25.07. 2017 Исправленная и дополненная редакция
САННИ - АЛИКС – АЛЕКСАНДРА
Последняя императрица
АННОНС
Ни одна из жен российских венценосцев за всю трехсотлетнюю историю династии Романовых не вызывала такого неприятия русского общества как жена Николая II - императрица Александра Федоровна. Книга «Санни – Аликс – Александра», основанная на малоизвестных архивных документах, дневниках и воспоминаниях, позволяет объективно воссоздать внутренний облик последней русской царицы, сыгравшей роковую роль в истории России. События личной жизни Александры Федоровны разворачиваются на фоне глобальных перемен в мире, происшедших в конце XIX - начале XX столетий.
В книге приводятся редкие фотографии из личных альбомов царской семьи. Издание рассчитано на широкий круг читателей.
СОДЕРЖАНИЕ
1. ОТ АВТОРА.
2. «САННИ ВСЕ ОБОЖАЮТ…»
3. НЕМЕЦКИЕ НЕВЕСТЫ
4. ТРИНАДЦАТЫЙ ИМПЕРАТОР.
5. «МЫ ДРУГ ДРУГА ЛЮБИМ»
6. МИЛЫЙ НИКИ.
7. «ДАРМШТАДТСКАЯ МУХА».
8. ХОДЫНСКАЯ КОРОНАЦИЯ.
9. ОТМА.
10. СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ.
11. КРОВЬ НА СНЕГУ.
12. НАСЛЕДНИК.
13. ХОЗЯИН ЗЕМЛИ РУССКОЙ.
14. «ФАМИЛЬНЫЕ ТАЙНЫ».
15. СКОРБНЫЙ ЛИСТ.
16. СТАРЕЦ.
17. ПОСЛЕДНИЙ ПРАЗДНИК ИМПЕРИИ.
18. ХОЛОДНОЕ ЛЕТО 1914 ГОДА.
19. ВОЙНА.
20. ГОСУДАРЫНЯ ВСЕЯ РУСИ.
21. УБИТЬ РАСПУТИНА.
22. «КРУГОМ ИЗМЕНА, И ТРУСОСТЬ, И ОБМАН!»
23. «МЫ ВЕРИМ ВАМ».
24. В ТОБОЛЬСКЕ.
24. БЕССМЕРТНАЯ СМЕРТЬ.
25. ВМЕСТО ЭПИЛОГА.
БИБЛИОГРАФИЯ.
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ.
ОТ АВТОРА
В жизни каждого человека случаются события, круто меняющие всю его судьбу, ломающие житейские стереотипы, устоявшиеся воззрения. Много лет назад, в самом начале перестройки, работая в тогдашнем Государственном архиве Октябрьской революции над книгой о жизни замечательного русского врача Евгения Сергеевича Боткина - последнего лейб-медика последнего русского императора, я впервые увидел подлинные документы царской семьи - дневники, письма, альбомы с пожелтевшими фотографиями. А потом довелось прочесть подробные отчеты убийц о расстреле в Екатеринбурге душной июльской ночью 1918 года Николая II, его жены, дочерей, больного сына, доктора Боткина.
Увиденное и прочитанное в архиве ошеломило, перевернуло душу. Во сне все чаще возникали страшные картины залитого кровью подвала в ипатьевском доме, распростертые тела убитых девушек, фигуры убийц, обыскивающих своих жертв. Так гибель семьи последнего русского самодержца неожиданно стала частицей моего бытия, сознания, ни забыть, ни уйти от которой я уже не мог.
Палача на Руси испокон веков за человека не считали, ему гнушались подать руку, с ним не садились трапезничать за один стол. А на этот раз бандиты, в упор расстрелявшие женщин и детей, перед всем миром кичились своим участием в преступлении; их именами называли города и улицы, от такого позора России еще долго не отмыться.
Екатеринбургская трагедия была сочинена, срежиссирована и сыграна способными учениками дьявола. К преступлению готовились загодя, запасаясь оружием, серной кислотой для уничтожения останков жертв. На роль убийц отбирали разноплеменных подонков, подтвердив тем самым старую истину, что самые жестокие банды, как правило, интернациональные. Трудно сказать, чья роль в содеянном более омерзительна: непосредственных исполнителей казни или большевистских руководителей – Ленина, Свердлова, Войкова, хладнокровно отдавших приказ о ликвидации Романовых.
Любители исторических аналогий подчас вспоминают казнь Карла I в Англии, Людовика XVI и Марии-Антуанетты в дни Великой французской революции. Однако смертному приговору французскому королю предшествовал открытый судебный процесс, где обвиняемому монарху никто не отказывал в праве на защиту. Казнь на Гревской площади, как ни кощунственно это звучит, была общественным актом, совершенным при огромном стечении народа. Даже совсем оголтелым якобинцам просто не могла придти безумная мысль заодно послать на гильотину и королевских детей.
Ни с политической, ни с моральной, ни с какой иной позиции убийство царской семьи, великой княгини Елизаветы Федоровны, шести великих князей не имеет никакого оправдания. Свердлов, Троцкий, и уж тем более - Ленин не могли не понимать, что император Николай II, отрекшись от престола, сделал свой окончательный выбор. Он вышел из политической игры, избрав то желаемое, к чему так страстно стремился с юности: государь стал простым человеком, живущим исключительно ради своей семьи, своих детей, любимой Аликс. Заметим, что искреннее стремление к уходу в частную жизнь было присуще не только Николаю II, но и нескольким его царствовавшим предкам. Передать корону младшему брату, поселиться с женой где-нибудь в маленьком городке на Рейне – заветные мечты Александра I, которыми он не раз делился с разными людьми, послужили благодатной почвой для создания легенды о старце Федоре Кузьмиче. Оставить трон ради любимой женщины хотел дед последнего императора – Александр II; отказаться от права наследования престола пытался будущий император Александр III.
Красный террор, начавшийся с убийства в Екатеринбурге царской семьи, стал единственным средством, с помощью которого новый режим мог удержаться у власти. Но, подписывая смертный приговор Николаю II, его жене и детям, Ленин преследовал и глубоко личную, потаенную, тщательно скрываемую от посторонних цель: желание отомстить за старшего брата Александра Ульянова, казненного за участие в покушении на Александра III. Самому Александру III Ленин отомстить уже не мог, но вендетты всегда ведутся до последнего человека в роду. Кровь за кровь - непреложный закон преступников во все времена во всех странах.
В отличие от историка, писатель не может, да, вероятно, и не должен, творить «без гнева и пристрастия». Любая биографическая книга, несомненно, несет в себе неизгладимый отпечаток эмоций и чувств, которые испытывает ее автор к своему герою. Далеко не всегда их отношения складываются гладко, а сочинение является плодом писательских симпатий, где дифирамбы удачно сочетаются с искусно подобранными цитатами и историческим анекдотами, рисующими героя в самом привлекательном виде. Нередко писатель и его герой вступают в жесткое противоречие мнений, аргументов, разнятся их оценки людей и событий. Далеко не всегда в подобном заочном споре одерживает верх правый или более мудрый, но умный читатель всегда сам определяется в симпатиях.
Фигура последней русской императрицы неизменно привлекала внимание историков и писателей. Ее мужественное поведение после революции, в ссылке, ее любовь к мужу и детям, преданность своим понятиям о долге и патриотизме не могут не вызвать восхищения и искреннего уважения. Однако слова о любви в письмах к супругу чередовались с восторженными строками о Григории Распутине. Современники ставили в вину Александре Федоровне гордыню, иностранный акцент, плохой вкус и провинциальные манеры. Впоследствии люди, совершившие на немецкие деньги революцию и организовавшие убийство царской семьи, называли императрицу германской шпионкой, обвиняли в самых низких пороках.
Вместо слов сострадания и ужаса перед содеянным преступлением, царицу в который раз объявляли главной виновницей бед, постигших Россию. Но предположить, что один человек, пусть даже наделенный самым разрушительным талантом, способен погубить целую страну, значит погрешить против истины. Слишком много великих и малых причин, нелепых ошибок и изощренных предательств должны слиться воедино, чтобы привести государство к фатальному исходу, подобному тому, что обернулся русской трагедией 17-го года.
По-разному складывались судьбы жен российских императоров. Любовь, политика, интриги наполняли жизнь этих женщин, многие из которых играли заметную роль в истории России. Далеко не всегда венценосные красавицы были счастливы в личной жизни. Кто-то из них познал горечь измены, ощутил невосполнимость потери детей и близких, другие не могли уйти от чувства одиночества и тоски среди толпы блестящей толпы придворных. Но ни одной из русских цариц за все три века царствования династии Романовых не выпадал более жестокий жребий, чем доставшийся жене последнего русского государя Николая II – хрупкой дармштадской принцессе Аликс, ставшей русской императрицей Александрой Федоровной.
Время все ставит на свои места, переоценивая, казалось бы, бесспорные истины, ниспровергая ложных кумиров и восстанавливая историческую справедливость. Архивные документы, письма, дневники позволяют по иному взглянуть на хрестоматийный портрет последней русской императрицы.
Под холодной маской высокомерия и отчужденности скрывалась незаурядная женщина с тяжелым характером, которой выпала незавидная участь оказаться на вершине общественной пирамиды в один из наиболее критических моментов мировой истории. За уют и мир своего домашнего очага, за престол, который должен был достаться ее сыну, она была готова бороться из последних сил, жертвовать собой...
В трагическом финале императорской России, династии Романовых есть шекспировское ощущение смерти, неукротимый рок древнегреческих трагедий, предопределявший каждый поступок смертных. Революция опрокинула мир, в котором жила Александра Федоровна. Царь и его семья стали узниками, сполна испившими чашу унижений и страданий. Прежнее преклонение, лесть, подобострастие сменились грубостью и издевательствами. Но именно в этих обстоятельствах проявились истинное величие и достоинство Александры Федоровны. Ушли в прошлое былая надменность, упрямство, холодность к окружающим. Она становится фактическим лидером, моральной опорой близких. В ее письмах из заключения нет ни страха, ни суетливой обеспокоенности за свое будущее, лишь готовность мужественно встретить неминуемые испытания, желание не уронить царственное достоинство перед палачами. Погрузневшая, седая императрица сохранила царственную величественность, воздвигнув непреодолимый барьер между своим внутренним миром и ужасающей действительностью. Александре Федоровне довелось сполна познать всю суетную тщету мирской власти и оказаться подлинно великой в годину тяжких испытаний и мук.
«Мирское все проходит: дома и вещи отняты и испорчены, друзья в разлуке, живешь одним днем. Но Бог и природа никогда не изменяются, - писала она из заточения. - Какая я стала старая, но чувствую себя матерью этой страны и страдаю, как за своего ребенка, и люблю мою родину, несмотря на все ее ужасы и все согрешения. Ты знаешь, что нельзя вырвать любовь из моего сердца и Россию тоже, несмотря на черную неблагодарность к Государю, созерцание которой разрывает мое сердце, - но ведь это не вся страна. Господь, смилуйся и спаси Россию!»
Александр КРЫЛОВ-ТОЛСТИКОВИЧ
«САННИ ВСЕ ОБОЖАЮТ…»
Политическая карта мира, в отличие от своих академических «коллег» - физической или географической карт, особа ветреная, склонная к изменениям форм, контуров, смене государственных цветов, прихотливо украшающих ее глянцевую поверхность. Не единожды за жизнь одного лишь поколения, менялись границы и очертания стран, исчезали прежние названия городов, а то и целых империй, чтобы появиться вновь под совершенно иным именем, с иными флагами и гербами...
В семидесятых годах девятнадцатого века в центре политической карты Европы находилось, ныне не существующее, великое герцогство Гессен-Дармштадтское со столицей в древнем Дармштадте. Время, казалось, не трогало старинный городок, представлявший по наблюдению одного из путешественников, «большой кружок, но маленький мир». Город, окруженный живописными лесами, славился великолепными парками и мягким климатом. Летом здесь почти не бывало изнурительной жары, а зимой столбик градусника редко опускался ниже нулевой отметки.
В Дармштадте в то время проживало не более пятидесяти тысяч горожан, большая часть которых принадлежала к лютеранской церкви. Около шести тысяч дармшгадтцев исправно посещали католические костелы, а полторы тысячи последователей иудаизма молились в синагоге. Подобно другим средневековым германским городам, Дармштадт представлял лабиринт узких мощенных булыжником улочек, неожиданно выводящих на площади перед церковью или фонтаном, окруженные каштанами. Тротуары здесь мыли с мылом, а белые домики утопали в садах с кустами сирени.
Одним из дворцов, овеянных древними преданиями, был замок Шлосс. Он состоял из двух зданий. Первое, современной постройки, выходило фасадом на рыночную площадь. Другое, старинное, напоминало настоящую средневековую крепость, со сторожевыми башнями и остроконечными крышами.
Дворец герцогов Гессен-Дармштадтских славился великолепной библиотекой, где были собраны более шестисот тысяч книг, четыре тысячи средневековых рукописей, карты, редкие первопечатные издания. Гордостью династии была также коллекция древностей, минералов, раковин и окаменелостей. Дворец строился и перестраивался на протяжении нескольких веков, поэтому в его архитектуре прихотливо сочетались детали средневековой готики, элементы барокко и классицизма.
В Дармштадте все было рядом, рукой подать: позади дворца находилась рыночная площадь со старой ратушей эпохи Ренессанса и городской церковью. Еще несколько шагов - и перед путником представала грозная «Белая башня», некогда бывшая частью городских укреплений. Неподалеку располагался тенистый парк, заложенный еще в XVI веке.
На одной из центральных площадей красовалась 33-метровая колонна, установленная в честь великого герцога Людвига I, получившего этот титул в 1806 году, после присоединения герцогства к Рейнскому союзу. В 1812 году гессенские войска, участвовавшие в походе Наполеона в Россию, вернулись в родной Дармштадт, изрядно натерпевшись от лихости казаков и русских морозов. После Венского конгресса в 1815 году, взамен уступленных земель в Вестфалии и на Майне, Людвиг I получил в качестве компенсации территории по берегам Рейна.
По конституции 1820 года, дарованной Людвигом подданным, герцогство стало «нераздельной» конституционной монархией. Несмотря на это обстоятельство, Людвиг I продолжал оставаться великим герцогом и носить почетный титул «королевского высочества».
В Дармштадте конституционная монархия подразумевала наличие местного выборного парламента, состоявшего из двух палат - верхней и нижний. В нижней палате заседали депутаты от восьми главных городов и деревенских общин. В 1828 году герцог пошел еще на одно новшество и согласился на таможенное объединение с Пруссией, что стало первым шагом к созданию общегерманского таможенного союза. Людвиг I скончался в 1830 году, ему наследовал его старший сын, получивший титул великого герцога Людвига II.
Людвиг II не был склонен поощрять либеральные настроения в Дармштадте и повел решительное наступление на парламентариев. Те, в свою очередь, не преминули выступить с предложением ограничить права герцога, а, кроме того, очевидно в воспитательных целях, отказались оплатить его личные долги из государственной казны. Надо признать, что поводов для недовольства у парламентариев хватало: только на содержание семьи герцога и его двора ежегодно уходило почти две трети государственных доходов.
Споры переросли в открытое противостояние, приведшее к тому, что в 1848 году Людвиг II был вынужден уйти в тень, назначив регентом своего сына Людвига, а министром внутренних дел - главу либеральной оппозиции Генриха-Вильгельма Гагерна, снискавшего впоследствии славу германского политика.
Сын - Людвиг III, сделав несколько реверансов парламентариям, круто повернул политический курс вправо, а когда в 1866 году началась австро-прусская война, выступил на стороне Австрии. Но пруссаки оказались бравыми солдатами и наголову разбили своих противников. Глава берлинского кабинета Отто фон Бисмарк, оправдывая свой титул – «Железный канцлер», оккупировал герцогство, и лишь вмешательство России и Англии позволило отстоять более-менее приемлемые условия мира: Пруссия, кроме трех миллионов гульденов контрибуции, получила от Дармштадта сравнительно небольшие территориальные приобретения.
Но Бисмарк всегда следовал древнему как мир закону: «Горе побежденным!» Кроме финансовых выплат и территориальных уступок герцогство Гессен-Дармштадтское понесло серьезные политические потери, в значительной степени лишившись своего государственного суверенитета. Вскоре был заключен военно-политический договор с Пруссией, поставивший Дармштадт в положение полной вассальной зависимости.
Впрочем, новый союз принес некоторые моральные преимущества. Приняв, по договору с Бисмарком, участие во франко-прусской войне 1870 года, гессенские войска благодаря новым союзникам смогли ощутить пьянящий вкус военной виктории, пройдясь победным маршем по Парижу.
В 1877 году умер престарелый герцог Людвиг III и на престол вступил его племянник. Новый великий герцог Гессен-Дармштадтский, присоединивший к своему родовому имени Людвиг порядковый номер «IV», в первую очередь принялся за дела хозяйственные, желая укрепить экономику и материальное благополучие своего государства.
Людвиг IV оказался рачительным хозяином. Благодаря его политике, строгой экономии расходов, значительная часть государственного долга, к немалому изумлению соседей, оказалась выплачена, а в 1888 году были отменены обременительные поземельные и подоходные налоги.
х хх
Во время франко-прусской войны Людвиг IV, тогда еще носивший титул принца, командовал гессенской бригадой. Принц Людвиг слыл лихим кавалерийским офицером, большим ценителем хереса и лошадей. Правда, читал он мало и уж совсем не любил писать письма, но эти милые недостатки отнюдь не мешали ему весело смотреть на жизнь и получать от нее многие удовольствия. Саркастичный статс-секретарь А.А. Половцов так характеризовал Людвига: «… принц Гессенский, с красным лицом человека, который не прочь выпить при случае, с прищуренными старательно улыбающимися глазами и полною готовностью рассмеяться даже при рассказе о похоронах…»
Принц был обладателем роскошной бороды и нравился дамам, хотя на лавры Дон Жуана не претендовал и даже в легкомысленном Париже оставался верен супружескому долгу. Кроме искренней привязанности к жене, сохранению семейной верности немало способствовала врожденная лень принца Людвига, которая сдерживала его любовные порывы, оберегая от многих бед и грехов. Еще за несколько лет до начала франко-прусской войны, 1 июля 1862 года, принц Людвиг женился на принцессе Алисе, дочери английской королевы Виктории. Немноголюдная церемония бракосочетания состоялась в летней королевской резиденции на острове Уайт. По существу, свадьбы и не было: вся Англия уже полгода носила траур после внезапной кончины отца невесты - принца-консорта Альберта. Сама королева Виктория восприняла смерть мужа как конец собственного счастья: «Моя жизнь как жизнь счастливого человека окончилась. Мир померк для меня... Я живу в смерти». По свидетельству близких к королеве людей, до конца жизни Виктория будет засыпать, сжимая в руках ночную рубашку супруга.
Алиса, как примерная дочь, неосознанно копировала взгляды матери на супружескую жизнь. Уезжая после замужества из Англии в Дармштадт, принцесса поделилась душевными переживаниями с подругой, которая записала ее размышления: «Она говорила почти исключительно о своих заботах и переживаниях, связанных с чересчур пылкой любовью к принцу Людвигу Гессен-Дармштадтскому. Он теперь для нее единственный, кого она когда-либо сможет или захочет полюбить...»
Но девичьи представления о будущем супружестве, как правило, имеют очень мало общего с реальной жизнью. Довольно скоро стало очевидным, что супруги обладают совершенно разными темпераментами и взглядами на окружающую жизнь.
Принцесса Алиса обладала более сложным характером, чем супруг. В тех случаях, когда Людвиг хранил спокойствие, она проявляла склонность к импульсивным поступкам; была требовательной, когда муж демонстрировал уступчивость и гибкость; критичной, когда тому хотелось быть снисходительным; нарочитой, когда он оставался сдержанным.
Иметь тещей английскую королеву - дело совсем непростое. Тем более если это королева Виктория – «европейская бабушка», связанная родственными узами с большинством королевских и императорских домов. Королева считала своим святым долгом и обязанностью бесцеремонно вмешиваться в дела детей, наставляя их, а при необходимости и строго выговаривая за промахи и ошибки.
Вряд ли подобная манера поведения пожилой Виктории могла нравиться зятю. Но Людвиг и Алиса, несмотря на различие вкусов, темпераментов, интеллекта, любили друг друга. Конечно, как и в любой другой семье, между ними случались размолвки, переходящие в длительное охлаждение, когда принцесса покидала Дармштадт и отправлялась в Англию к матери.
В период одной из таких ссор Алиса написала мужу в ответ на его настойчивые просьбы о примирении длинное и искреннее письмо: «Очень мило, что ты пишешь так часто, и это доставляет мне удовольствие. Но, милый Луи, если бы дети писали мне такие наивные письма, в которых говорится лишь о том, что они ели или где побывали, и ничего более, не высказывая своих мнений, не делая ни наблюдений, ни замечаний, то я бы удивилась. Насколько же я удивлена тем, что ты пишешь о подобных вещах.
Нас всегда связывала любовь, однако со временем разочарование стало невыносимым... Я жаждала иметь подлинного спутника жизни - ведь ничего, кроме этого, Дармштадт мне не сулил. Я смогла бы быть счастливой и довольной своим существованием даже в скромной хижине, лишь бы иметь возможность делиться своими интересами и духовными запросами с супругом, чья любовь служила бы мне надежным щитом и помогала бы избежать столкновения с препятствиями, созданными моим собственным характером, внешними обстоятельствами и богатством моей фантазии.
Поэтому я испытываю горькое разочарование, оглядываясь назад и видя, что, несмотря на добрые намерения и все усилия, мои надежды совершенно разбиты, и сознание этого, дорогой мой, часто заставляет меня быть несправедливой по отношению к тебе, хотя во всем виноват сам человек - теперь я это понимаю. Мучительно видеть твое разочарование, поскольку вина лежит на мне. Но давай же и впредь искренне помогать друг другу. Мы не можем допустить, чтобы нас сковывало прошлое - я хочу лишь одного: сделать твою жизнь счастливой и быть полезной тебе.
Я часто пыталась поговорить с тобой о более серьезных вещах, когда испытывала в этом потребность, но мы так и не поняли друг друга. Я догадываюсь, что подлинное единение для нас невозможно, поскольку наши мысли никогда не совпадут. Существует такое множество вещей, необходимых мне, о которых тебе ничего не известно... Ты лишь рассмеешься, ты не поймешь меня... Никогда не забуду твою огромную доброту и то, что ты до сих пор так заботишься обо мне. Я тоже очень люблю тебя, мой дорогой супруг, вот почему мне так грустно сознавать, что наша жизнь так несовершенна и порой так трудна. Но я не думаю, что в этом виноват ты - я никогда так не думаю, никогда...»
Грустное письмо тонкого, внимательного человека, умеющего читать мысли близкого и имеющего отчаянную смелость не побояться заглянуть в душу себе...
Со временем они научились принимать супружескую жизнь такой, какова она есть. Людвигу это давалось намного легче, чем Алисе. Ведь ей пришлось пройти испытание слишком сильным чувством - настоящим или выдуманным, но та любовь, которую она испытывала к своему жениху, потом уже никогда не повторилась. Вряд ли он до конца понял смысл слов из ее письма: «Существует такое множество вещей, необходимых мне, о которых тебе ничего не известно... Ты лишь рассмеешься, ты не поймешь меня...»
Неудовлетворенную потребность в страстных эмоциях принцесса Алиса пыталась заменить самозабвенной игрой на фортепьяно, утонченными беседами с умными, тонкими людьми. В ее салоне бывали философ Давид Штраус, писатель и теоретик искусства Джон Рескин, поэт Альфред Теннисон, композитор Иоганнес Брамс, с которым принцессу связывали чувства, может быть, более сильные, нежели только общая любовь к музыке. Однажды Брамс, внешне очень похожий на принца Людвига, принес партитуру своего нового сочинения «Венгерские танцы» и предложил принцессе сыграть композицию в четыре руки. Очевидцы утверждали, что во время импровизированного концерта произошло нечто невыразимое. Как заметила некая чопорная дама, игра на фортепьяно «доходила до откровенного бесстыдства». «Алиса и Иоганнес уселись слишком тесно. Они не играли, а отдавались друг другу. Алиса, доставая до крайних клавиш, без нужды вытягивалась, как кошка. Она прикусывала верхнюю губу, словно унимая стон, когда ее нога, обрисованная шелковой юбкой, касалась ноги Иоганнеса. Тот тяжело дышал и слишком сильно ударял по клавишам, скорее, проникал в них. При этом Алиса и Иоганнес удивительно точно следовали нотам, упиваясь ритмом и заряжаясь от него».
х хх
Весной 1872 года принцесса Алиса в очередной раз готовилась к родам. К этому времени в семье уже росли пятеро детей: старшая дочь Виктория родилась в 1863 году; спустя год за ней - Елизавета (Элла); Ирэна - в 1866 году; Эрнст-Людвиг (Эрни)- в 1868 и Фридрих-Вильгельм (Фритти) - в 1870 году.
Беременность Алисы протекала тяжело. В начале этого непростого для любой женщины периода жизни ей пришлось срочно выехать в Англию, где она, несмотря на свое состояние, выхаживала опасно заболевшего брата Альберта, будущего английского короля Эдуарда VII. Когда недуг отступил от брата, под угрозой оказалось здоровье самой принцессы. Целые дни она проводила, не вставая с постели: к переутомлению присоединились симптомы интоксикации. Она находилась на третьем месяце беременности, и врачи всерьез опасались за судьбу будущего ребенка. Но материнский организм выдержал, и 6 июня 1872 года в апартаментах принцессы Алисы раздался первый крик новорожденной дочери.
Английская королева любила, чтобы дети постоянно помнили о ней, и непременно хотела, чтобы ее имя было закреплено в потомстве. Поэтому при крещении маленькая принцесса была наречена Аликс-Виктория-Елена-Луиза-Беатриса Гессен-Дармштадтская. Принцесса Алиса объясняла в письме матери в Лондон: «Мы назвали ее Аликс вместо Алисы. Мое имя здесь страшно уродуют. «Аликс» изуродовать будет не так-то просто».
Впрочем, в обычной жизни родители и близкие чаще называли девочку Санни, Солнышко. «Санни, вся в розовом, она прелестная девочка. Санни все вокруг обожают», - писала счастливая мать своим английским родственникам.
Конечно, рождение маленькой принцессы небольшого германского герцогства было делом сугубо семейным, и разве что дежурные поздравления от родственников да флаги на башнях дармштадтского замка отличали этот день от череды других.
И уж совсем не подозревали в далекой России, что в день, когда Православная Церковь праздновала Обретение главы Иоанна Предтечи, а в столицах заканчивались последние приготовления к чествованиям по случаю двухсотлетнего юбилея Петра Великого, в Дармштадте на свет появилась будущая российская императрица.
Существует легенда о том, что к маленькой Аликс, гулявшей со старшей сестрой Эллой в дворцовом парке, подошла старая цыганка и, посмотрев на руки девочек, предсказала им страшную судьбу: жить в чужом краю и принять смерть от кровожадных разбойников. Известна другая, более правдоподобная история, повествующая о том, что когда Дармштадт посетила русская императрица Мария Александровна, то, здороваясь с маленькими двоюродными внуками, она, показав на Аликс, сказала своей фрейлине баронессе Анне Пилар фон Пильхау: «Поцелуйте этой крошке руку. Это - ваша будущая императрица».
Кто знает, из какой волшебной пряжи спряли и отмерили богини судьбы Парки нить жизни родившейся девочки. Впрочем, во многом счастье людей как раз и заключается в незнании ими своего будущего; заведомо тщетны попытки выведать судьбу у карт, звезд, пророков. Одно лишь несомненно: свой смертный час каждый встречает в одиночестве. Лишь для избранных счастливцем и святых мучеников последние мгновения становятся вершиной их земного бытия, которыми они искупают былые грехи, ошибки, бесцельно истраченные дни и годы пустой жизни. Именно такая судьба выпадет маленькой Санни - принцессе Аликс.
* * *
Принцесса Алиса привезла из Лондона не только фамильные реликвии, украсившие дворец, но и привычку к строгому, пуританскому образу жизни. В Дармштадте не устраивали пышных празднеств, парадов, балов. Все было достаточно скромно, чинно, благопристойно. Холодное время года семья проводила в Новом дворце, выстроенном за шесть лет до рождения Аликс. Весной переезжали в загородные резиденции.
Распорядок дня в герцогском дворце соблюдался по-армейски неукоснительно. Попущений не полагалось никому - строгий регламент был обязателен для всех домочадцев независимо от их возраста и титула. Подъем в шесть часов утра, в любое время года; занятия начинались уже с семи часов. Чашка чая с бисквитом, затем прогулки на свежем воздухе, верховая езда, поездка в коляске. В десять часов все шли завтракать. Меню без особых гастрономических изысков: овсяная каша, сосиски, салаты. До обеда, который начинался в два часа - легкий завтрак, состоящий из кексов, молока и фруктов. В пять часов - обязательный «файв-о-клок» с чаем и сухим печеньем. Лакомства считались предосудительными, шоколад подавался на стол только по праздникам.
Воспитание детей зиждилось на протестантской религии, умеренности и бережливости. Атмосфера во дворце герцога Людвига не многим отличалась от той, что царила в доме зажиточного бюргера: общие идеалы, привычки, предрассудки - спокойная жизнь в доброй, старой Европе. «Мои родители были глубоко религиозными людьми, хотя и не фанатиками, - вспоминал впоследствии старший брат Аликс Эрнст-Людвиг. - Начиная от Филиппа Великодушного, наша линия Гессенского дома становилась все более лютеранской, что очень облегчало понимание англиканской и православной религии».
Характерная деталь: принцесс с малых лет приучали убирать за собой постели, они самостоятельно топили камин в своей комнате. Принцесса Алиса писала матери о своей системе воспитания детей: «Я стремлюсь внушить им, что не пристало кичиться своим положением, что надо ценить человека лишь по его личным достоинствам... Полностью разделяю твое мнение о различиях между людьми и думаю, насколько важно, чтобы принцы и принцессы знали, что они ничуть не лучше и не выше остальных и что своей добротой и скромностью им следует всем подавать пример. Надеюсь, что именно такими вырастут мои дети».
Особая роль в воспитании детей принадлежала няне миссис Марии-Анне Орчи. Она будила девочек, учила с ними Закон Божий, рассказывала сказки, следила за порядком и занималась с ними чтением и рисованием.
Жизнь во дворце герцога Людвига шла размеренно и спокойно. Казалось, ничто не может нарушить мир в тихом Дармштадтском герцогстве, но неожиданное в нашей жизни случается намного чаще, чем ожидаемое, и, как правило зовется «бедой».
* * *
Майским утром 1873 года принцесса Алиса у себя в спальне играла на рояле шопеновский «Похоронный марш». Внезапно дверь отворилась, и в комнату вбежал трехлетний сын Фритти. Мальчуган подбежал к окну, выходившему в сад. Окно оказалось не заперто, и, споткнувшись, ребенок упал с шестиметровой высоты на каменную террасу. Мальчик был жив, и видимых повреждений доктора не обнаружили, но вскоре произошло кровоизлияние в мозг, и к ночи он скончался. Безутешные родители тогда еще не знали, что с генами английского королевского дома к их детям перешла «болезнь королей» - гемофилия.
Принцесса Алиса так никогда и не смогла полностью оправиться от этого удара. Периоды депрессии и недомогания с каждым годом учащались. И хотя в мае 1874 года у нее родилась дочь Мария, или, как ее звали в семье, Мэй, в настроении Алисы все явственней стали преобладать ипохондрические ноты: она постоянно заводила с детьми разговоры о смерти, о загробном мире и вечном покое - там, в другой жизни...
В начале 1878 года Алиса писала матери, что она вконец ослабла и чувствует себя больше ни на что не пригодной. 8 сентября того же года в Темзе в результате столкновения затонул пароход «Принцесса Алиса», названный в ее честь. В катастрофе погибло более шестисот человек. Принцесса сочла эту трагедию недобрым предзнаменованием, и предчувствие ее не обмануло.
Осенью 1878 года в Дармштадте вспыхнула эпидемия дифтерии. «И вот случилась дифтерия, - вспоминал о тех трагических событиях Эрнст-Людвиг. - Кроме Эллы, мы все заболели. Началось с Виктории, затем Ирэна. Когда, казалось бы, им стало лучше, слег я и долго находился при смерти, затем мой отец, который болел так же тяжело. Тем временем умерла моя младшая и любимая сестричка, Мэй, - об этом мама так и не смогла мне сказать. Всякий раз, когда мое сознание прояснялось, и я спрашивал о ней, она отвечала: “Она теперь совершенно здорова и счастлива”. Встав на ноги, мы сразу же поехали в замок, чтобы продезинфицировать Новый дворец. Мама заболела еще во время переезда. Она исполнила свой долг, и у нее не осталось больше сил для борьбы…».
Через несколько дней Эрни выздоровел, передав по эстафете болезнь матери. Алиса слегла. Королева Виктория, узнав о болезни дочери, печально воскликнула: «Этого не может быть; :н! У нее не хватит сил, чтобы справиться».
Королева-мать оказалось провидицей: Алиса умерла день в день спустя семнадцать лет после смерти отца. Это случилось 14 декабря 1878 года. Гроб с телом Алисы Гессен-Дармштадтской, покрытый английским флагом, был захоронен в фамильной усыпальнице Старого замка. Ей было всего тридцать пять лет.
Позднее скульптор Й. Бем изваял надгробие, изображавшее принцессу, держащую на руках мертвую Мэй.
* * *
Вряд ли шестилетняя Аликс сразу осознала всю невосполнимость потери, хотя образовавшуюся после смерти матери пустоту не могли заполнить ни повышенное внимание и забота взрослых, ни подарки родственников. Но все проходит и острота горя - тоже... Слезы высохли, и постепенно новые заботы, игры, занятия отвлекли внимание Аликс. Однако девочка походила на свою мать не только именем: она унаследовала от нее чрезвычайную впечатлительность, задумчивость, склонность к меланхолии и уединению.
После смерти матери маленькая Аликс оказалась под сильнейшим влиянием своей родной бабушки королевы Виктории - женщины сильной воли, мудрой, властолюбивой, надменной до гордыни, не склонной к компромиссам и уступкам.
Аликс теперь часто жила в Англии, где королева учила внучку не только премудростям этикета, но и тому, как следует относиться к людям, формируя характер и взгляды будущей русской императрицы. Зная, как скажутся бабушкины уроки на судьбе внучки, можно предположить, что среди многочисленных достоинств английской королевы талант педагога не был самым выдающимся…
Виктория решительно вмешивалась в самые мелкие вопросы, связанные с образованием и воспитанием внучки. Вскоре после смерти дочери она посылает овдовевшему зятю подробную инструкцию, касающуюся воспитания его дочерей: «Мне представляется абсолютно необходимым четко определить положение фрейлины мадам Гранси и гувернантки мисс Джексон по отношению к принцессам...
Няни не должны вмешиваться в воспитание, которое будет давать им великий герцог совместно с гувернанткой; мадам Гранси можно присвоить звание фрейлины принцесс и вменить ей в обязанность сопровождать принцесс во всех официальных случаях и на все церемонии и присматривать за ними, ее надо подчинить мисс Джексон, и по старшинству пусть она стоит за ней. Она бы отвечала за гардероб и стала бы авторитетом для принцесс, находясь при них...
Занятия принцесс должны происходить только в присутствии мисс Джексон или мадам Гранси. Во всех сомнительных случаях мисс Джексон и мадам Гранси обязаны обращаться непосредственно к великому герцогу. При возникновении проблем у нянь они должны ставить в известность фрейлину Гранси, которая, со своей стороны, может докладывать об их затруднениях и пожеланиях великому герцогу.
Мисс Джексон необходимо дать ясно понять, что она не должна допускать вмешательства со стороны каких-либо близких родственников и спрашивать их мнения - за исключением двух бабушек: принцессы Елизаветы Гессенской и меня самой».
В биографических книгах, посвященных последней русской императрице, много говорится о прекрасном образовании, полученном Аликс. Вряд ли можно разделить эти восторги. Действительно, принцесса знала основные европейские языки, хорошо музицировала, но садилась за рояль только в кругу близких людей. Годы спустя годы она удивляла специалистов знанием латинских названий растений и птиц. Аликс довольно хорошо рисовала акварелью, еще лучше вышивала и вязала, при этом без меры увлекаясь всевозможными бантиками и оборками. Но вряд ли эти успехи свидетельствует о высоком уровне общего образования, полученного принцессой Гессен-Дармштадтской. Скорее всего, багаж знаний Аликс был примерно таким же, как у большинства ее немецких сверстниц из обеспеченных дворянских семей. Биограф Аликс Грег Кинг по этому поводу пишет: «Ее литературные предпочтения свидетельствовали о несколько мещанском воспитании всех детей великого герцога. Любимой писательницей Аликс была скучная и вычурная Мария Корелли. Однако королева Виктория придерживалась того же мнения, что и внучка... В течение многих лет «бабуля» составляла планы образования Аликс, решала, какие книги ей следует читать, какие пьесы исполнять на рояле, когда устраивать каникулы…»
Следует ли говорить, что в списки литературы, составляемые королевой Викторией для внучки, не входил ни один из русских писателей той поры, а имена Чайковского, Бородина, Глинки абсолютно ничего не говорили ни бабушке, ни Аликс. В Англии Россию и русских традиционно не любили и не доверяли им. Россия для большинства англичан представлялась некой мрачной заснеженной пустыней, населенной полудикими племенами.
На самом деле, женским образованием в тогдашней Европе обстояло намного хуже, чем в России с ее классическими женскими гимназиями, не говоря уж о привилегированных институтах благородных девиц типа Смольного.
Но была область знаний, к которой Аликс испытывала особый интерес, - философия и теология. Окружающие дивились необычному для молодой девушки пристрастию. Она педантично конспектировала труды философов, слушала лекции в университете и впоследствии даже получила степень доктора философии.
Пожалуй, этот интерес к любомудрию, сочетавшийся со скрупулезным знанием видовых названий растений и умением штопать носки, хорошо иллюстрирует своеобразный внутренний мир будущей русской императрицы. В нем присутствует многое, но это многое слишком мало созвучно русской душе, тому, что интересовало ее сверстниц в России.
Судя по письмам и дневникам Аликс, она начисто была лишена иронии и юмора, чувств, нередко спасающих людей от излишней переоценки собственной персоны. Шутке она предпочитала сентиментальные сентенции и многозначительные намеки, граничащие с расхожей банальностью. Даже через пять лет после свадьбы, будучи уже взрослой двадцатисемилетней женщиной, матерью троих дочерей, она записывает в дневнике свои мысли о супружеской жизни, более соответствующие представлениям на сей счет девушки-подростка: «…После заключения брака первые и главнейшие обязанности мужа по отношению к его жене, а у его жены - по отношению к мужу. Они двое должны жить друг для друга, отдать друг за друга жизнь. Прежде каждый был несовершенен. Брак - это соединение двух половинок в единое целое. Две жизни связаны вместе в такой тесный союз, что это больше уже не две жизни, а одна. Каждый до конца своей жизни несет священную ответственность за счастье и высшее благо другого».
Аликс было всего шесть лет, когда она осталась без матери, в двадцать два она выйдет замуж. Именно в эти шестнадцать лет, под неусыпным присмотром королевы формировался ее характер, воспитывались предпочтения, определившие в дальнейшем нравственный облик будущей русской императрицы. Есть вещи, которые равно трудно как опровергать, так и принять их. Бесспорные по сути, они своим ортодоксальным догматизмом способны вызвать лишь унылую тоску. В этом парадоксе - существо викторианской морали, ставшей официальной идеологией Англии эпохи правления королевы Виктории. Эта форма общественного сознания представляла собой сложный, покоящийся на иерархических принципах комплекс норм поведения, нравственных ориентиров, социально-политических ценностей и психологических установок.
Конечно, при всех условностях правила поведения, принятые в викторианском обществе, имели несомненные достоинства, культивируя идеалы христианского милосердия, доброты, готовности помочь нуждающимся - те общечеловеческие ценности, что неизменно оказываются в дефиците в любой стране, в любую эпоху. Но одно дело читать о суждениях чопорных лондонских дам в романах Голсуорси, а другое - ребенком ощутить на себе жесткость воспитательной системы, практиковавшейся английскими педагогами времен королевы Виктории.
Аликс оказалась талантливой ученицей своей бабушки, на всю жизнь усвоив ее принципы и мораль. Английская королева оказалась тем жизненным ориентиром, который Аликс, рано потерявшая мать, сделала образцом для подражания. Мнение бабушки было последним доводом в любом споре, в любой сложной ситуации.
Но Аликс наследовала от бабушки еще одно качество: непоколебимую твердость характера; черта, которая может проявляться как в ослином упрямстве, так и в силе духа Яна Гуса. Как показала жизнь, Аликс в полной мере обладала и тем, и другим. Психологами подмечено, что люди с подобными поведенческими установками, как правило, являются максималистами, склонными к крайним оценкам людей и событий, - и в любви, и в ненависти они идут до конца.
* * *
Кроме бабушки, самыми близкими людьми для Аликс оставались ее старшие сестры, брат и, конечно же, великий герцог Людвиг IV, искренне любящий отец, заботящийся о благе своих детей.
«В целом над нами главенствовала моя старшая сестра Виктория, - писал в воспоминаниях Эрнст-Людвиг. - Будучи наиболее рассудительной, она, как самая старшая среди нас, была и сильнейшая физически, так что мы подчинялись ей и в этом. Имея очень благородные черты лица, она и внешне больше всех нас напоминала мать... Девушкой она считала недостойным показывать добросердечность и поэтому часто оставалась непонятой, на что легко реагировала резкостью, так как сметливость помогала ей давать хлесткие ответы...» Впоследствии Виктория вышла замуж за Людвига Баттенбергского, бывшего адмиралом английского флота.
Самой красивой из сестер считалась Элла, умная девушка, обладавшая чувством юмора и любившая элегантно одеваться. Она с нежностью относится к младшей сестре Аликс и у них много общего: обе склонны к созерцанию, их привлекает мистика и отвлеченные философские проблемы. Они часто вместе посещали церковь и приюты для бедных. Как пишут многочисленные биографы, от принцессы Эллы в свое время буквально потерял голову будущий кайзер Вильгельм II, но девушка категорически отказала ему. Скептики, однако, утверждают, что брак расстроился не столько по желанию принцессы, сколько из-за возражений матери Вильгельма, германской императрицы Виктории – еще одной дочери английской королевы, которую, в отличие от матери, в семье именовали Викки. Викки была категорически против брака сына и своей племянницы. При этом она руководствовалась не столько соображениями этического или религиозного характера, запрещавших браки между близкими родственниками, - на подобные «глупости» при заключении династических союзов никто в Европе давно уже внимания не обращал, - сколько желанием подыскать для сына более достойную пару. В результате Элла стала не германской императрицей, а супругой русского великого князя Сергея Александровича.
Третья по возрасту сестра - Ирэн, обладала жизнерадостным характером, любила танцы и прогулки верхом. «От отца сестра Ирэн, в частности, унаследовала абсолютную сердечную доброту, от бабушки - стеснительность, - писал Эрнст-Людвиг. - Еще ребенком, стремясь улаживать споры между сестрами, она постоянно беспокоилась о том, чтобы мы поступали правильно и ничего не забывали. Будучи сангвиничкой, она часто не знала меры, так что мы называли ее “Aunt Fuss”, тетушка Суета. Она отменно ездила верхом и, подобно мне, пристрастилась к танцам. Часто мы, напевая мелодию, танцевали в паре в пустом зале...»
В 1884 году сразу две дочери герцога Гессен-Дармштадтского готовились к свадьбе: принцесса Виктория выходила замуж за своего кузена принца Людвига Баттенбергского, а принцесса Элла приняла предложение руки и сердца русского великого князя Сергея Александровича, младшего брата императора Александра III.
Правда, эти торжественные события едва не расстроил скандал, случившийся накануне свадьбы принцессы Виктории. Его причиной стал сам великий герцог Людвиг IV, а точнее его решение официально оформить свои отношения с тридцатилетней Александрой Адамовной Колеминой, разведенной женой русского дипломата, аккредитованного при дармштадтском дворе. Вдовому герцогу было всего сорок семь лет, и вряд ли его можно упрекнуть за желание устроить личное счастье. Но строгий нрав английской тещи не допускал даже возможности подобных шалостей.
Кроме того, для осуществления собственных матримониальных намерениий герцог, на свою беду, выбрал не самое лучшее время: на свадьбу старшей принцессы в Дармштадт стали съезжаться гости. Прибыла из Англии и королева Виктория. Она пришла в ярость, узнав еще в Лондоне о планах зятя. Королева писала тезке-внучке: «…Он полагает, что брак принесет ему личное счастье - боюсь, он сильно ошибается. Он повредит его репутации на родине, и в Англии он утратит прежнее свое положение. Я не могу одобрить его выбор. Если бы ваш милый папа чувствовал себя одиноким, после того как вы трое вышли замуж, или если бы он вступил в морганатический брак с какой-нибудь милой, порядочной дамой, которая пользовалась бы уважением всех нас и его родины, я не стала бы возражать (хотя это и причинило бы мне боль). Но выбрать женщину другого вероисповедания, которая недавно развелась и, без сомнения, попыталась завоевать симпатию и восхищение папы... Боюсь, что он совершает ужасную ошибку, о которой вскоре пожалеет, но будет слишком поздно...»
Решимости герцога хватило лишь на то, чтобы явиться на собственную свадьбу. Испугавшись напора родственников, в едином строю сплотившихся против него, Людвиг через несколько дней начал бракоразводный процесс, и вскоре его супруга навсегда покинула Дармштадт.
Церемония свадьбы принцессы Виктории, балы и фейерверки, а затем и подготовка к путешествию в Россию, постепенно погасили накал страстей, и скандал, связанный с морганатическим браком герцога Людвига, как и многие другие события той эпохи, бесследно канул в Лету.
НЕМЕЦКИЕ НЕВЕСТЫ
Начиная с принцессы Софьи-Шарлотты Брауншвейг-Вольфенбюттельской, невестки Петра I, ставшей женой несчастного царевича Алексея, Россия оказалась второй родиной для многих германских принцесс.
Династические браки Романовых с немецкими принцессами объяснялись не только давними политическими связями России и Германии, но и чисто практическими соображениями: среди потомства многочисленных германских князей в любой момент можно было подобрать подходящую по возрасту невесту для подросшего великого князя, из протестантского вероисповедания в православие можно было перейти более спокойно, чем из других конфессий, да и скромные запросы небогатых принцесс не могли идти в сравнение с претенциозными амбициями королевских домов Лондона, Парижа или Вены.
Принцесса Элла была уже третьей коронованнрй особой из Дармштадта, приехавшей на поиски супружеского счастья в Россию.
Хотя Дармштадт по вполне понятным причинам не мог играть сколько-нибудь заметной роли в политических играх таких гигантов, как Англия, Франция или Россия, существовала обширная и важная сфера европейских дипломатических интересов, в которой тамошняя династия пользовалась большим авторитетом, славясь древностью и благородством генеалогического древа.
На протяжении столетий ее члены породнились с большинством европейских царствующих семей. Первые представители Гессенской династии носили титул ландграфов, считавшийся более высоким, чем графский, но уступавший герцогскому. В XVI столетии, благодаря антигабсбургской политике ландграфа Филиппа Великодушного и его победам при подавлении великого крестьянского восстания 1524 – 1526 годов, династия стала признанным лидером среди европейских монархов-протестантов. Младший сын Филиппа - Георг I Набожный положил начало Дармштадтской ветви рода.
В пышной кроне генеалогического древа Гессенской династии имелась и своя святая. Ландграфиня Елизавета Тюрингенская была канонизирована католической церковью еще в 1235 году, задолго до того, как ее потомки сделались ярыми протестантами. Елизавета – дочь венгерского короля Андрея II, вышла замуж за ландграфа Людвига Тюрингенского и была вполне счастлива в браке. При жизни мужа она усердно исполняла предписания святых отцов, проповедовавших сострадание и милосердие: лечила больных, ссужала бедных деньгами, ежедневно кормила за свой счет тысячу нищих, толпами сбегавшихся к замку. После смерти мужа вдова покаялась в былых грехах и начала вести подвижническую жизнь.
Среди многочисленных чудес, приписываемых святой Елизавете, самым известным, благодаря балладам трубадуров, стало чудо с цветами: когда хлеб и вино, которые она несла бедным, внезапно превратились в букеты прекрасных цветов. Вряд ли подобная замена даров показалась голодающим разумной, но, по мнению тогдашних богословов, Елизавета тем самым оказалась избавлена от упреков в излишнем милосердии. Уже спустя четыре года после ее кончины при Папе Римском Григории IX, Елизавету причислили к лику святых, а великий испанец Бартоломе Эстебан Мурильо изобразил ее на полотне, омывающей язвы страждущим.
Потом, склонность к мистике и аскетизму не единожды проснется в далеких потомках святой Елизаветы, во многом предопределив и судьбу последней русской царицы.
В конце XVIII века Гессенская династия впервые породнилась с русской императорской фамилией. В 1773 году принцесса Вильгельмина-Луиза была повенчана с наследником престола великим князем Павлом Петровичем, будущим императором Павлом I. После принятия православия невеста стала именоваться великой княгиней Натальей Алексеевной.
Но видно судьбе было угодно постоянно испытывать незадачливого Павла Петровича. 15 апреля 1776 года в пять часов дня, после тяжелых родовых мук, так и не разрешившись от бремени, двадцатилетняя великая княгиня Наталья Алексеевна умирает на руках неутешного супруга и свекрови – императрицы Екатерины II.
В тот же вечер Екатерина приказала принести шкатулку с бумагами покойной. То, что она прочитала, превзошло все ожидания. Императрица вызвала сына и продемонстрировала ему любовные записки умершей к графу Андрею Разумовскому, исключавшие все вопросы об отцовстве неродившегося ребенка. Но мстить покойнице – нелепость, и, чтобы не давать повода для досужих разговоров, дело ограничилось высылкой Разумовского под благовидным предлогом из Петербурга.
Внук Павла I, император Александр II, также был женат на принцессе из Дармштадта - Максимиллиане-Вильгельмине-Августе-Софии Марии, ставшей русской императрицей Марией Александровной. Брак по любви, что не часто случается в августейших союзах, был заключен в 1841 году. Императрица принимала не последнее участие в освобождении крестьян от крепостной зависимости. Под ее высочайшим покровительством находились многочисленные благотворительные учреждения во всех концах необъятной империи, она увлеченно занималась вопросами, связанными с организацией женского образования, и, во многом благодаря ее усилиям, в России появились первые всесословные женские гимназии.
Но семейное счастье Марии Александровны скоро дало заметную трещину, причиной чего стала ветреность супруга, слывшего большим поклонником прекрасного пола. Когда император в очередной раз влюблялся, он не умел скрывать своих чувств ни от придворных, ни от собственной жены. Мария Александровна с годами научилась снисходительно относиться к любовным увлечениям супруга, называя их “умиления моего мужа”. Последним испытанием для нее стал роман Александра II с княжной Екатериной Долгоруковой, растянувшийся более чем на пятнадцать лет.
На одном из балов Александр обратил внимание на молоденькую девушку, только что выпущенную из Смольного института, и выказал неподдельный интерес к ней. Про новое увлечение императора говорили разное: кто-то восхищался красотой и острым умом княжны; другие были более осторожны в своих оценках. Но фактор всепобеждающей молодости, пленившей стареющего Александра - император был на тридцать лет старше Долгоруковой, отрицать было невозможно, а если к этому прибавить пылкую влюбленность юной смольнянки в государя, то исход их встречи был предрешен.
Пикантные подробности интимной тайны царя шепотом обсуждали придворные острословы, светские дамы слегка прищуривали глаза, здороваясь с Екатериной Михайловной, но 30 апреля 1872 года произошло событие, заставившее взглянуть на происходившее другими глазами. После тяжелых родов княжна разрешилась сыном, названным Георгием.
Несмотря на принятые меры предосторожности, тайна очень скоро стала известна не только придворным, но и главам иностранных дипломатических представительств. Вся Европа с нескрываемой иронией наблюдала за русским императором, который, имея внуков, не мог обуздать своих страстей. Через год Екатерина Михайловна родила дочь Ольгу. Судьба подчас делает причудливые ходы, и так случилось, что в свою последнюю любовь к Екатерине Долгоруковой Александр II - отец шести детей, завзятый сердцеед - вложил оставшиеся душевные силы, тепло и нежность - все, чего многие годы была лишена законная супруга.
11 июля 1874 года в Царском Селе Александр подписал высочайший указ, дарующий незаконнорожденным детям незамужней княжны Долгоруковой титул светлейших князей Юрьевских – приравнивающий бастардов к высшей титулованной знати России. Между строк в высочайшем указе читалось, что император, дав Георгию и Ольге Юрьевским свое отчество, тем самым, де-факто признавал отцовство.
После возвращения в 1878 году с русско-турецкой войны, Александр стал испытывать еще большую потребность в ежедневных встречах с Долгоруковой. В 1879 году у них родилась дочь Екатерина. Император настаивал на том, чтобы княжна с детьми переехала в Зимний Дворец. Долгорукова охотно согласилась; она заняла апартаменты, находившиеся прямо над покоями законной супруги Александра. Теперь императрицу по утрам нередко будили крики и шаги детей. Мария Александровна пыталась не проявлять свои чувства, но подчас приближенные видели, как она едва сдерживала подступавшие слезы.
Княжну подобные мелочи не смущали, постепенно она все более входила во вкус политических игр, с удовольствием принимала крупные подношения, устраивала концессии на постройки железных дорог, протежировала сомнительным личностям.
Свет не хочет с ней общаться? Тем хуже для него... Долгорукова завела собственный салон, где, кроме титулованных шалопаев и льстецов, можно было встретить откровенных мошенников, для которых оказались закрытыми двери аристократических домов. «Долгорукова имела влияние на различные денежные, не вполне корректные дела, - вспоминал С.Ю. Витте. - Через княжну Долгорукову устраивалось много разных дел, не только назначений, но прямо денежных дел довольно неопрятного свойства».
Мария Александровна тяжело переживала соседство с любовницей мужа. Силы быстро оставляли ее, она неделями не выходила из спальни. Болезнь Марии Александровны прогрессировала, ее мучили приступы удушья, истощение достигло крайних пределов. Последний месяц жизни она уже не вставала, и только тихие стоны еще выдавали признаки жизни в исхудавшей до неузнаваемости императрице.
Ночь на 22 мая 1880 года стала последней в жизни Марии Александровны. Никто, даже окружавшие ее сиделки, не могли с точностью указать минуту, когда она скончалась.
Теперь император мог выполнить давнее обещание, когда-то данное Долгоруковой: «При первой возможности я женюсь на тебе…»
Спустя полтора месяца после кончины жены, 6 июля 1880 года в походной церкви Царскосельского дворца Александр II вступил в морганатический брак с княжной Екатериной Долгоруковой.
Это было шокирующее решение: на Руси всегда следовали старинной традиции, согласно которой вдовец, прежде чем повторно жениться, должен был соблюсти хотя бы год траура. Но Александра терзали тяжелые предчувствия. Отдавая приказания подготовить обряд венчания, государь тихо сказал священнику: «Я хочу умереть честным человеком и должен спешить, потому что меня преследуют убийцы».
В глубине души император Александр II лелеял мечту короновать свою отныне законную, но морганатическую супругу. Поспешный повторный брак императора вызвал бурную реакцию всех Романовых, но особенно переживали случившееся его старшие сыновья - наследник престола Александра Александрович и великий князь Владимир Александрович. В начале февраля 1881 года цесаревич писал младшему брату Сергею, находившемуся в то время в Италии: «Против совершившегося факта идти нельзя и ничего не поможет… Как жаль бедного Папа во всем этом, ты себе представить не можешь, и как надо быть осторожным, чтобы нехотя его не обидеть, потому что он обращает внимание на самые мелочи, на которые прежде и не думал обращать внимание! Ах, вообще так тяжело и грустно, и столько бы можно было написать об этом, но невозможно всего пересказать. Зимний Дворец наводит такую грусть и такую скуку, что выразить нельзя…»
Невозможно представить, как бы развивались события в царской семье, если бы Екатерина Юрьевская была коронована, но террористы из организации «Народная воля» уже готовили динамит для очередного покушения на императора.
Не пройдет и года после свадьбы, как 1 марта 1881 года, Александр II, Царь-Освободитель, будет убит бомбой террориста.
Княгиня Юрьевская с детьми вскоре выехала из России и поселилась на юге Франции. Капитал, завещанный супругом-императором, позволил ей жить широко, ни в чем не нуждаясь. Умерла княгиня Юрьевская в 1922 году, намного пережив не только своего морганатического супруга, но и его детей, внуков и правнуков, ставших жертвами страшного и бессмысленного русского бунта.
* * *
Маршем гвардейских полков, сверкающей медью оркестров встречала столица Российской империи принцессу Эллу. В карете Екатерины Великой, запряженной шестеркой белых лошадей, с форейторами в ливреях с золочеными пуговицами, Элла подъезжала к Зимнему дворцу. Рядом с ней сидела императрица Мария Федоровна, всю дорогу подбадривавшая оробевшую девушку.
На следующее утро начались приготовления к свадьбе. Голову невесты украсила старинная великокняжеская корона, принадлежавшая в юности Екатерине II. В бальную туфельку по старинной традиции «на счастье» положили золотую монету. Платье из серебристой парчи с глубоким декольте и, конечно, длинная бордовая мантия, отделанная мехом горностая, которую во время церемонии будут поддерживать пажи, составляли наряд невесты.
Свадьба состоялась 3 июня 1884 года. Третья невеста из Гессен-Дармштадтской династии входила в дом Романовых.
В Большой церкви Зимнего дворца во время венчания младшая сестра невесты принцесса Аликс оказалась рядом с шестнадцатилетним наследником русского престола великим князем-цесаревичем Николаем Александровичем. «В половине восьмого обедали со всем семейством. Я сидел с маленькой двенадцатилетней Аликс, которая мне ужасно понравилась; Ella - еще больше», - записал в дневнике цесаревич Николай. Спустя еще четыре дня новое признание: «Аликс и я писали свои имена на заднем окне Итальянского домика (мы друг друга любим)...»
Так великая затейница Судьба свела этих людей, чтобы, вдоволь наигравшись, возведя их на высшую ступень могущества и власти, подарив любовь, счастье, затем с дьявольски утонченной жестокостью провести сквозь все мыслимые на земле круги ада, бросив их обнаженные, обезображенные тела в придорожную яму под Екатеринбургом.
История не терпит сослагательного наклонения, но сложно уйти от соблазна смоделировать различные варианты развития того или иного исторического эпизода. Ведь не ворвись в историю случайность по имени Революция, император Всея Руси Николай II Александрович и его благоверная супруга окончили бы свой земной путь в отпущенный им Богом срок. Их гробы, накрытые государственными триколорами, заняли бы положенное место в родовой усыпальнице в Петропавловской крепости, и спустя век только дотошный историк помнил бы события царствования четырнадцатого российского императора.
Не случись революции, русская императрица Александра Федоровна, подобно миллионам матерей, прожила бы жизнь, заполненную заботами о дочерях, тревогой за судьбу больного сына, домашними хлопотами, молитвами, поездками в Ливадию и паломничеством по монастырям.
Не случись смерти 49-летнего Александра III - заамечательного государя и политика, Россия, управляемая его могучей рукой, продолжала бы благоденствовать и развиваться, а цесаревич Николай с молодой женой смог бы в полной мере насладиться семейным счастьем. Но не случись брака ее старшей сестры Эллы, возможно, принцесса Аликс, подобно другой своей сестре - Виктории, вышла бы замуж за какого-нибудь германского или итальянского принца и мирно прожила бы свой век в уютной и комфортной Европе, преданно исповедуя протестантскую религию, занимаясь рукоделием и благотворительностью.
Однако, повторим еще раз, история не терпит сослагательного наклонения, и, может быть, в том – великая отрада людей, лишенных соблазна заново переписать хроники минувших дней...
ТРИНАДЦАТЫЙ ИМПЕРАТОР
Лето 1884 года, когда принцесса Аликс в первый раз приехала в Россию, было уже третьим летом в царствование Александра III, вступившего на престол после убийства отца - императора Александра II 1/13 марта 1881 года. Россия постепенно приходила в себя после шока, вызванного жестоким преступлением.
В истории существует магия чисел, когда словно в таинственном пасьянсе выстраивается странная цепочка цифр, обозначающая рождение и смерть, триумф и падение исторических персонажей, определявших судьбы тысяч, а иногда, и миллионов людей. Тринадцатый российский император Александр III взошел на престол 13 марта по новому стилю и царствовал тринадцать лет; он умер в сорок девять лет, что в сумме цифр дает то же роковое число, как и год его смерти - девяносто четвертый... Говорят, тринадцать - плохое число, чертова дюжина...
Но не было до того в истории России более спокойных и благополучных времен, чем те тринадцать лет царствования тринадцатого императора Александра III Миротвореца. Он хорошо помнил мартовские дни 1881 года. Только решительные действия могли предотвратить падение России в пропасть, уберечь народ от смуты и соблазна. Александр III сумел остановить революционный беспредел, дал возможность обыкновенному человеку, обывателю жить в спокойной, стабильной стране, наслаждаясь миром и благополучием.
Благодаря государственной мудрости Александра III произошли разительные изменения во внутриполитической обстановке в стране, был совершен стремительный экономический прорыв, резко вырос международный авторитет России. Уже спустя три недели после восшествия на престол Александра III, в парижской газете «Revue politique et litteraire» была анонимно (не дай Бог, обвинят в желании польстить власти!) опубликована статья Ивана Сергеевича Тургенева, в которой он писал о новом императоре: «Александр III обладает многими из тех существенных качеств, которые создают если не великих, то, по крайней мере, хороших и настоящих государей. Всякий человек родится с особыми способностями к той или другой профессии: этот государь кажется рожденным с несомненными способностями к власти…».
Александр III оказался именно тем лидером, который нужен был России в тот исторический момент. Он прекрасно сознавал, что мечты о великой и мощной России так и останутся пустыми фантазиями без реального укрепления экономической и финансовой основы государства, без создания современных армии и флота, способных предупредить любые посягательства на суверенитет и безопасность державы. В благоденствии и преуспевании национального производителя, русского фабриканта, банкира, крестьянина-собственника; в создании стройной системы управления финансами Александр III видел свою основную «хозяйственную» задачу.
Жесткий контроль над расходами, снижение инфляции уже через несколько лет позволили достигнуть финансовой стабилбности, едва ли не впервые в отечественной истории добиться бездефицитного национального бюджета.
За тринадцать лет царствования Александра III протяженность русских железных дорог возросла на десять тысяч верст. В 1891 году было начато грандиозное предприятие - строительство Транссибирской магистрали. Особенно впечатляющими оказались результаты, достигнутые горнодобывающей и металлургической промышленностью. Так, выплавка стали за 13 лет увеличилась на 159 процентов, добыча угля - на 110, а нефти - на 1468 процентов. Последовательная протекционистская политика Александра III, мощные государственные и частные инвестиции в промышленность, строительство железных дорог, портов преобразили аграрную Россию.
Все годы царствования Александра III Россия не знала страшного слова «война». Он одним из первых государственных деятелей смог понять, что мирное решение политических споров между державами - наиболее рациональный и разумный способ ведения дипломатических отношений. Впервые в русской истории авторитет России в международных делах поддерживался не штыками, а взвешенной и мудрой внешней политикой царя.
Столетиями выстраданная мудрость гласит: счастлив народ, в чьей истории было мало событий. Все тринадцать лет царствования Александра III страна жила в необычном для России покое и обстановке политической стабильности. Тучи, ходившие вдоль ее границ, ни разу не разразились военной грозой.
Александр III не искал союзников и не верил льстивым дипломатическим речам. Горький опыт отечественной истории свидетельствовал о том, что всякий раз, когда Россия принимала участие в борьбе коалиций, вскоре ей приходилось горько об этом сожалеть. В разные годы французы, англичане, немцы, австрийцы делали Россию, русскую армию орудием для достижения своих целей. Александр III, сам прошедший русско-турецкую войну и знавший о ее ужасах не понаслышке, проливать русскую кровь не хотел. Всегда готовый принять вызов, Александр III, однако, при каждом удобном случае давал понять, что интересуется только тем, что касается благополучия 130 миллионов населения России. До сегодняшнего дня не потеряло актуальности афористичное высказывание Александра III о том, что у России во всем мире есть только два союзника – русская армия и русский флот…
Александр III стал миротворцем не только для России, но и для всей Европы, привыкшей считать русского царя главным авторитетом и надежным арбитром в споре мировых лидеров той эпохи. В речи, посвященной памяти Александра III, лорд А. Розбери сказал: «Правда и мир были его лозунгом. Император не был ни Цезарем, ни Наполеоном. Но если мир может гордиться не менее великими победами, чем война, то, бесспорно, что русский император будет пользоваться такою же славой, какая выпала на долю Цезаря и Наполеона. Все единогласно утверждают, что его личность и характер обеспечивали Европе мир».
Годы правления Александра III связаны с подъемом русской науки, литературы, искусства, музыки, театра. Несмотря на ряд ограничительных мер по отношению к студенчеству и интеллигенции, именно в годы его правления наблюдался бурный рост национального самосознания, выразившегося в расцвете русской культуры, искусства, философии. В это время творили Л. Н. Толстой, Н. С. Лесков, А. Н. Островский, набирал силу талант А. П. Чехова, приобретают подлинно национальные черты русская живопись, балет, музыка.
Объективную оценку государственной деятельности императора Александра III дал С. Ю.Витте: «Я убежден в том, что если бы императору Александру III суждено было продолжать царствовать еще столько лет, сколько он процарствовал, то царствование его было бы одно из самых великих царствований Российской империи... Я уверен в том, что император Александр III по собственному убеждению двинул бы Россию на путь спокойного либерализма; благодаря этому спокойному либерализму, при внешнем спокойствии... Россия двигалась бы постепенно к либеральному пути, то есть к тому пути жизни государства, когда оно живет не эгоистической жизнью, а жизнью для пользы народа».
Увы, для многих такой спокойный путь развития России был неприемлем...
* * *
Император Александр III всю жизнь стремился подавать личным примером образец поведения, который почитал верным и правильным для каждого из своих подданных. Любовь и согласие отличали брак императора и императрицы Марии Федоровны - Минни, как ее звали близкие.
Их знакомство состоялось при трагических обстоятельствах. Дело в том, что Минни - датская принцесса Дагмар - первоначально была невестой наследника престола великого князя Николая Александровича, старшего брата Александра. Она никогда не блистала красотой, но живая, общительная, неизменно веселая и доброжелательная, Минни пользовалась всеобщей любовью.
Жизнь полна неожиданностей, и одной из них стала скоропостижная смерть цесаревича Николая Александровича, умершего 12 апреля 1865 года. Горе сблизило Александра и невесту умершего брата. Это были грустные свидания: панихиды, траурные мероприятия, подготовка к долгой дороге в Россию. Гроб с телом Николая Александровича везли на фрегате вокруг Европы, а царская семья возвращалась на поезде. Вместе с ней домой уезжала и Минни. По дороге в Россию пришлось из-за болезни императрицы Марии Александровны на несколько дней остановиться в Югенхайме.
Александр с Минни часто гуляли вместе, вспоминая Николая. Нельзя исключить, что, увидав их на прогулке, Александр II подумал о браке второго сына на датской принцессе. Минни нравилась царской чете, ее искренняя грусть вызывала сочувствие.
Вернувшись в Россию, Александр II написал письмо в Копенгаген, в котором, кроме обычных слов поддержки, недвусмысленно выразил надежду на то, что Дагмар останется членом их семьи. В письмах к королю и королеве Александр дипломатично намекал на возможность возобновления прежних брачных намерений.
Ответ не заставил долго ждать - король охотно принимал предложение Александра II, а вскоре пришло письмо и от Дагмар. «Мне очень приятно слышать, что Вы повторяете о Вашем желании оставить меня подле Вас. Но что я могу ответить? Моя потеря такая недавняя, что сейчас я просто боюсь проявить перед ней свою не преданность. С другой стороны, я хотела бы это услышать от самого Саши, действительно ли он хочет быть вместе со мной, потому что ни за что в жизни я не хочу стать причиной его несчастья. Да и меня бы это, скорее всего, также не сделало бы счастливой. Я надеюсь, дорогой Папа, что Вы понимаете, что я этим хочу сказать. Но я смотрю на вещи так, и считаю, что должна об этом Вам честно сказать…»
Можно, конечно, предположить, что письмо Минни подверглось тщательному редактированию родительской рукой, но, тем не менее, суть очевидна: девушка согласилась на брак с Александром. Император договорился с Христианом IХ о визите сына в Данию летом 1866 года.
2 июня 1866 года императорская яхта «Штандарт», на борту которой находился Александр вместе с младшим братом Владимиром, вошла в гавань Копенгагена. На берегу великих князей встречал король Дании Христиан IX, а при подъезде к королевскому дворцу Фреденсборг – королева Луиза и Дагмар, при виде которой у Александра «слишком билось сердце».
Спустя девять дней Александр объяснился с Дагмар: «Я спросил ее: может ли она любить еще после моего милого брата? Она отвечала, что никого, кроме его любимого брата, и снова крепко меня поцеловала. Слезы брызнули и у меня, и у нее. Потом я ей сказал, что милый Никса много помог нам в этом деле и что теперь, конечно, он горячо молится о нашем счастье. Говорили много о брате, о его кончине и о последних днях его жизни в Ницце».
Судьба молодых людей была решена. Александра и Минни поздравили король и королева, родные. В тот же день о помолвке объявили официально.
14 сентября 1866 года два датских корабля «Шлезвиг» и «Пелер Скрам» в сопровождении русской эскадры вошли в гавань Кронштадта. Будущую невестку встречали русский император с семьей.
«Утром у обедни. Слышал гром пушечных салютов в честь приезда принцессы Дагмар, - писал министр внутренних дел П. А. Валуев. - Торжественное вступление на русскую почву словно благословляется небом. Светло, тепло, тихо, кротко и мирно на небе и на земле. Да будет это предзнаменованием и да исполнится предзнаменование. Много слез на Руси, много скорби и грусти. Да будет Дагмар им утешительницей и миротворицей...»
12 октября 1866 года в Зимнем дворце состоялось миропомазание Дагмар. Девушка приняла православие, новое имя и титул, став великой княжной Марией Федоровной. Твердо и чисто выговаривала она величавые славянские глаголы, отвечая на вопросы священника. «Мария-Дагмар – неразгаданная загадка. Ее осанка и все приемы во время обряда были безукоризненны. Но вместе с тем мне казалось, что она вполне сознавала, что совершается только необходимый обряд. Не чувства, а мысль царила в ее чертах», - записал в дневнике наблюдательный П. А. Валуев.
28 октября 1866 года состоялось бракосочетание. Спустя два года после свадьбы у Александра и Марии Федоровны 6 мая 1868 года родился первенец - будущий император Николай II. Еще через год, 20 мая 1869 года, Минни разрешилась от бремени вторым сыном Александром, умершим в младенчестве.
27 апреля 1871 года у Марии и Александра появился третий сын - Георгий, который проживет 28 лет и умрет от туберкулеза. Любимый младший сын Александра - Михаил родился 22 ноября 1878 года. Его постигнет участь старшего брата: в июне 1918 года Михаила убьют большевики в лесу под Пермью. Кроме сыновей, в семье было две дочери - Ксения и Ольга, родившиеся в 1875 и 1882 годах. Им было суждено намного пережить своих братьев и умереть вдали от родины в 1960 году.
* * *
Рабочий день императора продолжался до глубокой ночи; он не щадил ни себя, ни своих министров. По настоянию императрицы и врачей он дал слово, что будет работать только до трех часов ночи, и приказал, чтобы ему напоминали о времени. Если Александр не прекращал занятий, то камердинер должен был доложить второй раз, после чего он был обязан тушить свет, несмотря на протесты императора.
В окружении Александра III не было любимчиков. Даже такие выдающиеся государственные умы, как С. Ю. Витте, К. П. Победоносцев, Д. А. Толстой не могли претендовать на исключительность, особое место при дворе или в правительстве, где все решал один человек - самодержец и государь всероссийский Александр III Александрович Романов.
«Государь не любил много говорить: у него было природное отвращение ко всему рекламному, ко всякому афишированию. Но внутри у него крепко сидело убеждение, и сдвинуть его с точки было очень трудно», - писал художник А. Прахов. В своих резолюциях, сделанных на полях документов, рапортов и писем, Александр часто бывал резок и даже груб. Он не заботился об утонченных выражениях, читая отчеты о пожарах, неурожае, катастрофах: «Неутешительно» - царская помета, касающаяся того или иного прискорбного события. Еще резче звучит августейшая оценка иных губернаторов или чиновников: «экое стадо свиней» или «экая скотина». Отвечая на советы тещи - датской королевы, - как надо управлять Россией, Александр достаточно нелицеприятно обрывает ее: «Я, природный русский, в высшей степени нахожу трудной задачу управлять моим народом из Гатчины, которая, как вам известно, находится в России, а вы, иностранка, воображаете, что можно успешно управлять из Копенгагена».
В те же дни, когда в Париже была опубликована статья И. С. Тургенева, А. Ф. Тютчева – фрейлина со стажем, служившая при дворах трех императоров, с удивлением констатировала свои новые впечатления о царе: «Теперь, глядя на него, я с изумлением спрашиваю себя, каким же образом произошла эта полнейшая перемена, которая меня в нем поразила; откуда у него появился этот спокойный и величавый вид, это полное владение собой в движениях, в голосе и во взглядах, эта твердость и ясность в словах; кратких и отчетливых, - одним словом, это свободное и естественное величие, соединенное с выражением честности и простоты, бывших всегда его отличительными чертами. Невозможно, видя его, как я его видела, не испытывать сердечного влечения к нему и не успокоиться, по крайней мере, отчасти, в отношении огромной тяжести, падающей на его богатырские плечи. Видя его, понимаешь, что он осознает себя императором, что он принял на себя ответственность и прерогативы власти…».
Став могущественным государственным деятелем мира, Александр III оставался таким же любящим супругом и отцом, каким он был и до вступления на престол – добродетели не слишком свойственные его отцу и прадедам…
В семье, заботах о воспитании детей, Александр III находил отдых от напряженного, изнуряющего труда. В кругу семьи он забывал о государственных делах, возясь с детьми, обсуждая житейские проблемы с Минни.
При первой же возможности вся семья уезжала в одно из охотничьих имений, где устраивались обширные облавы и рыбалка. Чаще всего это были Спала или Беловеж - уютные небольшие дворцы, затерянные в дебрях Беловежской Пущи. После охоты, под открытым небом устраивались пикники, готовились блюда из дичи. Рядом всегда были дети: Николай, Георгий, Ксения, Михаил, Ольга. «Летом отец учил нас читать следы животных. Часто мы приходили к какому-нибудь озеру, и папа учил нас грести. Ему так хотелось, чтобы мы научились читать книгу природы так же легко, как это умел делать он сам. Те дневные прогулки были самыми дорогими для нас уроками», - вспоминала великая княгиня Ольга Александровна.
Но такие минуты были очень редки - большую часть своего времени Александр III посвящал работе во благо России. Огромное физическое напряжение сил, непреходящее ощущение ответственности перед своей страной быстро подорвали здоровье императора. Исподволь к царю уже подкрадывался смертельный недуг – болезнь почек, осложнившаяся после травмы, полученной во время крушения царского поезда под станцией Борки 17 октября 1888 года. Александр III умер в Ливадийском дворце на руках жены и детей, не дожив даже до пятидесяти лет.
Датская принцесса Дагмар, русская императрица Мария Федоровна, пережив мужа на 34 года, скончается в Копенгагене 13 октября 1928 года, так и не поверив до конца дней в гибель сыновей, внучек и внука, до последнего вздоха ожидая чуда, которого не могло случиться.
Незадолго до того как навсегда покинуть Россию, Мария Федоровна, подводя горькие итоги прожитой жизни, вспомнила свой первый день на русской земле: «Сегодня 52 года с того дня, как я приехала в Россию. Какой печальный конец моей счастливой и мирной жизни! С огромным трудом осознаю, что весь этот жуткий кошмар происходит в действительности. Но раз уж Господь позволил такому случиться, нам остается только нести это бремя, каким бы тяжким оно ни было…»
«МЫ ДРУГ ДРУГА ЛЮБИМ»
Историческая беллетристика подробно живописует юношеский роман Николая, плавно перешедший в брак. Однако далеко не все в отношениях Николая и Аликс складывалось гладко и легко.
Очевидно, что впечатлительный и мечтательный юноша, познакомившись с дармштадтской принцессой, поддался первому впечатлению и вообразил себя влюбленным. Недаром в его дневнике 31 мая 1884 года появляется уже известная читателю трогательная по своей почти детской наивности запись: «Мы друг друга любим».
Потребность любви переполняет сердце цесаревича, ему нередко кажется, что он влюблен. Сначала объектом его внимания становится его кузина, английская принцесса Виктория Уэльская, затем княжна Ольга Долгорукова. В дневниках цесаревича все чаще встречается шифрованная фраза: «Долго посидели у Вани с картофелем», «Был картофель на катке», «Ужинали с картофелем». Однако речь шла отнюдь не о дежурном блюде на столе наследника престола. Под «картофелем» подразумевался узкий кружок приятелей, кузенов цесаревича и некоторых веселых барышень, с которыми можно было нескучно провести время.
Тем временем принцесса Аликс по-прежнему то жила в тихом Дармштадте, то надолго уезжала в Англию. Из девочки-подростка она превращается в девушку. Может быть, ее можно было бы назвать и красивой, если бы не холодный взгляд серых глаз и недовольно поджатые губы.
Ее следующая встреча с Николаем произошла через пять лет, зимой 1889 года, когда Аликс приехала погостить к сестре в Петербург. Они виделись почти каждый день, и именно этот приезд Аликс в Россию предопределил их дальнейшую судьбу.
Придворный мир - мир изощренной интриги. Взаимная симпатия молодых людей не осталась незамеченной окружающими. Для кого-то робкая юношеская влюбленность выглядела просто смешной, но кое-кто тотчас сообразил, какую выгоду можно извлечь из возможного брака наследника престола и германской принцессы. Наиболее заинтересованными лицами в сложившейся ситуации оказались великий князь Сергей Александрович и его жена Элла.
Можно с большой долей вероятности предположить, что мысль о возможной женитьбе цесаревича на Аликс, первой пришла в голову великой княгине Элле, всегда мечтавшей о блестящей партии для младшей сестры. Великий князь Сергей Александрович, обычно не слишком прислушивавшийся к мнению супруги, на этот раз согласился, что в ее словах есть резон.
* * *
Личность великого князя Сергея, пятого сына Александра II, довольно противоречивая, неоднозначно оценивалась даже близкими родственниками. «Упрямый, дерзкий, неприятный, он бравировал своими недостатками, - так характеризовал его великий князь Александр Михайлович. О великом князе Сергее Александровиче сохранилось мало положительных воспоминаний. Если не принимать в расчет откровенных панегириков, большинство отзывов о нем резко отрицательны: заносчивый, надменный, религиозный до ханжества, распутный до извращений. Но, в то же время, мемуаристы умалчивают о любопытной детали: после смерти жены своего младшего брата Павла великой княгини Александры Георгиевны, Сергей Александрович берет всю заботу об их детях на себя. Когда великий князь Павел после морганатического брака был вынужден покинуть Россию, его дети - Мария и Дмитрий воспитывались в семье Сергея и Елизаветы Федоровны, не имевших собственных детей.
В этом человеке сочеталось много самых разных качеств характера и души. Грозный московский генерал-губернатор с вечно брезгливо-недовольным выражением лица и негнущейся спиной, он трогательно и самоотверженно ухаживал за семимесячным племянником Дмитрием, купал его, вывозил на прогулку. Тонкий знаток истории и церковных древностей, православный-ортодокс он равно недолюбливал староверов и иудеев; эстетствующий покровитель актеров, на свои средства открывший «Убежище для призрения артистов», он терпеть не может Федора Шаляпина, называя великого артиста не иначе как «кабацкой затычкой»; великий князь с удовольствием читал Достоевского, но не воспринимал толстовскую «Анну Каренину».
Сергей Александрович был создателем и бессменным председателем Православного Палестинского общества, учрежденного по его инициативе в 1882 году для «поддержания православия в Святой Земле; защите его от латинской и протестантской миссионерской пропаганды; облегчения православным паломникам путешествия в Палестину и попечения о них в самой Палестине; ознакомления русских с прошедшим и настоящим Святой Земли...»
В отличие от других Романовых, Сергей Александрович не слишком жаловал воинскую службу, которая была для него нелегкой обузой, но, подчиняясь семейным традициям, он с детства носил мундир, командовал Преображенским полком, а во время Русско-турецкой войны 1877 – 1878 годов заслужил георгиевский крест.
Весной 1891 года Александр III назначает великого князя Сергея генерал-губернатором Москвы - второй столицы России. Не имеющий даже минимальных шансов когда-либо оказаться на царском престоле, Сергей Александрович пытается реализовать стремление к власти, управляя московским генерал-губернаторством по собственному усмотрению, не слишком обращая внимание на законы и общественное мнение.
И либерально настроенное общество не замедлило отреагировать. Глуповатая генеральша Александра Богданович в мемуарах приводит расхожую сплетню, «… что Сергей Александрович живет со своим адъютантом Мартыновым, что жене предлагал выбрать себе мужа из окружающих ее людей».
Как зла на язык старуха Богданович, хорошо знал весь Петербург. Она была, пожалуй, самой известной сплетнице столицы за три последние царствования, но в данном случае она лишь повторяла слухи, ходившие по столице. Основанием для них стала «классическая триада»: беспримерная по тем временам супружеская верность Сергея Александровича, отсутствие у него официальных любовниц и бездетный брак с великой княгини Елисаветы Феодоровны... Легенда о гомосексуализме великого князя проходила становление в три этапа: вначале констатировались эти особенности; затем – по принципу кто ищет, тот всегда найдёт – искали и находили «странности» в его поведении. Так, князь Феликс Юсупов, сам весьма гораздый до разных странностей, о которых мы еще поговорим, писал: «Манеры его были странны, и смотрел он меня тоже странно…». Не уливительно, что многие заинтересованные люди, «странности» толковали в пользу мифа о нетрадиционной сексуальной ориентации великого князя, прибавляя к данной трактовке непроверенные, кем-то выдуманные и затем всеми подхваченные «факты».
По мнению современного историка Д. М. Софьина, на великом князе Сергее Александровиче был поставлен эксперимент по дискредитации российской императорской власти и ее десакрализации. Этот опыт дал блестящие результаты для его создателей – интеллигентско-либеральной оппозиции монархическому строю, личных недоброжелателей из представителей высшего света и даже династии. Последние, сами того не желая, помогали вырыть страшную могилу, которая поглотит не только Романовых, но и повергнет всю Россию в бездну гражданской войны, разрухи, деспотизма.
Образ Сергея Александровича в тогдашнем общественном мнение, и в истории запечатлелся с жирным знаком «минус». Более того, на долгое время великий князь стал одной из наиболее одиозных фигур всей царской фамилии. Лишь позднейшие исследования позволяют отделить его самого от мифа, который в массовом сознании до сих пор подменяет собой реального Сергея Александровича. Созданная мифологема великого князя дискредитировала и подрывала стабильность традиционного русского мира, его стабилизирующую функцию. Особую роль в этом процессе, как ни парадоксально, принадлежит элите общества, но плодами воспользовались революционеры. Великий князь был сложный и противоречивой личностью, но гораздо более правильно видеть происхождение тех или иных особенностей характера человека, в условиях его жизни, воспитания, темперамента, в его поступках и словах, чем приписывать чуждые ему пороки.
* * *
Обсудив с женой возможные последствия брака Николая и Аликс, Сергей Александрович исподволь начинает многоходовую интригу, пытаясь повлиять на племянника. Великая княгиня берет на себя переговоры с сестрой и родственниками. Зерна были брошены на благодатную почву: глаза Ники каждый раз радостно вспыхивали при упоминании имени принцессы.
Через великую княгиню Николай и Аликс обмениваются приветами и фотографиями. По всем законам конспирации были придуманы вымышленные имена: Аликс в переписке именовалась Пелли I и Пелли II. Николай значится под местоимением «она», а девушка – «он».
Элла убеждает Николая: «Теперь все в руках Божьих, в твоей смелости и в том, как ты проявишь себя. Будет трудно, но я не могу не надеяться. Бедняжка, она так страдает, я единственный человек, кому она пишет и с кем она говорит об этом, и от того ее письма так часто печальны».
Не отстает от супруги и Сергей Александрович. Он не просто уговаривает - он требует от Николая решительных шагов для достижения цели. Но робкая просьба сына о возможной помолвке с Аликс была тут же отвергнута Александром III. Хотя почти все русские императоры, кроме Петра Великого и самого Александра, выбирали жен из немецких династий, текущий политический момент требовал иного решения.
Для Александра III влюбленность сына не казалась чем-то серьезным. Брак наследника российского престола всегда являлся слишком важным политическим событием, чтобы в расчет брались только нежные чувства. К тому же, дармштадтская родня по материнской линии никогда не пользовалась у Александра III особыми симпатиями.
Но насильно женить Николая родители не собирались, ему предлагают несколько кандидатур невест. Одной из них была принцесса Маргарита Прусская. Этот брак мог восстановить былую теплоту в русско-германских отношениях и дать России надежного союзника в противовес недружественной Англии.
В качестве другой претендентки на роль будущей императрицы рассматривалась дочь графа Парижского, главы династии Бурбонов, возможного президента Франции. Этот брак мог значительно укрепить русско-французский союз, любимое внешнеполитическое детище Александра III. «В разговоре с Мама утром она мне сделала некоторый намек насчет Елены, дочери графа Парижского, что меня поставило в странное положение, - записал Николай 29 января 1892 года в дневнике. - Это меня ставит на перепутье двух дорог; самому хочется идти в другую сторону, а, по-видимому, Мама желает, чтобы я следовал по этой! Что будет?»
Всегда робкий с отцом, Николай на этот раз проявил удивительную твердость: он упрямо хотел жениться только на Аликс. Николай писал в конце 1891 года: «Вечером у Мама втроем с Апрак(Оболенской - авт.) рассуждали о семейной жизни, теперешней молодежи из общества; невольно этот разговор затронул самую живую струну моей души, затронул мечту и ту надежду, которыми я живу изо дня в день. Уже полтора года прошло с тех пор, как я говорил об этом с Папа в Петергофе, а с тех пор ничего не изменилось ни в дурном, ни в хорошем смысле. Моя мечта - когда-либо жениться на Аликс Г. Я давно ее люблю, но еще глубже и сильнее с 1889 г., когда она провела шесть недель в Петербурге! Я долго противился моему чувству, стараясь обмануть себя невозможностью осуществления моей заветной мечты...»
Удивленная таким упорством сына, императрица решила выяснить, насколько самостоятельно его решение. Ники долго не отпирался, и тогда стала очевидна роль Сергея и Эллы в этой истории. Родители цесаревича были возмущены.
Мария Федоровна имела серьезный разговор с Сергеем Александровичем. Элла, расстроенная недовольством царицы, сообщала королеве Виктории: «… Теперь об Аликс. Я коснулась этого вопроса, но все, как и прежде. И если когда-нибудь будет принято то или иное решение, которое совершенно закончит это дело, я, конечно, напишу сразу... Да, все в руках Божьих... Увы, мир такой злобный. Не сознавая, какая это продолжительная и глубокая любовь с обеих сторон, злостные языки называют это честолюбием. Какие глупцы! Как будто подняться на трон заслуживает зависти. Только любовь чистая и сильная может дать мужество принять это серьезное решение...»
Аликс приезжает летом 1890 года в Москву в гости к сестре, но родители запрещают Николаю встречаться с девушкой; а в октябре 1890 года, по настоянию Александра III, наследник престола отправился в долгое морское путешествие в Японию на крейсере «Память Азова». Его сопровождал младший брат Георгий, а в Афинах к путешественникам присоединился старший сын греческого короля принц Георг – Джорджи. Крейсер, на борту которого находился цесаревич, посетил Египет, Индию, Цейлон и после шести месяцев пути, 26 апреля 1891 года, наконец, прибыл в Нагасаки.
Программа визита наследника русского престола в Страну восходящего солнца была до предела насыщена и разнообразна. Однако пребывание в Японии едва не закончилось трагедией.
11 мая в городе Оцу, когда Николай с принцем Георгом осматривали город, катаясь на рикшах, полицейский Сандзо Цуду, до того стоявший в цепи охранения, внезапно бросился с обнаженной саблей к коляске цесаревича. Подбежав почти вплотную к коляске, он занес оружие. От удара с головы Николая слетела шляпа. Полицейский успел еще раз ударить цесаревича, но подбежавший Георг со всего размаха опустил трость на затылок Сандзо Цуду.
Вот как описывал свои злоключения сам Николай: «В 8 ; отправились в дзинрикися (в рикшах – авт.) из Киото в небольшой город Оцу, куда приехали через час с ;; удивлялся неутомимости и выносливости наших дзинрикшей. По дороге в одной деревне стоял пехотный полк, первая часть, виденная нами в Японии.
Немедленно осмотрели храм и выпили горького чаю в крошечных чашках; затем спустились с горы и поехали к пристани…
Вернувшись в Оцу, поехали в дом маленького круглого губернатора. Даже у него в доме, совершенно европейском, был устроен базар, где каждый из нас разорился на какую-нибудь мелочь; тут Джорджи и купил свою бамбуковую палку, сослужившую мне через час такую великую службу.
После завтрака собрались в обратный путь. Джорджи и я радовались, что удастся отдохнуть в Киото до вечера! Выехали мы опять в дзинрикшах в том же порядке и повернули налево в узкую улицу с толпами по обеим сторонам. В это время я получил сильный удар по правой стороне головы над ухом, повернулся и увидел мерзкую рожу полицейского, который второй раз на меня замахнулся саблею в обеих руках.
Я только крикнул: «Что тебе?» и выпрыгнул из джинрикши на мостовую; увидев, что урод направляется на меня и что его никто не останавливает, я бросился бежать по улице, придерживая кровь, брызнувшую из раны. Я хотел скрыться в толпе, но не мог, потому, что японцы, сами перепуганные, разбежались во все стороны. Обернувшись на ходу еще раз, я заметил Джорджи, бежавшего за преследовавшим меня полицейским. Наконец, пробежав всего шагов 60, я остановился за углом переулка и оглянулся назад. Тогда, слава Богу, все было кончено: Джорджи – мой спаситель – одним ударом своей палки повалил мерзавца; и когда я подходил к нему, наши джинрикши и несколько полицейских тащили того за ноги; один хватил его же саблей по шее».
На голове Николая оказалось две рубленые раны. Одна из них, длиной около десяти сантиметров, была достаточна глубока и проникала до кости; вторая оказалась около семи сантиметров, и кость под ней не была задета. Сразу после происшествия раненому была оказана первая медицинская помощь и наложена повязка. Николай был бледен, но держался спокойно. Он попросил закурить и обратился к сопровождавшим: «Это ничего. Только бы японцы не подумали, что это происшествие может поколебать мои добрые чувства к ним и признательность за проявленное ими радушие».
Узнав о случившемся, японский император Мэйдзи изменился в лице. Страх перед возможной реакцией русского царя парализовал на какое-то время его волю: Япония в то время была абсолютно не готова к войне с Россией. Принцы Такэхито Арисугава и Есихиса Кита-Сиракава выразили от лица микадо глубочайшие извинения по поводу печального инцидента. Вскоре из Токио прибыл и сам император. Он навестил Николая и, пожелав ему скорейшего выздоровления, обещал, что преступник будет строго наказан. Александр III, опасаясь за жизнь сына, приказал тому немедленно направиться во Владивосток, откуда цесаревич вернулся в Петербург.
Как показало следствие, Сандзо Цуда страдал психическим заболеванием и в момент покушения был полностью невменяем. Суд приговорил Сандзо Цуду к пожизненному заключению. Спустя несколько месяцев после покушения он умер в тюремной больнице от острой пневмонии. Кроме самого преступника, понесли наказание и высокопоставленные чиновники, отвечавших за организацию визита русского цесаревича в Японию: микадо незамедлительно отправил в отставку министра иностранных дел и министра внутренних дел.
* * *
В это время на сцене Императорского Мариинского театра блистала новая звезда - балерина Матильда Кшесинская, невысокая, живая брюнетка с выразительными глазами и гордо поднятой головой, чем-то похожая на императрицу Марию Федоровну. Газетные репортеры захлебывались от восхищения, описывая выступления юной танцовщицы. Известный в то время театральный критик А. Плещеев писал о дебюте Кшесинской: «… Г-жа Кшесинская в па-де-де из “Тщетной предосторожности” произвела самое приятное впечатление. Грациозная, хорошенькая, с веселой детской улыбкой, она обнаружила серьезные хореографические способности в довольно обработанной форме: у г-жи Кшесинской твердый носок, на котором она со смелостью, достойной опытной балерины, делала модные двойные круги. Наконец, что опять поразило меня в молодой дебютантке, это безупречная верность движения и красота стиля».
Еще весной 1890 года, после выпускного экзамена балетной труппы, был дан торжественный ужин, на котором присутствовала царская чета с наследником. Александр III ласково говорил с Матильдой, а потом поинтересовался: «А где ваше место за столом?» Растерявшись, девушка отвечала, что у нее нет постоянного места, так как она является приходящей ученицей.
«Тогда вы садитесь со мной», - предложил император. Рядом с девушкой сидел наследник престола великий князь-цесаревич Николай Александрович.
На ужине, как положено в таких случаях, говорили тосты в честь выпускниц, поднимали бокалы за славу русского балета. Неожиданно царь поднялся со своего места, на прощанье шутливо пожелав молодым людям: «Берегитесь! Поменьше флирта…»
Для девушки слова, а главное интонация, с которой они были сказаны, послужили сигналом к атаке. «Я не помню, о чем мы говорили, но я сразу влюбилась в наследника. Как сейчас вижу его голубые глаза с таким добрым выражением. Я перестала смотреть на него только как на наследника, я забыла об этом, все было как сон», - вспоминала балерина.
И очень скоро Николай сполна изведал силу женских чар. Для балерины был приобретен двухэтажный особняк, где в обществе Матильды стал проводить свободные вечера, а подчас и ночи, наследник престола. «А с лагеря 1890 года по сие время я страстно полюбил (платонически) маленькую К<шесинскую>. Удивительная вещь наше сердце! Вместе с этим я не перестаю думать об Аликс! Право, можно было бы заключить из этого, что я очень влюбчив? До известной степени да; но я должен прибавить, что внутри я строгий судья и до крайности разборчив!», - размышлял над своими чувствами Николай.
