полвторого ночи и ты снова подшофе.
Практику преддипломную я проходил на производстве, там же диплом защитил, туда же и распределился. В который уже раз из большого и умного стал маленьким и глупеньким! Всему приходилось учиться заново. Коллектив мне нравился, но работа казалась не творческой, угнетал режим, поэтому после окончания отработки я сменил её. Есть люди, которые всю жизнь на одном месте работают, с одной женой живут. Если им это нравится, то они – счастливые люди! Постепенно продвигаясь по службе, растя детей и укрепляя своё материальное положение они к старости достигают вершин, окружены уважением коллег, заботой детей и внуков, имеют дома, квартиры, дачи и необходимые связи, без которых никуда. Я не стремился к переменам, более того, я их не люблю и боюсь, с трудом расстаюсь с прошлым, со старыми привычными вещами, с друзьями-знакомыми, но почему-то получалось так, что я вынужден был это делать. Может, сказалось еще то, что свою трудовую жизнь я начал в эпоху перемен. Болтало меня из стороны в сторону, я менял работу, образ жизни, жен, города. И вот я здесь. Судьба?
Муха ожила, повертела головой, переползла на новое место. Живая, однако. И тоже не сидится ей на одном месте. Мушиный век короткий. Сдохнет и ничего от неё не останется. А что останется от меня? Ворох старых пожелтевших фотографий. Дневники из детства, в которые я старательно записывал все замечательные события своей жизни. Где-то в конце студенчества я с этим завязал, но 2 тетради по 96 листов остались. Смешно сейчас их перечитывать. Стопка старых виниловых пластинок. Шкаф со старыми книгами. Рукописи. Стихи, песни, рассказы, повести. Несколько фонограмм. Кому всё это интересно? Полквартиры последняя жена отсудила, с коммуналки начал, ей же и закончил. Несколько раз с нуля всё начинал, но больше уж не придётся.
Сосед справа храпит и во сне губами причмокивает. То ли борщ со свининой ему снится, то ли первая любовь.
Может, и мне уснуть? Там, по ту сторону яви, яркими красками раскрашен мир, и полон он небывалых чудес, которые всегда принимаешь за чистую монету. Как будто так и должно быть. Давно ушедшие люди там как ни в чём ни бывало приходят, что-то говорят, что-то делают, они привычны, это их мир, это их жизнь. Женщины, которых ты любил когда-то, ласковы и внимательны, родители живы и молоды, друзья веселы и преданы. Там нет страха, нет сожаления, обиды, никто никого не предаёт. Там легко переносишься из одного места в другое, мгновенно. Там можно летать. Музыка, которая там звучит, даже после пробуждения еще некоторое время помнится.
А снег всё идёт и идёт, как в старой любимой песне, и всё вокруг чего-то ждёт, каких-то перемен. Молодые надеются на долгую успешную и радостную жизнь, старики – на спокойную сытую старость в кругу близких. Кто-то рождается, кто-то влюбляется, женится, кто-то умирает. И всё одновременно. У кого-то радость, у кого-то горе. В день, когда я родился, кто-то умер. Когда я шёл на свидание к любимой девушке кто-то вот так же как я сейчас лежал и обречённо смотрел в окно, предаваясь воспоминаниям и размышляя о грядущей вечности. Сейчас моя очередь.