Софа Исааковна, одинокая бездетная художница, жила в длинном, как поезд, и высоком, как северная изба, одноэтажном бараке. По-другому это потерявшее цвет от непогоды и форму от бесчисленных пристроек здание назвать было трудно. Раньше, говорят, это был то ли цыганский, то ли дом какого-то купца, но с тех пор крыша дома поросла ржавыми заплатами, деревянная обшивка дома потемнела под струпьями полинявшей краски, а высокие окна, в сложных переплётах, давно потеряли фрагменты резных наличников.
Теперь эти окна, в чиненых-перечиненых рамах, только сильнее холодили и без того холодные комнаты барака: облупленные печи-голландки давным-давно вышли из строя, а кургузые батареи отопления не могли прогреть огромных и высоких старинных комнат.
Сам барак удивления не вызывал, в семидесятые годы прошлого века в Москве такого добра хватало. Но внутри дом меня поразил. Поразил и своим бесконечным коридором, таким широким, что старые пыльные сундуки и комоды, велосипеды, лыжи, санки, детские коляски и гроздья старого барахла на вешалках, прибитых у дверей, совершенно не мешали проходу. А потолки были такие высокие, что тусклая лампочка
у входной двери свисала не с потолка, а из густой пустоты, в которую уходил, растворяясь в темноте, витой провод:
- Почти пять метров потолки! - гордо сказала Софа Исааковна на наши с бабушкой удивлённые возгласы.
Она очень гордилась своим жильём, высокими, даже по меркам старых домов, потолками, огромной комнатой, которую она разделила надвое: в одной половине было что-то вроде гостиной, а вторая была поделена пополам ещё раз, как бы на два этажа. Наверху, куда вела из "гостиной" лесенка, Софа устроила себе очень милую спаленку. А внизу у ней были миниатюрная кухня с электрической плиткой и санузел с ведром, креативно вставленным с старинный стул с тёмной резной спинкой и дырой в сидении. Там же был рукомойник, тоже с ведром для помоев, и большой бак для воды:
- С утра натаскаю с кухни воды, и мне на весь день хватает, - жизнерадостно рассказывала маленькая, пухленькая Софа, мелькая туда-суда в своём длинном и пёстром лоскутном платье. Сейчас бы сказали, - В стиле "пэчворк". В стиле пэчворк были и драпировки на огромном окне, и невероятных размеров панно, украшающее сверху-донизу одну из стен.
- И, главное, хорошо, что я в центре живу, - продолжала Софа Исааковна, - мне до любого из друзей близко, если мне помыться надо.
Ванной комнаты в доме-бараке не было.
Зато в комнате художницы была дверь в чулан-мастерскую и, уже оттуда, на кусочек застеклённой веранды, отгороженный от длинной общей. Когда бабушка с Софой отправились туда курить, я предприняла вылазку в туалет, посягнуть на резной трон хозяйки я так и не смогла.
Туалет оказался в торце невозможно длинного коридора: узкий, тёмный пенал с окном наверху, в тазах, шайках и корытах, заросших паутиной, над головой и вёдрами под ногами. Сам "горшок" был высок, вонюч и треснут. С трудом подстроившись под обстоятельства, я дёрнула колючую цепочку слива и отправилась на поиски, где бы помыть руки - моё четырнадцатилетнее чистоплюйство с максимализмом искало привычного, не желая пользоваться "удобствами" под спальней хозяйки.
Кран я нашла в необъятных размеров кухне. По её стенам, как и положено, хороводом теснились шкафчики и буфеты жильцов. Древняя дровяная плита посередине кухни не была размонтирована и служила столом и накопителем хлама. Непонятного вида блёклая личность в трениках, напоминающая мужчину, горбилась в углу над глубокой миской и со свистом что-то оттуда выхлёбывала.
Пока я пыталась добыть воды из латунного, в зелёных пятнах крана, другая личность, старенькая и щупленькая женщинка, размешивающая что-то в кастрюльке на жидконогой кривой плите, спросила меня тоненьким, ядовитым голоском:
- Софочки Исааковны гости? - рядом с ней, над мерцающим огоньком соседней конфорки, выкипал чей-то зелёный кофейник. Пахло палёным кофе и газом.
Кое-как ополоснув руки ледяной водой, я пробормотала что-то вежливое в ответ старушке и почти бегом припустила обратно.
Дамы успели переполошиться: дитя пропало! Но на поиски не пошли, они давно и плотно зацепились язычками и наслаждались общением. Вежливо пожурив меня за самовольную отлучку (словно я в лес бегала, а не в сортир!), Софа Исааковна устроила на маленьком круглом столике почти кукольное чаепитие из кофейных чашечек старинного фарфора. Поставила на стол вазочку с пряниками, вскипятила на плитке чайник.
На фоне великанского дома-барака, это миниатюрное чаепитие с двумя уютными пожилыми дамами, напомнило мне книжку "Ухти-Тухти". Я чувствовала себя девочкой Люси в гостях у ежихи, настолько силён был диссонанс между шершавой огромностью мира и нежной миниатюрностью столика, чашек, ложечек. Сходство с книжкой усиливалось тем, что и моя бабуля и Софа Исааковна были женщинами маленького роста: бабушка моя - метр пятьдесят, а Софа ещё и пониже её.
Бельё лесного зверья на верёвках не сушилось, как у ежихи-прачки из книжки, зато у окна стоял манекен с недошитым лоскутным платьем. Яркие абстрактные картины Софы в ту пору были мало востребованы и она шила на заказ платья, панно, покрывала и чехлы на подушки в своём любимом стиле пэчворк. Сегодня она была бы уважаемым мастером и даже вела бы мастер-классы, а в ту пору подобное зарабатывание денег было делом, увы, не законным и оттого даже опасным. Но, как и всегда выручали друзья и друзья друзей и знакомые друзей друзей, передававшие Софу из рук в руки и дававшие ей возможность заработать.
- А, кстати, - прервала вдруг свои рассказы Софа,- Как твоя бабуля относится к тому, что ты хочешь стать художником? - И, пока я собиралась с мыслями, продолжила:
- А моя бабушка была против! Она говорила: "Софа, не ходи в художницы! Ты будешь жить на чердаке одна-одинёшенька и штопать чужое бельё, чтобы не помереть с голоду!" - представляете?!
- А-ха-ха-ха-ха! - по смеху Софы Исааковны было понятно, что это её любимая история, но для нас она была внове, и мы с бабушкой от души посмеялись вместе с Софой над старорежимной Софиной бабкой, которая из своего буржуазного строя, где большинство художников были обделены и нищи, даже и не представляла, как хорошо будет жить её внучка-художница при справедливой советской власти!
Да. Сидели и смеялись, - две почтенные дуры и одна молодая...
_____________________
#мысли_вслух
#байки_из_прошлого
#коммунальные_истории