Наследник сделал балерине царский подарок - золотой браслет с крупным сапфиром и двумя огромными бриллиантами. Много лет спустя Кшесинская вспоминала: « Я влюбилась в наследника с первой нашей встречи. После летнего сезона, когда я могла встретиться и говорить с ним, мое чувство заполнило всю мою душу, и я только о нем могла думать. Мне казалось, что хоть он и не влюблен, но все же чувствует ко мне влечение, и я невольно отдавалась мечтам. Нам ни разу не удавалось поговорить наедине, и я не знала, какое чувство он питает ко мне. Узнала я это уже потом, когда мы стали близки». Конечно, Кшесинская понимала всю безысходность их романа, да и влюбленность Николая в дармштадтскую принцессу не была для нее тайной: «Мы не раз говорили о неизбежности его брака и о неизбежности нашей разлуки. Часто наследник привозил с собой свои дневники, которые он вел изо дня в день, и читал мне те места, где он писал о своих переживаниях, о своих чувствах ко мне, о тех, которые он питает к принцессе Алисе. Мною он был очень увлечен, ему нравилась обстановка наших встреч, и меня он безусловно горячо любил. Вначале он относился к принцессе как-то безразлично, к помолвке и браку - как к неизбежной необходимости. Но он от меня не скрыл затем, что из всех тех, кого ему пророчили в невесты, он ее считал наиболее подходящей, и что к ней его влекло все больше и больше, что она будет его избранницей, если на то последует родительское разрешение».
В цитате из воспоминаний балерины, написанных более чем через полвека, все еще ощущается ревность молодой женщины, которую бросили ради другой. Вероятно, отсюда и некоторый, мягко говоря, субъективизм в оценке давнего романа.
Забегая вперед, можно сказать, что судьба знаменитой балерины окажется тесно связанной с августейшей фамилией: она станет любовницей великого князя Сергея Михайловича, а затем женой другого великого князя - Андрея Владимировича. После брака Кшесинская получила титул светлейшей княгини Романовской-Красинской, хотя не менее часто ее называли «Мадам Семнадцать» - под этим именем балерину знавали в самых дорогих европейских казино, где она с азартом играла в рулетку, неизменно ставя фишки на число семнадцать. Матильда была игроком не только азартным, но и осторожным, умевшим просчитывать варианты; она с достоинством спринимала как выигрыш, так и крупный проигрыш. Вероятно, талант игрока помогал ей не раз с успехом выходить из самых сложных жизненных затруднений, которых на ее долгий век, а прожила Кшесинская 99 лет, выпало немало...
***
12 марта 1892 году Аликс постигло горе: ее отец внезапно потерял сознание, врачи диагностировали у герцога Людвига нарушение мозгового кровообращения - инсульт. В Дармштадт срочно выехали Элла с мужем, они застали герцога живым, но надежды на выздоровление не оставалось. Спустя несколько дней Людвиг скончался.
Старший брат Эрнст взошел на отцовский престол. Теперь, со смертью отца, круг близких людей еще больше сузился. Аликс помогает брату поддерживать внешний порядок и этикет при дворе, но в душе девушка уже живет предчувствием больших событий, которые неминуемо должны случиться в ее жизни. Аликс писала спустя несколько дней после смерти отца королеве Виктории : «Эта невосполнимая потеря кажется мне почти невыносимой, неизвестно, как жить дальше тому, у кого отняли солнечный свет. И всё же надо набраться мужества и попытаться быть, как Он, и делать то, чего желал бы Он. О как ужасно мы за ним скучаем, с каждым днём всё сильнее. (…) Но мы должны смириться с этой утратой, ибо я уверена, что наш небесный отец не взял бы его от нас, если бы не хотел избавить от дальнейших страданий на земле. (…) Бедный милый Эрни так неожиданно оказался в таком положении, какая большая ответственность легла на его молодые плечи. Он такой мужественный и дельный, милый парень. Ему я теперь должна пожертвовать всю себя и попытаться помочь, насколько это в моих силах, и я уверена, что Ты, любимая бабушка, всегда готова даровать ему совет и любовь, когда в том будет необходимость…»
Постепенно жизнь Дармштадтского двора возвращалась в обычное русло, со своими радостями, огорчениями, заботами. Вскоре Аликс было сделано предложение: руку и сердце предлагал кузен Эдди - принц Альберт-Виктор-Эдуард, герцог Кларен который должен был унаследовать после отца титул наследника английской короны. Под орлиным носом Эдди, топорщились лихо закрученные усы; полузакрытые слегка выпученные глаза придавали ему осоловелый вид. Положительными чертами характера Эдди являлись разве что аккуратность и пунктуальность: принц никогда никуда не опаздывал, был строг в отборе жилетов и галстуков, а его поредевшие каштановые волосы всегда были расчесаны на безукоризненный пробор. Однако этими качествами почти исчерпывались достоинства потенциального английского короля. О принце говорили, что, к сожалению, он не слишком подходит на роль наследника английского престола. Мало того что Эдди вовсе не блистал ни умом, ни эрудицией – это было бы полбеды, но, к тому же, он совершенно не умел достойно держать себя в обществе, что было, по мнению английских джентльменов, совершенно недопустимо,
Принц также слыл частым гостем лондонских публичных домов, не брезгуя при том ухаживать и за молодыми смазливыми юнцами. По Лондону ходили темные слухи, что именно Эдди и является жутким серийным убийцей Джеком-Потрошителем, однако подтвердить или опровергнуть эти подозрения Скотланд-Ярд не смог.
«Я нахожу мысль женить Эдди на Аликс ужасной, - писала Елизавета Федоровна брату Эрни в Дармштадт. - Следует избегать браков между близкими родственниками. Но главное препятствие - в том, что он не слишком здоров и очень глуп. Не дело Аликс жить в Англии с таким мужем. Хочу, чтобы она жила так же счастливо, как мы».
Но Аликс и сама совсем не собиралась выходить замуж за принца Эдди: он ей никогда не нравился, и она сразу отказала кузену. Даже королева Виктория была поражена решительностью внучки: «Пожалуй, нет никакой надежды на то, что Аликс выйдет замуж за Эдди, - писала английская королева. - Она написала, что ей не хочется причинить ему боль, но выйти за него не может, хотя и любит его как кузена; он не будет с ней счастлив и не должен думать о ней... Ей действительно жаль и, по ее словам, если ее принудят, она повинуется, но в таком случае будут несчастливы они оба. Это свидетельствует о силе характера Аликс, поскольку и ее семья, и все мы желаем этого брака, однако она отказывается от самых блестящих предложений».
Принц не слишком переживал, получив отказ, а вскоре затеял бурный роман с принцессой Викторией-Марией Текской. Бракосочетание должно было состояться в конце января 1892 года, но внезапно принц Эдди тяжело заболел и скоропостижно скончался, не дожив две недели до бракосочетания.
Когда Элла поделилась с бабушкой своими планами о возможном браке Аликс с наследником русского престола, королева Виктория отнеслась к ним без всякого сочувствия. Виктория не любила русских, с большим предубеждением относилась к императору Александру III и совсем не доверяла русским дипломатам. «Не хотела бы я, чтобы кто-то из вас жил в России. Дорогая ваша мама даже слышать об этом не желала», - писала королева одной из внучек - Виктории.
Старая женщина надеялась повлиять на молоденькую девушку, стремясь подобрать ей жениха по своему вкусу. Очень может быть, что рано или поздно ей удалось бы это сделать. Конечно, Аликс с большой симпатией относилась к «милому Ники», но вряд ли это чувство пока можно назвать любовью. Бесспорно, корона русской императрицы стоила дорогого, и многие тогдашние невесты из лучших королевских домов, не задумываясь, на любых условиях, приняли бы брачное предложение наследника престола. Но недаром у принцессы Аликс так решительно поджаты губы и серьезен взгляд...
Если для родителей Николая дармштадтская партия не вызывала интереса из-за политических соображений и личной неприязни ко всему немецкому, то Аликс сдерживали причины более высокого свойства. Брак с будущим русским монархом подразумевал ее безусловный переход в православие, но религиозная девушка с трудом могла даже думать о перемене веры. В одном из писем она пишет Николаю: «… О моих чувствах ты уже знаешь от Эллы, но я считаю, что должна сказать тебе о них сама. Я долго все обдумывала и прошу тебя только не воображать, что мне это легко, это ужасно печалит меня, и я так несчастна.
Я пыталась взглянуть на это с разных сторон, но все время возвращаюсь к одному и тому же. Я не могу пойти против своей совести. Ты, дорогой Ники, так глубоко верующий, поймешь, что для меня грех переменить религию, и я всю жизнь буду страдать, зная, что совершила дурной поступок.
Я уверена, ты не хочешь, чтобы я пошла против своих убеждений. Какое счастье может быть в браке, который начинается без благословения Божьего? А я считаю грехом изменить вере, в которой была воспитана и которую люблю.
У меня никогда не будет душевного покоя, и поэтому я никогда не стану тебе товарищем, который поможет тебе в жизни, что-то всегда будет стоять между нами, раз я не смогу полностью принять новую веру и буду сожалеть о той, которую покинула.
Это было бы ложью по отношению к тебе, твоей религии и Богу. Так я понимаю, что хорошо и что дурно, а внутренние религиозные убеждения человека и спокойная совесть перед Богом важнее для него всех земных желаний. Раз за все эти годы я не изменила своего решения, думаю, что теперь настало время снова сказать тебе, что я никогда не смогу переменить вероисповедания.
Уверена, что ты все правильно поймешь и, так же как и я, увидишь, что мы только мучаем друг друга из-за невозможного, и было бы дурно позволить тебе питать напрасные надежды, которые никогда не осуществятся.
Теперь прощай, мой дорогой Ники, благослови и сохрани тебя Бог.
Всегда любящая тебя Аликс».
Все-таки, верна мудрость «никогда не говори никогда», тем более что славный французский король Генрих IV уже однажды остроумно сформулировал формулу решения схожей проблемы: «Париж стоит мессы»... *
Сомнения одолевают Аликс – православие смущало ее пышностью и сложностью обрядов, почитанием икон, культом Богоматери. Многое в этой древней христианской конфессии было непонятно принцессе, с детства привыкшей к упрощенным религиозным формам протестантского вероисповедания.
«Сегодня утром я читала много ваших молитв, переведенных на французский язык. Некоторые из них так красивы, но мне не нужен посредник для моих молитв, я все говорю Господу прямо и каюсь в своих грехах, и я знаю, что Он простит меня ради Сына Своего Иисуса Христа, который умер, чтобы мы могли получить прощение и спасение. Я не хочу, чтобы мой ангел-хранитель просил за меня Бога. Я не хочу, чтобы Богородица вступалась за меня. Я не могу просить через кого-то, никогда так не делала: было бы ужасно, если бы сейчас меня принуждали к этому. Я бы подумала, что совершила тяжкий грех, и не могу просить прямо... Иметь образы Богородицы и святых и целовать их - это я хорошо понимаю. Почему также не целовать фотографии тех, кого любишь и кого больше нет, а когда смотришь на них, то вспоминаешь все хорошее, что они сделали, и стараешься брать с них пример. Но молиться им, как и молиться Богородице? Зачем, Ники? Я могу любить, почитать и уважать ее как Матерь Господа и как самую чистую и лучшую женщину из всех, что когда-либо жили, но разве это причина, чтобы ей молиться?»
Великая княгиня Элла, к этому времени добровольно перешедшая в православие, старалась убедить упрямую младшую сестру собственным примером: «Все мы христиане - дети Христа. Эта перемена религии, многих, я знаю, заставит поднять крик, но я чувствую, что это приблизит меня к Богу. Я знаю все ее доктрины, и буду с радостью продолжать изучать их... Ничто внешнее не привлекает меня, и не богослужение, - но основа веры».
Но принятие окончательного решения оставалось за Аликс.
* Слова, приписываемые главе гугенотов Генриху Наваррскому, вынужденному в 1593 году перейти в католичество, чтобы стать королем Франции.
МИЛЫЙ НИКИ
Наступил 1894 год. Россию ждало трагическое событие, отразившееся на всей ее дальнейшей истории. Трудно предположить, как бы развивались брачные планы русского двора дальше, но болезнь и тяжелое предчувствие заставили Александра III согласиться с выбором сына.
Счастливый Николай, воспользовавшись первым предлогом - свадьбой старшего брата Аликс, герцога Эрнста-Людвига и принцессы Виктории-Мелиты Саксен-Кобургской, 2 апреля 1894 года отправился в Кобург в сопровождение дядей – великих князей Владимира, Сергея, Павла Александровичей и великих княгинь Эллы и Марии Павловны.
Сергей и Элла были в восторге от близкого исполнения их заветного желания и всячески ободряли Николая, обещая ему полный успех предприятия. События, происходившие в те дни в Кобурге и украсившие бы любую мелодраму, скрупулезно зафиксированы в дневнике самого Николая.
«5-го апреля. Вторник. Боже! Что сегодня за день! После кофе, около 10 часов пришли к т. Элле в комнаты Эрни и Аликс. Она замечательно похорошела, но выглядела чрезвычайно грустно. Нас оставили вдвоем, и тогда начался между нами тот разговор, которого я давно сильно желал и вместе очень боялся. Говорили до 12 часов, но безуспешно, она все противится перемене религии. Она, бедная, много плакала. Расстались более спокойно...
6-го апреля. Среда. Встал рано и в 8 1/4 отправился с д(ядей –авт.). Владимиром на ту же гору и дошли до самой крепости, замок которой обращен в музей древнего оружия. Вернулись в 9 1/2 и пили кофе в нашей общей гостиной. Аликс потом пришла, и мы говорили с ней снова; я поменьше касался вчерашнего вопроса, хорошо еще, что она согласна со мной видеться и разговаривать....
7 апреля. Четверг. День свадьбы Ducky и Эрни... Пастор сказал отличную проповедь, содержание которой удивительно подходило к существу переживаемого мною вопроса. Мне в эту минуту страшно захотелось посмотреть в душу Аликс!
8-го апреля. Пятница. Чудный, незабвенный день в моей жизни день моей помолвки с дорогой, ненаглядной моей Аликс. После 10 часов она пришла к т(ете) Михень (великая княгиня Мария Павловна – авт.) и, после разговора с ней мы объяснились между собой. Боже, какая гора свалилась с плеч; какой радостью удалось обрадовать дорогих Мама и Папа! Я целый день ходил как в дурмане, не вполне сознавая, что собственно со мной приключилось!
Вильгельм сидел в соседней комнате и ожидал окончания нашего разговора с дядями и тетями...»
Так, в солнечный весенний день 8 апреля 1894 года определилась судьба дармштадтской принцессы, наследника русского престола, а, по большому счету, - и судьба России.
Германский кайзер Вильгельм «с дядями и тетями» наследника совсем не случайно сидели в соседней комнате: каждый из них преследовал свои интересы в этом деле. Весь предыдущий день они прибегали к мощному психологическому прессингу, уговаривая девушку не упорствовать и принять предложения Николая.
И, наконец, сопротивление было сломлено - Аликс дала согласие стать женой наследника русского престола и перейти в православие. Еще бы, Петербург стоит проповеди протестантского пастора! Именно так и оценивали замужество скромной немецкой принцессы в русском высшем свете и дипломатических кругах.
Эту точку зрения отражает рассказ русского посла в Берлине графа Н.Д. Остен-Сакена, бывшего свидетелем помолвки. Однако заметим, что он датируется 1904 годом.
«В первый день приезда после парадного обеда я подошел к старику обер-гофмаршалу, с которым был очень дружен. Разговорившись с ним, говорю: когда я уезжал, принцесса была девочкой, скажите откровенно, что она из себя представляет? Тогда он встал, осмотрел все двери, чтобы убедиться, не слушает ли кто-нибудь, и говорил мне: «Какое для Гессен-Дармштадта счастье, что вы от нас ее берете».
Когда она приняла предложение (еще бы не принять!), то она, несомненно, искренно выражала печаль, что ей приходится переменить религию. Вообще это тяжело, а при ее узком и упрямом характере это было, вероятно, особенно тяжело. Как ни говорите, а если мы и в особенности “истинно русские” люди хулим субъекта, переменившего религию по убеждениям, то ведь не особенно красивый подвиг переменить таковую из-за благ мирских. Не из-за чистоты и возвышенности православия (по существу православия это, несомненно, так) принцесса Alix решилась переменить свою веру. Ведь о православии она имела такое же представление, как младенец о теории пертурбации небесных планет.
Но, раз решившись переменить религию, она должна была уверить себя, что это единственная правильная религия человечества. Конечно, она и до сих пор не постигла ее сущности, но затем совершенно обуялась ее формами, в особенности столь красивыми и совершенно поэтическими, в каковых она представляется в дворцовых архиерейских служениях.
С ее тупым, эгоистическим характером и узким мировоззрением, в чаду всей роскоши русского двора, довольно естественно, что она впала всеми фибрами своего «я» в то, что я называю православным язычеством, т.е. поклонению форме без содержания... При такой психологии, окруженной низкопоклонными лакеями и интриганами, легко впасть во всякие заблуждения...».
Такова точка зрения опытного дипломата, наблюдавшего за царицей все десять лет, прошедшие с ее приезда в Россию. Но все-таки было бы несправедливо приписывать решение Аликс исключительно холодному практическому расчету. Немецкий прагматизм уступил место глубокому и сильному чувству, которое Аликс и Николай пронесли через всю жизнь. Спустя почти четверть века она напомнит ему события того дня словами, в которых чувствуется искренняя любовь: «В этот день, день нашей помолвки, все мои нежные мысли с тобой, наполняя мое сердце бесконечной благодарностью за ту глубокую любовь и счастье, которыми ты дарил меня всегда, с того памятного дня - 22 года назад. Да поможет мне Бог воздать тебе сторицей за всю твою ласку!»
Две недели после помолвки пролетели незаметно. Им лишь иногда удается побыть вдвоем без посторонних. Эти минуты кажутся счастьем. «Так странно кататься и ходить с ней просто вдвоем, даже не стесняясь нисколько, как будто в том ничего удивительного нет!» - восхищался жених.
20 апреля Николай возвращается на родину. Аликс, по дороге навестив родной Дармштадт, уехала в Англию к бабушке. В день расставания она написала в своем дневнике: «... Я была смертельно несчастлива по поводу разлуки с любимым Ники. Серо и пасмурно, и мне было печально без моего любимого...».
Уезжая из Дармштадта, Аликс навсегда расставалась с прежней жизнью...
* * *
В Виндзоре Аликс сразу получает письмо от Николая.
«Моя прелестная возлюбленная, милая Аликс!
Какое ужасное прощание, у всех на виду! Сколько народу, и все смотрели на нас со всех сторон! Мне никогда не забыть грустное и все же улыбающееся ангельское личико в окне, когда поезд тронулся...
Все эти дни меня переполняла радость и счастье оттого, что я был рядом с любимой, я не в силах передать тебе и сотой доли того, что хотел бы сказать. Когда я очень глубоко чувствую, то не могу подобрать слов; это глупо и тягостно, но ничего не поделаешь. Я надеюсь, что эта робость, или что бы то ни было, пройдет, и в следующий раз, когда мы увидимся, мы узнаем больше друг о друге. С каким нетерпением я ожидаю того момента, когда смогу коснуться устами твоего прелестного, нежного лица! Аликс, любовь моя, ты знаешь, как сильно ты меня изменила, когда протянула мне свою гордую руку и возвысила меня до себя - в знак чистой любви и доверия! Нет, я не верю, что это пустые слова, они вызваны совершенно искренними чувствами, почитанием, верой и любовью, которыми ты меня наполнила. Я должен повторить те же слова, которые уже говорил тебе, моя дорогая маленькая девочка, в день нашей помолвки, - что вся моя жизнь всегда принадлежала тебе и что я никогда не смогу достаточно отблагодарить тебя, моя любимая, за все, что ты для меня сделала, делаешь и еще сделаешь! Да поможет тебе Бог и хранит тебя на тяжелом пути, лежащем пред Тобой! Мои молитвы, мои благословения и мои мысли всегда с тобой, моя милая малышка!..»
* * *
С этого момента они напишут друг другу много писем, хотя, став мужем и женой, они редко и неохотно расставались. Лишь во время Первой мировой войны, когда Николай станет Верховным главнокомандующим и уедет в действующую армию, письма заменят им личное общение.
Спустя всего четыре года после убийства царской семьи большевики решили обнародовать переписку Николая с женой, находившуюся на хранении в государственном архиве. Однако кто-то из сотрудников, готовивших рукопись к изданию, сумел сделать лишнюю копию машинописного текста, и «пиратское» издание первым увидело свет в 1922 году Берлине.
Публикация частной переписки императора с супругой вызвала бурную реакцию мировой общественности. Александр Куприн, выражая мнения большей части русской эмиграции, писал: «Не знаю, да и не хочу знать, каким путем были украдены (другого глагола нет) письма государыни Александры Федоровны к императору Николаю II, где их переписывали, на каких условиях их продали за границу и кто их печатал. Знаю только, что это было темное и подлое дело, но совсем не удивляюсь».
А вот еще одно мнение, высказанное писательницей Зинаидой Гиппиус сразу после публикации переписки: «Само по себе - такое обнародование чудовищно. Средний культурный человек, особенно до войны, не поверил бы, что это возможно. Однако недопустимое сделано, и - хорошо, что оно сделано. Без него никогда не знали бы правды, отныне твердой и неоспоримой, об этой женщине, как верной и любящей женщине, как верной и любящей жене, как самоотверженной матери.
Не знали бы мы и правды о ней - императрице. Не знали бы с потрясающей, неумолимой точностью, как послужила она своему страшному времени. А нам надо знать. Эта правда ей не принадлежит. И хорошо, что не осталась она скрытой».
Советский Центрархив вслед за берлинским изданием выпускает три больших тома писем, относящихся к периоду Первой мировой войны. Предисловие написал руководитель Института красной профессуры М. Покровский. Поразительно, как много лжи и грязных измышлений можно вместить в скромный по объему очерк. «Если публикуемая сейчас переписка имеет какое-нибудь значение, то, прежде всего, историко-психиатрическое. Это - заключительные страницы истории романовского вырождения, написанные официальными представителями династии», - патетически восклицал М.Покровский.
«Красный граф» Алексей Толстой и историк Павел Щеголев, берутся за перо, чтобы наскоро состряпать так называемые дневники Анны Вырубовой, ближайшей подруги царицы. Ни мало не смущаясь тем обстоятельствам, что Вырубова жива, они публикуют свой опус, в котором приписывают Аликс все мыслимые пороки и грехи.
История неизбежно вносит коррективы в, казалось бы, неоспоримые истины. Политические карикатуры уступают место подлинным портретам, написанным с натуры. А отличие портрета от шаржа, кроме прочего, и в том, что он на века сохраняет на полотне «души изменчивой приметы»…
Они очень разные, эти послания двух любящих друг друга людей: Николай, не теряющий чувства юмора даже в самых лиричных письмах, и Аликс, склонная к морализации и напыщенным сентенциям. Но при этом сохраняется самое главное, ради чего, собственно, и необходимо прочитать этот настоящий роман в письмах, - жанр, ныне полностью ушедший из литературы, - сохраняется трогательное ощущение влюбленности двух очень разных по темпераментам, характерам людей.
Сегодня, по прошествии многих десятилетий после гибели Николая II и Александры Федоровны, их письма воспринимаются не только как важнейший исторический документ целой эпохи, но, в еще большей степени, как памятник Любви, сумевшей победить время и смерть.
* * *
В Виндзоре у Аликс оказалось немало дел. Помимо встреч с многочисленными родственниками, она ежедневно, по несколько часов, старательно учит русские слова, запоминает правила правописания, внимательно слушает приехавшую из Петербурга преподавательницу Екатерину Шнейдер. В письмах Аликс появляются целые фразы, написанные по-русски. Николай старательно поощряет ее: «Милая, ведь ты прекрасно пишешь по-русски, так много слов и ни одной ошибки, славная милая школьница». Но иногда веселый характер прорывается невольной шуткой: «Как лестно, что я лучше владею немецким, чем ты русским!».
Но Аликс не только гуляет, учится и пишет письма в Россию. Ее давно беспокоят сильные боли в ногах, и врач прописывает курс грязевых ванн в Харрогите. Чтобы избежать внимания журналистов, Аликс сняла комнаты в местном пансионате под именем баронессы Штаренбург.
«Прежде чем забраться в постель, я снова перечитываю твое милое письмо, и это делает меня счастливой, - писала Аликс своему жениху 11 мая 1894 года. - О, какая неописуемая радость знать, что тебя любят и по тебе тоскуют - я на коленях молюсь о том, чтобы с каждым днем становиться более достойной твоей великой любви. О, Ники, мой дорогой, милый мальчик, благослови тебя Бог ныне и во веки веков. Я готова плакать от любви к тебе... Но думаю, любовь моя, я лучше лягу спать, у меня сегодня так болели ноги, и я приняла мою первую ванну, а дело идет к одиннадцати».
Завершив курс лечения, Аликс едет к королеве Виктории в ее резиденцию Уолтон. Наконец Николай, получив отцовское разрешение, в письме от 8/20 мая 1894 года спешит уведомить невесту, что вскоре прибудет в Англию на императорской яхте «Полярная звезда».
«… Папа сразу же дал мне ее, как я его об этом попросил, - сообщает Николай невесте, - он посчитал, что куда веселее, если мне не придется ехать через Берлин, тем более, что в это время года это самый приятный способ передвижения... Если бы ты только смогла увидеть, какая она великолепная, к тому же комфортабельная, и ее мотор легко делает восемнадцать узлов в час!»
4 июня императорская яхта с наследником престола на борту отправляется в Англию. Несколько дней плавания и: «Простился с “Полярной звездой” и съехал на берег штафиркой под проливным дождем. Доехали до станции в экипажах, где стоял почетный караул. Полетел на экстренном поезде в Лондон; на Waterloo junction видел Стааля, в вагон сел Людвиг и расстался с Димкой (князь Д. Б. Голицын – авт.). Приехал в Walton через 25 минут и в 3 3/4 встретился с дорогой Аликс. Снова испытал то счастье, с которым расстался в Кобурге!»
Людвиг - принц Баттенбергский, муж сестры Аликс принцессы Виктории. Теперь они вместе проведут месяц все вместе, и это время останется у них в памяти как самое веселое в жизни. Николай старательно фиксирует события каждого дня в дневнике. «9-го июня. Четверг. Выспался великолепно в своей уютной комнатке. Какое счастье я почувствовал, проснувшись утром, когда вспомнил, что живу под одной крышей с ненаглядной моей Аликс! К 9 час. утра к breakfast”у. Посидев так часок в гостиной, поехал с Аликс и двумя дочерьми Виктории кататься по окрестностям Walton. Погода стояла дивная, тишина и жара. Девочки страшно возились в экипаже. В 3 часа отправились все вшестером на электрической шлюпке вниз по Темзе до гор. Хемдон, пройдя через два шлюза. Прогулка вышла восхитительная, берега замечательно красивы, встречали массу катающихся, в особенности дам. Пришли в восторг от всего устройства по берегам реки. Пили чай, взятый с собой, в лодке. Вернулись в 7 час. Обедали час спустя. Затем провел длинный счастливый вечер с милой душкой Аликс».
Влюбленные провели таким образом три дня, а затем перебрались в Виндзор, где Николаю пришлось переодеться в придворный фрак с красным воротником и обшлагами. Лакированные туфли сильно натирали ногу, а непривычные короткие штаны чрезвычайно смущали наследника русского престола.
Невесте Николай привез в подарок перстень с розовой жемчужиной, такое же ожерелье и брошь, украшенную сапфирами и бриллиантами. Александр III передал будущей невестке жемчужное колье, работы Карла Фаберже, оцененное в четверть миллиона золотых рублей. Королева Виктория изумлялась щедрости русского императора - в Европе не было принято делать таких дорогих подарков даже ближайшим родственникам. «Смотри, Аликс, не возгордись», - предупредила внучку бабушка.
Николай привез с собой священника отца Иоанна Янушева, который должен был подготовить Аликс к переходу в православие. Это обрадовало престарелую королеву гораздо меньше, чем драгоценности: «Только подумать - она изучает русский язык, и ей, возможно, придется беседовать с русским священником. Против этого восстает вся моя натура, хотя я стараюсь казаться довольной», - писала она принцессе Виктории-Августе Прусской в Германию.
Стареющая королева, потратившая столько сил и времени на поиски женихов для своей любимой внучке, все чаще задумывается о том, какая непростая судьба может ожидать Аликс. Ее не вводят в заблуждение ни подарки, ни милый Ники, который, конечно же, симпатичный молодой человек и, безусловно, любит ее внучку. Но может ли он дать ей счастье? Этот вопрос сильно беспокоит английскую королеву. «Чем больше я думаю о замужестве нашей милой Аликс, тем более несчастной себя чувствую, - признавалась королева принцессе Виктории. - Я ничего не имею против жениха, поскольку он мне очень нравится. Все дело в стране, столь отличной от нашей, в ее политике, и в ужасно опасном положении, в котором окажется это милое дитя... Напрасно Элла способствовала этой помолвке... Она сирота, а я - ее единственная бабушка и полагаю, что у меня есть право голоса. Она для меня словно родное дитя, как и все вы, мои дорогие дети... Мне кажется, будто я ее уже потеряла».
Но дети зачастую не понимают и не разделяют тревог и забот даже собственных родителей, что уж тут говорить о бабушке?
В один из дней Николай показал невесте свой дневник. Она ничего не могла понять во фразах, написанных по-русски, но сразу начинает делать собственные ремарки, вставляя их между его лапидарными, суховатыми строками, всегда отражавшими хронологию каждодневных событии. «Мой бесценный, да благословит и хранит тебя Господь! Никогда не забудь ту, чьи самые горячие желания и молитвы - сделать тебя счастливым»; «Бьют часы на крепостной башне и напоминают нам о каждом преходящем часе, но время, вдаль ушедшее, пусть не смущает нас, ибо время может уходить безвозвратно, но любовь остается; я ощущаю, как ее поцелуи горят на моем разгоряченном челе. Если нам суждена разлука, о, зачем же сейчас? Не сон ли? Тогда пробужденье будет страданьем, не буди меня, дай дальше дремать».
Довольно банально и до приторности сентиментально. Но она могла писать и совсем иное. Когда, перед отъездом в Россию, Николай решился рассказать невесте о своем романе с Кшесинской, Аликс проявила себя очень мудрой девушкой. На этот раз она записывает в его дневник длинное и всеобъемлющее отпущение ему прежних грехов:
«Мой родной, дорогой мальчик, никогда не меняющийся, всегда верный. Доверяй и верь твоей дорогой девочке, которая любит тебя более глубоко и преданно, чем может высказать. Словами не выразить мою любовь, восхищение и уважение - что прошло, то прошло и никогда не возвратится, и мы можем спокойно вспоминать об этом - нас всех искушают в этом мире, и, когда мы молоды, мы не всегда можем бороться и противостоять искушению, но когда мы раскаиваемся и возвращаемся к добру и на верный путь, Бог нас прощает. «Если мы исповедуемся в наших грехах, Он верит нам и отпускает нам наш грех». Господь прощает тех, кто исповедуется в грехах. Прости, что я пишу так много, но я хочу, чтобы ты был совершенно уверен в моей любви к тебе и в том, что я люблю тебя еще больше с тех пор, как ты рассказал мне об этой маленькой истории, твое доверие ко мне тронуло меня так глубоко, и я молю Господа оказаться всегда достойной его. Благослови тебя Бог, любимый Ники!»
К дневниковой записи Николая Аликс сделала еще одну приписку, в которой явственно ощущается неистребимая немецкая склонность к сентиментальности. Она писала: «Я твоя, а ты мой, будь уверен. Ты заперт в моем сердце, ключик потерян и тебе придется остаться там навсегда».
* * *
Николай уезжал из Англии с намерением вернуться туда еще раз до осени. Между тем, состояние здоровья императора Александра III ухудшалось. В августе к лечению привлекается профессор Г. А. Захарьин. В письменном заключении о болезни, представленном государю, медики не сочли возможным скрывать от больного диагноз и тяжесть состояния. Более того, врачи прямо заявили, что подобный недуг «иногда проходит, но в высшей степени редко», для выздоровления требовалось строжайшее соблюдение режима и диеты.
Александр мужественно выслушал врачебный приговор. Медицинский консилиум предложил императору провести осень и зиму на острове Корфу в Ионическом море, надеясь, что климат окажется для больного полезнее лекарств. Но смертельно больной государь категорически отказался покидать свою Россию. Его перевезли в Ливадийский дворец под Ялтой.
Он ожидал прихода смерти с царственным достоинством, не унижая ни себя, ни близких стонами или жалобами. В дни, когда недуг отступал, Александр подолгу сидел в плетеном кресле, глядя на море. Рядом с ним постоянно находилась жена и младшие дети.
Николай телеграммой вызывает Аликс в Россию. В суматохе забывают даже выслать специальный поезд, и будущая императрица вынуждена ехать в обычном купе. Николай встретил ее в Симферополе. Дорога до Ливадии заняла около четырех часов, проезжая мимо татарских деревень, они останавливались, чтобы принять цветы и традиционные хлеб-соль.
Александр III в последний раз надел парадный мундир, чтобы встретить невесту сына и благословить их брак. Николай - счастлив, «половина забот и скорби как будто спало с плеч». Теперь в дневнике, наряду с констатацией состояния здоровья умирающего отца, появляются сообщения о том, что у Аликс болят ноги. Аликс и сама вносит дополнения на английском языке в дневник Николая. По большей части это милые нежности; наследник престола, завтрашний самодержец империи именуется ласково, но достаточно обезличенно: «Бесценный возлюбленный», «Дорогое дитя», «Дорогой мальчик». О себе Аликс пишет в третьем лице: «Твое Солнышко». «Солнышко» преданно сообщает жениху: «мыслимо с тобой». Но вдруг любовное воркование прерывается на полуслове. 15 октября Аликс пишет в дневнике Николая: «Дорогой мальчик! Люблю тебя, о, так нежно и глубоко. Будь стойким и прикажи д-ру Лейдену и другому г(осподину – авт.) приходить к тебе ежедневно и сообщать, в каком состоянии они его (Александра III – авт.) находят, а также все подробности относительно того, что они находят нужным для него сделать. Таким образом, ты обо всем всегда будешь знать первым. Ты тогда сможешь помочь убедить его делать то, что нужно. И если доктору что-либо нужно, пусть приходит прямо к тебе. Не позволяй другим быть первыми и обходить тебя. Ты - любимый сын отца, и тебя должны спрашивать и тебе говорить обо всем. Выявляй личную волю и не позволяй другим забывать, кто ты. Прости меня, дорогой!»
Вся Россия с тревогой ждет вестей из Крыма о здоровье своего императора. 18 октября 1894 года состоялся консилиум в составе профессоров Лейдена, Захарьина, Попова, лейб-хирургов Гирша и Вельяминова. В прессе начали появляться тревожные сообщения о состоянии здоровья императора.
«Ливадия. 18 октября, 11 час. утра.
В состоянии здоровья государя императора произошло значительное ухудшение. Кровохарканье, имевшееся вчера при усиленном кашле, ночью увеличилось, и появились признаки ограниченного воспалительного состояния (инфаркт) в левом легком. Положение опасное».
18 октября в Петербург был отправлен фельдъегерь с документами и бумагами, которые Александра III последний раз подписал собственной рукой. Всю ночь больной провел без сна, дожидаясь рассвета. В семь утра он послал разбудить цесаревича и около часа беседовал с ним.
«Ливадия. 20 октября, 11 час. утра.
Деятельность сердца продолжает падать. Одышка увеличивается. Сознание полное».
Две ночи перед смертью император провел на диване, днем его вывозили в инвалидной коляске к раскрытому окну. Мария Федоровна не отходила от мужа ни на шаг: «Слава Богу, в последние дни он позволял мне делать для него все, так как сам он уже ничего не мог, а позволить камердинеру ухаживать за собой не хотел, и каждый вечер он трогательно благодарил меня за помощь».
Император умирал, как и жил: без громких фраз и театральных жестов. В ночь на 20 октября Александру стало трудно дышать, под ноги ему подложили подушку, Мария Федоровна до двух часов ночи согревала дыханием его холодеющие руки. Очнувшись, он тихо сказал жене: «Чувствую приближение конца». Мария Федоровна пыталась ободрить мужа. «Нет, - твердо ответил государь, - это тянется слишком долго: чувствую, что смерть близка. Будь покойна. Я совершенно покоен».
На рассвете вся семья вошла к императору в комнату. Он всех поцеловал и, пока хватало дыхания, успел поздравить великую княгиню Елизавету Федоровну с днем рождения. После этого он потребовал причастия и простился с женой.
20 октября Николай пишет в дневнике: «Боже мой, Боже мой, что за день! Господь отозвал себе нашего обожаемого, дорогого, горячо любимого Папа. Голова идет кругом, верить не хочется - кажется до того неправдоподобной ужасная действительность. Все утро мы провели наверху около него. Дыхание было затруднено, требовалось все время давать ему вдыхать кислород. Около половины 3 он причастился св. Тайн; вскоре начались легкие судороги... и конец быстро настал. О (тец). Иоанн (Янышев – авт.) больше часу стоял у его изголовья и держал за голову. Это была смерть святого! Господи, помоги нам в эти тяжелые дни!»
* * *
«Люди умирают ежеминутно, и мы не должны были бы придавать особого значения смерти тех, кого мы любим, - писал великий князь Александр Михайлович. – Но, тем не менее, смерть императора Александра III окончательно решила судьбу России. Каждый в толпе присутствовавших при кончине Александра III родственников, врачей, придворных и прислуги, собравшихся вокруг его бездыханного тела, сознавал, что наша страна потеряла в лице государя ту опору, которая препятствовала России свалиться в пропасть. Никто не понимал этого лучше самого Ники. В эту минуту в первый и в последний раз в моей жизни я увидел слезы в его голубых глазах. Он взял меня под руку и повел вниз в свою комнату. Мы обнялись и плакали вместе. Он не мог собраться с мыслями. Он сознавал, что он сделался императором, и это страшное бремя власти давило его.
- Сандро, что я буду делать!- патетически воскликнул он. - Что теперь будет с Россией? Я еще не подготовлен быть царем! Я не могу управлять империей. Я даже не знаю, как разговаривать с министрами. Помоги мне, Сандро!
Я старался успокоить его и перечислял имена людей, на которых Николай II мог положиться, хотя и сознавал в глубине души, что его отчаяние имело полное основание и что все мы стояли перед неизбежной катастрофой».
Вероятно, трагизм, которым дышат эти строки воспоминаний Александра Михайловича, обусловлен невольной экстраполяцией мыслей и чувств стареющего мемуариста на события далекой молодости. Ведь «Книга воспоминаний» великого князя была написана спустя десятилетия после смерти в Ливадийском дворце Александра III, после Первой мировой войны, катаклизмов революции, после цареубийства и казни родных братьев самого Александра Михайловича. Но в октябре 1894 года смерть императора Александра III ни большинством политиков, ни, тем паче, простыми обывателями еще не рассматривалась как национальная трагедия.
Как правило, свершившиеся глобальные события чаще всего осознаются таковыми лишь многие годы спустя, по прошествие большого промежутка времени. А тогда люди лишь всматривались в портреты нового императора Николая II, пытаясь угадать, что скрывается за внешностью симпатичного молодого человека в полковничьем мундире, какие перемены наступят в политике, как новая власть повлияет на их личную жизнь.
* * *
На следующий день после смерти Александра III Аликс приняла православие и стала великой княжной Александрой Федоровной. «И в глубокой печали Господь дает нам тихую и светлую радость: в 10 часов в присутствии только семейства моя милая, дорогая Аликс была миропомазана, и после обедни мы причастились вместе с нею, дорогой Мама и Эллой. Аликс поразительно хорошо и внятно прочла свои ответы и молитвы!
После завтрака была отслужена панихида, в 9 часов вечера другая. Выражение лица у дорогого Папа чудное, улыбающееся, точно хочет рассмеяться! Целый день отвечал на телеграммы с Аликс, а также занимался делами с последним фельдъегерем. Даже погода и та изменилась: было холодно и ревело в море!» - таким остался на страницах дневника первый день царствования нового императора Николая II.
27 октября гроб с телом покойного государя на руках перенесли на крейсер «Память Меркурия». В траурном кильватере шли броненосец «Двенадцать Апостолов» и пароход добровольческого флота «Орел». В тот же день корабли вошли в бухту Севастополя.
В двойном дубовом гробу, обитом изнутри медью и выстланном белым шелком, под горностаевой мантией лежал тринадцатый русский император Александр III. В последний раз предстояло ему пересечь Россию, чтобы лечь рядом с предками в Петропавловском соборе.
В столицу траурный эшелон прибыл только 1 ноября в 10 часов утра. Петербург в те дни выглядел скорбно: черные флаги и полотна, развешанные по фасадам зданий и собранные в складки вдоль пилястров и колонн, придавали столице мрачный вид. Солнце не показывалось из низко нависших туч, фонари, окутанные черными лентами, смотрелись погребальными факелами.
Весь Невский проспект был сплошь задрапирован темной материей. Траурная процессия двигалась от Николаевского вокзала до Петропавловской крепости четыре часа. За колесницей с гробом Александра III вели любимого коня императора Лорда, покрытого траурной попоной.
Петропавловский собор изнутри был задрапирован черным сукном. Посереди величественного собора между четырьмя столбами была устроена золотая сень, увенчанная короной. Под ней, на высоком помосте стоял гроб с покойным государем. Ордена на бархатных подушках, почетная стража, заупокойная служба...
7 ноября 1894 года состоялись похороны Александра III. На траурной церемонии присутствовали короли Дании, Греции, Сербии, князь Черногорский, представители всех европейских держав. Под несмолкаемые залпы траурного салюта гроб опустили в могилу рядом с гробницей Марии Александровны. Вдовствующая императрица Мария Федоровна бросила горсть земли...
«О, как это было страшно и ужасно - последнее прощание. Это было повторением незабываемого 20 октября, когда добрый Бог отобрал у меня того, которого я лелеяла и любила больше всего на свете и который всем вам был лучшим из отцов»,- писала она на Кавказ сыну Георгию, которому обострение болезни не позволило приехать на похороны
А набожные петербуржские старушки уже судачилина всех углах о невесте нового императора: «Она вошла к нам позади гроба, она принесет нам несчастье!» Этот гадкий, плебейский ропот будет отныне преследовать Аликс до последнего дня ее жизни.
* * *
Вопрос о дате бракосочетания нового императора с великой княжной Александрой Федоровной встал уже на второй день после смерти Александра III в Ливадии. Николай и Аликс хотели, чтобы их свадьба произошла немедленно, сразу после обряда перехода невесты в православие. Великий князь Владимир Александрович убеждал, что такая поспешность, когда в соседнем помещение стоит гроб с телом умершего императора, будет выглядеть кощунственно. Мнение брата поддержали великие князья Сергей, Алексей и Павел. «Происходило брожение умов по вопросу о том, где устроить мою свадьбу, - записал 22 октября Николай в свой дневник. - Мама, некоторые другие и я находим, что всего лучше сделать ее здесь спокойно, пока еще дорогой Папа под крышей дома; а все дяди против этого, и говорят, что мне следует пожениться в Питере, после похорон. Это мне кажется совершенно неудобным!»
Вызывает удивление желание императрицы Марии Федоровны женить сына еще до погребения только что умершего мужа. Скорее всего, это объяснялось состоянием глубокого психологического шока, в котором находилась в те дни Мария Федоровна, - она плохо понимала, что происходит вокруг. Только огромная сила воли, воспитание, достоинство, сознание своего долга, позволяли вдовствующей императрице присутствовать на всех траурных мероприятиях, панихидах, проходивших тогда в Ливадийском дворце. Однако в данной ситуации все-таки возобладал здравый смысл, и свадьбу решили устроить уже в Петербурге.
Для обряда бракосочетания был выбран день рождения Марии Федоровны - 14 ноября 1894 года. По этому случаю на один день был отменен государственный траур, но церемониал торжества был проведен по самой скромной программе.
Тщательно готовилось приданое, шились новые платья, заказывали нижнее белье, обувь. Продумывался размер каблука, ведь Аликс была чуть выше своего жениха. В этой связи интересно ее письмо Николаю из Англии от 6 мая: «Вчера забыла сказать, что глупый Джорджи [принц Уэльский – авт.] говорит, что мне нужно настоять, чтобы ты носил высокие каблуки, а мне нужно носить совсем низкие. Он говорит, что Мэй [жена принца Уэльского Виктория Мария - авт.] свои не меняет, а он носит каблуки намного выше. Сначала это неудобно, но сейчас он этого просто не замечает. Представляю себе твое лицо, когда ты читаешь это. Действительно, какая чушь! Как будто рост играет какую-то роль, а благовоспитанный человек на высоких каблуках выглядит так абсурдно, что я уверена, ты никогда этого не сделаешь».
Многое для скромной немецкой принцессы было внове. «Так непривычно надевать такое изящное белье и ночные рубашки», - написала она в письме Николаю 2 сентября, получив от Флотовой партию белья для примерки – «надеюсь, что тебя не шокирует, что я об этом пишу. И последующие строки ее письма красноречиво говорят о той системе пуританского английского воспитания, которую получила Алиса: «Думаю, мне следует быть более стыдливой и чопорной с тобой, как с другими – но почему-то я не могу».
***
Ночь перед свадьбой Александра провела в резиденции сестры Эллы и великого князя Сергея Александровича. Жених с матерью находились в Аничковом дворце. С раннего утра невесту стали готовить к предстоящей церемонии. Поверх короткой фаты надевают другую, подлиннее. Тяжелую, отороченную горностаями пурпурную мантию должны были поддерживать четыре пажа. На Александре было алмазное ожерелье в 475 карат, особенно пришлось помучиться с бриллиантовыми серьгами: из-за тяжести их пришлось фиксировать золотой проволокой к волосам. Поверх короны закрепили венок из традиционного флердоранжа. Через плечо легла лента ордена святой Екатерины.
За несколько минут до одиннадцати Александра вышла из своих апартаментов и по круглой лестнице спустилась в приемную. На плечи невесте накинули шубу, и вместе с императрицей Марией Федоровной Аликс села в белую карету, запряженную восьмеркой лошадей. На каждой лошади сидел особый кучер, в красном камзоле и золотым двуглавым орлом на спине.
Ворота распахнулись, карета выехала на Невский проспект и повернула в сторону Зимнего Дворца. Без десяти минут двенадцать в Петропавловской крепости прогремел артиллерийский салют. Под гром пушек свадебная процессия медленно и торжественно прошествовала через анфиладу залов в придворную церковь Спаса Нерукотворного. Митрополит Петербургский Палладий благословил жениха и невесту и произнес: «Венчаются раба Божия Александра рабу Божию Николаю».
После долгого православного обряда, держась за руки, покрытые епитрахилью, Николай и Александра трижды обошли вокруг лежащего на аналое Евангелия. В этом круговом движении заложен глубокий символический смысл, означающий шествие в вечности, соприсутствие Царства Небесного сочетанным силой Божией. В этот момент венчающиеся, дают клятвы Всевышнему с достоинством и смирением «тяготы друг друга нося». Им будет дана редкая возможность до конца своей земной жизни соблюсти этот обет…
В начале второго часа холодного ноябрьского дня, снимая венцы с новобрачных, митрополит. Палладий произнес традиционные слова, исполненные патриархальной простоты и величия: «Возвеличися, женише, якоже Авраам, и благословися, якоже Исаак, и умножися, якоже Иаков, ходяй в мире и делай в правде заповеди Божия. И ты, невесто, возвеличися, якоже Сара, и возвеселися якоже Ревека, и умножися, якоже Рахиль, веселящися о своем муже, хранящи пределы закона, ибо так благословил Бог». Великая княжна Александра Федоровна, рожденная принцесса Аликс Гессен-Дармштадтская, стала Ее Императорским Величеством Императрицей Всероссийской Александрой Федоровной…
Сняв подвенечный наряд, молодая императрица вместе с мужем села в карету, которая должна была отвезти их в Аничков дворец. Перед Казанским собором они остановились и вышли помолиться чудотворной иконе. Толпа приветствовала молодых восторженными криками и пением гимна «Боже, Царя храни».
Взволнованный таким проявлением верноподданнических чувств, Николай II распорядился убрать воинское оцепление, и народ столпился вдоль улицы, по которой следовал свадебный кортеж. «Это был красивый и смелый жест», - заметил корреспондент «Journal des Debats». В журнальной статье также отмечалось, что новый император вообще свободнее показывается народу, чем Александр III. .
Для иностранных наблюдателей даже такая скромная по русским меркам того времени царская свадьба показалась грандиозным торжеством. Лорд-гофмейстер Чарльз Каррингтон поспешил отослать из Петербурга депешу королеве Виктории, в которой делился впечатлениями: «Лорд-гофмейстер имеет честь покорнейше свидетельствовать свое почтение и берет на себя смелость сообщить об императорской свадьбе некоторые детали, еще не появившиеся в газетах, но, может быть, представляющие интерес для Вашего Величества. Утро было пасмурное, совсем как ноябрьское утро в Англии, и в 11 часов лорд-гофмейстер приехал к Комендантскому подъезду Зимнего дворца. Траур на этот день отменили, и на слугах были красные ливреи и окаймленные шнуром треуголки - шапка кучера надета набекрень и надвинута на правое ухо. Дворец уже был переполнен - в большинстве зал было столько людей, что с трудом можно было пройти. Все дамы в русских платьях, у некоторых изумительные бриллианты, но почти ни одного красивого лица; это отсутствие красоты по сравнению с тем, что можно видеть в гостиных Вашего Величества, очень поразило лорда-гофмейстера.
Говорили, что присутствовало 8 000 или даже 10 000 персон. Вполне возможно, так как залы огромны и конца им нет. Стульев или каких-нибудь сидений не предложили; дам и господ вводили в разные комнаты, и они стояли там до конца церемонии. Дорожка, или проход, по которому провели царствующих особ, был очень узкий - и 2 камергера, приставленные к каждой комнате, вероятно, с большим трудом сдерживали натиск приглашенных: генералов, адмиралов, офицеров армии и флота, всех дам, представленных ко двору, сановников первых четырех классов, мэров Санкт-Петербурга и других больших городов и многих крупных коммерсантов. В последней комнате рядом с императорскими апартаментами находились сенаторы; 60 или 70 фрейлин, одинаково одетых (нечто вроде того костюма, какой был на г-же де Стааль на приеме у Вашего Величества): белый перед у платьев и пурпурные рукава, шлейфы и головные уборы - цвета императрицы, - другие великие княгини используют иные цвета - говорили, что одна из них была в платье особенно уродливого оранжевого цвета.
Одна фрейлина была так стара, что ее прислонили к стенке - и, наконец, принесли стул, на котором она и сидела, сколько потребовалось. Лорду-гофмейстеру Вашего Величества, специально в знак уважения к Вашему Величеству, предложили место прямо напротив важнейших придворных, которых было 6 или 7 и которые вышли перед появлением императора. Прямо перед выходом императорской и царствующих семей, держа золотой жезл высотой 7 футов, увенчанный бриллиантовой короной, прошел маршал двора князь Трубецкой. Только в 12.30 распахнулись двери и король Дании открыл императорское шествие, ведя императрицу Марию. Она была в белом, выглядела бледной и печальной, но очень спокойной и собранной, и не проявляла никаких признаков волнения. В течение всего этого ужасного времени мужество императрицы было поистине удивительным, и можно надеяться, что у нее хватит сил не сломаться под тяжестью горя, когда все примет обычный ход.
Император в самом простом мундире шел с невестой, которая была просто великолепна - на голове диадема, усыпанная бриллиантами, верхняя часть которой, целиком состоящая из камней, превращала ее в корону, - на плечах 2 длинных локона (какие, бывало, носила принцесса Уэльская), восхитительное ожерелье и украшения и огромная мантия из золотой парчи, подбитая горностаем. Она выглядела именно так, как должна, по общему мнению, выглядеть русская императрица, идущая к алтарю, и двигалась просто и с большим достоинством. Приветствуя кого-нибудь, она незаметно наклоняла голову, и это было отмечено и оценено. Императорская и царствующие фамилии, а также приглашенные следовали длинной процессией - все шлейфы несли пажи, юноши из знатных семей, одетые в красное с золотом, в белых панталонах и высоких сапогах. Затем la Grand Maitresse (обер-гофмейстерина – авт.), перед которой благоговеют все молодые дамы двора – «Дамы Портрета», за долгую и верную службу удостоенные чести носить бриллиантовый портрет императора, - фрейлина Бартенева 77 лет, бывшая почетной фрейлиной еще при Николае I. Она удивительно сохранилась и гордится своей внешностью: она вроде русской маркизы Марии Эйлсбери, и лорд-гофмейстер полагает, что это действительно личность: много говорит и все с ней носятся.
Наконец процессия дошла да церкви - она невелика, и, когда царствующие особы вошли в алтарь, в нее хлынуло огромное количество народу, включая 70 фрейлин, и послы, естественно, ничего не увидели, да и их самих не было видно. Церемония сопровождалась хором - без органа - голоса в высшей степени хороши и пели удивительно верно, толпа с каждой минутой разрасталась. На пальцы невесты и жениха надели кольца, потом они обошли три раза вокруг аналоя и преклонили перед ним колена; над их головами все время держали золотые короны. В пять минут второго невеста была объявлена императрицей.
Каррингтон».
* * *
Сложно удержаться, чтобы не прокомментировать некоторые пассажи из пространной депеши специального посланника английской королевы. Сколько раз уже было сказано, что русскому здорово, то французу (читай: немцу, англичанину, китайцу) - смерть. Конечно, можно оставить без внимания реплику о внешности русских дам: барон Каррингтон с юности отмечал прелести молоденьких мальчиков и в зрелом возрасте, а в 1894 году он уже отметил свой полувековой юбилей, лорд-гофмейстер стал убежденным поклонником исключительно мужской красоты. Не отсюда ли, такое внимание к нарядам юношей-пажей?
Больше поражает то ощущение непонимания происходящего в волшебно-прекрасных залах Зимнего дворца, которое испытывает англичанин. Он совершенно спокойно мог чувствовать себя на приеме при любом немецком дворе, в Версале, на королевских торжествах в Мадриде и Лиссабоне. Но русские, оставались для утонченного европейца дикарями. Даже присутствуя на древнем православном обряде венчания, он - дипломат, специально приехавший на бракосочетание внучки своей королевы, не может понять, почему в русской церкви отсутствует орган...
Россия для Европы продолжала оставаться Азией, русский, в свою очередь, привык видеть в европейце потенциального врага. Может быть, именно этот вечный конфликт и станет той благодатной почвой, на которой взрастет буйный сорняк всеобщей нелюбви тогдашнего русского общества к своей императрице?
Но пока петербуржцы еще приветствуют молодую императорскую пару, восторгаются красотой Александры, милым и скромным Николаем.
Когда карета, сопровождаемая конным эскортом, въезжает в ворота Аничкова дворца, навстречу молодым выходит императрица-мать с традиционным хлебом-солью. Для нее это был нелегкий день. «Для меня это был настоящий кошмар и такое страдание. Эта церемония с помпой при такой массе народа! Когда думаешь, что это должно проходить публично, сердце обливается кровью и совершенно разбито. Это более чем грех. Я все не понимаю, как я смогла это перенести», - поделилась переполнявшими ее чувствами вдовствующая императрица в письме к сыну Георгию.
Но Аликс была счастлива, а счастливые люди, как правило, не обращают внимание на переживания близких. «Мой бесценный Ники! Нет слов для выражения моей глубокой любви - с каждым днем глубже и преданнее. Веришь ли ты, любимый, чувствуешь ты, как быстро бьется мое сердце, и только для тебя, моего мужа!», - очевидно, что Аликс впервые в жизни ощутила в себе способность так любить. Достаточно редко удается людям пронести это чувство через всю жизнь - Николай и Александра окажутся редким исключением.
Быстро темнело в ноябрьский вечер 14 ноября 1894 год. Аничков дворец сверкал огнями, и молодым казалось, что впереди у них вся жизнь, и счастье, и любовь. А пока: «Обедали в 8 часов, завалились спать рано, т.к. у нее сильно разболелась голова!», - записал Николай.
* * *
Новому русскому императору Николаю II шел всего лишь двадцать седьмой год. Он родился 6 мая 1868 года. Его счастливый отец, в то время еще наследник престола, великий князь Александр Александрович записал вечером того дня в дневнике: «Мама и Папа приехали около 10 часов и Мама осталась, а Папа уехал домой. Минни уже начинала страдать порядочно сильно и даже кричала по временам. Около 12 1/2 жена перешла в спальню и легла уже на кушетку, где все было приготовлено. Боли были все сильнее и сильнее, и Минни очень страдала. Папа вернулся и помогал мне держать мою душку все время. Наконец, в 1/2 3 час. пришла последняя минута и все страдания прекратились разом. Бог послал нам сына, которого мы нарекли Николаем. Что за радость была - нельзя представить. Я бросился обнимать мою душку-жену, которая разом повеселела и была счастлива ужасно. Я плакал, как дитя, и так легко было на душе и приятно».
6 (19) мая православная церковь чтит память Иова Многострадального, ветхозаветного страдальца из страны Уц, история которого излагается в учительной книге Ветхого Завета, носящей его имя. Иов изображается человеком непорочным, справедливым и богобоязненным. В непродолжительное время Иов лишился всего имущества и потерял детей, затем его поразила проказа и даже жена искушала его словами: «похули Бога и умри». В страданиях Иов сидел в пепле с черепицей в руке, которой скоблил себя, оставаясь твердым в своей вере в милость Божию. Господь благословил страдальца, вернув ему благосостояние и вознаградив многочисленным семейством. Иов прожил 140 лет и умер «в старости, насыщенный днями и видел сыновей своих и сыновей сыновних до четвертого рода».
Император Николай II на протяжении всей жизни будет постоянно возвращаться к осмыслению нравственного опыта святого Иова, пытаясь примерить, соотнести его судьбу со своей, определить свое отношение к людям и событиям сквозь призму религии и истинной веры. Отсюда - фатализм, вера в предопределенность событий, так свойственные последнему русскому императору.
Позже он признается П. А. Столыпину: «Я родился в день Иова Многострадального. И я не просто предчувствую, я точно знаю - мне предначертаны страшные испытания. Никакие мои труды и заботы не будут оценены, не получат награды на земле. Сколько раз я примерял к себе слова Иова: “Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня, и чего я боялся, то и пришло ко мне”...»
Рок несчастья уже в детстве отметил его своей печатью. Двенадцатилетним мальчишкой, будущий император Николай II стоял подле смертного ложа своего деда, смертельно раненного террористами. Это преступление навсегда останется в его памяти; спустя тридцать три года он написал: «До сих пор слышу в ушах оба эти ужасные взрыва».
Глубокая вера в собственную предназначенность на заклание, предопределила фатализм Николая, его веру и обреченность... Но стоит обратить внимание на последнюю часть притчи о святом Иове - он был награжден Богом за свое терпение и веру. Именно в терпении и вере видел Николай главную силу, силу, способную преодолеть все беды и трудности, ниспосланные ему судьбой.
Выдающиеся способности, удивительная память сделали Николая II одним из самых образованных людей своего времени, способным легко ориентироваться в самых сложных вопросах политики, дипломатии, военного дела.
В 1877 году воспитателем великого князя Николая Александровича стал директор 2-й Санкт-Петербургской военной гимназии генерал-адъютант Г. Г. Данилович. План учебных занятий, разработанный Даниловичем, должен был занять двенадцать лет, из которых восемь лет отводилось на прохождение расширенного гимназического курса и четыре года - на изучение университетских наук. Большое внимание уделялось практическим предметам: цесаревич изучал минералогию, ботанику, зоологию, основы анатомии и физиологии. Университетский курс объединял дисциплины государственного и экономического отделений юридического факультета. Среди преподавателей Николая были известные профессора Н. Х. Бунге, К. П. Победоносцев, Н. Н. Обручев, Ц. А. Кюи, М. И. Драгомиров.
По давней русской традиции, император в первую очередь обязан был быть военным человеком, поэтому изучение военных наук определялось в объеме курса Академии генерального штаба. Теоретические знания подкреплялись практикой: для знакомства со строевой службой и армейским бытом. Два летних сбора наследник провел в гвардейских частях.
При разговоре государь крайне редко рассуждал на отвлеченные темы, еще реже в приватной беседе он пытался навязать собеседнику свою точку зрения. Его мягкий юмор никогда не опускался до шуток над людьми.
Даже граф С.Ю. Витте, желчью писавший свои мемуары, не сказавший ни единого доброго слова о своих современниках, был вынужден признать: «Когда император Николай II вступил на престол, то от него светлыми лучами исходил, если так можно выразиться, дух благожелательности; он сердечно и искренне желал России в ее целом, всем национальностям, составляющим Россию, всем его подданным счастия и мирного жития, ибо у императора, несомненно, сердце весьма хорошее, доброе, и если в последние годы проявлялись иные черты его характера, то это произошло оттого, что императору пришлось многое испытать; может быть, в некоторых из сих испытаний он сам несколько виноват, потому что доверился несоответственным людям, но, тем не менее, делал он это, думая, что поступает хорошо.
Во всяком случае, отличительные черты Николая II заключаются в том, что он человек очень добрый и чрезвычайно воспитанный. Я могу сказать, что я в своей жизни не встречал человека более воспитанного, нежели император Николай II».
* * *
О жизни, трагической гибели Николая II написаны сотни книг, исследований, воспоминаний. Одной из брошюр, выпущенных в начале 1980-х годов в Америке, ее автор - Е. Е. Алферьев, дал несколько неожиданное название: «Император Николай II как человек сильной воли».
Расхожий штамп о слабоволии последнего русского царя получил широкое распространение не только благодаря публикациям в исторической литературе советского периода, но и вследствие множества мемуаров, написанных эмигрантами первой волны, известными политическими и военными деятелелями николаевской эпохи. Многие из них с разочарованием, а то и с нескрываемым злорадством описывали поступки Николая II, свидетельствующие о нерешительности царя, склонности уходить от прямого ответа, нежелании принимать на себя ответственность.
Человек, привыкший силу воли определять по эталонам приключенческих романов Майн-Рида или Джека Лондона, вряд ли найдет в облике Николая черты супермена, человека железной воли. Он не был обладателем квадратной челюсти, плотно сжатых губ и нахмуренных бровей, никогда не повышал голоса в разговоре, а сдержанностью манер и невозмутимостью больше напоминал завсегдатая аристократического Английского клуба, чем самодержавного повелителя самой большой империи на планете. В его внешности больше всего обращали на себя внимание: голубые, добрые и бесконечно глубокие. И, для сравнения - перекошенная судорогой щека, вытаращенные от гнева, налитые кровью глаза Петра I. Или стальной взгляд Николая I, способный парализовать волю человека. Правнук Николая I, тоже Николай, но Второй, таким взглядом не обладал...
Е. Алферьев пытается убедить читателя в том, что поступки Николая II объясняются не столько недостатком воли или слабостью характера, сколько являлись «особенностями сложного духовного склада государя и, прежде всего, редким сочетанием непреклонной воли и мягкосердечия, при наличии большого и тонкого ума. У него совершенно отсутствовали такие черты, как властность, высокомерие, резкость, напористость, которые часто ошибочно принимаются за проявления твердой воли. Напротив, он отличался крайней скромностью, душевной мягкостью, чрезвычайной добротой, природным благородством, верностью своему слову, исключительной душевной деликатностью, бережным отношением к чужому самолюбию, сердечностью и отзывчивостью. Будучи скромным и мягкосердечным, он умел, однако, когда это требовалось обстоятельствами, держать себя властно, повелевать или прямо и смело выражать свое неудовольствие в строгих и решительных словах, но всегда в спокойной и корректной форме...
Под покровом этих и многих других качеств императора Николая II скрывалась его упорная, настойчивая, пружинистая, но не ломающаяся, стойкая и спокойная непоколебимая воля, сильная душа и мужественное сердце».
Все, кажется, логически связано в цепочке писательских умозаключений Е. Алферьева. К сожалению, подобно большинству панегиристов, писатель сделал типичную ошибку, вглядываясь в портрет своего героя исключительно сквозь розовые очки, он как бы забыл, что любой человеческий недостаток - всего лишь продолжение несомненных достоинств. Далеко не всегда удается даже самому тонкому психологу и знатоку человеческих душ проследить ту стадию сложнейшего процесса формирования индивидуальности, ту критическую черту, что разделяет плюс и минус, свет и тень, достоинства и недостатки. Слишком интимный, потаенный характер этого механизма, часто глубоко сокрыты от постороннего глаза душевные тайны и тяжкие сомнения.
Николай был очень замкнутым и закрытым человеком, не желавшим допускать посторонних в свой мир. Если в юности у великого князя Николая Александровича было немало друзей и близких приятелей, то у императора Николая II друзей быть не могло: самодержец Всея Руси, по его мнению, должен был стоять не только над партийными, сословными или конфессиональными интересами, но и над личными симпатиями и чувствами. Единственным близким и родным ему человеком с того дня, как он стал императором, и до последних минут жизни, оставалась только Аликс - его жена, его любовь, его судьба...
Но могла ли молодая дармштадтская принцесса, с детства сама отличавшаяся очень непростым душевным устройством, понять сложные элементы той психологической драмы, что развертывалась в душе Николая, внезапно с ужасом осознавшего, кем он стал в момент смерти отца, какая ответственность легла на его плечи?
Ответ на этот вопрос содержится в записке, которую Аликс написала своему возлюбленному в Ливадии, в те минуты, когда в соседнем кабинете умирал Александр III. «... Выявляй личную волю и не позволяй другим забывать, кто ты. Прости меня, дорогой!»
Это «прости меня, дорогой» - довольно симптоматично: Аликс навязывает будущему мужу определенную линию поведения, пытаясь заставить его быть более волевым и решительным, но тут же делает некий реверанс, давая понять, что последнее слово за ним - ее будущим мужем и самодержцем. Впоследствии она перестанет кокетничать и будет излагать свои требования без лишних извинений.
Конечно, Аликс была влюблена, причем влюблена в первый раз в жизни, но она целиком находилась и во власти другого чувства, которое она тоже ощутила впервые: маленькая германская принцесса, с детства преклонявшаяся перед королевским величием бабушки-королевы, теперь став женой русского царя, в один миг вознеслась на самую вершину политического и династического Олимпа. Перенести такое испытание способен далеко не каждый.
* * *
Заканчивался 1894 год. В последний декабрьский вечер Николай записывает в дневнике: «... Тяжело было стоять в церкви при мысли о страшной перемене, которая случилась в этом году. Но, уповая на Бога, я без страха смотрю на наступающий год - потому что для меня худшее случилось именно то, чего я боялся всю жизнь. Вместе с таким непоправимым горем Господь наградил меня также и счастьем, о каком я не мог даже мечтать, дав мне Аликс». Она приписала по-английски: «Последний день старого года - какое счастье провести его вместе. Бесценный ангел, если твоя маленькая женушка когда-либо тебе не угодила или невольно огорчила тебя в прошлом году, прости ей, душка! Моя любовь выросла такой глубокой, сильной и чистой - она не знает предела. Да благословит и хранит тебя Господь!»
«ДАРМШТАДТСКАЯ МУХА»
Русский императорский двор считался одним из самых блестящих и богатых в мире, далеко превосходившим другие монархические дворы пышностью приемов и парадов. Западноевропейский церемониал, военная форма, аксессуары туалета дам органично сочетались с пышными обрядами Православной Церкви, торжественными выходами русских царей, традициями застолья, страстью к охоте на крупного зверя и любовью к воинским потехам.
Многолюдные церемониальные торжества, великолепные концерты мировых знаменитостей, костюмированные маскарады шли в северной столице весь длинный зимний сезон. А летом двор и высший свет выезжали в пригороды Петербурга, где продолжались фейерверки, катания на лодках, верховые прогулки по живописным окрестностям столицы.
Весь этот блестящий, аристократический Петербург, со сдержанным любопытством ждал дебюта новой императрицы. Совсем не просто давался вступительный экзамен вновь коронованным особам. И Аликс с треском провалила его: взыскательные экзаменаторы выставили двойки по всем предметам - от русского языка до знания этикета и умения вести светскую беседу. Ни одна из предшественниц Александры Федоровны на российском престоле за целое столетие не допустила в начале своей карьеры такого количества грубейших ошибок. И одной из самых грубых оплошностей со стороны молодой императрицы стало ее поведение при общении с вдовствующей императрицей Марией Федоровной.
История любит повторять понравившиеся ей сюжеты, подчас даже не утруждая себя изобретением новых имен для своих персонажей. В начале девятнадцатого века в России уже были императрица Мария Федоровна - вдова императора Павла и ее невестка супруга Николая I императрица Александра Федоровна. Мария Федоровна-старшая, обладала на редкость честолюбивым нравом, и после убийства мужа, вознамерилась стать первой дамой империи. «Едва прошло шесть недель траура, она стала появляться в публике и делала из этого большую заслугу... Она заставила написать с себя портрет в глубоком трауре и раздавала копии всем», - писал очевидец тех событий.
Своих невесток - жену Александра I - императрицу Елизавету Алексеевну, а затем и жену Николая I Александру Федоровну она не жаловала и старалась всячески подчеркнуть перед ними свое превосходство. Французский посол А. Савари сообщал любопытные детали быта двора Александра I: «Придворный церемониал и этикет соблюдается императрицей-матерью... Во время публичных церемоний Мария Федоровна опирается на руку императора; императрица Елизавета идет позади и одна. Я видел войска под ружьем и царя верхом, ожидающих прибытия его матери. За любое назначение, за каждую милость являются благодарить ее и поцеловать ей руку, хотя бы она не принимала в этом никакого участия; ни о чем подобном не докладывают императрице Елизавете - это не принято. Петербургская знать считает своим долгом показываться на приемах императрицы-матери, по крайней мере, раз в две недели. Елизавета почти там не бывает, а император обедает три раза в неделю и нередко остается там ночевать».
Подражая Екатерине Великой, Мария Федоровна взяла в привычку присутствовать на парадах, облачившись в военный мундир, украшенный орденской лентой. Если сам император Александр обычно пользовался коляской, запряженной парой лошадей, то его императрица-мать непременно выезжала в карете, запряженной шестеркой, в сопровождении конвоя гусар и пажей.
Похожая до деталей ситуация повторилась при Николае II. В отличие от молодой царицы, вдовствующая императрица Мария Федоровна пользовалась большим авторитетом, как среди членов императорской фамилии, так и в столичном свете. На ней еще лежал отблеск сияния могучей личности Александра III. Мария Федоровна привыкла к почтению, граничащему с восточным поклонением. Эта маленькая, стройная женщина, родившая шестерых детей, выглядела моложе своей невестки. Веселая, жизнерадостная она любила жизнь, танцы, светские сплетни. «Главная прелесть Марии Федоровны была та детская свежесть, которую никогда она не утрачивала; ни положение ее, ни претерпленные несчастия, ни возраст не сняли с нее яркость ее детской души», - вспоминал директор Императорских театров князь С.М. Волконский, а затем как бы для сравнения добавлял характеристику ее невестке: «Императрица Александра Федоровна не была приветлива, обходительность не была в ее природе. Кроме того, она была до мучительности застенчива. Она с трудом выжимала слова, и лицо ее при этом покрывалось красными пятнами. Это свойство ее, да к тому же явное от природы нерасположение к роду человеческому, огульное недоверие к людям лишили ее всякого ореола популярности…». Вдовствующая императрица входила во все дела кавалергардского полка, шефом которого она была. Командир полка и офицеры были постоянными гостями в Аничковом дворце. Мария Федоровна активно занималась благотворительной деятельностью, возглавляя ведомство, носившее имя ее предшественницы и тезки - императрицы Марии Федоровны-старшей.
Николай, ступив на престол, оставил матери все прерогативы супруги царствующего императора: право единолично назначать статс-дам и фрейлин, заведование благотворительным Ведомством учреждений императрицы Марии Федоровны и Российским обществом Красного Креста, а во время церемоний всегда предоставлял место впереди своей супруги.
Первое время Николай и Александра жили в резиденции вдовствующей императрицей - Аничковом дворце. У молодоженов не было собственной столовой, и обеды и ужины проходили в большом зале вместе с Марией Федоровной, которая всегда сидела во главе стола.
Мария Федоровна стремилась навязать свою волю даже в выборе туалетов для невестки. «Мама нравились броские, с отделкой платья, причем определенных цветов. Она никогда не учитывала вкусы самой Алики, - вспоминала сестра Николая великая княгиня Ольга Александровна, с сочувствием относившаяся к Алики, как она звала Александру Федоровну. - Зачастую Мама заказывала платья, но Алики их не носила. Она прекрасно понимала, что ей идут платья строгого покроя...
Что бы Алики не делала, все, по мнению двора Мама, было не так, как должно быть. Однажды у нее была ужасная головная боль; придя на обед, она была бледна. И тут я услыхала, как сплетницы стали утверждать, будто она не в духе из-за того, что Мама разговаривала с Ники по поводу назначения каких-то министров. Даже в самый первый год ее пребывания в Аничковом дворце - я это хорошо помню, - стоило Алики улыбнуться, как злюки заявляли, будто она насмешничает. Если у нее был серьезный вид, говорили, что она сердита».
В отличие от невестки, вдовствующая императрица вполне владела мастерством нравиться окружающим. Художник, эстет, тонкий ценитель искусства А.Н. Бенуа восторгался особым шармом, присущим Марии Федоровне: «Даже ее маленький рост, ее легкое шепелявленье и не очень правильная русская речь нисколько не вредили чарующему впечатлению. Напротив, как раз тот легкий дефект в произношении вместе с ее совершенно явным смущением придавал ей нечто трогательное, в чем, правда, было мало царственного, но что зато особенно располагало к ней сердца».
Неудивительно, что две столь разные по вкусам, привычкам, манерам поведения женщины, обе обладавшие сильной волей, вступили в непримиримую борьбу за сердце и душу одного мужчины - мужа и сына. Едва ли Николаю доставляло удовольствие в центре изнурительного семейного конфликта, но, надо отдать ему должное, он всегда вел себя достойно, умудряясь оставаться почтительным сыном и любящим супругом.
Характерен один эпизод, случившийся во время поездки на императорском поезде в Крым. Александра, ожидавшая ребенка, чувствовала себя плохо и попросила министра двора графа Фредерикса, чтобы по пути не устраивалось пышных встреч с неизменным хлебом-солью. Но на одной из станций вокруг вокзала собралась огромная толпа и губернатор умолял Фредерикса уговорить императора показаться хотя бы на минуту, чтобы успокоить народ. Министр вошел в купе Александры Федоровны, где находился Николай, и доложил о происшествии. Император сразу встал и вышел на перрон, но Александра была возмущена, что ее желания не исполняются, и с гневом задернула занавеску на окне, чтобы не видеть происходящего.
Узнав об инциденте, Мария Федоровна похвалила Фредерикса за настойчивость и добавила: « Без нее Ники был бы вдвое популярнее. Она не отдает себе отчета, как нужна популярность. У нее немецкий взгляд, будто высочайшие особы должны быть выше этого. Выше чего? Любви своего народа? Я согласна, что не следует заискивать в популярности, но надо стремиться к ней и не упускать ни одного случая для этого. Я ей говорила это, но она или не понимает, или не хочет понять; а потом жалуется, что ее не любят».
Небольшая выдержка из дневника Аликс хорошо иллюстрирует ее точку зрения на семейные отношения: «Нужно советоваться с женой о своих делах, своих планах, доверять ей. Может быть, она и не так, как он, смыслит в делах, но, возможно, сумеет предложить много ценного, так как женская интуиция часто срабатывает быстрее, чем мужская логика. Но даже если жена не может оказать мужу помощь в его делах, любовь к нему заставляет ее глубоко интересоваться его заботами. И она счастлива, когда он просит у нее совета, и так они еще больше сближаются. Если день был благоприятный, она вместе с мужем разделяет его радость, если неудачный, она помогает ему, как верная жена, пережить неприятности, ободряет его…».
Можно не сомневаться, что эти строки были прочитаны в тот же день августейшим супругом...
* * *
Императорскую фамилию окружал особый придворный мир, живший по особым законам, исповедовавший свою мораль, свои нравственные ценности.
Русский императорский двор состоял в 1901 году из 1004 человек, в 1908 году он насчитывал уже 1543 человека. Высшими придворными чинами являлись обер-камергер, обер-гофмейстер, обер-шталмейстер, обер-егермейстер, обер-шенк, обер-церемониймейстер. Немецкие названия красноречиво свидетельствуют о происхождении этих чинов в петровскую эпоху. По Табели о рангах эти чины соответствовали действительному тайному советнику или «полному» генералу. Рангом ниже, соответственно тайному советнику или генерал-лейтенанту, шли гофмаршал, шталмейстер, егермейстер, гофмейстер, церемонимейстеры, обер-форшнейдер. Затем следовали камергеры, камер-юнкера, генерал-адъютанты, свитские генералы, флигель-адъютанты, фрейлины, лейб-медики. С 1809 года звания камергеров и камер-юнкеров стали только почетными - их обладателям не полагалось никаких чинов по Табели о рангах. Согласно высочайшему повелению Александра I, впредь все камергеры и камер-юнкеры были обязаны вступаь в действительную службу. Отныне в камергеры могли быть пожалованы только чиновники не ниже действительного статского советника, а в камер-юнкеры - начиная с коллежского советника.
В 1898 году в дворцовый штат входили 16 первых чинов Двора, 147 вторых чинов, 176 камергеров и 252 камер-юнкера. При императрице состояло 17 статс-дам, 4 камер-фрейлины, 190 фрейлин и «4 девицы, помещенные для жительства с фрейлинами в Таврический дворец». Кроме того, существовали придворная часть в Москве и Варшаве и целое Министерство императорского двора во главе с графом В. Б. Фредериксом.
Все придворные чины имели четыре мундира на все случаи жизни: праздничный, бальный, обыкновенный и полевой, а камергерам, кроме того, полагались особые золотые ключи, прикрепляемые сзади у пояса. Придворные дамы со времен Николая I носили напоминающие сарафаны «русские платья» - открытые платья из белого атласа с красным шлейфом, расшитым золотом. На голову надевался кокошник, украшенный фамильными бриллиантами.
Вряд ли принцесса Гессен-Дармштадтская могла представить себе нечто подобное в отцовском дворце. Конечно, Аликс терялась от присутствия огромного числа абсолютно незнакомых людей, с любопытством следящих за каждым ее шагом и поступком. В первое время возникали и элементарные трудности в общении с окружающими: русский язык императрица только начинала изучать, на французском делала смешные ошибки; ее родной немецкий не был в ходу среди высшего общества, а английский язык был средством общения сравнительно узкой англизированной части столичного бомонда.
Понятия «высший свет» и «аристократия» в России всегда имели достаточно расплывчатый характер и со временем подвергались значительным трансформациям. В конце XIX - начале XX столетия элитный слой высшего общества составляли представители великокняжеских семейств, князья императорской крови, титулованные дворяне, нередко соперничавшие с членами императорской фамилии своими богатствами (князья Юсуповы-Сумароковы, Орловы, Голицыны, Шуваловы, графы Бобринские, Шереметевы), представители некоторых владетельных европейских домов, жившие тогда в Петербурге.
В «Придворный календарь» начала ХХ века включены имена людей, составлявших не только императорский Двор, но и основу высшего столичного общества. Показателен высокий уровень образования придворных чинов. Большинство из них получили образование в престижных гимназиях, Императорском Александровском лицее, Пажеском корпусе, Училище Правоведения, в Московском и Петербургском ун-тах. Многие окончили престижные военные училища и академии. Среди камергеров, камер-юнкеров, фрейлин Высочайшего Двора — десятки имен замечательных дипломатов, военачальников, ученых, археологов, искусствоведов, меценатов, литераторов, медиков.
Кроме того, в аристократических кругах вращались гвардейские офицеры армии и флота, представители титулованного дворянства, приезжавшие в столицу на зимний сезон. Всего в «Великосветском ежегоднике» накануне Первой мировой войны значилось 7 200 фамилий. Именно эта, сравнительно небольшая группа людей, оказывала заметное влияние на всю политическую и культурную жизнь столицы. Аристократы занимали высшие государственные посты и командные должности в армии и флоте, служили при Дворе, заседали в Государственном совете и Сенате.
* * *
Русский аристократ начала двадцатого века - фигура сложная, сочетавшая в себе невероятную смесь самых разных достоинств и не меньшее число недостатков и пороков. Как правило, блестяще образованный и воспитанный человек, свободно говоривший на двух-трех языках, много поездивший по миру, он нередко сохранял на генетическом уровне привычку к роскоши, ощущение вседозволенности и внутренний эгоизм, подчас делавшие его неисправимым самодуром. Безусловно, степень выраженности всех этих качеств проявлялась очень индивидуально, накладываясь на характер, темперамент каждого из представителей русского бомонда того времени.
Даже великий князь Николай Михайлович - замечательный историк, энтомолог, энциклопедически образованный человек и большой умница позволял себе при посторонних грубо одергивать своего адъютанта. А.Н. Бенуа писал в воспоминаниях: «... Не стесняясь моего присутствия, он разнес своего адъютанта, барона Брюммера, с такой резкостью, с какой разве только какой-либо барин-крепостник разносил своего холопа. И произошла эта сцена по поводу самого пустячного недосмотра, допущенного Брюммером. По жалкому виду последнего видно было, что он к таким распечкам приучен, что это для него нечто обыкновенное».
Одной из наиболее замечательных женщин высшего общества последнего царствования была княгиня Ольга Константиновна Орлова, запечатленная на знаменитом портрете Валентина Серова. Урожденная княжна Белосельская-Белозерская, она вышла замуж за флигель-адъютанта князя Владимира Орлова, правнука фаворита Екатерины Великой. Княгиня Орлова «была в свое время самой элегантной женщиной Петербурга, - вспоминал граф Д.И. Толстой. - Ходили баснословные рассказы о ее тратах на туалеты и шляпы, и все дамы света всегда особенно интересовались ее платьями, которые ею вывозились ежегодно дюжинами из Парижа из всех лучших домов. Некрасивая в сущности, но изящная и тонкая, неинтересная в разговоре и неумная, она была всегда окружена мужчинами и держала открытый, на роскошную ногу поставленный дом».
Этот праздник жизни, естественно, не мог не быть наполнен атмосферой легкой эротики, тонкого изящного флирта и влюбленности. Неудивительно, что неизменной особенностью придворной жизни нескольких поколений русских аристократов оставались любовные романы, героями которых нередко становились не только придворные чины «первых пяти классов», но и члены императорской фамилии.
Аликс с нескрываемым злорадством сообщала Николаю о любовных интригах княгини Орловой: «Вел.(епольский – авт.) - любовник Ольги О(рловой – авт.) (это большой секрет, ей пришлось несколько лет тому назад сделать выкидыш); он был не очень мил с нею потом...».
«К петербургскому обществу Александра относится с непреклонным предубеждением, - пишет австрийская писательница Э. Гереш. - На ее взгляд, в столице правят фривольность и легкомысленность. Царица-пуританка не замечает, что этот, по ее мнению, вольный образ жизни русских, как правило, отличается исключительной честностью и непринужденностью и никогда не прикрывается громкими фразами, как в других странах...».
В свою очередь, у представителей светского общества сложилось твердое убеждение, что супруга императора жуткая ханжа и скучнейшая особа. Было ли для светской дамы того времени большее оскорбление, чем назвать ее мещанкой? Но именно таковой считали Александру большинство тех, кто посещал царские апартаменты и склонялся перед государыней в низком церемониальном поклоне. С удовольствием передавали случай, когда на одном из балов императрица, заметив даму с чересчур откровенным декольте, направила к ней фрейлину со словами: «Мадам, ее императорское величество повелела мне сообщить вам, что в Гессен-Дармштадтском такие платья не носят». Дама не замешкалась с ответом: «Неужели?» и, опустив вырез еще ниже, добавила: «Прошу уведомить ее императорское величество, что в Петербурге носят именно такие платья».
Этот случай произошел спустя несколько лет после свадьбы. К счастью для Аликс, в связи с трауром по Александру III, до 1896 года придворные балы были отменены, и главными церемониями в этот период стали лишь многочисленные церковные службы. Поводом для редкого публичного выхода царской четы в конце 1895 года оказался большой благотворительный базар, проводившийся в залах Эрмитажа. Известный дипломат, ставший в дальнейшем министром иностранных дел, граф В.Н. Ламздорф писал о реакции столичного высшего света на появление Николая и Александры: «Всюду только и говорят о злополучном базаре в Эрмитаже. Появившись вчера на базаре, их величества, видимо, произвели не очень благоприятное впечатление. Они, как рассказывают, имели боязливый вид: особенно застенчиво держала себя молодая государыня; правда, она вошла в зал величественно, но потом ограничилась поклонами, которые были слишком подчеркнутыми и слишком частыми; не произносила при этом почти ни единого слова. Присутствующие заметили нервные взгляды, которые ее величество бросала на потолок. Имелась целая тысяча других признаков того, что она чувствовала себя далеко не свободно. Руку она протягивала с некоторой напряженностью; поскольку она высокого роста, рука оказывалась прямо у губ тех дам, которые ей представлялись, и она лишь предоставляла им поцеловать руку. То немногое, что государыня говорила, выглядело жеманно; она оказалась менее красивой, чем на портретах, где ее лицо изображается овальным, в то время как оно скорее квадратное. Государь, одетый в форму гусарского полковника, выполнял правила приличия лучше; однако рядом со своей супругой он казался еще меньше ростом».
Многих раздражало, что Аликс воспринимала свою роль императрицы, как некую естественную привилегию, доставшуюся ей в вследствие брака с русским самодержцем. Поведение молодой императрицы наводило на сравнение с ограниченной провинциалкой, вышедшей замуж за столичного жителя и тотчас принявшейся именовать себя «городской», не меняя при этом прежних привычек и манер. Застенчивость императрицы, ее способность внезапно краснеть, постоянные промахи во время приемов служили поводом для едких насмешек аристократической молодежи. Вызывали шутки нелепая старомодная челка светлых волос, нависавшая над длинноватым немецким носиком, недовольно сжатые губы, презрительный взгляд. Русские аристократки никак не могли взять в толк, с чего императрице вздумалось вязать шарфы и шерстяные платки и дарить им эти рукоделья. Петербургские модницы одевались в лучших европейских салонах, и самодельные вязаные платки их явно не устраивали – они имели совершенно иное представление о том, каким должен был быть царский подарок.
Нередко Александра допускала и более серьезные ошибки, последствия которых предопределяли ее отношения с окружающими. Одна из фрейлин, княжна Мария Барятинская, должна была сопровождать императрицу на прогулке, но Александра по оплошности вышла из дворца через другой подъезд в обществе своей преподавательницы русского языка Екатерины Шнейдер.
Такую обиду княжна стерпеть не могла. Она надела шляпу и навсегда покинула царский дворец, бросив напоследок: «Когда Барятинские надевают шляпу, то только для того, чтобы не возвращаться назад».
Впрочем, сохранились и совершенно иные отзывы об Александре Федоровне, которые принадлежат людям объективным, сумевшим увидеть в молодой царице не только заурядное лицо маленькой немецкой принцессы. Великий князь Гавриил Константинович в мемуарах так писал о необыкновенной привлекательности молодой Александры Федоровны: «она была писаная красавица, высокого роста, она держала голову немного вбок. В ее улыбке было что-то грустное. Она была очень величественная, очень породистая. Редко можно встретить такую красивую и вместе с тем такую породистую женщину, с такими изящными манерами». Но таких глубоких и внимательных наблюдателей как Гавриил Константинович среди обитателей петербургского света оказалось немного.
Государь не мог не замечать напряженного противостояния между великокняжескими семействами, высшим петербургским обществом с одной стороны и его любимой Аликс - с другой. Он пытался не дать конфликту принять открытые формы, но сомнений, кто прав, у императора никогда не было...
Николай, прежде бывший большим любителем развлечений, дружеских компаний, становится добровольным домашним затворником, старательно избегающим увеселений, балов, светских приемов. Подобная метаморфоза, происшедшая с «милым Ники», тотчас была объяснена влиянием «дармштадтской мухи» - обидное прозвище, данное светскими острословами Александре, совсем не напоминало романтическое Санни. Прав был Николай Васильевич Гоголь: «Выражается сильно российский народ! и если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света...».
Давно ушли в небытие петербургские шутники конца девятнадцатого века, наградившие императрицу неприличным прозвищем, но осталось, до сих пор продолжает гулять по страницам исторических романов и повестей острое словцо политических ерников прошлого.
Так с первых дней царствования было положено начало конфликту царицы с элитным слоем аристократического общества, ставшего источником великого множества сплетен и мифов, которые, становясь достоянием широких слоев населения, катастрофически подрывали престиж династии и императорской власти.
ХОДЫНСКАЯ КОРОНАЦИЯ
В любой монархической державе церемония коронации всегда один из самых торжественных и величественных национальных праздников. Не была исключением и императорская Россия. Коронация русских императоров изначально являлась торжественным, государственным актом восприятия монархом символов власти. Церемония именовалась священной, поскольку она как бы совмещала мирское и Божеское, соединяя государственный акт коронации с обрядом святого миропомазания, ведущим свое начало от древнееврейского помазания царей на царство. Согласно мнению богословов, такое единение двух начал самодержавия является особым религиозным таинством, при котором император, не вступая в духовную иерархию (как происходило с византийскими императорами) и не получая права на священнодействия, тем не менее благословлялся православной церковью на исполнение не только высшей государственной, но и церковной власти. Во время миропомазания государь молился Всевышнему у алтаря, прося ниспослать ему способность и силы управлять царством.
* * *
1 января 1896 года Николай II подписал манифест, извещавший: «Всем верным Нашим подданным, что вознамерились Мы, в мае месяце сего года, в первопрестольном граде Москве, по примеру Благочестивых Государей, Предков Наших, возложить на Себя Корону и воспринять по святому чину святое Миропомазание, приобщив к сему и Любезную Супругу Нашу Государыню Императрицу Александру Федоровну».
Торжества должны были продлиться три недели, и программа многочисленных церемоний и мероприятий была расписана по часам. Сама коронация была назначена на 15 мая 1896 года. В Москве ожидались представители всех царствующих династий, главы государств, высокопоставленные государственные мужи.
Коронационное платье императрицы Александры Федоровны шили в Петербурге, а вышивали в Москве. Важную роль сыграла фрейлина Двора Мария Николаевна Ермолова, известный знаток искусства вышивки. Именно ее эскиз был взят за образец. Под руководством фрейлины вышивку коронационного платья тончайшей серебряной канителью сделали монахини Иоанно-Предтеченского (Ивановского) монастыря в Москве.
Также были сшиты три одинаковых коронационных мантии для Николая II, императрицы Александры Федоровны и вдовствующей императрицы Марии Федоровны, каждая из которых весила 13 кг и была длиной 7 метров.
Николай и Александра прибыли в Первопрестольную в день рождения императора 6 мая 1896 года и по старинной традиции остановились в Петровском путевом дворце. Торжественный въезд в столицу должен был состояться 9 мая.
Сохранилось немало воспоминаний очевидцев последней коронации русского монарха, позволяющих почувствовать атмосферу этого торжественного события. Мемуары принадлежат разным людям, по-разному воспринимавших происходившее, различно относившихся к императору, стоявших на разных ступенях социальной лестницы. Таким образом, читая эти свидетельства, можно составить достаточно объемную картину тех дней.
Троюродный брат Николая II князь Гавриил Константинович, присутствовавший на коронации еще подростком, потом вспоминал: «Нас разбудили рано; солнце сияло. Слышна была военная музыка. Нас одели в белые матросские костюмы и отвели в Успенский собор, в особое помещение...
В соборе были отведены места для всех приглашенных и приготовлено особое место для государя и государынь, против алтаря, на возвышении, к которому вела большая, широкая лестница…
Мы прекрасно видели всю церемонию, императрица Мария Федоровна в бриллиантовой короне, золотой порфире и в бриллиантовой Андреевской цепи вошла в собор прежде государя. Она встала с правой стороны возвышения, перед своим троном. После нее вошли в собор государь и государыня.
Государь был в преображенском мундире и лакированных сапогах, чего он обыкновенно не делал, а носил всегда простые, шагреневые. Государыня была в парчовом серебряном русском платье. Они тоже встали перед своими тронами.
Начался чин коронования. Он проходил с исключительной торжественностью. Красота была во всем и затмевала все, что мне когда-нибудь приходилось видеть. Успенский собор, свидетель нескольких веков русской истории, в котором венчались на царство все цари из Дома Романовых; сонм духовенства в великолепных облачениях, с митрополитами во главе; чудное пение - все это придавало торжеству глубоко мистический характер.
Великие княгини и иностранные принцессы в роскошных платьях и драгоценностях; великие князья и иностранные принцы в самых разнообразных мундирах, придворные дамы и кавалеры - живописная толпа, окружавшая царя и цариц, - все было красиво и величественно.
Государь сам, как Самодержец Всероссийский, возложил на себя корону и короновал императрицу, вставшую перед ним на колени. Государь прочел «Символ Веры» громким и ясным голосом. Было очень трогательно, когда государь читал молитвы, которые читают государи по чину коронования. При этом одну молитву государь читал стоя, а все присутствующие стояли на коленях, а другую государь читал коленопреклоненно, а присутствующие стояли...
После чина коронования началась литургия, во время которой, после причащения священнослужителей, над государем было совершенно таинство миропомазания. Раскрылись Царские Врата, к солее приблизился государь император, и один из архиереев в сонме священнослужителей обратился к нему со следующими словами:
- Благочестивейший великий государь наш, император и самодержец Всероссийский! Вашего Императорского Величества миропомазания и святых Божественных Тайн приобщения приближается время: того ради да благоволит Ваше Императорское Величество шествовать всея Великие Соборные Церкви к Царским Вратам.
Затем последовало миропомазание и вхождение государя через Царские Врата к Престолу для св. Причащения по священническому чину. При совершении миропомазания помазывают миром также и грудь. Для этого у государя было сделано на груди мундира отверстие с клапаном, чтобы этот вырез прикрыть...
Вся служба в соборе продолжалась часа три, если не больше... По окончанию обедни государь с государыней пошли прикладываться к мощам в Архангельском и Благовещенском соборах. Над ними генерал-адъютанты несли золотой балдахин со страусовыми перьями. Все вышли из собора. Я был в отчаянии, потому что не знал куда идти. Наши воспитатели остались снаружи собора, в выходе нам не полагалось участвовать. Мы пошли за торжественным шествием, состоявшим из высочайших особ, которое двигалось к Красному Крыльцу по мосткам, покрытым красным ковром; вдоль мостков стояли конногвардейцы в золотых касках с золотыми орлами, в супервестах, ботфортах и лосинах. Я страшно боялся потеряться и долго не мог забыть этого кошмарного чувства. Часто потом этот случай виделся мне во сне.
Шествие взошло на Красное Крыльцо и повернуло в залы... С Крыльца прекрасно видна была вся площадь между соборами, сплошь усеянная народом. Там же были сделаны и трибуны для публики, и отдельная трибуна для придворных музыкантов, одетых в красную форму и игравших на очень длинных и прямых трубах. Каждая труба издавала только один звук...
Мы видели, как государь и государыня шли под балдахином по площади, по мосткам, и поднялись, обойдя соборы, на Красное Крыльцо. С Крыльца они отвесили глубокие поклоны стоявшей внизу толпе. Они поклонились три раза подряд: прямо перед собой, направо и налево. До сих пор помню склоненные головы государя и государыни, увенчанные коронами, громовое «ура» толпы и звуки гимна».
«Церемония завершилась на очень теплой и человечной ноте, - вспоминала спустя шестьдесят четыре года после тех событии сестра императора великая княгиня Ольга Александровна. - Алики опустилась на колени перед Ники. Никогда не забуду, как бережно он надел корону на ее голову, как нежно поцеловал свою юную царицу и помог ей подняться. Затем мы стали подходить к ним, и мне пришлось покинуть свой укромный уголок. Я встала сразу за герцогом и герцогиней Коннаутскими, которые представляли королеву Викторию. Я сделала реверанс, подняла голову и увидела голубые глаза Ники, которые с такой любовью смотрели на меня, что у меня от радости зашлось сердце. До сих пор помню, с каким пылом я клялась быть верной своей Родине и государю».
В Грановитой палате, на помосте был накрыт стол для парадного обеда. По старинной традиции царь и царица сидели отдельно от гостей. Во время обеда послы иностранных государств провозглашали тосты за здравие русской императорской четы...
«Мне было так жаль Алики и Ники, - вспоминала великая княгиня Ольга. - На них все еще были короны и пурпурные мантии, отороченные горностаем. Должно быть, они были измучены. Они показались мне такими одинокими - словно две птицы в золоченой клетке».
Великий князь Константин Константинович записал вечером после коронации в дневник: «Я уже в 7 часов, пройдя через полные народом большие залы дворца, очутился на Красном Крыльце. Загудел колокол Ивана Великого, раздался салют; на небе не было ни облачка, солнце яркими лучами заливало Соборную площадь, высоко, под самыми голубыми небесами, с пронзительными криками реяли ласточки. Уже было жарко. Войска уже построились, зрители занимали места на трибунах. В 8 часов семья и иностранные принцы стали собираться в парадной гостиной дворца.
В 8. 45 растворились двери, и показалась императрица Мария Федоровна; сердце сжималось при виде ее; она была в короне и тяжелой порфире, точно жертва, разубранная перед закланием. Ее лицо выражало страдание.
Следом за ней пошли мы в Успенский собор. Ее ассистентами были Алексей и кронпринц Датский. Шествие так растянулось, нас с иностранцами было так много, что, когда она вступала в собор, мы еще не дошли до Красного Крыльца. Издали доносились до нас с площади крики «ура», приветствовавшие ее появление на Красном Крыльце. В соборе справа от трона и несколько ниже его верхней площадки стали великие княгини и принцессы; слева (глядя на алтарь) мы, мужчины. Императрица восседала на своем троне, несколько правее престолов царя и молодой царицы. Мы заняли места.
Крики на площади возвестили нам шествие Их Величеств. Духовенство вышло встречать регалии и «почтить их каждением фимиама и кроплением святой воды». И вот вошли Их Величества и совершили поклонение местным иконам. Государь был сосредоточен, лицо его имело набожное, молитвенное выражение, во всем облике его сказывалось величие. Молодая царица - воплощение кротости и доброты. Императрица Мария казалась так же молода, как и 13 лет назад, в день своего коронования».
«Коронование. Был в Успенском соборе, - писал книгоиздатель Алексей Суворин. - Пришел туда в 7 часов 30 минут, окончилось в 12 часов 45 минут. Вечером смотрел иллюминацию. Таким образом, 6 часов на ногах в церкви и два часа вечером ходил. Отлично спал и сегодня бодрее проснулся. Очевидно, правильная жизнь именно в этом, а не в том, как я живу. В соборе Владимир Александрович оправлял так усердно порфиру на царе, что оборвал часть цепи Андрея Первозванного, которая надета была на государе. Государь прекрасно прочел «Верую», но молитву поспешно, неуверенно… «Новое Время» напечатало молитву, которую произносил Павел Петрович. Я послал ее туда, вырвав из брошюры о коронации Павла I, и думал, что молитва останется тою же. Оказывается, что ее всю сократили, не желая утруждать императора долго стоять на коленях. Много недовольных милостями и наградами, но много и довольных. Ратьков-Рожнов в отчаянии, что сыновей его не сделали камер-юнкерами. Воронцов-Дашков сказал: “Пускай они знают, что деньги еще не все”».
Сам Николай написал в этот день в дневнике: «Великий, торжественный, но тяжкий, в нравственном смысле, для Аликс, Мама и меня день. С 8 часов утра были на ногах, а наше шествие тронулось только в половине 10-го. Погода стояла, к счастью, дивная; Красное Крыльцо представляло сияющий вид. Все это произошло в Успенском соборе, хотя и кажется настоящим сном, но не забывается во всю жизнь!!! В 9 часов пошли на верхний балкон, откуда Аликс зажгла электрическую иллюминацию на Иване Великом, и затем последовательно осветились башни и стены Кремля. Легли спать рано».
* * *
Есть в Москве район, именуемый Октябрьское поле. Вряд ли в природе родного Отечества сыщется что-либо более печальное, чем вид перелесков и полей в этот мрачный осенний период. Но, тем не менее, именно так, в честь октябрьского переворота 1917 года, было решено переименовать место военных лагерей московского гарнизона, прежде называвшееся Ходынским полем. Несмотря на революционной переименование, это место навсегда осталось памятником человеческого горя, жадности и чиновной тупости. Именно здесь в праздничные дни коронации Николая II произошла трагедия, ставшая тем знаком беды, под которым прошло царствование этого самодержца.
18 мая 1896 года, на тринадцатый день коронационных торжеств, на Ходынке планировалась раздача царских подарков населению: эмалированная кружка с вензелем царя, пряник, колбаса, ; фунта сладостей и булка входили в подарочный набор. Слух о щедром и богатом гостинце, в который, якобы, входила и немалая сумма денег будоражил воображение московских обывателей и жителей из окрестных сел и городов.
На территории, занимавшей около одного квадратного километра, срочно были построены 150 буфетов и десять павильонов для раздачи подарков. Проходы к ним ограждались заборами. Точно так же выдавались подарки после коронации Александра III. Тогда все прошло гладко, без каких либо происшествий, и министр двора Илларион Иванович Воронцов-Дашков решил воспользоваться проверенной схемой.
На этот раз народ начал собираться с вечера 17 мая. По самым скромным подсчетам ранним утром 18 мая на Ходынке собралось почти полмиллиона человек. За порядком следили всего около 700 полицейских чинов, казаков и пожарных. Народ продолжал прибывать толпами. Все стремились занять места поближе к буфетам и павильонам. В какой-то момент раздался крик, что начали раздавать подарки, и огромная толпа пришла в движение. Несколько десятков полицейских и казаков были тут же смяты. Задние ряды напирали на передних, люди падали, их тотчас затаптывали насмерть. Сколько времени продолжалась давка, оценить не представлялось возможным – свидетели называли разное время, но к 7 часам утра все было закончено. Прибывшее подкрепление рассеяло толпу. Стали подсчитывать пострадавших. В то злополучное утро погибли 1282 человека, несколько сотен были ранены.
* * *
Трагедия на Ходынском поле окрасила праздник в траурные цвета. В восемь часов утра о трагедии сообщили московскому генерал-губернатору великому князю Сергею Александровичу. Спустя час о происшедшем доложили императору. Николай был потрясен и отдал распоряжение немедленно начать следствие, чтобы определить степень виновности всех официальных лиц, причастных к делу.
В полдень император и Аликс поехали на Ходынское поле. Здесь уже ничто не напоминало о случившемся - пострадавшие были отвезены в ближайшие больницы, многие из вновь пришедших горожан даже не подозревали, что всего несколько часов назад здесь произошла страшная трагедия. «До сих пор все шло, слава Богу, как по маслу, а сегодня случился великий грех», - записал Николай в дневнике.
Николай и Аликс навестили раненых в Старо-Екатерининской больнице, потом присутствовали на траурной панихиде. Аликс по-русски спрашивало у раненых, в чем они нуждаются. Один из раненых просил государя дать ему возможность повидать Иоанна Кронштадтского. Он рассказал, что шел в Москву не на коронационные торжества, не для того, чтобы видеть царя, а услыхав, что будет Иоанн. Николай с улыбкой успокоил крестьянина: «Выздоравливай. И тогда я обещаю, что отца Иоанна увидишь»
Всем пострадавшим и семьям погибших было выплачено по тысяче рублей, для осиротевших детей учредили особый приют, а все расходы на похороны император приказал отнести на свой счет. Но «Ходынская коронация», как прозвали в народе трагедию 18 мая, уже легла несмываемым клеймом на имя нового монарха. Нет сомнений, что даже о тени личной вины Николая II в происшедшем не может идти речи. Император в те дни был не более чем одним из действующих лиц в грандиозном коронационном спектакле. Но извечный русский вопрос «Кто виноват?», будораживший общество, требовал исчерпывающего ответа, а виновные в трагедии должны были понести заслуженное наказание. И вот здесь начинается та череда ошибок, лжи, легкомысленных просчетов, двусмысленных выводов и поспешных решений. Созданная следственная комиссия под руководством министра юстиции Н.В. Муравьева и обер-церемониймейстера графа К.И. Палена провела тщательное расследование катастрофы, выявив многочисленные недочеты в подготовке народных празднеств на Ходынском поле. Но в представленных императору секретных докладах авторы не рискнули называть всех виновных в происшедшем. Козлом отпущения стал всеми нелюбимый московский обер-полицмейстер полковник А. Власовский, которого современники характеризовали одним словом: «хам». Полковнику вменялось в вину непринятие соответствующих мер для поддержания порядка во время народных гуляний и служебное несоответствие. Вина Власовского не вызывала сомнений, однако очевидно, что не меньшая доля ответственности лежала на более высоких лицах московской администрации и правительственных чиновниках, первыми среди которых были столичный генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович и министр двора И.И. Воронцов–Дашков. Но имя дяди императора ни Муравьев, ни Пален даже не упомянули, хотя именно на нем, как на генерал-губернаторе лежала вся ответственностьи за соблюдение общественного порядка в Москве во время коронации. Полковник Власовский был уволен со службы, но в общественном сознании осталось чувство неудовлетворенности, ощущение, что власти в очередной раз покрывают истинных виновников ходынской катастрофы.
Справедливости ради следует признать, что и сто с лишним лет спустя после Ходынской катастрофы массовые скопления людей нередко становятся причиной трагических инцидентов, когда толпа, охваченная страхом, азартом, жадностью или патриотическим восторгом, уничтожает самое себя, не щадя при этом ни детей, ни стариков, ни женщин. Тогдашние газеты гневно обличали низменные инстинкты черни, указывали на множество пьяных обитателей Хитровки среди толпы на Ходынке. Жадность до дармовщины и тяга к примитивным развлечениям, по мнению газетчиков, послужили главной причиной трагедии. Да и многие пострадавшие в давке тогда больше винили себя за глупость и жадность, чем жаловались на власти.
«Я была очень расстроена, увидев всех этих несчастных раненых, наполовину раздавленных, в госпитале, и почти каждый из них потерял кого-нибудь из своих близких, - писала Мария Федоровна. - Это было душераздирающе. Но в то же время они были такие значимые и возвышенные в своей простоте, что они просто вызывали желание встать перед ними на колени. Они были такие трогательные, не обвиняя никого, кроме их самих. Они говорили, что виноваты сами и очень сожалеют, что расстроили этим царя! Они как всегда были возвышенны, и можно более чем гордиться от сознания, что ты принадлежишь к такому великому и прекрасному народу. Другие классы должны бы были с них брать пример, а не пожирать друг друга и, главным образом, своей жестокостью возбуждать умы до такого состояния, которого я еще никогда не видела за 30 лет моего пребывания в России...».
* * *
Дядя императора великий князь Сергей не только не казался угнетенным происшедшей катастрофой, но, напротив, был оживлен и бодр. Совсем не даром он старательно исполнял роль свахи. В дневнике на следующий день Сергей Александрович записал: «Вчерашнюю катастрофу раздувают сильно возможно и враги, и друзья. Ники спокоен и удивительно рассудителен…».
Великий князь с удовольствием пересказывал слова китайского посланника Ли Хун-чжана, который искренно удивлялся, зачем вообще о происшествие на Ходынке доложили императору. «Ну, у вас государственные деятели неопытные; вот когда я был генерал-губернатором, то у меня была чума и поумирали десятки тысяч людей, и я всегда писал богдыхану, что у нас все благополучно, никаких болезней нет, что все население находится в самом нормальном состоянии... Ну, скажите, пожалуйста, для чего я буду огорчать богдыхана сообщением, что у меня умирают люди? Если бы я был сановником вашего государя, я, конечно, все от него скрыл бы. Для чего его бедного огорчать? Подумаешь, тысяча погибших...».
Граф С.Ю. Витте, услышав эти высказывания китайского государственного мужа, сострил: «Слава Богу, хоть от Китая мы все-таки ушли немножко вперед». Однако, большинство членов императорской семьи реагировало на ходынскую трагедию не так равнодушно, как московский генерал-губернатор. Сестра императора великая княгиня Ксения Александровна писала: «Вчерашнее несчастье сидит в голове, как ужаснейший кошмар! Дяди Сергея поведение, по-моему, ниже всякой критики. Он во всем умыл руки, говорит, что это его совсем не касается и что во всем виноват Воронцов! Вчера он даже не потрудился поехать на место бедствия. Это просто из рук вон! Сидели у Мама утром, говорили все о том же...».
Четыре великих князя – «Михайловичи» - сыновья старейшего члена императорской фамилии великого князя Михаила Николаевича, обратились к Николаю II с требованием немедленно отправить в отставку Сергея Александровича и прекратить дальнейшие коронационные торжества. «Мой брат великий князь Николай Михайлович ответил дельной и ясной речью, - писал Александр Михайлович. - Он объяснил весь ужас создавшегося положения. Он вызывал образы французских королей, которые танцевали в Версальском парке, не обращая внимания на приближающуюся бурю. Он взывал к доброму сердцу молодого императора.
- Помни, Ники, - закончил он, глядя Николаю II прямо в глаза, - кровь этих пяти тысяч мужчин, женщин и детей останется неизгладимым пятном на твоем царствовании. Ты не в состоянии воскресить мертвых, но ты можешь проявить заботу о их семьях... Не давай повода твоим врагам говорить, что молодой царь пляшет, когда его погибших верноподданных везут в мертвецкую.
Вечером император Николай II присутствовал на большом балу, данном французским посланником. Сияющая улыбка на лице великого князя Сергея заставила иностранцев высказать предположение, что Романовы лишились рассудка. Мы, четверо, покинули бальную залу в тот момент, когда начались танцы, и этим тяжко нарушили правила придворного этикета».
Александра и Николай ехали на бал к французскому посланнику графу Монтебелло в угнетенном состоянии духа. Николай уступил доводам великих князей-дядей Сергея и Алексея Александровичей, утверждавших, что отказ молодого царя прибыть на бал к французскому дипломату будет истолкован как недоброжелательный шаг по отношению к своему самому близкому политическому союзнику. «Поменьше сентиментальности», - наставительно заявил племяннику великий князь Сергей Александрович.
Бал у графа Монтебелло удался… Гости наслаждались утонченным сочетанием красоты, роскоши и торжественности. Московская резиденция посла располагалась в доме графа Шереметева на Воздвиженке. Специально для приема из Франции выписали старинные гобелены, столовое серебро, с берегов Средиземного моря привезли редкие цветы. После приветствия граф Монтебелло с супругой проводили Николая и Александру в зимний сад, где бил фонтан, подсвеченный разноцветными фонарями. «Государь был скучен, и, видимо, катастрофа произвела на него сильное впечатление, - писал С.Ю. Витте. - И если бы он был предоставлен, как во многих других случаях, самому себе, т.е. если бы он слушал свое сердце, то в отношении этой катастрофы и всех этих празднеств, я уверен, он поступил бы иначе».
На следующее утро по Москве пошли разговоры о легкомыслии молодого императора, который в столь трагический день не мог отказаться от удовольствия потанцевать на балу. Даже императрица Мария Федоровна сетовала на недостаток характера и силы воли, «на нерешительность и шаткость Ники». Уже из Гатчины она написала сыну Георгию, который лечился от туберкулеза на Кавказе, большое и подробное письмо, в котором поделилась своими переживаниями: «...Как будто происходило повторение, и присутствовать при этом, видеть эту радость и веселье было для меня большим испытанием. Наконец-то я счастлива, оттого, что все это уже позади. Я благодарна Богу за то, что Он помог мне справиться с моими собственными чувствами, и за то, что Он помог мне выполнить этот страшный, но священный долг, присутствовать на короновании моего дорогого Ники, помолиться за него и быть рядом с ним в этот, самый большой и важный момент, самый серьезный в его жизни. У него был такой трогательный и проникновенный вид, что я этого никогда не забуду. Я видела в его добрых дорогих глазах все, что происходило в то время в его душе, и я почувствовала необходимость своего присутствия, несмотря на то, что это стоило мне неописуемых переживаний, почти разрывавших мое сердце...
Ужасная катастрофа на народном празднике, с этими массовыми жертвами, опустила как бы черную вуаль на все это хорошее время. Это было такое несчастье во всех отношениях, превратившее в игру все человеческие страсти...».
* * *
Сразу после завершения коронационных торжеств Николай и Александра отправились в подмосковную усадьбу великого князя Сергея Александровича Ильинское.
Здесь царила настоящая идиллия. В поместье, кроме хозяев и царской четы, гостили герцог Эрни Дармштадтский с супругой и два принца Баттенбергских. Вскоре из Москвы приехал великий князь Константин Константинович. За стол садилось тридцать-сорок человек. Было весело, все находились в приподнятом, слегка возбужденном настроении.
Аликс была счастлива: вокруг нее были родные люди, с которыми она могла свободно общаться, которых искренно любила. Но и здесь характер Аликс давал себя знать.
Однажды великий князь Константин рассказал о татуировке у Николая на руке, которую он сделал в Японии - восточный дракон, оберегающий от всяческих несчастий. Кто-то попросил Николая ее показать, но внезапно Аликс раздраженно встала и молча ушла в дом: подобное обращение к императору ей показалось верхом неприличия. В воздухе запахло скандалом. Сергей Александрович нахмурился и стал напряжен как струна - ему очень не хотелось расстраивать царя или его супругу.
Недоброжелатели, уже не стесняясь в выражениях, говорили о стремлении Сергея и Эллы полностью подчинить своему влиянию племянника и Аликс. В каждой встрече сестер видели лишь желание наметить совместные действия, чтобы навязать государю то или иное решение. Когда о подобных разговорах докладывали генерал-губернатору, он не гневался на сплетников, скорее даже гордился, чувствуя, как окружающие начинают чувствовать в нем сильного политического деятеля при слабом царе. Зато Элла жаловалась королеве Виктории на человеческую несправедливость: «Хорошо, что мы с Аликс не живем в одном городе. Вы знаете, какие люди злобные, и любовь между двумя сестрами никогда не будет принята просто. Или они скажут, что я интриганка и честолюбива - две вещи, к которым я не склонна, или же, что Аликс ничего не может сделать без моего совета - что также неправильно».
А Николай в эти дни совсем не хотел думать ни о чем плохом и грустном. Он наслаждался покоем, природой, возможностью подолгу гулять вдвоем с Аликс. «Проснулись с чудным сознанием, что все кончено и теперь можно пожить для себя тихо и мирно! Весь день парило. После кофе пошел погулять и осмотреть ближайшие окрестности дома», - записал он в один из этих дней в своем дневнике.
* * *
В конце лета, после завершения всех мероприятий, связанных с коронацией, прошедших уже в Петербурге, и посещения Всероссийской ярмарки в Нижнем Новгороде, Николай и Александра отправляются в длительное заграничное турне для официальных встреч с главами основных европейских держав. Первая длительная остановка была сделана в Вене, где их принимают император Франц-Иосиф и престолонаследник эрцгерцог Франц-Фердинанд. «Так забавно после двух лет в России вновь услышать немецкую речь, - писала Александра брату Эрни в Дармштадт. - Но я чувствую себя ближе к тебе и поэтому должна писать тебе. День серый, но, к счастью, нет дождя, так что торжественный въезд прошел прекрасно. Ники ехал с императором, а я следовала за императрицей. Должна сказать, что в присутствии столь большого числа незнакомых лиц я совершенно оробела».
После Вены царская чета заехала в Киев, а затем их маршрут пролегал через Германию, где состоялась встреча с кайзером Вильгельмом II и его женой Августой-Викторией, которую Николай считал очень уродливой, а Бисмарк однажды назвал «гольштинской коровой».
Из Киля на императорской яхте «Штандарт» они направляются сначала к родственникам Николая в Копенгаген, затем яхта берет курс на Англию, где ее встречает весь королевский флот. Бабушка Виктория - старейшая из европейских правящих монархов, в те дни отмечала свой семьдесят седьмой день рождения. Отказавшись от других дел, королева часами беседует с любимой внучкой.
Британская пресса уделила большое внимание русской императрице. Однако и в английских журналах среди хора комплиментов внешности Аликс появляются язвительные реплики о манерах и вкусе русской царицы. Так журнал «Грэфик» в одной из статей с чисто английской иронией сообщал, что Аликс, конечно же, «очаровательна и грациозна, но мы опасаемся, что она станет у нас законодательницей мод... Вернувшись из морского плавания, она надела голубое платье, светло-коричневую накидку с воротником, отороченную белыми страусовыми перьями, и белую с голубым шляпку. Завершив продолжительное путешествие по железной дороге, облачилась в светло-розовое шелковое платье, светлую накидку и белую шляпку, тогда как ехавшая вместе с нею герцогиня Коннаутская была одета в истинно английский костюм - темно-коричневое платье из твида и такой же жакет».
Следующим пунктом турне был Париж. Николая и Александру принимали с необыкновенной торжественностью и помпой. На вокзале царскую чету встречал президент Франции Феликс Фор. Блистающие медью труб военные оркестры гремели национальные гимны двух стран-союзников, к веткам каштанов были прикреплены тысячи искусственных цветов, а улицы, по которым ехали экипажи высоких гостей, были заполнены восторженными людьми. В эти сентябрьские дни 1896 года в Париж посмотреть на русского монарха и императрицу съехались около миллиона французов.
«К 10 час. прибыли в Париж, - пунктуально записал в дневник Николай. - Почетный караул от Garde Republicane (Республиканская гвардия-авт.), все министры, добавочная наша свита и много знакомых встретили нас в устроенном нарочно шатре. Отправились в 4-х местн. ландо с Фором втроем с большим конвоем кирасир. По всему пути стояли войска. Встречу населения Парижа могу только сравнить с въездом в Москву, так она была задушевна и трогательна!».
В первый день визита Николай и Александра посетили Гранд Опера. На следующий день побывали в соборе Парижской Богоматери, Пантеоне. В тот же день Николай торжественно открывает церемонию закладки моста через Сену, названного в честь его отца «Мостом Александра III», который и по сей день украшает столицу Франции.
Завершающим пунктом поездки стал Дармштадт. В Россию царская чета вернулась 19 октября 1896 года накануне годовщины смерти Александра III, чтобы принять участие в заупокойной службе.
ОТМА
В начале 1895 года царская семья переезжает из Аничкового дворца в собственную резиденцию в Царском Селе, которое государь часто в дневнике называет «милое, родное, дорогое место». Там, неподалеку от большого дворца, в парке с маленькими искусственными озерами, между старыми деревьями стоял белый Александровский дворец, который особенно любила Аликс. Теперь в Петербург, Зимний Дворец, они будут приезжать только по официальным поводам, проводя большую часть своей жизни в Царском Селе. Здесь произошло событие, которого они оба очень ждали, - у Александры и Николая родился первый ребенок.
Когда спустя полгода после свадьбы Аликс поняла, что она беременна, они с Николаем стали думать об имени будущего ребенка. Сына решили назвать Павлом, дочь - Ольгой. Императрица-мать, узнав о планах сына с невесткой, не скрывала недовольства: жуткое убийство Павла I навсегда осталось мрачной страницей в многовековой истории Романовской династии. «По-моему, имя выбрано неудачно, меня оно немного пугает; правда, есть еще время обсудить его... Надеюсь, вы дадите знать как только появятся первые симптомы. Я примчусь к вам, мои милые дети, и не стану вам помехой, а буду, как городовой, отгонять всех от вас».
Но сомнения в правильности выбора имени для мальчика отпали сами собой: в положенный срок родилась дочь. Роды были трудные и долгие. 3 ноября 1895 года Николай записывает в дневнике: «Вечно памятный для меня день, в течение которого я много выстрадал! Еще в час ночи у милой Аликс начались боли, которые не давали ей спать. Весь день она пролежала в кровати в сильных мучениях - бедная! Я не мог равнодушно смотреть на нее. Около 2 час. ночи дорогая Мама приехала из Гатчины; втроем с ней и Эллой находились неотступно при Аликс. В 9 часов ровно услышали детский писк, и все мы вздохнули свободно! Богом посланную дочку при молитве мы назвали Ольгой».
Ребенок оказался крупным: 10 фунтов весом и 55 сантиметров ростом. Конечно, в глубине души Николай и Александра мечтали о сыне - наследнике престола, но когда родилась дочь, то счастье рождения первенца отодвинуло на второй план династические заботы. Они были еще очень молоды, и для рождения сына у них впереди было много времени.
Однако так думали не все... «Радость от рождения ребенка не позволила им ни на миг огорчиться тем, что малютка Ольга не мальчик, - сообщала новости королеве Виктории тетка новорожденной великая княгиня Елизавета Федоровна, - и они обожают свое дитя. Вы знаете об ужасных слухах, которые неизвестно кто распускает, будто Аликс опасно больна и не сможет иметь детей и что нужна операция, и еще всякий вздор; но во всем есть хорошая сторона, и результат тот, что теперь всем известно о прекрасном состоянии ее и ребенка и что она сама его кормит, радость огромная, и разочарование, что это девочка, меркнет от сознания, что все хорошо».
Аликс, несмотря на предостережения врачей и всеведущей бабушки Виктории, решила сама кормить ребенка грудью. Крестины новорожденной великой княжны состоялись в день рождения императрицы Марии Федоровны и годовщину свадьбы Николая и Александра 14 ноября 1895 года. В золоченой карете Ольгу повезли в придворную церковь Екатерининского дворца. Девочка лежала на подушке из парчи. Крестными великой княжны стали греческая королева Ольга Константиновна и вдовствующая императрица Мария Федоровна.
Вечером Николай в письме к брату Георгию сообщал: «... Ты, наверное, знаешь, что Аликс сама кормит нашу дорогую дочку, изображая из себя настоящую «goat» (козу - авт.). Первые дни млекопитание шло с некоторыми затруднениями, а теперь, к счастью, дитя привыкло! Сегодня она себя вела отлично во время крестин, по крайней мере, так мне говорили, потому что я, именно как отец, был приглашен вон из церкви на время обряда и вошел потом к началу архиерейской обедни - все вместе продолжалось два часа».
Меньше чем через полгода после рождения Ольги, Аликс вновь забеременела, но после нервного перенапряжения во время коронации у нее произошел выкидыш.
Следующая беременность протекала особенно тяжело. Семь недель Аликс провела в постели и передвигалась только на кресле-каталке. Тем не менее, роды прошли удачно, и в 10 часов 40 минут 29 мая 1897 года родилась вторая дочь императора - Татьяна Николаевна. И вновь - иронические реплики в обществе, нескрываемое разочарование Марии Федоровны: «Опять девочка!»
Александра молится о рождении мальчика, но вновь очередная беременность заканчивается рождением дочери - великой княжны Марии, появившейся на свет 14 июня 1899 года.
Спустя две недели - 28 июня в Петербург пришло печальное известие о смерти в Абас-Тумане младшего брата Николая великого князя Георгия Александровича, которому было всего 28 лет. Это был стройный, симпатичный юноша, которого за склонность к слезам с детства в семье звали «Плакучей ивой». Георгий, после воцарения Николая II, официально носил титул наследника престола, но тяжелая форма легочного туберкулеза вынуждала его почти постоянно жить на высокогорном курорте Абас-Туман на Кавказе, где он организовал обсерваторию. В своем последнем письме, поздравляя Николая с рождением дочери Марии, Георгий, словно прощаясь с братом, писал: «Мне кажется, что так недавно еще мы плавали вместе на «Азове», а между тем прошло уже 8 лет. Жалко мне мою морскую службу, которую я так полюбил тогда, но я давно уж мысленно распрощался с ней и, к несчастью, я не гожусь больше ни на какую службу. Ходить пешком, например, я совсем не могу благодаря одышке, и это для меня огромное лишение, так как ты сам знаешь, как я любил всегда гулять и работать».
* * *
Смерть Георгия повлекла за собой важные династические проблемы. До рождения сына у царствующего монарха, наследником престола считался следующий по старшинству брат императора. Теперь по закону титул должен был перейти к младшему брату Николая II - двадцатилетнему великому князю Михаилу Александровичу.
Аликс, понимая, что никак не может помешать законному процессу передачи прав наследника, все-таки сумела убедить мужа, что хотя бы с титулом цесаревича лучше пока повременить - возможно, у них скоро появится сын. Пожалуй, это был первый серьезный случай, когда Аликс вмешалась в дела государственного масштаба. «Он (Михаил – авт.) не будет называться наследником цесаревичем, и в манифесте только сказано, что он пользуется ближайшим правом на престол. Это только игра слов и, конечно, вызовет массу толков и недоразумений. Очень жаль, хотя я радуюсь за Мишу», - высказывала свое мнение о династических недоразумениях сестра Николая и Михаила великая княгиня Ксения Александровна.
В конце 1900 года Александра вновь почувствовала себя беременной. Она уже тяжело переносила это состояние - давало себя знать слабое здоровье. А поздно вечером 27 января 1901 года из Виндзора пришло печальное сообщение о смерти ее любимой бабушки королевы Виктории. Аликс не могла ехать на похороны в Англию. В тот день, когда Лондон прощался со своей королевой, в англиканской церкви Петербурга русская императрица молилась за упокоение умершей. На глазах всего дипломатического корпуса, придворных, Аликс не могла скрыть слезы - ее горе было слишком велико. «Как я тебе завидую, ведь ты увидишь, как бабушку повезут к месту ее последнего упокоения, - писала она сестре Виктории. - Не могу поверить, что ее больше нет, что мы никогда больше не увидим ее. Это кажется невероятным. С тех пор как я себя помню, она была частицей нашей жизни, и более дорогого и доброго существа я не знаю. Весь мир сожалеет о ее кончине. Не могу представить себе Англию без королевы».
Со смертью старой королевы, закончилась целая эпоха, названная в ее честь. Начинался новый век, в котором уже не было места этическим воззрениям, нормам политики, произведениям искусства, характерным для викторианской эпохи...
* * *
18 июня 1901 года у царицы родилась четвертая дочь - великая княжна Анастасия. Аликс-мать была счастлива, Аликс-императрица пребывала в ужасе: она не могла сделать то, что ежедневно совершают тысячи самых простых женщин, - она не могла родить сына.
«Ожидали, что родится сын, - рассказывала впоследствии сестра Николая II великая княгиня Ольга Александровна, - однако появление на свет четвертой девочки нисколько не уменьшило любви к ней ее близких. Ей не исполнилось и года, а она успела завоевать всеобщую привязанность своими забавными манерами, своим веселым характером и звонким смехом.
Она поистине была моей любимой крестницей! Я любила ее за бесстрашие. Она никогда не хныкала и не плакала, даже если ей было больно. Это была настоящая сорвиголова. Бог знает, кто из ее молодых кузенов научил ее лазить по деревьям, но лазить она умела, даже когда была совсем крохой. Мало кому известно, что у нее была слабая спинка и доктора рекомендовали массаж. Анастасия, или Швибзик, как я ее называла, не выносила всякую суету. Два раза во дворец приходила из госпиталя сестра милосердия, и моя маленькая племянница - эта шалунья - обычно пряталась в буфет или под кровать, чтобы хоть на пять минут оттянуть противный массаж. Наверное, доктора были правы, когда говорили о дефекте спинной мышцы, но никто из тех, кто видел, как играет Анастасия, не поверил бы этому, настолько живой, полной энергии была она».
Когда девочки подросли, то полюбили писать письма, подписывая их четырьмя буквами - ОТМА, по начальным буквам своих имен: Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия.
Ольга унаследовала форму глаз отца, немного вздернутый романовский нос и замечательную физическую силу. С годами у девочки выработался сильный, твердый характер, с которым безуспешно пыталась бороться мать. Единственным безоговорочным авторитетом для Ольги всегда оставался только отец. Ему она доверяла во всем.
Воспитатель великих княжон швейцарец Пьер Жильяр оставил записки, рисующие портреты этих милых и симпатичных девочек. «Старшая Ольга Николаевна отличалась быстротой сообразительности и, будучи весьма рассудительной, в то же время проявляла своеволие, большую независимость в обращении и высказывала быстрые и забавные возражения... Она усваивала все чрезвычайно быстро и умела высказать своеобразное мнение относительно того, что она изучала... Она очень любила читать в часы, свободные от занятий».
Больше других на мать была похожа Татьяна. Более сдержанная в проявлении чувств, она казалась менее одарена от природы, чем старшая сестра. Тем не менее, рассудительность, умение убеждать, при неизменной доброжелательности, сделали ее абсолютным лидером среди сестер. «Татьяна Николаевна, по натуре более осторожная, очень спокойная, с большой силой воли, но менее открытая и своевольная, чем старшая сестра, - вспоминал Жильяр. - Она не отличалась большими способностями, но она вознаграждала этот недостаток своей последовательностью и уравновешенностью характера. Она была очень красива, но не так очаровательна, как Ольга Николаевна. Когда императрице приходилось сравнивать своих дочерей, она отдавала предпочтение Татьяне Николаевне. Нельзя сказать, что ее сестры менее любили свою мать, но Татьяна Николаевна умела окружить свою мать более усидчивыми заботами и никогда не позволяла себе высказывать неудовольствия. Благодаря своей красоте и качествам, которыми она обладала, Татьяна Николаевна в обществе затмевала свою старшую сестру, которая, менее внимательная к своей персоне, была не так заметна. Однако эти сестры нежно любили друг друга...
Мария Николаевна была красивой девочкой, крупной для своего возраста, отличалась цветущим здоровьем и обладала чудными серыми глазами. Будучи простой во вкусах, она была воплощением сердечности и доброты...
Анастасия Николаевна, наоборот, была очень резвая и лукавая. Она живо усваивала смешное, благодаря чему трудно было противостоять ее остротам. Она была слегка бедовым ребенком - недостаток, от которого она избавлялась с возрастом.
Обладая ленью, присущей талантливым детям, она имела прекрасное французское произношение и играла небольшие сцены из комедий с истинным талантом. Она была так весела и так хорошо вызывала улыбку у самых строгих людей, что многие из лиц свиты имели обыкновение называть ее “Солнечным лучом” в память прозвища, которое было дано когда-то ее матери во время пребывания при английском дворе».
Аликс оказалась образцовой матерью. Она проводила все свободное время с детьми, сама учила их рукоделию, читала вслух, в дни болезни становилась заботливой и терпеливой сиделкой.
Царские дочери воспитывались по принципу, сформулированному самим Николаем II: «Чем выше человек по своему положению, тем скорее он должен помогать всем и никогда не напоминать об этом окружающим».
Родители делили дочерей по возрасту на старших и младших. Ольга и Татьяна имели одну спальную комнату, младшие девочки жили в другой. Девочки спали на одинаковых узких кроватях, над которыми висело множество икон. В гостиной великих княжон стоял угловой диванчик с зеркалом, где они любили сидеть по вечерам.
Если княжны были здоровы, то им полагалось принимать утром прохладную ванну, а вечером - теплую. Мать одевала дочерей по принципу «двух пар», подбирая цвета и фасоны таким образом, чтобы они были одинаковые у старших и младших. Любимым повседневным нарядом сестер неизменно оставались темно-синие юбки и матроски. Девочек особенно не баловали, более того, с немецкой аккуратностью мать приучала их экономить в одежде, карманных расходах - младшие еще долго донашивали платья, из которых выросли старшие сестры. Окружающие в домашней обстановке звали девочек по именам и, когда в официальной обстановке их именовали полным титулом, они страшно смущались.
Великие княжны под руководством опытных педагогов проходили курс гимназических предметов, дополненный углубленным изучением трех иностранных языков, русского языка и литературы, уроками игры на фортепьяно.
* * *
Перед началом Первой мировой войны возникли планы возможного замужества Ольги на румынском наследном принце Кароле, впоследствии ставшим королем Румынии. Политическая подоплека брака казалась весьма выгодной для обеих сторон, но сватовства не состоялось: Ольга не желала покидать Россию, родных, а родители сочли невозможным навязывать свою волю девушке ради политических интересов.
С началом войны Ольга и Татьяна под руководством заведующей Дворцовым госпиталем, доктором медицины княжной В.И.Гедройц, прошли двухмесячные курсы медицинских сестер и много времени работали в госпитале. Ольга записала в дневнике 3 января 1917 года: «Мы вдвоем в лазарете. У Абашидзе, прапорщика 438-го Охтинского полка, была операция, вынули из шеи шрапнель. Стелила много коек, заворачивала, устраивала и т.д. Было, что делать...»
«Поехали в лазарет, - вторит сестре Татьяна. - Были две операции Ольгиным офицерам, ампутировали палец, вырезали пулю из левой стопы. Перевязали трех офицеров...».
Они становились все более самостоятельными, им нередко начинают досаждать те принципы, которые исповедует мать. Императрица жаловалась мужу в письме: «Такое полное одиночество, у детей при всей их любви все-таки совсем другие идеи и они редко понимают мою точку зрения на вещи, даже самые ничтожные, - они всегда считают себя правыми, и когда я говорю им, как меня воспитывали и как следует быть воспитанной, они не могут понять. Только когда я спокойно говорю с Татьяной, она понимает. Ольга всегда крайне нелюбезна, по поводу всякого предложения, хотя бывает, что она в конце концов делает то, что я желаю. А когда я бываю строга - она на меня дуется...»
Обычный конфликт в семье, где есть взрослые дети, и конечно можно понять мать, которая грустит, что дочери выросли, а она становится все старше...
Все четыре дочери Николая и Александры по своим привычкам, вкусам, простоте в общении были типичными русскими девушками из интеллигентной дворянской семьи. Благодаря скромности, доброте, способностям они обещали превратиться в замечательных женщин - любящих и любимых. Но Провидение готовило им иную участь...
Старый камердинер императрицы Алексей Волков сказал о своих любимцах: «Я не умею рассказывать про характеры царской семьи, потому что я человек неученый, но я скажу как могу. Я скажу про них просто: это была самая святая и чистая семья...»
СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ
С первых же дней брака семейная жизнь Николая и Александры складывалась счастливо. «Николай II не только любил жену: он был положительно влюблен, даже с легким оттенком ревности к вещам, к занятиям и людям, отвлекающим ее внимание от него, - вспоминал генерал-лейтенант А. А. Мосолов, начальник канцелярии Министерства императорского двора. - Во всяком браке, даже самом совершенном, один любит, другой позволяет себя любить. В царской чете государь был любящим всею силою души. Царица отвечала горячею нежностью, счастливая быть любимой человеком, которого она глубоко ценила». Эта характеристика отношений Николая и Аликс, сделанная человеком, имевшим возможность близко наблюдать их жизнь, многое объясняет.
Александра, с ее обстоятельностью, склонностью к анализу, стремлением вникать в суть проблем, быстро поняла, как непросто дается Николаю исполнение его государственных обязанностей, как много желающих дать совет молодому императору и как мало людей, готовых искренне помочь ему в нелегком деле управления державой. Неизмеримо больше было тех, кто, пользуясь близостью к государю, пытался удовлетворить свои мелкие честолюбивые желания.
Честный, глубоко порядочный, интеллигентный человек - Николай II, в сущности, так и не смог стать самодержавным диктатором, подобным Петру Великому или своему прадеду Николаю I, которые считали свое мнение абсолютной истиной. По этому поводу уместно привести характеристику, данную Николаю II Уинстоном Черчиллем: «Он не был ни великим полководцем, ни великим монархом. Он был только верным, простым человеком средних способностей, доброжелательного характера, опиравшимся в своей жизни на веру в Бога».
Цитируя выдающегося английского политика, пожалуй, не будет большим преувеличением сказать, что именно эти качества - вера, доброта, порядочность - всегда были определяющими качествами личности святых Православной Церкви. Свою державную миссию Николай II всегда воспринимал как тяжкую ношу и великую ответственность перед всем народом, перед своей совестью, перед Богом.
В дальнейшем Уинстон Черчилль дополнит эту характеристику, назвав новые достоинства, свидетельствующие о незаурядном таланте замечательного государственного деятеля, каким, без сомнения, был Николай II. Особенно английский премьер-министр отмечал заслуги русского императора в победе союзников в Первой мировой войне.
Недостаток опыта, знаний, постоянные сомнения в правильности выбора того или иного политического пути Николай пытался возместить упорным, ежедневным трудом. Его рабочий день был плотно насыщен текущими делами: чтением документов, корреспонденции, докладов губернаторов, встречами с министрами, иностранными дипломатами, заседаниями различных комиссий, Государственного совета. Последний русский самодержец в исполнении обязанностей был до крайности педантичен, предпочитая собственноручно ставить даже печати на особо важные письма, не доверяя эту, в общем-то, рутинную работу никому из посторонних. Николай, несмотря на многочисленные рекомендации, постоянно отказывался иметь личного секретаря, предпочитая всю работу делать самостоятельно. Впрочем, для этого существовала веская причина: присутствие личного секретаря предполагала высокую степень доверенности такому человеку, а император предпочитал не доверять свои планы кому бы то ни было. Единственный близкий человек, с которым он мог поделиться самыми сокровенными мыслями, была Александра Федоровна, ставшая, что редко встречается в семьях, не только любимой женой, но и самым доверенным, все понимающим другом.
Александра отвечала Николаю полной откровенностью, готовностью в любую минуту прийти на помощь, поддержать. В первые годы супружеской жизни, Александра достаточно осторожно оценивала свои возможности. Фрейлине Марии Барятинской она скромно признается: «Я не могу блистать в обществе, я не обладаю ни легкостью, ни остроумием, столь необходимыми для этого. Я люблю духовное содержание жизни, и это притягивает меня с огромной силой. Думаю, что я представляю тип проповедника. Я хочу помогать другим в жизни, помогать им бороться и нести свой крест». Пока она еще не пытается давать советы Николаю в политических вопросах - сказывается не только полное отсутствие необходимых знаний в экономике, политике, государственном устройстве империи, но и слишком еще мал жизненный опыт, отсутствует практическая хватка, не определились приоритеты собственных интересов. Эти качества, в известной степени, придут к ней позднее, когда она попытается остановить крах империи, передать сильную державу сыну. Другое дело, что отсутствие у императрицы государственного мышления, опыта управления, неумение разбираться в людях, лишь усугубили внутриполитический кризис в России.
Но летом 1899 года она еще пишет в письме Николаю, который выехал в Москву, чтобы встретить там гроб с телом умершего брата Георгия: «... Ночью мне было так одиноко, и каждый раз, когда я просыпалась и протягивала руку, я касалась холодной подушки вместо дорогой теплой руки - никого рядом, чтобы потрясти и растолкать, и разбудить. Когда ты уезжал, я смотрела, как и утром, из окна коридора, когда ты уехал. Мне страшно не хватает твоих поцелуев, и мне было так тяжело видеть, как ты уезжаешь один в это грустное путешествие - каждый раз, когда мы расстаемся, это бывает по какому-то печальному поводу, и поэтому вдвойне тяжело отпускать тебя одного. Ни на одно мгновение я не перестаю думать о тебе, представляя, с какими чувствами ты приближаешься к Москве. Да поможет тебе Бог, да даст силы мужественно перенести все, как и прежде. Только Он в состоянии утешить тебя - ведь потеря так велика. У меня сердце болит за тебя, и я знаю, как тяжело тебе будет ночью - если бы я могла, я полетела бы к тебе, обняла, покрыла поцелуями и говорила тебе о моей великой любви, которая возрастает с каждым днем и наполняет всю мою жизнь. Если бы я могла оградить тебя от всех печалей - но на все Божия воля, и мы должны склониться перед ней, но не сломаться. У тебя так много других забот, а сейчас еще и это - в самом деле тяжело...
Если моя любовь может хоть сколько-нибудь утешить, позволь мне высказать ее снова и снова... Я люблю тебя, я люблю тебя всем сердцем и душой, и разумом, сильно и нежно...» .
* * *
Как ни парадоксально, но самый могущественный государь мира, владевший шестой частью земной тверди, и его супруга постоянно чувствовали себя незащищенными от чужой недоброжелательности, зависти, откровенной вражды. Им было неуютно в большом мире с его страстями, проблемами, ложью и предательством. Покой и утешение они находили лишь дома, в уютных комнатах своего дворца, рядом друг с другом, подальше от столичного шума, от шумных петербургских улиц.
Петербург - город особый... Столица империи, место пребывания монарха, двора, многочисленных ведомств и министерств. Искусственно созданный муравейник, в котором непрерывно снуют, суетятся чиновники всех рангов, морские и гвардейские офицеры, камергеры, пожарные, курьеры, светские львицы и уличные проститутки. И еще несметное число тех, кого зовут нижними чинами, городскими обывателями, рабочими фабрик, лицами свободных профессий…
Сумасбродная затея Петра, мало оправдываемая стратегическими или экономическими нуждами нищей страны, - столица, не связанная дорогами с крупными городами, построенная в пору изнурительной войны, в опасной близости от противника, она всю свою историю продолжала жить под постоянной угрозой вражеской интервенции. Огромные средства, вложенные в строительство дворцов и храмов, обуздание непокорной Невы, которая, несмотря на гранитные набережные, продолжала с тупым упорством затапливать город во время разрушительных наводнений - отнюдь не свидетельствуют о государственной прозорливости основателя Петербурга.
Нездоровые миазмы болот, на которых построена Северная Пальмира, вечный мрак промозглой зимы и противоестественный для коренных русаков свет белых ночей подтачивали здоровье, сокращали дни жизни ее обитателей. В душах нескольких поколений людей жила вечная неуверенность, нервозность, тревога, страх. Но разве могли подобные мелочи остановить энергичного преобразователя, которого так превозносили при сравнении с Николаем II? Замостив топкие болота мужицкими костями, обломав о дворянские спины не одну дубинку, Петр был доволен: построив новую столицу, он доказал всей Европе, что в России может быть только один хозяин - государь-император; все остальные - строительный мусор, щепки.
Николай II как-то сказал, что у него не раз возникала мысль перенести столицу куда-нибудь на южный берег Крыма. «Петр Великий, возымев такую фантазию, неминуемо провел бы ее в жизнь, невзирая на все политические и финансовые трудности. Было бы для России хорошо или нет, - это другой вопрос», - заметил он.
Александра Федоровна, сразу и навсегда, глубоко невзлюбила столицу империи. Сестре Виктории Баттенбергской она жаловалась: «Петербург - порочный город, в котором нет ничего русского».
* * *
Царскосельский Александровский дворец, построенный по проекту Джакомо Кваренги, Екатерина II предназначала для внука Александра. В здании имелось около ста апартаментов. По обе стороны от увенчанной куполом полукруглой портретной галереи шли длинные крылья, которые соединялись перед средним фасадом величественной колоннадой.
Пять подъездов, выходящих на южную сторону, вели к пруду. Шестой подъезд, расположенный с северной стороны, выходил в парк. Центром портретной галереи, украшенной неоклассическими колоннами, служила двухэтажная ротонда.
Императорская семья жила в левом крыле дворца. Обстановка царских апартаментов была достаточна скромной, особенно если вспомнить, в какой роскоши проходила жизнь предыдущих монархов, за исключением разве что Александра III.
Александра стремилась воссоздать в своей домашней жизни обстановку комнат, в которых она жила в детстве в Дармштадте или Виндзоре. Обитые ситцем стены украшали многочисленные фотографии родственников, по углам стояли кадки с цветами. Все имело благопристойный вид буржуазного уюта. Феликс Юсупов впоследствии писал: «Дворец невелик, но был бы стилен, не изуродуй его молодая императрица неудачной переделкой. Почти всю стенную роспись, мраморную отделку и барельефы заменили панелями из акажу и пошлейшими угловыми диванами. Выписали из Англии мебель от Мейпла, а старинную убрали».
Роскошные предметы обстановки, сохранившиеся со времен Екатерины Великой и Павла I, отправили в другие дворцы или убрали в кладовые. Если вдуматься, то в этом виден практический ум Аликс: в самом деле, любоваться павловскими креслами гораздо приятнее, чем сидеть в них.
К великому изумлению всей аристократической Европы, русский император и его супруга не имели отдельных спален. Эта тайна императорской семьи скоро сделалась достоянием всех светских салонов. Над буржуазными привычками Николая и Александры стало модным подшучивать, а некоторые носительницы аристократических титулов позволяли себе весьма двусмысленные намеки. Но пока это были только игривые намеки, не претендующие на какое-либо реальное обоснование. Спустя несколько лет, с появлением Григория Распутина в царских апартаментах, тональность сплетен резко изменится.
На самом деле царская спальня представляла собой просторную тихую комнату, находившуюся на первом этаже дворца. Николай и Александра всегда спали вдвоем на широкой двуспальной кровати светлого дерева, стоявшей в простенке между двумя окнами, выходящими в тихий парк. Мебель в императорской спальне была обита тканью с орнаментом из цветов, на полу лежал огромный ковер лилового цвета.
Справа от кровати находилась дверь, которая вела в маленькую молельную, освещенную только горящими лампадами. Перед образом Спасителя стоял столик и аналой, на котором лежало Священное Писание.
Многие гостиные Александровского дворца назывались по цвету их стен: Красная, Зеленая... Гостиная Александры Федоровны была известна как «Лиловый будуар». Весной и в зимнее время воздух в ней был наполнен ароматом сирени и ландышей, целыми корзинами привозимых с Ривьеры. Стены украшали картины, принадлежавшие кисти не самым известных художников, но полностью соответствующим вкусу самой Александры: здесь были «Сон Пресвятой Богородицы», «Святая Цецилия», портрет матери императрицы - принцессы Алисы; на столике - большая, в рамке, фотография королевы Виктории. Мебель, лиловая с белым, также отвечала представлениям Александры Федоровны об уюте.
Вторая гостиная представляла просторную комнату, где обстановка и обивка мебели были выдержаны в зеленых тонах. Из гостиной был выход на балкон, летом утопавший в цветах.
В северо-западном крыле дворца находился Угловой салон, где висел большой портрет Александры Федоровны работы Фридриха Каульбаха, а напротив его находился гобелен - копия известной картины Виже-Лебрен «Мария-Антуанетта с детьми» - довольно недипломатичный подарок французского правительства.
Туалетная комната императрицы отделялась от спальни коридором. Здесь стояла помещенная в нишу ванна. Аликс, которой никогда не изменяло викторианская приверженность к чистоплотности. В дневное время ванна всегда закрывалась ширмой из кретона. В ванной комнате находился камин, который Аликс любила сама растапливать дровами, аккуратно сложенными в небольшом ящике. В соседней комнате стояло множество больших шкафов для платьев императрицы. Здесь постоянно находились горничные, ожидавшие, когда их позовет императрица. Но, ни одна горничная, ни разу не видела императрицу раздетой. Аликс всегда поднималась с постели и принимала ванну без посторонней помощи. Когда ей требовалось позвать прислугу, она обязательно накидывала на себя шелковое японское кимоно. Всего в штате у императриы было шесть горничных. Старшая из камеристок - Магдалина Занотти, итальянка по происхождению, происходила из семьи, уже несколько поколений состоявшей на службе у герцогов Гессенских. Второй по рангу считалась Мария Тутельберг, которую все звали Тутель. Обе старшие горничные располагались неподалеку от комнат великих княжон, на втором этаже Александровского дворца. В распоряжении старших горничных были четыре девушки, происходивщие из дворян. В их обязанности, которые они выполняли во дворце посменно – три дня в неделю, входило прислуживать императрице при туалете, в различных бытовых делах. Самой любимой из них была Александра Теглева, в дальнейшем сопровождавшая царскую семью в ссылку в Тобольск и Екатеринбург.
***
В женскую моду конца XIX века на смену «историзму» стремительно врывается новый стиль – модерн, тяготевщий к волнистым формам и текущим линиям. Талия затягивалась корсетом, придававший фигуре S-образный изгиб. Платья шили из мягких, струящихся тканей пастельных тонов, активно использовали кружева, шифон, газ, тюль. И основное внимание уделялось декору: вышивка бисером, блестками, синелью. Широко использовались растительные мотивы, характерные для модерна. Воздушность, многослойность платья должна была придать женщины образ неземного создания, прекрасного цветка, бабочки. Уходит корсет, появляется эклектика в подборе тканей - соединение тяжелых и легких, и главный акцент – богатый декор, к которому добавляется мех, металлическая нить и стеклярус.
Александра Федоровна целенаправлено выбирала свой стиль, и строго следовала ему. Ей претили броские, помпезные наряды. Белье, простого покроя, из тонкого полотна, но с красивыми вышивками, она непременно выбирала сама. За исключением платьев, предназначенных для торжественных выходов, императрица носила одежды самого простого покроя, отдавая предпочтение блузкам и юбкам. Она не любила трикотажное белье, сама выбирая изделия из тонкого простого льняного полотна с красивыми вышивками. С 1894 г. белье и кружева Александре Федоровне приобретались у петербургской фирмы «И.Труфанов», владелицей которой была жена рижского купца Алиса Гиссер, получившая в 1904 году звания поставщика императорского двора.
С первых же дней в России Александра Федоровна стала заказывать платья у Надежды Петровны Ламановой. Другой императорской мастерской был выбран Дом Альбера Бризака. Его мастерская дамского платья, открытая в начале 1880-х годов находилась в Петербурге, сначала на Мойке, а потом на М. Конюшенной улице. Бризаку заказывали платья вдовствующая императрица Мария Федоровна, великие княгини Мария Павловна, Елизавета Федоровна, Ксения Александровна, Ольга Александровна. Первое платье для Александры Федоровны мастерская Бризака сшила для коронационных торжеств, а потом, практически до середины Первой мировой войны, шила не только для императрицы, но и всех великих княжон.
Александра Федоровна также пользовалась услугами еще одного портного – Павла Китаева. В 1903 году он получил высочайшее соизволение быть поставщиком «Их Императорских Величеств Государынь Императриц». Его мастерская находилась на Невском проспекте около Аничкого моста. Китаев не только шил платья, но и занимался их ремонтом и реставрацией. Императрица отдавала ему на переделку и свои платья. Так, например, в 1914 году 10 января Китаев выставляет счет за переделку костюма Александры Федоровны, где нужно «старую юбку положить на новую подкладку и новый кушак». Императрица не считала нужным ссорить деньгами там, где можно было сэкономить. Она не стеснялась перешивать платья, отдавать в ремонт износившиеся вещи. Из европейских знаменитостей у Аликс особым доверием пользовались парижские кутюрье Пакен и Ворт.
Обязательной деталью туалета были широкополые, модные шляпы, украшенные страусовыми перьями, которые заказывались в петербургском филиале парижской фирмы Бертрана. В холодное время года императрица любила меха, которые поставляла П.И.Лелянова, владелица мехового магазина в Петербурге.
Согласно исследованиям известного историка-архивиста А. Барковец, любимыми императрицы тонами всю жизнь оставались приглушенные пастельные - голубой, белый, сиреневый, серый, светло-розовый. Самым любимым цветом был лиловый. Он стал доминирующим не только в гардеробе, но в интерьере апартаментов и личных комнат
Александра всегда носила обувь с длинным заостренным носком, на низком каблуке. Это объяснялось не только тем, что императрица была выше супруга и высокие каблуки могли бы подчеркивать разность в росте, но и тем, что императрица страдала сильными болями в ногах. Обувь изготовлялась по особой мерке, с учетом всех требований императрицы. «Терпеть не могу атласных туфель, они меня раздражают», - жаловалась Аликс на тогдашнюю моду.
По словам С. Буксгевден, «одевалась она очень хорошо, но не экстравагантно. Она подбирала наряды к своему типу внешности и ненавидела крайности моды». Так, например, императрица резко отрицательно относилась к новинке женской моды - узким юбкам, которые стали очень популярны среди бомонда. Лили Ден вспоминала аргументы, приводимые императрицей: «Попробуйте пробежать, и я посмотрю, как быстро вы сможете это сделать».
Прическу Александра Федоровна предпочитала самую простую и лишь для праздников и важных приемов изменяла привычке и позволяла сделать себе замысловатую прическу по тогдашней моде. Из продукции парфюмеров императрица предпочитала духи «Белая Роза» фирмы Аткинсона. Они, по ее словам, были прозрачными, без всяких примесей и очень ароматными. В качестве туалетной воды императрица пользовалась вербеной.
Из драгоценностей Александра Федоровна более всего любила жемчуг, который украшал ее ожерелья, кольца, броши, серьги. Одним из самых известных ювелиров конца XIX - начала XX столетий считался «поставщик Его Императорского двора» Карл Фаберже». Изысканные безделушки, рамки для фотографий, столовая посуда, уникальные ювелирные изделия изготовлялись в его мастерской, чтобы стать украшением европейских королевских дворцов, засверкать на вечернем туалете светских львиц, сделаться предметом гордости состоятельных людей.
* * *
День в царском дворце начинался рано. Александра сама была ранней пташкой и приучила детей не залеживаться в постели. Ее утро начиналось сразу после того, как Николай покидал супружескую спальню. После утреннего туалета и молитвы в девять утра следовал завтрак на английский манер. Как правило, он проходил в личных апартаментах и состоял из бутербродов, овсяной каши и чашка чая или шоколада с молоком. К столу также подавались масло, разные сорта хлеба, ветчина, бекон, яйца. Существовала старинная традиция, свято соблюдаемая Николаем и Александрой: к завтраку непременно готовились калачи. Булочники создали целую легенду, что настоящий калач может быть приготовлен только на тесте, замешанном на воде из Москвы-реки. Были изготовлены специальные цистерны, в которых везли московскую воду туда, где находилось августейшее семейство. Калач обязан был быть горячим, поэтому тарелку накрывали подогретой салфеткой.
Все вопросы, связанные с питанием царской семьи, все, что подносилось к столу и входило в церемониал торжественных завтраков и обедов, находилось в ведении гофмаршала двора графа Павла Константиновича Бенкендорфа и двух его помощников - князя М. С. Путятина и барона фон Н. А. Боде, получивших среди гвардейских офицеров нелестные прозвища «полковников от котлет».
Граф Бенкендорф считал себя безраздельным хозяином в своем ведомстве и чрезвычайно ревниво относился к попыткам посторонних лиц покуситься на его прерогативы. Он лично докладывал императору о финансах, выделяемых на стол, и лишь в особо ответственных случаях, когда ожидалось большое число гостей, сообщал о предстоящем меню министру двора.
Питание при царском дворе разделялось по трем категориям: императорский стол, за которым также столовались члены ближайшей свиты; стол гофмаршала для остальных членов свиты и сановников, приглашенных ко двору; стол для прислуги, с двумя подразделениями, соответственно чинам.
* * *
Завтрак, или ленч, подавался в полдень, а в выходные и праздники - в половине первого. На отдыхе в Ливадии и во время охоты свита в полном составе приглашалась за стол. Все должны были собраться за пять минут до положенного времени. Николай входил, здоровался с присутствующими и направлялся к столу с закусками, где каждый мог выбрать что-нибудь по вкусу. Закуску ели стоя. Обычно подавались икра, балык, селедка, маленькие сандвичи. Из горячих закусок - сосиски в томатном соусе, горячая ветчина, «Драгомировская каша». Николай выпивал две маленькие рюмки водки, закусывая маленькими порциями ветчины или икры. Александра находила негигиеничным питаться стоя и никогда не подходила к столу с закусками. После аперитива, продолжавшегося около 15 минут, каждый садился на назначенное ему место, о котром приглашенные узнавали заранее от «полковников от котлет».
За завтраком Александра обыкновенно садилась справа от императора, министр двора граф Фредерикс располагался напротив. Приглашенных, в зависимости от их звания и чинов, сажали или рядом с государем, или с министром двора. Члены свиты размещались по старшинству; место по правую руку от императрицы отводилось по очереди всем членам свиты, причем в таких случаях не делалось различий между старшими и младшими.
Во время завтрака подавалось две смены блюд, в каждую из которых входило два вида рыбного и мясного кушанья. Обладатели хорошего аппетита могла получить все четыре порции. К мясу подавался гарнир из овощей в особых тарелках, имевших форму полумесяца. Завтрак завершался компотом, фруктами и сыром.
Лакей, державший блюдо, должен был класть порцию на тарелку таким образом, чтобы мужчинам не приходилось ухаживать за дамами. Но Николай всегда сам брал с блюда еду, и все присутствовавшие поневоле должны были следовать его примеру.
Когда не было приглашенных, кофе подавалось за тем же столом. Император доставал портсигар и говорил, что государыня разрешает желающим курить. Если присутствовали приглашенные гости, все вставали после десерта, Николай и Александра отвечали на общий поклон и переходили в другой зал или сад, где пили кофе.
После завтрака императрица направлялась к детям, где просматривала их домашние задания, беседовала с педагогами. Утреннее время также отводилось для официальных приемов, которые Александра Федоровна давала многочисленным просителям. Под покровительством императрицы состояли многочисленные благотворительные организации и общества, в деятельности которых она принимала самое горячее участие. К 1909 году под патронажем государыни находились 33 благотворительных общества. Достаточно назвать только некоторые из них: Дом призрения для увечных воинов, Императорское женское патриотическое общество, Попечительство о трудовой помощи, Петергофское общество вспоможения бедным, Братство во имя Императрицы Небесной для призрения эпилептиков...
Чай подавали в пять часов в апартаменты. Обычно Александра пила чай в одиночестве или с детьми. Выходя к обеду в восемь часов, Николай и Александра здоровались с теми, с кем не довелось встретиться за день. При этом ни разу за все годы совместных трапез они не ошиблись в постоянно меняющемся калейдоскопе лиц. Обед начинался с супа с пирожками или гренками с сыром. Затем следовали блюда из рыбы, жаркое из кур или дичи, овощи, сладкое, фрукты. В торжественных случаях число блюд увеличивалось. Завершался обед традиционной чашкой кофе.
Каждый завтрак и обед должен был продолжаться ровно пятьдесят минут и ни минутой больше или меньше. Это также была традиция, за соблюдением которой зорко следил гофмаршал. Чтобы не произошло задержек со сменой блюд, все заранее приносилось в соседнюю комнату, и, по мнению многих членов свиты, этот обычай был не слишком хорош: нередко содержимое тарелок оказывалось остывшим или имело поблекший вид.
Традицию питаться за пятьдесят минут ввел Александр II, который, опасаясь очередного покушения террористов, постоянно менял место столовой. Иногда он выбирал залы, находившиеся на большом удалении от кухни, но блюда все равно должны были следовать одно за другим без малейшего перерыва. Как только заканчивали с рыбой, жаркое немедленно подавалось на стол. Гофмаршалу пришлось пожертвовать кулинарным мастерством поваров ради быстроты сервировки стола. Были изобретены специальные грелки с кипятком, на которые устанавливались серебряные блюда, накрытые крышками. Ритм смены блюд соблюдался неукоснительно, но многие соусы не выдерживали такого темпа. Александра питалась по особой диете, и ее блюда готовили в буфетной на спиртовке.
Остаток вечера семья проводила вместе. Читали, решали ребусы, писали письма, иногда Аликс или девочки музицировали. Из привычек императрицы стоит отметить две достаточно неожиданные для ее строгого, почти пуританского характера. Александра: любила играть в простые карточные игры, причем бывала крайне недовольна, когда оставалась в проигрыше. И что еще удивительнее: императрица много курила, несмотря на слабое сердце и одышку.
* * *
Особое место в жизни Николая II и Александры Федоровны занимали книги. Большая парадная библиотека находилась в Зимнем дворце в анфиладе жилых помещений на втором этаже. В ее оформлении были использованы мотивы английской готики. Библиотека была сформирована по желанию Николая II в 1894 - 1896 годах. Она насчитывала около пятнадцати тысяч томов по всем отраслям знаний, художественную литературу, периодические издания. Проект интерьера библиотеки принадлежал архитектору А. К. Красовскому. Ввиду срочности работ исполнение заказа поручили сразу двум известным петербургским фирмам. Ореховые книжные шкафы были изготовлены на лучшей столичной мебельной фабрике Н.Ф. Свирского, прославившегося изготовлением выставочной мебели «Мира искусства».
Резной потолок, лестница с ажурной балюстрадой, кожаное тисненое панно, массивные столы и скамьи, украшенные готическими мотивами, были заказаны другой известной петербургской фирме - Ф. Мельцера. В помещении царил таинственный полумрак, озаряемый светом причудливых цветных люстр и настольных ламп.
В Александровском дворце библиотека была более скромной и занимала два зала. Ее составляли более пяти тысяч томов, расставленных на полках массивных шкафов. Николай читал литературу на пяти европейских языках - русском, английском, французском, датском и немецком.
Заведующий императорской библиотекой Василий Щеглов ежемесячно представлял императору двадцать наиболее интересных книг, вышедших за это время. Когда позволяло время, Николай брал книги, предпочитая русскую классику, - Н.В. Гоголя, Л.Н. Толстого, добротную историческую литературу - труды Н.К. Шильдера, М.И. Семевского, С.С. Татищева, журналы «Русская старина», «Русский архив». Однако читать вдоволь он позволял себе лишь на отдыхе в Ливадии.
У Александры времени на чтение было больше. И круг ее чтения был совершенно иной, чем у супруга. Среди книг императрицы можно встретить многое - от романтических повестей до научных книг и богословских трудов. На ее столе лежали издания по астрономии, философии. Но основным чтением императрицы оставалась назидательно-религиозные книги, из которых она старательно выписывала цитаты и целые главы в свою тетрадь. Она бессчетное число раз перечитывает книгу Дж. Р. Миллера «Домостроительство, или Идеальная семейная жизнь», переписывая оттуда пространные фрагменты: «День свадьбы нужно помнить всегда и выделять его особо среди других важных дат жизни. Это день, свет которого до конца жизни будет освещать все другие дни. Радость от заключения брака не бурная, а глубокая и спокойная. Над брачным алтарем, когда соединяются руки и произносятся святые обеты, склоняются ангелы и тихо поют свои песни, а потом они осеняют счастливую пару своими крыльями, когда начинается их совместный жизненный путь...»; «В устройстве дома должен принимать участие каждый член семьи, и самое полное семейное счастье может быть достигнуто, когда все честно выполняют свои обязанности», - вряд ли подобные сентенции могли заинтересовать светских дам, совершенно иначе относящихся к семейной жизни и своим обязанностям в ней.
Одной из главных книг для Александры Федоровны всю жизнь оставалась Библия, к которой она возвращалась каждый день. Любопытно, что на столике около ее дивана Священное Писание трогательно соседствовало с другой ее любимой книгой «Происхождением видов» Чарльза Дарвина...
«Аликс читает много, главным образом стихи, философские и религиозные произведения - и, на мой взгляд, слишком много, - вспоминал ее брат Эрни, - но у меня не хватало мужества бороться с этим, потому что в ее ближайшем окружении не было никого, кто был достаточно образован, чтобы удержать ее пытливую душу в рациональных рамках. Она была совершенно одинока душевно и духовно, так как в этом ей не мог помочь ее муж, слишком много работавший и для которого подобные занятия были чужды...»
Последнее замечание дармштадтского герцога совершенно не соответствует истине и лишь свидетельствует об обособленном внутреннем мире Николая, куда никому, кроме Александры, доступа не было.
* * *
Другой царской резиденцией, которую особо любила Александра, была Ливадия - раскинувшаяся на склоне горы Могаби на южном берегу Крыма. В 1834 году граф Л. С. Потоцкий приобрел здесь большой участок земли и построил двухэтажную усадьбу, оранжерею, заложил большой сад и виноградник. После смерти графа в 1860 году его наследники продали Ливадию Департаменту уделов. Александр II распорядился устроить здесь климатический санаторий для лечения императрицы Марии Александровны. Руководил работами архитектор И. А. Монигетти, построивший комплекс усадебных зданий в восточном стиле.
Ливадия была любимым местом отдыха семей трех императоров - Александра II, Александра III и Николая II. В конце XIX века дворцы значительно перестроили и модернизировали: в помещениях появилось центральное отопление, электричество, телефон. В 1910 году под руководством архитектора Н.П. Краснова было начато строительство нового дворца и двух флигелей, а уже через год, 20 сентября 1911 года, состоялось освящение Большого Ливадийского дворца. Николай писал матери о новой резиденции: «Мы не находим слов, чтобы выразить нашу радость и удовольствие иметь такой дом. Архитектор Краснов удивительный молодец - подумай, в 16 месяцев он построил дворец, большой Свитский дом и новую кухню. Кроме того, он прелестно устроил и украсил сад со всех сторон новых построек вместе с нашим отличным садовником, так что эта часть Ливадии очень выиграла. Виды отовсюду такие красивые, особенно на Ялту и на море. В помещениях столько света, а ты помнишь, как было темно в старом доме... Что редко бывает - Краснов сумел угодить всем: дамы, свита и даже femmes de chambres (горничные) и люди довольны своими помещениями! Все приезжающие после осмотра дома в один голос хвалят то, что видели и, конечно, самого главного виновника – архитектора».
Вслух новую резиденцию придворные и гости хвалили, однако, за глаза отзывы о Ливадийском дворце оказывались совсем не такими восторженными. «Вид на море и парк с вековыми деревьями был очень хорош, но само здание – безобразнее некуда, - вспоминала свои впечатления о дворце морганатическая супруга великого князя Павла Александровича О. Палей. – Внутри убранство в псевдомавританском стиле, банальная старая английская мебель и необъятные кресла. На стенах в большой зале-столовой поддельный мрамор. Очень пышно и безвкусно».
* * *
С Ливадией у Александры Федоровны было связано многое: сюда она приехала к жениху, чтобы присутствовать при кончине Александра III. Здесь она перешла в православие, тут случилось и еще одно событие, в значительной степени предопределившее ход последующих политических событий, в которых участвовала императрица.
Поздней осенью 26 октября 1900 года, находясь на отдыхе в Ливадии, Николай внезапно тяжело заболел. Лихорадка, озноб, увеличение селезенки, боли в мышцах - симптомы многих опасных заболеваний, но лейб-медик Г.И. Гирш остановился на самом распространенном – «инфлюэнца». Состояние больного вызвало большую тревогу у окружающих, но престарелый эскулап оставался невозмутимым.
Александра Федоровна полностью доверяла Гиршу и внимательно относилась к его диагнозам и рекомендациям. Она постоянно находилась рядом с больным мужем и старалась утешить его, но особой помощи оказать не могла: Аликс сама с трудом сдерживала тошноту, болела голова - императрица в очередной раз ждала ребенка.
31 октября сестра Николая великая княгиня Ксения Александровна пишет в дневнике: «Мы сейчас же поехали в Ливадию. По дороге встретили Тихонова, который объявил нам, что вдруг появились разные симптомы тифа и что они почти уверены, что это тиф! В Ливадии сейчас же спросили Г.И. Гирша. Он поражен, что вдруг из инфлюэнцы сделался тиф! С ведома Аликс выписали проф. Попова; завтракали там вдвоем (внизу). Позже пришел Фредерикс, который рвал на себе волосы - говорит, что он в ужасном положении: все требуют сведений, а ему не позволяют никому ничего сообщать...»
Причина возникшей среди высших сановников паники была совершенно очевидна. Александра категорически запретила всем, в том числе даже министру двора графу Фредериксу, посещать мужа и беспокоить его делами. Между тем, по основным законам империи, связь между государем и правительством не могла прерываться ни на минуту. В случае тяжелой болезни государя, мешавшей исполнять ему свои обязанности, должен был быть назначен регент. Но Александра с гневом отвергла даже саму мысль о подобном решении проблемы, предложенном Фредериксом.
В это время в Ливадии находились министр иностранных дел граф В.Н. Ламздорф, министр финансов С.Ю. Витте, министр внутренних дел Д.С. Сипягин. Состояние больного врачи расценили как критическое. Встревоженный С.Ю. Витте предложил, не теряя времени, назначить регентом младшего брата царя великого князя Михаила Александровича, который бы в случае кончины монарха должен был взойти на престол. Однако тут же возникло непредвиденное обстоятельство: государыня была беременна, и как поступать, если родиться мальчик, обладающий всеми правами на корону, никто не знал, – закон не предусматривал подобного прецедента.
«На это я указал, что законы престолонаследия такого случая не предвидят, да думаю, и предвидеть не могут, так как если императрица и находится в интересном положении, то никоим образом нельзя предвидеть, какой будет конечный результат этого положения, и что, во всяком случае, по точному смыслу закона немедленно вступает на престол великий князь Михаил Александрович», - обосновывал в воспоминаниях свою позицию граф С. Ю. Витте.
Александра восприняла эти слова иначе: она почувствовала, что против ее любимого Ники, против их будущего сына, против нее самой готовится заговор с целью захватить их престол, покушаются на их права.
Во-первых, Александра категорически запретила сообщать о тяжести состояния Николая его матери - императрице Марии Федоровне, сказав, что сделает это сама. Затем она сама начала просматривать документы, приносимые от министров графом Фредериксом, и делать в них пометки. Генерал А.А. Мосолов, принимавший непосредственное участие в тех событиях, писал: «В императрице за время болезни государя особенно ярко сказались умственные способности и кругозор маленькой немецкой принцессы, хорошей матери, любящей порядок и экономию в хозяйстве своего дома, но не могущей по внутреннему своему содержанию стать настоящей императрицей, что особенно жаль, так как при твердости ее характера она могла бы помочь государю. Увы, горизонты мысли государыни были много уже, чем у государя, вследствие чего ее помощь ему скорее вредила».
Как бы то ни было, на этот раз все обошлось: Николай выздоровел, Аликс родила дочь - великую княжну Анастасию. Но появившаяся трещина взаимного недоверия и недовольства между императрицей и окружающими ее людьми продолжала расти, грозя стать глубочайшей пропастью.
* * *
Несмотря на всю нелюбовь к балам и торжественным приемам, Александра по своему статусу императрицы, в случае если она была здорова и не ждала очередного ребенка, была обязана присутствовать на ежегодном январском балу в Николаевском зале Зимнего дворца. Каждый год сюда приглашалось три тысячи гостей. В число счастливчиков попадали иностранные послы, гвардейские офицеры, исполнявшие роль «танцоров», лица, званные по личному приказанию государя, и особы первых четырех классов Табели о рангах с семействами. Впрочем, сыновья высокопоставленных чиновников не разделяли участи своих сестер: их звали только в зависимости от их собственного чина и положения. Пригласительные билеты рассылались за две недели до бала.
Среди блестящей толпы, заполнявшей зал, опытный взгляд немедленно различал тех, кто не принадлежал к столичному бомонду. Слишком дорогое и новое платье легко выдавало новенькую или провинциалку. Истинные аристократки не надевали на николаевские балы последние изобретения парижских модельеров - здесь было трудно развернуться и продемонстрировать новинку от Ворта или Редферна.
Появляться на балу следовало около половины девятого вечера. Каждый входил во дворец через подъезд, указанный в билете. Дамские силуэты мелькают в свете освещенных окон. Грациозные фигурки девушек следуют в сопровождении дородных тетушек и бабушек. Соболиные меха, горностаи, чернобурки... Головы женщин ничем не покрыты: замужние дамы являются в диадемах, а барышни - с живыми цветами в волосах.
Шубы и манто оставляют придворным лакеям. Лакей - белые чулки, лакированные башмаки и мундир с нашивками - вполголоса сообщает, где он будет находиться с вещами после окончания бала.
На левой стороне корсажа дамы прикрепляли знаки августейшего отличия: шифр - обсыпанный бриллиантами вензель императрицы или портрет государыни в дорогой оправе. Вот по мраморной лестнице, затянутой мягким ковром, медленно поднимается свитский генерал с супругой. Ей больше сорока, но она еще очень хороша. Платье с пальетками плотно облегает ее фигуру. Диадема в два ряда крупных бриллиантов украшает русые волосы, такое же ожерелье украшает низкое декольте. На лбу сверкает еще один бриллиант, на холеных пальцах - фамильные перстни.
Приглашенные проходят между стоящими двумя шпалерами лейб-казаками в красных бешметах и «арапами» - неграми в огромных тюрбанах. Церемониймейстеры с длинными, черного дерева, тростями, украшенными наверху шарами из слоновой кости и двуглавыми орлами, деловито скользят по паркету. Приближается торжественный момент: император Николай II с супругой выходят из Малахитового зала.
Оркестр играет знаменитый «польский», церемониймейстеры трижды ударяют жезлами, арапы открывают двери Малахитового зала, и все склоняются в низком поклоне.
Бал начинался с торжественного полонеза, в котором принимали участие только члены императорской фамилии и иностранные дипломаты. Государь шел в первой паре под руку с женой дуайена - старейшины дипломатического корпуса. За ним шествовали великие князья с женами остальных дипломатов, а послы вели великих княгинь. Обер-гофмаршал «медленно поспешал» впереди царя, делая вид, что прокладывает ему путь. После первого тура происходил обмен дамами, причем строго соблюдался ранг каждой из них.
За полонезом следовал вальс. Начинали танец лучший танцор гвардии и одна из воспитанниц Смольного института, затем к ним присоединялись все желающие.
Лакеи обносили гостей блюдами с конфетами, прохладительными напитками и мороженым. Можно было пройти в один из соседних залов, где высились глыбы льда в серебряных ведрах с бутылками шампанского. Среди пальм и цветов на столах находились всевозможные лакомства, фрукты, торты.
После мазурки царь с приближенными удалялся в другой зал на ужин. Стол для высочайших особ накрывался на особой эстраде. Старейшина дипломатического корпуса занимал место справа от императрицы, слева сидел брат царя великий князь Михаил Александрович. Кроме них за столом размещались великие князья с женами, дипломаты и первые чины двора. Без Андреевской ленты за этот стол попасть было трудновато... Остальные гости усаживались за круглые столы, сервированные на двенадцать персон.
Николай II сам не ужинал. Он обходил гостей и присаживался к столу, если хотел с кем-нибудь поговорить. Для этого у каждого стола стояло свободное кресло, на которое государь садился и делал знак сидящим за этим столом, разрешая им не вставать. Свита удалялась на несколько шагов и ждала окончания беседы. Когда Николай вставал, свита снова занимала свое место позади него.
По окончанию ужина государь брал императрицу под руку и отводил ее в Николаевский зал, где начинался следующий танец - котильон. Вскоре после этого высочайшие особы незаметно удалялись во внутренние апартаменты.
Последний большой костюмированный бал состоялся в Зимнем дворце 22 января 1903 года. Все присутствующие были наряжены в русские костюмы времен царя Алексея Михайловича. «Я грустно улыбнулся, когда прочел приписку в тексте приглашения, согласно которой, все гости должны были быть в русских костюмах XVII века, - вспоминал великий князь Александр Михайлович. - Хоть на одну ночь Ники хотел вернуться к славному прошлому своего рода.
Ксения была в наряде боярыни, богато вышитом, сиявшем драгоценностями, который ей очень шел. Я был одет в платье сокольничего, которое состояло из белого с золотом кафтана, с нашитыми на груди и спине золотыми орлами, розовой шелковой рубашки, голубых шаровар и желтых сафьяновых сапог. Остальные гости следовали прихоти своей фантазии и вкуса, оставаясь, однако, в рамках эпохи XVII века».
На Николае было облачение царя Алексея Михайловича, а императрица очень эффектно смотрелась в сарафане из золотой парчи, украшенном изумрудным и серебряным шитьем. Серьги были так тяжелы, что Аликс не могла даже повернуть голову.
Большой придворный бал-маскарад 1903 года закончился поздно ночью. Его гости не знали, что императорский Зимний дворец в силу разных обстоятельств уже не откроет свои залы для пышных русских придворных балов.
КРОВЬ НА СНЕГУ
Так уж повелось в нашей истории: война, несмотря на то, что ее давно ждали, грянула неожиданно. В ночь на 27 января 1904 года японские миноносцы ворвались на рейд Порт-Артура, где мирно покачивалась на тихой волне русская эскадра, и произвели минную атаку.
Ночь разорвали вспышки взрывов, стук пулеметов, пронзительные вопли сирен. Два русских броненосца - «Цесаревич» и «Ретвизан», бронепалубный крейсер «Паллада» были выведены из строя.
На следующий день в далеком корейском порту Чемульпо после неравного боя с японской эскадрой погибли крейсер «Варяг» и канонерка «Кореец».
Этот способ вероломного, без объявления войны, начала боевых действий, Япония применила с еще большим эффектом 7 декабря 1941 года в Пёрл-Харборе, напав на американский флот. Но в 1904 году американцы были в восторге от предприимчивых самураев.
Петербург, после первого шока, вызванного известием о нападении японцев, захлестнул поток официозного патриотизма – газеты пестрели заголовками типа: «Мир будет заключен только в Токио», но некоторые уже мрачновато шутили, что для того, чтобы выиграть войну, мы, русские, вначале должны хорошенько проиграть. Еще не были забыты победы русского оружия в Балканской войне, и подчас казалось, что дело за небольшим: еще немного героических усилий - и враг будет разбит. С большой помпой принимали в столице моряков с «Варяга» и «Корейца», вернувшихся в Россию. Оба героических экипажа были награждены георгиевскими крестами и особой медалью. На весь мир прославился миноносец «Стерегущий», моряки которого открыли кингстоны, предпочтя гибель, сдаче в плен. Но постепенно приходило осознание того, что эта война не станет легкой прогулкой в Японию.
На фоне сообщений с театра боевых действий, 30 июля 1904 года, наконец, произошло долгожданное государственное событие - у императора Николая II родился наследник престола - цесаревич Алексей Николаевич. В день крещения сына, 11 августа, император направил главнокомандующему русской армией генералу А.Н. Куропаткину телеграмму: «Сегодня, во время совершения таинства священного Крещения наследника цесаревича и великого князя Алексея Николаевича, Ее Величество и я, в душевном помышлении о наших доблестных войсках и моряках на Дальнем Востоке, в сердце молитвенно призывали их быть восприемниками новокрещенного цесаревича. Да сохранится у него на всю жизнь особая духовная связь со всеми теми дорогими для нас и для всей России от высших начальников до солдата и матроса, которые свою горячую любовь к Родине и государю выразили самоотверженным подвигом, полным лишений, страданий и смертельных опасностей. Николай».
* * *
Но что-то уже начало расстраиваться в сложном механизме русской монархической государственности. И первый сбой произошел в наиболее отлаженных ее частях, всегда служивших предметом особой гордости и заботы российских самодержцев – в армии и на флоте.
Для большинства россиян война, громыхавшая где-то на самых окраинах империи, все более казалась странной и непонятной. Маньчжурия, Квантум, Порт-Артур - названия, в отличие от Ходынского поля в Москве, мало что говорили простому русскому обывателю, далекому от большой международной политики. Но если массовая гибель людей во время коронационных торжеств была обусловлена преступным головотяпством чиновников и инстинктами неуправляемой толпы - тем стечением обстоятельств, которое может случиться в любой стране, в любую эпоху, то просчеты, допущенные в ходе русско-японской войны оказали самое серьезное влияние на весь ход новейшей русской истории.
Война России с Японией стала первым большим военным конфликтом двадцатого столетия, в котором в ожесточенной схватке столкнулись две огромные армии, оснащенные лучшим на то время оружием. Отныне победа определялась не столько личной храбростью солдат и численным превосходством одной армии над другой, сколько технической оснащенностью войск, обеспечением современными средствами ведения боевых действий, успешной работой тыловых служб, эффективностью разведки и контрразведки – другими словами, отлаженной и четкой работой всех структур сложнейшего механизма, отвечающих за военную безопасность государства. Несмотря на массовый героизм и стойкость русских войск, с самого начала войны их преследовали неудачи.
Сражение под Мукденом, длившееся с 6 по 25 февраля 1905 года, из-за ошибок главнокомандующего генерала Куропаткина закончилось поражением русских войск. Будущий лейб-медик Николая II и Александры Федоровны, доктор Евгений Сергеевич Боткин, находившийся в рядах действующей армии, писал жене: «Сейчас прочел все последние телеграммы о падении Мукдена и об ужасном отступлении нашем к Тельину. Не могу передать тебе своих ощущений... Просто стон, громкий стон вырвался у меня из груди, и отчаяние охватывает меня. Нет, решительно чего-то нам не хватает, чего-то у нас недостает: у японцев, оказывается, и планы лучше, и силы больше, и стойкость - тоже. Отчаяние и безнадежность охватывают душу. Что-то будет у нас в России... Бедная, бедная родина!»
Не исчерпав всех ресурсов для обороны, генерал Стессель сдал Порт-Артур. Но самой серьезной потерей стала гибель русского флота в Цусимском сражении. Боевой поход русской эскадры адмирала З.П. Рожественского из Кронштадта до Цусимского пролива Желтого моря является беспрецедентным в истории морского дела. Вступив на исходе маршрута в неравный бой с японской армадой, русские моряки сражались до последней возможности. Нет сомнений, что в случае подобного похода японской эскадры в Балтийское море ее также неизбежно ожидала гибель.
Когда в Петербург пришло известие о поражении под Цусимой, великая княгиня Ольга Александровна находилась в кабинете Николая II. Она вспоминала: «Он стал пепельно-бледным, задрожал и схватился за стул, чтобы не упасть. Алики не выдержала и зарыдала. В тот день весь дворец погрузился в траур».
В письме к брату Эрнсту императрица Александра Федоровна пишет: «Мы сделали все, чтобы предотвратить эту войну, но, видимо, так должно было быть, - и она полезна для нашей страны: она облагораживает людей».
Как бывало почти во всех суждениях императрицы Александры Федоровны о России и русских, она жестоко ошибалась. Война - не институт благородных девиц. Любая война лишь убивает, калечит души; и у любого человека на войне - от солдата до генерала - есть только одна мечта: дожить до дня, когда бойня закончится, когда он, наконец, сможет вернуться домой. «Это господская война, - говорят, будто, солдаты, - писал доктор Е.С. Боткин. - Различные сектантские и политические агитаторы тоже посеяли свое семя. Наконец, и огромный процент запасных в войсках является большим злом. Все эти люди, отставшие от своего дела, часто уже пожилые и болезненные, окончательно осевшие на земле или занимающиеся каким-нибудь промыслом, привыкшие к покойной семейной жизни и постоянно, разумеется, о ней мечтающие».
* * *
Это была не первая в истории России война, в которой русским армиям не удалось разгромить противника. Но исторические стереотипы чрезвычайно живучи: с заслуженной гордостью вспоминают оборону Севастополя в 1855 году, матроса Кошку и адмирала Нахимова, хотя и тогда, несмотря на доблесть русских солдат и офицеров, процветали казнокрадство, формализм и глупость. Крымская война оказалась проиграна, черноморский флот затоплен, Севастополь сдан противнику, а условия мира на долгие годы поставили Россию в унизительное положение. Но Крымская война осталась героической страницей отечественной истории, в то время как русско-японская война, по мнению советских историков, стала результатом «бессмысленных авантюр правительства Николая II на Дальнем Востоке». До сих пор чаще принято говорить о просчетах русского командования во время той войны, чем о стойкости и героизме офицеров и солдат. Мужество защитников Порт-Артура, моряков эскадры адмирала Рожественского осталось в забвении. Не следует забывать, что за время военного конфликта на Дальнем Востоке потери японской армии (86 тыс. человек погибших) значительно превышали потери наших войск (50 тыс. человек).
Связанный с Россией одноколейной Транссибирской магистралью, Дальний Восток не обладал резервами для проведения длительной военной кампании. Оторванность арены военных действий от метрополии, сложности транспортировки и снабжения войск всем необходимым, внезапность нанесения первого удара позволили Японии, пользовавшейся военно-технической и финансовой поддержкой Англии и США, добиться значительных успехов.
Но война не была проиграна - скорее можно говорить о патовой ситуация: Япония не могла победить Россию на суше, а Россия не могла одержать победу над островным государством без мощного флота. В мае 1905 года Николай II согласился на предложение американского президента Теодора Рузвельта о дипломатическом посредничестве между противниками. Главой русской дипломатической делегации Николай II назначил С. Ю. Витте.
На переговорах в Портсмуте был заключен почетной мир, согласно которому Россия лишь уступала Японии арендные права на территории в Южной Маньчжурии, половину «острова каторжников» Сахалина и признавала Корею сферой японских интересов.
За блестяще выигранное дипломатическое сражение в Портсмуте. С. Ю. Витте получил графскую корону на герб. Правда, петербургские острословы немедленно наградили его другим титулом - граф Витте-Полусахалинский.
Неудачная война и щедрые субсидии зарубежных разведок придали импульс радикальным революционным партиям, не замедлившим выбраться из глубокого подполья, куда их безжалостно загнал Александр III. Правительству бросил вызов враг значительно более опасный, чем японские самураи. Политический террор вновь становится привычным методом революционной борьбы: убивают губернаторов, министров, простых жандармов. 15 июля 1904 года взрывом бомбы был убит министр внутренних дел В.К. Плеве. Вместе с министром от бомбы террориста были убиты и ранены одиннадцать ни в чем не повинных человек, в том числе трехлетняя девочка.
* * *
Среди самых разных людей, использовавших в своих целях создавшуюся политическую ситуацию, оказался и священник церкви в знаменитой столичной тюрьме Кресты Георгий Аполлонович Гапон, недавно закончивший Санкт-Петербургскую Духовную академию.
Под черной рясой священника билось тщеславное сердце. Летом 1903 года Гапон возглавил один из рабочих кружков в Петербурге. Инициатива создания легальных рабочих объединений принадлежала начальнику Особого отдела Департамента полиции С. В. Зубатову. По замыслу Зубатова, такие массовые рабочие организации, отстаивающие социально-экономические интересы трудящихся и стоящие на твердой православно-монархической платформе, должны были отвлечь горячие головы пролетариев от революционной пропаганды. Именно такой кружок, под названием «Собрание русских фабрично-заводских рабочих», Г. Гапон зарегистрировал 15 февраля 1904 года в Министерстве внутренних дел.
Красноречивый оратор, пламенный проповедник скоро стал популярной фигурой среди петербургской бедноты. Особенно любили Гапона прачки и работницы фабрик, недавно перебравшиеся на заработки в столицу из провинции.
В кратчайшие сроки Гапону удалось превратить скромный по численности кружок его в крупнейшую рабочую организацию в Петербурге, насчитывавшую к осени 1904 года около десяти тысяч человек. По мере роста авторитета «Собрания русских фабрично-заводских рабочих», Гапон стремился все дальше уйти от опеки властей.
Несмотря на прямое покровительство столичного градоначальника генерала И.А. Фуллона, оказанное им Гапону, церковные иерархи с самого начала с недоверием относились к излишне политизированному священнику. Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний (Вадковский) категорически запретил ему заниматься деятельностью «несовместимой с духовным званием», но Гапон проигнорировал предписание духовного начальства.
3 января 1905 года забастовали рабочие Путиловского завода, их поддержали другие заводы, а уже через два дня бастовали почти все крупные фабрики и заводы столицы. Среди бастовавших рабочих все чаще стали появляться эсеры и большевики, стремившиеся придать экономической стачке политическую окраску. Напряжение в столице росло. Гапон решил, что пробил его час. Амбициозный священник в мечтах уже видел себя признанным всенародным вожаком, вершашим судьбы России. Гапон решает, что время проповедей миновало, необходимо перейти к решительным акциям. Он призывает рабочих выйти на манифестацию у Зимнего дворца, во время которой обязуется передать самому царю прошение от имени всей петербургской бедноты. «Повели и поклянись исполнить наши требования, а не повелишь - мы умрем здесь на этой площади, перед твоим дворцом», - призывы из гапоновской петиции разносили по городу приверженцы политизированного батюшки. Однако мало кто из рабочих мог знать, что наряду с чисто экономическими требованиями в тексте содержались заведомо неприемлемые политические требования.
Гапону до последнего момента удавалось успешно морочить головы своим покровителям в Департаменте полиции. «И в Департаменте, и в градоначальстве все были растеряны, - утверждал генерал-майор Корпуса жандармов А.В. Герасимов, руководивший политической полицией в 1906 - 1908 годах. – Гапона считали своим, а потому вначале не придали забастовке большого значения. Когда потом спохватились, было уже поздно…
…Для власти было два прямых пути: или попытаться раздавить движение, арестовав его вождей и ясно объявив всем, что шествие будет разогнано силой; или убедить царя выйти к рабочей депутации для того, чтобы попытаться по-мирному успокоить движение. Власть не пошла этими путями».
Произошедший 6 января 1905 года инцидент вообще отодвинул для властей проблемы с политизированным попом на второй план. Драматический эпизод, случившийся на Крещение, едва не изменил весь ход отечественной истории. «Государь с блестящей свитой, предшествуемый духовенством и митрополитом, вышел из Зимнего дворца и отправился к беседке, устроенной на Неве, где происходило водосвятие, - писал генерал А.А. Мосолов. - Началась торжественная служба, и был дан с Петропавловской крепости обычный салют орудийными выстрелами. Во время салюта неожиданно для всех упали - как на павильон, так и на фасад Зимнего Дворца - крупные картечные пули. В беседке было насчитано около 5 пуль, из коих одна упала совсем рядом с государем. Ни император и никто другой из свиты не дрогнули... Только пред самым уходом я и еще несколько лиц свиты подняли с пола павильона по одной пуле. Крестный ход возвратился, и, проходя мимо Николаевского зала, мы увидали несколько разбитых оконных стекол. Кто-то из начальствующих лиц Петербургского округа подошел к государю и объяснил, что в дуле одного из орудий оказался забытый картечный снаряд. Государь молча прошел дальше... Конечно, никто не верил, что это случайность, все были уверены, что это покушение на государя, исходящее из среды войск».
Император был склонен рассматривать случившееся как досадное недоразумение, и после водосвятия отбыл на прием иностранных дипломатических представителей в Зимний дворец. Однако близкие во главе с великим князем Владимиром Александровичем настояли, чтобы император с семьей до выяснения всех обстоятельств дела уехал в Царское Село.
В Департаменте полиции работали трезвомыслящие и опытные люди, которые сразу предположили, что совершено новое покушение на императора и его семью. Всерьез рассматривалась версия о существовании в столичном гарнизоне тайной террористической организации, тесно связанной с Гапоном.
Главнокомандующий столичным гарнизоном и гвардией великий князь Владимир Александрович также не исключал подобной возможности. Реально оценивая риск вооруженного восстания или возникновения массовых беспорядков, подобных ходынским, он решил любой ценой предотвратить катастрофу. В то же время великий князь всячески стремился вывести государя из-под огня критики, сделать его, хотя бы на время, вне политики, необходимости нести ответственность за жесткие меры, которые могли потребоваться в критический момент. Именно по этим причинам он настаивал на том, чтобы Николай II неотлучно находился в Царском Селе.
Вечером 6 января по указанию Владимира Александровича войска Санкт-Петербургского военного округа были приведены в повышенную боевую готовность. Фабрики и заводы охранялись дополнительными караулами, на перекрестках были выставлены артиллерийские орудия с боевыми расчетами, солдаты всю ночь не покидали улиц и площадей, греясь у костров, разведенных на мостовых. Однако ни о каком применении силы по отношению к рабочим речи не шло. По словам С. Ю. Витте, все меры по противодействию массовым выступлениям рабочих сводились к тому, чтобы «эти толпы рабочих не допускать далее известных пределов, находящихся близ Дворцовой площади. Таким образом, демонстрация рабочих допускалась вплоть до самой площади, но на нее вступать рабочим не дозволялось».
Накануне манифестации Г. Гапон провел тайные переговоры с представителями эсеров. «Решено, что завтра мы идем, - заявил Гапон, - но не выставляйте ваших красных флагов, чтобы не придавать нашей демонстрации революционного характера. Если хотите, идите впереди процессии. Когда я пойду в Зимний дворец, я возьму с собою два флага, один белый, другой красный. Если Государь примет депутацию, то я возвещу об этом белым флагом, а если не примет, то красным, и тогда вы можете выкинуть свои красные флаги и поступать, как найдете лучшим…»
На вопрос Гапона, имеется ли у боевиков оружие, те заметно стушевались и попытались уйти от прямого ответа. Потом эсеры признались, что их люди вооружены револьверами, на случай конфликта с властями.
На самом деле, никаких сомнений у Г. Гапона о желании боевиков спровоцировать вооруженное столкновение с войсками не было. Позднее сам Г. Гапон на вопрос, что должно было случиться, если бы Николай II вышел к народу, ответил: «Убили бы в полминуты, полсекунды».
К вечеру 8 января в Петербурге бастовало уже более ста тысяч рабочих. Приехавший из Царского Села министр императорского двора В. Б. Фредерикс передал повеление Николая II объявить в Петербурге военное положение. Однако, на состоявщемся в тот вечер совещании у министра внутренних дел князя П. Д. Святополк-Мирского, по воспоминаниям В.Н. Коковцева, ни у кого из присутствующих «не было и мысли о том, что придется останавливать движение рабочих силой, и еще менее о том, что произойдет кровопролитие».
Заканчивался короткий январский день. Николай II, перед тем как лечь спать, записал в дневник: «Со вчерашнего дня в Петербурге забастовали все заводы и фабрики. Из окрестностей вызваны войска для усиления гарнизона. Рабочие до сих пор вели себя спокойно. Количество их определяется в 120 000 ч. Во главе рабочего союза какой-то священник-социалист Гапон…».
* * *
Несмотря на жестокий мороз, воскресным днем 9 января 1905 года в разных районах города стали собираться толпы людей, чтобы идти к царю. Около одиннадцати часов утра к Зимнему дворцу начала двигаться огромная толпа народа. Шли с песнопением, церковными хоругвями, иконами - шли как на смертный бой. Рядом с Гапоном находился известный эсер Петр Рутенберг, непрерывно отдававший через посыльных приказы своим боевикам, рассыпанным в рядах демонстрантов.
«Я подумал, что хорошо было бы придать всей демонстрации религиозный характер, и немедленно послал нескольких рабочих в ближайшую церковь за хоругвями и образами, но там отказались дать нам их. Тогда я послал 100 человек взять их силой, и через несколько минут они принесли их, - хвастался Гапон в воспоминаниях. - Затем я приказал принести из нашего отделения царский портрет, чтобы этим подчеркнуть миролюбивый и пристойный характер нашей процессии. Толпа выросла до громадных размеров... “Прямо идти к Нарвской заставе или окольными путями?” - спросили меня. “Прямо к заставе, мужайтесь, или смерть или свобода”, - крикнул я. В ответ раздалось громовое “ура”. Процессия двигалась под мощное пение “Спаси, Господи, люди Твоя”, причем, когда доходило до слов “Императору нашему Николаю Александровичу”, то представители социалистических партий неизменно заменяли их словами “спаси Георгия Аполлоновича”, а другие повторяли “смерть или свобода”. Процессия шла сплошной массой. Впереди меня шли мои два телохранителя... По сторонам толпы бежали дети..., когда процессия двинулась, полиция не только не препятствовала нам, но сама без шапок шла вместе с нами... Два полицейских офицера, также без шапок, шли впереди нас, расчищая дорогу и направляя в сторону встречавшиеся экипажи».
Никакие уговоры разойтись не действовали. Перед Зимним дворцом стояли войска. Толпа мрачно колыхалась перед шеренгой солдат. Один из офицеров приказал дать холостой залп. Толпа в панике колыхнулась и побежала, давя детей, женщин. Второй залп был дан боевыми патронами, но по команде офицеров стреляли поверх голов. Тем не менее, пострадали сотни людей. По официальным оценкам при разгоне демонстрации в давке было убито девяносто два человека и ранено более двухсот человек. Сам Г. Гапон, живой и невредимый, сумел скрыться.
Начальник Департамента полиции А.А. Лопухин излагал ход событий следующим образом: «Наэлектризованные агитацией, толпы рабочих, не поддаваясь воздействию обычных полицейских мер и атакам кавалерии, упорно стремились к Зимнему дворцу, а затем, раздраженные сопротивлением, стали нападать на воинские части. Такое положение вещей привело к необходимости принятия чрезвычайных мер для водворения порядка, и воинским частям пришлось действовать против огромных скопищ рабочих огнестрельным оружием…».
Когда о событиях в столице доложили царю, Николай пришел в ужас. «Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело!», - записал он в дневнике.
Семьям пострадавших были выплачены солидные компенсации, министр внутренних дел отправлен в отставку. Но мертвых было не вернуть, так же как уже нельзя было заставить замолчать голоса, обвинявшие во всех бедах царя и правительство, позволивших стрелять в безоружную толпу. 9 января 1905 года стало первым днем первой русской революции.
* * *
Александра сразу после событий 9 января пишет длинное письмо сестре Виктории: «Ты понимаешь, какое трудное время мы переживаем. Поистине, время тяжелых испытаний. Моему бедному Ники приходится нести тяжелый крест, но ему не на кого опереться, никто не может ему по-настоящему помочь. У него было столько неприятностей и разочарований, и все-таки он по-прежнему полон отваги и веры в Провидение. Он так много и так упорно трудится, но ему недостает настоящих людей... Плохие всегда под рукой, остальные же, из ложной скромности, держатся в тени. Мы пытаемся найти новых людей, но это сложно. На коленях молю Господа умудрить меня, чтобы я смогла помочь супругу в его тяжком труде. Ломаю голову, как найти подходящего человека, и не могу; меня охватывает чувство отчаяния. Один слишком слаб, второй слишком либерален, третий слишком ограничен и т.д. У нас есть два очень умных человека, но оба более чем опасны и не лояльны. Больше всего вреда от министра внутренних дел - он объявил о грандиозных планах, не подготовив почву. Это все равно, что натянуть туго поводья лошади, а затем внезапно выпустить их из рук. Лошадь спотыкается, падает, и становится гораздо труднее поднять ее, потому что она успела увлечь за собой в канаву и других лошадей. Реформы можно претворять очень постепенно, с величайшей осторожностью и предвидением результатов. Теперь мы галопом мчимся вперед и не можем вернуться к прежней поступи. Все эти беспорядки - результат непростительного легкомыслия министра; он не верит тому, что твердит ему Ники, не соглашается с его точкой зрения. Дела плохи, и ужасно непатриотично соваться со своими революционными идеями, в то время когда идет война. Бедные рабочие, которых совершенно ввели в заблуждение, тяжело пострадали, а организаторы беспорядков, как всегда, спрятались за их спины. Не верь всем тем ужасам, о которых пишут в иностранных газетах. От их рассказов волосы встают дыбом, но все это бесстыдная ложь. Да, войскам, к сожалению, пришлось стрелять. Толпе неоднократно было велено разойтись, и сказано, что Ники нет в столице (поскольку зимой мы живем в Царском Селе) и что войска будут вынуждены стрелять, но толпа не захотела повиноваться, и пролилась кровь. Всего убито 92 человека, 200 - 300 человек ранено. Это ужасно, но иначе толпа выросла бы до гигантских размеров и погибла бы тысяча. Цифры погибших раздуваются, распространяясь по стране. В петиции содержалось всего два требования самих рабочих, остальное же просто ужасно: отделение церкви от государства и т.д. и т.п. Если была бы спокойно направлена небольшая депутация, изложившая требования рабочих по улучшению их жизни, все было бы иначе. Узнав о содержании петиции, многие рабочие пришли в ужас и обратились с просьбой позволить им продолжать работать под защитой войск.
Петербург порочный город, в нем нет ничего русского. Русский народ искренне предан своему монарху, а революционеры, прикрываясь его именем, настраивают его против помещиков и т.д., не знаю, каким образом. Как бы мне хотелось быть мудрее и оказаться полезной своему супругу. Я люблю мою новую родину. Она так молода, сильна, в ней столько хорошего, только люди неуравновешенны и похожи на больших детей. Бедный Ники, как же трудно ему приходится. Если бы его отец виделся с большим количеством людей и сплотил их вокруг себя, мы смогли бы назначить их на нужные должности; теперь же у нас в распоряжении или слишком старые, или слишком незрелые люди, а выбрать не из кого».
Просто поразительно, насколько надо не понимать ситуацию в стране, в Петербурге, чтобы сочинить в такое время такое письмо. Причем принадлежит оно не перу иностранной гувернантки из богатого дома, сетующей на плохих русских, а написано рукой русской императрицы Александры Федоровны, к великому несчастью для России и самой себя, так и оставшейся по духу и мыслям дармштадтской принцессой.
В этом письме есть и типично немецкое презрительное отношение к русским - большим детям, которые пренебрежительно сравниваются с лошадью, запутавшейся в поводьях. Здесь и попытка перенести германское понимание патриотизма на русскую почву: «Все для фатерланда!» И поражающий вопиющей глупостью, граничащей с цинизмом, пассаж о необходимости расстрелять 92 человека, чтобы спасти тысячу.
Эти жестокие, недостойные слова женщины, которая носила корону русской царицы, не только обнаруживали полное непонимание сути происходившего в стране, но и предопределили те страшные несчастья, на которые ее обречет судьба. И первое горе она испытает уже спустя три недели после Кровавого воскресенья.
* * *
В три часа дня 4 февраля 1905 года в московском Кремле, недалеко от Никольских ворот, раздался взрыв. Бомба, брошенная эсером-террористом И. Каляевым, разнесла карету, в которой выезжал великий князь Сергей Александрович.
Репортер подробно описал место происшествия сразу после покушения: «На месте казни лежала бесформенная куча, вышиной в вершков десять, состоящая из мелких частей кареты, одежды и изуродованного тела. Публика, человек тридцать, сбежавшиеся первыми, осматривала следы разрушения, некоторые пробовали высвободить из-под обломков труп. Зрелище было подавляющее. Головы не оказалось; из других частей можно было разобрать только руку и часть ноги. В это время выскочила Елизавета Федоровна в меховой ротонде, но без шляпы, и бросилась к бесформенной куче. Все стояли в шапках. Княгиня это заметила. Она бросалась от одного к другому и кричала: “Как вам не стыдно, что вы здесь смотрите, уходите отсюда”».
Она собирала останки того, кто еще полчаса назад был ее мужем, стремясь укрыть их от нескромных глаз любопытствующей толпы. Потом, рассказывая сестре об этих страшных минутах, она говорила, что ею двигала лишь одна мысль, молотом стучавшая в голове: “Скорее, скорее - Сергей так ненавидел беспорядок.”».
В продолжение пяти дней княгиня не выходила из церкви, пытаясь найти утешение в молитвах. Накануне похорон она едет в тюрьму, где находился чудом оставшийся в живых после страшного взрыва убийца ее мужа.
«Мы смотрели друг на друга, - писал из заключения ожидавший смертной казни Каляев, - не скрою, с некоторым мистическим чувством, как двое смертных, которые остались в живых. Я - случайно, она - по воле организации, по моей воле, так как организация и я обдуманно стремились избежать излишнего кровопролития...
- Я прошу вас, возьмите от меня на память иконку. Я буду молиться за вас.
И я взял иконку. Это было для меня символом признания с ее стороны моей победы, символом ее благодарности судьбе за сохранение ее жизни и покаяния ее совести за преступления великого князя».
Выходя из камеры, Елизавета Федоровна призналась, сопровождавшему ее начальнику тюрьмы: «Моя попытка оказалась безрезультатной, хотя, кто знает, возможно, что в последнюю минуту он осознает свой грех и раскается в нем».
Великая княгиня написала письмо Николаю II с просьбой о помиловании Каляева. Впрочем, сам осужденный был против изменения приговора, полагая, что его смерть будет полезнее для революции, чем даже сам факт убийства великого князя.
Февральская трагедия стала переломным моментом в жизни Елизаветы Федоровны. После долгого траура она принимает решение посвятить себя страждущим и обездоленным. В Москве, на Большой Ордынке, великая княгиня основывает Марфо-Мариинскую обитель, названную в честь двух сестер, символизирующих христианскую любовь и милосердие. Скоро об обители заговорили не только в Первопрестольной, но и далеко за ее окраинами. Работать и консультировать здесь почитали за честь лучшие московские врачи. Среди молодых женщин, ставших сестрами милосердия, были княгини и крестьянки, представительницы самых разных слоев общества. Обитель обеспечивала бесплатным лечением, питанием и призрением самых обездоленных. За один только 1913 год амбулаторию посетили почти одиннадцать тысяч больных. Ежедневно в столовой питалось более 300 стариков и детей, нашедших здесь заботу и внимание. С началом мировой войны часть сестер отправляется в военные госпитали на фронт, а сама великая княгиня организует Комитет по оказанию благотворительной помощи солдатским семьям.
Спустя две недели после гибели великого князя Сергея, в Петербурге раздался взрыв в номере гостиницы «Бристоль», снятом неким иностранным подданным Артуром Генри Мюр Мак-Куллоном. Следствие быстро установило, что под экзотическим псевдонимом скрывался член боевой организации эсеров двадцатичетырехлетний Максимилиан Швейцер. Террорист погиб, изготовляя бомбу, предназначенную для очередного преступления. По планам боевиков, покушение должно было произойти через три дня, в годовщину убийства Александра II, в Петропавловском соборе во время торжественной панихиды по убиенному государю, на которой всегда присутствовала вся императорская фамилия и высшие столичные чины. Жертвами боевиков должна была стать вся царская семья, включая и детей.
* * *
Все лето прошло в массовых забастовках рабочих, глухо роптало крестьянство. Агитаторы и террористы продолжали раскручивать механизм революции. Существовало два пути, которые могли способствовать выведению страны из глубочайшего политического кризиса: военная диктатура, подразумевавшая соответствующие карательные меры, либо путь демократических преобразований, принятие либеральной конституции, созыв народных представителей - Государственную Думу. За введение диктатуры стояло большинство великих князей и обе императрицы. Великий князь Владимир Александрович еще в декабре 1904 года открыто обвинял министра внутренних дел Святополк-Мирского «в слабости и попустительстве», говорил «о разнузданности печати, о заявлениях и требованиях, о невозможности конституции, равносильной разложению России». Упомянул великий князь и о «трудности характера государя, что на все молчит, и что молчание различно понимается и истолковывается, и, в общем, сумбур…».
Более популярной была либеральная точка зрения на дальнейшую перспективу развития политических событий в России, которую отстаивал С.Ю. Витте. Его поддержал великий князь Николай Николаевич, угрожавший застрелиться прямо в кабинете императора, если тот не подпишет манифест о политических свободах.
Позиция самого Николая II заключалась в его словах, сказанных князю Святополк-Мирскому: «Я храню самодержавие не для собственного удовольствия, а потому, что убежден - оно необходимо России. Что касается меня лично, я бы охотно отказался от него». Николай выбрал компромиссный вариант: в пять часов дня 17 октября 1905 года он подписал исторический манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», содержавший обещания созыва законодательной Государственной Думы, гарантий свободы слова, собраний, совести, союзов.
Но на душе у государя было неспокойно: «После такого дня голова сделалась тяжелою и мысли стали путаться. Господи, помоги нам, спаси и умири Россию!»
Он надеялся на чудо, полагая, что манифест сможет умирить Россию, уже почувствовавшую запах пожарищ, отведавшую преступную сладость бунтарства. Даже дата подписания царского манифеста - 17 октября, наводила на мысль о чуде, которое уже однажды произошло в этот день в 1888 году под Борками. Тогда императорский поезд потерпел катастрофу, но вся семья Александра III осталась цела. Царь поддерживал рухнувший потолок вагона, ожидая пока жена и дети выберутся из него. Спасение в Борках было приписано чуду. По всей России служили благодарственные молебны, на месте железнодорожной аварии заложили храм. Но чудо на Руси чаще всего соседствует с большой бедой...
В момент катастрофы Александр III - огромный, могучий человек, получил сильнейший удар в область почек, так что серебряный портсигар, находившийся в кармане, оказался расплющенным. По мнению медиков, именно эта травма стала одной из причин смертельной болезни Александра III.
Пьер Жильяр оставил психологический набросок, рисующий состояние духа Александры Федоровны в октябрьские дни 1905 года: «Я сохранил воспоминание об одном уроке, который имел место за день или два до провозглашения октябрьского манифеста 1905 года, который разрешал созыв Государственной Думы. Императрица в тот день села в кресло около окна и сразу показалась мне рассеянной и слишком озабоченной, независимо от нее самой, ее фигура выражала душевное волнение. Она делала усилия, чтобы сосредоточить на нас душевное внимание, но скоро впадала в грустную задумчивость или совершенно уходила в себя. Ее работа лежала на коленях; она сидела, скрестив руки, а взгляд ее, как бы ушедший в себя самое, следовал за ее мыслями, равнодушный к окружающей обстановке... Когда час урока окончился, я, как обыкновенно, закрыл книгу и ожидал, что императрица поднимется и, попрощавшись, отпустит меня. Однако на сей раз, несмотря на тишину, которая свидетельствовала об окончании наших занятий, она была погружена в размышления и оставалась совершенно неподвижной. Проходили минуты, дети беспокоились, я вновь открыл книгу и продолжил свое чтение. Только про прошествии четверти часа одна из великих княжон, приблизившись к своей матери, напомнила ей об окончании урока».
Манифест 17 октября 1905 года лишь раздразнил аппетиты недовольных режимом и обидел приверженцев традиционных монархических убеждений. Революционная ржа продолжала разъедать общество. Бастовали железные дороги, перестали выходить многие газеты, в начале декабря в Москве вспыхнуло вооруженное восстание.
И тогда в ход пошел второй вариант «умирения России»: для подавления московского мятежа были привлечены гвардейские и казачьи части, не слишком церемонившиеся с восставшими. Твердость властей позволила в кратчайшие сроки навести долгожданный порядок. К началу нового 1906 года с революцией в России в целом было покончено. Обыватель, истомленный войной, беспорядками мог, наконец, вздохнуть с облегчением, забыв об ужасах русского бунта. До февраля 1917 года оставалось жить еще немало времени...
НАСЛЕДНИК
Рождения сына у царской четы ждали и боялись, ведь его появление на свет вносило важные перемены в большую политику, разрывая сложную цепь интриг, надежд и притязаний, связанных с престолонаследием.
Каждую беременность Александра ждала сына, и каждый раз рождение дочери повергало ее в отчаяние. Конечно, как мать она любила своих девочек, нежно заботилась о них, но, как императрица, не могла не понимать всю шаткость династической стабильности, она мечтала о царствовании ее сына, внуков. Александра прекрасно осознавала, что стабильность и предсказуемость внутренней политики в значительной степени зависит от того, кому перейдет трон – сыну ее и Николая или достанется кому-то из великих князей.
Она истово молилась Богу о даровании ей сына, давала обеты, делала щедрые дары в храмы, обращалась за помощью к врачам и откровенным шарлатанам, но время уходило, уходили силы и здоровье, а ее заветное желание так и оставалось не исполненным. Императрице шел уже тридцать второй год, когда она решилась прибегнуть к довольно неожиданному средству.
В 1903 году Святейший Синод принял решение о канонизации старца Серафима, умершего в Саровской обители в 1833 году. Несмотря на противодействие многих иерархов и даже самого обер-прокурора Синода К.П. Победоносцева, считавших, что убедительных данных за причисление его к лику святых не существует, вопрос о канонизации по настойчивому желанию императрицы был решен положительно, и церемония была назначена на середину июля 1903 года.
17 июля императорский поезд прибыл в Арзамас, где для царского поезда была устроена специальная платформа. Там царскую семью и свиту ждали экипажи, запряженные четверками лошадей. Через перелески и поля, длинная вереница открытых колясок направилась в Саров, за сто верст от железной дороги. Дул легкий ветерок, в воздухе стоял волшебный аромат летнего дня, и Александра, едва ли не впервые оказавшаяся в эту пору в самом сердце России, чувствовала себя счастливой. Она оставила привычную холодность и весело переговаривалась со спутниками, ее переполняло ощущение близкого чуда. На всем протяжении маршрута собрались тысячи окрестных крестьян и приехавших паломников, приветствовавшие царя и царицу восторженными криками и пением гимна. Даже самые скромные подсчеты свидетельствовали о 150 тысячах паломников, другие источники увеличивали эту цифру вдвое. «Было отрадно видеть эту массу крестьян в деревенских нарядах, с бесхитростным восторгом встречавших своего “царя-батюшку”, - писал, сопровождавший государя в поездке в Саров генерал А.А. Мосолов. – Остановок для принятия хлеба-соли было немало. Император, довольный зрелищем своего, по-видимому, счастливого, его приветствовавшего народа, все время отрывисто, всегда удачно отвечал на возгласы народа. Сама государыня, обычно холодная, также, видимо, старалась выказать толпе свое расположение». Несмотря на усталость, при приближении очередной депутации крестьян Александра выходила из коляски, вместе с Николаем слушала приветственные слова, принимала традиционный хлеб-соль.
Прибытие царствующего монарха в Саров прошло торжественно под колокольный звон и духовное песнопение. Серебряную раку с мощами Серафима три раза обнесли вокруг Успенского собора. Обряд канонизации длился четыре часа, но всю долгую церковную службу Александра Федоровна ни разу не присела.
После прославления чудотворца, поздно вечером, императрица окунулась в святой источник, загадав свое самое заветное желание. И чудотворец Серафим услышал ее мольбу...
* * *
Маленький цесаревич родился в пятницу 30 июля 1904 года в Петергофе. Часы в кабинете Николая II показывали час с четвертью пополудни, когда лейб-акушер Дмитрий Отт поздравил взволнованного отца: «Ваше Величество, сын - настоящий богатырь: вес 4660 грамм и рост 58 сантиметров».
Почерк Николая в дневнике в этот день был чуть неровен от волнений и счастья: «Незабвенный великий для нас день, в который так явно посетила нас милость Божья. В 1 1/4 дня у Аликс родился сын, которого при молитве нарекли Алексеем. Все произошло замечательно скоро - для меня, по крайней мере. Утром побывал, как всегда, у Мама, затем принял доклад Коковцова и раненного при Вафангоу артиллерийского офицера Клепикова и пошел к Аликс, чтобы завтракать. Она уже была наверху, и полчаса спустя произошло это счастливое событие. Нет слов, чтобы уметь достаточно благодарить Бога за ниспосланное Им утешение в эту годину трудных испытаний!
Дорогая Аликс чувствовала себя очень хорошо. Мама приехала в 2 часа и долго просидела со мною, до первого свидания с новым внуком. В 5 час. поехал к молебну с детьми, к которому собралось все семейство. Писал массу телеграмм. Миша приехал из лагеря; он уверяет, что подал в “отставку”. Обедал в спальне».
11 августа состоялось крещение новорожденного. Торжественная процессия проследовала в Большой Петергофский дворец. Парадную золоченую карету, в которой везли Алексея, сопровождал конвой кавалергардов в парадных мундирах и блестящих на солнце касках с орлами. В дворцовую церковь мальчика на руках внесла светлейшая княгиня М.М. Голицына. Чтобы не поскользнуться на мраморном полу и не уронить царственное дитя, почтенная дама приказала приклеить к подошвам своих туфель кусочки материи. Крестины состоялись в 11 часов утра. Рядом с купелью стояли старшие сестры новорожденного - Ольга и Татьяна. «Заочными» крестными отцами цесаревича стали короли Англии, Дании, кайзер Вильгельм II, а главными восприемниками - императрица Мария Федоровна и великий князь Алексей Александрович.
У многих окружающих вызвало удивление имя, которым нарекли новорожденного – старших сыновей в царской семье уже несколько поколений традиционно называли Александрами или Николаями. Кто-то вспоминал сына Петра I, у некоторых исторические экскурсы уходили во времена царя Алексея Михайловича, известного под именем Тишайшего. Когда об этом сказали Николаю, он на мгновение задумался, а потом промолвил: «Да, вы правы; я же со своей стороны желаю лишь одного, это - чтобы наследник дал России в лице своего сына второго Петра Великого».
Любопытно, что ни на себя, ни на своего сына Николай примерять кафтан царя-диктатора и реформатора не пожелал... Впрочем, вся эта суета, интриги, большая политика совершенно не волновали маленького царевича, который рос, сосал материнское молоко и ничего не мог знать о будущем, ожидавшим его за порогом детской комнаты.
* * *
Но словно печать несчастья отметила Алексея с первых дней жизни: вместе с генами английского королевского дома мальчик унаследовал тяжелую, по тем временам практически неизлечимую болезнь крови - гемофилию. Этой болезнью страдал сын королевы Виктории Леопольд, несколько ее внуков и правнуков. Гемофилия стала причиной смерти двух племянников Александры Федоровны и ее брата Фритти. Кроме цесаревича Алексея, гемофилией страдали двое из трех сыновей испанского короля Альфонса XIII, также женатого на внучке Виктории. Эта болезнь стала причиной смерти сына принца Генриха Прусского и его супруги принцессы Ирэн, родной сестры Александры Федоровны.
Гемофилия была известна еще в глубокой древности. В Древнем Египте женщине не разрешалось рожать второй раз, если ее первый сын умирал от кровотечения, вызванного незначительной ранкой. Талмуд запрещал делать обрезание в семье, где два предыдущих мальчика погибали при этой процедуре от кровотечения.
Болеют гемофилией только мужчины, а женщины лишь являются переносчиками патологического гена в следующие поколения. По-видимому, генная мутация произошла у королевы Виктории, и болезнь, переданная по женской линии ее дочерьми, сделала несчастной не одну королевскую фамилию Европы.
По мнению Э. Гереш, ссылающуюся на исследования английских генетиков, появление болезни у английской королевы Виктории произошло «из-за внебрачной связи ее матери с партнером, имевшим дегенеративные гены». В качестве доказательства этой версии приводятся документальные свидетельства современников и внешнее сходство Виктории с ее возможным отцом.
Если бы у Александры Федоровны родился еще один сын, то по законам генетики, он вполне мог быть здоровым ребенком, зато у дочерей императрицы кто-то из сыновей или внуков непременно родился с ущербной хромосомой.
Диагностика этого недуга, как правило, не вызывает затруднений у опытных врачей. Наиболее характерными симптомами гемофилии наряду с кровотечениями являются кровоизлияния в крупные суставы, сопровождающиеся сильнейшими болями, лихорадкой, невозможностью самостоятельно двигаться.
Попав внутрь сустава, кровь разрушает кости и хрящи. Меняется структура костной ткани, суставы становятся негнущимися, деформированными. Из-за повторяющихся кровоизлияний в суставы и кости у больных развиваются тяжелые артрозы, остеопороз костей, контрактуры, атрофии мышц конечностей, что делает их полными инвалидами, вынужденными пользоваться костылями, а то и полностью обездвиженными. Кровоизлияния нередко вызывают сдавление нервных стволов, крупных сосудов и внутренних органов, причиняющие сильнейшие боли и нарушение функций организма. Возможны повторяющиеся сильные носовые кровотечения, большая кровопотеря после удаления зубов. Подчас небольшой порез или неглубокая рана способны привести к фатальному исходу.
* * *
Уже 8 сентября в дневнике Николая появляется тревожная запись: «В 11 час. поехал к обедне с детьми. Завтракали одни. Аликс и я были очень обеспокоены кровотечением у маленького Алексея, которое продолжалось с перерывами до вечера из пуповины. Пришлось выписать Коровина и хирурга Федорова; около 7 час. они наложили повязку. Маленький был удивительно спокоен и весел! Как тяжело переживать такие минуты беспокойства!»
Николай и Александра сразу поняли, что в дом вошла беда. Первое время болезнь старались скрыть, разговоры о здоровье наследника даже среди близких велись вполголоса, но скоро тайна просочилась за стены царского дворца. Существовало несколько причин для такого, казалось бы, необъяснимого молчания. Во-первых, родители считали, что болезнь сына - это семейное горе, о котором не должны судачить посторонние. Кроме того, отсутствие публичных сообщений служило государственным интересам: признание того, что долгожданный наследник престола страдает заболеванием с непредсказуемым исходом, могло привести к серьезным политическим проблемам. Для матери же сознание того, что она явилась причиной страданий сына, стало тяжелой психической травмой. Каждый день борьбы за жизнь Алексея отнимал у нее душевные силы. Она преждевременно постарела и стала выглядеть намного старше мужа. Многочисленные фотографии из семейных альбомов хорошо иллюстрируют эту метаморфозу. На ранних фотографиях - Аликс - красивая молодая девушка; несколько лет спустя - они с Николаем и дочерьми, и вот, фотографии Александры Федоровны, относящиеся к 1910 - 1913 годам, - уставшая, больная женщина, с утомленным, недоверчивым взглядом.
Попытка скрыть истинное положение дел обернулась грязными домыслами, до которых всегда падка толпа. Говорили, что Алексей - умственно отсталый, эпилептик, жертва взрыва анархической бомбы. На самом деле Алексей был способный мальчик, с живым, очень острым умом и внимательным взглядом на жизнь. Надо отметить, что в воспитании наследника престола, формировании его характера и привычек большую роль сыграли простые, подчас малограмотные люди: боцман Андрей Деревенько, матрос Климентий Нагорный, кормилица мальчика Мария Вишнякова. Пожалуй, только в Измайловском дворце среди окружения будущего Петра Великого было такое количество людей из народа, участвующих в воспитании будущего царя.
Но самыми близкими, дорогими людьми для Алексея, конечно, всегда оставались родители и сестры. Его письма к отцу, матери, сестрам откровенны и по-детски наивны. В них живо ощущается домашняя, заботливая атмосфера, окружавшая царевича. Это видно во всем, начиная с обращения сестер к брату: «Душка маленький Алексей». В семье вообще любили уменьшительные имена, Алексею повезло больше всех. Отец в дневнике называл сына «наше маленькое сокровище», мать звала еще нежнее: Бэби, Агунюшка, Солнечный лучик.
В одном из писем Алексей писал отцу: «Душка мой Папа. Вчера мы устроили в саду пикник: развели два костра, на одном из них пекли картошку, сели за стол и все съели. Было очень весело и тепло у костра. Если будет хорошая погода, то будем делать это часто. Кланяйся всем и приезжай скорей. Крепко целую тебя. Любящий тебя Алексей, шалун». Эта приписка «шалун» была у них своего рода паролем. Он менялся в каждом письме. Алексей из «шалуна» превращался в «непокорного» или «невозможного», он был «непоправимым» и «упорным». Детская игра сына с отцом, которую потом вспоминают всю жизнь.
Николай стремился как можно чаще выводить Алексея на большие мероприятия, парады, показывать его народу. Когда цесаревич не мог ходить, его нес на руках один из его огромных «дядек» - боцман Деревенько или матрос Нагорный.
Генерал П. П. Краснов вспоминал о первой встрече Алексея с лейб-гвардии Атаманским полком, шефом которого цесаревич, состоял с момента своего рождения. «Государь взял престолонаследника за руку и медленно обходил с ним строй казаков. Я стоял на фланге и видел, как покачивались шашки в руках 1-й и 2-й сотни. Сердце сжалось. “Вы что, устали? Возьмите себя в руки!” - прошипел я. Подойдя к флангу моей сотни, государь поприветствовал ее. Я последовал за императором, глядя казакам в глаза, чтобы быть уверенным, что, по крайней мере, моя сотня стоит смирно и ни одна сабля не дрогнет. Когда же перед государем склонился серебряный штандарт с черным двуглавым орлом, я заметил на глазах мужественного бородатого вахмистра слезы. И чем дальше шел государь с наследником, тем больше было взволнованных лиц; в грубых мозолистых казацких руках дрожали шашки - прекратить это я не мог, да и не хотел».
Цесаревич прекрасно чувствовал нюансы придворного этикета и при случае мог преподать урок взрослым. Однажды он решил, вопреки правилам внутреннего распорядка, пройти в отцовский кабинет, где сидел, ожидая аудиенции, министр иностранных дел А. П. Извольский. Министр ограничился коротким поклоном цесаревичу. Алексей, зная свое положение и связанные с ним правила этикета, остановился перед Извольским, явно ожидая более почтительного приветствия. Министр, однако, не спешил кланяться. Тогда цесаревич серьезным тоном заявил: «Когда входит наследник русского престола, все встают!» Неприятно удивленный выходкой мальчика, министр собрался встать, но внезапно появившийся Николай, ставший невольным свидетелем этой сцены, немедленно отослал Алексея, и, извинившись за поступок сына, заметил: «С ним вам не будет так легко, как со мной. Боюсь, когда-нибудь это будет Алексей Грозный...».
Этот инцидент был всего лишь мальчишеской шалостью, гораздо чаще Алексей пребывал в добром и веселом расположении духа. Флигель-адъютант А. А. Мордвинов писал о наследнике престола: «У него было то, что мы, русские, привыкли называть “золотым сердцем”. Он легко привязывался к людям, любил их, старался всеми силами помочь, в особенности тем, кто ему казался несправедливо обижен. У него, как и у его родителей, любовь эта основывалась главным образом на жалости. Царевич Алексей Николаевич был хотя немного и ленив, но очень способный мальчик (я думаю, потому и ленив, что способен), легко все схватывал, был вдумчив и находчив не по годам».
Пьер Жильяр, ставший воспитателем наследника престола, вспоминал: «Он обладал большой живостью ума, рассуждения и большой проницательностью и касался иногда вопросов, недоступных его возрасту, что свидетельствовало о его нежной и созерцательной душе. Мне нетрудно было понять, что те, которые не должны были, подобно мне, внушать ему дисциплину, могли без всякой задней мысли легко поддаться его обаянию. В маленьком существе, капризном вначале, я открыл ребенка с действительно любящим сердцем и чувствительного к страданиям, так как он сам перенес уже много страданий...» .
По мнению флигель-адъютанта А.А. Мордвинова, цесаревич Алексей обещал стать выдающимся русским монархом.
* * *
Недуг сына предопределил образ жизни царской семьи, ее замкнутость, тревожную религиозность, постоянное ожидание беды. Алексея лечили лучшие русские врачи, но лекарства от болезни не существовало.
Для лечения Алексея использовали тяжелые металлические ортопедические приспособления, он регулярно принимал горячие грязевые ванны. Стоит ли говорить, что каждая такая процедура влекла за собой недели, а то и месяцы, постельного режима.
Отчаявшись найти спасение в медицине, родители мечтают о чуде. Таким чудом стал Григорий Распутин...
«17-го июля. Среда.
В 8 1/4 Алексея принес Деревенько к нам в спальню, и он провел почти весь день с Аликс в кровати; боль у него продолжалась до вечера с небольшими перерывами. (Накануне цесаревич во время игры ушиб локоть и началось кровоизлияние в сустав. – авт.)
В 7 час. приехал Григорий, побыл недолго с Аликс и Алексеем, поговорил со мной, дочерьми и затем уехал. Скоро после его отъезда боль в руке у Алексея стала проходить, он сам успокоился и начал засыпать...». Подобные записи часто встречаются в царском дневнике.
Осенью 1912 года царская семья находилась в охотничьем имении Спала. Охота, долгие прогулки по заповедному лесу - время летело весело и незаметно. Но однажды Алексей, прыгнув с берега в лодку, почувствовал резкую боль в паху. Врачи диагностировали быстро увеличивающуюся внутреннюю гематому. Боль была так невыносима, что ребенок, устав от крика, мог только тихо стонать, повторяя в бреду: «Боже, смилуйся надо мной». Иногда он звал мать: «Мама, помоги мне!»
Приходя в сознание, Алексей шепотом спрашивал у матери: «Когда я умру, это будет не больно, правда, мама?» Николай, не в силах сдерживать слезы, выходил из комнаты, Александра оставалась возле постели сына одна. За несколько дней она стала седой.
Николай несколько дней спустя написал Марии Федоровне о случившемся: «Милая дорогая Мама, пишу тебе с сердцем, преисполненным благодарностью Господу Богу за милость Его к нам всем, дарованную началом выздоровления бедного дорогого Алексея!
После моего последнего письма из Беловежа у него там несколько дней болела нога, как мы потом узнали, вследствие сильного и неловкого движения, сделанного им при вскакивании в лодку. Боткин тогда обнаружил у него кровоподтек и небольшую опухоль под животом у самого начала левой ноги. Так как опухоль в неделю рассосалась, и Алексей себя чувствовал хорошо по приезде сюда - я Тебе ничего не писал об этом. 2-го октября он начал жаловаться на сильную боль в том же месте, и температура у него начала подниматься с каждым днем больше. Боткин объявил, что у него случилось серьезное кровоизлияние с левой стороны и что для Алексея нужен полный покой.
Выписали сейчас же прекрасного хирурга Федорова, которого мы давно уже знаем, и который специально изучал такого рода случаи, и затем доброго Раухфуса. Кроме них, раньше еще приехал наш детский доктор Острогорский. Должен сказать, что видеть сразу столько врачей всегда невесело, но все они показали себя такими хорошими, добрыми и трогательными по отношению к Алексею, что я буду всегда с благодарностью вспоминать о них.
Дни от 6-го до 10-го октября были самые тяжелые. Несчастный маленький страдал ужасно, боли схватывали его спазмами и повторялись почти каждые четверть часа. От высокой температуры он бредил и днем и ночью, садился в постели, а от движения тотчас же начиналась боль. Спать он почти не мог, плакать тоже, только стонал и говорил "Господь, помилуй". Я с трудом оставался в комнате, но должен был сменять Аликс при нем, потому что она, понятно, уставала, проводя целые дни у его кровати. Она лучше меня выдерживала это испытание, пока Алексею было плохо, но зато теперь, когда, слава Богу, опасность миновала, она чувствует последствие пережитого, и на бедном сердце ее это сказалось...
10 октября мы решили причастить его утром, и сейчас же ему сделалось лучше, температура спала с 39,5 до 38,2, боли почти прошли, и он заснул первым спокойным сном».
Подробно описывая болезнь сына, Николай опускает только один момент, который оказался решающим не только в жизни Алексея и его родителей, но и всей России. Именно в ту ночь, когда над умирающим ребенком собирались совершить причастие, императрице пришла телеграмма от Распутина: «Маленький не умрет. Не позволяйте докторам его мучить».
Спустя несколько часов врачи констатировали улучшение состояния мальчика. Наверное, это можно назвать чудом. Иначе трудно объяснить то, что произошло в один из самых страшных моментов борьбы ребенка с болезнью. А может быть, судьба уже готовила более ужасный финал, единый для матери, отца, сына?
Но, как бы то ни было, смерть на этот раз отступила - кровотечение прекратилось. Многие очевидцы оставили описание этого случая, но никто не попытался понять чувства матери, заново обретшей ребенка. И единственный человек, который смог помочь ей, был Григорий Распутин.
На Руси испокон веков старцы и юродивые славились даром исцеления. Секреты этого искусства лежат в ныне утраченных рецептах народной медицины; идущих из язычества заговорах, рукодельных приемах деревенских костоправов. Но в основе лечения лежало непременное условие: полное подчинение больного целителю. Многие специалисты не раз пытались ответить на вопрос, насколько Распутин мог реально помочь излечить больного цесаревича. Сложно говорить о сфере, не поддающейся четкому научному контролю, когда процесс исцеления происходит на психо-эмоциональном уровне, но очевидно, что Распутин на самом деле обладал способностью облегчать страдания маленького царевича. О сильном суггестивном влиянии старца вспоминали многие свидетели. Хорошо известен случай, когда во время телефонного разговора ему удалось снять болевой приступ у цесаревича. Профессор С. П. Федоров впоследствии рассказывал: « Бывало, Распутин войдет, приблизится к больному, посмотрит на него, поплюет, и кровотечение тотчас останавливается... Как императрица могла после этого не верить Распутину?»
Сегодня, благодаря достижениям медицины, больные гемофилией могут дожить до глубокой старости, сохраняя трудоспособность и не отказывая себя в радостях жизни. Диагноз «гемофилия» не являлся фатальным и сто лет назад, и если бы не трагические события семнадцатого года, приведшие в конце концов царскую семью в подвал ипатьевского дома, кто знает, может быть, в России, наконец появился бы замечательный монарх?
ХОЗЯИН ЗЕМЛИ РУССКОЙ
Весь мир Александры Федоровны до поры до времени ограничивался дворцовыми апартаментами, каютами царских яхт и детскими комнатами, в которых играли ее дети. Огромная страна, с ее нуждами, каждодневными проблемами, требующими решения, оставалась за окнами царских дворцов, находясь вне поля ее зрения. Конечно, Александра, с позиций здравого смысла, понимала, что Николаю необходимо участвовать в руководстве государственным управлением, ежедневно заниматься массой дел, встречаться с министрами, читать доклады, принимать решения, но, тем не менее, понимая это, она ревновала мужа к занятиям, которые отвлекали его от семьи, от нее лично. Уже спустя несколько месяцев после замужества императрица писала своей немецкой подруге: «Я чувствую, что все, кто окружает моего мужа, неискренни, и никто не исполняет своего долга ради долга и ради России. Все служат ему из-за карьеры и личной выгоды, и я мучаюсь и плачу целыми днями, так как чувствую, что мой муж очень молод и неопытен, чем все пользуются».
Великая княгиня Мария Павловна-младшая, спустя годы, вспоминая Александру, достаточно жестко и точно отметила особенности ее характера: «...Императрица, застенчивая и скрытная от природы, за все годы жизни в России так и не смогла постичь русскую психологию; русская душа навсегда осталась для нее загадкой. Даже русское православие, которое она приняла при замужестве, и русский язык, который она старательно учила и на котором говорила лучше других иностранных принцесс, не помогли ей понять истинный характер народа, которым она правила».
Александра Федоровна, будучи русской императрицей, многие годы оставалась в счастливом заблуждении маленькой немецкой принцессы, искренне убежденной, что для успешного процветания государства курфюрсту или герцогу достаточно иметь хорошего премьер-министра. России такой вариант управления государством никогда не подходил.
Заполняя в опросном листе Всероссийской переписи населения в 1897 году графу «род занятий», Николай II написал: «Хозяин земли русской». Но понадобилось немало времени, пока Николай сумел войти в тонкости управления сложнейшим механизмом великой империи, научился досконально разбираться в вопросах экономики, финансового дела, вооружения армии и флота.
На всем протяжении царствования Николая II в России существовала четко отлаженная бюрократическая структура, позволявшая эффективно управлять государством. Она основывалась на разветвленной системе министерств и ведомств, охватывающих все социально-экономические сферы жизнеобеспечения государства. В государстве насчитывалось пятнадцать министерств и ведомств - Министерство иностранных дел, Министерства военное, морское, внутренних дел, юстиции, финансов, земледелия и государственных имуществ, путей сообщения, народного просвещения, Министерство императорского двора, Главное управление государственного коннозаводства, Государственный контроль, Собственная Его Величества канцелярия, Собственная Его Величества канцелярия по учреждениям императрицы Марии Федоровны и Духовное ведомство православного исповедания с обер-прокурором Священного Синода во главе.
Министр назначался на свой пост императором и имел нескольких заместителей, именовавшихся «товарищами министра». По букве закона, «власть министров состоит в том, что они могут понуждать все подчиненные им места и лица к исполнению законов и учреждений». Каждый из министров был обязан регулярно докладывать императору о состоянии дел в своем ведомстве.
Особыми полномочиями был наделен министр внутренних дел, на котором лежал тяжкий груз забот по поддержанию порядка в империи. Сотрудники Министерства внутренних дел, кроме полицейских функций, осуществляли цензуру, ведали общей статистикой, почтой и телеграфом, сословными учреждениями и земством, ветеринарией и здравоохранением, принимали решение о предоставлении русского подданства иностранцам.
В ведении Министерства финансов находились банковские дела, торговля и промышленность, налогообложение, таможенные сборы, винная монополия, вся кредитная часть, торговое мореплавание, железнодорожная тарифная политика.
Роль короля в любом спектакле всегда играет свита, но жизнь тем и отличается от театра, что здесь сценарий диктуется иными законами, иным жанром... Николай II, так же как и его отец Александр III отводил своим министрам достаточно скромную роль. Это были, в лучшем случае, советники, профессионалы в своей области, исполнители решений. Министр финансов С.Ю. Витте, сумевший немало сделать для русской экономики и финансов, говоря о введении в обращение золотого рубля, признавал: «Я имел за собой доверие его величества, и благодаря его твердости и поддержке мне удалось совершить эту величайшую реформу. Это одна из реформ, которые, несомненно, будут служить украшением царствования императора Николая II».
Николай II всегда стремился быть в курсе основных экономических процессов, происходивших в России. Он схватывал на лету главную суть докладов министров; понимал недосказанное, безошибочно оценивал малейшие оттенки поведения человека. При этом его внешний вид оставался таковым, будто все сказанное он воспринимал за чистую монету. Царь никогда не оспаривал мнения собеседника, давая ему возможность обосновать свою точку зрения и высказаться.
В отличие от отца, который мог в гневе вышвырнуть из кабинета любого сановника, Николай II оставался неизменно вежлив, внимателен, выслушивал докладчика не перебивая и, даже рассердившись, никогда не повышал голоса. Министр, убежденный в собственной правоте и не получив от царя возражений, уходил из кабинета в полной уверенности, что либо он убедил Николая в своей правоте, либо император по слабости характера не может вступить с ним в спор. Однако подобное мнение было глубоким заблуждением. На самом деле молчание императора объяснялось гораздо более глубинными причинами, лежащими далеко за пределами поверхностных оценок посторонних наблюдателей.
Генерал А.А. Мосолов - тонкий психолог - редкое качество в среде генералов и придворных, сумел угадать природу такого поведения императора: «Царю претило принимать окончательные решения в присутствии заинтересованных лиц. Но участь министра была уже решена, только письменное ее исполнение откладывалось. Повторяю, спорить было противно самой природе царя. Не следует упускать из вида, что он воспринял от отца, которого почитал и которому старался подражать даже в житейских мелочах, незыблемую веру в судьбоносность своей власти. Его призвание исходило от Бога. Он ответствовал за свои действия только перед своей совестью и Всевышним. Императрица поддерживала в нем всеми силами эти взгляды.
Царь отвечал пред совестью и руководился интуицией, инстинктом, тем непонятным, которое ныне зовут подсознанием (и о котором не имели понятия в XVI веке, когда московские цари ковали свое самодержавие). Он склонялся лишь пред стихийным, иррациональным, а иногда и противным разуму, пред невесомым, пред своим все возрастающим мистицизмом. Министры же основывались на одних доводах рассудка. Их заключения взывали к разуму. Они говорили о цифрах, примерах других стран и т.д. Царь и не желал, и не мог оспаривать таких оснований. Он предпочитал увольнять в отставку лиц, переставших преследовать одну с ним цель».
* * *
События Русско-японской войны и смута 1905 года вызвали в экономике страны тревожные признаки депрессии. Но уже через год состояние дел улучшилось, страна вошла в период стабильного роста показателей деятельности основных отраслей производства.
В 1894 году в начале царствования императора Николая II в России насчитывалось 122 миллиона жителей. Двадцать лет спустя, накануне Первой мировой войн, народонаселение увеличилось на 60 миллионов человек. Начиная с эпохи императора Александра III, русское правительство строило финансовую политику не только на бездефицитных бюджетах, но и на принципе накопления золотого запаса. Государственные доходы с 1.410 млн. рублей в 1897 году достигли к 1912 году суммы в 3.104 млн. золотых рублей. В то же время расходы государства оставались практически на прежнем уровне.
Законом 1896 года в России была введена золотая валюта, причем золотой запас государства равнялся 1.604 млн. рублей в отечественных банках, еще 131 млн. рублей хранилось на счетах заграничных банков. Устойчивость русского рубля была такова, что даже во время Русско-японской войны и революции 1905 года ассигнации свободно обменивались на червонное золото. Налоги в России были самыми низкими в мире. Так прямой налог составлял всего 3, 11 рубля на одного жителя, в то время как в «процветающей» Европе эта сумма в пересчете на рубли составляла в Германии - 12, 97 рублей, Англии - 26, 75. Иначе говоря, бремя прямых налогов в России было в четыре раза меньше, чем в Германии и в 8,5 раз меньше, чем в Англии.
Достаточно показательным примером роста благосостояния населения могут служить число открытых счетов в банках и сумм, положенных на них: если в 1894 году полтора миллиона российских граждан в различных банках имели около 330. 3 млн. рублей, то в 1908 году число открытых счетов превысило шесть миллионов, а сумма вкладов населения выросла до 1.207 млн. рублей.
* * *
За период с 1890 по 1913 годы русская промышленность увеличила свою производительность в четыре раза. Несмотря на постоянные высказывания советских историков о России как об отсталой аграрной стране, доход от промышленности практически сравнялся с поступлениями от земледелия. Отечественные товары покрывали 4/5 внутреннего спроса на мануфактурные изделия.
С 1909 года в стране начался бурный промышленный подъем, вызванный резким увеличением покупной способности населения после отмены выкупных платежей и проведения аграрной реформы. Удельный вес отечественной продукции на мировом рынке вырос в два раза. По темпам роста отдельных отраслей промышленности Россия далеко обгоняла другие развитые страны. Она занимала второе место в мире по добыче нефти, четвертое - по объемам машиностроения. «Лапотная» Русь вышла на четвертое место в мире по выплавке чугуна и пятое по производству стали.
По результатам первой Всероссийской переписи 1897 года, в городах проживало менее 13 процентов населения России. Остальные 110 млн. россиян являлись сельскими жителями, в значительной степени определявшими экономическую, нравственную и религиозную жизнь всей русской нации. Русскому крестьянству, его быту, хозяйству, религиозному сознанию Николай II придавал особое значение.
К началу двадцатого века массовое крестьянское хозяйство России в большинстве центральных губерний все еще использовало традиционную трехпольную систему обработки земли, применяя для пахоты древнюю соху. Плуг считался дорогой игрушкой, доступной только зажиточному крестьянину. Соха пахала не глубже вершка, да и деревянные бороны разрыхляли лишь поверхностный слой земли, а главным удобрением служил навоз, вывозимый обыкновенно под озимые.
Мерилом зажиточности крестьянского двора на Руси издавна считалась лошадь. В 1895 году в России насчитывалось 20 867 тыс. голов лошадей и 31 616 тыс. голов крупного рогатого скота. Примерно половина земельного фонда страны находилось в руках крестьян. Однако на одно хозяйство приходилось всего семь десятин земли, что было мало для рентабельного ведения сельского хозяйства.
Из-за увеличения крестьянского населения в центральных губерниях неминуемо уменьшалась площадь личных земельных участков. Крестьянские хозяйства дробились при разделах с выросшими сыновьями, недостаток земли становился все более ощутимым, вызывая глубокое недовольство крестьян. Революционеры умело использовали этот фактор в своей агитации, разжигая извечно тлевший в России, конфликт между крестьянином и помещиком. Необходимость аграрных реформ осознавалась на всех уровнях общества. Ответственность за проведение таких реформ взял на себя председатель Совета министров Петр Аркадьевич Столыпин. Он являлся убежденным государственником и монархистом, считавшим, что для соблюдения экономических интересов России необходимо не столько использовать грубую силу, сколько изменить всю социальную и общественную структуру, создав в России мощный средний класс за счет сильного, обеспеченного крестьянина. Россия и самодержавие были для П.А. Столыпина неразрывными понятиями. Только при крепкой власти монарха, по его мнению, был возможен эволюционный путь развития государства.
Реформы Столыпина затрагивали разные сферы крестьянской жизни. Правительство широко использовало переселенческое движение сельского населения из Европейской России в Сибирь. По Транссибирской магистрали на восток пошли составы с семьями новоселов. Все транспортные расходы до места нового жительства государство брало на себя. Каждый из них освобождался от налогов. Государство выдавало денежное пособие в 200 рублей и обеспечивало новоселов земельным наделом в 15 гектаров. В Сибири были устроены казенные склады земледельческих машин, продававшиеся по низкой цене, для проведения сева бесплатно выдавалось зерно. Уже через несколько лет из Сибири в Европейскую Россию стало поступать значительное количество сельскохозяйственной продукции, мяса, яиц.
Правительство Столыпина уполномочило Государственный крестьянский банк скупать помещичьи земли и перепродавать их крестьянам на льготных условиях. Предоставлялся долговременный кредит, доходивший до 90 процентов стоимости земли при чрезвычайно низком проценте. Результатом этой меры стало то, что уже в 1914 году более 80 процентов пахотной земли оказалось в руках крестьян. Крестьянское землевладение достигло 240 млн. десятин, на одну десятину помещичьей земли приходилось 5,5 крестьянских. 9 ноября 1906 года был опубликован так называемый «Столыпинский закон», позволявший крестьянам выходить из общины, становясь индивидуальным и наследственным владельцем земли, которую он обрабатывал. Вскоре было подано два с половиной миллиона прошений от желающих выйти из крестьянских общин, и созданы 463 комиссии, занятых проведением этой реформы. В 1913 году два миллиона семей получили собственные наделы.
Выступая в мае 1907 года в Государственной Думе, П.А. Столыпин произнес замечательные слова: «Пробыв 10 лет у дела земельного устройства, я пришел к глубокому убеждению, что в деле этом нужен упорный труд, нужна продолжительная черная работа. Разрешить этого вопроса нельзя, его надо разрешать. Мы предлагаем вам скромный, но верный путь. Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!»
Нет сомнений, что если бы реформы Столыпина, полностью поддерживаемые Николаем II, были доведены до конца, то развитие России пошло по совершенно иному, эволюционному пути. Но выстрелы террориста Богрова 1 сентября 1911 года в киевском театре оборвали жизнь этого государственного деятеля. 5 сентября в 22 часа 12 минут П.А. Столыпина не стало. Николай II приехал в клинику, он долго на коленях молился у тела умершего. Окружающие слышали, как царь несколько раз повторил: «Прости!»
В противоположность императору, Александра Федоровна не любила Столыпина и не понимала суть его реформ. По ее убеждению, Столыпин посягал на прерогативы самого Николая II. Спустя всего месяц после его гибели, императрица с пренебрежением сказала В.Н. Коковцову, занявшему пост председателя Совета министров: «Мне кажется, что вы очень чтите его память и придаете слишком много значения его деятельности и его личности. Верьте мне, не надо так жалеть тех, кого не стало... Я уверена, что Столыпин умер, чтобы уступить вам место, и что это - для блага России».
* * *
Но начавшаяся аграрная реформа уже дала первые результаты. Россия производила до 15 процентов мирового урожая пшеницы; более половины всего льна и ржи в мире вырастало на русских полях. Производство сахара к 1896 году составило 38 801 тыс. пудов.
Накануне революции Россия была главной кормилицей Европы. В течение двух десятилетий, предшествовавших Первой мировой войне, урожай зерновых в стране удвоился. В 1913 году только основных злаков на полях России собрали на треть больше, чем в Аргентине, Канаде и США вместе взятых. Урожай ржи в 1894 году составил два миллиарда пудов, а в 1913 году - уже четыре миллиарда пудов. Сбор хлопка, необходимого для нормальной работы ткацких мануфактур, за время царствования Николая II увеличился почти на 400 процентов. Практически все нужды отечественной легкой промышленности обеспечивались собственным сырьем. Накануне Первой мировой войны Россия производила 80 процентов льна, добываемого в мире.
Даже в самой глухой деревне постепенно начинали проявляться новые экономические отношения, характерные для зарождающегося капиталистического производства. Крестьянин вместо привычного с еще прадедовских времен натурального обмена все чаще покупал и продавал свои товары за деньги. Основной статьей сельских доходов была продажа хлеба. Отказывая себе во многом, оставляя лишь минимальное количество для собственных нужд, крестьяне стремились продавать как можно больше зерна.
Быт русского крестьянина менялся очень медленно. Однако прогресс наступал необратимо: керосиновые лампы и свечи заменили лучину; солдаты, отслужившие срочную службу, в большинстве возвращались в село грамотными; в деревенской избе появились городские товары, крестьянки примеряли шерстяные и шелковые юбки и кофты, а мужики вместо лыковых лаптей покупали сапоги.
* * *
Расширение железнодорожной сети, рост производства, развитие денежных отношений в крестьянской среде, растущий спрос на товары крестьянского труда и сырье способствовали быстрой интеграции внутреннего рынка.
Существовавшие старинные ярмарки успешно соседствовали с вполне капиталистическими биржами и общенациональными ярмарками. Знаменитая Нижегородская ярмарка к началу 90-х годов превратилась в национальный коммерческий центр, где совершались миллионные сделки, заключались торговые договора с крупнейшими экспортерами российской продукции.
Чтобы доставить сырье к заказчикам, перевезти товары, было необходимо развивать железнодорожные магистрали. Сеть железных дорог в России покрывала 74 тысячи верст, связывая западные границы с Дальним Востоком. В 1916 году, в самый разгар Первой мировой войны, было построено более двух тысяч километров железных дорог, соединивших порт Мурманск с центральной Россией.
К 1917 году в стране находилось в эксплуатации 81 116 километров железных дорог и еще 15 тысяч километров путей строилось. Доход от железнодорожных тарифов покрывал восемьдесят процентов всех внешних и внутренних долгов государства, при этом стоимость билетов для пассажиров была одной из самых низких в Европе.
* * *
Индустриализация страны привела к быстрому росту крупных городов, резкому увеличению городского населения. Если в середине 60-х годов XIX века в России было всего четыре города с населением свыше 100 тыс. человек, то к концу царствования Александра III их число увеличилось до 19; количество городов с населением от 50 до 100 тыс. человек по первой Всероссийской переписи 1897 года достигло 37.
Городское население в 90-е годы девятнадцатого столетия насчитывало около 16,5 млн. человек. Главным органом городского общественного управления оставалась городская Дума, выбираемая горожанами, имеющими избирательное право. Исполнительным органом являлась городская управа. В сферу деятельности Думы входили городские финансы, имущество, коммунальное хозяйство, санитарное состояние города, народное образование, пожарное дело.
«Городовое положение» 1892 года ставило действия выборной Думы под постоянный и неусыпный контроль назначенного государем губернатора, сдерживало проявления ее финансовой самостоятельности, порой приводившей к субсидированию самых фантастических прожектов.
С каждым годом увеличивалась численность городского населения, росли новые жилые кварталы и заводы. Обе столицы, губернские города становились центрами национальной индустрии, культуры, образования. Сюда со всех концов России тянулись наиболее предприимчивые и талантливые люди, чтобы найти применение своим способностям. На смену газовым фонарям в столичных городах приходило электрическое освещение, в уличный шум вливались звонки трамваев, в конторах появлялись первые телефонные аппараты, старомодные лавки и торговые ряды вытеснялись европеизированными магазинами и пассажами. Санкт-Петербург при императоре Николае II стал одной из самых престижных и процветающих столиц мира, с развитой городской инфраструктурой, современной системой коммунального хозяйства, городским транспортом и телефонной связью. Но императрица Александра Федоровна столицу не любила, она вообще относилась к городской жизни, к обитателям столиц с большим недоверием. В городах, по ее мнению, царили распущенность и преступное легкомыслие. Добровольное затворничество, которое она избрала стилем жизни своей семьи, способствовало усилению ее влиянию на мужа. Идеи просвещения, либерализма, реформ были чужды Александре Федоровне, как не интересовали ее и вопросы, связанные с экономикой, статистикой, финансами. Неумение императрицы понять политические и социальные реалии, по мнению историка Г. Кинга, привело к тому, что она делила всех русских всего лишь на две категории: «мы» и «они». Она была твердо убеждена, что истинные русские живут не в городах, а в деревнях, где трудятся счастливые, процветающие крестьяне, бесконечно преданные своему царю.
Очевидно, что постулат Петра I: «Россия управляется Богом и императором, и так будет вечно», определивший жизненное кредо Александры Федоровны, в начале двадцатого столетия далеко не для всех обитателей империи казался таким же бесспорным, как это было при жизни царя-реформатора.
«ФАМИЛЬНЫЕ ТАЙНЫ»
Вершину социальной пирамиды русского общества до 1917 года составляла императорская фамилия, в которую, кроме семьи государя, входили великие князья - родные и двоюродные дяди Николая II, их жены и многочисленное потомство.
В многочисленную императорскую фамилию входили люди с разными характерами, темпераментом, интеллектуальными способностями, жизненным опытом и воззрениями на события в стране. Члены императорской фамилии занимали важнейшие государственные посты, играли заметную роль в политической и культурной жизни страны. Среди великих князей были талантливые литераторы, замечательные историки, выдающиеся военачальники. Достаточно назвать имена поэта и драматурга Константина Константиновича, историка и публициста Николая Михайловича, селекционера-коннозаводчика Дмитрия Константиновича, президента Академии художеств Владимира Александровича, создателя русского военно-воздушного флота Александра Михайловича...
Список не ограничивается только этими именами, хотя, как в любой большой семье, кроме людей выдающихся, среди Романовых встречались и достаточно посредственные личности. Особенно это было заметно в отношении женской половины династии Романовых, состоящей по большей части из европейских принцесс, ставших, благодаря династическим бракам, русскими великими княгинями. Плохо образованные и ограниченные, они мало разбирались в жизни страны, ставшей их новой родиной. Одни, приняв православие, становились, подобно жене Николая Николаевича-старшего великой княгине Александре Петровне, воинствующими религиозными фанатичками, другие, как великие княгини сестры Милица и Стана, увлекались спиритизмом и мистикой, третьи предпочитали светские удовольствия и развлечения.
При Николае II отношения с ближайшими родственниками стали приобретать все более острый характер. Немалое значение в резком повышении градуса семейного конфликта имело и то обстоятельство, что новая императрица не пользовалась любовью у родни. Проще перечислить тех, кто относился к Аликс с симпатией. Кроме сестры - великой княгини Елизаветы Федоровны, в первые годы жизни в России среди ее друзей числились Сандро - великий князь Александр Михайлович, юношеский товарищ Николая, женатый на его сестре Ксении Александровне; сестра императора великая княжна Ольга Александровна и великий князь Константин Константинович, двоюродный дядя императора, писавший о молодой царице: «Как она мила и приветлива; жаль только, что ей очень трудно побороть в себе застенчивость».
Впрочем, Аликс и не стремилась к общению с новыми родственниками. Ей вполне хватало общества собственного супруга и всепоглощающего чувства любви к нему. Посторонним вход в этот узкий мирок был категорически запрещен. И очень скоро едва ли не большая часть императорской фамилии в глазах Александры превратилась в ее недоброжелателей.
* * *
Император традиционно считался старшим в роду, причем возраст не имел в этом отношении никакого значения. Согласно Полному Своду законов Российской империи, государь являлся «попечителем и покровителем» всех членов династии. На деле Николай горячо любил своих сестер, брата Михаила, великого князя Александра Михайловича; он чувствовал искреннюю нежность к великому князю Дмитрию Павловичу, который вырос на его глазах и всегда был ему симпатичен. По отношению к остальным членам императорской фамилии Николай II проявлял ровно столько любви, сколько нужно было для того, чтобы оставаясь в пределах корректности, не вызывать ненужных осложнений.
Через министра двора графа Фредерикса регулярно проходили многочисленные просьбы, с которыми члены императорской фамилии обращались к Николаю II. Царь отказывал редко. Но Фредерикс отмечал, что, раздавая деньги или распоряжаясь о награждении, император как бы выполнял скучную работу. Только соображение, что, встретив отказ, родственники спустя неделю или две вернуться с новой и, может быть, еще более неприятной просьбой, заставляло его подписывать прошение.
Особенно трудно приходилось Николаю II, когда речь шла о его родных дядьях, братьях умершего Александра III. Но если с младшими братьями отца - Сергеем и Павлом, Николай мог найти нужный тон, убедить их в своей правоте, то со старшими – Владимиром и Алексеем - дело обстояло сложнее. Особо непростые отношения сложились со старшим дядей – главнокомандующим войсками столичного гарнизона и гвардии, президентом Академии художеств великим князем Владимиром Александровичем и его супругой Марией Павловной – тетей Михень, как ее звали в семье.
Владимира Александровича называли наиболее «породистым» сыном императора Александра II. Это был красивый, величественный, не терпящий суеты и возражений прирожденный царственный вельможа. Свои обязанности президента Академии художеств он исполнял с огромным удовольствием. С детства великий князь хорошо рисовал, коллекционировал произведения искусства и антиквариат. Он был щедрый меценат и тонкий ценитель прекрасного. Впрочем, замечательные качества своего характера Владимир Александрович умело скрывал под маской сумасбродного русского барина екатерининских времен. Только внимательные наблюдатели понимали, что грозный и суровый великий князь на самом деле – добрый и очень умный человек.
«Человек он для мало его знавших или только знавших его как грозного командира с зычным голосом был сбивчивым, - вспоминал впоследствии художник князь С. Щербатов. - Красавец собой, с античным профилем, он был глубоко культурным и подлинным знатоком и ценителем искусства. Потому он был очень на месте в качестве почетного председателя Академии художеств, где проявил большую работоспособность и интерес к делу… Он был большим театралом и покровительствовал всем новым талантливым начинаниям… Владимир Александрович был представителем наиболее одаренных и образованных членов Романовской семьи».
По воспоминаниям современников о Владимире Александровиче можно воссоздать портрет образованного и остроумного человека, привыкшего не показывать подлинные чувства и эмоции. Конечно, его характер менялся с годами, какие-то черты, свойственные юности, уходили, взбалмошность и резвость сменились величественным видом и степенностью прирожденного вельможи; неуемность и грубоватость юношеских шуток - строгостью государственного человека. Но всегда оставалась доброта, готовность прийти на помощь. Владимира Александровича отличала щедрость, сочетавшаяся с умением наслаждаться радостями жизни, любовью к дорогим, хорошим вещам, хорошей кухне, изысканным винам.
Но если к подчиненным и сотрудникам великий князь был неизменно снисходителен и доброжелателен, то к своим многочисленным племянникам и кузенам он относился достаточно скептично, не слишком высоко оценивая их способности и знания. Сам Николай II долгое время испытывал перед своим старшим дядей робость, граничившую с боязнью.
Супруга великого князя Мария Павловна, урожденная герцогиня Мекленбург-Шверинская, слыла умной, образованной и острой на язык женщиной. Независимый характер тетушки Михень, ее манера говорить нелицеприятные вещи прямо в глаза, умение изящной остротой парировать любой словесный выпад собеседника или едко пошутить над очередным постановлением правительства создали великой княгине в глазах высшего общества репутацию отчаянной фрондерки, находившейся чуть ли не в оппозиции власти. Великая княгиня вела оживленную переписку со многими выдающимися зарубежными политиками, писателями, деятелями культуры, и в Европе ее не редко сравнивали с Екатериной II.
Даже при строгом Александре III великая княгиня не стремилась, подобно большинству царедворцев, демонстрировать почтительное раболепие перед царской четой. К мнению Михень с вниманием прислушивался весь высший петербургский свет. «Великая княгиня знала свое “ремесло” в совершенстве, - писал современник. - Двор ее первенствовал в Петербурге. Ее рождественские базары в залах дворянского собрания затмевали все другие благотворительные затеи. Ей удавалось собирать значительные суммы, привлекая на свои приемы лиц богатых, которые по своему рождению и положению в обществе не имели бы доступа в высшие его слои и охотно открывали свои кошельки, чтобы отблагодарить Марию Павловну за гостеприимство».
Если Мария Павловна могла позволить себе острую словесную пикировку с самим Александром III, то к его сыну она всегда относилась всего лишь как к «милому Ники». После женитьбы Николая на Аликс, великая княгиня предприняла попытку сближения с молодой императрицей, но, натолкнувшись на холодную замкнутость и отчужденность Александры Федоровны, перестала обращать на нее внимание, позволяя себе в узком кругу делать едкие и обидные замечания в адрес царицы. Самым невинным прозвищем Александры при дворе Марии Павловны было «чопорная англичанка». Утверждали, что однажды великая княгиня Мария Павловна, не сдержавшись, заявила императрице: «Общество вас ненавидит».
Но открытый скандал случился лишь в январе 1897 года. Николай и Александра отправились в Мариинский театр, где смотрели спектакль, сидя в царской ложе, а затем решили поужинать там же в своих апартаментах, находящихся за ложей. Внезапно туда вошла целая компания незнакомых Николаю людей во главе с Владимиром Александровичем. Каково же было возмущение Николая и Александры, когда Мария Павловна пригласила гостей за стол. Конечно, это было недопустимым нарушением этикета. Николай и Александра немедленно покинули театр, а вскоре Владимир Александрович получил от племянника резкое послание: «Просматривая репертуар театров, я увидел, что на днях опять состоится маскарад в Мариинском театре. Поэтому, в случае если бы мы захотели поехать туда, предупреждаю тебя, что я положительно не желаю, чтобы в нашей ложе, с нами, сидели разные приглашенные и затем ужинали бы в нашей комнате. Моя жена и я считаем это совсем неприличным и надеемся, что такой случай в той или другой ложе больше не повторится!
Мне было в особенности больно, что вы сделали это без всякого разрешения с моей стороны. При Папа ничего подобного не случилось бы, а ты знаешь, как я держусь всего, что было при нем. Несправедливо пользоваться тем обстоятельством, что я молод, а также ваш племянник. Не забывай, что я стал главой семейства и что я не имею права смотреть сквозь пальцы на действия кого бы то ни было из членов семейства, которые считаю неправильными или неуместными. Более чем когда-либо необходимо, чтобы наше семейство держалось крепко и дружно, по святому завету твоего деда. И тебе бы первому следовало бы мне в этом помогать. Избавь меня в будущем, прошу тебя, милый дядя Владимир, от необходимости писать подобные письма, которые всю мою внутренность переворачивают во мне...».
Владимир Александрович ответил не менее резким письмом, из которого следовало, что ни при его отце - императоре Александре II, ни при брате – Александре III он никогда не выслушивал подобных нравоучений и впредь не намерен менять свои привычки. Тем не менее, он был вынужден подчиниться воле царя. Отношения между родственниками заметно охладели.
Владимир Александрович не был склонен драматизировать характер отношений с августейшим племянником, предпочитая наслаждаться радостями бытия. Но в 1905 году, вскоре после бурных событий 9 января, относительный мир в императорской семье был нарушен. Виновником скандала стал сын Владимира Александровича - великий князь Кирилл. С юности он был влюблен в свою кузину - принцессу Викторию-Мелиту Саксен-Кобург-Готскую. Генеалогические корни европейских династий тесно переплелись между собой, и мать принцессы - великая княжна Мария Александровна, вышедшая в свое время замуж за герцога Альфреда-Эрнста Эдинбургского и Саксен-Кобург-Готского, была дочерью императора Александра II, а, следовательно – родной сестрой Владимира Александровича, теткой Кирилла. Православная церковь к бракам между близкими родственниками относится крайне недоброжелательно, и на какое-то время Кирилл Владимирович был вынужден примириться с мыслью, что Даки не может стать его женой.
Виктория-Мелита была внучкой сразу двух великих европейских монархов – Александра II и английской королевы Виктории. С такой родословной отбоя в женихах у девушки не было, и в апреле 1894 года, уступив настояниям бабушки, она выходит замуж за герцога Эрнста Гессен-Дармштадтского, старшего брата императрицы Александры Федоровны. Это на их свадьбе произошло решительное объяснение Николая с его будущей женой.
Но семейный небосклон в Дармштадте быстро заволокло тучами. Брак, устроенный из династических соображений, не принес счастья молодым. Каждый из них жил собственной жизнью, не слишком стремясь допускать в нее другого. Артистичный герцог любил красивые мундиры, цветы и искусство едва ли не больше собственной супруги. Даки, в свою очередь, находила мужа излишне сентиментальным и скучным.
В декабре 1901 года состоялся официальный развод, не встретивший каких-либо юридических или церковных затруднений. Смерть в 1903 году их восьмилетней дочери Елизаветы от тифа разорвала последнюю нить, связывавшую бывших супругов.
Отныне Даки вновь оказалась свободна и не слишком счастлива. Узнав об этом, Кирилл почувствовал, что у него появился шанс добиться своего заветного желания, но ему предстояло совершить длительное плавание на броненосце «Пересвет» в Тихий океан. Во время стоянки «Пересвета» на французской военно-морской базе Вилльфранш Даки приехала на корабль навестить кузена. Кирилл получил короткий отпуск, и на несколько дней они уехали в замок Фаброн близ Ниццы, где вместе с матерью после развода жила Виктория. Эта встреча определила их судьбу. Но… «Даки жила на чужбине, а я отправлялся в неведомые края, и будущее мое было неопределенно, - вспоминал те дни Кирилл Владимирович. – В одном только мы не сомневались: на пути к нашему счастью будет воздвигнуто множество препятствий, будут пущены в ход все средства – интриги, уговоры, прямые запреты. Нам придется выдержать все невзгоды, находясь в тысячах миль друг от друга. В трудную минуту я не смогу придти на помощь той, которую люблю, и ей одной придется защищать себя.
В тот вечер мы все это прекрасно понимали, даже не подозревая о том, что в будущем нам все-таки уготовано счастье. С мыслью, что наша встреча может оказаться последней, я собрался с силами и попрощался…».
Путешествие Кирилла Владимировича оказалось долгим. Прибыв в Порт-Артур на «Пересвете», он надеялся получить отпуск и уехать в Европу, чтобы встретиться с Даки. Но его планы не вызывали сочувствия в Петербурге. Александра Федоровна была глубоко оскорбленная за брата и сумела убедила мужа продлить командировку Кирилла… «Вскоре после прибытия адмирал вызвал меня к себя и вручил телеграмму от государя. В ней значилось, что я должен остаться на Дальнем Востоке на неопределенный срок, - спустя десятилетия с непреходящей обидой горько вспоминал Кирилл Владимирович. – Мне стало ясно, что на моего кузена было оказано давление: цель этой интриги состояла в том, чтобы разлучить меня и мою будущую жену, помешать мне встретиться с ней…». Но даже в таком отчаянном положении великий князь не мог и помыслить нарушить приказ императора, бросить корабль и уехать в Европу. Никакие личные обстоятельства не моги заставить нарушить присягу.
Александра Федоровна уговаривает мужа еще раз попытаться образумить кузена. Николай II посылает Кириллу строгое напутствие, в котором пишет: «...ты хорошо знаешь, что ни церковными установлениями, ни нашими фамильными законами браки между двоюродными братьями и сестрами не разрешаются. Ни в коем случае... я не сделаю исключения из существующих правил... Искренне советую тебе покончить с этим делом, объяснив, что я, безусловно, запрещаю тебе жениться. Если же ты настоял бы на своем и вступил бы в незаконный брак, то предупреждаю, что я лишу тебя всего — даже великокняжеского звания».
Кирилл ответил отчаянным письмом: «Дорогой Ники! Борис привез мне твое письмо. Конечно, я не пойду против твоего желания и ясно сознаю невозможность этого брака. Но прошу тебя об одном: разреши мне видеть Даки и лично с ней переговорить о твоем решении. Нам обоим будет легче, и ты поймешь, дорогой Ники, что после твоего письма мне нужно ее видеть. Только я один могу ее поддержать в эту тяжелую минуту, в которую рушатся все дорогие мечты и счастье. Мы нуждаемся теперь во взаимной поддержке. Мне все-таки очень, очень тяжело. Глубоко тебе преданный Кирилл».
На побережье Франции их встреча состоялась. «Мы провели несколько восхитительных дней в Ницце, где были полностью предоставлены самим себе», - вспоминал Кирилл Владимирович. Вернувшись в Петербург, Кирилл обратился с просьбой к Николаю II разрешить ему вступить в брак, но император вновь ответил отказом, сославшись на близкое родство с Даки. Впрочем, император на этот раз был любезен и приветлив, и в заключение встречи туманно намекнул, что в будущем, возможно, все образуется.
Владимир Александрович и Мария Павловна с обидой восприняли решение Николая II. Причину отказа видели не столько в «капризах милого Ники», сколько в желании Александры причинить боль Даки. Спустя год, уже после свадьбы, Виктория-Мелита призналась в одном из писем: «Мы на протяжении четырех лет делали все, чтобы уберечься от этого брака, и Кирилл был готов ждать... Мы знали, что это не пройдет гладко, но слепая мстительность и ярость молодой царицы превзошла наихудшие опасения. Она бушевала и не находила себе места, как помешанная, и действовала своему мужу на нервы до тех пор, пока он не уступил ей свою власть, и это позволило ей отомстить своей невестке...».
В резиденции великого князя Владимира Александровича создавалось общественное мнение, отсюда по всему Петербургу расходились светские новости, Кирилл был популярной фигурой среди петербургского бомонда и пользовался большим авторитетом в среде морских и гвардейских офицеров, с сочувствием относившихся к его бедам. В столичных салонах утверждали, что причиной развода Эрни и Даки на самом деле стали гомосексуальные наклонности герцога.
Александра Федоровна всклокотала от негодования, когда лишь малая часть сплетен дошла до нее. Она любила брата и недолюбливала Даки, считая ее распущенной женщиной, позволявшей себе открыто флиртовать с посторонними мужчинами. Еще задолго до развода брата Александра Федоровна писала в одном из писем к великой княгине Ксении Александровне: «С очень тяжелым сердцем пишу тебе сегодня. Да, дорогая, это - правда, Даки хочет развода, и через несколько дней все будет окончательно решено. Эти известия почти разорвали мне сердце, все было так неожиданно. Я всегда надеялась, что со временем все уладится - долго и слишком больно писать об этом... Но с ее характером невозможно было продолжать семейную жизнь, и не нам судить о предпринятом ими ужасном шаге - когда мы снова встретимся, будет легче говорить об этом, чем писать. Прошу тебя об одном, дорогая Ксения, когда бы ты ни услышала скверные сплетни, сейчас же останови их - ради них и ради нас. Они расстались из-за несходства характеров, этого достаточно для публики».
Кириллу удалось поговорить с духовником императрицы Александры Федоровны Янышевым, который высказал мнение, что женитьба на разведенной принцессе Виктории-Мелите не вызовет возражений со стороны Святейшего Синода.
Начавшаяся русско-японская война на время заставила Кирилла отложить вопрос о женитьбе, он отправился в Порт-Артур, где был назначен в штаб адмирала С.О. Макарова. Он участвует в боевых операциях и, находясь рядом с адмиралом, лишь чудом выжил во время гибели броненосца «Петропавловск» .
В Петербург Кирилл Владимирович возвратился 25 апреля 1905 года. Ожоги и контузия, полученные после взрыва броненосца «Петропавловск», последствия пребывания в ледяной воде требовали серьезного и продолжительного лечения. Приказом по Морскому ведомству от 2 октября 1904 года Кирилл Владимирович «исчислялся от службы». Отпуская кузена за пределы империи, Николай II даже не мог себе представить, что великий князь осмелится жениться против его воли. Однако Кирилл оказался не из робкого десятка…
В Кобурге на вокзале его встречала Даки, одетая в белое платье. «Я никогда не забуду этой встречи, - на склоне лет писал Кирилл Владимирович. – Я чувствовал себя так, словно восстал из царства мертвых к новой жизни. Был чудесный весенний день, и в моем сердце тоже цвела весна».
25 сентября 1905 года великий князь Кирилл Владимирович и принцесса Виктория-Мелита обвенчались в православной церкви в имении графа Адлерберга в Тегернзее под Мюнхеном. Увы, будущее молодоженов оказалось далеко не безоблачным. Вскоре после свадьбы Кирилл написал покаянное письмо императору и, будучи совершенно убежден, что его простят, решил приехать в столицу. Родители так же рассчитывали, что после заслуженного выговора он будет прощен императором. Однако не тут-то было.
В Петербург великий князь приехал в девять часов вечера. С вокзала направился во дворец родителей, но спустя час лакей доложил, что приехал министр двора граф Фредерикс и просит его срочно принять. Министр объявил волю императора: немедленно покинуть Петербург, въезд в Россию великому князю запрещен. В полночь Кирилл Владимирович покинул столицу. Вслед за изгнанием последовало и наказание. Николай II писал в письме вдовствующей императрице Марии Федоровне о бурных событиях, связанных с приездом опального великого князя в Петербург: «На этой неделе случилась драма в семействе по поводу несчастной свадьбы Кирилла. Ты, наверное, помнишь о моих разговорах с ним, а также о тех последствиях, которым он должен подвергнуться, если женится: 1) исключению из службы; 2) запрещению приезда в Россию; 3) лишению всех удельных денег; 4) потере звания великого князя.
На прошлой неделе я узнал от Ники (принц Николай Греческий - авт.), что он женился 25 сентября в Тегернзее. В пятницу на охоте Ники мне сказал, что Кирилл приезжает на следующий день! Я должен сознаться, что это нахальство меня ужасно рассердило потому, что он отлично знал, что не имеет никакого права приезжать после свадьбы. Желая предупредить возможность появления Кирилла в нашем доме, я послал за Фредериксом и поручил ему отправиться в Царское и объявить Кириллу те 4 пункта и, кроме того, мое негодование за его приезд и приказание сейчас же выехать за границу...
… Вместе с тем меня брало сомнение: хорошо ли наказывать человека публично несколько раз подряд и в теперешнее время, когда вообще к семейству относятся недоброжелательно. После долгих размышлений, от которых, наконец, заболела голова, я решил воспользоваться именинами твоего маленького внука и телеграфировал дяде Владимиру, что я возвращаю Кириллу утраченное им звание.
Само собою разумеется, что остальные виды наказания остаются в силе. По мнению тех, которых я спрашивал, эти три взыскания достаточны, лишь бы они продолжались долгое время!»
Кирилл Владимирович уехал в Кобург, и хотя отныне он был лишен многого из того, что ему полагалось с детства, великий князь и Даки были счастливы. «Три года изгнания и первые три года нашего супружества связаны с самыми интимными и счастливыми переживаниями моей жизни, - писал Кирилл Владимирович. – Несмотря на крушение карьеры, утрату положения и всего прочего, я сохранил то, что было для меня всего дороже. Эти годы были радостными и пролетели незаметно, как проходит любая радость».
Два года спустя после бракосочетания Кирилла Владимировича Николай II решился признать брак великого князя. Еще в начале лета 1907 года Кирилл получил от матери короткую телеграмму: «Твоя жена – великая княгиня».
В 1908 году государь разрешил Кириллу Владимировичу приехать в Россию на похороны его дяди великого князя Алексея Александровича. Тогда же ему было возвращено звание флигель-адъютанта. Однако окончательно вернуться на родину Кириллу Владимировичу было дозволено только после смерти его отца в 1909 году.
* * *
Громкие скандалы и раньше случались в стенах романовских дворцов. Братья Александра II - великие князья Николай Николаевич-старший и Константин Николаевич содержали симпатичных танцовщиц императорских балетных театров и имели от них внебрачных детей. Сам Александр II, вступив в морганатический брак с княжной Екатериной Долгоруковой, изрядно подпортил декор внешней благопристойности, которая ревниво блюлась в царствование Николая I.
Александр III, с его несгибаемой силой воли и твердым характером, сумел навести порядок в семействе. Но при Николае II ситуация резко поменялась. Многие из членов императорской фамилии решили, что все то, что было можно Александру II, является разрешенным и для других. С позиций обычного человека ничего безнравственного в морганатическом браке нет: люди женятся, выходят замуж по большому чувству любви, их браки освящены церковью, а то обстоятельство, что социальный статус жениха и невесты резко различается, вряд ли может остановить влюбленных. Однако Александра Федоровна не разделяла такую точку зрения. Для нее любой брак, не соблюдавший интересы династии Романовых, заключенный вопреки фамильным традициям, воле ее мужа и ее собственным представлениям о супружестве, был преступным и безнравственным поступком. Любой неравнородный брак члена императорской семьи, по мнению Александры, нарушал мир и порядок не только в самой династии, но и в стране.
* * *
Одним из первых, кто пошел наперекор строгим нравам Александры Федоровны, был любимый дядя Николая II - великий князь Павел Александрович. Младший сын императора Александра II никогда не был заметной фигурой на русской династической арене. Подобно большинству других представителей рода Романовых, он с детства предназначался для военной службы, но никогда не занимал слишком высоких или престижных постов. Павел Александрович хорошо танцевал, пользовался успехом у женщин и очень элегантно выглядел в гусарском мундире. Первым браком он был женат на дочери греческого короля Александре Георгиевне. У них родилось двое детей - Дмитрий и Мария. Вторые роды оказались очень тяжелыми, и вскоре после них двадцатилетняя великая княгиня Александра скончалась. Маленьких детей взяли на воспитание бездетные великий князь Сергей Александрович и Елизавета Федоровна. Молодой вдовец отправился в Петербург, где принял командование лейб-гвардии Конным полком.
Спустя некоторое время Павел познакомился с женой гвардейского офицера Ольгой Валерьяновной Пистолькорс, урожденной Карнович. Они стали появляться вместе на публике, что тотчас вызвало массу пересудов. Хотя сама по себе связь вдового великого князя и светской дамы мало кого могла смутить в высшем свете, существовал некий определенный рубеж, перейти который решались далеко не все. Развод и морганатический брак - были еще не слишком распространенными явлениями в конце девятнадцатого столетия. На балах жена гвардейского офицера стала появляться в украшениях, в которых опытные придворные дамы тотчас узнали драгоценности императрицы Марии Александровны, доставшиеся по наследству ее младшему сыну Павлу. В 1896 году Ольга родила сына от великого князя, которого назвали Владимиром, а в 1901 году Пистолькорс прошла через бракоразводный процесс и получила желанную свободу. Статс-секретарь А.А. Половцов писал в дневнике: «Город занят большим скандалом. Уже много лет великий князь Павел Александрович состоит в связи с женой адъютанта великого князя Владимира Александровича – ротмистра Э.А. Пистолькорса. Бесцеремонность влюбленных достигла крайних пределов. Путешествия и прогулки вдвоем, обхождение с ее последнерожденным сыном, носящим фамилию Пистолькорса, и т.п. - все это принималось публикой как выражение свершившегося факта. Ныне летом г-жа Пистолькорс объявила, что в.(еликий) к.(нязь) решил на ней жениться и что для сего ею немедленно получен развод... Великий князь Павел объявил, что он женится на г-же Пистолькорс во что бы то ни стало, бросив, если нужно, все и уехав из России».
Осенью 1902 года Павел Александрович и Ольга Пистолькорс обвенчались в православной церкви в Ливорно. «Как это все больно и тяжело и как совестно перед всем светом за наше семейство, - возмущался Николай в письме к матери. - Какое теперь ручательство, что Кирилл не сделает того же завтра и Борис или Сергей Михайлович поступят так же послезавтра. И целая колония русской императорской фамилии будет жить в Париже со своими полузаконными и незаконными женами. Бог знает, что это такое за время, когда один только эгоизм царствует над всеми другими чувствами: совести, долга и порядочности!!!»
Несколько лет Павел с супругой весело и беззаботно жили за границей, где у них родились две дочери. Баварский король пожаловал Ольге титул графини Гогенфельзен, и она немедленно украсила свои личные вещи девятизубцовой графской короной.
После убийства великого князя Сергея Александровича Павлу было высочайше дозволено присутствовать на похоронах брата. Император лично встретился с опальным дядюшкой и подарил ему долгожданное прощение, сказав, что он «больше на него не сердится». Но Николай говорил только за себя - Александра Федоровна не могла так просто простить какой-то выскочке, особе даже не титулованного рода, брак с дядей императора. Аликс категорически возражала против любых встреч с бывшей полковой дамой.
Время шло, лишь в 1912 году Павлу с женой было разрешено вернуться в Россию. Они поселились в Царском Селе и предприняли энергичные действия, чтобы примириться с императрицей. Великие князья, сын Павла – Дмитрий выступали в роли ходатаев. По некоторым источникам, простить и принять Ольгу Валерьевну просил императрицу Г. Распутин. Наконец, общими усилиями сопротивление Александры было сломлено - 5 июня 1914 года она приняла графиню. От наблюдательной Ольги Валерьевны не укрылось, что императрица «сначала волновалась и дышала тяжело, потом оправилась, и мы говорили обо всем».
В 1915 году исполнилась еще одна заветная мечта графини Гогенфельзен, когда Николай II пожаловал ей в честь одного из ее предков титул княгини Палей.
* * *
Среди всех семейных неурядиц, больше других расстроил Николая и Александру бурный роман и тайный брак младшего брата царя - великого князя Михаила Александровича.
Любимый сын Александра III, Михаил родился 22 ноября 1878 года. Далекий от политики, занятий государственными делами, Михаил вел беззаботную жизнь плейбоя, увлекаясь автомобилями, спортом, скачками. По характеру он был добр, мягок и как-то по-особенному нежен с людьми любого сословия и положения. «Многим Михаил Александрович казался безвольным, легко попадающим под чужое влияние, - писал полковник А. А. Мордвинов, бывший многие годы адъютантом великого князя. - По натуре он действительно был мягок, хотя и вспыльчив. Но умел сдерживаться и быстро остывать. Как большинство, он был неравнодушен к ласке, излияниям, которые ему казались искренними. Он действительно не любил (главным образом, из деликатности) настаивать на своем мнении, которое у него всегда было, и из того же чувства такта стеснялся и противоречить. Но в тех поступках, которые он считал – правильно или нет – исполнением своего нравственного долга, он проявлял обычно настойчивость, меня поражавшую».
Подобно старшему брату, Николаю II, Михаил умел очаровывать своих собеседников, и не случайно друзья и родные звали великого князя «милым Мишей». Правда, любимая сестра Ольга наградила его другим ласкательным прозвищем – «Шалопай», но в ее устах это слово звучало еще прелестнее. Мать писала о Михаиле: «самый удивительный из всех моих детей».
Блеск скипетра и короны никогда не кружил голову Михаилу, и наиболее тяжким периодом его холостяцкой жизни стали годы, когда, после смерти среднего брата Георгия в 1899 году, он неожиданно для себя придвинулся к ступеням царского трона, получив титул наследника престола.
Дворцовые интриги тяготили Михаила, парадная мишура, строгий этикет претили его натуре. Будучи престолонаследником, он не раз раздражался манерной дворцовой почтительностью и заискивающим вниманием окружающих. Узнав о рождении у Николая II сына, Михаил тотчас заявил во всеуслышание: «Теперь я чувствую себя самым счастливым человеком!»
В 1905 году Михаил пережил большое чувство: он влюбился в фрейлину своей сестры Ольги Александровны Дину Коссиковскую. Михаил, к тому времени уже свободный от обязанностей престолонаследника, обратился к брату с просьбой разрешить ему жениться на любимой девушке, но получил категорический запрет. Более того, чтобы образумить влюбчивого великого князя, его отправили с визитом за границу, а фрейлине дали понять, что ее дальнейшее пребывание при дворе нецелесообразно.
Ольга Александровна потом рассказывала о романе брата писателю Йену Ворресу: «Он давно был влюблен в Дину, мою первую фрейлину. Они решили сбежать, но кто-то их выдал. Дину, разумеется, тотчас уволили. Брат был безутешен. Он обвинял мама и Ники. Помочь я им не могла. Иногда мне приходило в голову, что нам, Романовым, лучше бы родиться без сердца...».
Со временем душевная рана затянулась, Михаил полностью посвятил себя военной службе, пытаясь заставить себя забыть о несчастной любви. По праву рождения, поднимаясь по ступеням военной карьеры, он должен был стать командиром гвардейского полка, дивизии, а затем и всей гвардии. А пока Михаил командовал эскадроном лейб-гвардии Кирасирского полка Еe Величества, «Синими кирасирами», как их называли в обществе по цвету полкового прибора. Августейшим шефом полка многие годы была императрица Мария Федоровна, принимавшая горячее участие в жизни офицерского собрания.
В это время в полку служил некий ротмистр В. Вульферт. Трудно сказать что-либо определенное о его воинских заслугах - анналы истории не сохранили их перечня. Зато была у ротмистра красавица жена - Наталья Сергеевна.
Дочь московского присяжного поверенного Сергея Шереметьевского, она в 17 лет стала женой известного музыканта Сергея Мамонтова, родила дочь, но уже через два года развелась с ним и вышла замуж за Вульферта. Была в этой женщине, кроме необычайной красоты, еще и та особая женская прелесть, что пленяет настоящих, сильных мужчин более всего, заставляя их терять голову, изменять делу, товарищам...
Вот как описывает первую встречу с Натальей Вульферт французский посол в России Морис Палеолог: «Она прелестна, ее туалет свидетельствует о простом, индивидуальном и утонченном вкусе. Из-под шиншилловой шубки видно платье из серебристо-серого шелка, отделанное кружевами. Шапочка светлого меха очень идет к ее пепельным волосам. Выражение лица гордое и чистое, черты прелестны, глаза бархатистые. На шее, при свете зажженной люстры, сверкает ожерелье из чудного жемчуга... Малейшее ее движение отдает медленной, волнистой нежнейшей грацией...».
Далеко не все представители высшего света и члены императорской семьи разделяли романтическую характеристику госпожи Вульферт, данную французским послом. «Она была уже дважды замужем, не считая ее любовных увлечений. Эта Наташа Шереметьевская умная, но злая женщина, а ее друзья - проходимцы и темные личности», - считал великий князь Николай Михайлович.
Но влюбленные смотрят друг на друга совсем иными глазами, чем послы зарубежных держав или отечественные недоброжелатели. А то, что Михаил и Наталья влюбились друг в друга с первого взгляда, сомнений не вызывало. И совсем скоро стало очевидным - они не могут друг без друга. Когда не удавалось встретиться, влюбленные обменивались трогательными письмами. «Моя дорогая, прекрасная Наташа, нет таких слов, которыми я мог бы поблагодарить тебя за все, что ты даешь мне. Не печалься, с помощью господа Бога мы очень скоро встретимся, - писал великий князь возлюбленной. – Пожалуйста, всегда верь мне и в мою самую нежную любовь к тебе, моя дорогая, самая дорогая звездочка, которую я никогда, никогда не брошу. Я обнимаю тебя и всю целую. Пожалуйста, поверь мне, я весь твой».
Больше других оказалась расстроенной романом сына императрица Мария Федоровна. Несмотря на нежную любовь к Михаилу, а может быть, именно по этой причине, мать пыталась образумить его: «…Это только из-за любви к тебе, мой дорогой Миша, я пишу эти слова, а не для того, чтобы огорчить тебя. Но иногда я так беспокоюсь за твое будущее и боюсь, что по причине своего доброго сердца ты позволишь втягивать себя в какие-то бесполезные истории, и тогда ты кажешься не таким, какой ты на самом деле…»
Князь В.С. Трубецкой вспоминал, как поручик Хан-Эриванский был вынужден в двадцать четыре часа выйти в отставку только за то, что осмелился зайти в театральную ложу, где находилась Наталья Вульферт. «Дама, которая в свое время своими поступками бросила тень на наш полк и которая, как всем хорошо известно, навлекла на полк неудовольствие нашего августейшего шефа – обожаемой нами императрицы», - заявил на офицерском собрании командир лейб-гвардии Кирасирского полка. - Если до моего сведения дойдет, что кто-либо из наших офицеров продолжает кланяться этой даме при встрече, предупреждаю: этого офицера мгновенно постигнет участь поручика Хана-Эриванского. Он не имеете права ни общаться с ней, ни здороваться, ни даже произносить ее имя».
Николай II и Александра были шокированы романом Михаила. Император принял решение действовать по принципу «с глаз долой - из сердца вон». В один прекрасный день император Михаил к себе. Аудиенция вышла на редкость короткой: «Примешь Черниговских гусар», - приказал император. Так великий князь Михаил оказался в губернском Орле командиром армейского Черниговского гусарского полка. Непривычная провинциальная обстановка, оторванность от столицы, неопределенное будущее тяготили его.
В 1910 году у влюбленных родился сын, которого в честь умершего брата Михаил назвал Георгием. Только после рождения сына Наталье удалось добиться развода с Вульфертом, не преминувшим воспользоваться ситуацией: за coгласие на развод он получил двести тысяч рублей и должность в придворном ведомстве, которую ему выхлопотал Михаил.
Но царского разрешения на морганатический брак не последовало. Очевидно, что основной причиной такой неуступчивости опять, как и в случае с Кириллом Владимировичем, стала позиция императрицы Александры Федоровны.
И тогда влюбленные уехали за границу. Гнев Николая, недовольство вдовствующей императрицы Марии Федоровны, светские сплетни не доходили до Михаила и Натальи, живших во Франции. Но бдительное око тайной полиции не прерывало наблюдения за младшим братом царя.
«Сентября 6-го дня 1911 года. Весьма секретно.
В Российско-императорские посольства, миссии и консульства.
Податель сего генерал-майор корпуса жандармов Александр Васильевич Герасимов командируется по Высочайшему повелению заграницу с поручением принять все меры к недопущению заграницей брака госпожи Брасовой (Вульферт) с великим князем Михаилом Александровичем.
Во исполнение Высочайшего повеления поручаю Российским посольствам, миссиям и консульствам заграницею оказывать генерал-майору Герасимову необходимое содействие к успешному исполнению возложенного на него поручения и к производству, в случае надобности, ареста лиц по указанию генерал-майора Герасимова.
Временно управляющий Министерством иностранных дел А. Нератов».
Конечно, слова об аресте не касались ни великого князя, ни Натальи – речь шла о секретаре или адъютантах великого князя, помогавших любовникам. Но помощь посторонних людей не понадобилась.
«Совершенно доверительно
Ваше Превосходительство! Милостивый государь Степан Петрович
Великий князь с г-жой Вульферт доехали в автомобиле до г. Вюрцбурга, где они сели в поезд железной дороги, следовавший через Мюнхен и Зальцбург в Вену, куда Его Императорское Высочество прибыл утром 30 октября... В тот же день, в 4 часа пополудни великий князь и г-жа Вульферт приехали в сербскую церковь Св. Саввы, где и совершили обряд бракосочетания.
Запись произведена была при этом следующая: Михаил Александрович, русский великий князь, род. 22 ноября 1878 года в С.-Петербурге, и дворянка Наталья Брасова, род. 7 июня 1880 года...
... Не сопровождая великого князя в его поездке на автомобиле, охрана ничего узнать не могла, ибо направление и цель этой поездки оставались законспирированными от самых близких лиц...
Прошу Ваше Превосходительство принять уверения в глубоком уважении и искренней преданности.
А. Красильников. Париж, 17/30-го декабря 1912 г.»
Тотчас после брака Михаил пишет матери и брату письма, уверяя, что поступил так как, по его мнению, «должен был сделать всякий честный человек, и в этом совесть моя чиста», но августейшая семья была возмущена проступком великого князя.
Императрица Мария Федоровна, получив послание Михаила, тотчас сообщает старшему сыну - Николаю II: «... Я только что получила письмо от Миши, в котором он сообщает о своей женитьбе! Даже не верится, и не понимаю, что я пишу, так это невыразимо отвратительно во всех отношениях и меня совершенно убивает! Я только об одном прошу, чтобы это оставалось в секрете, чтобы не было еще нового скандала, ведь были уже подобные тайные браки, о которых притворялись, что не знают. Я думаю, что это единственное, что можно теперь делать, иначе я уже больше не покажусь, такой позор и срам!»
В ответ Николай пишет: «К несчастью, между мною и им сейчас все кончено, потому что он нарушил свое слово. Сколько раз он сам мне говорил, не я его просил, а он сам давал слово, что на ней не женится. Я ему безгранично верил! Что меня особенно возмущает - это его ссылка на болезнь бедного Алексея, которая его заставила поторопиться с этим безрассудным шагом! Ему нет дела ни до твоего горя, ни до нашего горя, ни до скандала, который это событие произведет в России. И в такое время, когда все говорят о войне, за несколько месяцев до юбилея дома Романовых!!! Стыдно становится и тяжело».
Скандал получился изрядный, великому князю был закрыт въезд в Россию, на имущество наложена опека, он был уволен из рядов русской армии. Семья Михаила поселилась в замке Небворт, недалеко от Лондона, проводя время в сельском уюте и неге. Но выстрелы Гаврилы Принципа уже прогремели в Сараево...
Гроза, нависшая над Россией, помирила братьев: Михаил возвращается на родину, его жене даруется титул графини Брасовой - по названию одного из имений великого князя. Но морганатический брак лишал Михаила всех наследственных прав на русский престол. Вскоре после начала войны Михаил выехал в действующую армию, где принял командование кавалерийской Дикой дивизией, сформированной кавказских горцев.
«Он, как нарочно, всегда хотел быть там, где опасно и где противник развил губительный огонь, - писал о великом князе фронтовой корреспондент Николай Брешко-Брешковский. - Толкала Михаила в этот огонь личная отвага сильного физически, полного жизни спортсмена и кавалериста, затем еще толкала мысль, чтобы кто-нибудь из подчиненных не заподозрил, что своим высоким положением он желает прикрыть собственную трусость. А между тем, если подчиненные и упрекали его то именно в том, что он часто без нужды для дела и для общей обстановки стремился в самое пекло. Хотя польза была уже в том, что полки, видя великого князя на передовых позициях своих, воспламенялись, готовые идти за ним на верную смерть...»
Свита Михаила состояла из трех адъютантов. За время похода он делил тяготы военной жизни со своими офицерами: ютился в тесных хибарах, ночевал в землянках, ел из солдатского котла. В перерывах между боями, когда дивизия отдыхала, занимал две-три комнаты - кабинет, спальню и столовую. Во время одной из таких передышек он пишет Наталье:
«27 августа 1916, с. Хорожанка.
Моя родная и прелестная Наташечка.
Пишу тебе коротенькое письмо ввиду того, что я рассчитываю на днях отсюда уехать... Что за неописуемая будет для меня радость приехать в Брасово к тебе, душечка моя, радость и жизнь моя!.. Здесь все время идут бои, очень большие и кровопролитные, но, слава Богу, удачные для нас. Со вчерашнего дня германцы получили подкрепление, и на время мы приостановились. Вот этим-то моментом я и хочу воспользоваться для отъезда...
Хотя ты и находишь, что я никогда не был жизнерадостным, но я уверяю тебя, что был таким, и даже очень, - теперь же действительно я потерял всякое чувство радости и надежду на лучшую жизнь, и причина этому та, что я потерял веру к людям, потому что слишком много видишь зла вокруг себя, да и везде...
Ужас как разлука действует на нервы, всякий пустяк волнует и расстраивает. Я сегодня что-то совсем не могу писать, а мне так хочется высказать тебе всю мою безграничную любовь и преданность - если бы ты знала, моя дорогая, как я изнемогаю от такой жизни без тебя, без ласки, без любви!
Да хранит и благословит тебя Господь, мой Ангел милый, нежный. Обнимаю тебя с любовью и лаской мысленно и крепко.
Весь твой Миша».
Великий князь становится генерал-инспектором кавалерии, он награжден Георгиевским крестом четвертой степени - самым почетным боевым орденом русских офицеров. Но все чаще Михаил с тревогой вглядывается по сторонам. Он убежден, что страна стоит на пороге каких-то грозных событий. В этом грустном, болезненном человеке уже ничего не осталось от прежнего светского щеголя. В его душе произошел тот перелом, который неизбежно случается в жизни каждого незаурядного человека, когда на смену эмоциям молодости приходят жизненный опыт и мудрость. «Великий князь Михаил Александрович в последние месяцы очень переменился: стал очень странный, часто любит бывать в одиночестве», - писал один из его приближенных.
После февральских событий 1917 года Михаил поселился с семьей в Гатчине, полностью отойдя от политических игрищ. Но пришла холодная осень семнадцатого года и с ней кошмар большевистского переворота. Последняя встреча Николая и Михаила произойдет перед отъездом арестованного императора в Сибирь. Больше они не встретятся...
* * *
Николай оказался прав в своих предположениях - разводы, неравнородные браки в его царствование стали обычным явлением в доме Романовых. И царь, и Александра Федоровна, осуждая поступки родственников, вынося им порицания, тем не менее, уже ничего не могли поделать с этим процессом, вышедшим из под их контроля. Александра до последних дней с негодованием относилась к падению нравов в царском семействе. Когда великая княгиня Ольга Александровна в 1916 году решила расстаться с нелюбимым мужем принцем Петром Ольденбургским, Александра Федоровна писала Николаю в Ставку: «Нравы общества разрушаются, и наша семья - Павел, Миша, Ольга - показывают пример, не говоря о еще гораздо худшем поведении Бориса, Андрея и Сергея.
Как нам остановить остальных и удержать от подобных браков? Дурно, что она ставит тебя в ложное положение, и мне грустно, что это новое горе причиняет тебе она. Что сказал бы твой отец? Мы были слишком слабы и добры по отношению к семье, а должны были много раз метать гром и молнии на молодых... Может быть, это дурно, но я надеюсь, что Петя не даст ей развод. Это может показаться жестоким, а я не хочу быть жестокой, потому что нежно люблю Ольгу, но я, прежде всего, думаю о тебе и о том, что она заставляет тебя поступать неправильно...»
Запоздалым признанием правоты государыни стали слова самой великой княгиней Ольги Александровны, сказанные много лет спустя после этих событий: «Все эти критические годы Романовы, которые могли бы быть прочнейшей поддержкой трона, не были достойны звания или традиций семьи. Слишком много нас, Романовых, погрязло в мире эгоизма, где мало здравого смысла, не исключая бесконечные удовлетворения личных желаний и амбиций. Ничто не удостоверит это лучше, чем пугающий беспорядок, в который включились последние поколения моей семьи. Эта цепь домашних скандалов не могла не шокировать Россию. Но кто из них заботился о впечатлении, которое они производили? Никто».
В своем дневнике императрица писала: «Долгом в семье является бескорыстная любовь. Каждый должен забыть свое «я», посвятив себя другому». Александра Федоровна до последних дней соблюдала этот принцип по отношению к своему мужу и требовала того же от других. Она искренно пыталась применить собственные нравственные идеалы, воззрения на семейную жизнь к другим людям, заставить их поступать так, как считала необходимым она, научить любить так, как могла любить она сама. Но как показывает опыт многих поколений, подобные эксперименты почти всегда заканчивались неудачами. Ведь каждый из пришедших на эту землю должен иметь право на собственный выбор, на свою любовь, на право совершать свои собственные ошибки...
СКОРБНЫЙ ЛИСТ
Состояние физического и психического здоровья самым непосредственным образом сказывается на судьбе человека, его успехах на общественной ниве, личной жизни. Не вдаваясь в дискуссию о роли личности в истории, возьмем смелость утверждать, что чем выше стоит человек на социальной лестнице, тем значительнее влияет его состояние здоровья, психический статус, самочувствие на окружающих, и недуг главы государства может самым пагубным образом отражаться на социальном здоровье всего народа. Конечно, речь идет не об анекдотичном насморке Наполеона, якобы помешавшем французскому императору одержать победу под Ватерлоо; история знает немало вполне реальных ситуаций, когда диагноз правителя определял политическую ситуацию в государстве. Не углубляясь в глубь веков, вспомним лишь примеры из недавней отечественной истории: странную болезнь, повлекшую смерть 54-летнего В. Ленина, старческий маразм генсека Л. Брежнева, неожиданный уход его приемника Ю. Андропова.
Вероятно, именно понимание историками «фактора здоровья» исторических персонажей, предопределяет тот интерес, который неизменно вызывают медицинские документы в плане изучения биографий знаменитых людей.
Медицина за последнее столетие добилась поразительных успехов в научно-исследовательском направлении, диагностике и лечении болезней, но большинство клинических симптомов, проявлений человеческих недугов были знакомы врачам давным-давно. Это дает возможность, воспользовавшись записями доктора Е.С. Боткина, диагнозами тогдашних светил медицины, свидетельствами близких к императрице людей, попытаться реконструировать страницы строгого медицинского документа - истории болезни императрицы Александры Федоровны. Кстати, раньше этот документ именовался куда более выразительно – «скорбный лист».
Александра Федоровна с детства не отличалась крепким здоровьем. Кроме банальных детских инфекций и простудных заболеваний, принцесса Аликс тяжело переболела дифтерией, перенесла атаку ревматизма, который впоследствии напоминал о себе болями в суставах и отеками на ногах. Не могла похвастаться Аликс и здоровыми зубами. Зубная боль, кариес, постоянные визиты дантистов стали кошмаром, преследовавшим ее всю жизнь. В дальнейшем частые беременности и роды еще более усугубили ее многочисленные недуги, начали беспокоить приступы сердцебиения и аритмия, во время которых возникала одышка.
Восемнадцатилетняя Аликс, будучи в Англии принимала лечебные ванны. Курс был назначен в связи с обострениями ишиаса. Об этих процедурах она писала жениху из Англии: «Ванны пока не оказывают действия, и ноги еще очень болят. Для равномерного кровообращения мне приходится подолгу лежать на диване... Врачу хотелось, чтобы я приняла еще двадцать ванн... Мне приходится проводить по пятнадцать минут в серной ванне и затем еще в ванне с водяным душем из тысячи отверстий». Спустя шесть дней 26 мая 1894 года Аликс жалуется: «В настоящее время мне нельзя пускаться ни в какие экспедиции - ни гулять пешком, ни ездить, можно “выезжать” только в кресле на колесиках, так как я должна двигаться как можно меньше».
И, наконец, врачебный диагноз, о котором пишет принцесса жениху: «Ты знаешь, я уже пробовала делать массаж, но никакой пользы не было, и доктор думает, что при моей болезни это даже вредно, так как нерв проходит по всей ноге, а не только в колене...»
Ишиас или, как говорят медики, люмбоишиалгический синдром - широко распространенное неврологическое заболевание: каждый второй взрослый европеец хотя бы однажды испытывает «прострелы». В основе ишиаса - заболевание или ущемление пояснично-крестцовых нервных корешков, причиной которого может стать поднятие тяжестей, переохлаждение, перенесенные инфекционные заболевания, остеохондроз, грыжи (выпячивания) межпозвоночного диска, врожденные аномалии строения позовночника. Александра Федоровна жаловалась на острую, подчас непереносимую боль по ходу седалищного нерва: в пояснице, по задней поверхности бедра, в колене, голени, стопе. Боли усиливались при долгом стоянии во время продолжительных придворных церемоний и церковных служб; часто она была вынуждена пользоваться тросточкой, а во время острых приступов могла передвигаться только в инвалидной коляске. Учитывая то обстоятельство, что болезнь началась у Аликс еще в юношеском возрасте, можно предположить, что ее причиной явились врожденные изменения строения пояснично-крестцового отдела позвоночника. Эта гипотеза подтверждается результатами судебно-медицинской экспертизы останков членов царской семьи, найденных под Екатеринбургом. По свидетельству экспертов, у императрицы имелся «выраженный наклон остистых отростков верхнегрудных позвонков, указывающий на отсутствие физиологического кифоза (изгиба кзади) верхнего отдела позвоночника, что при жизни могло проявляться в изменении осанки в виде внешне заметной распрямленности спины». Кроме того, было выявлено полное костное сращение поперечного отростка пятого поясничного позвонка с крылом подвздошной кости, что и стало причиной сильнейших болей в пояснице и ногах, от которых страдала императрица.
Обычно таким больным назначают длительный покой, физиотерапевтические процедуры, грязевые ванны, противовоспалительные и обезболивающие средства. Именно такое лечение получала императрица. Но радикального избавления от ишиаса при врожденных изменениях позвоночника, подобных тем, что имелись у Александры Федоровны, не существует и по сей день: современные хирургические методики не дают стопроцентной гарантии выздоровления, а в начале двадцатого столетия таких операций в арсенале врачей еще не было.
* * *
Кроме радикулита, Александра Федоровна на протяжении многих лет страдала еще одним чрезвычайно мучительным неврологическим заболеванием, сопровождавшимся сильнейшими болями в области верхней челюсти. О подобных приступах императрица часто говорит в письмах мужу. Скорее всего, речь идет о невралгии одной из ветвей тройничного нерва. Как правило, это заболевание проявляется приступами острейшей боли режущего, жгучего или стреляющего характера. Приступ, часто сопровождающийся нервным тиком, бледностью или покраснением лица, слезотечением, может продолжаться от нескольких минут до долгих часов, когда больные не находят себе места от боли, и никакие лекарственные средства не приносят облегчения.
Австрийская исследовательница Э. Хереш утверждает, что именно «ужасная лицевая невралгия» и обусловливала «суровое выражение на многих фотографиях», а злонамеренные клеветники вместо того, чтобы посочувствовать больной императрице, «приписывали это выражение надменному высокомерию». Действительно, в медицине известны случаи, когда, больные, не в силах терпеть боль, кончали жизнь самоубийством, однако следует заметить, что сама по себе невралгия тройничного нерва не способна придать лицу «сурового выражения». Существует еще одна точка зрения медиков, считающих, что сильные лицевые и головные боли, которыми мучилась Аликс, являлись не симптомом невралгии, а были лишь одним из проявлений истерического невроза.
В истории болезни Александры Федоровны имеются не только терапевтические или неврологические диагнозы. Говоря о состоянии здоровья последней русской императрицы, вряд ли можно уклониться от разговора на тему о психическом состоянии Александры Федоровны, очевидных уже с детства определенных отклонениях от нормы - замкнутости, крайней стеснительности, необычной для девочки склонности к мистицизму. Впрочем, будем реалистами: что такое норма психического здоровья не ведает ни один психиатр в мире, и вряд ли кого может удовлетворить аморфная формулировка, подразумевающая под этим понятием «состояние душевного благополучия, характерное отсутствием болезненных психических проявлений и обеспечивающее адекватную действительности регуляцию поведения и деятельности». Учитывая, что болезненные психические проявления случаются хоть раз в жизни у каждого живущего на этой земле, о норме говорить следует, по меньшей мере, чрезвычайно осторожно.
У Александры Федоровны подобные эпизоды, менявшие ее поведенческие реакции, случались достаточно часто, а об одном инциденте, вызванном ее страстным желанием иметь сына, много писали в мировой прессе того времени.
* * *
Роды императрицей четырех дочерей, ее возраст и состояние здоровья внушали серьезные сомнения в способности Александры Федоровны подарить супругу и всем верноподданным законного престолонаследника.
В 1901 году во время визита во Францию царская чета познакомилась с неким Низье-Вашо Филиппом, лечившим гипнозом от эпилепсии сына великого князя Петра Николаевича. Француз сумел произвести впечатление на императрицу, и был приглашен в Россию.
Однако вскоре выяснились занятные подробности биографии гипнотизера. Оказалось, что в юности Филипп был простым подмастерье у одного лионского мясника, но затем решил заняться более прибыльным делом и освоил ремесло магнетизера, тем более, как свидетельствовали его близкие, он с детства обладал гипнотическими способностями. Филипп сумел осилить три курса медиинского факультета Лионского университета и, согласно французским законам, не имел права заниматься врачебной практикой. Чтобы избежать неприятностей с полицией, Ниьзье-Вашо стал именовать себя помощником или «компаноном» дипломированного врача. Тем не менее, недостатка в клиентах у гипнотизера не было. Основными пациентами новоявленного гипнотизера стали женщины, страдающие истерией, всевозможными страхами (фобиями), галлюцинациями, депрессией, неудовлетворенные в супружестве. Его горячими поклонницами стали две бывшие черногорские принцессы - сестры Анастасия и Милица Николаевны, бывшими замужем за братьями - великими князьями Николаем и Петром Николаевичами.
Убежденность Милицы в волшебных способностях французского шарлатана приводила подчас к анекдотическим ситуациям. Однажды князь Ф. Юсупов, прогуливаясь по аллеям своего парка в Крыму, увидел великую княгиню в карете с неизвестным мужчиной. Князь вежливо поклонился, но Милица ему не ответила. Спустя несколько дней, вновь встретившись с великой княгиней, Ф. Юсупов поинтересовался, чем вызвано такое невнимание. «Вы не могли меня видеть, - возразила великая княгиня, - поскольку я была с доктором Филиппом, а когда у него на голове шляпа, он и все, кто его сопровождают, становятся невидимыми».
Секретарь французского президента поражался: «У него нет никакого патента на занятия медициной, кроме какого-то американского диплома... Как может быть, что Николай II проявляет такой интерес к этому псевдоврачу, который в действительности является магнетизером и шарлатаном?»
Но государыня надеялась с помощью гипнотических сил Филиппа родить сына. Француз провел серию магических сеансов и торжественно объявил наступившей беременности. Вскоре на официальных приемах императрица стала появляться в одеждах свободного покроя. Мать четырех дочерей, прожившая в браке почти восемь лет, на протяжении почти девяти месяцев считала себя беременной! Филипп категорически потребовал, чтобы во время беременности, к императрице не допускались придворные акушеры
Когда весь Петербург уже жил предвкушением традиционного салюта по поводу рождения царского ребенка, для осмотра Александры, у которой появились незначительные кровянистые выделения, был приглашен лейб-медик Д.О. Отт, который тотчас заявил, что ни о какой беременности, «и не только в конечном ее сроке, но и вообще в такой стадии развития, которая признается акушерской наукой поддающейся распознаванию», речь не идет. Отошедшие выделения, при исследовании, оказались омертвевшим плодным яйцом.
Скандал вышел изрядный. Филиппу выдали русский докторский диплом, гонорар и быстренько отослали на родину, а в газетах был опубликован официальный бюллетень, подписанный профессором Д. О. Оттом и лейб-хирургом Г. И. Гиршем. В сем необычном медицинском документе, датированным 26 августа 1902 года, значилось: «Несколько месяцев тому назад в состоянии Е.В. Государыни Императрицы Александры Федоровны произошли перемены, указывающие на беременность. В настоящее время, благодаря отклонению от нормального течения, прекратившаяся беременность окончилась выкидышем, совершившимся без всяких осложнений при нормальной температуре и пульсе...».
Газеты ехидно комментировали неуместное «благодаря», в светских салонах обсуждали интимную жизнь царской четы и в открытую говорили о психической ненормальности императрицы, не сумевшей разобраться в собственном организме, называя случившееся «ложной беременностью», часто отмечающуюся у истеричек и неуравновешенных особ. Говоря о причинах возникновения ложной беременности, физиолог академик И.П. Павлов, особенно подчеркивал значение самовнушения и психической лабильности. «В данном случае, - писал ученый, - правда, могучий сам по себе, родительский инстинкт путем самовнушения воспроизводит, по крайней мере, в нескольких компонентах, такое сложное и специальное состояние организма, как беременность».
Однако, в случае Алесеандры Федоровны, скорее всего, речь идет о более распространенно болезненном состояний, так называемом пузырном заносе - патологии плодного яйца у беременной женщины, приводящей к внутриутробной гибели плода. Течение пузырного заноса, который чаще бывает у повторнородящих женщин, вначале, на ранних этапах мало отличается от обычной беременности. Прекращаются менструации, женщины жалуются на тошноту, изменения вкуса, резкие запахи, проявляются явления ранней интоксикации, отмечается пигментация белой линии живота и сосков. Матка увеличивается даже быстрее, чем при нормальной беременности. По мере прогрессирования пузырного заноса могут развиться осложнения, сопровождающиеся повышением артериального давления, отеками. В конце третьего месяца беременности появляются кровянистые выделения, а подчас и кровотечения, опасные для жизни женщины. Пузырный занос нередко иммитирует беременность довольно продолжительное время, но отсутствие сердцебиениия плода, характерные боли, кровянистые выделения – симптомы, позволяющие акушерам поставить правильный диагноз и вовремя провести операцию выскабливания.
Историк Игорь Зимин приводит рассказ самого профессора Д.О. Отта, который в 1928 году поведал детали этой истории: «Это была пятая беременность императрицы. Императрица переходила на два месяца тот срок, в который она, по ее рассчетам, должна была родить. Чувствовала она себя хорошо, и я ее не осматривал, да и увидел я ее беременной впервые на седьмом месяце . Роды приближалась, и меня пригласили в Петергоф. Поражал вид императрицы, фигура ничуть не изменилась, живот отсутствовал. Я ей указал на это и просил разрешения ее осмотреть. Она мне ответила: «Будьте спокойны, ребенок там». Образ жизни она вела малоподходящий, почти ежедневно часов в одиннадцать уезжала на Знаменку к великому князю Нколаю Николаевичу и возвращалась часа в три ночи, но я не вмешивался.
В один прекрасный день меня спешно зовут к императрице: она сидит взволнованная, на рубашке капли крови. Государь ходит по комнате, очень волнуется и просит ее осмотреть. Осмотр показал, что беременность была, но яйцо не развилось. Это то, что называется мясистый, или кровянной, занос. Благодаря кровотечению он вышел. Я объяснил, в чем дело. Государь просил меня спешно поехать к великому князю Владимиру Александровичу, где был весь двор «на целовании руки» по случаю бракосочетания Елены Владимировны, поставить в известность министра Двора Фредерикса. Я это слелал. Фредерикс спросил: «Какие распоряжения?» Я сказл, что не знаю. Фредерикс просил меня написать бюллетень. Я написал так, что всякий между строк мог понять, о чем шла речь. На другой день меня вновь вызывают во дворец. Там меня ждут Фредерикс и личный врач императрицы доктор Гирш, немец, и дают читать глупо составленную бумажку. Я говорю, что это никуда не годится, чтобы я подписал эту бумажку, что я иначе писал. Мне говорят, что государь приказал, чтобы я подписал эту бумажку. Ну, я и подписал. Так появилось то извещение, которое всем известно».
Примерно в то же время похожий случай произошел у другой коронованной особы – сербской королевы Драги. Впрочем, в Белграде врачи столкнулись не с пузырным заносом, а именно с тем, в чем недоброжелатели винили Александру Федоровну: с ложной беременностью.
В конце 1901 года королева Драга, супруга сербского короля Александра Обреновича, бывшая почти на десять лет старше мужа, объявила, что ждет долгожданного ребенка. Личный врач подтвердил слова Драги. Во дворце отменили празднества и приемы, чтобы не утомлять беременную королеву.
Врачи предписали женщине строгий постельный режим и обильное питание. Аппетит был отменный, Драга заметно прибавляла в весе, у нее стали нагрубать молочные железы, а в ноябре королева почувствовала шевеление плода. За две недели до предволагаемого срока родов, который был определен на 20 апреля 1902 года, живот опустился, все шло по нормальному графику развития беременности.
На помощь сербским врачам выехал знаменитый русский профессор-акушер Владимир Федорович Снегирева. 14 апреля 1902 года он приехал в Белград. Сербские профессора сообщили, что ночью отмечались сильные схватки, повторившиеся утром. Снегирев прямо со станции поспешил в королевский дворец. Однако после осмотра королевы, русский врач заявил, что родов не будет... Был увеличен живот за счет жировых отложений, выслушивалась активная перистальтика кишок, которую его сербские коллеги, по-видимому, приняли за сердебиение плода, но самого-то плода у Драги не было.
В практике русского акушера были случаи, когда женщина считала, что вот-вот родит, а на самом деле даже не была беременной. Именно это случилось у сербской королевы. Драга всегда отличалась склонностью к ожирению, расстройствам пищеварения и эндокринным нарушениям, из-за которых менструации, собственно, и прервались. В результате, бурное увеличение жирового сальника имитировало рост живота беременной женщины. Подвижность раздувшегося из-за метеоризма кишечника врачи приняли за шевеление плода. А острые желудочные боли, которые начались у Драги, им показались родовыми схватками.
Владимир Федорович созвал консилиум, который решил вести пациентку таким образом, чтобы устранить симптомы ложной беременности. После устранения болевых ощущений, которые королева принимала за родовые схватки, клизмы, слабительных, удалось уменьшить перистальтику и метеоризм и провести гинекологиечское обследование, достоверно показавшее, что о беременности нет и речи. Драги был поставлен диагноз «ложной беременности», с которым согласились и сербские врачи. Был издан соответствующий информационный указ. Николай II выразил личную благодарность профессору В.Ф. Снегиреву.
***
В поединке больного с болезнью, на стороне страждущего всегда выступает врач. От его опыта, знаний, профессиональной интуиции зависит, на чьей стороне будет победа. В штат придворных медиков русских императоров входило много врачей, но далеко не все они обладали компетенцией и профессиональной подготовкой, долженствующими соответствовать их ответственному положению.
Одним из старейших врачей при Николае II был Густав Иванович Гирш, считавшийся заметной фигурой в придворном мире. Он служил при дворе уже третье царствование, видел разное, оброс связями, был стар, не слишком умен и прославился не столько врачебной эрудицией, сколько склонностью к афористичным высказываниям типа: «Никотин - это яд медленного действия. Я его принимаю пятьдесят лет подряд, и он ничего со мной не делает». Гирш был назначен лейб-медиком еще при Александре II по протекции своего родственника Ф. Я. Карелля, также служившего придворным врачом..
Князь В.П. Мещерский с возмущением писал о Гирше еще в связи со смертью Александра III: «Врачом у государя был эстонец Гирш. Он был добряк как человек, но как доктор он не мог внушать особенного доверия, главным образом потому, что как до поступления на должность при государе, когда он еще был наследником, так и потом он имел очень мало врачебного опыта, а в глазах своего царственного пациента не имел авторитета.
Вопрос о докторах при дворе, с тех пор, как я видел близко придворное житие-бытие, меня всегда удивлял своей странностью, как явление, которое ни в каком частном доме немыслимо. Везде ищут доктора, составившего себе имя и, хотя бы по молве, заслуживающего доверия. При дворе издавна, по-видимому, практиковалось совсем иное отношение к врачу. Там какой-нибудь родной человек добивался поместить при царственной особе или своего родственника, или своего протеже на должность врача не столько для того, чтобы этой особе было от такого врача хорошо, сколько для того, чтобы врачу было хорошо и удобно...
По этому поводу мне припоминаются приблизительно следующие слова одного очень умного и авторитетного врача: “Грешно, - говорил он, - назначать к таким лицам, как государь или как наследник престола, такого врача, который должен на них учиться. К таким лицам, как бы они здоровы ни были, непременно надо выбирать во врачи такого, у которого кроме ума и знаний есть большая практика - то, что для врача есть его главный талисман, - практический опыт, дабы, в случае болезни его царственного пациента, он не мог оказаться неопытным в расследовании и понимания признаков болезни”».
С годами ситуация с медиками при дворе Николая II поменялась в лучшую сторону. Не в малой степени этому обстоятельству способствовала болезнь цесаревича, постоянно нуждавшегося в высококвалифицированной медицинской помощиго лечения. Среди врачей, обслуживающих царскую семью, появляются тогдашние светила русской медицины профессора Дмитрий Оскарович Отт, Георгий Ермолаевич Рейн, Николай Александрович Вельяминов.
С 1908 года семейным врачом Николая II и Александры Федоровны становится приват-доцент Военно-медицинской академии Евгений Сергеевич Боткин. Он родился 27 мая 1865 года в семье знаменитого терапевта-клинициста профессора Сергея Петровича Боткина.
Евгений поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, но год спустя, сдав экзамены, перешел на подготовительный курс Военно-медицинской академии. В 1889 году, в год смерти отца, он заканчивает Военно-медицинскую академию третьим в выпуске, получив звание лекаря с отличием и именную Пальцевскую премию.
Молодой врач начинает работать в Мариинской больнице для бедных, здесь он познает в полной мере цену человеческой боли и страданиям. Затем - заграничные командировки, стажировка в лучших европейских клиниках. Вернувшись домой, в 1893 году Боткин защищает докторскую диссертацию «К вопросу о влиянии альбумоз и пентонов на некоторые функции животного организма», посвятив ее отцу. Темой научного поиска Боткина были вопросы иммунологии, сущности процесса лейкоцитоза, защитных свойств форменных элементов крови. В мае 1897 года Боткин становится приват-доцентом Военно-медицинской академии «по внутренним болезням с клиникой».
Своим студентам на первой лекции он говорит: «Раз приобретенное вами доверие больных переходит в искреннюю привязанность к вам, когда вы входите в палату, вас встречает радостное и приветливое настроение - драгоценное и сильное лекарство, которым вы нередко гораздо больше поможете, чем микстурами и порошками... Только сердце для этого нужно, только искреннее сердечное участие к больному человеку. Так не скупитесь же, приучайтесь щедрой рукой давать его тому, кому оно нужно...»
Среди преподавателей Военно-медицинской академии существовала святая традиция: во время войны находиться там, где они нужнее всего, - на полях сражений, подле раненых. Так было при Бородине, в Севастополе и на Шипке. Так поступил в 1904 году и приват-доцент Евгений Боткин. Он направляется в действующую армию на Дальний Восток, где становится заведующим медицинской частью Красного Креста в Маньчжурской армии.
Война оставила тяжелые впечатления в душе доктора Боткина. Он видел самоотверженность русских солдат, но, пожалуй, впервые разглядел симптомы будущей смуты, уже тогда приметные внимательному глазу...
Осенью 1905 года Боткин возвращается в Петербург. Привычная жизнь, преподавание в Военно-медицинской академии, обширная практика - имя доктора Евгения Боткина пользуется все большей популярностью в столичных кругах. Признанием его заслуг как первоклассного врача стало назначение Е. С. Боткина в апреле 1908 года лейб-медиком Николая II. Приходят награды, чины, звания. Действительный статский советник Евгений Сергеевич Боткин становится членом Военно-санитарного ученого комитета, членом главного управления Российского общества Красного Креста, кроме боевых крестов св. Владимира с мечами, его мундир украшают ордена Анны и Станислава; награды Сербии и Болгарии. Но не мишура придворного быта привлекает Боткина в его новой службе.
Доктор Евгений Сергеевич Боткин был предан царской семье, как человек, искренне любивший этих людей, восхищавшийся их талантами и достоинствами; понявший, а потому простивший недостатки. Не всегда все складывалось гладко в отношениях врача и августейших пациентов, но в июльскую ночь 1918 года свой выбор доктор Боткин сделал не колеблясь...
***
Медицинский штат при дворе императора состоял из нескольких десятков врачей самых разных специальностей - от дантистов до акушеров и хирургов.
Одним из самых опытных хирургов был почетный лейб-хирург, заведующий кафедрой госпитально-хирургической клиники Военно-медицинской академии профессор Сергей Петрович Федоров, окончивший в 1891 году медицинский факультет Московского университета. Он первым разработал и применил столбнячный анатоксин, спасший жизнь десяткам тысяч людей. В хирургии имя С. П. Федорова навсегда останется благодаря уникальным методам операций на почках, желчных путях, он изобрел принципиально новые методы трепанации черепа, оперативные вмешательства на гипофизе и позвоночнике.
Это был профессионал самого высокого уровня. Именно профессор Федоров, оказавшийся в Ставке в марте 1917 года, убедил Николая II не подписывать манифест об отречении в пользу сына, ввиду того, что только домашняя обстановка, забота семьи, тщательный уход смогут продлить мальчику жизнь. После революции С.П. Федоров возглавлял кафедру в Военно-медицинской академии, вел большую научную работу, получил звание Заслуженного деятеля науки РСФСР, был награжден орденом Ленина. Он пережил своих бывших пациентов на восемнадцать лет и тихо умер в 1936 году на 67 году жизни. О том, что в свое время он был лейб-медиком последнего русского императора, профессор предпочитал не вспоминать....
Маленького цесаревича лечил еще один хирург - Владимир Николаевич Деревенко, молодой врач, приват-доцент кафедры С.П. Федорова. Он оставался при цесаревиче до февраля 1917 года, а затем в качестве врача отряда особого назначения сопровождал царскую семью в ссылку в Тобольск в 1918 году. В 1920 году Деревенко был назначен приват-доцентом кафедры факультетской хирургической клиники Томского университета, а в 1923 — 1930 годах он - профессор, заведующий кафедрой хирургических болезней Днепропетровского медицинского института. В 1930 году профессор Деревенко был арестован по обвинению в антисоветской деятельности осужден на 5 лет лишения свободы. Точная дата его смерти неизвестна, по некоторым данным умер в 1936 г., находясь в заключении. По другой версии, он вышел на свободу, продолжил работать в Днепропетровске и погиб, попав под трамвай в 1938 году.
* * *
Правильный диагноз - половина успеха в исцелении больного, ведь само слово «диагноз» в переводе с греческого означает распознавания чего-то неизвестного, загадочного.
Прекрасный диагност, лейб-медик Евгений Сергеевич Боткин считал, что Александра Федоровна страдала истерией, на фоне которой развились различные психосоматические нарушения, в том числе и трагикомическая ложная беременность.
К такому же диагнозу пришли и немецкие доктора, не обнаружившие у императрицы серьезных изменений сердца. Консилиум рекомендовал лечить нервную систему и изменить режим в сторону его активизации.
Доктор Эльмар Карлович Фишер по поводу болезни царицы даже подал письменный рапорт Николаю II, в котором заявил, что не может вылечить императрицу, пока при ней находится Анна Вырубова, провоцирующая приступы истерии. Узнав об этом, императрица потребовала немедленного удаления не в меру усердного эскулапа, хотя доктор Фишер, статский советник, невролог пользовался отменной репутацией. Он окончил ВМА, в 1901 г. зашитил докторскую диссертацию «О бороздах и извилинах детского мозга в первом полугодии жизни». Ординатор Царскосельского дворцового госпиталя (1913). Участник Первой мировой войны. Был ранен. В 1917 г. служил врачом при экспедиции Заготовки государственных бумаг.
***
Об истерических припадках царицы, после которых наступала глубокая депрессия, во время которой она неделями не вставала с постели, говорят не только многочисленные враги, но и ее горячие поклонники. Э. Хереш, с умилением пишущая об Александре Федоровне, вынуждена признать, что у императрицы бывали бурные истерические припадки, а «постоянная тревога о сыне сильно расшатала ей нервы».
Бывшая камер-юнгфера М. Занотти после революции вспоминала о проявлениях болезни у императрицы: «С государыней я прожила всю мою жизнь. Я ее хорошо знаю, люблю. Мне кажется, что государыня в последнее время была больна... Больна, как мне кажется, истерией. Что послужило причиной истерии, я не знаю. Может быть, у нее была какая-то женская болезнь... Наблюдая ее, я удивлялась одному: находится она среди людей ей приятных, она делает положительно все и совершенно не чувствует болезни сердца; не нравится ей обстановка данной минуты... она начинает жаловаться на сердце. Считая сердце больным, она довольно значительную часть дня лежала».
Любая дискомфортная ситуация, могла спровоцировать у Александры приступ истерии. «В течение обеда я наблюдал за Александрой Федоровной, против которой сидел, - вспоминал М.Палеолог торжественный прием в честь президента Франции Р. Пуанкаре. - Хотя длинные церемонии являются для нее очень тяжелым испытанием, она пожелала быть здесь в этот вечер, чтобы оказать честь президенту союзной Республики. Она выглядела довольно красивой в декольтированном платье из белой парчи и сверкающей бриллиантами диадеме. Несмотря на сорок два года, она еще приятна лицом и обликом. С первой перемены кушаний она старается завязать разговор с Пуанкаре, который сидит справа от нее. Но вскоре ее улыбка становится судорожной, ее щеки покрываются пятнами. Каждую минуту она кусает себе губы. И ее лихорадочное дыхание заставляет переливаться огнями бриллиантовую сетку, покрывающую ее грудь. До конца обеда, который продолжался долго, бедная женщина, видимо, борется с истерическим припадком».
* * *
Отклонения в нормальном психическом развитии начались у будущей императрицы еще в детстве. Этому обстоятельству, не в малой степени способствовала смерть матери, после чего характер веселой, озорной принцессы Аликс резко изменился - девочка рано замкнулась в собственном «Я», стала избегать посторонних, все больше времени проводя в одиночестве. Не надо быть Фрейдом, чтобы понять, какой шок испытал шестилетний ребенок, каким образом последствия этого сказалась на формировании его психики, отношении к окружающему миру. Девочка часто уединялась, стала капризной, замыкалась в себе, ее отличает почти патологическая застенчивость.
Немецкий профессор-психиатр Эмиль Крепелин полагал, что в истерических реакциях воскресают филогенетические древние защитные реакции, которые представляют не что иное, как искаженные и преувеличенные формы выражения нормальных эмоций: истерическая рвота - проявление чувства отвращения; дрожание пальцев - проявление страха. Другой знаменитый немецкий психиатр Эрнст Кречмер считал, что истерия – аномальная форма реакции на требования, предъявляемые жизнью, «бегство в болезнь» от жизненных проблем.
Сегодня истерия рассматривается как одна из форм неврозов - функциональных расстройств нервной системы, при которых имеются те или иные изменения поведения человека, но отсутствуют органические и структурные изменения в нервной ткани.
Истерия всегда возникает под влиянием психического переживания. Неразумное воспитание также имеет существенное значение для развития этого заболевания. Отсутствие благотворного влияния со стороны старших или - что еще хуже - потакание капризам, культивирование эгоцентризма, - основные причины развития истерического характера у ребенка. В связи с этим вспомним еще раз смерть матери, когда Аликс было всего шесть лет, и ее последующее воспитание под руководством королевы Виктории.
Симптомы истерии многочисленны и разнообразны. Наиболее ярко выраженной формой болезни является истерический припадок, во время которого возникают судороги, тело выгибается дугой, больные рвут на себе одежду, бьются головой об пол, кричат, стонут. Значительно чаще интенсивность приступов бывает не столь выражена: почувствовав учащенное сердцебиение или комок в горле, больной садится или ложится. Лицо его краснеет или бледнеет. Он беспорядочно машет руками, нередко плачет или смеется.
При истерии могут возникать сильные боли, чрезвычайно напоминающие невралгические. Классическим болевым симптомом при истерии является резкая головная боль в ограниченном месте - как от вбитого гвоздя, сочетающаяся со светобоязнью. Именно такими болями, напоминающими невралгию тройничного нерва, страдала Александра Федоровна. Характерны для истерии и жалобы царицы на плохой аппетит, расстройства глотания, учащенное сердцебиение, сухость во рту. Для больных истерией присущи особенности поведения: они эгоцентричны, чрезвычайно эмоционально лабильны и капризны; часто склонны к иступленной религиозности, их отличает патологически повышенная внушаемость (вот где нашли точку применения своих гипнотических талантов Филипп и Распутин!). Буйная фантазия у таких пациентов сочетается со склонностью к гипертрофии собственных болезненных ощущений. Истерики обожают рассуждать о близкой смерти, живописуя картину своих похорон. Александра в этом отношении не исключение, она не раз заявляла: «Я всегда смотрела на смерть как на друга, как на избавление от земных страданий». Поведение больных истерией нарочито театрализовано, лишено простоты и естественности, их суждения поражают своей противоречивостью, а место логического сопоставления фактов и трезвой оценки действительности занимают беспочвенные выдумки – плоды необузданной фантазии. Психиатры утверждают, что у больных истерией их отрицательные черты, и прежде всего неестественность и фальшивость, нарастают постепенно, неделя за неделей, год за годом. Каждый поступок, каждый жест их, каждое движение рассчитано на зрителя, на эффект. Императрица Александра Федоровна на недостаток в зрителях пожаловаться ни как не могла, ее театром была вся Россия, и в первом ряду партера сидел самый заинтересованный человек, не отрывавший влюбленных глаз от примадонны, – государь Николай II.
В научных трудах психиатрами давно описана одна из особенностей истерических реакций, заключающаяся в том, что тот или иной симптом может стать для больного чрезвычайно желательным, приятным, дающим совершенно конкретные выгоды – либо выход из тяжелой житейской ситуации, либо уход от ставшей несносной действительности. Отсюда возникло представление об «условной приятности или желательности болезненного симптома» как о характерной черте истерии. «Желательными» для Александры Федоровны могли оказаться приступы сердцебиения, головная боль, резкая слабость, когда не на шутку встревоженный Николай легко уступал любому желанию больной супруги.
Как правило, истерия в «чистом» виде встречается редко, чаще ее симптомы соседствуют с клиникой, характерной для других неврозов, - неврастении, психастении, ипохондрических расстройств. У последней русской императрицы наблюдались явственные признаки неврастении: неприятные ощущения в сердце, связанные с погодой, приступы сердцебиения и одышки, ощущение распирания в груди, хроническая бессонница; она плохо переносила резкие звуки, яркий свет. Как все неврастеники, из-за «игры вазомоторов» - реакций, вызывающих сужение или расширение сосудов, - она легко и болезненно краснела, была готова эмоционально «взорваться» по поводу, на который здоровый человек вряд ли обратит внимание. Сама Александра признавалась своей подруге Лили Ден, что на больших приемах она с трудом справляется с нервным напряжением, прибегая к помощи сильных лекарственных средств: «Я держусь лишь благодаря вероналу. Я буквально пропитана им…» Функциональные неврозы, к которым относятся неврастения и истерия, чаще всего поддаются лечению, но для этого в первую очередь необходимо желание больного исцелиться. Августейшая пациентка доктора Боткина лечиться от истерии не желала...
СТАРЕЦ
По пальцам можно пересчитать русских государственных мужей, немало сделавших в свое время для Отечества, о которых было бы написано столько книг, газетных и журнальных статей, сколько простом сибирском мужике, известном всему миру под именем Григория Распутина. Легенды об этом загадочном персонаже русской истории, растиражированные бульварной прессой и кинематографом, вот уже почти столетие продолжают волновать воображение обывателя.
Тайны высокой политики, придворные интриги, секс, экзотика светской жизни предреволюционной эпохи, дикое по жестокости убийство Распутина, откровенные фальсификации и документальные свидетельства - тесно переплелись в мифе о «божием человеке», якобы, дававшем советы царю, лечившем наследника и состоявшем в любовной связи с императрицей. Хлесткая формулировка Керенского: «Без Распутина не было бы Ленина» - стала неиссякаемым источником активности журналистов, драматургов, писателей и прочего люда, падкого на сенсации. Фамилия Распутина воспринималась как кличка, отражающая его непристойную сущность. Сплетни и похабные анекдоты благополучно перекочевали с полос «желтых» газет периода Временного правительства на страницы популярных исторических романов.
В то же время, непреходящий интерес к эпохальным событиям истории, попытка уяснить, что стало первопричиной катастрофы 1917 года, желание найти исторические аналоги нынешних социальных процессов, происходящих в России, заставляют серьезных историков и аналитиков внимательно всматриваться в знаковую фигуру Распутина. Имя этого человека стало неким символом, который самые различные политические круги успешно использовали в собственных целях.
Это прекрасно понимали и многие современники. Лейб-медик Николая II Е.С. Боткин утверждал, что если бы не было Григория Распутина, то противники царской семьи «создали бы его своими разговорами из Вырубовой, не будь Вырубовой, из меня, из кого хочешь…»
Подобно очень многим умным, порядочным людям, знакомым с жизнью царской семьи, доктор Боткин презирал Распутина, но еще больше он презирал тех, кто использовал имя старца для достижения политических целей, кто сочинял о нем газетные фельетоны, пытаясь дискредитировать императора и Александру Федоровну.
* * *
Появление Григория Распутина в царском дворце в значительной степени было предопределено религиозным мистицизмом, с юных лет отличавшим Александру Федоровну. Императрица была глубоко религиозна, но ее восприятие Бога мало отвечало религиозному чувству образованного русского человека эпохи, в которой ей выпало жить и царствовать в России. В начале двадцатого века влияние православной церкви на общество стремительно падало; значительная часть интеллигенции исповедовала учение Льва Толстого, цитировала Ницше и кичилась атеистическими убеждениями.
Перейдя в православие, Александра Федоровна с фанатизмом неофита восприняла законы православия, которое стало ее естественной и истинной верой. Императрица глубоко изучила церковный устав, русскую церковную историю, она занималась церковной археологией, по ее желанию, в возводимых храмах в Петербурге, Кронштадте, Царском Селе стал преобладать так называемый древнерусский стиль. К сожалению, эти попытки привнести в архитектуру черты давно прошедших эпох нередко имели характер формальной эклектики. Казалось, возвращаясь к древним формам церковности, императрица пытается реализовать заветную мечту на то, что Россия стряхнет с себя все современное, наносное, забудет все созданное за последние века, и вернется в эпоху святой Руси, во времена «тишайшего» царя Алексея Михайловича, - туда, где нет места нынешним проблемам, политической борьбе, недовольству высшего света и глухой неприязни императорской фамилии; где весь мир будет, как и тогда, прост и незатейлив; где царя будет любить весь православный народ. «Здесь нет надобности прилагать какие-либо старания для завоевания любви народа, - писала Александра короле Виктории. - Русский народ почитает своих царей за божество, от которого исходят все милости и все блага. Что же касается петербургского общества, то это величина, которой вполне можно пренебречь...»
Протопресвитер Георгий Шавельский, с позиций священника и богослова объяснял столь опасную для императрицы приверженность к прошлому: «Для императрицы старина была дорога в мистическом отношении: она уносила ее в даль веков, к тому уставному благочестию, к которому по природе тяготела ее душа. Императрице бы подвизаться бы где-либо в строго сохранившем древний уклад жизни монастыре, а волею судеб она восседала на всероссийском царском троне...
Но мистицизм такого рода не может обходиться без знамений и чудес, без пророков, блаженных, юродивых. А так как и чудеса со знамениями, и истинно святых, блаженных и юродивых Господь посылает сравнительно редко, то ищущие того и другого часто за знамения и чудеса принимают или обыкновенные явления, или фокусы и плутни, а за пророков - разных проходимцев и обманщиков, а иногда - просто больных или самообольщенных, обманывающих и себя, и других людей. И чем выше по положению человек, чем дальше он вследствие этого от жизни, чем больше, с другой стороны, внешние обстоятельства содействуют развитию в нем мистицизма, тем легче ему в своем мистическом экстазе поддаться обману и шантажу».
Протопресвитер Георгий Шавельский был прав: Александра Федоровна вместе с верой в почитаемых официальной церковью святых действительно уверовала и в чудесную способность простых «божьих людей» - отшельников, схимников, юродивых и прорицателей - творить чудеса. «По моему уму и сердцу, - как-то заметила она, - подобные люди говорят гораздо больше, нежели приезжающие ко мне в дорогих шелковых рясах архипастыри церкви. Так, когда я вижу входящего ко мне митрополита, шуршащего своей шелковой рясой, я себя спрашиваю, какая же разница между ним и великосветскими нарядными дамами?»
В дореволюционной, православной России отношение к божьим людям традиционно было восторженно уважительным. Тогда, в России наших дедов и прадедов, на сущность феномена старчества многие верующие люди смотрели глазами героев Ф.М. Достоевского: «Старец - это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с полным самоотречением. Этот искус, эту страшную школу жизни обрекающий себя принимает добровольно в надежде после долгого искуса победить себя, овладеть собою до того, чтобы мог, наконец, достичь, через послушание всей жизни, уже совершенной свободы, то есть свободы от самого себя, избегнуть участи тех, которые всю жизнь бродили, а себя не нашли. Изобретение это, то есть старчество, - не теоретическое, а выведено на Востоке из практики, в наше время уже тысячелетней. Обязанности к старцу не то, что обыкновенное “послушание”, всегда бывшее в наших русских монастырях. Тут признается вечная исповедь всех подвизающихся старцу и неразрушимая связь между связавшим и связанным».
Старец, юродивый, по глубокому убеждению русского мужика, непременно обладал силой воздействия на чудесное, способностью предсказывать и предвидеть. Испокон веков чудо на Руси было делом самым обыкновенным. На чудо надеялись, его ждали, как ждут приход весны или первого снега, всегда твердо зная, что рано или поздно, но оно случится - ведь вскрываются же реки ото льда, оживают по весне деревья, а после грязной и промозглой осени, землю благостно покрывают белые снега. Чуда ожидали со спокойной уверенностью в его неизбежности, и происходили чудеса на Руси регулярно: то в дальней деревеньке начинает мираточить икона, то среди ясного неба загремит гром или курица закричит петухом. Появление чуда можно было ускорить или, напротив, избежать его - для этого существовал целый арсенал всевозможных заговорных слов, молитв. О скором чуде предупреждали многие верные приметы, известные знающим людям - ведунам, старцам. Приметы всегда указывали на определенную связь между двумя мирами - материальным и иррациональным, сверхъестественным.
Надо отметить, что те, кто желает чудесного, способны узреть его в самой банальной жизненной ситуации. Так чудом для бедняка может стать выигрыш в лотерее, а для религиозной матери - выздоровление ее больного ребенка после ее молитвы. Именно таким чудотворцем и стал Григорий Распутин для Александры Федоровны - матери неизлечимо больного сына.
Она уверовала в волшебную силу амулетов, талисманов, дешевых лубочных образков. «Не забывай держать в руке образок и подольше чесать волосы его гребнем перед министерскими заседаниями, - наставляет Александра мужа. В другом письме она пишет: «… Мой образ с колокольчиком 1911 года помогает мне распознавать людей, сначала я не обращала особого внимания, не доверяла своему впечатлению, а теперь вижу, что образ и наш Друг помогают мне быстро разгадывать человеческие намерения. Колокольчик звонит, когда они недобрые, запрещая мне к ним приближаться…».
Большинство историков с нескрываемой иронией и осуждением относится к религиозному мистицизму императрицы. Однако не стоит забывать абсолютную историческую аксиому - пользуясь нынешними этическими стандартами, невозможно понять и оценить психологию людей, живших несколько поколений назад, в иную эпоху, в совсем другой стране. События, поступки людей, их мысли должны рассматриваться исключительно в контексте того времени, в котором они жили. Все иные попытки смоделировать прошлое, понять поступки и мысли предков, заведомо обречены на создание, когда в лучшем случае получается лишь стилизованная под старину лубочная картинка. Именно такая идеологическая подмена была характерна для историков советского периода, пытавшихся действия Спартака, Пугачева или декабристов подвести под теорию классиков марксизма-ленинизма.
Кто может осудить мать, нашедшую последнюю надежду на спасение своего сына у монашествующего отшельника или старца; что плохого в том, что императрица согласует потребности своей души с наставлениями нравственно просветленного человека? Но в этом и заключается основной вопрос, связанный с Григорием Распутиным: кем был этот человек - святым или ловким мошенником, пробившимся к самым вершинам власти? Увы, облик Распутина, возникающий из документов, воспоминаний очевидцев особой святостью не блещет...
Вникая в бесовскую круговерть фантасмагорической истории сибирского старца, невольно задаешься вопросом, на который так и не ответил доктор Боткин: кто были те противники царской семьи, что сумели так успешно сформировать образ юродивого около царя, кому и для каких конкретных целей понадобился Распутин, кто управлял его поступками, кто инспирировал его убийство. Некоторые вопросы получили свои ответы, другие еще ждут своих исследователей.
* * *
Распутин вращался среди самых разных людей, многие из которых запомнили свидания с ним на всю жизнь. О Распутине охотно вспоминали русские эмигранты в Париже и Берлине, о старце делились впечатлениями свидетели тех событий, оставшиеся в России. Но каким-то образом от внимания исследователей феномена Распутина ускользала одна чрезвычайно интересная деталь, способная в значительной степени объяснить особенности его поведения и психологии Распутина. Речь идет о неоднократно встречаемых в мемуарной литературе упоминаниях о некоторой загадочной болезненности и странных обмороках, которым был подвержен старец.
Сам Григорий Ефимович достаточно откровенно рассказал о своих недугах в автобиографических записках. Иногда его посещали видения: «Злодей враг завидовал всему моему доброму делу, то он являлся в виде нищего, а все-таки знатно, что не нищий, а враг в тумане... то мне казал, что деревня еще более как 30 верст, смотришь из-за леску и вышел на долинку - тут и село. Экой сатана!» Иной раз «во время сношения с женой являлась Троица во свете». В «Житие опытного странника» Распутин прямо говорит: «Всю жизнь моя была болезни. Всякую весну я по сорок ночей не спал. Сон будто как забытье, так и проводил все время с 15 лет до 38 лет... Медицина мне не помогала, со мной ночами бывало как с маленьким, мочился в постели».
Хорошо известна распутинская страсть к бешеным пляскам, во время которых он приходил в необыкновенное возбуждение, переходящее в экстаз, с потерей памяти, пеной на губах.
Несложно проследить любопытную цепочку симптомов, наводящих на мысль о вероятном диагнозе заболевания, которым страдал Григорий Распутин, - эпилепсия. Характерные обмороки, галлюцинации, энурез - недержание мочи, необычно долго, до взрослого возраста, беспокоящие Распутина. Обращают на сеья внимание и слова о весеннем обострении болезни - особенность, давно известная психиатрам.
Эпилепсия, или, как иначе называли эту болезнь, падучая – давняя спутница человечества. Еще древние египтяне с ужасом смотрели на людей, бьющихся в эпилептическом припадке. По статистике эпилепсия остается одним из самых распространенных недугов, которым страдает около одного процента всех живущих на планете. Это хроническое нервно-психическое заболевание, тянущееся годами. Часто, проявляясь в детстве, оно сопровождает человека до гробовой доски. Основным проявлением эпилепсии является судорожный припадок. Его интенсивность, длительность, частота приступов могут быть самыми различными: от минимальной по времени потери сознания - такой приступ, носящий название абсанс, подчас остается незамеченным окружающими - до развернутого припадка с пеной изо рта, непроизвольным мочеиспусканием и длительным беспамятством. Припадку предшествует аура - мгновения, когда больной испытывает сложное эмоциональное состояние, сопровождаемое зрительными, слуховыми ощущениями, резко отличными от тех, что ему приходится испытывать в обычной жизни.
В психиатрии выработан термин «эпилептический характер». Его сущность описал русский психиатр Сергей Корсаков: «Эпилептический характер проявляется в резких нравственных дефектах. У очень многих эпилептиков заметно ослабление нравственного чувства... Некоторые при этом проявляют большое ханжество, наклонность к похвальбе, к возвеличиванию себя, как бы со смиренным видом указывают на свои высокие свойства, на высшую нравственную доброту, говорят о Боге, и в то же время отличаются очень большой жестокостью по отношению к близким...»
По мнению медиков, эпилепсия неизбежно приводит к серьезным психическим нарушениям, изменению личности, нередко при этом больные проявляют необычные способности к предсказаниям и ясновидению. Рассматривая длинный список жертв падучей, нельзя не поразиться обилию великих имен: пророк Магомет, Федор Достоевский, Жан Жак Руссо, Петр I...
Именно эпилепсия могла обусловить многие из тех странных характерологических черт, которые так потрясали людей при встрече с Распутиным, - склонность к религиозным поучениям и напускному благочестию, способность впадать в транс и предсказывать будущее. Психопатические особенности эпилептоидного характера проявлялись и в специфическом противоречии между декларируемой моралью Распутина и его реальными поступками; нравоучительными советами старца и поведением, шокирующим даже привычных ко всему полицейских. Специфические проявления эпилептического характера, «наложившиеся» на особенности психики, темперамента, менталитета, и создали уникальный исторический портрет Григория Распутина, в котором сочетались, казалось бы, несовместимые черты.
* * *
Распутин был не первым «божиим человеком», попавшим в царский дворец. Его предшественницей была страница Матренушка-Босоножка - юродивая, предсказывавшая пол будущего ребенка. Прослышав о чудесном даре Босоножки, императрица несколько раз встречалась с ней. Матрену сменила некая Дарья Осипова, страдавшая эпилепсией. По свидетельству очевидцев, Александра Федоровна так испугалась бившейся в припадке падучей пророчицы, что приказала немедленно отослать ее прочь. Следующим божьим человеком стоял еще один эпилептик - глухой калека Митя Коляба. Во время приступа он беседовал с Богом, изгонял бесов и страшно пророчествовал. Общение с юродивым не доставляло большого удовольствия: от него смердело, он постоянно размахивал культями рук, брызгал слюной, дико завывал и матерился. «Надо было обладать чрезвычайно крепкими нервами, чтобы выдерживать присутствие этого умалишенного», - писал человек, видевший «сеанс» Мити Колябы.
В дальнейшем Александра попадает под влияние более презентабельного Филиппа Назье-Вашо, о котором уже было упомянуто в связи с ложной беременностью императрицы. После вызванного этим происшествием скандала, уже собираясь отправиться в родные пенаты, Филипп успел сказать императрице: «Придет день, когда Бог пошлет вам друга, подобного мне, и он поможет вам преодолеть все беды». И такой день настал...
1 ноября 1905 года Николай II записал в дневнике: «Пили чай с Милицей и Станой. Познакомились с человеком Божиим - Григорием из Тобольской губ<ернии>». Это первое упоминание о Распутине в царском дневнике.
«Чудотворцы», «пророки», «целители», подобные Распутину, в России всегда водились тысячами; таких, как он, пьяниц, гуляк, бабников были миллионы. Но только Григорий Распутин сумел стать настоящим «русским чудом», поразившим мир. И секрет этого феномена достаточно прост. Как Дантес без Пушкина, так и Распутин без Николая II, Александры Федоровны - величина абсолютно ничтожная, не поддающаяся рассмотрению ни в какой даже самый мощный исторический микроскоп. Для объяснения подобных фатальных загадок католики придумали поговорку, гласящую, что некто попал в анналы истории как Понтий Пилат в Евангелие. Похоже, что это меткое наблюдение полностью применимо к Распутину - только благодаря близости к императорской фамилии, темный сибирский мужик навсегда останется в мировой истории...
* * *
Наметим пунктиром основные этапы биографии Распутина. Надо сказать, что о детстве будущего знаменитого старца известно крайне мало. Даже дата его рождения - 9 января 1869 года, была установлена исследователями сравнительно недавно. Итак, Григорий Распутин родился в крепкой крестьянской семье в селе Покровском Тобольской губернии. Родитель - Ефим Яковлевич имел земельный надел, мельницу, промышлял извозом и рыболовством. Но крестьянский труд не привлекал юного Гришу. Много лет спустя он вспоминал отрочество: «В 15 лет в моем селе, в летнюю пору, когда солнышко тепло грело, а птицы пели райские песни, я ходил по дорожке и не смел идти по середине ее. Я мечтал о Боге... Душа моя рвалась в даль... Не раз мечтая так, я плакал и сам не знал, откуда слезы и зачем они. Постарше, с товарищами подолгу я беседовал о Боге, о природе, о птицах. Я верил в хорошее, в доброе. Так прошла моя юность... В каком-то созерцании, в каком-то сне. И потом, когда жизнь коснулась, дотронулась до меня, я бежал куда-нибудь в угол и тайно молился. Неудовлетворен я был. На многое ответа не находил. И грустно было. И стал я попивать».
Извечное веселие Руси – питие, к добру молитвенного юношу не привело: стал он крепко погуливать, да за девками бегать. Пошли от того многие беды, не раз бывал Григорий жестоко бит, но, немного отлежавшись, вновь принимался за прежнее. Но летом 1893 года на Распутина, как он сам говорил, снизошла благодать: во время молотьбы воткнул он лопату в ворох зерна и отправился на богомолье.
Поход по святым местам затянулся. За время странствий, в беседах с монахами, богомольцами Григорий усвоил манеру говорить назидательно и загадочно, научился по-своему толковать неясные для мирян места из Священного Писания.
«Вот я и пошел паломничать, а так был быстрый вглядываться в жизнь, - писал Распутин в брошюре «Житие опытного странника», - все меня интересовало, хорошее и худое, я и вещал, а спросить не у кого было, что значит? В паломничестве мне приходилось переносить нередко, всякие беды и напасти, так приходилось, что убийцы предпринимали против меня, что разные были погони, но на все милость Божья! то скажут одежда неладная, то в чем-нибудь, да забудутся клеветники неправды...»
Ох, уж эти клеветники, до сих пор не желающие оставить в покое тень божьего странника, до сих пор бросают обвинения, что, мол, повязан был Григорий Распутин с сектой хлыстов. Сегодня слово «хлыст» мало, что говорит современному человеку, а когда-то это была мощная секта, противостоявшая официальной православной церкви.
По одной из гипотез, название секты происходит от хлыстов и бичей, которыми сектанты, придя во время обрядов в экстаз, били себя по телу. На тайное богослужение, называемое радением, хлысты приходили облаченными в длинные белые рубахи. И вот начинается тихое пение, постепенно голоса набирают силу; собравшиеся мужчины и женщины бьют себя по телу ладонями; кто-то встает с колен и начинает бежать, за ним второй, третий. Завертелся безудержный хоровод, бабы скидывают рубахи - голая плоть покрылась потом. Люди бегут по кругу; у многих на губах проступает пена; обезумевшие глаза уже не видят ничего вокруг. Все быстрее движения, все ближе друг к другу разгоряченные тела...
Православная церковь именовала заключительную фазу радения «свальным грехом», когда все друг другу «мужья и жены». При этом половая принадлежность радеющих уже никакого значения не имела - не до того было... Такой способ обретения царствия божиего у хлыстов назывался «грехом грех изгнание».
До сего дня хранится в архиве дело, заведенное в 1907 году Тобольской консисторией, по обвинению крестьянина Григория Распутина в распространении им «лжеучения подобного хлыстовскому» и образовании им общества последователей своего лжеучения. Но сумел Распутин во время спрятать концы в воду, попросить высоких покровителей не обижать бедного старца - и дело было приостановлено.
* * *
Долгие дороги странствий в поисках истины привели Григория Распутина в Киев, где он покланяется святым мощам в Киево-Печерской лавре, затем паломник добрался до Святой Земли, побывал в Константинополе и Афоне. А в 1903 году, с рублем в кармане, он отправляется в столицу, добывать деньги на строительство храма в родном селе.
Храм построить - дело святое, к тому же у Распутина несколько рекомендательных писем от казанского епископа столичным иерархам. Один из них - ректор духовной академии архимандрит Феофан - знакомит странника со знаменитым Иоанном Кронштадтским, который благословил его на возведение храма в Покровском. Постепенно заботы о строительстве церкви в сибирской глуши незаметно отходят на второй план. Распутин все более озадачивается иными целями. Его все чаще можно встретить в петербургских гостиных, где сибирский мужик начинает пользоваться славой святого старца, способного спасти человеческую душу. Отец Феофан, бывший духовником великого князя Петра Николаевича и его жены Милицы Николаевны, знакомит их с Григорием. Две черногорские княжны - Милица и ее сестра Анастасия Николаевна, во втором браке жена великого князя Николая Николаевича-младшего, были убежденные спиритки, верившие во все сверхъестественное. Сам Феофан быстро разочаровался в Распутине и стал резко выступать против старца. Но время уже было упущено – Распутин вошел в силу. Наказание строптивому иерарху последовало быстро. Феофана переводят сначала в Тавриду епископом, а затем посылают в Астрахань, где он, больной туберкулезом, тяжело переносил жаркий и влажный климат.
В отличие от Феофана, черногорки и их мужья были в восторге от Распутина, сумевшего произвести на них большое впечатление. Великие княгини начинают «раскручивать» Григория, с удовольствием демонстрируя гостям нового знакомца.
Начало двадцатого столетия - период расцвета спиритизма, мистицизма, и в то же время, моды на русское, былинное, самобытное. А что могло быть любопытнее нового развлечения, которое устраивала не кто-нибудь, а великая княгиня Милица Николаевна в собственном салоне, где перед утонченными аристократами появлялся необычный гость в мужицких сапогах, малиновой рубахе, приглаживавший рукой волосы, смазанные лампадным маслом? Было в этом что-то от гастрономического изыска пресыщенного гурмана, от сыра «с душком». Кто-то, конечно, брезгливо морщился при виде грязного мужика в великокняжеском дворце, но большинство находили ситуацию просто забавной. Вот как вспоминал облик Распутина человек, поставивший точку в его жизни: «С первого взгляда что-то мне не понравилось в нем, даже и оттолкнуло, - писал Феликс Юсупов. - Он был среднего роста, худ, мускулист. Руки длинны чрезмерно... Грубое лицо с нечесаной бородой, толстый нос, бегающие водянисто-серые глазки, нависшие брови.
Манеры его поражали. Он изображал непринужденность, но чувствовалось, что втайне стесняется, даже трусит. И притом пристально следит за собеседником...
Было действительно что-то особенное в его простецком облике. На святого старца не походил. Лицо лукаво и похотливо, как у сатира. Более всего поразили меня глазки: выраженье их жутко, а сами они так близко к переносице и глубоко посажены, что издали их и не видно... Взгляд был и пронизывающ, и тяжел одновременно. Слащавая улыбка не лучше. Сквозь личину чистоты проступала грязь».
К началу 1905 года Распутин становится модной столичной новинкой. Очевидно, новая роль пришлась ему по вкусу. Он охотно изрекает истины, поучает, наставляет на праведный путь: «не так как пишется, но на деле-то попасть к высокопоставленным нужно быть очень осторожным и приготовленным ко всему, тогда от веры твоей повлияет на них Господь своей красотой. Они встрепещут и твое простое слово примут за самое высокое образование...»
Ничем особо скандальным Распутин себя еще не проявил. Было известно, что он женат, имеет двух дочерей и сына, оставшихся в родном селе.
* * *
Кто-то из двух черногорок - Стана или Милица, поделился с царской семьей известием о праведном старце, творящем подлинные чудеса и исцеляющем людей. Вряд ли разговор о Распутине возник случайно: до этого сестры приложили немало усилий, чтобы ввести в царский дом французского шарлатана Филиппа. Вероятно, пытаясь ввести Распутина в царскую семью, сестры рассчитывали добиться благодарности Николая и Александры. Похожую цель преследовали на первых порах и православные иерархи, обычно усердно искоренявшие любое сектантство и не поощрявшие проповеди всевозможных бродячих старцев. Достаточно было бы духовнику Александры Федоровны архимандриту Феофану или, тем более, Иоанну Кронштадтскому в свое время серьезно побеседовать со своими духовными чадами, и, скорее всего, Григорий Распутин вновь растворился в необъятных сибирских просторах. Но прошло немало времени, пока церковные начальники осознали силу и опасность Распутина, который открыто начал вмешиваться в дела Святейшего Синода, протаскивая своих ставленников на высокие церковные посты.
Первая встреча Николая II и Григория Распутина, о которой царь сделал запись в дневнике, произошла во дворце великой княгини Анастасии Николаевны осенью 1905 года. Прошло не менее двух лет, пока встречи царя и царицы с Распутиным приобрели регулярный характер. До поры до времени их свидания были случайны и обычно происходили у черногорок, не перестававших превозносить способности старца. 9 декабря 1906 года Николай записал: «Обедали Милица и Стана. Весь вечер они рассказывали нам о Григории». Можно предположить, что речь шла о святости старца, о чудесах, которые он способен творить. И глубоко верующие родители больного ребенка решили обратиться за помощью к Распутину в надежде исцелить сына. Так болезнь маленького наследника престола царевича Алексея стала ключом, которым Распутин открыл двери царского дворца.
«На этот счет нет никаких сомнений, - свидетельствовала великая княгиня Ольга Александровна. - Я сама не раз наблюдала чудесные результаты, которых он добивался. Мне также известно, что самые знаменитые врачи того времени были вынуждены это признать. Профессор Федоров, самый знаменитый хирург, пациентом которого был Алексей, сам не раз говорил мне об этом. Однако все доктора терпеть не могли Распутина».
После случая чудесного выздоровления Алексея в Спале, Александра Федоровна уже не могла существовать без увещеваний Распутина. Страх потерять сына, надежда на его выздоровление неудержимо влекли к Распутину несчастную мать. С детства склонная к мистицизму, она была покорена гипнотизмом Распутина. «Наш Друг», «Божий человек» - так именует Распутина царица в своих письмах. Великая княгиня Мария Павловна-младшая, прямо говорит, что «глядя на тяжелобольного сына, несчастная мать все больше замыкалась в себе, и – думаю, можно так сказать – ее психика вышла из равновесия...».
Отныне никакие сплетни о скандальных похождениях Григория не могли изменить отношения императрицы к старцу. По словам сестры Николая великой княгини Ольги Александровны, и царь, и Александра знали о похождениях и характере развлечений Распутина. «Совершенно не верно полагать, будто они считали его святым, не способным ни на что дурное. Повторяю еще раз - причем с полным правом, - ни государь, ни императрица не обманывались насчет Распутина и не имели ни малейших иллюзий на его счет. Беда в том, что публика не знала всей правды; что же касается Ники или Алики, то они, благодаря своему положению, не могли заниматься опровержением лжи, распространяемой повсюду».
Николай достаточно четко сформулировал свое отношение к Распутину: «Он просто добрый, религиозный, прямодушный русский человек. Когда тревоги или сомнения одолевают меня, я люблю поговорить с ним и неизменно чувствую себя потом спокойно».
В конце 1906 года старец обращается к царю с прошением разрешить сменить ему фамилию: «Проживая в селе Покровском, я ношу фамилию Распутина в то время, как и многие другие односельчане носят ту же фамилию, отчего могут возникнуть всевозможные недоразумения. Припадаю к стопам Вашего Императорского Величества и прошу: дабы повелено было мне и моему потомству именоваться по фамилии Распутин Новый».
В России, где фамилии у крестьян в массовом порядке стали появляться лишь на стыке XVIII и XIX столетий, население многих сел и деревень нередко носило одну и ту же фамилию, происходящую от прозвища их предка, фамилии барина или названия местности. Никого такое положение дел не смущало, а в армии офицеров-однофамильцев различали по старшинству: Иванов-1, Иванов - 5, Иванов-27... Вероятно, Распутин решил поменять фамилию, желая уйти от ненужных напоминаний о былых «подвигах», которые могли лишь навредить ему в непростом житии-бытии при царском дворе. Да и ассоциации, неизбежно появляющиеся при упоминании фамилии Распутин, не были ему на руку, наводя на мысли о его грешных делах – распутстве, пьянстве, хлыстовщине. Но смена имен ни к чему не привела: для всех и на все времена, он остался все тем же Григорием Распутиным, каким родился на свет и каковым закончил свой земной путь.
Надо отдать должное Распутину: в отличие от большинства временщиков, обитавших на протяжении трех веков при дворах русских императоров, до поры до времени он был совершенно бескорыстен. Чрезвычайная Следственная комиссия Временного правительства была вынуждена констатировать, что Распутин категорически отказывался от каких-либо денежных пособий, наград и почестей, несмотря на прямые обращения со стороны Александры Федоровны, как бы подчеркивая тем самым свою неподкупность и глубокую преданность престолу. Единственное, на что согласился Распутин, - оплата его квартиры из средств императорской канцелярии. В отличие от великосветских дам, Распутин чрезвычайно ценил подарки собственной работы императрицы и великих княжон - рубашки, пояса и платки. Лишь в последний период своей «деятельности» Распутин почувствует вкус к деньгам. Его алчность будут полностью удовлетворять бесчисленные просители, добивавшиеся через старца каких-то назначений, наград, милостей.
* * *
В царских апартаментах Распутин выступал как святой, добрый старец, исцеляющий несчастного цесаревича, подающий благостные советы. За стенами дворца он поразительно менялся, превращаясь в совершенно иного человека, обуреваемого низкими страстями, окруженного темными личностями, самого низкого пошиба. В распутинском кружке оказалось и немало личностей, придерживавшихся нетрадиционной сексуальной ориентации. Вот имена только некоторых из них: князь Андронников, князь Жевахов, ставший с подачи Распутина помощником обер-прокурора Синода, проходимец Манасевич-Мануйлов, священник Исидор Колокольников, который официально «обвинялся в мужеложстве со своим келейником Флавианом»...
Князь Михаил Андронников происходил из древнего кахетинского рода, и хотя в свое время «его сиятельство» окончил привилегированный Пажеский корпус, службу он избрал сугубо по гражданской части в скромном чине титулярного советника, чиновником особых поручений в Синоде. Себя он, не без юмора, именовал «адъютантом Бога», и все свое время и силы отдавал на то, чтобы быть в курсе основных событии, происходивших в Петербурге. Кругленький, пухлый, в обтягивающем форменном вицмундире с черным бархатным воротником и золотыми пуговицами, он успевал семенящими ножками обойти все начальственные кабинеты в столице. Может быть, если бы Николай Васильевич Гоголь мог встретиться с князем Андронниковым, он был бы рад увидеть реальное воплощение образа Чичикова. Михаила Андронникова можно было встретить в любом министерстве; если его не пускали в дверь - он проникал через окно. По оценке французского посла Мориса Палеолога, князь Андронников был «мошенником высшего полета». Французы склоны к гиперболам, но в данном случае дипломат, очевидно, был справедлив в своей оценке. Характерен лишь один пример. При себе князь всегда носил большой светло-желтый портфель, о содержании которого неизменно говорил с таинственным видом. Этот загадочный портфель приобрел такую известность, что даже министр внутренних дел Плеве пожелал ознакомиться с его содержимым. Желание начальство было исполнено: ловкий агент похитил желтокожее хранилище секретов. Но каково было изумление министра, когда обнаружилось, что внутри портфеля кроме старых газет ничего нет.
Князь был известен и даже популярен в Питере. В своем домашнем кабинете, сплошь увешанном иконами старого письма, он принимал массу народа, среди которой все время вертелись смазливые юнкера, молодые офицеры, гимназисты. Иногда среди шумного вечера Андронников что-то тихо шептал одному из них, и они надолго уединялись в ванной комнате…
Соперничать с князем Андронниковым в скандальной славе мог лишь один человек из окружения Распутина - Иван Федорович Манасевич-Мануйлов. Это был господин чуть ниже среднего роста, отличавшийся чрезмерной элегантностью, которая встречается разве что у невысоких мужчин, пытающихся исправить впечатление от этого недостатка. Безупречный пробор на голове - волосок к волоску, маникюр на холеных руках, безукоризненно выбритые щеки, аромат дорогого парижского одеколона - таков был Иван Федорович Манасевич-Мануйлов, рождения 1869 года, лютеранин по вероисповеданию, надворный советник по чину и член Союза русских драматических писателей.
Под этой маской благопристойности скрывалась личность в некотором отношении эпохальная. «Мануйлов - субъект интересный, он еврей по происхождению, ум у него быстрый и изворотливый; он любитель широко пожить, жуир и ценитель художественных вещей; совести у него нет и следа, - делился своими впечатлениями все тот же французский посол Палеолог. - Он в одно и то же время и шпион, и сыщик, и пройдоха, и жулик, и шулер, и подделыватель, и развратник... А, в общем – “милейший человек”»...
«Милейший человек» родился в семье бедного еврея Тодреса Манасевича где-то в Белоруссии. Манасевича-старшего за подделку акцизных бандеролей сослали в Сибирь, где он сумел неплохо обжиться и даже устроить судьбу сынка. Манасевича-младшего усыновляет богатый сибирский купец Мануйлов, завещавший ему по каким-то таинственным причинам сто тысяч рублей.
Приехав в Петербург, Манасевич сменил веру отцов на лютеранство и близко сошелся с издателем газеты «Гражданин» князем В.П. Мещерским, который взял юнца под особый присмотр, одевал у лучших столичных портных, давал карманные деньги и перезнакомил со всеми своими близкими друзьями. Под чутким руководством князя Манасевич сделал первые шаги в журналистике. Параллельно с занятием второй древнейшей профессией он становится агентом Департамента полиции за границей. И делает неплохую карьеру. Для начала Манасевич командируют в Ватикан «для соблюдения прав православных христиан в Польше», а с 1901 года агент Манасевич ведет активную работу среди революционной эмиграции.
Однако бурная деятельность Манасевича кончилось тем, что его вызвали в Россию и отстранили от работы по той веской причине, что большая часть информации, переданной тайным агентом, или не представляла никакого интереса, или была откровенно ложной. Люди подобного склада не склонны падать духом, и Манасевич начал устраивать аферы уже не за границей, а в Петербурге. Ничего нового он изобретать не стал: шантаж, воровство, контакты с тайной полицией и революционерами.
Вначале Манасевич был злейшим врагом Распутина, выступая на страницах печати с разгромными фельетонами о нем. Но затем он пришел к выводу, что лучше поменять знамена и подружиться с всесильным старцем. Вместе с князем Андронниковым он сделался ближайшим сподвижником царского фаворита. В феврале 1917 года, уже после гибели Распутина, за очередную аферу Манасевич все-таки угодил за тюремную решетку.
Дальнейшая судьба обоих авантюристов оказалась схожа: после октябрьского переворота и Андронников, и Манасевич были сметены разбушевавшимся ураганом красного террора. Как говаривал гражданин Робеспьер, «Террор есть не что иное, как быстрая, строгая и непреклонная справедливость: тем самым он является проявлением добродетели»...
* * *
Но все-таки основной круг фанатичных почитателей старца Григория состоял из женщин - светских дам, офицерских жен, мещанок, уличных проституток.
Распутин задолго до бестселлера Карнеги усвоил нехитрые приемы, позволяющие запоминать его после первой же встречи. При знакомстве он долго жал руку, пристально вглядываясь в глаза собеседника, заставляя его опустить взор. Особенно сильно гипнотизм Распутина действовал на женщин.
Знаменитый отечественный физиолог В.М. Бехтерев объяснял это чувственно-эротической силой старца: «Если кто и хотел бы понимать все, что известно относительно покорения дам высшего общества грубым мужиком Распутиным с точки зрения гипнотизма, то он должен не забывать, что, кроме обыкновенного гипнотизма, есть еще половой гипнотизм, каким, очевидно, в высокой степени обладал старец Распутин».
В пользу этого предположения свидетельствует рапорт пристава Сущевской части Москвы о поведении Распутина во время его посещения Первопрестольной, принявшего «совершенно безобразный характер какой-то половой психопатии».
Когда по распоряжению министра внутренних дел А.А. Макарова за Распутиным было установлено постоянное полицейское наблюдение, на стол начальства стали попадать рапорты агентов о похождениях своего подопечного. «Один на улице Распутин появляется редко, когда же это случалось, он обыкновенно отправлялся на Невский проспект или другие улицы, где ходят проститутки, приставал к ним, затем брал одну из проституток и отправлялся в гостиницу или в бани». «4 февраля Распутин прямо от проституток Ботвинкиной и Козловой, в обществе которых пробыл 1 ч. 20 м., поехал к Головиным. Через 2 часа вышел от них и отправился на Невский пр., где снова взял проститутку и пошел с ней в бани». «В Столярном пер. он взял проститутку и пошел к ней на квартиру. Отсюда он скоро вышел, на Сенной площади снова взял проститутку и с последней оставался в гостинице “Биржа” в течение 45 мин. Как оказалось, по выяснении, придя к первой проститутке, Распутин купил ей две бутылки пива, но сам не пил, затем попросил ее раздеться, осмотрел тело, заплатил два рубля и ушел». «Отправился на Невский, взял проститутку Петрову и пошел с ней в бани». И так далее, и так далее...
А ведь, кроме проституток, Распутина постоянно посещают вполне приличные дамы. По оценке Н. Евреинова, «Григорий, несмотря на свою неискушенность в науке, хорошо был осведомлен, где именно прячется в женщинах мучающий их блудный бес. Отсюда именно и изгонял он властно лукавого, не заботясь о суетном чувстве приличия, подобно тому, как не заботится о том и мудрый гинеколог, врачующий пациентку от тайного недуга. Знал мудрый старец не только, где скрывается блудный бес у женщин, но и чем именно можно изгнать его из мест его пребывания».
Жена Распутина, Прасковья Федоровна, спокойно относилась к похождениям мужа, их супружество протекало довольно мирно, чему не в малой степени способствовало то обстоятельство, что большую часть времени благоверные проживали врозь - он в Петербурге, она на родине, в Покровском. «Сил у него на всех хватит», - говаривала Прасковья Распутина.
Психоаналитики отмечают прямую связь между половым чувством и религиозным экстазом. О склонности совмещать эротику с религией, приписывая сексу божественные источники и выдавая его проявления за веление свыше, писал в классическом труде «Половой вопрос» профессор Форель. Нередко религиозность становится сублимацией сексуального влечения у людей с неуравновешенной психикой, попыткой решить с помощью религии свои физиологические проблемы.
* * *
Анна Вырубова - имя, неизменно встречающееся рядом с именами Распутина и Александры Федоровны. Коротконогая, пухлая особа с внешностью провинциальной гувернантки, оказалась самой близкой подругой императрицы, которую та завела за долгие годы жизни в России. «Я помню Вырубову, когда она была с визитом у моей матери, - вспоминала дочь Е.С. Боткина Татьяна. - Полная и розовая, вся в пушистых мехах, она как будто преувеличенно ласково смотрела на нас - детей и не очень нам понравилась».
Анна Вырубова была дочерью главноуправляющего канцелярией Его Величества Александра Сергеевича Танеева, который был, по определению современника, «как истый царедворец, человеком весьма льстивым». Стремясь устроть дочб при дворе, Танеев рассказал императрице о выдающихся музыкальных способностях Анны, и Александра Федоровна, любившая музыку, пригласила девушку к себе.
Когда летом 1903 году Анна тяжело заболела, императрица навестила девушку. «Приехала она в маленьком шарабане, сама правила, - вспоминала Вырубова. - Пришла веселая и ласковая наверх в комнату, где я лежала, в белом платье и большой белой шляпе. Ей, видимо, доставляло удовольствие приехать запросто, не предупреждая».
Постепенно между ними завязалась настоящая дружба. Несмотря на разницу в возрасте в двенадцать лет, отношения между царицей и Анной отличались искренностью. Императрица не желала выбирать подругу из светского общества, которая по праву своего происхождения, социального положения могла бы находиться рядом с царствующими особами. Александре претил их льстивый тон, сочетавшийся с непомерным высокомерием; она не доверяла и не любила представительниц высшего аристократического круга. Другое дело Анна... Скромная, непритязательная девушка, обожавшая старшую подругу-царицу и, в то же время, ничего для себя не просящая. «Чтобы быть самой собою, мне нужен преданный друг, - писала Александра Федоровна. - Я не создана для того, чтобы блистать в обществе. У меня нет таланта вести пустые разговоры или острить. В человеке меня привлекает его внутренняя сущность...» Особо сблизились Александра и Анна после семейного несчастья девушки, виною которого невольно стала царица. Императрица выступила инициатором брака подруги с морским офицером Александром Вырубовым. Венчание прошло30 апреля 1907 году в церкви Большого Царскосельского дворца в присутствии царской четы. Однако уже через несколько месяцев брак распался. Причиной этого стало психическое заболевание Вырубова. Моряк отчаянно пил, периодически впадал в буйство и однажды жестоко избил жену. Кроме того, он оказался абсолютно не способен к исполнению супружеских обязанностей, что и стало формальной причиной развода. Анна без всякого труда получила у Святейшего Синода разрешение на развод, который можно было получить только при наличии трех веских, по мнению иерархов, причин: длительном отсутствии супруга, засвидетельствованном случае прелюбодеяния и супружеской недееспособности.
Пьер Жильяр в своих воспоминаниях отводит немало места подруге императрицы. Его объективные оценки позволяют лучше понять характер отношений Анны и Александры Федоровны. Он писал: «Будучи по природе чувственной и склонной к таинственности, г-жа Вырубова выказывала императрице безграничное усердие, но опасное благодаря своей набожности и отсутствию проницательности и практического смысла.
Императрица, в свою очередь, все более и более увлекалась ее искренней и страстной преданностью. Благодаря своей односторонности, она почти не допускала, чтобы ей не принадлежали полностью, и она вполне открывалась только друзьям, в которых она была уверена, и на ее доверие надо было отвечать всецело самоотверженным доверием. Она совершенно не понимала, как было безрассудно поощрять проявление фанатичной преданности. Г-жа Вырубова сохранила совершенно детский образ мышления, жизненные неудачи возбуждали ее чувствительность, не давая места размышлению. Не отличаясь умом и сообразительностью, она поддавалась власти своих побуждений. Ее взгляды на людей и события были опрометчивы и не допускали возражений. Одного впечатления было достаточно, чтобы установить ее ограниченное детское убеждение. В зависимости от впечатления, которое производили на нее люди, она непосредственно делила их на “хороших” и “дурных” или, говоря другими словами, на “друзей” и “врагов”. Г-жа Вырубова, без всякого расчета личной выгоды, из чистого расположения к царскому семейству, руководимая исключительно желанием быть ему полезной, старалась обо всем осведомлять императрицу и расположить ее в сторону своих предубеждений или предпочтений и через нее влиять на придворное мнение. Однако, в действительности, она была столь же послушным и бессознательным орудием, сколь и вредным в руках группы лиц, недостаточно добросовестных, которые использовали ее в своих интригах. Она была неспособна хитрить с ними или иметь здравое суждение и не была даже в состоянии распознать игру этих лиц, которые пользовались ею. Из-за своего безволия она всецело попала под влияние Распутина и стала его сильной поддержкой при дворе».
Министр императорского двора граф Фредерикс, которого коробило постоянное общество Вырубовой, не раз просил императрицу создать хотя бы видимость, которая хотя бы как-то оправдывала присутствие девушки в свите. Требовалось для этого всего лишь пожаловать Вырубовой звание фрейлины. Однако государыня отнеслась к просьбам Фредерикса холодно, заявив, что желает иметь приятельниц без официального звания. Ввиду ограниченности средств семьи Танеевых, Фредерикс все-таки настоял на необходимости выдать Анне вспоможение, чтобы она хотя бы могла прилично выглядеть среди придворных дам. Императрица сама назначила сумму в две тысячи рублей в год и не пожелала ее увеличить, когда граф заметил, что этого мало. Только позднее Анна все-таки получила шифр фрейлины.
Александра периодически охладевала к подруге, иногда она даже банально ревновала ее к мужу. Тогда в письмах к Николаю Александра Федоровна она именует Вырубову не иначе как «корова», но, тем не менее, они остаются вместе до последних дней пребывания в Александровском дворце.
Близость Вырубовой к царской семье вызывала раздражение у многих людей. Николай и Александра даже членов императорской фамилии крайне редко принимали в домашней обстановке. А здесь - мало кому известная, не очень умная девушка, с вечной улыбкой на круглом лице... Было от чего придти в досаду не только представителям династии Романовых, но и титулованным особам, по праву рождения имевших привилегию находиться подле монархов.
2 января 1915 года поезд, в котором Вырубова возвращалась из Царского Села в Петроград, потерпел катастрофу. Врачи оценили ее состояние как безнадежное. На личном поезде императрицы Вырубову перевезли в госпиталь в Царском Селе. Вечером у постели умирающей появился Распутин и, подойдя к Вырубовой, произнес: «Аннушка, открой глаза». К изумлению окружающих, Вырубова очнулась и посмотрела на Григория. «Жить она будет, но останется калекой», - объявил Распутин свой диагноз.
Действительно, после травмы Вырубова долгое время могла ходить только с костылями, что, впрочем, не мешало ей регулярно встречаться с Распутиным. «Как она вынослива, - удивлялась императрица, - хотя и жалуется, что калека! Почти ежедневно трясется в автомобиле в город и взбирается на третий этаж к нашему Другу».
Вырубова мечтала сопровождать царскую семью в изгнание, но ей было отказано в этом. После тюремного заключения, многих невзгод, арестов Петроградским ЧК, в декабре 1920 года Вырубовой удалось перебраться в Финляндию, где она долгие годы вела замкнутую и тихую жизнь. Ближайшая подруга императрицы умерла в 1964 году на восьмидесятом году жизни.
ххх
Вклад старца Григория Распутина в дело русской революции перевесит и самодельные бомбы боевиков и пошлые речи пламенных агитаторов. На Распутине была целенаправленно сфокусирована общенациональная ненависть. Это чувство объединило либералов, монархистов, кадетов, военных, простых обывателей.
Казалось бы, парадокс: о близости Григория Распутина к царской семье долгое время было известно лишь привилегированным слоям столицы, но именно эти высокопоставленные чиновники, члены императорской фамилии плодили грязные слухи и сплетни, достигшие самых отдаленных уголков империи.
Впрочем, не будем забывать, что старец был лишь прикрытием основной цели, по которой наносился удар. Характер газетных публикаций становился оскорбительным не столько для сибирского мужика Григория Распутина, сколько для достоинства русского императора. Впрочем, сам владелец шестой части мира относился к газетным нападкам со спокойствием фаталиста и достоинством благородного человека.
- Этот человек овладел доверием вашего величества. Распутин - шарлатан и негодяй наихудшей породы, - убеждал императора председатель Совета министров В. Н. Коковцов. - Общественное мнение против него. Газеты...
Царь прервал Коковцова презрительной репликой: «Вы обращаете внимание на газеты? Эта критика бессмысленна. Я знаю Распутина». Аудиенция у царя была закончена...
Но перекрыть все источники информации было невозможно. По Петербургу в 1912 году стали ходить отпечатанные на гектографе письма Александры Федоровны к Распутину. Это стало последней каплей, окончательно скомпрометировавшей императрицу и самого Николая II. Вот текст этого письма:
«Возлюбленный мой и незабвенный учитель, спаситель и наставник. Как томительно мне без тебя. Я только тогда душой покойна, отдыхаю, когда ты, учитель, сидишь около меня, а я целую твои руки и голову свою склоняю на твои блаженные плечи. О, как легко, легко мне тогда бывает. Тогда я желаю мне одного: заснуть, заснуть навеки на твоем плече, в твоих объятиях. О, какое счастье даже чувствовать одно твое присутствие около меня. Где ты есть? Куда ты улетел? А мне так тяжело, такая тоска на сердце. Только ты, наставник мой возлюбленный, не говори Ане о моих страданиях без тебя. Аня добрая, она - хорошая, она меня любит, но ты не открывай ей моего горя. Скоро ли ты будешь опять около меня? Я жду тебя и мучаюсь по тебе. Прошу твоего святого благословения и целую твои блаженные руки. Вовеки любящая тебя М».
Буква «М» означала имя, которым Распутин звал императрицу: «Мама». Некоторые исследователи считают это послание фальшивкой, специально сфабрикованной для компрометации Александры. Однако с большей вероятностью можно предположить действительное авторство Александры Федоровны в сочинении письма. Сентиментально-напыщенные выражения, попытка стилизации простонародной речи, желание попасть «в тон» старцу - все это вполне в духе Александры. Не вызвало сомнений письмо и у Николая II. Когда министр внутренних дел А.А. Макаров показал письмо царю, тот побледнел и только сказал: «Да, это не поддельное письмо», - а затем открыл ящик письменного стола и резким, несвойственным для него движением, бросил конверт.
В беседе с председателем Совета министров В. Н. Коковцовым Николай сообщил ему о своем намерении уехать с семьей в Ливадию, и вдруг в его словах прорвалось отчаяние, которое царь редко позволял себе при посторонних: «Я просто задыхаюсь в этой атмосфере сплетен, выдумок и злобы. Да, я уезжаю, и притом очень скоро, и постараюсь вернуться как можно позже».
Но копии письма царицы уже взорвали и без того взволнованное общественное мнение. Лидер фракции октябристов в Думе Александр Гучков, провоцируя политический кризис, предупредительно распространил копии среди думских депутатов. О разговорах петербуржцев в февральские дни 1912 года можно судить по записи в дневнике генеральши А. Богданович: «Более позорного времени не приходилось переживать. Управляет теперь Россией не царь, а проходимец Распутин, который громогласно заявляет, что не царица в нем нуждается, а больше он, Николай. Это ли не ужас! И тут же показывает письмо к нему, к Распутину, царицы, в котором она пишет, что только тогда успокоится, когда приклонится к его плечу. Это ли не позор!».
28 февраля председатель IV Думы М.В. Родзянко на аудиенции у императора заявляет о недопустимости влияния Распутина на политику, он убеждает царя, что этот человек – «оружие в руках врагов России, которые через него подкапываются под церковь и монархию».
Распутин понял, что в создавшейся обстановке ему лучше исчезнуть из Петербурга, и отправился к себе на родину. Но спустя несколько месяцев он возвращается в столицу, чтобы вновь войти в царский дворец и начать исцелять, убеждать, советовать. Он уже испробовал сладкую отраву - власть, ему кружила голову мысль о близости к царям, он уже избрал свой путь, который сведет его в могилу. Теперь Григорий Распутин, осознавший свою роль в жизни царской семьи, целенаправленно пытается упрочить свое положение. Он убеждает царицу, что «царевич жив, пока жив я». Его слова и на сей раз оказались пророческими: между убийством старца и расстрелом царской семьи не прошло и двух лет...
* * *
Заканчивая эту главу, коснемся щекотливого вопроса, который неизменно возникает во всех книгах о Распутине и последней русской царице: была ли физическая близость между этими людьми. Вопрос не столь простой, как может показаться в наш век сексуальной свободы и раскрепощенности: ведь речь идет не о банальном адюльтере барыни с мужиком-дворником. Супружеская измена императрицы, с точки зрения большинства россиян начала двадцатого столетия, - акт почти государственного значения, жена цезаря, как известно, должна быть вне подозрения...
И объективные исторические документы, и свидетельства очевидцев, с пристрастием допрашивавшихся Чрезвычайной Следственной комиссией Временного правительства, и современные независимые историко-аналитические исследования проблемы однозначно подтверждают абсолютную супружескую верность императрицы. Еще одна близкая подруга Александры Федоровны - Юлия (Лили) Александровна Ден, в отличие от Анны Вырубовой, испытывавшая чувство отвращения к Распутину, после долгих колебаний написала: «Ни о каком плотском влечении не могло быть и речи. Касаясь этой темы, я испытываю невыносимую боль, не в праве уйти от ответа на этот вопрос. До меня доходили самые отвратительные сплетни, касающиеся ее величества: якобы в порыве жертвенности она сама отдалась Распутину и отдала ему милых своих девочек для того, чтобы доказать, что плотская жертва угодна Богу. О таких чудовищных вещах не могло быть и речи...
Я указывала на бесспорный факт, что ее величество была крайне брезгливой женщиной, что “животное” начало было ей чуждо, что моральные ее устои были чрезвычайно строги - столь же строги, как и у ее бабушки, королевы Виктории. И что же я слышала в ответ? Дескать, многие брезгливые и чересчур нравственные женщины часто бывают повинны в невероятных грехах благодаря их брезгливости и высокой нравственности. Если такие примеры известны, то почему бы не причислить к таким женщинам и императрицу?
На каждом шагу я слышу подобные отвратительные россказни, и при этом сплетники с сочувствием добавляют: “Но ведь вы любили императрицу”. Да, это так. Но я еще и знала императрицу. Отношение государя к распутинскому скандалу было достаточным основанием для того, чтобы в корне пресечь эти отвратительные сплетни, поскольку ее величество никогда не встречалась с Распутиным без ведома и согласия своего супруга. Даже если мы допустим, что Николай II был слабовольной личностью, целиком находившейся под каблуком жены, он был в достаточной степени мужчиной, мужем и отцом, чтобы не допустить аморальных отношений между Распутиным и его близкими. Прежде всего, государь был христианином и порядочным человеком, но он к тому же был представителем Дома Романовых и императором. Произойди подобное преступление, о котором заявляли сплетники, наказание последовало бы незамедлительно».
Командир императорской яхты «Штандарт» контр-адмирал Н.П. Саблин под присягой дал показания Чрезвычайной Cледственной комиссии Временного правительства: «Кажется, в 1908 году, когда во время плавания на яхте “Штандарт” я ближе подошел к царской семье, государыня стала в беседах со мной намекать, что она знает Распутина. Она стала говорить о том, что есть люди, которых молитва вследствие их аскетического образа жизни имеет особую силу, и, наконец, заявила, что и в России имеется такой человек, а именно Распутин, и предложила мне с ним познакомиться. Эту слепую веру, как ее, так и государя к Распутину я объясняю их безграничной любовью к наследнику, который страдал болезнью, признанной врачами неизлечимой. Как утопающий хватается за соломинку, так и они ухватились за веру в то, что наследник жив только благодаря молитвам Распутина. Я совершенно отрицаю возможность физической близости Распутина к государыне или к Вырубовой».
Таких свидетельств людей, близких к царской семье, множество. Не верить им нет никаких оснований. Скабрезные анекдоты рассказывает тот, кто, в свою очередь, желает их слышать...
Повторим еще раз: всю жизнь эта женщина любила лишь одного мужчину - своего мужа Николая II и всю жизнь, до последнего дня, оставалась ему верной женой. Ее письма к мужу - настоящий памятник любви. Только за годы войны, когда их разлуки стали частыми и продолжительными, она написала ему несколько сотен писем. Нередко в день из Царского Села в Ставку отсылалось два-три письма и несколько телеграмм. Письма были написаны на английском языке, хотя в текст царица подчас вставляла отдельные русские слова и фразы. Вряд ли можно отнести их к шедеврам эпистолярного жанра: на стиле императрицы сказалось ее увлечение литературой викторианской эпохи. Но за длинными, витиеватыми и пышными фразами угадывается настоящее большое чувство, связывавшее этих людей: «Да, я, - говорю совершенно искренно, - сомневаюсь, что много жен, таких счастливых, как я, - столько любви, доверия и преданности ты оказал мне в эти долгие годы в счастье и горе. За все муки, страдания и нерешительность мою ты мне так много дал взамен, мой драгоценный жених и супруг... Благодарю тебя, мое сокровище, чувствуешь ли ты, как мне хочется быть в твоих крепких объятиях и снова пережить те чудные дни, которые приносили нам все новые доказательства любви и нежности? Сегодня я надену ту дорогую брошку. Я все еще чувствую твою серую одежду и слышу ее запах - там у окна в Кобургском замке.
Как живо я помню все это! Те сладкие поцелуи, о которых я грезила и тосковала столько лет и которых больше не надеялась получить. Видишь, как уже в то время вера и религия играли большую роль в моей жизни. Я не могу относиться к этому просто и если на что-нибудь решаюсь, то уж навсегда, то же самое в моей любви и привязанности. Слишком большое сердце - оно пожирает меня. Также и любовь к Христу - она была всегда так тесно связана с нашей жизнью в течение этих 22 лет!»
В аккуратных строках, словно написанных рукой прилежной школьницы, Александра Федоровна неожиданно предстает страстной и чувственной женщиной, испытывавшей сильную физическую тягу к своему любимому мужчине. Вот только несколько цитат из писем государыни мужу в июне 1915 года.
«Пусть Бог благословит и хранит тебя, мой храбрый, терпеливый и скромный. Люблю тебя несказанно, мое родное солнышко и радость» (10 июня 1915 года).
«Птичка моя, целую тебя без конца, благословляю тебя, осыпаю твое драгоценное лицо поцелуями и жажду прижать твою милую голову к моей старой груди, полной невыразимой любви и преданности» (11 июня 1915 года).
«Как я хочу заключить тебя в свои объятия и дать твоей милой голове отдохнуть на моем плече - тогда я могла бы осыпать лицо и глаза любимого поцелуями и шептать ему ласковые слова любви. По вечерам я целую твою подушку - это все, что у меня есть, и благословляю ее. Теперь я должна идти спать. Отдохни хорошенько, мое сокровище, с любовью благословляю и целую тебя, нежно глажу твой дорогой лоб» (12 июня 1915 года).
Она пунктуально, хотя и довольно иносказательно, сообщает ему о своих «критических днях»: «Сегодня ко мне пришел инженер-механик»; «К Татьяне и ко мне пришла Беккер, удачно, что раньше времени, тем лучше для поездки»; «Приеду к тебе и оставлю позади Беккер».
Иногда она еще откровеннее пишет о своих сексуальных желаниях: «Вспомни последнюю ночь, как нежно мы ласкали друг друга. Жажду твоих ласк - не могу жить без них»; «Жажду твоих поцелуев, твоих объятий, в которые мой застенчивый любимый заключает меня лишь во мраке и которыми живет его женушка»; «Я понимаю, мне не следовало бы говорить этого; в устах старой замужней женщины это звучит смешно, но я не могу сдержать себя. С годами любовь усиливается, и время без твоего дорогого присутствия тянется невыносимо долго. О, если бы наши дети были так же счастливы в их семейной жизни».
Как говорили в старых сказках, «они любили друг друга всю жизнь, и умерли в один день». К сожалению, жизнь оказывается мрачнее любых самых страшных сказок: в подвал дома Ипатьева они спустились вместе со всеми своими детьми...
ПОСЛЕДНИЙ ПРАЗДНИК ИМПЕРИИ
Это только на календаре каждый новый год и новый век начинаются с 1 января. На деле, старое по инерции еще продолжает движение вперед, и только постепенно, с каждым листком календаря, становится очевидным, что мы живем в другом году, в иную эпоху...
Двадцатый век фактически начался лишь с 1910-х годов. Его наступление слышалось в шуме автомобилей, все чаще проезжавших по городским улицам, в стрекоте аэропланов, в черно-белом мелькании еще немых фигур на экранах синематографов. Уходили в прошлое чопорные цилиндры и фраки, им на смену шли демократичные полосатые костюмы, шляпы-котелки, дамы все чаще рисковали показываться в брюках, в моду входили теннис, танго и фокстрот.
1913 году было суждено стать последним мирным годом для Российской империи. Страна пребывала в состоянии сытого благоденствия - росли урожаи, экономические показатели шли в гору, да и вылазки революционного подполья на этом фоне казались не такими опасными, как несколько лет назад.
В тот год Россия готовилась отпраздновать трехсотлетнюю годовщину правления царского Дома Романовых. Три века минуло с вьюжного февральского дня 1613 года, когда Земский собор «лучших людей Земли русской» избрал на русский престол семнадцатилетнего Михаила Федоровича Романова. Это решение стало компромиссом, более-менее устроившим основные боярские группировки в тот отчаянный момент, когда разоренная страна, несказанно уставшая от долгих лет внутренней смуты и польской интервенции, с надеждой ждала людей, способных повести за собой, принести мир и покой. Триста лет такими людьми были представители династии Романовых, сумевших создать великую и могущественную империю.
В царском манифесте, данном накануне юбилея, особенно подчеркивалась мысль, что при всех заслугах династии Романовых в прошлом, помыслы ее представителей обращены в будущее. «Волею всевышнего, три века тому назад, пресекся царственный род Рюриковичей – основателей и собирателей Русской земли, тяжкие невзгоды обрушились на наше отечество: безначалие и смута обуяли Русь; иноземные недруги вторглись в ее пределы; первопрестольная Москва с ее святынями стала добычей врага. Но на краю величайшей опасности, угрожавшей России, Господь Всемогущий не оставил ее своей великой милостью.
По призыву крепких духом русских людей, сплотившихся под сенью Троице-Сергиевой Лавры, воспрянул русский народ на защиту родины, и с помощью Божьею одолел врага, освободил Москву от неприятельского засилья; созванный затем Великий Земский Собор в 21 день февраля 1613 года единодушно избрал на царство боярина Михаила Федоровича Романова, ближайшего по крови к угасшему царственному роду Рюрика и Владимира Святого. После глубокого раздумья и горячей молитвы юный предок наш, с благословением матери своей инокини Марфы, принял на себя тяжкое бремя царственного служения. С той поры и доселе десница Божья охраняла и возвеличивала нашу державу. Совокупными трудами венценосных предшественников наших на престоле Российском и всех верных сынов России созидалось и крепло Русское государство. Неоднократно подвергалось наше отечество испытаниям, но народ русский твердый в вере православной и сильный горячею любовью к родине и самоотверженной преданностью своим государям, преодолевал невзгоды и выходил из них обновленным и окрепшим. Тесные пределы Московской Руси раздвинулись, и Империя Российская стала ныне в ряду первых держав мира. В неизменном единении с возлюбленным народом нашим уповаем мы и впредь вести государство по пути мирного устроения жизни народной. Объемля взором минувшие три столетия, мы видим на всем их протяжении высокие подвиги лучших сынов России, не щадивших для нее ни трудов, ни достояния, ни самой жизни своей. Да пребудет память о них навсегда священною в летописях родной земли, и в сей торжественный день всенародного празднования трехсотлетия царствования Дома Романовых нам отрадно с признательным умилением остановить внимание наше на заслугах пред Россией сподвижников ее царей и всех верных подданных их. Велики заслуги Святителей и пастырей Церкви Православной, озаривших Русь светом истинной веры и прославивших ее подвигами благочестия и христианской любви. Благородное дворянство российское кровью своею запечатлело преданность родине и в трудах государственного устроения неизменно подавало высокий пример гражданской доблести, особливо в памятную годину освобождения крестьян от крепостной зависимости. В сиянии славы и величия выступает образ русского воина, защитника Веры, Престола и Отечества; беззаветное мужество и непоколебимая преданность своему долгу Христолюбивого воинства российского отстояли Русь от неприятеля и ныне служат крепким щитом ее от вражеского нашествия. Много упорного и честного труда вложено в дело устроения государства и преданными нам служивыми людьми, без различия званий и положений. В области наук, словесности и искусства выдающиеся русские люди стяжали себе почетные имена, и труды их, привлекшие внимание всего мира, получили высокую оценку не только в отечестве нашем, но и далеко за его пределами. На мирном поприще сельского хозяйства, торговли и промышленности выдвинулись русские люди настойчивого труда и широкого почина, созидавшие дружными усилиями хозяйственную мощь России.
Неизмеримы и несчетны заслуги перед Россиею десятков миллионов ее пахарей, терпением и трудом коих благоустроятся земледельческий промысел и умножаются основные источники народного богатства. Благодарно вспоминая всех потрудившихся на благо Родины, призываем ныне, на рубеже четвертого столетия царствования Дома Романовых, всех верноподданных наших вознести с нами молитвы Всевышнему об упокоении венценосных предков наших и всех тех, кому Отечество наше обязано могуществом и величием. Благоговейная память о подвигах почивших да послужит заветом для поколений грядущих и да объединит вокруг престола нашего всех верных подданных, для новых трудов и подвигов на славу и благоденствия России…»
В среду 20 февраля императорская фамилия почти в полном составе посетила усыпальницу в Петропавловском соборе, где прошла торжественная панихида. Но собственно празднования начались 21 февраля 1913 года в Петербурге.
Тот февральский день в Петербурге выдался неожиданно ясным и солнечным. С раннего утра улицы заполонили праздничные толпы народа с хоругвями, иконами, портретами царя. К полудню вся площадь пред Казанским собором и Невский проспект была заполнена людьми. Выбор Казанского собора для проведения торжественного молебна имел глубоко символический смысл. С иконой Казанской Божьей Матери было связано освобождение Москвы от поляков и восшествие на престол первого из Романовых – Михаила.
«День празднования 300-летия царствования Дома Романовых был светлый и совсем весенний, - записал Николай II в дневнике. - Утром принял несколько чел(овек) и затем погулял в саду. В 12 1/4 ч. я с Алексеем в коляске, мама и Аликс в русской карете и, наконец, дочери в ландо - тронулись в Казанский собор. Впереди сотня конвоя и сзади тоже сотня. В соборе был прочитан манифест и затем отслужен торжественный молебен. Вернулись в Зимний тем же порядком в 1 1/2. Настроение было радостное, напомнившее мне коронацию. Завтракали с Мама. В 3. 45 все собрались в Малахитовой, а в Концертной принимали поздравления до 5 1/2 ч. - прошло около 1500 ч(еловек). Аликс устала очень и легла; у Татьяны оказался жар. Читал и разбирал море телеграмм. Смотрел в окна на иллюминацию и на свечение прожекторов из башни адмиралтейства. Дул крепкий SW».
Таким остался этот торжественный день в памяти последнего из царей Дома Романовых. Но на страницы его дневника не попала одна история - Николай просто не знал о ней, - случившаяся во время торжественного богослужения в Казанском соборе.
Не успел председатель Государственной Думы Михаил Владимирович Родзянко выйти из собора подышать свежим воздухом, как к нему подбежал старший пристав барон Э. Н. Ферзен и, волнуясь, доложил, что какой-то мужик занял место впереди думцев и не желает уходить, несмотря на просьбы и угрозы.
Родзянко поспешил обратно в собор и обнаружил там Григория Распутина в темно-малиновой шелковой косоворотке, высоких лаковых сапогах, в черных шароварах и такой же поддевке. Поверх косоворотки на толстой золотой цепи висел наперсный крест, который имеют право носить только священники.
- Ты зачем здесь? - грозно спросил председатель Думы.
- А тебе какое дело? - вопросом на вопрос ответил старец, нахально сверкнув глазами.
- Если ты будешь мне тыкать, то я тебя сейчас же за бороду выведу из собора. Разве ты не знаешь, что я председатель Думы?
Распутин молча смотрел в глаза Родзянко. «Лично я совершенно не подвержен действию гипноза, - писал М. В. Родзянко, - но здесь я встретил непонятную мне силу огромного действия. Я почувствовал накипающую во мне чисто животную злобу, кровь отхлынула мне к сердцу, и я сознавал, что мало-помалу прихожу в состояние подлинного бешенства».
Наконец Распутин спросил:
- Что вам нужно от меня?
- Убирайся отсюда, гадкий еретик!
- Я приглашен сюда по воле людей поважнее, чем вы, - заявил Григорий, предъявляя пригласительный билет.
- Ты известный обманщик, немедленно уходи вон!
Распутин грохнулся на колени и начал бить земные поклоны. Родзянко толкнул его в бок и сказал:
- Довольно ломаться, не то велю приставам вывести тебя из храма.
Распутин был вынужден подчиниться. Бормоча под нос: «Господи, прости его грех!», он направился к выходу. Здесь выездной казак накинул на него соболиную шубу и помог сесть в ожидавший автомобиль.
Впрочем, не записал Николай и другое происшествие, свидетелем, или виновником, которого был он сам. Вечером в Мариинском театре был назначен парадный спектакль. Давали оперу «Жизнь за царя» М. Глинки. По случаю юбилея было разрешено пойти на отступления от строгого правила, запрещавшего изображение на сцене кого-либо из царствующей династии. На этот раз, в последнем действии, во время крестного хода в безмолвной роли царя Михаила на сцену вышел известный тенор Леонид Собинов.
Но основная интрига в это время разворачивалась не на сцене прославленного театра. В первой паре мазурки, во втором действии оперы, танцевала Матильда Кшесинская. Царица наблюдала за бывшей фавориткой мужа из своей ложи. Веер из белых орлиных перьев чуть подрагивал в ее руках. Бледное лицо покрылось горячим румянцем, государыня с усилием дышала, от бриллиантовых колье на ее груди летели разноцветные брызги огней. Не в силах справится с собой, она нагнулась к креслу Николая. Что-то прошептав на ухо императору, Александра Федоровна быстро поднялась с кресла и скрылась в глубине ложи. Больше в тот вечер ее никто не видел.
* * *
Большое значение при проведении торжеств придавались массовым мероприятиям, имевшим цель доказать трогательное единство царя и простого народа. Для этого в Зимнем дворце несколько раз устраивались праздничные обеды, на которые приглашались представители всех сословий. Особое место отводилось многодневной поездке царской семьи и членов императорской фамилии по старинным городам центральной России. Маршрут пролегал через Владимир, Суздаль, Нижний Новгород, Кострому, Ярославль, Ростов Великий, Переславль-Залесский, Троице-Сергиеву Лавру. Завершало турне посещение Первопрестольной. В каждом городе проходили многочисленные встречи с местными жителями, прием депутаций от всех сословий.
В Нижнем Новгороде императорская семья присутствовала на закладке памятника князю Пожарскому. 17 мая из Нижнего Новгорода почти вся императорская фамилия отправилась на пароходах по Волге в Кострому - древнюю вотчину бояр Романовых. Здесь, при огромном стечении народа, был открыт памятник Ивану Сусанину, пожертвовавшему жизнью ради спасения Михаила Романова. «Повсюду, где бы мы ни появлялись, мы видели проявления преданности, доходившей до экстаза, - вспоминала великая княгиня Ольга Александровна. - Когда наш пароход шел вниз по Волге, нашему взору представали толпы крестьян, стоявших по пояс в воде, чтобы взглянуть на Ники. В некоторых городах ремесленники и мастеровые падали на колени, чтобы поцеловать его тень, когда мы проходили мимо них. Раздавались оглушительные приветственные возгласы...».
В Переславле-Залесском царская семья побывала на Плещеевом озере – колыбели русского военного флота, где Романовы осмотрели ботик Петра I, каким-то чудом уцелевший где-то на монастырских задворках и отреставрированный перед высочайшим визитом.
Затем торжества по случаю 300-летия дома Романовых переместились в Москву. Торжественная служба проходила в Успенском соборе. Московское дворянство дало удивительный по красоте бал в Благородном собрании. Весь Большой Колонный зал был декорирован гирляндами живых цветов, специально выращенных в подмосковных усадьбах.
Бал начался с торжественных звуков полонеза. В первой паре государь шел с женой московского губернского предводителя, а императрицу вел сам предводитель дворянства А.П. Базилевский. Затем царская чета наблюдала за танцующими из открытой ложи в конце зала. Не ожидая ужина, уставшие до изнеможения от нескончаемой череды празднеств, Николай с Александрой уехали отдыхать.
Путешествие по России, толпы людей, стремившиеся хотя бы взглянуть на своего царя, окончательно убедили Александру Федоровну в ее правоте: в России монархам не нужно предпринимать никаких усилий для того, чтобы завоевать народную любовь, - простой народ обожает царя и царицу.
Граф В.Н. Коковцов, гораздо лучше знавший русскую действительность, чем царица, не столь оптимистично полагал, что крики «ура» и толпы людей - свидетельства всего лишь простого любопытства, а отнюдь не «истинного подъема в настроении народной толпы». События самого близкого будущего показали, что премьер-министр оказался намного ближе к истине, чем русская царица Александра Федоровна, которую и муж, и все близкие продолжали называть по старой привычке совсем не русским именем Аликс.
В честь юбилея Монетный двор выпустил светло-бронзовую памятную медаль. На лицевой стороне - Николай II в полковничьем мундире 4-го лейб-гвардии императорской фамилии Стрелкового полка и его предок - Михаил Романов в бармах и Мономаховой шапке. Награду получили практически все, кто хоть как-то был задействован в проведении торжеств или находился на действительной службе в армии, флоте, пограничной страже и полиции.
Священнослужители «монашествующего и белого духовенства» получили другую награду - аляповатый серебряный крест, покрытый разноцветной эмалью, в псевдорусском стиле под золотой шапкой Мономаха. В центре, по окружности шла надпись: «Господем царие царствуем». На оборотной стороне награжденный имел право выгравировать собственную фамилию.
По замыслу учредителей этих наград, они должны были передаваться старшему в роду с тем, чтобы он мог носить их в торжественных случаях. Всего было отчеканено более полутора миллионов медалей и около трех тысяч крестов, которые и по сию пору частенько можно увидеть в витринах антикварных магазинов.
* * *
В тот же, 1913 год состоялась и последняя встреча русского императора с кузеном Вилли. Единственная дочь кайзера Вильгельма, принцесса Виктория-Луиза, которой исполнился 21 год, выходила замуж за Эрнста-Августа герцога Брауншвейгского. Вильгельм прислал в Петербург любезное приглашение на свадьбу дочери. С министром иностранных дел С.Д. Сазоновым Николай II поделился сомнениями, сказав, что никак не может решить, примет ли он приглашение или нет, но императрица ни в коем случае не поедет в Берлин. «Вас, вероятно, это не удивит», - прибавил государь. «Я, действительно, не удивился этому решению императрицы, хорошо зная, как мало влечения она испытывала к своему двоюродному брату Вильгельму II и насколько тягостны ей были всякие официальные торжества у себя дома, а тем более заграницей», - записал в дневник С. Д. Сазонов. В конце концов, министру все-таки удалось убедить Николая поехать на свадьбу.
Свадебные торжества начались 22 мая (н.с.) Кроме Николая II, гостями кайзера стали близкие родственники - английский король Георг V и королева Мария. Весь визит занял всего три дня. Кайзер был предупредителен, сопровождал «дорогого Ники» в поездках по Берлину, но в воздухе уже чувствовалось дыхание скорой грозы. Чуть более года оставалось до дня, когда три могущественных европейских монарха, по-родственному беседующие за столом, станут смертельными врагами...
ХОЛОДНОЕ ЛЕТО 1914 ГОДА
«... Утром шестнадцатого привезли с почты газеты. Отец вышел из кабинета с московской вечерней газетой в руках в столовую, где он, мама и я еще сидели за чайным столом, и сказал:
- Ну, друзья мои, война! В Сараево убит австрийский кронпринц. Это война!»
Вероятно, в тысячах русских семей, то июньское утро 1914 года началось именно так, как у героини пронзительно-печального рассказа Ивана Алексеевича Бунина «Холодная осень». И большинство современников так же выстраивали последовательный ход событий лета одна тысяча девятьсот четырнадцатого года от Рождества Христова...
Более осведомленные люди глубокомысленно рассуждали о балканском вопросе, вспоминали про личную неприязнь Николая II и Александры Федоровны к германскому кайзеру; говорили об антигерманских настроениях среди офицерства, о союзническом долге и панславянских идеях времен войны за освобождение Болгарии.
* * *
Балканы издавна считались пороховой бочкой Европы, где сталкивались интересы Востока и Запада, где тесно переплелись предательство и насилие, где из поколения в поколения передавался дух религиозной и национальной нетерпимости.
После ослабления влияния Турции на «Балканские дела», европейские сверхдержавы начали острую борьбу за влияние в этом регионе. Первую скрипку пыталась играть Австро-Венгрия, управляемая престарелым императором Францем-Иосифом.
В начале двадцатого столетия Австро-Венгрия - огромная, лоскутная империя, - представляла собой конгломерат национальностей и провинций, занимавший почти всю Центральную Европу и часть Балкан. Три пятых сорокамиллионного населения империи составляли славяне - поляки, чехи, словаки, сербы, украинцы, боснийцы, черногорцы. Но все ответственные и престижные посты в армии, государственных учреждениях традиционно занимали австрияки и мадьяры. Не удивительно, что большинство славянских народов ненавидело австро-венгерское засилье и мечтало обрести национальную и государственную независимость.
В 1909 году Австро-Венгрии в результате хитроумных закулисных дипломатических переговоров и интриг удалось добиться от Турции аннексии Боснии и Герцеговины. На очереди была Сербия, которую в Вене именовали «опасной гадюкой». Германия всячески поощряла воинственный пыл Австрии - своего ближайшего союзника.
Сербия действительно портила немало крови старому Францу-Иосифу. Здесь образовался политический и идеологический центр сопротивления южных славян экспансии Вены. Белград, умело маскируясь фразами о мирном сосуществовании, активно проводил антиавстрийскую политику и тайно поддерживал подпольные националистические группировки.
Россия традиционно считалась защитницей братьев-славян, за которых уже было пролито немало русской крови при освобождение Болгарии во время войны 1877-1878 годов. Оказывая покровительство балканским единоверцам, Россия рассчитывала найти в них союзников в случае большой войны. Но балканские страны начали действовать раньше, чем закончилась военная и дипломатическая подготовка России к войне.
В 1912 году славянские страны - Черногория, Сербия и Болгария в союзе с Грецией начали первую войну против Турции, в расчете окончательно выдавить своего исконного врага с Балкан. Союзникам удалось быстро овладеть ситуацией, и уже к началу ноября турецкая армия была разбита. Турция обратилась к европейским державам с просьбой о посредничестве в заключение мира. Первой на призыв Стамбула откликнулась Россия, которую совсем не устраивала перспектива увидеть в качестве единственного контролера стратегических проливов болгарского царя Фердинанда Кобургского, не скрывавшего своих прогерманских симпатий. Петербург оказал на Софию сильное дипломатическое давление, требуя немедленно прекратить военные действия. Вена, в свою очередь, не хотела выхода Сербии в Адриатику и также настаивала на прекращении войны. Переговоры велись очень напряженно, и только в мае 1913 года удалось заключить мирный договор.
Но уже в июне 1913 года началась вторая Балканская война. На этот раз между собой сцепились прежние союзники. Сербия, Греция, Черногория, Румыния и Турция выступили против Болгарии. Первыми открыли военные действия болгарские войска. Однако надолго болгар не хватило: уже через месяц Болгария капитулировала. За свою дерзость царь Фердинанд поплатился значительными территориями, доставшимися победителям.
Россия, благодаря искусству дипломатов и последовательной миротворческой позиции Николая II, на этот раз не оказалась втянутой в военные конфликты на Балканах. Однако международная атмосфера продолжала накаляться. К началу 1914 года в Европе отчетливо просматривалось противостояние двух сильнейших военно-политических союзов, формировавшихся вокруг основных осей: Берлин-Вена и Петербург-Париж. Англия, хотя и демонстрировала готовность выступить на стороне России и Франции, заключать далеко идущие дипломатические договоры не спешила. Сербия, Румыния, Греция в силу разных причин также тяготели к франко-русской Антанте. Болгария же становилась союзником Германии и Австро-Венгрии.
Ведущие европейские страны - Англия, Германия, Франция, мобилизовали все ресурсы, готовясь к новой большой войне. Россия не могла оставаться в стороне. Связанная международными договорами, она неминуемо должна была оказаться участником грядущих событий, хотя и Николай II, и министр иностранных дел С.Д. Сазонов были убеждены, что военные действия не начнутся ранее 1919 - 1920 годов. К этому сроку планировалось полностью завершить модернизацию русской армии и флота. Но часы истории идут своим ходом, и даже всемогущие монархи редко могут переводить стрелки по собственному желанию.
хх х
Сараево - небольшой боснийский город у впадения реки Милячки в Босну, основанный еще в XIII веке и получивший через три столетия название от дворца (серая) боснийского вали Узрев-бека. После аннексии Боснии здесь квартировались части австрийской армии, на маневры которых и прибыл племянник императора Франца-Иосифа, наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц-Фердинанд со своей морганатической супругой герцогиней Софи Гогенберг, происходившей из старинного богемского графского рода Хотек. «Не красавица, но изящна и привлекательна», - сообщали современники о графине. Наследник был далеко не молод: ему шел уже 52 год; он был честен, трудолюбив, добросовестен и от природы обладал недурными способностями. Однако отношения между дядюшкой-монархом и племянником не отличались родственной теплотой. Наследник иногда проявлял «не всегда вполне тактичное нетерпение» в ожидании перехода к нему престола. Францу-Иосифу такое нетактичное ожидание его кончины, очевидно, не нравилось. Планы эрцгерцога на фоне застоя, царившего в венских высоких кабинетах, казались крайне прогрессивными: после вступления на престол он намеревался умиротворить своих подданных-славян, допустив их к управлению страной и предоставив национальным провинциям широкие права автономий. Во внешней политике Франц- Фердинанд был категорическим противником обострений отношений с Россией, считая войну с русскими непоправимой ошибкой.
15(28) июня 1914 года ранним утром машина эрцгерцога направилась к городской ратуше Сараево. В этот день все сербское население города отмечало национальный праздник Видов дан (день святого Вита). Это был довольно грустный праздник - очередная годовщина провального для сербов сражения на Косовом поле в 1389 году, после которого они на столетия лишились государственной независимости и стали платить туркам дань. Но народ был рад зрелищам и развлечениям. На улицах было полно нарядно одетых людей, многие толпились вдоль дороги, по которой проезжал эрцгерцог с супругой. «Я начинаю любить Боснию», - сказал Франц-Фердинанд, приветливо подняв руку. Софи с готовностью поддержала мужа: «Как мил этот народ!»
Как часто бывает, правители ошибались в настроениях людей, принимая крики зевак за выражения симпатии к собственным персонам. Более того, большинство сербов с нескрываемой враждой относились к Австро-Венгерской монархии, считая ее притеснителем славян. Недовольство господством австрияков породило среди сербов моду на создание подпольных террористических организаций. Самой знаменитой стала «Черная рука», отцом-основателем которой являлся руководитель сербской контрразведки полковник Драгутин Дмитриевич, получивший за свою физическую силу прозвище Апис - бык. Дмитриевич - сербский Борис Савинков - был террорист по призванию. К тому времени он уже успел прославиться организацией дворцового переворота в Белграде 29 мая 1903 года, в ходе которого он хладнокровно убил короля Александра Обреновича и его жену Драгу.
В уставе «Черной руки» прямо говорилось, что «организация предпочитает террористическую деятельность идейной пропаганде». На убийство сербские боевики смотрели как на самый простой способ решения любой политической проблемы. Главной задачей террористы считали присоединение Боснии к Сербии, и с этой целью было решено совершить покушение на наследника австро-венгерского престола. По мнению участников заговора, убийство эрцгерцога должно было спровоцировать большую войну на Балканах, в результате которой они рассчитывали реализовать свои политические замыслы. Все детали заговора тщательно согласовывались с сербской контрразведкой, которая, не скупясь, снабжала террористов информацией, оружием и деньгами. Результат превзошел самые смелые ожидания «черноручников».
* * *
В толпе праздношатающейся по улицам Сараево публики находилось несколько террористов с бомбами и револьверами, перекрывших все дороги, ведущие в ратушу. Но дальше все пошло в разрез с тщательно разработанным планом. Когда показались автомашины эрцгерцога и его сопровождающих, один из боевиков оказался рядом с полицейским и не рискнул бросать бомбу; второго зажало в толпе, и когда он сумел выбраться, эскорт давно проехал. Только третий, Габринович, метнул бомбу, начиненную гвоздями и замаскированную под букет цветов, под колеса машины.
Раздался оглушительный взрыв. Осколками ранило несколько человек. Сам эрцгерцог остался невредимым, а Софи лишь слегка поцарапало шею. Все, что происходило дальше, иначе как апофеозом глупости назвать невозможно. Вместо того чтобы немедленно усилить охрану и выехать из Сараево, эрцгерцог отправился в ратушу, где строго отчитал бургомистра за «беспорядок» на улице: «Я приехал в Сараево с визитом, а вы меня бомбами встречаете!». После этого он вновь на открытом автомобиле отправляется в госпиталь, чтобы навестить раненых при взрыве. Это был, без сомнений, мужественный и достойный поступок смелого и благородного человека, но политики не всегда должны следовать велениям сердца.
По дороге в больницу шофер по ошибке повернул не в тот переулок, и машина поравнялась с небольшим кафе. Неисповедимы пути, которые выбирает Судьба, чтобы посмеяться над людьми... За столиком кафе в полной растерянности сидел еще один участник неудавшегося террористического акта - студент Гаврила Принцип. Он уже знал, что покушение не удалось, и собирался покинуть город, чтобы избежать ареста.
Принцип выпил чашку кофе, вышел на улицу, носящую имя императора Франца-Иосифа, посмотрел на часы. Стрелки показывали половину одиннадцатого утра... В этот момент он увидел медленно приближавшийся автомобиль эрцгерцога. Террорист выхватил револьвер и почти в упор сделал несколько выстрелов. Одна пуля попала Францу-Фердинанду в область шеи и, пробив яремную вену, застряла в позвоночнике. Софи привстала, чтобы прикрыть мужа, но тут же получила пулю в грудь. Она упала на эрцгерцога, который успел произнести: «Софи, Софи, пожалуйста, не умирай - живи ради наших детей!»
Один из очевидцев покушения запомнил открытый автомобиль со смертельно ранеными Францем-Фердинандом и его женой: «Они умирали, прижавшись плечом к плечу, головой к голове, и тела их странно покачивались, и что-то, по-видимому, они еще тихо шептали друг другу...»
Спустя полчаса наследник австро-венгерского престола и его жена были мертвы. Гаврила Принцип пытался покончить с собой, приняв яд, но был схвачен прохожими и подоспевшими полицейскими. Потом его будут судить, но несовершеннолетний убийца-террорист избежит смертной казни и тихо умрет в тюремной камере от чахотки в самый разгар мировой войны.
Весь мир замер в тревожном ожидании, большинство политиков прекрасно понимали, что выстрелы в тихом Сараево означают конец мирной жизни для всей Европы.
* * *
Формально предъявить претензии Белграду Австрия не могла: покушение произошло на территории империи и было совершенно подданными Франца-Иосифа. Но не для кого не было секретом, что заговор планировался в штабе сербской контрразведки.
Император Франц-Иосиф в письме своему главному союзнику кайзеру Вильгельму заявил: «Кровавое злодеяние представляло собой не террористический акт убийцы-одиночки, а тщательно организованный заговор, нити которого тянутся в Белград. Хотя, может статься, нам не удастся доказать вину сербского правительства, несомненно то, что проводимая им политика объединения всех южных славян под знаменем Сербии поощряет такие преступления и дальнейшее сохранение подобной ситуации являет постоянную угрозу моему дому и моим владениям. Сербия, центр панславянской политики, будет уничтожен как политический фактор на Балканах».
Вильгельм поддержал старого австрийского императора. В Берлине и Вене спешили, зная, что Россия еще не готова к войне, но скоро ее военный потенциал несравненно возрастет. «Вооружаясь изо всех сил в расчете на войну, Россия не замышляет ее в настоящий момент или, лучше сказать, сейчас она недостаточно подготовилась к ней», - сообщал своему правительству австро-венгерский посол в Берлине граф Сегени. Австрийский генштаб рассчитывал, что если Россия не вмешается в австро-сербский конфликт, то Сербия будет уничтожена в кратчайший срок. Если же русские все-таки решаться заступиться за союзника, то развернется большая война, в которую немедленно ввяжется Германия.
На заседании Совета министров в Вене было решено, что «чисто дипломатический успех, даже в том случае, если бы он закончился полнейшим унижением Сербии, не имел бы ценности. Поэтому нужно предъявить Сербии настолько радикальные требования, чтобы можно было заранее предвидеть их отклонение, дабы приступить к радикальному же разрешению вопроса путем военного вмешательства».
Австрийский ультиматум не могла принять ни одна страна, обладающая хотя бы минимальным чувством национального достоинства. «Из показаний и признаний виновников преступного покушения 28 июня явствует, - гласил ультиматум, - что сараевское убийство было подготовлено в Белграде, что оружие и взрывчатые вещества, которыми были снабжены убийцы, были доставлены им сербскими офицерами и чиновниками...».
Ввиду этого Австро-Венгрия требовала не только наказания виновных, но и публичного осуждения сербским правительством всякой агитации против Австрии. Далее следовали требования более конкретного характера: недопущение враждебной Австро-Венгрии пропаганды в прессе, закрытие антиавстрийских изданий, увольнение офицеров, чиновников и учителей, замеченных в сочувствии националистам, устранение из школьной программы тем, оскорбляющих достоинство Австрии, участие австрийских властей в подавлении всех террористических организаций на территории Сербии.
Текст был нарочито составлен таким образом, чтобы Сербия ни под каким видом не согласилась на ультиматум. Но с его предъявлением Вена оттягивала. Причина медлительности состояла в том, что именно в те дни в Петербург на броненосце «Франция» прибыл с официальным визитом Президент Французской Республики Раймон Пуанкаре. Австрийцы не хотели предоставлять главам двух союзнических стран возможность сразу же выработать план совместных действий.
Тем не менее, на трехдневной встрече русского императора и французского президента особое внимание было уделено согласованию позиций союзников накануне грядущих событии. Николай II еще надеялся, что удастся избежать военного конфликта. Французскому послу М. Палеологу он говорил: «Я в восторге от моего разговора с президентом, мы удивительно сговорились. Я не менее миролюбив, чем он, и он не менее чем я решительно настроен сделать все, что будет нужно, чтобы не допустить нарушения мира. Он опасается австро-германского движения против Сербии, и он думает, что мы должны будем на него ответить тесным и прочным согласием нашей дипломатии. Я думаю так же. Мы должны будем показать себя столь же непоколебимыми, как и объединенными в поисках мировых сделок и необходимых средств к примирению. Чем труднее будет положение, тем более объединенными и непоколебимыми мы должны быть».
Николай искренне считал, что Вильгельм не решится воевать на два фронта с Россией на востоке и Францией и Англией на западе. В разговоре с великой княгиней Ольгой Александровной он заметил: «Вилли - зануда и эксгибиционист, но он никогда не начнет войну».
* * *
Александра Федоровна присутствовала на встречах с Пуанкаре, но выглядела она скверно. «Императрица молчаливо меня слушает, с пустым и напряженным взглядом, со щеками, покрытыми пятнами, с неподвижными и надутыми губами», - писал М. Палеолог 23 июля 1914 года.
23 июля - это на календаре французского дипломата, живущего, как и вся западная Европа, по григорианскому исчислению дат. На русском же, юлианском календаре всего лишь 10 июля.
А менее чем за две недели до того, 29 июня 1914 года, в селе Покровском было совершено покушение на Распутина. По данным товарища министра внутренних дел В.Ф. Джунковского, дело обстояло так: «Распутин вышел из дому, направляясь в сопровождении сына в почтово-телеграфную контору. В это время какая-то женщина подошла к нему и попросила у него милостыню. Не успел Распутин ответить, как она выхватила из-под платка большой тесак, ударила им его в живот, отчего Распутин упал, обливаясь кровью». Покушавшаяся, сызранская мещанка Хиония Гусева, когда-то была поклонницей Распутина, но затем переметнулась в стан его яростного противника монаха Илиодора. Свой поступок она объяснила желанием отомстить Распутину «за его радения, которые он будто бы проделывал с какой-то ее подругой Ксенией; она хотела избавить людей от лжепророка и антихриста».
Рана оказалась опасной, несколько дней Григорий Распутин пребывал между жизнью и смертью. Как только состояние раненого стабилизировалось, на телеге его повезли в Тюмень. Здесь на больничной койке он провел несколько недель.
Случившееся в Покровском потрясло царицу едва ли не больше, чем трагедия в Сараево. В сибирскую глубинку летят телеграммы из Царского Села: «Глубоко возмущены. Скорбим с Вами. Молимся всем сердцем. Александра»; «Мысли, молитвы окружают. Скорбим неописуемо, надеемся на милосердие Божие. Александра».
В то время, когда на палубе французского броненосца шли переговоры царя с Пуанкаре, все мысли императрицы были заняты судьбой раненого Распутина. Ни о чем другом она не могла и думать.
Заметим, что в дневниках Николая II, куда он каждый вечер пунктуально заносил все мало-мальски значимые события, случившиеся за день, нет ни слова, ни о покушении в Сараево, ни о ранении Распутина в Покровском...
* * *
Как только броненосец «Франция» с президентом Пуанкаре на борту взял курс на Стокгольм, посол Австро-Венгрии в Белграде вручил ультиматум, дав три дня на его выполнение. Несмотря на жесткость требований, из которых, по словам Николая II, «8 неприемлемы для независимого государства», растерявшиеся и совершенно не готовые к войне сербы были готовы удовлетворить большинство параграфов ультиматума. Одновременно Белград обратился к Петербургу и Лондону с просьбой о дипломатической и военной поддержке. «Австрийский ультиматум поставил Европу сразу на край пропасти, создав положение, из которого трудно было найти иной выход, как европейская война», - писал русский министр иностранных дел С. Д. Сазонов.
Но готовность сербского короля принять условия ультиматума уже не устраивала Вену, которая всерьез решила раз и навсегда покончить с сербской «гадюкой». 15/28 июля Австро-Венгрия объявила войну Белграду. Артиллерия начала обстрел столицы сербов. Кажется, только в этот момент главные действующие лица неожиданно осознали, в какой ситуации они оказались.
Узнав, что Сербия приняла австрийский ультиматум, Вильгельм почувствовал себя триумфатором. «Капитуляция самого позорного свойства, - ликовал он. - С капитуляцией Сербии отпадает всякое основание к войне».
Но вскоре пришло известие о жесткой реакции России, Англии и Франции. Как и рассчитывал Николай II, Берлин оказался близок к панике: там отдавали себе отчет, что Германия вряд ли сможет успешно воевать на два фронта сразу против трех сильнейших мировых армий. В глубине души Вильгельм до последней минуты не верил, что Николай II вступит в войну против Германии. Кайзер считал, что союз самодержавной Российской империи с республиканской Францией является политическим недоразумением и большой ошибкой, которая рано или поздно, но будет осознана русским царем. Кроме того, Николай II не имел права заступаться за страну, поддерживающую террористов, убивших наследника старейшей монархической династии Европы. Русский царь, по мнению Вильгельма, еще ребенком стоявший у гроба своего деда, убитого боевиками-народовольцами, даже морально не имел права быть на стороне сербов, ответственных за гибель австрийского эрцгерцога.
Чтобы понять перемену в настроении кайзера, нелишне будет привести характеристику, данную ему фельдмаршалом фон Вальдерзее: «Этот богато одаренный человек преисполнен добрых намерений, но он слишком много затеял, ничего не довел до конца и лишь наделал такую путаницу, которую Бог весть как и когда удастся распутать...»
Во многом мнение кайзера о нежелании России вступаться за сербов основывалось на донесениях германского посла в Петербурге старого графа Фридриха Пурталеса, бывшего дуайеном дипломатического корпуса. Граф очень любил Россию, но ее боевую мощб оценивал весьма скептично. В разговоре со своим британским коллегой - послом Джорджем Бьюкененом - Пурталес высказал мнение, что разговоры о русской мобилизации ничего серьезного не означают. Но сэр Джордж придерживался совсем иного мнения. Он попытался переубедить старого немецкого дипломата: «Россия настроена решительно!» В разговоре с М. Палеологом русский министр иностранных дел С. Д. Сазонов заметил: «Пурталес сходит с ума потому, что его личная ответственность задета. Я боюсь, он способствует тому, чтобы его правительство пустилось в эту ужасную авантюру, утверждая, будто Россия не выдержит удара...»
Кайзер шлет в Петербург телеграмму за телеграммой. Он пытается понять настроение царя, старается уговорить его не спешить с выводами, не принимать решений, от которых потом будет невозможно отказаться: «С глубоким сожалением я узнал о впечатлении, произведенном в твоей стране выступлением Австрии против Сербии. Недобросовестная агитация, которая велась в Сербии на протяжении многих лет, завершилась гнусным преступлением, жертвой которого пал эрцгерцог Франц-Фердинанд... Без сомнения, ты согласишься со мной, что наши общие интересы, как и интересы других правителей, заставляют нас настаивать на том, чтобы все лица, морально ответственные за это жестокое убийство, понесли заслуженное наказание. В этом случае политика не играет никакой роли. С другой стороны, я вполне понимаю, как трудно тебе и твоему правительству противостоять силе общественного мнения. Поэтому, принимая во внимание сердечную и прочную дружбу, связывающую нас крепкими узами в продолжение многих лет, я употребляю все свое влияние для того, чтобы заставить австрийцев действовать открыто, чтобы была возможность прийти к удовлетворяющему обе стороны соглашению с тобой. Я искренне надеюсь, что ты придешь мне на помощь в моих усилиях сгладить затруднения, которые еще могут возникнуть. Твой искренний и преданный друг и кузен Вилли».
Николай также не желал войны, он отдавал себе полный отчет в том, что Россия не готова к ней, над ним еще тяготел призрак Цусимы и Мукдена. Он понимал, что в случае военных неудач немедленно активизируются враждебные антимонархические силы, что у него слишком много недоброжелателей даже среди собственных родственников, не говоря о Государственной Думе и различных политических партиях. Он отвечает на послание кайзера: «Убийство эрцгерцога Франца-Фердинанда и его жены - ужасное преступление, совершенное отдельными сербами. Но где доказательство того, что сербское правительство причастно к этому преступлению? Увы! мы знаем из многих фактов, что часто нельзя относиться с полным доверием к результатам следствия или решению судебных властей, в особенности, если к делу примешиваются политические причины...
Вместо того чтобы довести до сведения Европы и дать другим странам время ознакомиться с результатами всего следствия, Австрия предъявила Сербии ультиматум, дав 48 часов, и затем объявила войну. Вся Россия и значительная часть общества других стран считают ответ Сербии удовлетворительным: невозможно ожидать, чтобы независимое государство пошло дальше в уступках требованиям другого правительства. Карательные экспедиции могут предприниматься только в своем собственном государстве или в колониях. Поэтому война эта возбудила такое глубокое негодование в моей стране: будет очень трудной задачей успокоить здесь воинственное настроение. Чем дальше Австрия зайдет в своей агрессивности, тем серьезнее окажется положение. К тебе, ее союзнику, я обращаюсь, как к посреднику, в целях сохранения мира».
* * *
Европа находилась еще в зыбком равновесии между войной и миром. Достаточно было нескольких убедительных доводов в пользу мира, и, скорее всего, Николай II согласился бы с ними, не стал бы форсировать события. Но людей, способных дать разумный совет, рядом с царем в те дни не оказалось.
17/30 июля министр С.Д. Сазонов прибыл на аудиенцию к Николаю. Он обрисовал создавшуюся ситуацию и в конце доклада заявил: «Нам войны не избежать, она давно решена в Вене. В Берлине, откуда можно было бы ожидать слова вразумления, их произнести не хотят, требуя от нас капитуляции перед центральными державами, которой Россия никогда не простила бы государю и которая покрыла бы срамом доброе имя русского народа. В таком положении государю не оставалось ничего иного, как повелеть приступить к всеобщей мобилизации».
Николай долго молчал. Потом он произнес прерывающимся от волнения голосом: «Это значит обречь на смерть сотни тысяч русских людей. Как не остановиться перед этим решением?»
К сожалению, цари, императоры, президенты чаще всего оказываются лишь заложниками обстоятельств, в которых они оказываются в силу множества причин. Николай, который боялся новой войны, не хотел ненужных жертв, в силу союзнических обязательств, собственных понятий о долге и чести, уступая давлению со стороны великих князей и собственных министров, был вынужден подписать приказ о всеобщей мобилизации.
Вильгельм II впоследствии не раз пытался доказать, что война не была неизбежна и только интриги вокруг русского императора, которые активно велись петербургскими «ястребами», привели к войне: «… царь Николай, помогавший подготовить мировую войну и уже издавший приказ о мобилизации, в последний момент хотел повернуть обратно… Это было еще возможно, положение можно было еще спасти, если бы Сазонов не воспрепятствовал выполнению царского приказа».
В мемуарах, написанных много лет спустя, люди, стоявшие в 1914 году в Европе у кормила власти, предпринимали титанические усилия, чтобы убедить всех и вся в собственном миролюбии, своей непричастности к фатальному ходу событий. При этом ответственность за ошибки, стоившие жизни десяти миллионам людей, бессовестно перекладывалась на чужие плечи.
Создается впечатление, что никто из лидеров ведущих европейских стран летом 1914 года всерьез о войне даже не думал – сама такая возможность представлялась миражом, который мог привидится лишь в страшном сне. Бряцание оружием воспринималось как дипломатическая уловка, способная заставить несговорчивого партнера по переговорам скорее пойти на уступки. В тот критический момент во всей Европе не нашлось ни одного государственного деятеля масштаба Александра III, Бисмарка или Клемансо, который мог бы спасти Европу от грядущих катастроф. «После прочтения большей части литературы, посвященной вопросу о том, почему народы бросились в войну, - писал английский премьер-министр Д. Ллойд Джордж, - и на ком лежит ответственность за войну, у меня не остается ничего, кроме впечатления крайнего хаоса, всеобщего помешательства, слабости и безнадежности».
Мобилизованные армии, генералов, почувствовавших возможность повоевать, запущенную на полные обороты пропагандистскую машину уже было не остановить. Колоссальные военно-промышленные заказы, финансовые спекуляции на ведущих европейских биржах также работали на войну. Как писал Лев Толстой о причинах другой великой войны – Отечественной 1812 года, «Для нас, потомков, - не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события...
... И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных».
* * *
Николай не решился сразу рассказать жене о своем решение. Александра узнала о всеобщей мобилизации только от Анны Вырубовой, принесшей эту весть со столичных улиц. Она вспоминала: «Императрица мне возразила, что мобилизация касается только губерний, прилегающих к Австрии, Когда я убеждала ее в противном, она раздраженно встала и пошла в кабинет государя. Кабинет государя отделялся от комнаты императрицы только маленькой столовой. Я слышала, как они около получаса громко разговаривали; потом она пришла обратно, бросилась на кушетку и, обливаясь слезами, произнесла: “Все кончено, у нас война, и я ничего об этом не знала!” Государь пришел к чаю мрачный и расстроенный, и этот час прошел в тревожном молчании».
Императрица немедленно телеграфирует в Тюмень Распутину, прося благословения на войну с Германией. Ответ пришел незамедлительно, но содержание депеши не вселяло оптимизма: «Верю, надеюсь на мирный покой, большое злодеяние затевают, не мы участники, знаю ваши страдания, очень трудно друг друга не видеть, окружающие в сердце тайно воспользовались, могли ли помочь». Через несколько часов другая телеграмма: «Милые дорогие не отчаевайтесь».
Из воспоминаний Анны Вырубовой и Лили Ден следует, что была еще одна телеграмма, в которой Распутин умолял императора «не затевать войну, что войной будет конец России и им самим и что положат до последнего человека». Однако, получив эту депешу, Николай раздражено порвал ее.
Императрица, как любая женщина, боялась и не хотела войны. Вместе с Николаем она возмущалась агрессией Австро-Венгрии против Сербии, царица откровенно презирала кузена Вилли, но она не могла не понимать, что эта война захватит и ее родной Дармштадт. Брату Эрни императрица телеграфирует 31 июля: « Я также не хочу никакой войны... Время величайшей тревоги. Да поможет нам всем Бог избежать кровопролития…»
Пьеру Жильяру императрица призналась, что боится за жизнь брата: «Я содрогаюсь при мысли, что император Вильгельм, из мести ко мне, мог послать его против России, он вполне способен на эту мерзость!.. О!.. Война ужасна! Боже мой, какое бедствие, какие страдания! Какова будет участь Германии? Какое унижение, как она будет раздавлена... И все это по вине Гогенцоллернов, вследствие их глупой гордости и ненасытного властолюбия».
* * *
Кайзер, получив известие о мобилизации русской армии, несколько мгновений оставался безмолвным. Он нервно ходил по кабинету, потом остановился перед большой картой Европы. Кайзер вглядывался в пеструю географическую мозаику - Германия и Австро-Венгрия были окружены противником почти со всех сторон. «Я сделал все, что мог, - наконец произнес Вильгельм II. - Легкомыслие и безволие бросают мир в ужаснейшую войну, конечной целью, которой, возможно, является гибель Германии».
В одиннадцать часов вечера 18 июля 1914 года граф Пурталес, прибывт к министру иностранных дел Сазонову, заявил, что если в течение двенадцати часов Россия не прекратит мобилизационных мероприятий, вся германская армия также будет мобилизована. Срок ультиматума истекал в полдень следующего дня...
На следующий вечер германский посол вновь входил в кабинет министра Сазонова. Задыхаясь от волнения, он передал сразу два варианта ноты Вильгельма II, один из которых заканчивался фразой: «Его величество император от имени империи принимает вызов и считает себя находящимся в состоянии войны с Россией». Второй вариант был предусмотрен на случай, если бы Россия приняла германский ультиматум.
Выполнив свою миссию, взволнованный граф Пурталес неожиданно подошел к окну и разразился рыданиями. Сазонов пытался его успокоить, но старик только повторял: «Вот результат моего пребывания здесь...»
Он с трудом вышел из кабинета, бормоча: «Прощайте! Прощайте!» Это случилось в семь часов десять минут вечера 19 июля /1 августа 1914 года...
Николай об объявлении войны узнал от графа Фредерикса при выходе из церкви после всенощной. Он немедленно вызвал английского посла и стал составлять с ним текст послания к английскому королю Георгу. Неожиданно в четверть второго ночи ему принесли новую телеграмму от кайзера: «Благодарю за телеграмму. Вчера я указал твоему правительству единственный путь, которым можно избежать войны. Несмотря на то, что я требовал ответа сегодня к полудню, я еще до сих пор не получил от моего посла телеграммы, содержащей ответ твоего правительства. Ввиду этого я был вынужден мобилизовать свою армию. Немедленный, утвердительный, ясный и точный ответ от твоего правительства - единственный путь избежать неисчислимыя бедствия. До получения этого ответа я не могу обсуждать вопроса, поставленного твоей телеграммой. Во всяком случае, я должен просить тебя немедленно отдать приказ твоим войскам ни в коем случае не переходить нашей границы. Вилли».
Ответа Вильгельм не дождался: на его телеграмме осталась лишь пометка, сделанная рукой Николая II: «Получена после объявления войны».
Когда Николай II сообщил Александре, что Германия объявила войну, императрица разрыдалась и выбежала в свою комнату. Глядя на плачущую мать, заплакали и великие княжны. В Россию пришла война...
* * *
На следующий день, в понедельник 20 июля 1914 года в Зимнем дворце император торжественно извещал подданных о начале войны. Катер с царской семьей причалил в три часа дня. Император был в военной форме, Александра Федоровна и дочери - в одинаковых белых платьях. Алексей, перенесший недавно очередное обострение болезни, несмотря на слезы и мольбы, остался дома. «Везде тысячные толпы народа, с национальными флагами, с портретами государя, - вспоминала Анна Вырубова. - Пение гимна и “Спаси, Господи, люди твоя”. Никто из обывателей столицы, я думаю, в тот день не оставался дома. Их величества прибыли морем в Петербург. Они шли пешком от катера до дворца, окруженные народом, их приветствующим. Мы еле пробрались до дворца; по лестницам, в залах - везде толпы офицерства и разные лица, имеющие проезд ко двору...»
Другой очевидец тех событии, князь Гавриил Константинович, писал: «Мы вошли в Николаевский зал за государем и государыней. Зал был полон главным образом офицерами. Был отслужен молебен, по окончании которого государь громким и ясным голосом объявил о начале войны. В своей замечательной речи он сказал, что благословляет любимые им войска гвардии и Петербургского военного округа и что он не заключит мира, пока хоть один вражеский солдат останется на русской земле...»
Слова о последнем вражеском солдате были заимствованы Николаем из манифеста императора Александра I о начале войны с французами и вряд ли они подходили к событиям июля 1914 года: ни о каком вторжении противника на русскую территорию пока не было и речи. Однако сам Николай, если верить П. Жильяру, сравнивал ситуацию с Отечественной войной 1812 года: «Я уверен теперь, в России поднимается движение, подобное тому, которое было в Отечественную войну 1812 года».
Это были слова, отражающие полное непонимание того очевидного и всеми признанного факта, что история никогда не повторяется дважды. Но эффект они произвели впечатляющий. «Россия чеховских рассказов вдруг превратилась в эпическую Россию толстовской «Войны и мира», - писало «Новое время» в те дни. Особенно доволен был экспансивный посол Франции Морис Палеолог, главная политическая задача которого была выполнена: Россия вступила в войну на стороне Франции. Теперь за судьбу французской республики можно было не опасаться, президент Пуанкаре мог вздохнуть спокойно.
«В благоговейной тишине императорский кортеж проходит через зал и становится слева от алтаря, - писал Палеолог. - Император приглашает меня занять место около него, желая таким образом, говорит он мне, засвидетельствовать публично уважение верной союзнице Франции. Божественная служба начинается тотчас же, сопровождаемая мощными и патетическими песнопениями православной литургии. Николай II молится с горячим усердием, которое придает его бледному лицу поразительное выражение глубокой набожности. Императрица Александра Федоровна стоит рядом с ним, неподвижно, с высоко поднятой головой, с лиловыми губами, с остановившимся взглядом стеклообразных зрачков; время от времени она закрывает глаза, и ее багровое лицо напоминает мертвую маску».
После богослужения и чтения манифеста о начале войны, Николай и Александра вышли на балкон Зимнего дворца со стороны Дворцовой площади. Все людское море, заполнявшее площадь, опускается на колени. Кто-то запел «Боже, царя храни», и многотысячная толпа подхватила слова величественного русского гимна.
. . . Две маленькие фигурки, едва различимые на фоне огромного фасада Зимнего дворца, кланяются своему народу, тем людям, которыми они повелевают волею Всевышнего, чьи судьбы зависят сегодня только от них... Кто тогда мог сказать, что будет завтра с ними, с каждым из тех, кто стоял тогда на Дворцовой площади?
ВОЙНА
После удачно проведенной мобилизации русская армия насчитывала 5 млн.338 тысяч человек. Всего к концу войны в стране будет призвано почти 15,8 млн. новобранцев - астрономическая цифра, особенно, если учесть численность армий союзников: Франция мобилизовала 6,8 млн. человек, Англия – 4,8 млн. Армия Германии к моменту капитуляции насчитывала 7,6 млн. военнослужащих.
Главнокомандующим русской армии был назначен великий князь Николай Николаевич, двоюродный дядя императора. В молодости, будучи еще капитаном, Николай Николаевич принял участие в русско-турецкой войне и за проявленную храбрость был награжден Георгиевским крестом, золотым оружием и произведен в полковники. Впрочем, больше воевать ему не довелось, и в мирное время он командовал сначала лейб-гвардии Гусарским полком, затем 2-й бригадой 2-й гвардейской кавалерийской дивизии и 2-й гвардейской кавалерийской дивизией. В 1891 году великий князь был назначен генерал-адъютантом, в 1895 году - генерал-инспектором кавалерии. В конце 1905 года Николай Николаевич принял командование гвардией и войсками Санкт-Петербургского округа. Кроме того, он состоял шефом лейб-гвардии Литовского и 56-го пехотного Житомирского полков, почетным членом Николаевской инженерной академии, председателем Общества любителей породистых собак и охотничьих лошадей и почетным президентом Русского общества птицеводства.
Великий князь, которому в начале войны исполнилось пятьдесят восемь лет, имел запоминавшуюся внешность. Огромного роста, он в любой толпе был на голову выше всех. Короткая стрижка, холеная короткая бородка «эспаньолка», энергичная жестикуляция, искусство наездника придавали его облику нечто конкистадорское, рыцарское. Такие сравнения великому князю импонировали, и он старался усугубить впечатление разговорами на военные темы. Но, следует заметить, что за величественной внешностью скрывалось непомерное честолюбие, жажда власти и высокомерный характер. За эти нелицеприятные качества, великий князь, по словам генерала графа Игнатьева, получил кличку «Лукавый». Вся кавалерия от генерала до солдата при виде его фигуры, вспоминали слова молитвы: «избави нас от лукавого»…
До начала мировой войны великий князь Николай слыл искусным стратегом. Это впечатление создалось отчасти благодаря громовому голосу, которым Николай Николаевич распекал подчиненных на маневрах, отчасти по той причине, что он не проиграл ни одного сражения, поскольку случая поруководить боевыми операциями ему пока не представлялось. Великий князь Александр Михайлович с иронией утверждал, что «людьми типа великого князя Николая Николаевича можно было бы пользоваться с большим успехом в любом, хорошо организованном государстве, при условии, чтобы монарх сознавал бы ограниченность ума этого рода людей».
Однако Николай II долгое время находился под сильным влиянием своего величественного дядюшки, которого любовно именовал Николашей. Импертарица Александра Федоровна, мыслившая более интуитивно, в отличие от мужа, не любила великого князя Николая Николаевича, считая его лишь любителем красивой позы и дешевой популярности. Императрица не без оснований полагала, что великий князь пытается претендовать на роль первого русского воеводы, которая, по ее глубокому убеждению, должна была принадлежать только императору....
Дополняет характеристику Николая Николаевича занятный эпизод, дающий возможность почувствовать атмосферу Ставки в бытность великого князя в должности Верховного главнокомандующего. Зарисовка с натуры сделана другим Михайловичем – Николаем, человеком ершистым, не привыкшим сдерживать себя в речах и поступках, а к тому же и острым на язык: «…Генералы удалились на совещание без присутствия верховного, а я был вызван к нему в отделение его вагона. Тут пришлось мне просидеть довольно долго и слушать поучительные тирады совсем неуравновешенного человека. Николай Николаевич говорил без конца, корчился, жестикулировал ногами и руками, стуча кулаком по столу и раскуривая сигару; лицо его было злое, исковерканное постоянными гримасами – зрелище было далеко не привлекательное. Говоря о Жилинском, он, вне себя от гнева, ругал, что предаст его верховному военному суду; затем постоянно звонил дежурному ординарцу, а так как тот не всегда являлся немедленно, гуляя на платформе станции, то, когда он вошел в вагон, на него посыпалась площадная ругань, но такая, что вряд ли и прислугу приходится так ругать. Дежурным был кавалергард князь Голицын…
Наконец ругательства прекратились, и добродушная улыбка озарила черты лица Николая Николаевича. Желая, видимо, загладить дурное на меня впечатление от описываемой сцены, он стал подробно меня расспрашивать о моих поездках и впечатлениях. Видно было, что многое, о чем я сообщил, ему совсем неизвестно, но он слушал внимательно и был весьма милостив. Вдруг тот же Голицын приносит депешу. Это было известие о взятии Ярослава 5-й армией и III Кавказским корпусом. Восторг был неописанный. Затребовали из совещания Янушкевича. Началось повальное лобызание, причем я облобызался с высочайшим братом Петром Николаевичем (по ошибке), но, вероятно, если бы в вагоне было какое-либо животное, оно удостоилось бы наверное тоже поцелуя.
Я хотел воспользоваться телячьим восторгом и удалиться, но повелительное «сиди» приковало меня к стулу. Затем Николай Николаевич нервно, с дрожанием руки, начал писать телеграмму царю в Царское и супруге своей в Киев… Я опять сделал жест, чтобы удалиться, но новое «сиди» последовало немедленно, и пришлось подчиниться. Наконец, после новой сигары и рюмки желтого шартреза, еще крепкого пожатия руки, он меня отпустил. Уф! Хотя и в почестях, но тяжело...».
Когда-то Николай Николаевич, под влиянием своей супруги Анастасии Николаевны, увлекся спиритизмом и мистикой, вошел в некую масонскую ложу. Целые ночи напролет он проводил, вызывая духи великих людей. Подобные увлечения великого князя-военачальника привнесли своеобразные акценты в его характеристики, сделанные современниками. «Сказать, что он был умалишенный – нельзя, чтобы он был ненормальный в обыкноыенном смысле этого слова – тоже нельзяи, но сказать, чтобы он был здравый в уме – тоже нельзя, - с гоголевскими интонациями рекомендовал великого князя Николая язвительный граф С.Ю. Витте. - Он был тронут, как вся порода людей, занимающаяся и верующая в столоверчение и тому подобное щарлатанство. К тому же великий князь по натуре человек довольно ограниченный и малокультурный».
Николай Николаевич с женой оказались первыми представителями высшего света приблизивщими Григория Распутина. Однако в дальнейшем пути великого князя и старца разошлись. Более того, они стали непримиримыми врагами. Существет исторический анекдот, носящий, впрочем, апокрифический характер: когда Распутин вознамерился отправиться на фронт, чтобы лично благословить доблестное воинство на подвиги, он оповестил о своем желании главнокомандующего. Великий князь отреагировал немедленно: «Приезжай – повешу», - лаконично значилось в телеграмме, полученной Распутиным из Ставки. Заметим, что текст телеграммы часто приводится в популярной литературе, но архивные ссылки, при этом неизменно отсутствуют.
В мемуарной литературе встречаются упоминания, что в декабре 1916 года в Москве состоялось тайное совещание заговорщиков под председательством князя Г.Е. Львова. Предполагалась, что Николай II будет свергнут, а всероссийский престол, в нарушение всех законов престолонаследия, займёт Николай Николаевич, принадлежащей к одной из самых младших ветвей династии. Предложение о захвате власти было 1 января 1917 передано великому князю через участвовавшего в совещании тифлисского городского голову, председателя Кавказского отдела Всероссийского союза городов А.И. Хатисова. Николай Николаевич попросил некоторое время на размышление, а через два дня отказался от сделанного предложения, заявив, что «мужик» и «солдат» не поймут насильственного переворота. Другими словами, «дядя Николаша» побоялся возглавить заговор, хотя по долгу присяги он должен был сообщить царственному племяннику о готовящемся перевороте. Он этого не сделал, и тем уже попрал клятву на кресте и Евангелии.
В эмиграции великий князь Николай Николаевич упорно отвергал все конструктивные предложения и упивался опереточной ролью Вождя, звание которого присвоил ему съезд эмигрантских политиков. Он уповал на свою популярность среди части Белого движения и известность в международных кругах. В его воображении рисовалось, как он, получив финансовую и военную помощь западных держав, во главе Белого воинства и иностранных армий вернется в Россию, а ликующие толпы возведут его на престол или изберут в Президенты… Однако популярность скоро сошла на нет, а определенная известность, оставшаяся со времен нахождения Николая Николаевича на посту Верховного главнокомандующего в 1914-1915 гг., никоим образом не побудила западных политиков сделать ставку на амбициозного старика. Вместо значительной роли в истории, на которую он рассчитывал, Николай Николаевич медленно угас в местечке Шуаньи под негласным надзором французской полиции.
***
Первоначально Ставка Верховного главнокомандующего располагалась в белорусском городе Барановичи. Здесь в железнодорожном составе, укрытом в лесу, и окруженном тройным кольцом охраны, находился мозговой центр русской армии, в котором разрабатывались оперативные планы и принимались решения.
План военной кампании основывался на кинжальных ударах по Восточной Пруссии на Северо-Западном фронте и в направлении Галиции - на Юго-Западном фронте, где русским войскам противостояли австрияки. Германский стратегический план войны, разработанный еще в 1905 году, предусматривал молниеносное наступление на Францию, чтобы вывести ее из войны, а затем предполагалась передислокация основных сил на Восточный фронт против России. «Завтрак в Париже, обед в Петербурге», - гастрономически выверено сформулировал задачи своих армий Вильгельм II. Выполняя пожелание своего кайзера, германские войска прошли маршем через Бельгию и двинулись по направлению к Парижу.
Но уже 22 июля/4 августа 1914 года в войну против Германии вступила Англия. Примеру метрополии последовали доминионы: Австралия, Новая Зеландия, Канада. Николай записал в дневнике: «... Англия объявила войну Германии за то, что последняя напала на Францию и самым бесцеремонным образом нарушила нейтралитет Люксембурга и Бельгии. Лучшим образом с внешней стороны для нас кампания не могла начаться...»
* * *
Начало войны в России многие восприняли как праздник. «Война, по-видимому, возбудила во всем русском народе удивительный порыв патриотизма, - восхищался М.Палеолог. - Сведения, как официальные, так и частные, которые доходят до меня со всей России, одинаковы. В Москве, Ярославле, Казани, Симбирске, Туле, Киеве, Харькове, Одессе, Ростове, Самаре, Тифлисе, Оренбурге, Томске, Иркутске - везде одни и те же народные восклицания, одинаковое сильное и благоговейное усердие, одно и то же объединение вокруг царя, одинаковая вера в победу, одинаковое возбуждение национального сознания».
Апофеозом народного ликования стала торжественная служба в Успенском соборе Московского Кремля, куда царская семья по традиции приехала просить Божия благословения в годину испытаний. Колокольный звон раздавался из всех сорока сороков московских храмов; толпы людей на улицах и площадях восторженно приветствовали императора и государыню. Казалось, люди сошли с ума и празднуют великую победу, а не начало страшной войны.
Кружилась голова от такого изъявления верноподданнических чувств, трудно было не поверить в искренность народного ликования, не восхищаться простыми людьми, с песнями идущими на смерть ради своего царя.
По-видимому, Николай тоже испытывал эйфорию от всеобщего патриотического дурмана, окутавшего Первопрестольную: вернувшись в столицу, император сначала подписывает указ о переименовании Санкт-Петербурга в Петроград, а затем принимает еще более неожиданное решение - запрещает продажу спиртных напитков во всех частях империи на время ведения военных действий. Оба нововведения не только не принесли никакой практической пользы, но скорее дали негативный эффект. Изменение названия города потребовало определенных финансовых издержек. По мнению людей, не лишившихся здравого смысла и не пребывавших в угаре квасного патриотизма, это мера была мелочной и ненужной. «Кто подбил государя на этот шаг – неизвестно, но весь город глубоко возмущен и преисполнен негодования на эту бестактную выходку, - написал в те дни известный искусствовед Н. Н. Врангель. – Это один из признаков того падучего и глупого ложного национализма, который в завтрашний день нашего существования обещает стать лозунгом дня. Эта самодовольная влюбленность в себя и свою псевдокультуру и будет одним из признаков российско-славянского одичания». Императрица Мария Федоровна, узнав о переименовании столицы, с иронией заметила: «Скоро мой Петергоф назовут Петрушкин двор».
Пьянство же на Руси никакой сухой закон никогда побороть не мог: самогон как гнали в деревнях, так и продолжали гнать, а в городах начала процветать подпольная торговля спиртным, которое без труда можно было достать в любое время суток. Казна же лишилась весьма существенной статьи дохода, приносимой винной монополией.
* * *
Народные манифестации, пение гимна, шатание по улицам толп людей, плавно переросло в дикие погромы. Только громили на этот раз не евреев, к чему российскому обывателю было не привыкать, а респектабельных немцев. К началу мировой войны немецкая диаспора в России была одной из самых многочисленных. Кроме 170 тысяч немецких подданных, проживавших в крупных городах, на средней Волге и Украине обитало около двух миллионов немцев-колонистов, переехавших в Россию еще при Екатерине Великой.
Грабили немецкие магазины, поджигали дома колонистов, в Петербурге озверевшая толпа разгромила особняк германского посольства. Били окна, срывали обои, безжалостно протыкали прекрасные картины, выбрасывали в окна антикварную мебель, мраморные статуи эпохи Возрождения из частной коллекции графа Пурталеса. В заключение погромщики сбросили на тротуар бронзовую конную группу, возвышавшуюся над фасадом.
В Москве толпа осадила Марфо-Мариинскую обитель, во главе которой стояла великая княгиня Елизавета Федоровна, после смерти мужа посвятившая себя делам милосердия. Возбужденные люди с криками «Немецкая шпионка» пытались прорваться в кельи, чтобы расправиться с ранеными немецкими пленными, которых, якобы, там лечили. В великую княгиню, вышедшую на крыльцо в надежде утихомирить погромщиков, полетели камни. Только вмешательство полиции предотвратило кровавое преступление.
Патриотизм охватил все слои общества. Александра Федоровна также испытывала душевный подъем, но ее чувство патриотизма было более сдержанным. В дневнике императрица записала: «Истинная патриотическая любовь к Родине не бывает мелочной. Она великодушна. Это не слепое обожание, но ясное видение всех недостатков страны. Такая любовь не озабочена тем, как ее будут восхвалять, а больше думает о том, как помочь ей выполнить ее высшее предназначение. Любовь к Родине по силе своей близка любви к Богу. Любовь к своей Отчизне сочетает в себе преданную сыновью любовь и всеобъемлющую любовь отцовскую, часто трудную, и эта любовь не исключает любви к другим странам и всему человечеству...»
Когда Синод решил запретить выставлять новогодние елки, как обычай, пришедший из Германии, императрица с возмущением заявила: «Я постараюсь добраться до истины в этом деле, а затем подниму скандал. Это совершенно не касается ни Синода, ни церкви, а затем чего ради лишать этого удовольствия раненых и детей? Только из-за того, что этот обычай первоначально позаимствован у немцев? Какая безграничная узость!»
Вскоре после начала войны императрица вместе со старшими дочерьми Ольгой и Татьяной под руководством старшего врача Царскосельского лазарета княжны В.И. Гедройц прошли двухмесячные курсы и получили аттестаты сестер милосердия военного времени. Втроем они работали в лазарете, который был открыт в залах Екатерининского дворца. «Стоя за хирургом, - вспоминала Анна Вырубова, - государыня, как каждая операционная сестра, подавала стерильные инструменты, вату и бинты, уносила ампутированные ноги и руки, перевязывала гангренозные раны, не гнушалась ничем, стойко вынося запахи и ужасные картины военного госпиталя».
Может быть, уроки милосердия, помощи страждущим и раненым действительно были полезны молодым великим княжнам. Но трудно уйти от мысли, что русская императрица в должности операционной сестры явно не соответствовала тем грандиозным событиям, в которые была вовлечена Россия. Вдовствующая императрица Мария Федоровна поражалась невестке: «…она – усталый, странный человек, весело говорит о ничтожном, как будто все идет прекрасно».
* * *
Волна патриотического энтузиазма схлынула так же быстро и неожиданно, как и возникла. Уже очень скоро с фронтов стали поступать сведения о тяжелых потерях, понесенных русской армией. Всего за два года войны потери личного состава исчеслялись почти двумя с половиной миллионами человек, причем миллион из них погиб в самом начале войны. Первыми гибли элитные гвардейские части - оплот и защита царского престола, без всякой необходимости брошенные в прорыв на немецкие укрепления. Шеренгами, словно на параде, шли лучшие полки России на немецкие пулеметы. Офицеры предпочитали умирать стоя, считая уроном для чести ложиться на землю под шквальным огнем. Из 70 офицеров Преображенского полка погибло 48. В 18-й дивизии из 370 офицеров в живых осталось 40. «Эти люди играют в войну», - воскликнул английский военный атташе Альфред Нокс.
Генерал А.И. Деникин потом напишет: «И если в минувшую войну в гвардейских корпусах было больше крови, чем успеха, то виною этому отнюдь не офицерство, а крайне неудачные назначения старших начальников, проведенные в порядке придворного фаворитизма... Офицерство же дралось и гибло с высоким мужеством».
Спустя два месяца после начала войны, 29 сентября, от раны, полученной в бою, умер сын великого князя Константина Константиновича князь Олег - талантливый юноша, первым из Романовых получивший гражданское образование в Царскосельском лицее.
* * *
Первые военные действия, казалось, развивались успешно для русской армии. Благодаря наступлению армии генерал-лейтенанта А.В. Самсонова в Восточной Пруссии, Германия была вынуждена перебросить часть войск с Западного фронта, что позволило французской армии не проиграть битву при реке Марна. Париж был спасен, от, казалось бы, неминуемой оккупации немецкими войсками.
Тем временем, усиленные прибывшим подкреплением, германские войска на Восточном фронте, воспользовавшись несогласованностью действий 1-й и 2-й русских армий в Восточной Пруссии, нанесли им тяжелое поражение. Командующий 2-й армией генерал Самсонов философски заметил: «Сегодня повезло противнику, завтра повезет нам», - после чего пустил себе пулю в лоб.
Министр иностранных дел Сазонов любезно доложил французскому послу: «Мы должны были принести эту жертву Франции, которая показала себя такой верной союзницей». Цена «жертвы ради союзников» составила сто десять тысяч русских солдат, но Париж был спасен, честь императора и России не пострадали.
К концу четырнадцатого года в войну на стороне Германии и Австро-Венгрии вступила Турция. России пришлось открывать еще один фронт военных действий.
С нового 1915 года война приобрела позиционный характер. Западную Европу оплели сети колючей проволоки, войска зарывались в землю. На востоке германские войска перешли в наступление, русская армия была вынуждена отступать. Были сданы Польша, значительная часть прибалтийских территорий, Западная Белоруссия и Украина. Более успешными оказались действия против австрийской армии, где многие части, сформированные из славян, при первой возможности в полном составе переходили на русскую сторону. Вскоре Галиция была занята русскими войсками. Но успех оказался кратковременным, за ним началась полоса неудач.
Когда Николай II приехал во Львов, чтобы принять парад победителей, произошел его знаменательный разговор с Председателем Государственной Думы М.В Родзянко.
«После обеда государь подошел ко мне и сказал:
- Думали ли вы, что когда-нибудь встретимся с вами в Львове?
- Нет, Ваше Величество, я не думал, и при настоящих условиях очень сожалею, что Вы, государь, решились предпринять поездку в Галицию.
- Почему?
- Да потому, что недели через три Львов будет, вероятно, будет взят обратно немцами, и нашей армии придется очистить занятые ею позиции.
- Вы, Михаил Владимирович, всегда меня пугаете и говорите неприятные вещи.
- Я, Ваше Величество, не осмелился бы говорить неправду. Я был на фронте и удивился Верховному главнокомандующему, как он допустил, чтобы Вы приехали сюда при нынешнем положении вещей. Земля, на которую ступил русский монарх, не может быть дешево отдана обратно: на ней будут пролиты потоки крови, а удержаться на ней мы не можем...»
Слова Родзянко оказались пророческими - немцы пришли на помощь союзникам, и русская армия отступила по всей линии фронта. Ставка была перенесена дальше в тыл – в белорусский город Могилев, выбранный благодаря его выгодному стратегическому положению и связанному железнодорожными путями с Петроградом и южными губерниями. Кроме того, в городе была налажена работа современной телефонной станции, а штаб и приезжающих можно было разместить в более-менее комфортабельных гостиницах.
Но от перемены мест Ставки стратегия и тактика Верховного главнокомандующего существенно не изменились. Любимым девизом великого князя Николая Николаевича, как в мирное время, так и в боевую страду, оставался окрик: «Молчать и не рассуждать!» Во всех бедах и неудачах русской армии, по мнению великого князя, были виновны все – и люди, и стихия, но только не он сам.
* * *
На фоне военных неудач, неспособности великого князя Николая Николаевича исправить ситуацию на фронтах Николай II сделал непростой выбор: он принял верховного командования армией на себя. Решение императора вызвало неоднозначную реакцию окружающих. Против такого поворота событий резко выступили члены Совета министров. «В заседании, бывшем 20-го августа 1915 года под председательством государя, все мы, по очереди выразили по этому поводу свои мнения в смысле противоположном его желанию, - писал министр иностранных дел С. Д. Сазонов. - К чести всех моих товарищей по Совету, я должен сказать, что среди них не нашлось ни одного, который бы покривил душой. Одни с большей, другие с меньшей живостью, но все с одинаковой свободой, раскрыли перед государем отрицательные стороны задуманного им плана...
Когда очередь дошла до меня, я высказал мысль, что функции Верховного Вождя всех вооруженных сил империи гораздо шире, чем обязанности главнокомандующего, так как он охватывает не только фронт, но и глубокий тыл армии, куда глаз главнокомандующего не в силах проникнуть, уже не говоря о том, что он не распространяется на всю систему обороны страны, не исключая ее морских сил».
Пытаясь отговорить Николая, министры ссылались на исторический пример Александра I, чье пребывание в действующей армии в 1805 году только вносило разлад в действие военачальников и закончилось Аустерлицким поражением: «Подумайте, государь, что будет, если вам придется подписать приказ об оставлении Москвы или Петрограда. Все просчеты и ошибки будут приписываться только Верховному главнокомандующему».
Императрица Мария Федоровна пришла в отчаяние, узнав о намерение сына стать во главе армии. «…Ники пришел со своими четырьмя девочками, - записала она в дневнике 12 августа 1915 года. – Он начал сам говорить, что возьмет на себя командование вместо Николаши, я так ужаснулась, что у меня чуть не случился удар, и сказала ему все: что это было бы большой ошибкой, умоляла его не делать этого, особенно сейчас, когда все плохо для нас, и добавила, что если он сделает это, все увидят, что это приказ Распутина. Я думаю, это произвело на него впечатление, так как он сильно покраснел. Он совсем не понимает, какую опасность и несчастье это может принести нам и всей стране».
Мария Федоровна не могла уйти от мысли, что удаление «Николаши» приведет «к неминуемой гибели Ники, так как этого ему не простят». Она взволнованно повторяла в разговоре с великим князем Андреем Владимировичем: «Куда мы идем, куда мы идем? Это не Ники, не он, - он милый, честный, добрый, - это все она». Она – это, конечно же, невестка, императрица Александра Федоровна.
Председатель Государственной Думы М. Родзянко письменно умолял Николая II изменить решение: «Государь! Вы являетесь символом и знаменем, вокруг которого объединяются все народы России. Это знамя не может и не должно быть измято грозою и бурею налетевших невзгод. Оно должно лучезарно сиять, как светоч всех народных стремлений, и быть нерушимым оплотом всех сынов России и надеждою на успокоение их взволнованных событиями умов.
Государь! Вы не имеете права перед страною допустить малейшую возможность, чтобы на это священное знамя могла пасть какая-либо тень... Ваше Величество! Пока еще не поздно, отмените Ваше решение, как бы тяжело Вам это ни было...». Но император был непреклонен - 22 августа 1915 года он выехал в Могилев. Великий князь Николай Николаевич назначался наместником на Кавказ.
«Начинается новая чистая страница, и что будет на ней написано, один всемогущий Бог ведает! Я подписал мой первый приказ и прибавил несколько слов довольно таки дрожащей рукой», - поспешил сообщить новость Николай в письме к жене.
Царский приказ был зачитан во всех подразделениях армии и военных кораблях.
«Приказ по армии и флоту.
23 августа 1915 года.
Сего числа я принял на себя предводительствование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, находящимися на театре военных действий.
С твердою верою в милость Божию и с непоколебимою уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты Родины до конца и не посрамим земли Русской.
Николай».
х хх
Единственным человеком из ближайшего окружения царя, полностью поддержавшим Николая в его решении, была Александра Федоровна. Император еще не доехал до Ставки, а Александра уже пишет ему длинное послание: «Мой родной, любимый! Не нахожу слов, чтобы выразить тебе все, чем наполнено сердце. Я жажду сжать тебя в своих объятиях и шептать слова любви и ободряющей ласки. Так тяжело отпускать тебя совершенно одного, но Бог очень близок к тебе, больше чем когда-либо! Ты вынес один, с решимостью и стойкостью, тяжкую борьбу ради Родины и престола. Никогда не видали они раньше в тебе такой решимости, и это не может остаться бесплодным.
Не беспокойся о том, что остается позади. Необходимо быть строгим и прекратить все сразу. Дружок, я здесь, не смейся над своей глупой, старой женушкой, но на мне надеты невидимые «брюки»... Говори мне, что делать, пользуйся мной, если я могу быть полезной. В такие времена Господь мне подает силу, потому что наши души борются за правое дело против зла. Это все гораздо глубже, чем кажется на глаз. Мы, которым дано видеть все с другой стороны, видим, в чем состоит и что означает эта борьба. Ты, наконец, показываешь себя государем, настоящим самодержцем, без которого Россия не может существовать! Если бы ты пошел на уступки в этих разнообразных вопросах, они бы еще больше вытянули из тебя. Единственное спасение в твоей твердости. Я знаю, чего тебе это стоит, и ужасно за тебя страдаю. Прости меня, - умоляю, мой ангел, - что не оставляла тебя в покое и приставала к тебе так много! Но я слишком хорошо знала твой исключительно мягкий характер, и тебе пришлось преодолеть его на этот раз и победить, одному против всех. Это будет славная страница твоего царствования и истории России - вся история этих недель и дней. Бог, который справедлив и около тебя, спасет твою страну и престол через твою твердость. Редко кто выдерживал более тяжкую борьбу, чем твоя, - она будет увенчана успехом, только верь этому. Твоя вера была испытана, и ты остался твердым, как скала, за это ты будешь благословен. Бог помазал тебя на коронации, поставил тебя на твое место, и ты исполнил свой долг. Будь в этом твердо уверен: Он не забывает своего помазанника. Молитвы нашего Друга денно и нощно возносятся за тебя к небесам, и Господь их услышит.
Те, которые боятся и не могут понять твоих поступков, убедятся позднее в твоей мудрости. Это начало славы твоего царствования. Он (Распутин – авт.) это сказал - и я глубоко в это верю. Твое солнце восходит, и сегодня оно ярко светит. И этим утром ты очаруешь всех этих взбалмошных людей, трусов, шумливых, слепых и узких (нечестных, фальшивых)...
Надо лишь немного успеха там - и они все переменятся. Они вернутся домой, на чистый воздух, умы их очистятся, и они унесут в своем сердце образ твой и твоего сына... Все к лучшему, как говорит наш Друг, худшее позади...
Опиши мне твои впечатления, если можешь. Будь твердым до конца, дай мне быть в этом уверенной, иначе я совсем заболею от беспокойства. Тяжко и больно не быть с тобою, зная, что ты переживаешь! Встреча с Николашей не будет приятной - ты ему верил, а теперь убеждаешься в правоте того, что наш Друг говорил столько месяцев назад, что он неправильно поступает по отношению к тебе, твоей стране и твоей жене. Не из среды народа выходят люди, могущие повредить твоим близким, а Николаша с кликой, Гучков, Родзянко, Самарин и т.д.
Дружок, если ты услышишь, что я не совсем здорова, не пугайся - я так ужасно страдала, физически переутомилась за эти два дня и нравственно измучилась... Когда я вблизи тебя, я спокойна. Когда мы разлучены, другие сразу тобою овладевают. Видишь, они боятся меня и поэтому приходят к тебе, когда ты один. Они знают, что у меня сильная воля, когда я сознаю свою правоту - и теперь ты прав, мы это знаем - заставь их дрожать перед твоей волей и твердостью. Бог с тобой и наш Друг за тебя, поэтому все хорошо, и позднее все тебя будут благодарить, что ты спас страну...»
* * *
Как показало время, принятие Николаем II на себя обязанностей Верховного главнокомандующего было единственным выходом, позволившим стабилизировать ситуацию на фронтах. Более того, к такому шагу императора подчас подталкивали именно те, кто вслух так упорно отговаривал его от этого решения. Показателен доклад членов военно-морской комиссии Государственной Думы, представленный Николаю II 15 августа 1915 года. Он весь нафарширован фразами типа «только царь может повелеть», «царь может расширить», «царь может побудить»…
С момента возложения на себя бремени Верховного главнокомандующего, Николай II начал у глубоко вникать в текущие проблемы, связанные с материально-техническим обеспечением армии. Благодаря его целенаправленной деятельности в короткие сроки удалось наладить производство и поставки снарядов, вооружения, продуктов. Уже в 1916 году войска были снабжены несравненно лучше, чем год назад. Разительные перемены произошли с военными заказами: производство винтовок выросло в два раза по сравнению с 1914 годом, достигнув 110 тысяч в месяц; пулеметов стали выпускать в шесть раз больше; производство трехдюймовых снарядов возросло в сорок раз, достигнув двух миллионов в месяц. Ни о каком дефиците боеприпасов говорить не приходилось. Более того, последующая Гражданская война долгие годы «подпитывалась» из арсеналов военного времени.
«Мало эпизодов Великой войны, - писал Уинстон Черчилль, - более поразительных, нежели воскрешение, перевооружение и возобновленное усилие России в 1916 году. Это был последний славный вклад царя и русского народа в дело победы... К лету 1916 года Россия, которая 18 месяцев перед тем была почти безоружной, которая в течение 1915 года пережила непрерывный ряд страшных поражений, действительно сумела собственными усилиями и путем использования средств союзников выставить в поле - организовать, вооружить, снабдить - 60 армейских корпусов вместо тех 35, с которыми она начала войну».
Казалось, начало 1916 года складывается для Николая II на редкость удачно и многие проблемы, неотступно преследовавшие его последние годы, начинают постепенно разрешаться. Даже на внутриполитическом небосклоне наметились определенные просветы. Военные неудачи 1915 года вызвали оживление не только со стороны крайне радикальных партий, но и многих лояльных правительству членов Государственной Думы. Перед Николаем II стоял непростой выбор. Император имел полное моральное и юридическое право отложить созыв очередной Думы до окончания войны. Сложившиеся чрезвычайные обстоятельства полностью оправдывали такой решительный шаг. Однако Николай II решил погасить накал политических страстей и пойти на компромисс. Первым шагом в этом направлении стала отставка 20 января 1916 года престарелого председателя Совета министров И.Л. Горемыкина, не пользовавшегося никаким авторитетом ни у министров, ни у членов Государственной Думы. Его преемником оказался Б.В. Штюрмер, бывший до того директором Департамента общих дел Министерства внутренних дел. Заслугу в смене премьера члены Думы немедленно приписали себе. Однако радости это событие им не принесло. На волне неприятия всего немецкого фамилия нового председателя Совета министров вызвала негативную общественную реакцию, а вскоре просочились слухи, что своим назначением Штюрмер обязан желанию Александры Федоровны видеть именно его в этой должности. Незамедлительно пошли толки об усилении вмешательства Распутина в политику. Слухи на этот раз отражали действительное положение дел: Штюрмер был назначен с подачи императрицы и старца. «Милый, подумал ли ты серьезно о Штюрмере? Я полагаю, что стоит рискнуть немецкой фамилией, так как известно, какой он верный человек… », - напоминала свою просьбу Александра Федоровна 4 января 1916 года; а уже спустя три недели она благодарит мужа: «Как я рада, что у тебя теперь Штюрмер, на которого ты можешь положиться. Ты знаешь, что он постарается объединить всех министров». Планы по объединению всех министров Штюрмер понимал достаточно своеобразно: воспользовавшись неограниченным доверием императрицы, ловкий премьер не замедлил прибрать к рукам два министерских портфеля - в марте-июле он «по совместительству» занимал пост министра внутренних дел, а с июля по ноябрь 1916 года – министра иностранных дел. И на всех высоких постах Штюрмер сумел продемонстрировать, что выбор императрицы оказался крайне неудачным. Императрица Мария Федоровна при известии о премьерстве Штюрмера, заметила, что сделан крайне «странный выбор». Она не сомневалась, что новый глава кабинета министров был назначен по настоянию невестки, которая, тем самым, в очередной раз «подставила» ее Ники в глазах общественности. Старая императрица оказалась права. Скоро само имя Штюрмера стало вызывать ненависть, схожую разве что с той, которую испытывали, говоря о Распутине. Меньшевик Н.С. Чхеидзе, выступая на заседании Думы в ноябре 1916 года, не таясь, называл Штюрмера «изменником».
Склонный к интригам, замешанный в финансовых махинациях, плохо ориентирующийся в вопросах экономики, дипломатии, внутренней политики, Штюрмер практически парализовал деятельность правительства. Стремясь удержаться на плаву, Штюрмер просил императора о монаршей милости: дозволить поменять «германскую» фамилию на исконно русскую - Панин. В прошении ему было отказано: против был не только Николай, который заявил, что не может дать на то разрешения без предварительного согласия других представителей этого рода, но и сама императрица, посчитавшая, что такой шаг «принесет ему больше вреда, чем если он при своей почтенной старой».
Несостоятельность Штюрмера наконец осознал и Николай. «Увы! Я думаю, что ему придется совсем уйти, - никто не имеет доверия к нему», - был вынужден признать царь в письме к Александре 9 ноября 1916 года. В своей должности Штюрмер продержался ровно десять месяцев – 10 ноября 1916 года он был смещен, а премьером (всего на месяц!) стал управляющий Министерства путей сообщения А.Ф. Трепов.
Но в феврале 1916 года Николай II еще надеялся сплотить представителей разных слоев общества. Император прибыл в столицу из Ставки к открытию думской сессии и 9 февраля обратился к депутатам с приветственной речью. Подобное было только однажды - при открытии первой Думы.
Успех выступления императора в Думе превзошел все ожидания, а пришедшее известие о падении турецкой крепости Эрзурума, окончательно склонили чашу политических весов в пользу правительства. Казалось, отныне можно было рассчитывать на объединение сил для победы над внешним врагом и стабильность внутри страны. Николай записал в дневнике: «Оригинальный и удачный день!»
Основное внимание императора теперь было отдано подготовке летней кампании 1916 года. Еще в декабре 1915 года начальник генерального штаба М.В. Алексеев разработал стратегический план, по которому союзники должны были в 1916 году провести совместное наступление на Венгрию, - русские в направлении Карпат, англичане и французы, при поддержке сербских частей, - в направлении Салоник. Встретиться союзники должны были в Бухаресте. Успех операции оставлял Германию в одиночестве и лишал бы ее источников снабжения. Однако союзники не приняли предложение русской стороны, и, после долгих переговоров, решено было одновременно наступать каждой стороне на своем фронте.
Никто и никогда не сможет объяснить, почему прекрасно подготовленные войска терпят поражение, тщательно обдуманные реформы вызывают неудовольствие народа, а кучка авантюристов в считанные дни уничтожает, казалось бы, нерушимые диктаторски е режимы.
Немцы упредили операцию франко-британских частей, начав в феврале наступление под Верденом. Как и в начале войны, союзники обратились за помощью к России. Верные союзническому долгу, русские войска ранее намеченного срока пошли в наступление. Так 22 мая 1916 года начался знаменитый Брусиловский прорыв. Были не только освобождены Галиция и Буковина, разбиты десятки вражеских дивизий, но и остановлено наступление германцев под Верденом. Это была первая большая победа союзных держав после долгой серии поражений.
Румыния вступила в войну на стороне союзников, и русские войска продвинулись на ее территорию, организовав новый фронт. В ходе кампании 1916 года стратегическое преимущество полностью перешло на сторону стран Антанты. Русские войска и союзники уверенно шли к победе.
«Девять лет понадобилось Петру Великому, чтобы Нарвских побежденных обратить в Полтавских победителей, - писал генерал Н.А. Лохвицкий. - Последний Верховный главнокомандующий императорской армии - император Николай II сделал ту же великую работу за полтора года. Но работа его была оценена и врагами, и между государем и его армией и победой стала революция»...
Сходную оценку дает и У. Черчилль, бывший в это время военным министром и не питавшим особых симпатий ни к царю, ни к России: «Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была в виду. Она уже перетерпела бурю, когда все обрушилось. Все жертвы уже были принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была уже выполнена. Долгие отступления окончились; снарядный голод побежден; вооружение притекало широким потоком; более сильная, более многочисленная, лучше снабженная армия сторожила огромный фронт; тыловые сборные пункты были переполнены людьми. Алексеев руководил армией и Колчак - флотом. Кроме того, никаких трудных действий больше не требовалось: оставаться на посту; тяжелым грузом давить на широко растянувшиеся германские линии; удерживать, не проявляя особой активности, слабеющие силы противника на своем фронте; иными словами - держаться; вот все, что стояло между Россией и плодами общей победы...»
ГОСУДАРЫНЯ ВСЕЯ РУСИ
Император большую часть времени теперь проводил в Ставке. Здесь в окружении военных, занятый конкретным делом, он ощущал себя намного комфортнее, чем в столице. Министры не докучали ему нудными докладами, здесь не было вызывающих раздражение членов Государственной Думы, он отдыхал от постоянной опеки Александры и общения с Вырубовой. Общаясь с офицерами и простыми солдатами, император чувствовал их преданность долгу, готовность к самопожертвованию, подвигу. Тут, в непосредственной близости к войне, многие вещи виделись совершенно иначе, чем из столицы: «Здесь я могу судить правильно об истинном настроении среди разных классов народа: все должно быть сделано, чтобы довести войну до победного конца, и никаких сомнений на этот счет не высказывается», писал Никроай жене.
Император занимал две небольшие, скромно обставленные комнаты в губернаторском особняке. Одна служила Верховному главнокомандующему русской армии рабочим кабинетом, а вторая - спальней, где во время приездов в Могилев с ним вместе располагался цесаревич.
Впервые Николай взял сына в Ставку осенью 1915 года. Для Алексея это стало огромным событием в жизни. Впервые он покидал мать и сестер и ехал с отцом на исконно мужское дело - на войну. В комнате, где они жили, вся обстановка состояла из двух офицерских походных кроватей и нескольких стульев. Из Могилева цесаревич вместе с отцом выезжал в расположение войск. Новые впечатления, самостоятельная, без строгого материнского присмотра, жизнь в Ставке закалили мальчика: он стал серьезнее, повзрослел, начал избавляться от детской застенчивости. В письмах к матери Алексей с восторгом делился новыми впечатлениями: «Дорогая моя мама.
Перед завтраком вчера папа вдруг поздравил ефрейтором и надел мне одну нашивку. Все начали поздравлять. Дядя Георгий <принц Георгий Лейхтенбергский – авт.> приехал. Сегодня ужинает граф Фредерикс. Вчера я с папа гулял, вдруг пошел страшный дождь. Все были мокрые. Я очень доволен.
Да хранит Вас Господь. Алексей».
В другом письме мальчика явно сквозит желание не огорчать мать известием об очередном обострении болезни: «Дорогая милая душка мама. Ночь хорошо спал, но поздно заснул. Чудная погода. Солнце дразнит. Боль утихает. Могу ходить, но удерживаюсь. День провел весело. Играю много...»
В память посещения 12 октября 1915 года лазарета в районе станции Клеван цесаревич был награжден Георгиевской медалью, а императора Георгиевская Дума просила воспринять Георгиевский крест четвертой степени. Потом государь носил этот белый эмалевый крестик в петлице до последних дней жизни.
* * *
Александра, отпустив Алексея с отцом в Ставку, скучала, но в ее душе уже происходили большие психологические перемены. Она по-прежнему любила мужа, но все чаще ощущала раздражение из-за его слабости, постоянного стремления избегать решения острых вопросов. Порой она откровенно гневается: «Есть дела, в которых женщина может быть полезной. Мне так хочется помочь тебе во всем, а министры все ссорятся между собой... Это приводит меня в бешенство...»; «Они слишком привыкли к твоей снисходительной доброте...»; «Ты должен просто приказывать, чтобы то или иное было выполнено, не спрашивая, исполнимо это или нет...»; «Они должны дрожать перед тобой», - упреки и призывы к действиям повторяются рефреном почти в каждом ее письме.
Николай с изрядной долей иронии воспринимал подобные наставления жены: «Нежно благодарю за строгий письменный выговор. Я читал его с улыбкой, потому, что ты говоришь, как с ребенком».
По Петрограду ходила фраза, якобы брошенная в сердцах государем: «Лучше один Распутин, чем десять истерик в день». Николай вряд ли бы стал острить подобным образом, но сказано крепко, и такой афористичный пассаж не мог не понравиться петроградцам, передававшим его из уст в уста.
Впрочем, Николай был совсем не прочь передать часть забот по управлению державой энергичной супруге. В одном из писем из Ставки он прямо просит: «Подумай, женушка моя, не прийти ли тебе на помощь к муженьку, когда он отсутствует? Какая жалость, что ты не исполняла этой обязанности давно уже, или хотя бы во время войны! Я не знаю более приятного чувства, как гордиться тобой, как я гордился все эти последние месяцы, когда ты неустанно докучала меня, заклиная быть твердым и держаться своего мнения».
* * *
Императрица не зря говорила, что на ней «невидимые мужские штаны». Упорства, переходящего в упрямство, ей было не занимать. Ее политическое кредо основывалось на твердом убеждении, поколебать которое не мог никто: «Россия не конституционная страна и не смеет быть ею. Наш народ для этого необразован и не готов. Слава Богу, наш император - самодержец, и должен оставаться таким...»
Отныне Александра Федоровна поставила перед собой главную жизненную цель: оставить сыну спокойное царство, сделать все возможное, чтобы он избежал тех неприятностей и потрясений, которые выпали на долю его родителей. «Мы должны передать Бэби сильную страну и не смеем быть слабыми - ради него, иначе ему будет еще труднее царствовать, исправляя наши ошибки и крепко натягивая вожжи, которые ты распускаешь, - убеждает она мужа. - Тебе приходится страдать за ошибки своих царственных предшественников, и одному Богу известны твои муки. Да будет твое наследство более легким для Алексея!»
***
Долгие годы императрица была скорее неизвестна, чем ненавистна в народе. Послереволюционный публицист В. Канторович в книге «Александра Федоровна (Опыт характеристики)», опубликованной уже в 1927 году, писал: «Россия редко видела, еще реже слышала Александру Федоровну: за круг придворной жизни и дворцовых сплетен ее имя не проникало. Она была безгласной и казалась бесцветной... Царицу долго не знали и не замечали». С этой оценкой первого этапа жизни Александры в России сложно не согласиться.
Вплоть до начала Первой мировой войны царица неизменно оставалась на вторых и даже третьих ролях в сложной государственной игре, а ее имя практически никогда не фигурировало в списке нелюбимых членов династии. Даже в отзвуках на события революции 1905 года, не пощадивших других членов династии, к Александре практически не предъявлялось особых претензий. Для большинства оппозиционно-настроенных либералов, царица все еще оставалась невзрачной «гессенской мухой». Впервые ее имя стало мелькать на газетных полосах в связи с темными слухами о Распутине.
Теперь Александра почувствовала, что пришло ее время встать на защиту престола, интересов мужа и, главное, сына... Она, несомненно, получала огромное удовольствие от самого сознания своей неограниченной власти, права вершить судьбы народа. Николай добровольно суживал свои прерогативы до функций главнокомандующего армией и министра иностранных дел. Все больше вопросов внутренней политики теперь зависело от императрицы. Она не знала, что такое сомнение или колебание при принятии важных решений. Увы, приходится признать: ни опытом, ни государственными талантами Александра не обладала.
Результат не замедлил сказаться: во главе воюющей страны оказался один из самых слабых кабинетов министров за всю ее историю. Единственный критерий, которым руководствовалась Александра Федоровна при подборе людей на те или иные государственные посты, было деление на «своих» и «чужих». Никакие деловые качества, по мнению императрицы, не могли перевесить личной преданности ей и Николаю. Спорить не приходится: преданность государю - качество достойное, но оно ни в коей мере не может заменить министру профессиональные знания, государственное видение проблем, умения отдавать разумные приказы и строго контролировать их исполнение. Но «своих» всего лишь жалкая горстка, против «чужих», мечтающих захватить престол ее мужа, будущий престол ее сына. И самым преданным, самым искренним, не претендующим на власть и славу; всегда готовым молиться за ее благополучие, дать совет; способным спасти ее сына, конечно же, является святой старец - Григорий Распутин...
Теперь, когда Николая все реже видели в столице, незримый образ старца все чаще возникает на страницах писем императрицы. Собственно, имя Григория встречается не так часто, Александре гораздо больше нравятся выдуманные ей обозначения - «Наш Друг» или «Он», и практически никогда она не называет старца по его настоящей фамилии Распутин – так именовать Божиего человека императрица никак не желала.
Хотя Александра пишет мужу, что она не принимает без его разрешения Распутина у себя во дворце, встречи царицы со старцем становятся регулярными. Они встречались у Вырубовой, Григорий присылает во дворец записки, телеграммы, звонит по телефону.
«Слушайся нашего Друга, верь ему, его сердцу дороги интересы России и твои, - заклинает Александра мужа. - Бог не даром его нам послал, только мы должны обращать больше внимания на его слова - они не говорятся на ветер! Как важно для нас иметь не только его молитвы, но и советы!»
Императрица почти в каждом письме передавала мужу те или иные распутинские советы, его мнение по поводу событий, характеристики людей. Все чаще рекомендации старца напрямую касаются внутриполитических проблем и связанных с ними кадровых вопросов. «Разгони всех, назначь новых министров, и Бог благословит тебя и их работу», - таков лейтмотив многих писем Александры. Как опытный политик, Николай II не мог не понимать, что даже в мирное время министерская чехарда ни к чему хорошему привести не могла, тем более в то время, когда страна находилась в состоянии тяжелейшей войны.
Большинство предложений Распутина, передаваемые через Александру Федоровну, Николай оставляет без комментариев, не желая задевать чувства жены, но иногда у него прорывается раздражение: «Мнение нашего Друга о людях бывает иногда очень странными, как ты сама знаешь, - поэтому нужно быть осторожным, особенно при назначениях на высокие должности», - писал 9 сентября 1916 года Николай в Петроград в ответ на настойчивые просьбы жены уволить министра внутренних дел А.Н. Хвостова и начальника полиции Е.К. Климовича. - Разве хорошо одновременно уволить обоих... От всех этих перемен голова идет кругом. По-моему, они происходят слишком часто. Во всяком случае, это не очень хорошо для внутреннего состояния страны, потому что каждый новый человек вносит также перемены и в администрацию». «Пожалуйста, не примешивай сюда нашего Друга», - умоляет он в другом письме.
Слова царя о частых переменах в правительстве требуют пояснения. В период с 1915 года по февраль 1917 в России сменились четыре премьера, пять министров внутренних дел, четыре обер-прокурора Синода, четыре министра юстиции, три министра земледелия, три министра иностранных дел и четыре военных министра…
Распутин и императрица в большинстве вопросов чаще всего были солидарны. Секрет такого единодушия достаточно очевиден: прежде, чем порекомендовать своего кандидата на пост, Григорий старается тщательно выяснить отношение государыни к этому человеку. Если он не пользуется симпатией царицы, то Распутин никогда не решается настаивать. Будучи близким знакомым графини М.И. Витте, он никогда не просил за ее супруга, прекрасно зная ответ императрицы, ненавидевшей бывшего министра. Распутин решался давать «советы» Александре Федоровне, только будучи твердо уверенным, что она придерживается такого же мнения. Своими назначениями лично Распутину были обязаны три-четыре министра.
Говоря о влиянии Распутина на Александру Федоровну, было бы правильнее сказать, что старец как бы «благословлял», духовно поддерживал волевые решения самой Александры Федоровны, совершенно уверенной в его святости и богоизбранности.
Хитрая мужицкая натура, природная сметливость позволили Распутину в полной мере научиться легко угадывать мысли и желания императрицы, угадывать ее оценки и характеристики окружающих людей. Он специально часто говорит на каком-то «птичьем», будто бы исконно народном языке, смысл которого и природному-то русскому человеку не всегда ясен. Но для немки Александры Федоровны, не слишком хорошо владеющей всеми тонкостями русского языка, подобные корявые иносказания казались наполненными тайным, глубоко божественным содержанием. Только юродивый или душевнобольной мог обращаться к русскому императору и императрице «Папа и Мама». Но в случае необходимости, Распутин изъяснялся вполне правильно и определенно.
Распутин совсем не был честолюбив или корыстен, просто в силу дикости натуры, не тронутой ни образованием, ни воспитанием, желал, как в сказке, жить «при царях», истово молиться, пьянствовать и блудить... О таких людях, по меткому выражению Ф. М. Достоевского, «никогда вперед не знаешь, в монастырь ли они поступят, или деревню сожгут».
Подобную ситуацию можно было бы легко представить при дворе бывшей прачки Марты Скавронской, ставшей после смерти Петра Великого императрицей Екатериной I; или во времена государыни Анны Иоанновны, но в двадцатом веке союз Александры Федоровны и Распутина для современников не мог не выглядеть чудовищным анахронизмом.
Анализируя парадоксальную ситуацию, возникшую в России накануне революции, историк Мартин Килкойн делает вывод: «Не отдавая себе полностью отчета в том, что она делает, Александра Федоровна заставляла Распутина соглашаться с нею, и тогда убеждалась, что сделанный ею выбор угоден Богу. Ее уверенность в своей правоте не мог поколебать даже Распутин... Но она чувствовала бы себя неуютно, если бы ей пришлось решать, какова Божия воля, без помощи старца. Распутин был ей нужен для того, чтобы он истолковал ей, в чем она, эта воля. Однако на первом месте стояло ее убеждение, а на втором - его одобрение».
* * *
Чаще всего протестовали против близости Распутина к царской семье правые политические деятели, убежденные монархисты - те, кто на самом деле был оплотом самодержавия. По меткому выражению члена Государственного Совета В. И. Гурко, намекавшему на сектантское прошлое Распутина, «мы хотим власти с хлыстом в руках, но не такую власть, которая сама находится под хлыстом».
Левые же и большевики никогда всерьез с Распутиным не боролись. По их мнению, он лишь помогал им достичь заветной цели - крушения государственного строя России, свержения царизма.
Александра всеми способами пыталась защищать своего Друга, который стал для нее истинным «гласом народа», эдаким символом тех хороших и славных русских людей, которые пашут землю, молятся в церквах и обожают своих царя и царицу. Так заморские туристы, покупая матрешки, глубоко уверены, что эти поделки олицетворяют русскую культуру, а в бренчании балалайки им слышится вековая тоска загадочной русской души...
Когда обер-прокурор Синода А.Д. Самарин предпринял попытку выступить против Распутина, Александра была возмущена до глубины души. «Умоляю тебя, при первом разговоре с С(амариным) поговори с ним энергично, - сделай, любимый мой, это ради России. На России не будет благословения, если ее государь позволит подвергать преследованиям Божьего человека, я в этом уверена. Скажи ему строго, твердым и решительным голосом, что ты запрещаешь всякие интриги или сплетни против нашего Друга, иначе ты его не будешь держать. Преданный слуга не смеет идти против человека, которого его государь уважает и ценит». После массированной атаки, предпринятой императрицей, Самарин продержался в должности менее трех месяцев.
* * *
Вскоре после начала войны Александра Федоровна, узнав о насилиях, творимых кайзеровскими войсками, патетически воскликнула: «Я краснею оттого, что была немкой». Но большинство окружающих объясняло румянец императрицы совсем иными причинами, нежели стыдом за поступки ее соплеменников. Происхождение императрицы послужило поводом для бесконечных разговоров о германских симпатиях Александры и предательстве интересов России. Не обошлось и без прямых провокаций со стороны противника. «Немцы были единственным европейским народом, знавшим Россию,- писал Пьер Жильяр. - Они знали ее полнее и точнее, чем сами русские. Они давно знали, что только царский режим, при всех его недостатках, был способен продлить сопротивление русских. Они знали, что в случае его падения Россия окажется в их власти. Они не останавливались ни перед чем, чтобы способствовать этому».
Немцы использовали древний как мир прием удара по монарху через его супругу. Конечно, легче всего опорочить женщину, особенно если она иностранка. Пользуясь тем, что императрица была немецкой принцессой, они очень ловко старались провести мысль, что она предает Россию. Это был великолепный прием, чтобы скомпрометировать царицу в глазах нации. Обвинение, брошенное в лицо императрице, стало грозным оружием против династии.
Великий князь Андрей Владимирович в дневнике замечает: «Удивительно, как непопулярна Аликс. Можно, безусловно, утверждать, что она решительно ничего не сделала, чтобы дать повод заподозрить ее в симпатиях к немцам, но все стараются именно утверждать, что она им симпатизирует…»
По окопам гуляли похабные анекдоты о Распутине и царице, солдаты с любопытством рассматривали карикатуры, сброшенные с немецких аэропланов, на которых был изображен Вильгельм, опирающийся на народ, а Николай - на гигантский распутинский фаллос.
Не отставал от фронта и тыл. В Питере появились фантастические слухи о таинственном черном автомобиле, проносившемся ночью по Невскому. Из автомобиля, якобы, стреляли в прохожих и бросали пустые бутылки. Обыватели убеждали друг друга, что в таком мерзком деле не могло обойтись без Распутина: вероятно, он, возвращаясь с пьяных оргий, развлекался таким образом. В Москве также нарастало недовольство Александрой. «В салонах, в магазинах, в кафе, - писал современник, - открыто заявляют, что “немка” губит Россию, что ее надо запереть на замок как сумасшедшую. Об императоре не стесняясь говорят, что он хорошо бы сделал, если бы подумал об участи Павла I». Как об абсолютно верном факте говорили о прямом телефонном кабеле, соединявшем кабинеты императрицы и кайзера, по которому Александра извещала Вильгельма о готовящихся действиях русской армии.
Вдовствующая императрица Мария Федоровна, не в силах выносить поведение невестки, переехала в Киев. Многие из членов императорской фамилии пытались как-то воздействовать на ситуацию.
Из Москвы в Петроград приехала Элла, чтобы переговорить с младшей сестрой. Великая княгиня, одетая в монашеское платье, умоляла выгнать Распутина. «Вспомни о судьбе Людовика XVI и Марии-Антуанетты!» - воскликнула Элла. Императрица подошла к телефонному аппарату и сказала в трубку, чтобы великой княгине подали автомобиль. «Наверное, мне не стоило приезжать? - спросила Елизавета Федоровна. «Да», - согласилась императрица, и сестры расстались. Как оказалось, навсегда. Елизавета Федоровна приехала к Юсуповым в слезах. «Сестра выгнала меня, как собаку! - воскликнула она. - Бедный Ники, бедная Россия!»
* * *
Политические противники Николая II, добившись его отречения, остро нуждались в подтверждении легитимности своей власти, им было необходимо оправдать в глазах русского народа, мировой общественности свое предательство, документально доказать правомерность февральского государственного переворота семнадцатого года. Именно эти цели были поставлены перед Чрезвычайной Следственной комиссией, созданной Временным правительством.
Комиссия провела самое тщательное расследование, стремясь обнаружить в документах, личных бумагах Николая II и Александры Федоровны хотя бы какие-то улики, свидетельствующие о тайных переговорах с немцами, прогерманских симпатиях царицы. Было изучено огромное количество материалов, допрошены десятки свидетелей, но никаких результатов следователям добиться не удалось. А.Ф. Керенский был вынужден признать: «Конечно же, если бы юридическое расследование, проведенное по распоряжению правительства, обнаружило доказательства того, что Николай II перед войной или во время войны совершил предательство в отношении своей страны, его немедленно отдали бы под суд... Однако была доказана его несомненная невиновность».
Исследования й историков в отечественных и зарубежных архивах позволяют окончательно опровергнуть давние обвинения императора и императрицы в измене. Вердикт истории: невиновны...
УБИТЬ РАСПУТИНА
Обычно монархисты в пользу преимуществ самодержавного образа управления государством, приводят следующие доводы: любой монарх находится вне партийных интересов политических группировок; он, будучи православным царем, тем не менее, всегда остается вне конфессиональности и религиозного фанатизма; он равно озабочен судьбой всех своих подданных вне зависимости от их национальной принадлежности. У царя не может быть никаких личных интересов в управлении государством - это его святой долг перед Россией и Богом.
Однако, при перечислении несомненных преимуществ монархической государственности, нередко упускается важное обстоятельство: в сознании народа идея монархического правления неизменно персонифицируется с личностью государя. Далеко не всегда русский престол занимали выдающиеся политики, отличавшиеся, к тому же, замечательными личными качествами. Россия же всегда оставалась жестокой страной, где убийство монарха нередко воспринималось как оптимальный вариант решения политических кризисов. Достаточно вспомнить печальные примеры двух русских императоров - Петра III и его сына Павла I...
В силу многих причин, в том числе и из-за их личных качеств и скверных характеров, и Петра III, и Павла I ненавидела аристократия, церковные иерархи и, более того, их не любила гвардия. Так созревали плоды недовольства, давшие обильный урожай дворцовых переворотов, закончившихся зверскими убийствами самодержавных правителей России.
Авторитет императрицы Александры Федоровны в русском обществе с каждым годом падал - ее не только не считали «своей» члены императорской фамилии, не любила аристократия, но и откровенно презирала интеллигенция. Сплетни и слухи о связи с Распутиным окончательно дискредитировали императрицу, следствием чего стало катастрофическое падение престижа самого Николая II, всей монархической идеи. Слова ярого монархиста В.М. Пуришкевича, сказанные в его речи 19 ноября 1916 года в Государственной Думе, отражали позицию большинства русских людей той эпохи: «Александра Федоровна - злой гений России и царя».
Пуришкевич страстно призывал министров: «Если вы верноподданные, если слава России, ее могучее будущее, тесно и несравненно связанное с блеском царского имени, вам дороги, ступайте туда, в Царскую Ставку, киньтесь в ноги царю и просите позволения открыть глаза на ужасную действительность. Имейте мужество сказать, что народный гнев растет и что темный мужик не должен далее править Россией».
Увы, очень редко маленькие принцессы, ложась спать на горошину, просыпаются Екатеринами Великими... Принцесса Аликс, ставшая императрицей Александрой, в искусстве управления государством не могла даже пытаться состязаться со своей замечательной предшественницей. И уж совсем не владела она искусством упреждать удары своих реальных политических врагов - тем мастерством, которым в полной мере обладала Екатерина II. Борясь с мнимыми врагами в Государственной Думе, в окружении Николая, в императорской фамилии, Александра Федоровна близоруко просмотрела все реально готовящиеся заговоры.
* * *
Ненависть – чувство, извечно объединявшее на Руси заклятых врагов. Так случилось и на этот раз: возмущение присутствием Распутина в царском дворце скрепило союз правых депутатов Думы с великими князьями.
В столичных аристократических салонах пошли смутные разговоры о возможном дворцовом перевороте, низложении Николая II и заточении Александры Федоровны в монастырь. Рассказывали, что великий князь Николай Николаевич прямо пугал императора: «Смотри, не доведи до того, что вместо Николая II будет Николай III». Часть политических сплетен того времени попали на страницы мемуаров, откуда они перекочевали в современную популярную историческую литературу. Говоря о «великокняжеском заговоре», обычно ссылаются на воспоминания князя Феликса Юсупова, французского посла М. Палеолога, председатель Государственной Думы М. Родзянко.
Нашумевшие в свое время юсуповские воспоминания местами скорее напоминают авантюрно-детективный роман, нежели объективное свидетельство современника тех исторических событий. В то же время, Ф. Юсупов старательно фиксирует слышанные им суждения некоторых членов императорской фамилии, не скрывавших недовольства Николаем II и, особенно, императрицей Александрой Федоровной. Так, Феликс Юсупов утверждае: «… иные из великих князей считали, что спасенье России - в перемене монарха. С помощью гвардейцев решили затеять ночной поход на Царское Село. Царя убедят отречься, царицу принять постриг, а царевича посадят на престол при регентстве великого князя Николая Николаевича». Нетрудно усмотреть в рассказе Ф. Юсупова о подготовке дворцового переворота, желание оправдать собственный вполне реальный криминальный заговор, жертвой которого стал Г. Распутин.
Другим источником информации о дворцовом перевороте стали сочинения посла Франции в России Мориса Палеолога, повествовавшие о жизни в Петрограде в годы Первой мировой войны. Литературные труды дипломата имели большой успех у западных читателей – в самом деле, редкому счастливцу удается стать свидетелем и участником событий, определивших ход мировой истории.
Надо отдать должное писательским талантам М. Палеолога: воспоминания легко читаются, из них можно почерпнуть массу любопытных исторических анекдотов и метких наблюдений. Однако при этом не стоит забывать, что М. Палеолог, во-первых, был талантливым дипломатом, то есть человеком, который,мягко говоря, не обязан говорить правду… Во-вторых, представитель республиканской Франции не слишком хорошо разбирался в сложных российских придворных и династических коллизиях, и частенько попадал впросак при попытках трактовать «загадки» русской души. Наконец, не маловажное значение имеет тот факт, что мемуары, изложенные в форме дневниковых записей, созданы годы спустя. Благодаря такому нехитрому литературному приему автор, вероятно, желая произвести на читателя впечатление мудрого и прозорливого политика, произвольно подтасовывает факты, не стесняется цитировать бульварные слухи. По мнению историка А.Н. Закатова, у М. Палеолога не было «иной цели, кроме как заинтересовать читателей скандальными историями, не заботясь об их соответствии действительности… Все свое повествование он “разукрашивает” собственными домыслами, основанными на собираемых им повсюду сплетнях».
Особенно часто М. Палеолог цитируется, когда речь заходит о «великокняжеском заговоре», имевшим целью, путем дворцового переворота низложить Николая II и возвести на престол одного из великих князей. М. Палеолог прямо утверждает: «Великая княгиня (Мария Павловна – авт.) уже давно втайне лелеет мечту видеть на престоле одного из своих сыновей, Бориса или Андрея».
У внимательного читателя не мог не вызвать недоумение уже тот факт, что в списке претендентов французского посла отсутствует великий князь Кирилл Владимирович, который в очереди наследования престола был впереди своих братьев, вслед за цесаревичем Алексеем Николаевичем и великим князем Михаилом Александровичем. Великие князья Борис и Андрей были лишь следующими за Кириллом. И уж совсем невероятным представляется тот факт, что своими «тайными мечтами» великая княгиня стала делиться с представителем Парижа, крайне не заинтересованного в смене российского политического руководства России, - Николай II до конца оставался верным союзником Парижа, и эта верность государя союзу с Антантой стоила ему короны и жизни…
Дальше – больше… Послу-литератору уже мало продемонстрировать свою осведомленность о планах великих князей, и он намекает, что держал в руках нити всего заговора. Палеолог повествует о доверительной беседе, состоявшейся у него с Марией Павловной: «…Что делать?.. Кроме той, от которой все зло, никто не имеет влияния на императора. Вот уже пятнадцать дней мы все силы тратили на то, чтобы попытаться доказать ему, что он губит династию, губит Россию, что его царствование, которое могло бы быть таким славным, скоро закончится катастрофой. Он ничего слушать не хочет. Это трагедия... Мы, однако, сделаем попытку коллективного обращения - выступления императорской фамилии….
- Ограничится ли дело платоническим обращением?
Мы молча смотрим друг на друга. Она догадывается, что я имею в виду драму Павла I, потому что она отвечает с жестом ужаса:
- Боже мой! Что будет?
И она остается мгновенье безмолвной, с растерянным видом. Потом она продолжает робким голосом:
- Не правда ли, я могу, в случае надобности, рассчитывать на вас?
- Да.
Она отвечает торжественным тоном:
- Благодарю вас».
Похожий сценарий предлагает в своих воспоминаниях и председатель Государственной Думы М. Родзянко, утверждавший, что великая княгиня Мария Павловна в присутствии сыновей подняла вопрос о физической ликвидации императрицы Александры Федоровны. Примечательно, что в другой своей книге «Государственная Дума и февральская революция» Родзянко даже не упоминает об этом разговоре. По утверждению А. Закатова, эпизод разговора с Марией Павловной был сочинен М. Родзянко «лишь тогда, когда потребовалось скомпрометировать законного преемника российских императоров в изгнании». Позицию историка подтверждают и слова непредвзятого и добросовестного свидетеля – А. А. Мосолова: «Думаю, что “заговор” великих князей существовал лишь в воображении “света”».
Как и все незаурядные люди, великая княгиня Мария Павловна имела множество недоброжелателей, старавшихся при любой возможности выставить великую княгиню в невыгодном свете. Особенно в этом усердствовали те, кто входил в ближний круг Александры Федоровны. Чтобы скомпрометировать Марию Павловну, в ход шли все средства. Императрице услужливо передавались разговоры, якобы подслушанные в гостиных Владимирского дворца, в которых поступки и слова царицы подвергались резкой критике. Рассказывали, что великая княгиня окружает себя людьми, настроенными откровенно враждебно к Аликс, что среди ее близких много тех, кого в свое время удалила от себя императрица. Дошел до Александры и слух о заговоре великих князей с Марией Павловной во главе. Императрица в гневе писала супругу: «Ради блага России помни, что они намеревались сделать, - выгнать тебя, а меня заточить в монастырь...»
Александра Федоровна давно прекратила все личные контакты с Марией Павловной, постепенно между ними вырастала глухая стена взаимного непонимания и недоверия, однако от взаимной дамской антипатии до организации государственного переворота – дистанция запредельной величины.
Николай II относился к конфликту жены с тетушкой Михень спокойно, стараясь не вмешиваться в дамские споры. Не желая обижать Аликс, он на словах соглашался с ней, в дневниках не без иронии именовал великую княгиню «столпом семейства», в то же время частенько встречаясь с Марией Павловной и продолжая поддерживать дружески-ровные отношения с кузенами, ее сыновьями.
Осенью 1916 года Александра Федоровна и Мария Павловна, наконец, осознали необходимость примирения. В начале сентября состоялась знаменательная встреча императрицы и тетушки Михень. Великий князь Андрей Владимирович в дневниковой записи от 6 сентября 1916 года зафиксировал детали этой беседы, чрезвычайно важные для понимания характера взаимоотношений среди членов императорской фамилии: «На днях Аликс заехала к Мама в Царское Село с двумя старшими дочерьми чай пить. Следует заметить, что за двадцать лет это первый раз, что Аликс без Ники приезжает к Мама. Но самое интересное – это разговор, который происходил. Аликс горько жаловалась, что все, что бы она ни делала, все критикуется, в особенности в Москве и Петрограде. Все восстают против нее и связывают ей этим руки… Мама, передавая мне этот разговор, говорила, что Аликс производила глубокое впечатление искреннего горя по поводу текущих событий… Мама несколько раз повторяла, что Аликс произвела на нее глубокое впечатление. Тут действительное отчаяние; Аликс смотрела на вещи именно так, как мы смотрим, и все, что она говорила, было ясно, положительно и верно… Этот эпизод в нашей семейной жизни важен в том смысле, что нам дал возможность понять Аликс. Почти вся ее жизнь у нас была окутана каким-то туманом непонятной атмосферы. Сквозь эту завесу фигура Аликс оставалась совершенно загадочной. Никто ее, в сущности, не знал, не понимал, а потому и создавались догадки, предположения, перешедшие впоследствии в целый ряд легенд самого разнообразного характера. Где была истина, трудно было решить. Это было очень жалко. Фигура императрицы должна блестеть на всю Россию, должна быть видна и понятна, иначе роль сводится на второй план, и фигура теряет необходимую популярность. Конечно, приведенный выше разговор Аликс и Мама не может восстановить все то, что было потеряно за 20 лет, но для нас лично, конечно, повторяю, этот разговор очень важен. Мы увидели ее в новом освещении, увидели, что многое из легенд неверно, что она стоит на верном пути…»
Эти строки, написанные великим князем Андреем Владимировичем, бывшего одним из претендентов на царский престол, позволяют совсем иначе увидеть ситуацию, связанную с «великокняжеским заговором», нежели ее представлял читателям французский посол.
* * *
Как нередко бывало в отечественной истории, тугие узлы дворцовых переворотов неспешно завязывались во время доверительных бесед заинтересованных людей в уютных кабинетах европейских посольств в Петербурге.
К началу 1916 года фигура Григория Распутина начинает все больше тревожить не только столичный бомонд или депутатов Государственной Думы, но и послов союзных держав. Для них не было секретом, что Распутин быыл против войны.
В жилах Распутина - пьяницы, развратника, богомольца - текла кровь предков простых крестьян-земледельцев, всем своим нутром ненавидевших войну, которая испокон веку была для них самой большой, злой бедой. Инстинктивно, согласуясь скорее со своей природой, нежели с высшими соображениями гуманизма или высокой политики, Распутин желал мира. Все тому же французскому послу Морису Палеологу Григорий Распутин с горечью говорил: «Слишком много мертвых, раненых, вдов, сирот, слишком много разорения, слишком много слез... Это ужасно! В течение двадцати лет на русской земле будут пожинать только горе». По свидетельству распутинского личного секретаря А. Симоновича, старец всегда стоял за немедленное заключение мира, даже на самых плохих условиях. Распутин не раз повторял: «Я хочу быть только посредником заключения мира. Я уйду только после заключения мира с Вильгельмом».
При определенных обстоятельствах миротворческая позиция Друга императрицы во время войны могла кардинально изменить ход истории. Распутин в своем желании положить конец войне был не одинок. Мира хотели многие. При этом движущие мотивы солдат в окопах, политиков в Государственной Думе, вдовых баб в деревнях, родителей мальчишек-прапорщиков, со студенческой скамьи попавших на фронт, конечно же, были самые разные. Но как позднее признался умиравший в тюремной больнице бывший министр внутренних дел А.Д. Протопопов, «Все разумные люди в России, в их числе едва ли не все лидеры партии “Народной свободы” - кадеты, были убеждены, что Россия не в состоянии продолжать войну». «Все понимали, - утверждал Протопопов, - что страна стояла накануне революции, которая не могла не принять формы дикого бунта». Поэтому, представлялось необходимым выяснить, на каких условиях немцы согласятся заключить мир со всеми союзниками. Речи о сепаратном мирном договоре России и Германии пока не шло.
Александр Дмитриевич Протопопов был одним из самых близких людей к Григорию Распутину, и сказанные им слова, вполне совпадали с позицией старца. По мнению Протопопова, Россия должна была известить союзников, что она не в состоянии продолжать войну и вынуждена вступить в переговоры с Германией. В случае отказа союзников также начать переговоры, Россия могла бы выйти из войны и стать нейтральной страной.
Сепаратный мирный договор России с Германией ставил Англию и Францию в ужасную ситуацию: без «русского парового катка», который, не считаясь с потерями, утрамбовывал немецкие армии, союзникам пришлось бы крайне тяжело.
Ликвидация Распутина и его группировки стала целью французских и английских спецслужб. Интересы союзников оказались самым тесным образом увязаны с интересами представителей императорской фамилии, высшего общества и части русских монархистов. Найти общий язык оказалось чрезвычайно просто. Приговор Распутину был подписан. Дело оставалось за приведением его в исполнение. Необходимо было найти людей, готовых взять на себя роль палачей. И тогда резидент английской разведки Самуэль Хор возобновляет знакомство с князем Феликсом Юсуповым, с которым несколько лет учился в Оксфорде. Вначале С. Хор предложил Юсупову свою помощь в разоблачении Распутина, а вскоре речь пошла и о его физическом устранении.
«Я решил, не придавая особого значения всем волнующим слухам, прежде всего фактически убедиться в предательской роли Распутина и получить неопровержимые данные об его измене», - такую задачу, достойную контрразведки любой из союзных армий, поставил перед собой Юсупов после беседы с английским резидентом.
Князь Феликс Юсупов, граф Сумароков-Эльстон (таков его полный титул) происходил из аристократической семьи, владевшей колоссальными богатствами. Одно собрание произведений искусства в Архангельском было сопоставимо с коллекциями иных национальных музеев.
Но ничто не навевает большей скуки, чем постоянные праздники. Пресытившись развлечениями, Юсупов отправляется учиться в Оксфордский университет, где нескучно проводит время в веселых компаниях. Вернувшись в Россию, в феврале 1914 года он женится на одной из самых прелестных девушек того времени - дочери великого князя Александра Михайловича княжне Ирине, племяннице самого Николая II и внучке Александра III.
Помолвка едва не расстроилась по причине скандальных слухов о гомосексуальных приключениях Юсупова, дошедших до будущего тестя. Но Феликс твердо уверил Александра Михайловича, что грязные сплетни – подлая ложь, продиктованная банальной завистью или людской глупостью, а если что и было - всего лишь простительные ошибки молодости, которые впредь не повторятся. Сам Феликс особого значения своим сексуальным «экспериментам» не придавал и впоследствии вполне откровенно делился мыслями на этот счет: «Меня всегда возмущала несправедливость человеческая к тем, кто любит иначе. Можно порицать однополую любовь, но не самих любящих. Нормальные отношения противны природе их. Виновны ли они в том, что созданы так?»
* * *
Знакомство Феликса Юсупова и Распутина состоялось еще в 1909 году, затем князь уехал учиться в Оксфорд, а Распутин продолжал свой многотрудный путь на брегах Невы. Для возобновления знакомства князь нашел благовидный предлог: боли в сердце и общее недомогание. Распутин охотно согласился помочь страждущему.
Как проходил сеанс, описывает сам князь Феликс Юсупов: «“Старец” уложил меня на канапе. Потом, проникновенно глядя мне в глаза, стал водить рукой по моей груди, голове, шее. Опустился на колени, положил руки мне на лоб и зашептал молитву. Наши лица были так близки, что я видел только его глаза... Я чувствовал, как неведомая сила проникает в меня и разливает тепло по всему телу. В то же время наступило оцепененье. Я одеревенел. Хотелось говорить, но язык не слушался. Потихоньку я погрузился в забытье, словно выпил сонного зелья...»
Э.Радзинский, интерпретирующий эти записи, полагает, что отношения между Распутиным и Юсуповым имели четкую гомоэротическую подоплеку. Этой же точки зрения придерживался свидетель тех событий великий князь Николай Михайлович: «Не могу понять психики. Чем, например, объяснить неограниченное доверие, которое оказывал Распутин молодому Юсупову, никому вообще не доверяя, всегда опасаясь быть отравленным или убитым? Остается предположить опять что-либо невероятное, а именно - влюбленность, плотскую страсть к Феликсу, которая омрачила этого здоровенного мужичину-развратника и довела его до могилы. Неужели во время нескончаемых бесед между собой они только пили, ели и болтали? Убежден, что были какие-либо физические излияния дружбы в форме поцелуев, взаимного ощупывания и возможно... чего-либо еще более циничного».
Профессор, доктор медицинских наук А. Коцюбинский, с позиции психолога, считает вполне реальным говорить о существовании интимных отношений между Феликсом Юсуповым и Григорием Распутиным: «... Юсупову было приятно “кокетничать” с Распутиным и получать таким образом подтверждение своей сексуальной привлекательности. Но “грязный мужик” как сексуальный объект был глубоко неприятен утонченному аристократу Юсупову и вызывал в нем искреннее физиологическое отвращение. Именно последнее в отношении Юсупова к Распутину и явилось психологическим фундаментом решения уничтожить “гнусного временщика”».
Конечно, объективных причин, приведших к покушению на Распутина, было не мало: недовольство высших слоев аристократии усиливающимся влиянием старца; опасение послов союзных стран, что мнение Распутина послужит основанием для заключения сепаратного мира с Германией; постоянные публикации в прессе, компрометирующие не только царскую семью, но всю государственную систему. Но кроме этих, безусловно, очень серьезных поводов, существовала у Ф. Юсупова и личная причина для покушения, без которой он вряд ли стал на путь убийства. Да и безобразная сцена, когда Юсупов принялся бить резиновой палкой по лицу уже мертвого Распутина, не может быть понята без учета потаенных отношений между ними.
* * *
Феликс Юсупов приглашает принять участие в покушении крайне правого депутата Государственной Думы Владимира Пуришкевича и великого князя Дмитрия Павловича, который, подобно другим членам династии, люто ненавидел Распутина. Они оба принимают предложение Юсупова. «Великий князь сразу согласился и сказал, что уничтожение Распутина будет последней и самой действенной попыткой спасти погибающую Россию», - писал Юсупов в мемуарах.
С Феликсом Юсуповым, который был на пять лет старше, Дмитрия Павловича связывало многое: схожесть вкусов, воспитание, любовь к лошадям и Оскару Уайльду. Почти каждый вечер они «брали мотор» и неслись по петроградским улицам, чтобы весело провести время в ресторанах или у цыган. Ночь пролетала незаметно, на обратном пути во дворец Дмитрий иногда дремал на плече Юсупова. Дружба между молодыми людьми принимает откровенно интимный характер. Кончилось дело тем, что царь был вынужден вмешаться в отношения друзей и запретил Дмитрию Павловичу встречаться со скандалистом Феликсом. В царской семье Дмитрий был один из немногих родственников, к которому Николай и Александра относились с симпатией и даже всерьез рассматривали его как кандидата в женихи для великой княжны Ольги. Но известие о странных отношениях Дмитрия и Юсупова перечеркнуло эти планы - Николай II и Александра негативно относились к нетрадиционным формам любовных отношений. Однако с началом мировой войны императору стало не до забав молодых повес, и друзья вновь стали встречаться.
* * *
Распутин часто говорил, что он погибнет насильственной смертью. События драматической ночи 16 декабря 1916 года, когда был убит Распутин, известны в основном со слов участников покушения, которые в силу самых разных обстоятельств не были заинтересованных в объективном изложении фактов. Об особенностях воспоминаний Феликса Юсупова уже было сказано, а мемуары В.М. Пуришкевича «Убийство Распутина» у многих историков вообще вызывают сомнения в подлинности. Великий князь Дмитрий Павлович всю последующую жизнь категорически отказывался говорить об убийстве Распутина. Два других участника покушения - доктор С.С. Лазаверт и поручик С.М. Сухотин также хранили молчание о событиях той ночи.
«Убийство было совершено по сценарию, предназначенному для людей с дурным вкусом», - заметил Лев Троцкий - человек, для которого убийство сделалось профессией. Следователь В.Н. Середа, ведший дело об убийстве Распутина, был поражен: «Я много видел преступлений умных и глупых, но такого бестолкового поведения соучастников, как в этом деле, не видел за всю свою практику».
* * *
События, непосредственно предшествовавших убийству, исследованы достаточно полно. Учитывая характер отношений, установившихся между молодым аристократом Юсуповым и Распутиным, заманить старца в ловушку не составляло труда. Приманкой должна была послужить красавица княгиня, с которой Феликс давно обещал познакомить Распутина. Юсупов сам заехал за Распутиным в его квартиру на Гороховой улице. Тот приготовился к встрече с женой князя Ириной: принарядился, тщательно расчесал бороду. Автомобиль, за рулем которого сидел Лазаверт, быстро довез их до юсуповского особняка на набережной Мойки.
Спустившись в подвальное помещение дворца, хозяин и гость сели за специально накрытый стол. По словам Юсупова, в некоторые пирожные доктор Лазаверт подсыпал цианистого калия в таком количестве, что его было достаточно для убийства нескольких человек.
Князь заметно нервничал. Распутин, напротив, был спокоен, выпил стакан чая и поинтересовался, когда же выйдет хозяйка дома. Феликс объяснил, что у Ирины гости, и предложил выпить вина. Заметив, что Распутин слегка опьянел, Юсупов уговорил его съесть отравленное пирожное. Однако никаких симптомов отравления не последовало, старец с нетерпением ожидал прихода Ирины и прислушивался к шуму наверху, где в комнате находились остальные заговорщики. Видя, что яд не действует, Юсупов, сославшись, что идет за женой, в панике бросился наверх к ожидавшим его заговорщикам.
Решено было уговорить Распутина выпить еще отравленного вина, а если яд не подействует, застрелить его. Было уже три часа утра. У доктора Лазаверта не выдержали нервы, и он упал в обморок; Дмитрий Павлович предложил отказаться от плана и отпустить Распутина, но Феликс заявил, что не намерен отпускать его живым.
«Я взял револьвер Дмитрия и вернулся в подвал, - писал Феликс Юсупов. - Распутин сидел на том же месте, где я его оставил. Его голова совсем упала, и он с трудом дышал.
Я тихонько подошел к нему и сел рядом. Он не обратил на меня внимания. После нескольких минут страшной тишины он медленно поднял голову и посмотрел на меня невидящими глазами.
- Вы плохо себя чувствуете? - спросил я.
- Да, голова тяжелая и жжет в желудке. Налей мне еще стаканчик, мне станет лучше.
Я налил ему мадеры, которую он выпил залпом; он ожил и повеселел. Я видел, что он пришел в себя и рассуждает совсем нормально. Вдруг он предложил ехать с ним к цыганам. Я отказался под предлогом позднего времени.
Повернув голову и увидев хрустальное распятие, я встал и подошел к нему.
- Почему ты так долго рассматриваешь крест? - спросил Распутин.
- Он мне очень нравится, - ответил я, - он очень красив.
Распутин стоял передо мной неподвижно, с опущенной головой и глазами, устремленными на распятие. Я медленно поднял револьвер.
« Куда целить? - думал я. - В висок или в сердце?»
Меня охватила дрожь, рука ослабела. Я прицелился в сердце и нажал курок. Распутин издал дикий вопль и рухнул на медвежью шкуру».
Услышав выстрел, остальные заговорщики ринулись в подвал. Доктор заявил, что Распутин мертв. Поручик Сухотин поверх военной шинели надел распутинскую шубу и вышел вместе с Лазавертом и Дмитрием Павловичем из парадного подъезда. Затем в автомобиле они поехали по улице, чтобы имитировать отъезд Распутина из дворца.
Юсупов с Пуришкевичем курили сигары, потом князь пошел в комнату, где лежал Распутин, чтобы еще раз удостовериться в его смерти. Григорий оставался на прежнем месте. «Я уже собирался уходить, когда мое внимание привлекла почти неуловимая дрожь его левого века, - вспоминал Юсупов. - Я склонился над ним и внимательно осмотрел; легкая дрожь пробежала по его лицу...
Потом случилось невероятное. Внезапным и сильным движением Распутин вскочил на ноги с пеной у рта. Дикий вопль раздался под сводами, его руки конвульсивно хватали воздух. Он бросился на меня, пытался схватить меня за горло, его пальцы, как клещи, впились в мои плечи. Глаза его вылезали из орбит, изо рта текла кровь. Низким и хриплым голосом он все время звал меня по имени. Нельзя передать охвативший меня ужас. Я старался освободиться из его объятий, но был как в тисках. Между нами началась кошмарная борьба...
В этом дьяволе, умирающем от яда, от пули в сердце, возвращенном, казалось, к жизни силами зла и отказавшимся умереть, было что-то ужасное и чудовищное.
Я еще лучше понял, что такое был Распутин. Это воплощение самого Сатаны держало меня в когтях, с тем чтобы никогда не выпустить».
Юсупову наконец удалось вырваться, и он бросился по ступеням наверх. Вид его был ужасен. «На нем буквально не было лица, - читаем мы в записках Пуришкевича, - прекрасные большие голубые глаза его еще увеличились и были навыкате; он в полусознательном состоянии, кинулся к входной двери на главный коридор и пробежал на половину своих родителей...»
Раненый Распутин в это время обнаружил потайную дверь и, хромая, побежал по внутреннему двору к воротам.
На бегу он кричал: «Феликс, Феликс, все скажу царице!»
Пуришкевич выскочил за ним и два раза выстрелил из револьвера в бегущего Распутина. «Стрелок более чем приличный, практиковавшийся в тире на Семеновском плацу беспрестанно и попадавший в небольшие мишени, я оказался сегодня не способным уложить человека в 20 шагах», - сокрушался депутат Госдумы. Только после третьего выстрела он попал Распутину в спину.
«Он остановился, тогда я, уже тщательно прицелившись, стоя на том же месте, дал четвертый выстрел, попавший ему, кажется, в голову, ибо он снопом упал ничком в снег и задергал головой. Я подбежал к нему и изо всей силы ударил его ногою в висок. Он лежал с далеко вытянутыми вперед руками, скребя снег и как будто желая ползти вперед на брюхе; но продвигаться он уже не мог и только лязгал и скрежетал зубами. Я был уверен, что сейчас его песня действительно спета и что больше ему не встать».
Конечно, можно по-разному относиться к личности Распутина... Есть люди, которые до сих пор почитают старца святым чудотворцем и бьются за его церковную канонизацию; другие, подобно Юсупову и Пуришкевичу, убеждены, что он - порождение темных сил, погубивших Россию. Но обстоятельства гибели Григория Распутина в описании его убийц, со смакованием кровавых подробностей преступления, у любого нормального человека могут вызвать лишь ужас и отвращение. Даже О. В. Палей – мачеха великого князя Дмитрия Павловича была вынуждена признать: «Вообще-то, подобного зверства не объяснить, тем более что в России гость – священная корова. Но в данном случае есть объяснение: средства оправдывала высокая цель – спасти государя даже вопреки его воле».
Тело убитого вновь отнесли в подвал особняка. Внезапно Юсупов схватил резиновую палку и принялся бить ею по лицу мертвого Распутина. Периодически впадавшего в транс Юсупова неудержимо рвало. Безумство продолжалось до тех пор, пока изнеженный Феликс окончательно не выбился из сил.
Вскоре в парадную дверь позвонил городовой, услышавший выстрелы. Его провели на второй этаж в кабинет князя, где сидели Пуришкевич и смертельно бледный Юсупов. Пуришкевич, не мудрствуя лукаво, сразу заявил полицейскому, что он убил злейшего врага царя и Отечества - Гришку Распутина. «А ты, если любишь царя и Отечество, будешь молчать», - добавил Пуришкевич. Ошеломленный городовой с изумлением посмотрел на него. «Вы правильно сделали, но ежели присягу потребуют, скажу. Лгать – грех», - ответил полицейский.
В половине шестого утра к дворцу подъехала машина с великим князем, доктором и Сухотиным. Обезображенное тело Распутина закутали в портьеру, привязали гири и вывезли из дворца, чтобы бросить в прорубь.
* * *
Уже на следующий день весть об убийстве Распутина взбудоражила весь город. Атмосфера напоминала ту, что была на утро после убийства Павла I в Михайловском замке в 1801 году, когда незнакомые люди поздравляли друг друга с убийством, как со светлым праздником.
Александра узнала об исчезновении Распутина утром. Об этом рассказала Вырубова, окончательно потерявшая голову от страха за своего кумира. Рыдая фрейлина поведала, что Распутин поздно вечером отправился в гости к Юсупову, но так и не вернулся домой. Вскоре во дворец позвонил Протопопов и сообщил, что ночью в княжеском дворце слышалась стрельба, а какой-то пьяный господин хвастливо заявил прибывшим полицейским, что расправился с Распутиным. После этого последовали звонки Феликса Юсупова и Дмитрия Павловича. Оба умоляли об аудиенции, в которой им было отказано. Вечером пришло письмо от Юсупова, он, клянясь честью рода, убеждал императрицу, что слух о посещении Распутиным его дома не имеет никаких оснований. Приходится только удивляться, как не высоко Ф. Юсупов ставил княжескую честь, идя на столь откровенную ложь. Не честнее было бы взять на себя всю ответственность за содеянное и отвести подозрения от Дмитрия Павловича и других участников покушения. Письмо Юсупова к императрице дало повод для горькой реплики одному русскому офицеру: «Нет ничего удивительного, что Россия, дожившая до таких князей и до таких понятий о княжеском слове, дожила и до Троцкого с Лениным с циничным отрицанием старых договоров и обязательств. Бедный государь. Несчастная Россия»…
Для любого, даже самого недалекого человека, становилось очевидным, что с Распутиным случилась большая беда. Александра Федоровна была не глупа - она поняла, что ее Друга больше нет. В Ставку, где находился Николай, полетели телеграммы: «Не можешь ли немедленно прислать Воейкова? Нужно его содействие, так как наш Друг исчез с прошлой ночи. Мы еще надеемся на Божье милосердие. Замешаны Феликс и Дмитрий»; «Все еще ничего не нашли. Розыски продолжаются. Есть опасения, что эти два мальчика затевают еще нечто ужасное. Не теряю пока надежды...»
Спустя два дня после убийства тело Распутина было обнаружено подо льдом близ Крестовского острова в Петрограде. Распутин был в шубе, застегнутой на два крючка, и в своей знаменитой малиновой рубахе с вышивкой. Правая рука старца застыла, словно в крестном знамении.
Николай срочно вернулся из Ставки, чтобы на месте разобраться в происшедшем. «Никогда не забуду, что я почувствовал при виде императрицы, - вспоминал Пьер Жильяр. - Ее взволнованное лицо помимо воли обнаруживало всю глубину ее страдания. Горе было огромно. У нее разбили веру, убили того, кто один, по ее мнению, мог спасти цесаревича. Его нет, и всякие бедствия, всякие катастрофы возможны теперь. И началось ожидание, мучительное ожидание несчастья, которого не избежать!»
Наверху, в одной из скромных спален, на диване сидели четыре великих княжны. Во дворце было холодно, и они сидели, тесно прижавшись друг к другу. Но их знобило не столько от холода, сколько от ужаса и страха, вызванного убийством Распутина, предчувствия тех страшных бед, которые выпадут на долю отца и матери, их самих...
* * *
20 декабря 1916 года в покойницкой Чесменской кладбищенской церкви профессор Военно-медицинской академии Д.П.Косоротов произвел вскрытие тела. Протокол вскрытия представляет любопытный исторический документ, заслуживающий того, чтобы читатель ознакомился с ним.
«На середине лба, на уровне лобных бугров, имеется круглое отверстие, проникающее не только через кожу, но и через кость в полость черепа. Вся правая часть головы раздроблена и сплющена. В углу правого глаза кожа надорвана. Правая ушная раковина размозжена и разорвана на множество маленьких клочков. Сзади справа на волосяной части головы сквозной щелевидный разрез кожи.
В области живота и спины два круглых отверстия. Внутренним осмотром установлено, что вещество мозга издает спиртной запах. В желудке двадцать столовых ложек кофейного цвета жидкости, издающей спиртной запах. При вскрытии найдены весьма многочисленные повреждения, из которых многие были причинены уже после смерти.
Смерть последовала от обильного кровотечения вследствие огнестрельной раны в живот. Выстрел произведен, по моему заключению, почти в упор, примерно с расстояния около двадцати сантиметров, слева направо, через желудок и печень с раздроблением последней в правой половине.
На трупе имелась также огнестрельная рана в спину, в область позвоночника, с раздроблением правой почки, и еще раз в упор, в лоб, когда пуля прошла в мозг (вероятно, уже умирающему или умершему). Легкие не вздуты, и в дыхательных путях не было ни воды, ни пенистой жидкости. В воду Распутин был брошен уже мертвым».
Протокол вскрытия развенчивает сразу два мифа, широко использующихся в популярной литературе об убийстве Распутина. Во-первых, смерть последовала от огнестрельного ранения в живот, а не от утопления. Во-вторых, судебный эксперт не обнаружил следов яда - цианистого калия, - которого, по словам Юсупова, Распутин успел принять не менее семи смертельных доз. Вероятно, версия о яде была придумана для того, чтобы лишний раз пощекотать нервы обывателей рассказом о колдовских чарах Распутина. Уже убив свою жертву, убийца изуродовал лицо Распутина резиновой палкой, а кто-то из присутствовавших произвел контрольный выстрел в голову.
Профессор Косоротов рассказывал о вскрытии, запомнившемся ему на всю жизнь: «Мне часто приходилось производить трудные и неприятные вскрытия. Я - человек с крепкими нервами и, что называется, видывал виды. Но редко мне приходилось переживать такие неприятные минуты, как в ту жуткую ночь. Труп производил на меня неприятное впечатление. Это козлиное выражение лица, эта громадная рана на голове были тяжелы даже для моего испытанного глаза... По моему мнению, Гр. Распутин был убит выстрелом из револьвера. Одна пуля была извлечена; другие же выстрелы были сделаны на близком расстоянии, и пули прошли навылет, так что нельзя дать заключения о том, сколько человек стреляло.
Мы пили чай после вскрытия, чтобы немного отдохнуть от этого тяжелого зрелища, и я ясно помню недоуменные взгляды, которые бросали друг на друга представители следственной власти. Гр. Распутин был крепкого сложения: ему было 50 лет, и я припоминаю, как мы в разговоре между собой, делясь впечатлениями, говорили, что он прожил бы еще столько же. Несомненно, что Распутин был убит в пьяном виде: от трупа несло коньяком. Мозги его были нормальной величины и не носили следов каких-либо патологических изменений».
Прокурор петроградской судебной палаты С.В. Завадский, занимавшийся делом об убийстве Распутина, основываясь на результатах экспертизы, дает такую картину преступления: «Если эксперты правы, тогда приходится думать, что убийство произошло так: первый выстрел был произведен в Распутина спереди, когда он стоял в кабинете князя Юсупова; раненый Распутин повернулся и выбежал во двор через боковую дверь, вслед ему был дан второй выстрел, ранивший его сзади. Распутин имел, однако, достаточно силы, чтобы добежать до решетки, но там, по-видимому, упал, и тогда кто-то подошел к нему и покончил с ним выстрелом в затылок...»
Тайная церемония похорон состоялась ранним утром 21 декабря. Ночью солдаты под командой полковника Мальцева вырыли могилу в Царскосельском Александровском парке. Панихида началась в девять утра. Стоял сильнейший мороз с пронзительным ветром. Когда гроб уже опустили в могилу, к ней подошли Николай, Александра и две старшие дочери. Панихида продолжалась не более пятнадцати минут. Николай поклонился и молча пошел к ожидавшему автомобилю.
Миновало чуть более двух месяцев. 9 марта 1917 года по заснеженному парку медленно тянулась цепочка солдат. Они долго долбили замерзшую землю, пока, наконец, не выкопали металлический гроб. С огромным трудом его погрузили на грузовик и перевезли в ратушу Царского Села. Здесь гроб вскрыли. Собравшиеся представители новых властей, газетчики, просто любопытствующие рассматривали покойника, лежащего в гробу.
По решению Временного правительства останки старца должны были перезахоронить на одном из питерских кладбищ. Кому пришла в голову нелепая мысль эксгумировать тело несчастного мужика, чтобы вновь закопать его в другом месте, сказать невозможно.
Через два дня, а точнее через две ночи, гроб на машине вновь повезли куда-то во тьму. По дороге машина заглохла и, чтобы не копать могилу, решили сжечь тело. Натаскали дров, веток, полили бензином и подожгли. Как писал «Петербургский листок», «При свете луны и отблеске костра показалось завернутое в кисею тело Распутина. Труп был набальзамирован, на лице видны следы румян. Руки сложены крестообразно. Пламя быстро охватило труп, но горение продолжалось около двух часов. Скелет не поддавался уничтожению, и останки его было решено бросить в воду».
* * *
Вычислить преступников не составляло никакого труда. Уже на следующий вечер после убийства Распутина по приказу императрицы, великий князь Дмитрий Павлович и Юсупов были посажены под домашний арест, хотя все члены царской фамилии пользовались личной неприкосновенностью и не могли быть арестованы иначе как по воле императора. О других участниках покушения никто ничего не знал: Пуришкевич спокойно уехал с госпиталем на фронт, а поручик Сухотин и доктор Лазаверт ушли в тень.
3 января 1917 года генерал Максимович передал подозреваемым царский приказ: великий князь Дмитрий Павлович отправлялся на турецкий фронт в Персию, а Феликс Юсупов высылался в именье Ракитное. Там, по словам Юсупова, «жизнь была однообразна. Главное развлечение - сани. Мороз и солнце, дни стояли чудесные; катались мы в открытых санях и на морозе тридцатиградусном не мерзли. По вечерам - чтение вслух».
Императорская фамилия была возмущена жестокостью царя, столь «строго» наказавшего Дмитрия и Феликса. Это возмущение вылилось в историческое письмо, которое родственники направили царю.
«Ваше Императорское Величество,
Мы все, чьи подписи Вы прочтете в конце этого письма, горячо и усиленно просим Вас смягчить Ваше суровое решение относительно судьбы великого князя Дмитрия Павловича. Мы знаем, что он болен физически и глубоко потрясен, угнетен нравственно. Вы, бывший его опекун и верховный попечитель, знаете, какой горячей любовью было всегда полно его сердце к Вам, государь, и к нашей Родине. Мы умоляем Ваше Императорское Величество, ввиду молодости и действительно слабого здоровья великого князя Дмитрия Павловича, разрешить ему пребывание в Усове или Ильинском.
Вашему Императорскому Величеству должно быть известно, в каких тяжелых условиях находятся наши войска в Персии, ввиду отсутствия жилищ, эпидемий и других бичей человечества; пребывание там для великого князя Дмитрия Павловича будет равносильно его полной гибели, и в сердце Вашего Императорского Величества, верно, проснется жалость к юноше, которого Вы любили, который с детства имел счастье быть часто и много возле Вас, и для которого Вы были как отец.
Да внушит Господь Бог Вашему Императорскому Величеству переменить свое решение и положить гнев на милость...»
На этом слезливом коллективном прошении Николай Александрович поставил едва ли не самую достойную и высокую резолюцию за все время своего царствования. Вот ее текст дословно: «Никому не дано права заниматься убийством; знаю, что совесть многим не дает покоя, т.к. не один Дмитрий Павлович в этом замешан. Удивляюсь вашему обращению ко мне.
Николай»
Великий князь Дмитрий Павлович, благодаря ссылке в Персию, спокойно переживет лихолетье революции, будет жить то во Франции, то в Америке, женится на дочери американского миллионера и тихо угаснет от туберкулеза в 1942 году.
До отречения же императора Николая II оставалось немногим более двух месяцев...
«КРУГОМ ИЗМЕНА, И ТРУСОСТЬ, И ОБМАН!»
Резидент английской разведки Хор, приложивший не мало усилий для организации покушения, мог быть доволен: Распутин был ликвидирован. При этом ни сам Хор, ни кто-либо из чинов английской дипломатической миссии напрямую не был запятнан участием в убийстве царского фаворита. Россия оставалась союзником Британии, а в политической жизни Петрограда все больший вес приобретали силы, к которым англичане испытывали вполне очевидные симпатии. При любом раскладе политических карт – оставался ли на престоле Николай II, переходил ли престол кому-либо из великих князей или на смену монархии в России приходила республика – Лондон мог не волноваться. В депеше в Лондон Хор даже указывал возможную дату государственного переворота – 12 января 1917 года. По сообщению резидента, в этот день «Дума и армия могут провозгласить Временное правительство. Я не думаю, чтобы это случилось, хотя эта возможность гораздо ближе, чем это кажется. Второе – император может уступить, как он уступил в 1906 году, когда была учреждена Дума. В третьих, дела могут и дальше кое-как плестись. Вторая и третья альтернатива мне кажутся наиболее вероятными. Особенно последняя…» Однако 12 января прошло спокойно, пока дела «кое-как плелись». Но бомба уже была заложена под фундамент российской государственности. Оставалось считать мгновения, когда грянет взрыв.
* * *
Февраль 1917 года в Петрограде выдался вьюжным. Снежные заносы привели к перебоям движения поездов. И хотя десятки железнодорожных составов, застрявшие на подъездах к столице, были полны муки и зерна, по городу поползли панические слухи, что Питеру грозит голод. Перед лавками и магазинами выстраивались длинные очереди; люди сметали с полок все, что было. Частные дома и квартиры стали напоминать провиантские склады - обыватели запасались продуктами. И очень скоро в городе стал очевиден дефицит продаваемых продуктов, цены на основные продукты питания подскочили в пять-семь раз.
В то же время, стоит обратить внимание на тот факт, что ни о какой карточной системе в России на третьем году тяжелой войны речи не шло - запасов хлеба, мяса должно было хватить надолго, а Сибирь, где несколько лет подряд отмечались удивительные урожаи, была просто забита зерном. Гораздо хуже обстояло дело с продовольствием у союзников и совсем плачевно в Германии и Австро-Венгрии. Но целенаправленная «пораженческая» агитация большевиков, отрабатывавших деньги немецкой разведки, сеяла среди населения зерна неуверенности, недовольства, анархии. Лидеры большевиков тонко рассчитали тактическую игру, наметив для удара наиболее слабые места противника. Они прекрасно понимали, что простые обыватели устали от войны, от тяжких мыслей о своих близких, сражавшихся на фронте. Устали и солдаты, впервые в истории человечества, испытавшие «прелести» окопной войны, уже отравленные газами, видевшие гусеницы танка, наваливающегося на траншею.
В Питере в начале 1917 года сконцентрировалась огромная масса людей в серых шинелях - новобранцев и запасников, призванных в армию и со страхом ожидавших отправления на передовую. Единственно, что до поры до времени еще удерживало огромную необстрелянную массу людей в повиновении, была воинская дисциплина и уверенность, что «своя пуля быстрее найдет, чем немецкая». Именно среди солдат запасных полков большевистские агитаторы пользовались наибольшим успехом. Не громкие лозунги об объединении пролетариев всех стран привлекали к ним солдат, в большинстве своем – вчерашних крестьян, а обещания скорого мира, возвращения по домам, скорого раздела помещичьей земли… Сильнее запальчивых речей эсеров и земгусаров действовали тихие слова о предательстве в верхах, царице-немке, спутавшейся с Распутиным.
Кадровое офицерство с начала войны понесло невосполнимые потери. Пришедшие на смену потомственным военным - приверженцам монархических идей - прапорщики военного времени представляли, по большей части, довоенную интеллигенцию и студенчество, которые исповедовали антиправительственные взгляды, усвоенные со времен Чернышевского и «хождения в народ». О воинской службе, традициях, понятиях офицерской чести и долга новоиспеченные прапорщики имели самое смутное понятие. Многие из них в мирное время ходили на революционные митинги и взахлеб читали запрещенную большевистскую литературу. С каждым днем дисциплина в полках, готовившихся к отправке на фронт, падала, участились случаи прямого неповиновения и дезертирства.
Однако петроградский градоначальник генерал-майор А.П. Балк и командующий войсками столичного округа генерал-лейтенант С.С. Хабалов были вполне довольны собой, службой и обстановкой в столице. Министр внутренних дел А.Д. Протопопов не разделял их спокойствия: сведения, поступающие от агентуры, свидетельствовали, что волнение среди нижних чинов запасных полков приближается к критической точке, когда ситуация может выйти из-под контроля. Десятитысячный гарнизон и полиция в такой ситуации были бы бессильны. Во время доклада Николаю II министр просил прислать с фронта в столицу несколько полков гвардейской кавалерии, чтобы заменить деморализованные запасные части. Царь отвечал, что подобный шаг вероятно понадобится в будущем, но пока следует повременить.
10 февраля председатель Государственной Думы М.В. Родзянко прибыл на аудиенцию к императору. После долгого доклада Родзянко заявил, что считает свой доклад последним.
- Почему? - поинтересовался Николай.
- Потому, что Дума будет распущена, а направление, по которому идет правительство, не предвещает ничего доброго, - ответил Родзянко. - Еще есть время и возможность все повернуть... Но этого, по-видимому, не будет. Вы, Ваше Величество, со мной не согласны, и все останется по-старому. Результатом этого, по-моему, будет революция и такая анархия, которую никто не удержит.
Николай молча отвернулся и ничего не ответил.
Не только М.В. Родзянко, но и ближайшие родственники императора испытывали страх перед надвигавшейся опасностью. Великий князь Михаил Александрович в ноябре 1916 года пишет письмо, каждая строка которого полна горечи и мрачных предчувствий: «Дорогой Ники. Год тому назад, по поводу одного разговора о нашем внутреннем положении, ты разрешил мне высказывать тебе откровенно мои мысли, когда я найду это необходимым. Такая минута настала теперь... Я глубоко встревожен и взволнован всем тем, что происходит вокруг нас. Перемена в настроении самых благонамеренных людей поразительна: решительно со всех сторон я замечаю образ мыслей, внушающий мне самые серьезные опасения не только за тебя и судьбу нашей семьи, но даже за целостность государственного строя. Всеобщая ненависть к некоторым людям, будто бы стоящим близко к тебе, а также входящим в состав теперешнего правительства, объединила, к моему изумлению, правых и левых с умеренными, это требование перемены уже открыто высказывается при всяком случае... Я пришел к убеждению, что мы стоим на вулкане и что малейшая искра, малейший ошибочный шаг мог бы вызвать катастрофу для тебя, для всех нас и для России...»
Великий князь Александр Михайлович, Сандро - когда-то любимый друг молодости Ники и Александры, решился посетить их в Царском Селе, чтобы еще раз попытаться объяснить всю серьезность положения: «Я начал с того, что, показав на иконы, сказал, что буду говорить с Аликс как на духу. Я кратко обрисовал общее политическое положение, подчеркивая тот факт, что революционная пропаганда проникла в гущу населения, и что все клеветы и сплетни принимались им за правду.
Она резко перебила меня:
- Это неправда! Народ по-прежнему предан царю. Только предатели в Думе и в петроградском обществе - мои и его враги.
Я согласился, что она отчасти права.
- Нет ничего опаснее полуправды, Аликс, - сказал я, глядя ей прямо в лицо. - Нация верна царю, но нация негодует по поводу того влияния, которым пользовался Распутин. Никто лучше меня не знает, как вы любите Ники, но все же я должен признать, что ваше вмешательство в дела управления приносит престижу Ники и народному представлению о самодержце вред. В течение двадцати четырех лет, Аликс, я был вашим верным другом. Я и теперь ваш верный друг, но, на правах такового, я хочу, чтобы вы поняли, что все классы населения России настроены к вашей политике враждебно. У вас чудная семья. Почему же вам не сосредоточить ваши заботы на том, что даст вашей душе мир и гармонию? Предоставьте вашему супругу государственные дела!
Она вспыхнула и взглянула на Ники. Он промолчал и продолжал курить...
- Не забывайте, Аликс, что я молчал тридцать месяцев, - кричал я в страшном гневе. - Я не проронил в течение тридцати месяцев ни слова о том, что творилось в составе нашего правительства, или, вернее говоря, вашего правительства. Я вижу, что вы готовы погибнуть вместе с вашим мужем, но не забывайте о нас! Разве все мы должны страдать за ваше слепое безрассудство? Вы не имеете права увлекать за собою ваших родственников в пропасть.
- Я отказываюсь продолжать этот спор, - холодно сказала она. - Вы преувеличиваете опасность. Когда вы будете менее возбуждены, вы сознаете, что я была права.
Я встал, поцеловал ее руку, причем в ответ не получил обычного поцелуя, и вышел. Больше я никогда не видел Аликс».
В письме к брату Николаю Михайловичу Сандро дополняет обстоятельства разговора характерными деталями: «... Говорил я долго, полтора часа, затронул положительно все вопросы, на все встречал ее возражения, не выдерживающие ни малейшей критики; она находится в полнейшем и неизлечимом заблуждении, главные ее аргументы были, что надо всех привести в порядок, всех поставить на свое место, что все суются не в свое дело, что надо терпение, дать настоящему правительству время и все в этом роде.
Я ей доказывал, что терпения у нас масса, что правительство не пользуется доверием и состоящее из лиц, не идущих навстречу нуждам и желаниям народным, не может ничего сделать, что настроение увеличивается, что недовольство растет, что нельзя править и рассчитывать на одну полицию и т.п. Ничего не помогало... На ее лице все время было выражение сожаления и уверенности в моем заблуждении...
Обстановка спальни, три стены, полные образов от потолка до полу, лампадки, молельня, какое-то капище со всеми атрибутами православия при полном отсутствии души; ни разу за все время разговора не было на ее лице приятного выражения, которое иногда у нее бывает: все время плотно сжатые губы и такое, так сказать, злое выражение лица...
Резюме: ждать добра из Царского нельзя, и вопрос стоит так: или сидеть, сложа руки и ждать гибели и позора России, или спасать Россию, приняв героические меры. Положение безвыходное, такое, в котором Россия никогда не находилась, и вот люди, любящие Россию, стоят на перепутье и думают, как поступить, первый раз в жизни приходится думать, как далеко связывает данная присяга. В общем, это какой-то кошмар, выхода из которого не вижу...»
Александр Михайлович сейчас видел в царице лишь психически нездорового человека, истеричку, наделенную неограниченной властью, которую необходимо как можно скорее изолировать от общества, выслать в Ливадию, монастырь - куда угодно, только подальше от столицы. «Она все настаивала, что народ им предан, и что она имеет много этому доказательств, причем откинулась на подушку и закатила глаза», - комментирует великий князь поведение царицы во время тяжелого разговора.
Но Александра Федоровна не просто не хотела воспринимать логичные доводы старого доброго друга Сандро. Отныне в нем - тесте Феликса Юсупова она видела только человека, знавшего о готовящемся убийстве Распутина и не предотвратившего преступления. Он стал врагом, его слова были, по ее глубокому убеждению, лживы и опасны.
Ее интуиция - чувство волчицы, почти уже загнанной в клетку, заставляла ее с опаской смотреть на людей, подходящих ближе с куском мяса, но прячущих за спиной пистолет. Теперь она уже никому не верила. Ни льстивым речам министров, ни великим князьям, в любую минуту готовым предать. Она хорошо помнила мелодраматический жест Николая Николаевича, доставшего револьвер и грозившего застрелиться, если ее Ники не подпишет манифест 17 октября 1905 года. Она знала, что брат Сандро - историк, великий князь Николай Михайлович, получил в обществе прозвище «принц Эгалите», в честь принца Луи-Филиппа-Жозефа Орлеанского, примкнувшего к французской революции и голосовавшего за казнь короля, своего близкого родственника. Александра Федоровна не могла понять, как великий князь, внук Николая I, может носиться с идеей открытия памятника декабристам, собиравшимся убить всю императорскую семью. Она прекрасно помнила лживые слова Дмитрия Павловича, бесстыдно утверждавшего на следующий день после убийства Распутина, что он ничего не знает о судьбе ее Друга.
Николай не вмешивался в разговор жены с Александром Михайловичем, он молча курил, поправляя полы черкески. Он давно все определил для себя и считал, что пылкие слова Сандро ничего не могут изменить. В очередной раз он примерял к себе слова Иова «Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня, и чего я боялся, то и пришло ко мне»...
* * *
Николай упрямо отказывался верить в возможность серьезных волнений в столице. Он собирался в Ставку, рассчитывая провести там несколько дней. Александра попыталась отговорить мужа от поездки, но Николай убедил ее не волноваться, обещав вернуться через два-три дня. В два часа дня в среду 22 февраля 1917 года императорский поезд дал гудок и, набирая ход, двинулся в Могилев.
Император еще не успел доехать до Ставки, как в четверг утром начались массовые беспорядки в Питере. В воспоминаниях великий князь Кирилл Владимирович описывает ситуацию в городе: «Трудно было избавиться от ощущения, что все здание истощенной империи угрожающе покачнулось и крах неминуем. Если бы в то время были приняты энергичные меры, чтобы предупредить назревающую бурю, то все еще можно было спасти. Но ничего не предпринималось, все, как будто намеренно, было оставлено на волю случая.
Во второй половине февраля толпа вышла из-под контроля, и начались массовые убийства полицейских. В казармах солдаты запаса арестовывали или даже избивали офицеров. На улицах происходили вооруженные стычки между враждующими преступными шайками. Хулиганы и бандиты стали хозяевами положения».
Подстрекаемые большевиками, забастовали сто тысяч рабочих крупнейших питерских заводов. На улицах появились красные флаги, лозунги, призывавшие к свержению самодержавия. Волнения, начавшиеся в предместьях, постепенно распространялись на центр города. К толпе все чаще присоединялись солдаты. Избивали жандармов и полицейских, чернь грабила магазины, била витрины и фонари. Первой жертвой мятежников стал пристав Крылов, попытавшийся вырвать красное знамя у демонстрантов. Он был убит выстрелом из револьвера. Это случилось в субботу 25 февраля. В воскресенье, около четырех часов дня, рота запасного батальона Павловского полка открыла огонь по войскам, разгонявшим демонстрацию. Войска вышли из повиновения и стали переходить на сторону восставших. Но вот признание А.Ф. Керенского - одного из лидеров оппозиции: «Как политик, тесно и непосредственно связанный с Думой – центром восстания в переломные дни с 27 февраля по 2 марта, - уверенно свидетельствую, что даже в полдень первого дня революции у нас фактически не было ни одного батальона, ни единого орудия. Окажись рядом рота пулеметчиков, по-настоящему преданная царю, она могла бы уничтожить всю Думу вместе с левыми и правыми. Единственная причина, по которой этого не случилось, заключалась в том, что в целой Российской империи не нашлось такой роты». Не в первый раз лукавил Керенский в мемуарах, написанных спустя десятилетия после февральской революции. Кто-кто, а он знал, что были в России миллионы людей, преданных императору, самодержавной власти, недовольных наступившей смутой, ненавидевших революцию и революционеров. Годы гражданской войны, миллионный исход русских в эмиграцию доказали эту очевидную истину. Но большинство тех, кто не хотел революции и мог бы силой остановить брожение в столице, в те трагические дни сражались на фронте, лечились в госпиталях или уже лежали в братских могилах. Их место заняли другие люди, исповедующие иные идеалы, молящиеся иным богам. Начиналась эпоха русской революции...
* * *
В Царском Селе пока было тихо. Александровский дворец казался замерзшим сказочным замком. Александра Федоровна в эти дни была чрезвычайно расстроена и огорчена: оказалось, что Ольга и Алексей заболели корью. Детей сильно лихорадило, иногда они метались в бреду. Вслед за ними заразились Татьяна и Анна Вырубова, теперь они лежали вместе в одной из комнат второго этажа.
Необходимо было сделать распоряжения сиделкам, поговорить с докторами, посидеть с больными детьми. Дел оказалось так много, что о беспорядках в столице императрице решительно некогда было и подумать. Она решила оставить неприятные дела на завтра, и по обыкновению, села писать письмо в Ставку. Слова из этого послания невольно наводят на мысль, что императрица пребывала в состоянии сонной заторможенности, не осозновала реалий дня. 25 февраля, когда уже весь Петроград был охвачен мятежом, Александра старательно выводит: «Драгоценное, любимое сокровище, 8 градусов и мягкий снег - поэтому я сплю очень хорошо, но мне недостает любимого больше, чем могу сказать. Очереди и забастовки в городе более провокационные, и я посылаю тебе письмо Калинина (А.Ф. Протопопова - авт.) ко мне - бумага эта немногого стоит, и ты, конечно, получишь более подробную от градоначальника.
Это “хулиганское” движение, юноши и девушки только для подстрекательства бегают с криками, что у них нет хлеба, а рабочие не дают другим работать. Было бы очень холодно, они, вероятно, остались бы дома. Но все это пройдет и успокоится, если только Дума будет вести себя прилично - печатают речи, хуже некуда». Императрица жестоко ошибалась: события, разворачивающиеся на петроградских улицах и площадях, были не хулиганскими выходками несмышленых мальчишек. Вскоре она и сама убедилась в своей ошибке.
Весь следующий день Александра чувствует себя одинокой и брошенной, с ней нет никого из близких: муж где-то далеко в Ставке, дети больны, даже «Корова» - Аня Вырубова, бредящая от температуры, не могла ее поддержать и утешить. Александра Федоровна решила вызвать в Царское Село Лили Ден, к которой всегда относилась с большой симпатией и дружбой. Как показали дальнейшее события, молодая женщина оказалась достойной доверия императрицы.
В десять утра в петроградской квартире Лили Ден раздался телефонный звонок. Еще сонная, она сняла трубку и услышала голос императрицы: «Полагаю, вы только что встали с постели, Лили, Послушайте, я хочу, чтобы вы приехали в Царское на поезде, который отправляется в десять сорок пять. Утро чудное. Я встречу вас на вокзале. Вы сможете повидать девочек и Аню, а в четыре часа вернетесь в Петроград...»
Александра Федоровна встретила Ден на платформе Царского Села. Первыми словами императрицы были: «Что происходит в Петрограде? Я слышала, что положение очень серьезное?»
Лили попыталась успокоить государыню. На обратном пути во дворец они встретили одного из офицеров Гвардейского экипажа, который также заверил, что никакой опасности не существует.
Но уже к вечеру стало очевидным, что положение в столице не контролируется. Сделав знак, чтобы девочки не тревожились, императрица отвела Ден в другую комнату.
- Лили, - произнесла она, тяжело дыша. - Дела из рук вон плохи... Литовский полк взбунтовался, солдаты убили своих офицеров и оставили казармы. Их примеру последовал Волынский полк. Не могу этого понять. Никогда не поверю, что возможна революция. Ведь еще только вчера все заявляли, что ее не должно быть! Крестьяне любят нас, они обожают Алексея. Я уверена, что беспорядки происходят лишь в Петрограде!
Императрица несколько раз безуспешно пыталась связаться с Николаем по телефону и посылала телеграммы в Ставку, но ответа не было. Александровский дворец оставался в полной изоляции, охраняемый лишь небольшим гвардейским подразделением.
В таком напряжении прошли еще одни сутки. «Вторник был очень тревожным днем, - писала Лили Ден. - Погода, под стать людям, словно взбесилась. Из темных туч сыпалась ледяная крупа, северный ветер наметал сугробы вокруг Александровского дворца, и без того утопавшего в снегу...
Пополудни Ее Величество вызвала меня к себе в лиловый будуар.
- Лили, - сказала она. - Говорят, что враждебно настроенная толпа человек в триста движется к дворцу. Мы не станем, мы не должны бояться. Все в руце Божией. Завтра определенно приедет его величество. Я знаю, когда он вернется, все встанет на свои места...
Неожиданно у государыни возникла мысль поговорить с солдатами. Я умоляла ее разрешить мне сопровождать ее на случай какой-нибудь предательской выходки. Но ее величество не позволила мне этого сделать.
- К чему это, Лили? - проговорила она укоризненно. - Все это наши друзья!
Вместе с ее величеством к защитникам дворца вышли великие княжны Мария и Анастасия. Я наблюдала за ними из окна. Совсем стемнело, и огромный двор был освещен прожекторами. Издалека доносился гул орудий. Стужа стояла нестерпимая. Оттуда, где я стояла, я видела ее величество, закутанную в меха. Она подходила к одному солдату за другим, совершенно не опасаясь за свою жизнь. Она была спокойна, величественна - поистине царица, супруга, достойная императора Всероссийского. Она не была той охваченной религиозной истерией, распутной маньячкой, какой ее изображают в дешевых романах. В этой драматической обстановке государыню охраняли лишь ее доброта и благожелательность. Когда на ее прекрасное бледное лицо упал свет, я вся затрепетала. Я знала о ее слабом сердце, хрупком здоровье и испугалась за нее. Только бы она не упала в обморок!
Вернулась во дворец государыня во взволнованном, приподнятом настроении. Она сияла, она верила в “народ”, и веру в ней поддерживали воспоминания о тех узах, которые некогда связывали ее с ним и которые, увы, были этим народом преданы забвению...»
В среду солдаты, охранявшие Александровский дворец, начали дезертировать, оставшиеся повязали на рукава белые повязки - условный знак, что они не будут стрелять по своим. Узнав об этом, Александра Федоровна сказала: «Все теперь в руках у Думы. Будем надеяться, что она зашевелится и каким-то образом исправит положение».
Мятежный джинн русской смуты уже вылетел из бутылки и остановить его было уже невозможно. В столице законная власть императора кончилась. В Думе сначала был создан Временный комитет, затем преобразованный во Временное правительство, в состав которого вошли давние и последовательные враги Николая II: П.Н. Милюков, А.И. Гучков, А.Ф. Керенский. Бывших министров царского правительства арестовывали и свозили в Таврический дворец.
Параллельно Временному правительству 1 марта возник Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, сразу ставший оплотом экстремистских партий крайне левого толка.
Никто не сомневался, что со старым режимом покончено навсегда. Журналисты, присяжные поверенные, студенты упивались воздухом свободы, которая пьянила самые трезвомыслящие головы. Уже 1 марта сразу у нескольких депутатов Думы появилась идея потребовать от царя отречения в пользу сына с регентством одного из великих князей, лояльных Временному правительству. Решено было, что к царю с требованием отречения в Ставку поедут думец В.В. Шульгин и член Государственного совета А.И. Гучков.
Великий князь Кирилл Владимирович не терял надежды исправить положение в столице. Он всячески подталкивает градоначальника Петрограда генерала А.П. Балка и начальника Петроградского военного округа генерала С.С. Хабалова к решительным действиям по наведению порядка. Поэт А. Блок, с восторгом приветствовавший революцию, писал: «Приехавший в градоначальство великий князь Кирилл Владимирович рекомендовал Беляеву принять энергичные меры, и, прежде всего, сменить Протопопова; выражал неудовольствие, что ему не сообщают о событиях, и спрашивал, что ему делать с Гвардейским экипажем, на что Хабалов доложил, что Гвардейский Экипаж ему не подчинен. Кирилл Владимирович прислал к вечеру две наиболее надежные роты учебной команды Гвардейского экипажа».
В ночь на 1 марта 1917 года великие князья Павел Александрович, Кирилл Владимирович и Михаил Александрович подписали «Манифест великих князей». В нем от имени государя в России вводился конституционный строй и объявлялся созыв Законодательного собрания. В частности, в Манифесте говорилось: «Осеняя себя крестным знамением, Мы предоставляем Государству Российскому конституционный строй и повелеваем продолжить прерванные указом нашим занятия Государственного совета и Государственной Думы и поручаем председателю Государственной Думы немедленно составить Временный кабинет, опирающийся на доверие страны, который в согласии с нами озаботиться созывом Законодательного собрания, необходимого для безотлагательного рассмотрения имеющего быть внесенным правительством проекта новых Основных Законов Российской Империи» .
Но этот документ, который еще неделю назад мог повернуть ход истории, уже был никому не нужен...
* * *
В понедельник 27 февраля Николай записывает в дневнике: «В Петрограде начались беспорядки несколько дней назад; к прискорбию, в них начали принимать участие и войска. Отвратительное чувство - быть так далеко и получать отрывочные и нехорошие известия! После обеда решил ехать в Царское Село поскорее, и в час ночи перебрался в поезд».
Во вторник, 28 февраля, в пять часов утра царский поезд тронулся из Могилева в Петроград.
В два часа ночи состав прибыл на станцию Малые Вишеры, находящуюся в двухстах верстах от столицы. Здесь выяснилось, что дальше двигаться нельзя: пути заняты восставшими, которые не пропускают царский поезд. Несколько часов было потеряно в спорах о дальнейшем маршруте следования. Наконец было решено двигаться на Псков, где находился штаб Северного фронта, которым командовал генерал Н. В. Рузский.
В восемь часов вечера поезд подошел к платформе Пскова. Император наскоро переговорил с губернатором и ждал генерал-адъютанта Н.В. Рузского. Тот шел по платформе старый, седой, весь какой-то согбенный, в генерал-адъютантской форме и резиновых галошах. Он вошел в свитский вагон, чтобы раздеться. К нему пристали с расспросами. Граф Фредерикс обратился к нему со словами: «Николай Владимирович, вы знаете, что его величество едет в Царское. Там находится императрица и вся семья, наследник болен корью, а в столице восстание. Когда стало известно, что прямо проехать нельзя, его величество приказал следовать в Псков к вам, и вы должны помочь государю наладить дела».
Генерал Д.Н. Дубенский, присутствовавший при этом, зафиксировал ответ Рузского: «Теперь надо сдаваться на милость победителя». Затем он направился в купе Николая II.
Разговор императора с Рузским затянулся до глубокой ночи. Эта беседа определила судьбу царской династии. Генерал осторожно предложил императору принять формулу конституционной монархии: государь царствует, а правительство управляет. На это Николай II отвечал, что для себя он ничего не желает, ни за что не держится, но считает не в праве передавать управление государством людям, которые «сегодня, будучи у власти, могут нанести величайший вред России, а завтра умоют руки, подав в отставку. Я ответственен перед Богом и Россией, и все, что случилось и случится, будут ли министры ответственны перед Думой или нет, - безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делают министры не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело, не моя ответственность».
После долгого, утомительного спора Рузскому удалось убедить царя, во имя блага России и своего сына, пойти на компромисс. Генералу Н.И. Иванову, который уже прибыл в Царское Село с отрядом георгиевских кавалеров для усмирения мятежа, было телеграфирован приказ не начинать боевые действия. Всем командующим фронтами были разосланы срочные депеши, в которых запрашивалось их мнение о возможном отречении государя в пользу цесаревича Алексея.
К полудню 2 марта стали приходить генеральские ответы. Все они - А. Брусилов, А. Эверт, великий князь Николай Николаевич, В. Сахаров - восприняли отречение императора так обыденно и спокойно, как будто речь шла об отставке их адъютантов. Нет сомнений, если бы в тот трагический день хотя два-три русских военачальника высказались в поддержку своего Верховного главнокомандующего, потребовали наведения порядка в бунтующей столице, Николай II не дал бы согласия на отречение.
Николай Николаевич телеграфировал: « Я, как верноподданный, считаю, по долгу присяги и по духу присяги, необходимым коленопреклонно молить Ваше Императорское Величество спасти Россию и вашего наследника, зная чувство любви вашей к России и к нему.
Осенив себя крестным знаменьем, передайте ему ваше наследие. Другого выхода нет. Как никогда в жизни, с особо горячей молитвой молю Бога подкрепить и направить вас…» Наконец Николаша дождался минуты, когда смог отомстить Ники за позор отставки, за унижения которые он терпел от Александры. Теперь у великого князя вновь появились надежды стать Верховным главнокомандующим.
После тягостного раздумья Николай II составил текст двух телеграмм, адресованных председателю Государственной Думы Родзянко и начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу Алексееву.
В телеграмме Родзянко говорилось: «Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения родной матушки России. Посему я готов отречься от престола в пользу моего сына с тем, чтобы он оставался при мне до совершеннолетия, при регентстве брата моего великого князя Михаила Александровича. Николай». В телеграмме Алексееву государь просил всех офицеров и солдат русской армии верно и нелицемерно служить наследнику.
Для официального подписания отречения ждали прибытия Гучкова и Шульгина, которые ожидались к семи вечера, но прибыли только около десяти.
После Рузского государь имел долгие разговоры с графом Фредериксом, дворцовым комендантом генералом В.Н. Воейковым и хирургом профессором С.П. Федоровым.
У Федорова Николай попросил откровенно ответить на вопрос, который, очевидно, беспокоил его много больше, чем судьба престола: что ждет Алексея в будущем? Профессор откровенно отвечал, что Алексей, хотя и может прожить долго, но «все же по науке он неизлечим». После паузы Николай тихо сказал: «Мне и императрица тоже говорила, что у них в семье та болезнь, которою страдает Алексей, считается неизлечимой... Я не могу при таких обстоятельствах оставить одного больного сына и расстаться с ним».
Затем разговор перешел на положение в России, после отречения императора.
- Я буду благодарить Бога, если Россия без меня будет счастлива, - сказал государь. - Я останусь около своего сына и вместе с императрицей займусь его воспитанием, устранясь от всякой политической жизни, но мне очень тяжело оставлять родину, Россию.
- Но Вашему Величеству никогда не разрешат жить в России, как бывшему императору, - убежденно возразил Федоров.
- Я это сознаю, но неужели могут думать, что я буду принимать какое-нибудь участие в политической жизни, после того, как оставлю трон. Надеюсь, вы, Сергей Петрович, этому верите.
Результатом беседы с профессором Федоровым стал новый вариант манифеста отречения Николая II, в котором он передавал права на престол не сыну, а своему брату - великому князю Михаилу Александровичу.
Текст этого исторического документа строг и предельно точен, но за его лапидарными строками до сих пор ощущается то душевное напряжение и страшная тоска, которую испытывал в те часы Николай II: «В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь героической нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны, во что бы то ни стало до победного конца.
Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России, почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственной Думой признали мы за благо отречься от престола Государства Российского и сложить с себя верховную власть.
Не желая расставаться с любимым сыном нашим, мы передаем наследие наше брату нашему великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на престол Государства Российского. Заповедуем брату нашему править делами государственными в полном и нерушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том нерушимую присягу. Во имя горячо любимой родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед ним, повиновением царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России.
Николай».
* * *
Глубокой ночью 2 марта 1917 года всеми преданный, оклеветанный император Николай II подписал манифест об отречении от престола. Внешне спокойный, как всегда, выдержанный и безукоризненно вежливый, он сумел под маской невозмутимости, так часто вводящей в заблуждение окружающих, скрыть отчаяние, переполнявшее его душу. Русская пословица недаром вещает: чужая душа - потемки. Только в дневнике, впервые за многие годы, Николай не скрывал чувств. Ночью, после отречения, он записал: « Кругом измена и трусость, и обман!»
Так пророчески были обозначены те беды, что десятилетия будут терзать Россию, сея смуту и сомнения в душах людей. Он мог уехать в действующую армию, верную присяге, поднять крестьянство против городских мятежников. Николай расценил свой долг иначе: он до конца с достоинством нес нелегкое бремя власти, но отказался от нее, от престола, пытаясь спасти Россию от раскола, ее народ - от ужасов революции. «Я буду благодарить Бога, если Россия без меня будет счастлива» - так мог сказать только великий государственный деятель и патриот. Не его вина, что этим словам не суждено было сбыться...
Очевидно, что корень трагедии семнадцатого года - не в самом факте свержения царского режима, даже не в разрушении традиционной формы российской государственности: в конце концов, смену социально-экономических формаций прошли почти все цивилизованные страны. Дело в том, что захватившие власть большевики, предприняли безумную попытку насильственного изменения общественной морали. Пустыми словами становились заповеди Евангелия, пророчества Магомета, мудрость Будды. На смену, веками формировавшимся нравственным идеалам добра, любви к ближнему, верности долгу, личной чести и порядочности, приходили догмы об интернационализме, коммунистической идее, мировой революции. Наступал сон разума, породивший чудовищ...
* * *
Власть в Петрограде была парализована. «Столичные военачальники отдавали противоречивые приказы. То они посылали солдат занимать какие-то улицы, то предпринимали еще что-нибудь столь же бесполезное, тогда как единственным верным шагом было бы передать всю полноту власти военным, - писал великий князь Кирилл Владимирович. – Одного-двух полков с фронта было бы достаточно, чтобы в несколько часов восстановить порядок...
Между тем из Могилева не приходило никаких известий, только невероятные слухи. Никто точно не знал, где находится государь, кроме того, что он с верными ему войсками пытался на своем поезде прорваться в Царское Село через кордоны мятежников…
Меня заботило только одно: любыми средствами, даже ценой собственной чести, способствовать восстановлению порядка в столице, сделать все возможное, чтобы государь мог вернуться в столицу... Если бы государь вернулся с верными ему войсками и был восстановлен порядок, то все можно было бы спасти. Надежда пока еще оставалась... Волнения и беспорядки, не остановленные вовремя, перекинулись в Москву и другие города. Россия гибла прямо на наших глазах...» .
Александра Федоровна, постоянно находясь у больных детей, ничего не знала о судьбе супруга. Только к вечеру 3 марта великий князь Павел Александрович приехал во дворец, быстро прошел к ней в комнату и долго молча стоял, не в силах сказать правду. Императрица, одетая в простую форму сестры милосердия, впервые за многие годы, поразила его своим спокойным и строгим взглядом.
- Что случилось с Ники? - спросила она, предчувствуя беду.
- Ники здоров, - поспешно ответил Павел, - но ты должна быть стойкой. Сегодня, в час ночи, он подписал акт отречения от престола за себя и за Алексея.
Императрица содрогнулась, склонив голову, как в молитве. Потом она выпрямилась и сказала: «Если Ники это сделал, значит, это было необходимо. Я верую в милосердие Божие: Бог не оставит нас.» По ее щекам текли крупные слезы.
«Я не могу более быть императрицей, - продолжала Александра Федоровна с грустной улыбкой, - но я остаюсь сестрой милосердия. Так как теперь императором стал Миша, я буду смотреть за детьми, мы поедем в Крым...»
В жизни человека бывают минуты, когда он перестает быть тем, кем был до того момента, что-то ломается в наработанном механизме восприятия мира, враз рушатся привычные жизненные стереотипы, а выработанные годами привычки и убеждения, становятся лишь ненужным балластом воспоминаний и обязательств. Философы и психоаналитики любят слово «катарсис» - рудимент, оставшийся от древних эллинов, некогда испытывавших это чувство, наблюдая за судьбой героя трагедии, неминуемо финиширующей его смертью. Очищение, перерождение - таков примерный перевод этого понятия на современный язык...
В тот момент, когда Александра Федоровна перестала быть русской императрицей, тотчас ушло в небытие все ненужное, мелкое, суетливое, что прочной броней укрывало суть этой женщины. Только теперь, лишившись короны, Александра станет настоящей царицей, величественной в своем достоинстве перед несчастьем, недоступной грязи, измене, человеческой подлости...
* * *
«Ее лицо было искажено болью, глаза полны слез, - писала Лили Ден. - Она шла неверными шагами, и я бросилась вперед, чтобы поддержать ее, пока она дошла до письменного стола между окнами. Она тяжело облокотилась на него и, взяв мою руку в свою, сказала убитым голосом: “Отрекся!” Я не поверила своим ушам и ждала следующих слов. Они были еле слышны. Наконец: “Бедный мой - один там и так страдает - Боже мой! Какие страдания он должен был вынести!”»
Поздно вечером Александра Федоровна дописывает письмо Николаю, которое начала еще утром: «Любимый, душа моя, мой крошка, - ах, как мое сердце обливается кровью за тебя! Схожу с ума, не зная совершенно ничего, кроме самых гнусных слухов, которые могут довести человека до безумия...
Мы все держимся по-прежнему, каждый скрывает свою тревогу. Сердце разрывается от боли за тебя из-за твоего полного одиночества... Мой ангел, Бог над всеми - я живу только безграничной верой в него! Он - наше единственное упование. «Господь сам милует и спасает их» - на большой иконе.
У нас был чудный молебен и акафист перед иконой Божией матери, которую принесли в зеленую спальню, где они все лежат, это очень ободрило. Поручила их и тебя ее святому попечению. Потом ее пронесли через все комнаты и в комнату Коровы (А. Вырубовой – авт.), где была в то время и я. Любовь моя, любовь! Все будет, все должно быть хорошо, я не колеблюсь в вере своей! Мой милый ангел, я так люблю тебя, я всегда с тобою, ночью и днем! Я понимаю, что переживает теперь твое бедное сердце. Бог да смилуется и да ниспошлет тебе силу и мудрость! Он не оставит тебя! Он поможет, он вознаградит за эти безумные страдания и за разлуку в такое время, когда так нужно быть вместе...
Только что был Павел - рассказал мне все. Я вполне понимаю твой поступок, мой герой! Я знаю, что ты не мог подписать противного тому, в чем клялся на своей коронации. Мы в совершенстве знаем друг друга, нам не нужно слов, и, клянусь жизнью, мы увидим тебя снова на твоем престоле, вознесенным обратно твоим народом и войсками во славу твоего царства. Ты спас царство своего сына и страну, и свою святую чистоту, и (Иуда Рузский) ты будешь коронован самим Богом на этой земле, в своей стране...»
Наконец, ночью, впервые за последние дни, ей удалось по телефону поговорить с Николаем, который прибыл в Ставку. Слышно было плохо, но главным для нее было, что Ники жив и собирался вскоре прибыть в Царское Село.
Теперь ей предстояло еще одно важное дело - уничтожить личные бумаги, дневники, письма, чтобы они не попали в чужие руки при аресте. В Красной гостиной зажгли камин. Лили Ден писала в воспоминаниях: «Я не смела смотреть, как она разглядывает письма, которые так много значили для нее. Прежде чем сжечь письма, некоторые из них государыня перечитывала. Я слышала сдавленные стоны и рыдания. Многие из писем были получены ею еще до того, как она стала женой и матерью...» В пепел превращались дорогие ее сердцу воспоминания, свидетельства любви, письма отца и брата. Она оставила только переписку за годы войны, опасаясь, что ее отсутствие будет истолковано как попытка уничтожить следы переговоров с немцами. Эти письма и были впоследствии опубликованы.
ххх
К Могилеву царский поезд подходил в вечерних сумерках. Из поезда, как всегда, выскочили два конвойных казака, подставив трап к выходу из царского вагона и встали по обе его стороны. Через несколько мгновений показался Николай. Он был одет в форму кубанских казаков, в которой ходил последнее время: в серой шинели, большой папахе, сплюснутой сзади и спереди. «Безусловно храбрый человек, верящий в судьбу, - говорил впоследствии генерал Д.Н. Дубенский в свидетельских показаниях для Чрезвычайной комиссии. – Я им не перестаю восхищаться. Мы три ночи глаз не сомкнули, а он спал, ел, подолгу беседовал с окружающими, идеально владея собой. Вот, по-моему, психологическая проблема, которая обескуражила бы самого Льва Толстого».
Встречавшим бросилась в глаза перемена, произошедшая во внешнем облике царя, - он сильно похудел, лицо стало желто-серого цвета, желваки ходили под кожей. Однако он быстро овладел собой, улыбнулся всегдашней приветливой улыбкой, отдал честь и обошел строй солдат. Затем государь сел в автомобиль и поехал в губернаторский дворец. В тот же вечер Николай телеграфирует брату:
«Петроград, Его Императорскому Величеству Михаилу Второму. События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Остаюсь навсегда верным и преданным братом. Горячо молю Бога помочь тебе и твоей Родине. Ники».
Но, как и многие другие телеграммы и письма, это послание Николая брату-преемнику опоздало.
Еще утром 3 марта 1917 года на квартире князя Путятина собрались члены Временного правительства во главе с князем Львовым. Суетливо прохаживался по комнатам председатель Государственной Думы М. В. Родзянко, пожимал руки входящим напыщенный председатель Военно-промышленного комитета А. И. Гучков, в углу, насупившись, сидел В. В. Шульгин. С приездом великого князя Михаила Александровича началось совещание.
Кадет П. Н. Милюков призывал нового монарха немедленно выехать в Москву, чтобы оттуда руководить страной и погасить смуту. Его поддержал Гучков. Однако Родзянко и Керенский требовали отречения Михаила.
- Смотрите, - заявил Шульгин, - вы не пользуетесь нужной для воцарения поддержкой даже на этом совещании.
Михаил попросил оставить его одного и вышел в кабинет. Спустя некоторое время дверь отворилась, и бледный, но спокойный Михаил сказал: «При настоящих условиях я не считаю возможным принять престол. Предоставляю окончательное решение вопроса Учредительному собранию». По словам очевидцев, «в этот исторический момент он был трогателен по патриотизму, благородству и самоотверженности».
Довольно поверхностная, если не сказать банальная, оценка трагического эпизода отечественной истории. В 18 часов 3 марта 1917 года Михаил подписал манифест об отречении:
«Тяжкое бремя возложено на меня волею брата моего, передавшего мне Императорский Всероссийский престол в годину беспримерной войны и волнений народа.
Одушевленный со всем народом мыслью, что выше всего благо Родины нашей, принял я твердое решение в том лишь случае воспринять верховную власть, если таковая будет воля великого народа нашего, которому и надлежит всенародным голосованием через представителей своих в Учредительном собрании установить образ правления и новые основные законы государства Российского.
Призываю благословение Божие, прошу всех граждан державы российской подчиниться Временному правительству, по почину государственной Думы возникшему и облеченному всей полнотой власти впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок, на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительного собрание своим решением об образе правления выразит волю народа.
Михаил»
Замкнулось в кольцо династическая цепочка. Судьбе было угодно назвать первого и последнего царя из дома Романовых одним именем. Может, в этом тоже есть какой-то тайный смысл?
* * *
Утром 4 марта Николай встретился с матерью. Императрица Мария Федоровна приехала в Могилев из Киева, чтобы поддержать Николая. Это была тягостная встреча. Вдовствующая императрица никогда никому не рассказала, о чем они говорили с сыном, но ее сохранившаяся записная книжка помогла восстановить события их последнего свидания. «... В 12 часов прибыли в Ставку, в Могилев, в страшную стужу и ураган. Дорогой Ники встретил меня на станции. Горестное свидание!.. После обеда бедный Ники рассказал обо всех трагических событиях, случившихся за два дня...
Ники был неслыханно спокоен и величественен в этом ужасно унизительном положении... Бедняга Ники открыл мне свое бедное кровоточащее сердце, и мы оба плакали…» Как и прежде, во всех несчастьях, постигших сына, Мария Федоровна продолжала обвинять Аликс: «Она никогда не могла понять, что она делала. Она слишком горда и слишком упряма...»
Спустя четыре дня мать навсегда рассталась с сыном. «Сегодня один из самых горестных дней в моей жизни! – записала Мария Федоровна в дневнике 8 марта 1917 года. – Я рассталась с моим любимым Ники… Сидели вместе до 5 часов – пока он не ушел. Какое ужасное, горестное прощание! Да поможет ему Бог! Смертельная усталость от всего…»
* * *
В чем заключалась ошибка императора, где кроется причина фатального исхода русского самодержавия? Вряд ли историки когда-либо дадут однозначный ответ на этот вопрос. Скорее всего, такого ответа и не существует - в мире не бывает простых решений сложных проблем. Причинами революции в России можно назвать и Распутина, и разрушавшие основы православия проповеди Льва Толстого, и слабость неспособного правительства, и неизбежную усталость населения от затянувшейся мировой войны, связанные с ней лишения. А может быть, каждый народ, каждое общество время от времени впадает в состояние жуткой депрессии и усталости от привычного образа жизни, от устоявшегося социального строя, подобно тому, как наступает усталость материалов, когда меняются механические и физические свойства металла или камня, и тогда, без видимых причин, начинают рушиться железнодорожные мосты, башни, машины?
«МЫ ВЕРИМ ВАМ!»
7 марта 1917 года Временное правительство приняло постановление об аресте Николая II и его супруги. Текст постановления начинался словами: « Признать отрекшегося императора Николая II и его супругу лишенными свободы и доставить низложенного императора в Царское Село...» В России не стало императора, но появился новый политический заключенный - Николай Романов. «Следует признать, что последний (царь – авт. ) не представлял никакой угрозы режиму, уже не служил политическим символом, способным обрести защитников, а превратился в простое частное лицо, - признавался Керенский. – И действительно, абсолютно безопасный низложенный монарх был арестован Временным правительством вовсе не в качестве политического противника…» . А далее бывший председатель Временного правительства приводит просто поразительный по своему цинизму аргумент, сравнимый разве что с заявлениями доктора Геббельса: «Тем не менее, нельзя было оставлять его на свободе. Князь Львов обоснованно заявил, что в первые дни революции психологически требовался арест, к которому безотлагательно привел бы ход событий. «Необходимо уберечь бывшего верховного правителя от возможных эксцессов первого революционного взрыва…»
На следующий день в Александровский дворец приехал генерал Л. Г. Корнилов с несколькими офицерами. Он сообщил Александре Федоровне, что на него возложена тяжелая обязанность объявить императрице об ее аресте. В утешение генерал добавил, что никаких стеснений арест не повлечет, а после выздоровления детей вся семья будет выслана в Англию. Корнилов представил полковника Е.С. Кобылинского, назначенного начальником охраны дворца. Когда генерал встал, чтобы попрощаться, Александра Федоровна протянула ему обе руки. Генерал вышел из дверей дворца со слезами на глазах.
Императрица послала за Пьером Жильяром. Когда он пришел, Александра Федоровна обратилась к нему с просьбой: . «Император приезжает завтра, надо предупредить Алексея, надо ему все сказать. Не сделаете ли вы это? Я пойду, поговорю с дочерьми».
«Было заметно, как она страдает при мысли о том, как ей придется взволновать больных великих княжон, объявляя им об отречении их отца, тем более что это волнение могло ухудшить их здоровье, - писал П. Жильяр. - Я пошел к Алексею Николаевичу и сказал ему, что государь возвращается завтра из Могилева и больше туда не вернется.
- Почему?
- Потому, что ваш отец не хочет быть больше Верховным главнокомандующим!
Это известие сильно его огорчило, так как он любил ездить в Ставку. Через некоторое время я добавил:
- Знаете, Алексей Николаевич, ваш отец не хочет быть больше императором.
Он удивленно посмотрел на меня, стараясь прочесть на моем лице, что произошло.
- Зачем? Почему?
- Потому, что он очень устал и перенес много тяжелого за последнее время.
- Ах, да! Мама мне сказала, что, когда он хотел ехать сюда, его поезд задержали. Но папа потом опять будет императором?
Я объяснил ему тогда, что государь отрекся от престола в пользу великого князя Михаила Александровича, который в свою очередь уклонился.
- Но тогда кто же будет императором?
- Я не знаю, пока никто!
Ни слова о себе, ни намека на свои права наследника. Он сильно покраснел и был взволнован. После нескольких минут молчания он сказал:
- Если нет царя, кто же будет править Россией?
Я объяснил ему, что образовано Временное правительство, которое будет заниматься государственными делами до созыва Учредительного собрания, и что тогда, быть может, его дядя Миша взойдет на престол.
Я был еще раз поражен скромностью этого ребенка. В 4 часа двери дворца запираются. Мы в заключении! Сводно-гвардейский полк заменен одним из полков царскосельского гарнизона, и солдаты стоят на часах уже не для того, чтобы нас охранять, а с тем, чтобы нас караулить».
* * *
Утром 9 марта, поезд с Николаем Александровичем прибыл на Царскосельский вокзал. На этот раз препятствий по пути следования бывшему императору не чинили, и поезд пришел без опоздания. Государь вышел на перрон и, не глядя по сторонам, быстро прошел к автомобилю. Его сопровождал только гофмаршал князь Василий Долгоруков. Остальные спутники, приехавшие с бывшим императором, украдкой выскальзывали из вагонов, стараясь незамеченными исчезнуть с перрона.
Ворота дворца, когда к ним подъехал царский автомобиль, оказались запертыми. Дежурный прапорщик после долгих переговоров лениво приказал солдатам: «Открыть ворота бывшему царю». Николай вышел из машины и направился к дверям, мимо демонстративно курившего караульного офицера.
Александра Федоровна, услышав шум мотора, поспешила к дверям, но Николай уже вошел в детскую. Они бросились в объятия друг другу. И в первый раз за долгие годы, прошедшие со дня смерти отца, Николай зарыдал.
* * *
Первоначально Временное правительство планировало поскорее отделаться от царской семьи, переправив ее из Мурмана на военном корабле в Англию. Но политическая конъюктура заставила власть придержавших изменить первоначальное решение. В Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов высказывались опасения, что, попав в Англию, Николай II тотчас встанет на путь реставрации монархии.
Такой поворот событий вполне устраивал двоюродного брата Николая английского короля Георга V, который не имел ни малейшего желания дразнить парламент и либеральные силы, предоставляя политическое убежище царской семье. В апреле король поручил премьер-министру, «учитывая очевидное негативное отношение общественности, информировать русское правительство, что правительство Его Величества вынуждено взять обратно данное им ранее согласие» на приезд Николая и его близких.
В мемуарах А.Ф. Керенский писал: «Уже летом, когда оставление царской семьи в Царском Селе сделалось совершенно невозможным, мы, Временное правительство, получили категорическое официальное заявление о том, что до окончания войны въезд бывшего монарха и его семьи в пределы Британской империи невозможен». Измена и предательство продолжали преследовать русского императора...
Только враг - кайзер Вильгельм II в эти критические события показал себя настоящим рыцарем. Через посольства нейтральных стран он несколько раз предлагал членам императорской фамилии перебраться в Германию, гарантируя им полную неприкосновенность и защиту.
* * *
Режим заключения в Царском Селе, разработанный лично Керенским, полностью изолировал арестованных от внешнего мира. Кроме дворца, тесный мирок отныне был ограничен внутренним двором, за прогулками бывшего царя пристально наблюдал конвой. Свидания с заключенными допускались лишь по личному разрешению ставшего всесильным министра юстиции. Переписка Николая и Александры тщательно перлюстрировалась.
Не менее тяжело, чем само заключение, Николай переживал измену близких людей. Покинули императора начальник императорского конвоя граф А. Граббе, любимый флигель-адъютант Н. Саблин, гофмейстер императрицы граф П. Апраксин, начальник походной канцелярии К. Нарышкин. Доктор Острогорский, столичный педиатр, много лет лечивший великих княжон, отказался приехать к больной Марии, заявив, что «находит дорогу слишком грязной».
Тем более дорога была Николаю и Александре верность людей, разделивших с ними судьбу. Право, эти люди заслуживают того, чтобы их помянуть поименно: граф Павел Бенкендорф и его жена Мария Сергеевна, князь Василий Долгоруков, Анна Вырубова, Лили фон Ден, фрейлины баронесса Софья Буксгевден и графиня Анастасия Гендрикова, доктора Евгений Боткин и Владимир Деревенко, учителя Пьер Жильяр и Екатерина Шнейдер. Многие из них в скором будущем заплатят жизнью за преданность и благородство души.
Несмотря на тяготы заключения, в первое время Николай приходил в себя от невероятного нервного напряжения последних лет. Казалось, самое страшное уже случилось и хуже уже не будет. «Безо всяких душевных страданий – по его словам, “на то воля Божья”, - он стал вести буржуазный образ жизни, - писал о настроении Николая в этот период времени А.Ф. Керенский. – И правда, люди, которые близко с ним общались в период “ареста”, единодушно утверждали, что все это время бывший император в принципе оставался в спокойном и даже веселом расположении духа, словно радуясь новому положению… Тяжелая ноша свалилась с его плеч, он просто чувствовал себя свободней и легче!» Позер и демагог Керенский и здесь остался верен себе, заключив слово «арест» в кавычки. Вряд ли надо объяснять, что любое ограничение прав и свободы не могут не ранить душу любого человека, вне зависимости от его происхождения, звания и титулов. Но присяжному поверенному Керенскому было не до психологических тонкостей и душевных переживаний арестованных - отныне он «творил» революцию.
Жизнь под арестом продолжалась. По мере выздоровления детей, начались уроки. Кроме Жильяра, других педагогов во дворец не допускали, и Александра Федоровна сама преподавала детям Закон Божий. Николай взялся за географию и историю, великая княжна Ольга занималась с младшими сестрами и братом английским языком, доктор Боткин занимался с Алексеем чтением русской литературы, отдавая особое предпочтение Лермонтову. В хорошую погоду два раза выходили на прогулку в сад, где Николай с удовольствием пилил дрова с кем-нибудь из приближенных.
В одном из писем к старшему сыну и невестке доктор е.С. Боткин подробно описывал быт арестованных: «...Опишу вам свой день, мои родные. Между 9 1/2 и 10 ч. утра я пью кофе; продолжительность этого зависит от того, пью ли я его один или в обществе. Затем я делаю свой обход больных, также разной продолжительности, а иногда поспеваю утром пописать, но иногда и нет, если есть, например, обедня, как сегодня, или кто-нибудь к нам зайдет из товарищей по заключению.
К словам "к нам" следует прибавить: "или к кому-нибудь из нас", подразумевая под этим наш медико-педагогический триумвират, т.е. г-на Жильяра, Вл. Н. Деревенко и меня. Отсутствие у меня собственной комнаты, с водворением меня в кабинет г-на Жильяра, заставляет меня приспособляться к его образу жизни и делить с ним и с Вл. Ник., постоянно захаживающим к нему, их посетителей. В этой комнате об одно окно, затемненное главным корпусом дворца, окно, смотрящее во двор и обращенное на северо-запад, у меня три излюбленных местечка: диван, на котором я устраиваюсь на ночь (по системе, заведенной у нас в санатории), стул за письменным столом, который я сейчас занимаю, и по другую сторону стола дивное кожаное кресло, которое покоит меня большую часть дня, а иногда и ночи, если в часы одиночества меня застигнет на нем скоропостижный сон.
Письменным столом я пользуюсь только тогда, когда хозяин комнаты занят вне ее (или спит), а как только он должен в нее вернуться, собирается ли он писать или нет, я все равно освобождаю его, чтобы предоставить г-ну Жильяру возможность делать то, что ему вздумается, не сообразуясь со мной, тем более что по моим прежним наблюдениям это его любимое место в комнате.
Я сам тогда кидаюсь в кожаное кресло, которым он всегда пользовался очень редко и около которого на столе у меня уже образовалось целое хозяйство из ваших писем, читаемых мною книг, папирос и т.п. Отсутствием г-на Жильяра пользуюсь и для того, чтобы в его комнате принимать больных из служащих во дворце.
Обыкновенно прием начинается в 2 1/2 ч. дня и иногда затягивается, а иногда и никого не бывает, как сейчас, и тогда я беспрепятственно пишу. Среди дня, между 3 ч. и 4 ч., я опять навещаю стационарных больных, чтобы справиться о дневной температуре и, если нужно, предпринять те или иные мероприятия. Между 4. ч, и. 5 ч. я часто приглашаюсь на какую-нибудь игру с Алексеем Николаевичем, преимущественно, если он в постели, сопровождаемую чаепитием. В пять часов, иногда в шестом часу, я схожу вниз в дежурную комнату заказать по телефону лекарства, которых ежедневно накапливается несколько, иногда до двадцати и больше, а потом и с вами поболтать, моими ненаглядными, моими любимыми. Прежде я делал это раньше, но заметил, что тогда нередко приходилось дожидаться у телефона. В 6 ч. вечера мы уже обедаем с Алексеем Николаевичем, а после обеда я усаживаюсь в свое кресло (писать неудобно и не приходится) и углубляюсь в газеты. Никогда в жизни я не читал их так много, в таком количестве, так обстоятельно и с такой жадностью и интересом. Часто наслаждаюсь я проявлением ясного, здравого смысла простой русской души, которую так сильно люблю и которой так крепко верю. Нередко в эти часы к нам заходят посетители или мы между собой обмениваемся прочитанным, а то и я иногда зайду с ответным визитом на половину более или менее молодых дам, но не надолго, так как мне еще предстоит вечерний обход своих больных, который бывает в разные часы. После этого, выпив стакан чаю, засаживаюсь уже плотно в любимое кресло, принимаюсь за чтение и выжидаю, пока наша общая комната не обратится в мою спальню, т.е. пока не уйдут спать г-н Жильяр и Вл. Ник. (Деревенко – авт.) и можно будет разостлать на диване постель. Так как тут нередко у нас начинаются очень интересные разговоры, то это иногда бывает и не рано. Оставшись один, я, смотря по силам, и по накопившимся делам, либо продолжаю чтение, либо сажусь писать по обыкновению.
От сегодняшнего числа (я продолжаю 17-го) во всем укладе нашей жизни произошла существенная перемена, так как Алексей Николаевич снова, слава Богу, на ногах и ему нужно учиться, а преподавателям вход к нам закрыт. Поэтому мы все распределили его предметы между собой, кто во что горазд. Мне достался русский язык в размере четырех часов в неделю. В качестве побочного последствия этой реформы является то обстоятельство, что г-н Жильяр имеет больше свободных часов и чаще нуждается в своей комнате. Это вынудило меня придумать себе другое место для писания, и я нашел его в соседней комнате, притом великолепное, перед окном в парк и на юг, и теперь ругаю себя, что раньше не догадался им пользоваться, тем более что оно совершенно никому не нужно. Думаю даже совсем переселиться в эту комнату и спать в ней же, так как тут тоже есть диван, который мне давно предлагали. Это кстати выведет меня из дыма сигар г-на Жильяра, который я плоховато переношу...»
Но уже 21 марта (3 апреля) относительное спокойствие, царившее во дворце, было нарушено внезапным визитом «высоких» гостей. Камердинер императрицы А. А. Волков, постоянно находившийся во дворце, вспоминал: «В течение некоторого времени никто из членов правительства не заезжал во дворец. Первым приехал Керенский, небрежно одетый, в куртке. Об его приезде доложили государю. Государь приказал пригласить к себе Керенского. У государя Керенский пробыл недолго. Государь представил его императрице...» Сам Керенский более подробно описал эту встречу: «Я быстро подошел к Николаю II, с улыбкой протянул ему руку и отрывисто произнес: “Керенский”, как делал обычно, представляясь кому-либо. Он крепко пожал мою руку, улыбнулся, почувствовав, по-видимому, облегчение, и тут же повел меня к семье. Его сын и дочери, не скрывая любопытства, внимательно смотрели на меня.
Александра Федоровна, надменная, чопорная и величавая, нехотя, словно по принуждению, протянула свою руку. В этом проявилось различие в характере и темпераменте мужа и жены. Я с первого взгляда понял, что Александра Федоровна, умная и привлекательная женщина, хоть и сломленная сейчас и раздраженная, обладала железной волей. В те несколько секунд мне стала ясна та трагедия, которая в течение многих лет разыгрывалась за дворцовыми стенами. Несколько последовавших за этой встреч лишь подтвердили мое впечатление».
Но едва ли не самое впечатляющее свидетельство свидания бывшего монарха с новым правителем России принадлежит несчастному цесаревичу Алексею, записавшему в тот день в своем дневнике: «Сегодня приезжал Керенский, я спрятался за дверью, и он, не замечая меня, прошел к Папа».
Перед тем как покинуть дворец, Керенский зашел в комнату, где, затаив дыхание, сидели Анна Вырубова и Лили Ден. Услышав в коридоре шаркающие шаги всесильного министра-председателя, Вырубова в ужасе запричитала: «Они идут!» - , и с головой забралась под одеяло. Окруженный офицерами, в комнату вошел бритый, самоуверенный Керенский, строго посмотревший на растерянных женщин. «Одевайтесь, поедете в Петроград», - произнес он сквозь зубы. Перепуганная Вырубова продолжала лежать в постели, ответив, что она тяжело больна. Министр велел вызвать врача. Доктор Боткин, привыкший в любой ситуации говорить правду, заявил, что никаких противопоказаний для поездки у Вырубовой нет.
Потом его будут обвинять, что он поддался общей панике и позволил арестовать фрейлину. Но Боткин был убежден, что пребывание Вырубовой во дворце являлось постоянным источником напряжения в отношениях с охраной: солдаты и офицеры терпеть не могли Вырубову, прочно увязав ее имя с ненавистным Гришкой Распутиным. Не раз солдаты матерно ругались в адрес Вырубовой, а похабные надписи, появившиеся на стенах дворца, содержали недвусмысленные угрозы разделаться с распутинской б... Да и вряд ли мнение врача могло повлиять на решение властей арестовать Вырубову. Фрейлина, как полагал Керенский, была слишком важным свидетелем, чтобы ее оставлять на свободе.
Керенский арестовал и Лили Ден. Обнимая ее, сквозь слезы, императрица сказала: «Лили, страдая, мы очищаемся для Небес. Прощание это не имеет значения. Мы встретимся в ином мире».
Лили села в автомобиль рядом с Вырубовой. Они долго смотрели в заднее стекло на удалявшийся дворец, где в окне на втором этаже махала им вслед их императрица, их близкий и дорогой человек...
Лили Ден через два дня была выпущена на свободу, а Вырубова, против которой было возбуждено уголовное дело по подозрению в содействии «темным силам», была заключена в Трубецкой бастион Петропавловской крепости.
Анна Вырубова стала одной из первых подследственных Чрезвычайной Следственной комиссии Временного правительства, созданной «для расследования противозаконных по должности действий бывших министров и прочих высших должностных лиц». Комиссия была учреждена 4 марта 1917 года по инициативе А.Ф. Керенского. Во главе комиссии был поставлен московский присяжный поверенный Н.К. Муравьев, известный адвокат по политическим процессам. Перед Чрезвычайной Следственной комиссией была поставлена задача: отыскать свидетельства предательства, антигосударственной деятельности и прочих преступных деяний высших представителей власти и, в первую очередь, императора и царицы для привлечения их к суду.
По нескольку раз были опрошены десятки свидетелей, изучены горы документов. Члены комиссии пошли на совершенно непостижимый по логике следствия акт: было проведено унизительное гинекологическое освидетельствование Анны Вырубовой, доказавшее, к немалому изумлению следователей, что она всю жизнь оставалась девственницей. Заключение медицинских светил вдребезги разбило одно из важных обвинений морального свойства, которое предъявляли Вырубовой: ни о какой интимной связи фрейлины с Распутиным не могло идти и речи.
Некоторые члены Комиссии твердо отстаивали позицию, согласно которой самодержавный монарх ни в какой форме не может привлекаться к суду. Однако большинство исповедовало принцип «революционной целесообразности». В качестве свидетельств обвинения, не стесняясь, использовали уличные слухи, газетные утки. Заместитель председателя Комиссии сенатор С.В. Завадский вспоминал: «Муравьев считал правдоподобным все глупые сплетни, которые ходили о том, что царь готов был отдать фронт немцам, а царица сообщала Вильгельму II о движении русских войск».
Муравьев любил давать интервью журналистам, в которых утверждал, что «обнаружено множество документов, изобличающих бывшего царя и царицу». Это было наглой ложью. Никаких бумаг, компрометирующих царскую семью, найдено не было по очень простой причине - их просто никогда не существовало. Но признать этот очевидный факт не хватило мужества ни у Керенского, ни у Муравьева. Только в эмиграции, работая над книгой мемуаров, Керенский, говоря о Николае II, был вынужден признать: «Этот человек трагической судьбы любил свою страну с беззаветной преданностью и не захотел покупать отсрочку капитуляцией перед кайзером. Думай Николай II больше о своем благополучии, чем о чести и достоинстве России, он бы наверняка нашел путь к соглашению с кайзером...»
* * *
Накануне Пасхи Керенский объявил Николаю, что до окончания следствия, он может встречаться с женой только во время богослужения и за обеденным столом, в присутствии дежурного офицера. Разговаривать можно только по-русски. В дневнике императора записано: «Начали говеть, но, для начала, не к радости началось говенье. После обедни прибыл Керенский и просил ограничить наши встречи временем еды и с детьми сидеть раздельно; будто бы ему это нужно для того, чтобы держать в спокойствии знаменитый Совет рабочих и солдатских депутатов! Пришлось подчиниться, во избежание какого-нибудь насилия...»
Александра Федоровна реагировала на глупое требование Керенского более бурно. Императрица жаловалась П. Жильяру: «Поступать так с государем, сделать ему такую гадость, после того, что он принес себя в жертву и отрекся, чтобы избежать гражданской войны, - как это низко, как это мелочно! Государь не пожелал, чтобы кровь хотя бы одного русского была пролита за него. Он всегда был готов от всего отказаться, если бы имел уверенность, что это на благо России».
Сам Керенский потом объяснял следователю Н.А. Соколову мотивы своего решения тем, что эта временная мера была принята в целях обеспечения беспристрастной деятельности Чрезвычайной Следственной комиссии.
В один из визитов Керенский потребовал от Николая «во имя установления правды» показать личные бумаги и переписку. Царь молча открыл ящики письменного стола, предлагая ознакомится со всеми интересующими министра документами. Керенский лично допросил Александру Федоровну. У него хватило ума провести неприятную процедуру достаточно тактично. Обер-гофмаршал граф П.К. Бенкендорф оставил подробный пересказ этой полубеседы-полудопроса.
«Министр был вежлив и сдержан. Он опрашивал императрицу о той роли, которую она играла в политике, об ее вмешательстве в выбор министров ив государственные дела. Императрица ответила ему, что император и она составляли самую дружную семью, единственной радостью которой была их семейная жизнь, что они не имели никаких тайн друг от друга - они всем делились. Следовательно, нет ничего удивительного, если в тяжелых переживаниях последних годов политика занимала между ними большое место. Наконец, император, будучи почти всегда в армии и не видя своих министров долгие периоды, естественно, поручал ей иногда передавать им некоторые малозначительные указания. Чаще всего она обсуждала с ним вопросы, касающиеся ее лично, как, например, по делам Красного Креста, о русских военнопленных и о многочисленных благотворительных учреждениях, которыми она занималась. Вот этим и ограничивалась ее политическая роль. Она была уверена, что исполняет только свой долг. Несомненно, обсуждались совместно и назначения министров. Но могло ли быть иначе - в таком дружном интимном супружестве? Я узнал лишь впоследствии, что ясность, откровенность и твердость ее речи очень поразили министра».
Спустя три недели Керенский сообщил государю: «Ваша супруга не лжет».
* * *
Летом 1917 года ситуация в стране обострилась. Стало очевидным, что революционные лозунги - обещание мира, землю, свободу и счастья - не имели ничего общего с действительностью. Кредит доверия к новой власти быстро таял. Пришедшие к власти новые политические лидеры все неудачи привычно сваливали на бывшего императора, ставя ему в вину собственную неспособность управлять государством, экономическую разруху, неудачи на фронте.
Стремясь хоть как-то разрядить обстановку, Временное правительство решило вывезти царскую семью из Петрограда. Еще в конце апреля доктор Боткин, встретившись с Керенским, просил разрешить выезд царской семьи в Ливадию, учитывая чрезвычайно болезненное состояние детей, перенесших тяжелую корь, и обострение болезни у Алексея. Керенский, приняв вид римского прокуратора, отвечал, что «в настоящее время это совершенно невозможно». У него существовал свой вариант места ссылки императорской семьи - Сибирь, Тобольск.
Существует несколько версий, объясняющих, почему именно Тобольск стал местом ссылки Николая II. Чаще других называют его географическую отдаленность, отсутствие активной политической жизни в этом провинциальном городе, патриархальность населения. Как неумный курьез можно расценивать слова Керенского о необычайной комфортабельности особняка, в котором разместили царскую семью. Именно этот довод, по словам министра-председателя Временного правительства, оказался решающим при выборе места ссылки.
Однако, зная склонность этого политического фигляра к дешевой демагогии, более весомой представляется версия, согласно которой выбор был обусловлен желанием набрать очки в политических игрищах и сыграть на эмоциях публики: низвергнутого императора отправляли в Сибирь - традиционное место ссылки поколений русских революционеров. Когда 11 июля Керенский объявил о скором отъезде из Царского и посоветовал взять в дорогу теплые вещи, Николай пристально посмотрел ему в глаза и тихо произнес: «Мы верим вам»...
* * *
Вопрос о переезде царской семьи в Тобольск был окончательно решен на совещании министров князя Г.Е. Львова, М.И. Терещенко, Н.В. Некрасова и А.Ф. Керенского. Остальных членов правительства не сочли нужным даже поставить в известность о сроке выезда и месте ссылки. Командиром отряда особого назначения по охране царской семьи был назначен полковник Е. С. Кобылинский.
Накануне отправки 31 июля приехавший в Царское Село Керенский сообщил, что вечером будет подан железнодорожный состав , в котором царской семье предстоит путешествие в Сибирь. За час до отъезда во дворец приехал великий князь Михаил Александрович. Свидание проходило в присутствии Керенского. Братья обнялись, обменялись несколькими ничего не значащими репликами. «Очень приятно было встретится, но разговаривать при посторонних было неудобно», - отметил Николай в дневнике. Это была их последняя встреча.
Около часа ночи прибыли грузовики, в которые начали грузить багаж. Суматоха стояла страшная. А. Волков вспоминал: «Мы всю ночь в поле прождали поезда, который был подан в шесть часов утра. К этому времени от дворца пришли два автомобиля, окруженные кавалерийским конвоем с ружьями наизготовку. Вместе с царской семьей прибыл и Керенский. Все разместились в поезде. Керенский зашел в вагон, где находился государь с семьей, со всеми вежливо попрощался, пожелал счастливого пути, поцеловал у государыни руку, а государю, обменявшись с ним пожатием руки, сказал:
- До свидания, Ваше Величество. Я придерживаюсь пока старого титула».
К сопровождавшим царя солдатам охраны Керенский обратился с краткой речью: «Помните, лежачего не бьют. Держите себя вежливо, а не хамами... Не забывайте, что это бывший император; ни он, ни семья его ни в чем не должны испытать лишений. Слушаться распоряжений полковника Кобылинского, как моих собственных».
В ТОБОЛЬСКЕ
Два поезда под флагом японской миссии Красного Креста следовали из Петрограда в Сибирь. В одном из составов находилась императорская семья, их сопровождающие, прислуга и, командированный Временным правительством член Государственной Думы В.М. Вершинин, который должен был доставить арестованных в Тобольск. Во втором составе расположился военный конвой под командой полковника Кобылинского. Всего в обоих поездах, кроме царской семьи, находилось 45 человек приближенных, 330 солдат охраны и шесть офицеров. Согласно инструкции Керенского, «в пути бывшие император и императрица, а также их семья и лица, добровольно с ними едущие, подлежат содержанию, как арестованные».
Ссыльные не высказывали жалоб. «1-го августа. Поместились всей семьей в хорошем спальном вагоне международного общества, - описывал Николай в дневнике дорожные впечатления. - Залег в 7.45 и поспал до 9.15 час. Было очень душно и пыльно - в вагоне 26*. Гуляли днем с нашими стрелками, собирали цветы и ягоды. Едим в ресторане, кормят очень вкусно, кухня Вост.- Китайской ж.д.
2-го августа. Гуляли до Вятки, та же погода и пыль. На всех станциях должны были по просьбе коменданта завешивать окна; глупо и скучно!
3-го августа. Проехали Пермь в 4 ч. и гуляли за г. Кунгуром вдоль реки Сылве по очень красивой долине.
4-го августа. Перевалив Урал, почувствовали значительную прохладу. Екатеринбург проехали рано утром. Все эти дни часто нагонял нас второй эшелон со стрелками - встречались, как со старыми знакомыми. Тащились невероятно медленно, чтобы прибыть в Тюмень поздно - в 11 1/2 час. Там поезд подошел почти к пристани...»
После пяти дней следования в поезде, в Тюмени ссыльных посадили на пароход «Русь» и по рекам Туре и Тоболу доставили в Тобольск. У Николая, Александры Федоровны и Алексея было по одной каюте без удобств, великие княжны расположились вместе, а сопровождающие разместились по всем углам небольшого судна. В довершение всех дорожных тягот простудилась Мария, а у Алексея опух локтевой сустав левой руки.
За «Русью» шел второй пароход с багажом и солдатами охраны. 5 августа с борта «Руси» увидели избы села Покровского - родины Григория Распутина. Спутники заметили слезы на глазах Александры Федоровны, но в дневнике в тот день она записала лишь, что «останавливались 3 раза, чтобы достать дрова, молоко и еды для солдат. Алексей и Татьяна собирали цветы на берегу - на берегу против Покровского».
В четыре часа дня 6 августа 1917 года «Русь» прибыла в Тобольск.
* * *
Бывший губернский город бывшей Российской империи - Тобольск располагался на правом берегу Иртыша, недалеко от впадения в него реки Тобол, устье которого, во избежание подмыва нагорного берега Иртыша, было еще в 1716 году отведено на три версты выше города. Когда-то оживленный, шумный торговый город главного Сибирского тракта к концу XIX века превратился в глухую провинцию. Четыре небольших предместья и две пригородные деревушки составили с городом единое административное и полицейское целое. 2332 дома, из которых только 50 были каменные. В 25 церквах, в том числе одной католической и одной лютеранской, были готовы крестить, бракосочетать и отпевать всех обывателей в числе 22 752 лиц мужского и женского пола. В городе насчитывалось около двадцати различных учебных заведений, десять больниц и амбулаторий, городской музей, ежегодно выпускавший сборник своих трудов. Главным занятием мужского населения Тобольска было рыбное дело, которому оно предавалось с великой охотой и пристрастием. Пойманная рыба солилась, сушилась, коптилась, а затем отправлялась в центральные губернии. Улов в иные годы доходил до 700 тыс. пудов. Впрочем, все эти цифры были верны лишь до мировой войны, внесшей существенные коррективы в статистику.
Этот патриархальный городок и стал началом крестного пути на свою Голгофу Николая II и его близких. Первую неделю ссыльные были вынуждены жить на пароходе: губернаторский дом не успели приготовить к прибытию царской семьи. Ставший «народным достоянием» особняк был безжалостно разграблен и загажен. Местные власти пытались хоть как-то приспособить особняк для его нового предназначения. Стоит ли говорить, что первым делом губернаторский дом обнесли высоким забором? Для сопровождавших ссыльного царя перестраивался находившийся поблизости купеческий дом.
Через неделю, 26 августа, семья переехала в губернаторский дом. Императрица с Алексеем ехали в коляске, а Николай с великими княжнами шли пешком. Улица, на которой находилась резиденция последнего тобольского губернатора Н.А. Ордовского-Танаевского, по характерному для всех революций дурному вкусу, с недавнего времени именовалась Улицей Свободы. Причем, оба слова непременно писались только с заглавных букв... Это не было оригинальным изобретением тобольских робеспьеров, а являлось повсеместным топонимическим нововведением того времени - Площадь Революции, Проспект Маркса, Малый Коммунистический переулок...
* * *
Двухэтажный дом, где предстояло жить царской семье, был каменной постройки, с коридорной системой. В первой комнате нижнего этажа размещался дежурный офицер. В соседней жила комнатная девушка императрицы Анна Демидова, затем шли комната Пьера Жильяра и столовая. С противоположной стороны коридора жили камердинер Чемодуров, камерюнгфера Тутельберг, няня детей А. Теглева и ее помощница Эрсберг. На первом этаже также находилась буфетная.
Лестница, ведущая на второй этаж, выходила в угловую комнату - кабинет Николая. Рядом был зал, из которого можно было выйти в коридор. Первая комната по коридору служила гостиной. Рядом с ней разместилась царская спальня, последней была комната княжон. С левой стороны коридора помещались комната цесаревича, уборная и ванная.
Двухэтажный дом, в котором поселилась свита, был спроектирован местным архитектором. Он казался довольно большим и по-провинциальному мило нелепым: с непременной мраморной лестницей и гипсовыми украшениями на деревянных крашеных потолках, изображавшими лепнину.
В верхнем этаже помещались генерал граф И. Л. Татищев, Екатерина Шнейдер, графиня А. В. Гендрикова, мистер Гиббс, князь В. А. Долгоруков, три горничных и доктор В. Н. Деревенко с сыном Колей, приехавшие в Тобольск 24 августа.
Внизу находились офицерская столовая и буфет, штабная, комнаты, где жили прибывшие позднее представители Временного правительства - комиссар В. С. Панкратов, его помощник А. В. Никольский и прапорщик Иван Зима.
Две комнаты на первом этаже занимал Евгений Сергеевич Боткин и его дети: Татьяна и Глеб, приехавшие к отцу в Тобольск в сентября 1917 года. В большой комнате, выходившей окнами на губернаторский особняк, поселилась Татьяна, а доктор с сыном заняли меньшую, проходную. Дверь в нее никогда не запиралась, и все население первого этажа через нее проходило в единственную ванную.
* * *
Первое время пребывания в Тобольске Александра Федоровна как будто успокоилась, покорившись обстоятельствам. Еще теплилась надежда, что «добрые русские люди» спасут своего царя, но с каждым днем эти мечты становились все призрачнее. Она слишком хорошо знала судьбу королевы Марии-Антуанетты, чтобы полагаться на счастливый исход. Даже тринадцатилетний Алексей уже не строит никаких иллюзий, в эти дни он записывает щемящие душу строки: «Если будут убивать, то чтобы долго не мучили».
Императрица впервые оказалась в чужом доме, в непривычной обстановке. Под арестом в Александровском дворце, она еще чувствовала себя дома, в окружении привычных вещей, в комфорте, тепле.
Иногда она садилась на балконе, смотрела, как прохожие изредка оглядываются на нее, кланяются бывшей императрице и торопятся поскорее миновать опасное место. К привычным болям в сердце и ногах, присоединилась изнурительная зубная боль, не дававшая ей покоя ни днем, ни ночью. Государыня не жаловалась на недомогание, так же, как не считала нужным оскорблять себя жалобами на превратности судьбы. О силе характера Александры Федоровны, ее поведении в сибирской ссылке свидетельствуют показания очевидцев заключения.
Вот рассказ преподавательницы русского языка и литературы великих княжон К. М. Битнер: «Государыня как была царица раньше, так и осталась ею. Самая настоящая царица: красивая, властная, величественная. Именно в ней самым характерным отличием была ее величественность. Такое она впечатление производила на всех. Идет, бывало, государь, нисколько не меняешься. Идет она - обязательно одернешься и подтянешься. Однако она вовсе не была горда. Она не была женщиной со злым характером, недобрым...
Она сильно и глубоко любила государя. Любила она его как женщина, которая имела от него детей и много лет жила с ним хорошей, согласной жизнью. Но ясно чувствовалось, что главой в доме был не он, а она. Она была той надежной крышей, под защитой которой жила семья. Она всех “опекала”. Она была добрая, способная на добрый порыв, чтобы помочь другому. Но в то же время она была скуповата в хозяйственной жизни: в ней чувствовалась аккуратная в хозяйственном отношении, расчетливая немка. Она имела способность к рукоделиям, ее работы были хорошие, она хорошо вышивала и рисовала. Она, безусловно, искренно и сильно любила Россию... Она была сильно религиозна. У такого человека, как она, это не могло быть лживым. Ее вера в Бога была искренняя и глубокая...»
Любопытен отзыв полковника Кобылинского о поведении Александры Федоровны в тобольской ссылке: «Государыня - умная, с большим характером, весьма выдержанная женщина. Отличительной чертой ее натуры была властность. Она была величественной. Когда, бывало, беседуешь с государем, не видишь царя. Когда находишься перед ней, всегда, бывало, чувствуешь царицу. Благодаря своему характеру, она властвовала в семье и покоряла государя. Конечно, она сильней и страдала. У всех на глазах она сильно старела...»
Сама Александра Федоровна писал в письме Анне Вырубовой о своей жизни в Тобольске: «... Занята целый день, уроки начинаются в 9 час. (еще в постели), встаю в 12 часов. Закон Божий с Татьяной, Марией, Анастасией и Алексеем. Немецкий 3 раза с Татьяной и 1 раз с Мари и чтение с Татьяной. Потом шью, вышиваю, рисую целый день с очками, глаза ослабли, читаю «хорошие книги», люблю очень Библию и время от времени романы. Грущу, что они могут гулять только на дворе за досками, но, по крайней мере, не без воздуха, благодарны и за это.
Он (Николай II - авт.) прямо поразителен - такая крепость духа, хотя бесконечно страдает за страну, но поражаюсь, глядя на него. Все остальные члены семьи такие храбрые и хорошие, и никогда не жалуются, - такие, как бы Господь и наш Друг хотели бы. Маленький - ангел. Я обедаю с ним, завтракаю тоже, иногда схожу вниз... Сердцу лучше, так как веду тихую жизнь. Полная надежда и вера, что все будет хорошо, что это худшее и вскоре воссияет солнце. Но сколько еще крови и невинных жертв?!»
* * *
Лишь 8 сентября, в Рождество Богородицы, заключенным, впервые за последние полгода, комиссар Панкратов разрешил посетить церковь. Через городской парк, вдоль аллеи были расставлены две цепи солдат. Но пленники были настолько рады, что встали ни свет не заря, и ожидания, когда им разрешат выйти из дома. У Александры Федоровны в тот день вновь обострился ишиас, и она была вынуждена ехать в церковь в кресле-коляске, которую вез А.Волков. Николай и дети шли, оглядываясь по сторонам и делясь впечатлениями о саде и погоде. «По выражению лиц, по движениям можно было предполагать, что они переживали какое-то особенное состояние, - писал о своих подопечных комиссар Панкратов. - Анастасия даже упала, идя по саду и озираясь по сторонам. Ее сестры рассмеялись, даже самому Николаю доставила удовольствие эта неловкость дочери. Одна только Александра Федоровна сохраняла неподвижность лица. Она величественно сидела в кресле и молчала. При выходе из сада и она встала с кресла. Оставалось перейти улицу, чтобы попасть в церковь, здесь стояла двойная цепь солдат, а за этими цепями - любопытные тоболяки и тоболячки... Наконец мы в церкви. Николай и его семья заняли место справа, выстроившись в обычную шеренгу. Свита ближе к середине. Все начали креститься, а Александра Федоровна встала на колени, ее примеру последовали дочери и сам Николай».
Комиссар Временного правительства Василий Семенович Панкратов, эсер, отсидевший в крепости за убийство жандарма четырнадцать лет, относился к семье Николая Александровича с симпатией. Это был добрый, образованный человек. Вечно всклокоченный, в круглых очках, внешне он напоминал старого, потрепанного временем и обстоятельствами ворона. Иногда он рассказывал детям о своих приключениях в сибирской ссылке. Николай с теплотой отзывался о Панкратове, ценя его заботу и внимание. В отличие от Панкратова, его помощник прапорщик Никольский любовью заключенных не пользовался. Ограниченный и упрямый, он занимал свое время изобретением все новых запретов, осложнявших и без того непростые условия существования царской семьи.
* * *
Постепенно быт заключенных наладился. Начались занятия с младшими детьми - Алексеем, Марией и Анастасией. Уроки начинались в 9 часов утра и продолжались до 11 часов, затем все шли на прогулку в небольшой сад, примыкавший к дому. В час дня все собирались за обеденным столом. Но в те частые дни, когда Александра Федоровна чувствовала себя плохо, она обедала у себя в комнате. В два часа дети вновь шли гулять. Николай любил физическую работу, и в период ссылки в Тобольске занимался уборкой снега и пилкой дров. На одной из фотографий того периода запечатлен царь в офицерском, еще с погонами, кителе; над левым карманом - белый Георгиевский крестик. В руках бывшего императора - большая лопата, полная снега.
Отцу всегда помогали дочери, чаще старшие - Ольга и Татьяна, с детства любившие спорт. Иногда на смену им приходил Жильяр; доктор Боткин, много болевший в последнее время, не мог принимать участие в уборке снега или заготовке дров. Обычно он гулял с младшими сестрами или ходил вдоль забора, ожидая, когда император закончит работу.
После ужина все приглашались в гостиную и устраивали игры, вели долгие беседы. Но с наступлением холодов в зале стало настолько холодно, что находиться там было невозможно, и весь маленький кружок тобольских узников, состоявший из семьи бывшего императора и нескольких приближенных, собирался в гостиной Александры Федоровны. Император часто читал вслух, а великие княжны что-то шили или вязали. Императрица обыкновенно играла две-три партии в безик с генералом Татищевым, а затем ложилась на кушетку и тоже принималась за рукоделие. В такой тихой мирной обстановке тянулись дни до начала нового 1918 года.
ххх
В октябре 1917 года в Петрограде произошел вооруженный переворот. Власть неожиданно для всех, в том числе и для себя, захватили большевики.
Император сильно поседел, морщины окружили глаза. Он еще мог часами пилить дрова, но боли в сердце все чаще делали ночи бессонными. Прошла уверенность, что своим отречение он спас Россию от беды. Позорный брестский мир, подписанный большевиками с Германией, окончательно определил расклад сил в стране. Бывший император переживал спустя год после отречения уже не личную трагедию, а гибель великой державы, в которой он почти четверть века был самодержавным монархом. Из Тобольска он писал сестре Ксении: «Тяжело чрезвычайно жить без известий - телеграммы получаются здесь и продаются на улице не каждый день, а из них узнаешь только о новых ужасах и безобразиях, творящихся в нашей несчастной России. Тошно становится от мысли, как должны презирать нас наши союзники. Для меня ночь - лучшая часть суток, по крайней мере, забываешься на время».
Лишь однажды на его лице появилась улыбка: в дни, когда генерал Корнилов начал поход на Петроград, чтобы прекратить смуту, у Николая появилась надежда на спасение России. Но вскоре корниловское наступление захлебнулось. «Я услышал тогда в первый раз, что император пожалел о своем отречении от престола, - писал Пьер Жильяр. - Он принял это решение в надежде, что лица, которые желали его удаления, были способны успешно окончить войну и спасти Россию. Он опасался, чтобы его сопротивление не было причиной гражданской войны в присутствии неприятеля, и не пожелал, чтобы кровь даже одного русского была пролита из-за него. Но разве вскоре за его уходом не появился Ленин со своими приспешниками, подкупленными агентами Германии, преступная пропаганда которых разрушила армию и разложила страну? Теперь император страдал, видя, что его отречение не принесло пользы и что, имея в виду только благо Родины, он, в действительности, повредил ей своим уходом. Эта мысль стала впоследствии преследовать его все сильнее и сильнее и сделалась для него причиной больших нравственных страданий».
* * *
Полковнику Кобылинскому еще удавалось поддерживать остатки дисциплины, но с каждым днем настроение среди солдат менялось. Впоследствии на него пало немало обвинений в эмигрантских кругах за то, что, будучи в Тобольске начальником охраны государя, он якобы притеснял арестованных. Необходимо сказать несколько слов в его защиту.
Евгений Степанович Кобылинский - офицер лейб-гвардии Петроградского полка, участвовал в мировой войне. Тяжело раненый в боях под Лодзью, после выздоровления вернулся в действующую армию. Под Старой Гутой вновь был сильно контужен, а в госпитале у него развился острый нефрит. Кобылинского комиссовали из армии. Временное правительство назначило полковника Кобылинского командиром отряда особого назначения по охране царской семьи, сначала в Александровском дворце, затем в Тобольске.
В этом сложном положении он проявил искреннюю преданность императору. Проявляя исключительный такт, полковник стремился максимально облегчить участь своих подопечных. Когда наступила сложная финансовая ситуация и кончились все деньги на питание, Кобылинский тайно занял необходимую сумму, дав вексель за своей подписью. При этом полковник более всего опасался не местных властей или Панкратова с Никольским, а того, что о его благородном поступке станет известно Николаю и Александре.
Но особенно тяжело гвардейскому полковнику было терпеть хулиганские выходки солдат, отказывавшихся подчиняться дисциплине. Ситуация еще более обострилась, когда старослужащих солдат, прибывших с царской семьей из Петрограда, сменили молодые, уже развращенные красной пропагандой новобранцы.
16 января 1918 года солдатский комитет запретил офицерам носить погоны. На следующий день Кобылинский, не пожелавший выполнить требование солдат, вышел в штатском костюме. Кобылинский попросил доложить государю, что он просит принять его. Когда полковника ввели в кабинет к Николаю, он сказал: «Ваше Величество, власть выскальзывает из моих рук. С нас сняли погоны. Мне не удастся быть более полезным вам. Если вы разрешите, я хочу уйти, я не могу больше».
Государь обнял Кобылинского и тихо произнес: «Евгений Степанович, от себя, жены и детей прошу вас успокоиться. Вы видите, что мы все терпим. Надо и вам потерпеть».
Полковник Кобылинский находился в Тобольске до мая 1918 года, когда был отстранен большевиками от должности начальника охраны царской семьи. Он отказался эмигрировать из России, за что и поплатился жизнью - в 1927 году полковник Е.С. Кобылинский был расстрелян по обвинению в участии в антибольшевистском подполье.
* * *
Большевистские лидеры не забыли о тобольских заключенных. Уже 24 января из Петрограда пришло предписание о замене комиссаров Временного правительства Панкратова и Никольского людьми, верными новой власти. Спустя пять дней, 29 января 1918 года, в Совнаркоме рассматривался вопрос «О передаче Николая Романова в Петроград для предания его суду». Спустя месяц большевики решили : «Поручить Комиссариату юстиции и двум представителям Крестьянского съезда подготовить следственные материалы по делу Николая Романова. Вопрос о переводе Николая Романова отложить до пересмотра этого вопроса в Совете Народных Комиссаров. Место суда не предсказывать пока».
Пока шли приготовления к суду над бывшим императором, в Тобольск летели депеши, предписывающие ужесточить режим содержания пленников. Одна была предельно лаконична: «У народа нет средств содержать царскую семью».
Со стола исчезли кофе, сливки, масло, питание стало скудным. Но в воскресенье 18 февраля в губернаторском доме царило оживление. Его обитатели готовились к премьере любительского спектакля по известному рассказу А. П. Чехова «Медведь». В последние недели ударили сильные морозы, по ночам температура падала в доме до 7 градусов, но к воскресенью неожиданно потеплело, на карнизах зависли сосульки и в воздухе вдруг чудно запахло еще далекой весной.
Утром была церковная служба, из местного храма пришел настоятель с дьяконом. Александра Федоровна и Николай молились истово, вкладывая в слова молитвы всю душу. Доктор Боткин стоял в углу зала, где проходила служба, и смотрел на семью бывшего царя. Невольные слезы заставили его снять очки. За год несчастий они все стали другими людьми, изменилась их внешность. И дело было даже не в том, что царь и царица резко постарели от пережитого, а их дети подросли. В глазах этих людей появился какой-то нездешний, печальный свет, сразу сделавший детей много старше своего возраста. За невозмутимостью выдержкой Николая скрывалась глубокая, беспредельная тоска, забыться от которой он не мог ни на мгновение. Погрузневшая, седая императрица еще сохраняла царственную величественность, пытаясь воздвигнуть барьер в отношениях с комиссарами; но чаще она целыми днями полулежала на диване, и, ничего не видя, смотрела в окно. Душу она открывала только в письмах: «Тяжело неимоверно, грустно, обидно, стыдно, но не теряйте веру в Божию милость. Он не оставит Родину погибнуть...»; «...Мирское все проходит: дома и вещи отняты и испорчены, друзья в разлуке, живешь одним днем. Но Бог и природа никогда не изменяются... Какая я стала старая, но чувствую себя матерью этой страны и страдаю, как за своего ребенка, и люблю мою Родину, несмотря на все ее ужасы и все согрешения. Ты знаешь, что нельзя вырвать любовь из моего сердца и Россию тоже, несмотря на черную неблагодарность к государю, созерцание которой разрывает мое сердце, - но ведь это не вся страна. Болезнь, после которой она окрепнет. Господь, смилуйся и спаси Россию!»
* * *
18 февраля 1918 года Николай записал в дневнике: «В 11 1/2 была обедня. День стоял чудный, теплый, совсем весенний: днем таяло. Сидел у Рендель. Работали в саду и пилил. После чая репетировали. Вечером состоялся спектакль. Сперва шла анг. пьеса - «The Cristal Gazer» - Мария и m-r Gibbs, а затем наша - «Медведь», в кот. играли: Ольга, опять Мария и я. Волнений в начале представления было много, но, кажется, хорошо сошло» .
Спектакль действительно удался. В столовой сдвинули столы, на принесенных загодя стульях расположились зрители: императрица, великие княжны, не занятые в спектакле, несколько придворных, оба врача - Боткин и Деревенко. Алексей, проявлявший наибольший интерес к предстоящему представлению, уселся на маленькую скамейку впереди всех перед рампой, сооруженной изобретательным Жильяром.
После антракта, во время которого артисты вместе со зрителями пили чай, начался спектакль. Не меньше самодеятельных артистов волновался режиссер постановки преподаватель английского языка царских детей Чарльз Сидней Гиббс, которого в России сразу переименовали в Сиднея Ивановича. Нервно потирая руки, он беспрерывно сновал между импровизированным занавесом и зрительным залом, на ходу давая советы актерам.
Николай исполнял роль отставного поручика артиллерии помещика Смирнова, хорошенькой вдовушкой Еленой Ивановной Поповой стала Ольга, но наибольший успех выпал Марии, которая в накладной бороде и всамделишных сапогах старательно изображала старого лакея Луку.
После финальной сцены благодарные зрители не скупились на аплодисменты. Стол вновь вернулся на свое место и, по заведенному уже порядку, все вновь уселись за чаепитие. Самовар источал тепло, за окнами сделалось особенно темно и вьюжно, и все присутствующие ощущали себя удивительно близкими людьми, как это бывало только в очень дружных и хороших семьях…
Заканчивался один из последних благополучных вечеров этих людей. Совсем скоро почти все, кто сидел тогда в бывшем губернаторском доме, за уютным, веселым столом, будут убиты.
БЕССМЕРТНАЯ СМЕРТЬ
Большая часть солдат особого отряда, прибывших с царской семьей из Петрограда, заменялась новобранцами, уже отравленными дурманом революционной пропаганды.
К середине марта 1918 года отношение новых охранников к царской семье приняло откровенно издевательский и агрессивный характер. На внутренней стороне забора появились похабные надписи, полупьяная солдатня с диким хохотом и гиканьем разрушила ледяную горку, с которой любили кататься великие княжны и Алексей. С прежней воинской дисциплиной было окончательно покончено – теперь караульные попросту спали на посту, не обращая ни малейшего внимания на грозные окрики командиров.
«Наглость зазнавшихся солдат превосходит все, что только можно себе представить, - поражался Пьер Жильяр. - Всех уехавших заместили молодежью, невообразимо распущенной и разгульной. Государь и государыня, несмотря на растущие со дня на день неприятности, все же надеются, что найдутся между оставшимися верными хоть несколько человек, которые попытаются их освободить. Никогда еще обстоятельства не складывались более благоприятно для побега, так как еще нет представителя правительства большевиков в Тобольске. Было бы легко при содействии полковника Кобылинского, заранее склонного в нашу пользу, обмануть бдительность наглой и распущенной охраны. Достаточно было бы нескольких энергичных людей, которые извне действовали бы по определенному плану и решительно...
Император ставил здесь два условия, сильно усложнявшие дело: он ни в коем случае не может допустить, чтобы царское семейство было разлучено, и не соглашался покинуть территорию Российской империи. Императрица по этому поводу сказала мне следующее: “Ни за что на свете я не хотела бы покинуть страну. Мне кажется, что, если бы нам пришлось уехать за границу, это было бы равносильно тому, чтобы порвалась последняя нить, связывающая нас с прошлым, и тогда это прошлое, я чувствую, погибло бы безвозвратно”». Но растаял снег и вместе с ним призрачная надежда на чудесное спасение...
* * *
Ближе к вечеру 22 апреля в Тобольск вошел конный отряд в 150 сабель во главе с комиссаром Яковлевым. Утром следующего дня новый комиссар явился к полковнику Кобылинскому и предъявил три мандата за подписью председателя ЦИК Якова Свердлова.
Первый документ удостоверял личность Василия Васильевича Яковлева; второй и третий содержали предписания на имя Кобылинского и бойцов отряда о беспрекословном исполнении приказов Яковлева, которому было предоставлено право расстреливать неповинующихся на месте - без суда и следствия.
Несмотря на чрезвычайность своих полномочий, Яковлев ни словом не обмолвился о цели своего приезда. Он только попросил собрать всех солдат во дворе к полудню, а пока провести его в дом и представить Николаю Александровичу.
В дневнике императора в тот день записано: «10 (23) апреля. Вторник. В 10 1/2 часов утра явились Кобылинский с Яковлевым и его свитой. Принял его в зале с дочерьми. Мы ожидали его к 11 часам, поэтому Аликс не была еще готова. Он вошел, бритое лицо, улыбаясь и смущаясь, спросил, доволен ли я охраной и помещением. Затем почти бегом зашел к Алексею, не останавливаясь, осмотрел другие комнаты и, извиняясь за беспокойство, ушел вниз. Так же спешно он заходил к другим в остальных этажах.
Через полчаса он снова явился, чтобы представиться Аликс, опять поспешил к Алексею и ушел вниз. Этим ограничился осмотр дома...»
Александра Федоровна также кратко зафиксировала в дневнике этот визит: «Утром новый комиссар Яковлев зашел навестить нас (впечатление - интеллигентного, крайне нервного рабочего, инженера и т.д.)...»
* * *
Революция породила массовое появление самых необыкновенных личностей, ранее почти не встречавшихся в обыденной русской жизни. Авантюристы всех мастей, бывшие каторжане, циники, скрывавшие за возвышенными словами, нутро хладнокровных убийц; романтики, прикидывавшиеся флибустьерами, - вся эта пестрая свора становилась комиссарами, вершителями человеческих судеб. Толпы странных людей, одетых в кожаные куртки, перепоясанные ремнями с огромными кобурами, заполнили бывшие губернаторские и великокняжеские дворцы. Они шумно спорили, мрачно курили, отстукивали телеграммы и отдавали приказы.
Никогда ранее не командовавшие даже взводом, они становились во главе армий, комиссариатов, отрядов ЧК, чтобы страхом и террором усмирить Россию. Не веря никому и ни во что, эти люди жили одним днем, одной ночью, и день был сумрачным из-за дыма пожарищ догоравших помещичьих усадеб, а ночь - страшнее и темнее Варфоломеевской…
Как показала жизнь, большинство этих людей, исполнив свое темное предназначение, сгинуло так же быстро, как и появилось, подтвердив тем самым знаменитую формулу: «Революция пожирает своих детей». Спустя каких-то десять-пятнадцать лет из «героев» первых месяцев октябрьской революции 1917 года в живых остались единицы.
Одним из таких странных людей начала революции был комиссар Яковлев Василий Васильевич. Настоящее его имя - Мячин Константин Алексеевич, 1886 года рождения, русский, уроженец села Шарлык Оренбургской губернии.
Полковник Кобылинский в свидетельских показаниях, данных следователю Н.А. Соколову, расследовавшему обстоятельства убийства царской семьи, нарисовал портрет Яковлева: «Ему на вид лет 32-33, жгучий брюнет, роста выше среднего; худой, но мускулистый и сильный; видимо, русский, производил впечатление энергичного мужчины; одет он был в матроску. Речь у него была отрывистая, но без каких-либо дефектов. Руки его чистые и пальцы тонкие. Он производил впечатление интеллигентного человека и, во всяком случае, если и не вполне интеллигентного, то “бывалого” и долго жившего где-либо за границей...»
Яковлев примкнул к революционному движению еще в юности. В 1905 году - он уже профессиональный боевик, один из руководителей уральского «Боевого отряда народного вооружения». Его бомбы взрываются в квартирах местных черносотенцев, в полицейских участках; он организовывал боевые дружины в Екатеринбурге, Златоусте, на уральских заводах. Вершиной террористической деятельности Яковлева становятся вооруженные грабежи поездов - революции и революционерам были очень нужны деньги. Особенно нужду испытывали «борцы за рабочее дело», обитавшие в предместьях Парижа, на курортах Швейцарии, на солнечном Капри... Именно туда, к ласковым волнам Средиземного моря и подался в 1910 году Василий Яковлев после налета на пассажирский поезд около станции Миасс.
Только в 1917 году бывший террорист возвращается в Россию. Он служит в ВЧК, затем едет военным комиссаром в Екатеринбург. В марте 1918 года он возвратился в Москву, где встретился с давним приятелем и соратником по «эксам» Яковом Свердловым, ставшим одним из большевистских вождей – председателем ВЦИК. Тот поручает Яковлеву ответственное задание - перевезти царскую семью из Тобольска в Екатеринбург и ждать там дальнейших указаний из Кремля. Большевики еще окончательно не определились с судьбой императора и его семьи. Как вариант рассматривалась возможность устроить в Москве показательный революционный суд над бывшим царем – что-то подобное тому процессу, что привел на гильотину Людовика XVI. Отечественные якобинцы обожали аналогии с Великой французской революции, и на роль главного обвинителя царя претендовал сам Троцкий...
В реальности, как и произошло на самом деле, перевод бывшего императора с семьей в Екатеринбург - оплот самых фанатичных представителей большевистской партии, мог подразумевать только физическое уничтожение Николая и его близких. Однако время выносить приговор еще не пришло: большевики заигрывали с немцами и откровенно боялись, что известие о гибели царской семьи может прервать переговоры.
Очередное обострение болезни у Алексея внесло поправки в план Свердлова – транспортировать больного ребенка из Тобольска в Екатеринбург было делом хлопотным, связанным с дополнительными трудностями и осложнениями. Камердинер Волков рассказывал: «Все мы видели, что он (Яковлев) высматривает Алексея Николаевича, проверяет, действительно ли он болен, не притворяется ли он, не напрасно ли говорят о его болезни. Я категорически удостоверяю, что это так и было. Очевидно было, что для этого Яковлев и ходил тогда в дом». После обмена телеграммами с Москвой Яковлев решил провести эвакуацию царской семьи в два этапа: первым должен был покинуть Тобольск бывший император.
25 апреля Яковлев лично сообщил Николаю II, что на следующее утро он должен увезти его в один из уральских городов. Император пытался возражать, но Яковлев остановил его: «Если вы отказываетесь ехать, я должен или воспользоваться силой, или отказаться от возложенного на меня поручения. Тогда могут прислать вместо меня другого, менее гуманного человека. Вы можете быть спокойны. За вашу жизнь я отвечаю головой. Если вы не хотите ехать один, можете ехать с кем хотите. Завтра в 4 часа мы выезжаем». Николая ошеломили слова Яковлева. Перспектива оставить семью, больного сына, отправиться одному под конвоем в неизвестность - могла заставить дрогнуть самого мужественного человека. Император из большевистских газет уже знал, что в лучшем случае ему предстоит стать обвиняемым на политическом процессе. Он прекрасно знал события французской революции, чтобы тешить себя надеждой на оправдательный приговор такого судилища...
Еще большее смятение охватило Александру Федоровну: ее душа разрывалась между материнской заботой о больном сыне и страхом за мужа, которому угрожала смертельная опасность. Не находя себе места, императрица металась по комнате, нервно сжимая руки, и говорила вслух сама с собой. Жильяр, находившийся в те часы рядом с государыней, навсегда запомнил ее слова: «Государь уезжает, его увозят ночью одного. Этого отъезда не должно быть и не может быть. Я не могу его оставить в такую минуту. Я чувствую, что его увозят, чтобы попробовать заставить сделать что-нибудь нехорошее. Его увозят одного потому, что они хотят его отделить от семьи, чтобы попробовать заставить подписать гадкую вещь под страхом опасности для жизни всех своих, которых он оставил в Тобольске, как это было во время отречения в Пскове. Я чувствую, они хотят заставить его подписать мир в Москве. Немцы требуют этого, зная, что только мир, подписанный царем, может иметь ценность в России. Мой долг не допустить этого и не покинуть его в такую минуту. Вдвоем легче бороться, чем одному, и вдвоем легче перенести мучения, чем одному. Но ведь я не могу оставить Алексея. Он так болен. Я ему нужна. Что будет с ним без меня?»
Великая княжна Татьяна Николаевна, глядя на растерянную мать, тихо сказала: «Но, мама, надо все-таки решить что-нибудь, если Папа уезжает так скоро».
Александра Федоровна посмотрела на дочь и призналась: «Это первый раз в моей жизни, что я не знаю совершенно, как поступить. До сих пор Бог мне всегда указывал дорогу. А сегодня я не знаю, что мне делать...»
Она долго не решалась зайти в комнату к Алексею, который уже несколько раз звал мать к себе. Потом государыня глубоко вздохнула и решительно произнесла: «Решено. Мой долг - ехать с ним. Я не могу отпустить его одного, а вы будете смотреть за Алексеем здесь». Она вошла к сыну, обняла мальчика и долго плакала, впервые в жизни не скрывая своих слез...
Поздно вечером на семейном совете было окончательно решено, что с Николаем поедут Александра Федоровна, великая княжна Мария, князь Долгоруков, доктор Боткин, камердинер Терентий Чемодуров, лакей Иван Седнев и горничная Анна Демидова.
26 апреля в половине четвертого утра к подъезду губернаторского дома были поданы длинные парные дроги, в которых разместились отъезжающие. Николай хотел сесть с дочерью, но Яковлев поместился с императором сам. Спереди и сзади скакали конные охранники, в одной из повозок стояли два пулемета.
В Тобольске остались три испуганные, растерянные молоденькие девушки, их тяжело больной брат и несколько близких им людей. Со всех сторон их окружали враги, готовые в любую минуту погубить этих детей, имевших несчастье родиться в царском дворце...
* * *
Александра Федоровна так описывала впечатление от своего последнего в жизни путешествия в дневнике: «Путешествие в экипаже. 13 (26). Апрель. Пятница.
Мария и я в тарантасе. Н(иколай – авт.) с ком(иссаром – авт.) Яковлевым. Холодно, пасмурно и ветрено. Переправились через Иртыш. После смены коней в 8 и в 12 останавливались в деревне и пили чай с нашей холодной закуской. Дорога просто ужасная, замерзшая земля, грязь, снег, вода до живота лошадей. Жутко трясло, болит все тело. После 4-смены чека соскочила, и нам пришлось перебираться в другую корзину. 5 раз меняли коней и пересели в другую корзинку. Остальные меняли экипажи каждый раз. В 8 добрались до д. Ивлево, где мы провели ночь в доме, в котором раньше был деревенский магазин. Мы 3-е спали в одной комнате, мы на своих постелях, Мария на полу на своем матрасе, Нюта (А. Демидова – авт.) в гостиной, где мы ели свои продукты и находился наш багаж. В(аля Долгоруков – авт.) и Е.С. (Боткин – авт.) в одной комнате, наши люди - в другой, все на полу. Легли спать в 10, смертельно усталые, все тело болит. Никто не говорит, куда мы направляемся из Тюмени, - некоторые предполагают Москву. Дети должны будут последовать за нами, как только река освободится и Бэби поправится. По очереди каждый экипаж терял колесо, или что-то еще сокрушительно ломалось. Багаж всегда опаздывал. Болит сердце, боль усилилась. Написала детям с нашим первым ямщиком».
В Тюмень отряд с арестованными прибыл вечером 27 апреля. Здесь погрузились на поезд, который пошел в направлении к Екатеринбургу.
В интервью репортеру газеты «Известия» 16 мая 1918 года Яковлев рассказал некоторые подробности путешествия: «Дело доходило до курьезов. Известно, что коридоры в вагонах очень узкие, и когда в них встречаются два человека, один должен посторониться. Александра Федоровна не желала, чтобы кому-нибудь из нас пришлось посторониться, пропуская ее. Поэтому она вставала ежедневно в 4-5 часов утра, чтобы пойти в уборную умыться. Если, выходя из уборной, она видела в коридоре часового, то возвращалась обратно и запиралась там, пока часовой не выходил из коридора».
Уже при подъезде к Екатеринбургу произошло чрезвычайное происшествие: Яковлев внезапно меняет маршрут – он приказывает машинисту следовать в Омск. Поезд пошел по новому направлению, в то время как в Екатеринбурге с нетерпением ожидали его прибытия. Узнав об изменении маршрута, Уральский облисполком немедленно заклеймил Яковлева «изменником делу революции» и отдал приказ любой ценой задержать поезд с Николаем Романовым и его спутниками.
Крутые виражи последней поездки Николая II послужили благодатной почвой для самых смелых гипотез историков. По одной из них , бросок на Омск Яковлев предпринял в надежде спасти императорскую чету, намереваясь переправить Николая и Александру на Дальний Восток или спрятать их в горах до подхода белых войск.
Немаловажную роль в создании подобных легенд сыграла дальнейшая судьба комиссара Яковлева. С приходом к власти в Сибири адмирала Колчака, Яковлев перешел на сторону белых, а затем перебрался в Харбин, где жил под фамилией Стоянович. В 1928 году Яковлев пишет покаянное письмо Сталину, умоляя разрешить вернуться в Россию. Получив согласие, он приезжает на родину, где его уже ожидает тюремная камера. За десять лет заключения – таков был приговор революционного суда, - Яковлев не раз пожалел о своем стремлении вернуться на родину. В 1933 году за примерное поведение и хорошую работу Яковлева досрочно освобождают, но через пять лет следует новый арест. В 1938 году в подвале НКВД бывший революционер-боевик, бывший красный комиссар Яковлев-Мячин-Стоянович был расстрелян своими коллегами-чекистами...
Первыми информацию о «монархических» замыслах Яковлева подбросили большевики, после того как их комиссар перешел на сторону Колчака. Впоследствии эта версия, несмотря на отсутствие фактов, получила широкое распространение в кругах русской эмиграции. На самом деле, Яковлев лишь желал добросовестно выполнить возложенное на него поручение. Однако он оказался в центре интриг между столичным ВЦИКом и Уральским совдепом. Яковлева подозревал, что уральские большевики попытаются силой отбить арестованных и немедленно расстрелять Николая II. Он связался по телеграфу с Москвой и предложил изменить маршрут, чтобы доставить царя в Омск и там уже спокойно ждать указаний из центра. Не стоит строить иллюзий: комиссаром руководили не высокие гуманные побуждения, не желание спасти государя, а элементарный страх за невыполненное партийное задание самому оказаться на месте арестованных.
Но инициатива Яковлева не была поддержана. В центре ход операции мыслился совершенно иначе. Поезд был остановлен уже при подъезде к Омску. Яковлеву направили подробную телеграмму, стиль которой отдает блатной лексикой: «Немедленно двигай обратно… С уральцами сговорились, приняли меры, дам гарантии личной ответственности областников; передай весь груз в Тюмени представителю Уральского Областкома, так необходимо. Поезжай сам, оказывай содействие... Задача прежняя. Ты выполнил самое главное... Привет. Свердлов»
Комиссар Яковлев оказался мелкой фишкой в большой игре, которую вели в то время большевики на переговорах с немцами, контролировавшими почти всю Украину, Белоруссию и Прибалтику. В Берлине уже давно зрело недовольство поведением Ленина, совершившего октябрьский переворот в России на германские деньги. С одной стороны, лидер большевиков отработал финансовые вложения Берлина, выведя Россию из мировой войны, но, в тоже время, Ленин все чаще позволял себе возмутительные выходки, призывая пролетариат Германии к мировой революции.
Кайзер и его окружение склонялись к мысли о целесообразности восстановления монархии в России. Вильгельм рассчитывал, что за помощь в спасении Николай станет союзником Германии.
Германский посол в России граф Мирбах потребовал доставить царскую семью в Москву и передать ее под охрану немецких солдат. Однако Ленин был совсем не так наивен, как представлялось немецким контрразведчикам и дипломатам. Не смея открыто противоречить Мирбаху, ВЦИК разработал многоходовую комбинацию, частью которой стал план физического уничтожения царской семьи.
Берлин известили, что за Николаем II и его семьей направлен специальный комиссар Яковлев, который доставит арестованных под надежной охраной в Москву. Сам Яковлев во все детали этого зловещего плана посвящен не был - ему отводилась скромная роль конвоира заключенных из Тобольска до Екатеринбурга. Далее за дело принимались уральские большевики. Между Екатеринбургом и Москвой начался интенсивный обмен телеграммами. Уральские большевики требовали отдать бывшего царя в их руки. Свердлов и Ленин в сложившейся ситуации были крайне заинтересованы переложить всю ответственность за возможное убийство Николая на местных большевиков - такой поворот событий было бы легче объяснить миру: погорячились, мол, уральские коммунисты, а Москва здесь ни при чем….
После возвращения поезда с царем в Екатеринбург, графа Мирбаха официально известили, что царская семья захвачена уральскими комиссарами, которые не слушают столичное правительство, искренно желавющее спасти Николая. Немцам пришлось смириться со случившимся как с непреложным фактом. К тому же в самой Германии все сильнее нарастало недовольство политикой кайзера, на Западном фронте немцев преследовали неудачи, и судьба бывшего русского царя перестала волновать Берлин.
* * *
Когда Николай узнал о возвращении в Екатеринбург, он сказал: «Я бы поехал куда угодно, только не на Урал». Но желания бывшего царя никто не спрашивал.
В Екатеринбурге поезд с арестованными поджидали с нетерпением. На перроне собралась разношерстная толпа, требовавшая немедленно расстрелять Николая и Александру. Возбуждение росло. Яковлев был вынужден приказать расчехлить пулеметы. Простоявший три часа состав перевели на соседнюю станцию Шарташ.
Здесь арестованных вывели из вагона. Первым вышел Николай, одетый в шинель без погон, за ним императрица, опиравшаяся на трость. На перроне на них пристально смотрели руководители местных большевиков - А. Белобородов, Председатель Уральского облсовета; Ф.Голощекин, секретарь Уральского обкома РКП(б); Жилинский, член Уральского областного Совета.
Всех арестованных посадили в открытый автомобиль и в сопровождении вооруженных солдат отвезли в дом, находившийся на углу Вознесенского проспекта и Вознесенского переулка. Комендантом импровизированной тюрьмы для царской семьи, получившей название «дом особого назначения», был назначен бывший слесарь А. Авдеев. Даже его товарищи по партии признавали, что он «был пьяница, грубый и неразвитой», а главное – «душа у него была недобрая».
Когда арестованные вышли из машины, Голощекин обратился к Николаю II: «Гражданин Романов, вы можете войти». Затем в двери по очереди пропустили остальных узников, кроме князя Василия Александровича Долгорукова, которого втолкнули в машину и увезли в тюрьму, где вскоре он был убит.
В тот же день в столицу из Уралсовета была отправлена срочная телеграмма:
«Председателю Совнаркома Ленину.
Председателю ЦИК Свердлову.
Из Екатеринбурга
Сегодня 30 апреля 11 часов петроградского времени я принял от комиссара Яковлева бывшего царя Николая Романова, бывшую царицу Александру и их дочь Марию Николаевну. Все они помещены особняк, охраняемый караулом. Ваши запросы и разъяснения телеграфируйте мне.
Председатель Уральского облсовета Белобородов»
* * *
Особняк, в котором, царской семье предстояло провести последние недели жизни, ранее принадлежал инженеру-строителю Николаю Ипатьеву. За два дня до прибытия в Екатеринбург Николая и Александры, дом был реквизирован, жильцы выселены, а внутри начались авральные строительные работы - заколачивали запасные выходы, белой краской замазывали окна, десятки подвод со всего города везли доски для забора. Ипатьев попытался было протестовать против откровенного грабежа, но ему заявили, что дом потребовался для государственных нужд и порекомендовали держать язык за зубами.
С фасада здание, построенное в семидесятые годы девятнадцатого века, казалось одноэтажным, но в доме было два этажа. Парадный подъезд находился рядом с большими воротами, ведущими во двор и сад. Второй вход находился сбоку, со стороны Вознесенского переулка, спускавшегося в городской парк.
Все детали режима заключения арестованных до мелочей согласовывались с Москвой. 17 (30) апреля Свердлов телеграфировал Белобородову: «Предлагаю содержать Николая (Романова) самым строгим порядком. Яковлеву поручается перевозка остальных. Предлагаю прислать смету всех расходов, считая караулы. Сообщить подробности условий нового содержания. Председатель ЦИК Свердлов».
Сразу после приезда арестованных грубо обыскали. Один из чекистов выхватил ридикюль из рук Александры Федоровны и вывалил его содержимое на стол. Николай с возмущением вступился за жену: «До сих пор я имел дело с честными и порядочными людьми». На это замечание Авдеев лишь бросил: «Прошу не забываться, что вы находитесь под арестом».
Камердинер Чемодуров, один из немногих прибывших с Николаем и Александрой из Тобольска и оставшихся в живых, вспоминал подробности первых дней заключения: «В ипатьевском доме режим был установлен крайне тяжелый, и отношение охраны было прямо возмутительное, но государь, государыня и великая княжна Мария Николаевна относились ко всему происходившему по наружности спокойно и как бы не замечали окружавших лиц и их поступков.
День проходил обычно так: утром вся семья пила чай - к чаю подавался черный хлеб, оставшийся от вчерашнего дня; часа в 2 обед, который присылали уже готовым из местного совета рабочих депутатов, обед состоял из мясного супа и жаркого; на второе чаще всего подавались котлеты. Так как ни столового белья, ни столового сервиза с собой мы не взяли, а здесь нам ничего не выдали, то обедали на не покрытом скатертью столе; тарелки и вообще сервировка стола была крайне бедная; за стол садились все вместе, согласно приказанию государя; случалось, что на семь обедавших подавалось только пять ложек. К ужину подавались те же блюда, что и к обеду. Прогулка по саду разрешалась только один раз в день, в течение 15 - 20 минут; во время прогулки весь сад оцеплялся караулом; иногда государь обращался к кому-нибудь из конвойных с малозначащим вопросом, не имевшим отношения к порядкам, установленным в доме, но или не получал никакого ответа, или получал в ответ грубое замечание... День и ночь в верхнем этаже стоял караул из трех красноармейцев: один стоял у наружной входной двери, другой в вестибюле, третий близ уборной. Поведение и вид караульных был совершенно непристойный: грубые, распоясанные, с папиросами в зубах, с наглыми ухватками и манерами, они возбуждали ужас и отвращение».
Авдеев нередко без приглашения усаживался обедать вместе со своими заключенными. В фуражке, без пиджака, с потухшей папиросой в зубах, он был нагл и бесцеремонен. Однажды он стал накладывать в свою тарелку котлеты и локтем сильно ударил в лицо Николая. Тот молча отодвинулся...
* * *
Николай и Александра, еще недавно обладавшие неограниченной властью, несметными богатствами, жившие в условиях полного комфорта, оказавшись лишенными всего, казалось, совершенно не тяготились бытовыми неудобствами, не жаловались на скудное питание, жизнь взаперти. Как ни поразительно это звучит, обстановка дома инженера Ипатьева даже понравилась его невольным обитателям. Несмотря на замазанные краской окна, неизбежный при отсутствии хозяев беспорядок в вещах, в доме чувствовался уют, сохранялась теплая атмосфера, созданная бывшими владельцами особняка. «Дом хороший, чистый, - записал Николай II в дневнике. - Нам были отведены четыре большие комнаты: спальня угловая, уборная, рядом столовая с окнами в садик и с видом на низмененную часть города и, наконец, просторная зала с аркой без дверей...
Разместились сл (едующим) образом: Аликс, Мария и я втроем в спальне, уборная общая, в столовой - Н. Демидова, в зале Боткин, Чемодуров и Седнев. Около подъезда комната кар(аульного) офицера. Караул помещался в двух комнатах около столовой. Чтобы идти в ванную и W C, нужно проходить мимо часового у дверей кар<аульного> помещения».
Несколько дней Александра Федоровна вместе с Анной Демидовой украшала свою тюрьму: на стены вешали иконы, фотографии, картины, на пол легли ковры, привезенные из Тобольска. На оконном косяке в спальне царица начертила химическим карандашом свой любимый символ счастья и надежды на удачу - древнюю свастику и рядом поставила дату: 17/30 апреля.
Впервые Александра Федоровна оказалась разлученной со своими детьми; сердце матери переполняла тревога за больного сына. С солдатом охраны, возвращавшимся в Тобольск, императрице удалось передать записку, написанную на почтовой открытке и адресованную доктору В.Н. Деревенко, оставшемуся с Алексеем: «Уже четыре дня ничего о всех не знаем - очень тяжело. Можно ли наступать на ноги. Как силы, аппетит, самочувствие, лежит ли на балконе? Все хочется знать...».
Тяжелый переезд и волнения сказались на здоровье императрицы. Великая княжна Мария в письме к сестрам в Тобольск пишет, что «Мама лежит сегодня на койке, немного лучше, но голова и сердце болит...»
Но Александра Федоровна не оставляет забот о семье и делах - в одном из посланий она просит дочерей собрать «аптечку с лекарствами». Еще в Тобольске императрица договорилась с девочками, что, получив это сообщение, они постараются спрятать драгоценности, оставшиеся у них. Несколько дней великие княжны зашивали в одежду бриллианты, изумруды, жемчуг.
Нередко письма не доходили до адресатов - переписку тщательно просматривали. Настоящий скандал разразился после того, как в письме Николая к детям был обнаружен план комнат, в которых жили узники дома Особого назначения. Этот план потом большевики будут демонстрировать как свидетельство готовящегося побега.
19 мая Николаю Александровичу исполнилось пятьдесят лет. Это был грустный юбилей, в который раз ему вспомнился Иов Многострадальный... День рождения никак не отмечали; в дневнике Николай записал: «Дожил до 50 лет, даже самому странно! Погода стояла чудная, как на заказ. В 11 1/2 тот же батюшка отслужил молебен, что было очень хорошо. Прогулялся с Марией до обеда. Днем просидели час с четвертью в саду, грелись на теплом солнышке. Не получаем никаких известий от детей и начинаем сомневаться, выехали ли они из Тобольска!»
* * *
Девочки и Алексей, оставшиеся в Тобольске давно начали готовиться к переезду в Екатеринбург. Но П. Жильяр придерживался иного мнения: «У нас с генералом Татищевым чувство, что мы должны, насколько возможно, задержать наш отъезд; но великие княжны так торопятся увидеть своих родителей, что у нас нет нравственного права идти против их пылкого желания».
20 мая на том же пароходе «Русь» Ольга, Татьяна, Анастасия, Алексей и несколько сопровождающих покидают Тобольск. Все еще больного цесаревича начальник охраны - комиссар Родионов, несмотря на протесты доктора Деревенко, запер в каюте, повесив снаружи большой висячий замок.
Спустя три дня они прибывают на поезде в Екатеринбург. Это было печальное зрелище. Пьер Жильяр описал сцену, происшедшую на перроне: «Утром, около 9 часов, несколько экипажей прибыли и стали вдоль нашего поезда. Я увидел четырех субъектов, направившихся к вагону, в котором помещались дети. Через несколько минут Нагорный - матрос, приставленный к Алексею Николаевичу, прошел мимо моего вагона, неся больного цесаревича на руках. За ним шли великие княжны, нагруженные своими чемоданами и мелкими вещами. Я хотел выйти, но был грубо оттолкнут часовым обратно в вагон.
Я возвратился к окну. Татьяна Николаевна шла последней, неся свою маленькую собачку, и тащила с трудом тяжелый коричневый чемодан. Шел дождь, и я видел, как при каждом шаге она попадала в грязь. Нагорный хотел подойти помочь, но был сильно отброшен назад одним из комиссаров... Спустя несколько минут экипажи удалились, увозя детей по направлению к городу».
Приезд детей стал праздником для родителей. Первым делом занялись устройством новых постояльцев. Николай, Александра Федоровна, дети и горничная Анна Демидова расположились в спальнях. Остальные семь человек - доктор Евгений Сергеевич Боткин, повар Иван Харитонов, слуга Иван Седнев и его племянник Леонид, матрос Климентий Нагорный и камердинер императора Чемодуров устроились на кушетках в гостиной и в коридорах.
Вскоре старика Чемодурова, нуждавшегося в отдыхе, по просьбе Николая сменил Алексей Егорович Трупп. Однако вместо вокзала Чемодурова доставили в городскую тюрьму, где он провел два месяца до прихода в Екатеринбург Белой армии.
* * *
Охрану дома Особого назначения несли семьдесят пять человек, большей частью рабочие местных заводов. Охранникам выплачивалось жалование в размере 400 рублей в месяц. Кроме того, на фабрике или заводе им также выплачивалось вознаграждение, как «состоящим в фабричном комитете или деловом совете».
Условия содержания разительно отличались даже от тех, что были в Тобольске. Охранники входили в комнаты своих узников без всякого предупреждения или стука. Двери запрещалось запирать на ночь. Посещения ванной и туалета превратились в изощренную пытку, доставлявшую немало радости стражникам. Особенно часто они приставали к девушкам, доводя их до слез. Когда княжны шли в туалет или ванную, к ним обязательно подходил часовой, чтобы поинтересоваться, куда они идут, что собираются делать. Когда девушки проходили в уборную часовой, оставался снаружи, прислонившись к двери. Одним туалетом пользовались все - и заключенные и охрана. Пытаясь соблюсти хотя бы элементарный порядок, кто-то из великих княжон повесил над туалетом объявление: «Просьба оставлять за собой сидение в том же виде, как и перед вашим посещением туалета».
Никакого действия записка не возымела, а стену украсили надписи иного содержания: «Шура дура Шура блять гришке на х.. сять», «Да здравствует власть совета!», «Пролетарии всех стран соединяйтесь», «Сашка и Гришка сидят за столом. Сам Николашка пошол за вином»...
По вечерам красноармейцы устраивали хоровое пение. Пьяные голоса старательно выводили «Вы жертвою пали в борьбе роковой» или «Отречемся от старого мира». Вскоре участились случаи воровства. Сначала крали золотые вещи, затем настала очередь белья и обуви.
Но исподволь отношение некоторых тюремщиков к арестованным начинало меняться. Вероятно, иначе и быть не могло: слишком уж не соответствовали рассказы о преступлениях бывших царя и царицы с тем, что они видели. Простота в обращении, спокойное достоинство, религиозность Николая, Александры, детей внушали уважение.
Один из охранников - бывший рабочий Юговского завода Анатолий Якимов рассказывал следователю Н.А. Соколову: «Я никогда, ни одного раза не говорил ни с царем, ни с кем-либо из его семьи... Я с ними только встречался. Встречи были молчаливые... Однако эти молчаливые встречи с ними не прошли для меня бесследно. У меня создалось в душе впечатление от них всех.
Царь был уже немолодой. В бороде у него пошла седина... Глаза у него были хорошие, добрые. Вообще он на меня производил впечатление как человек добрый, простой, откровенный, разговорчивый. Так и казалось, что вот-вот он заговорит с тобой, и, как мне казалось, ему охота была поговорить с нами.
Царица была, как по ней заметно было, совсем на него непохожая. Взгляд у нее был строгий, фигура и манеры ее были как у женщины гордой, важной.
Мы, бывало, в своей компании разговаривали про них, и все мы думали, что Николай Александрович простой человек, а она не простая и, как есть, похожа на царицу. На вид она старше его. У нее в висках была заметна седина, лицо у нее было уже женщины не молодой, а старой. Он перед ней казался моложе...
От моих мыслей прежних про царя, с какими я шел в охрану, ничего не осталось, как я их своими глазами поглядел несколько раз, я стал душой к ним относится совсем по-другому: мне стало их жалко...»
Смена настроений среди охраны не прошла незамеченной для Белобородова и Голощекина. Не мешкая, они решили заменить русских рабочих-красноармейцев на латышей-чекистов, пленных мадьяр и прочий разношерстный сброд.
* * *
В конце мая состояние здоровья Алексея вновь ухудшилось. Доктор Боткин был вынужден обратиться в местный Исполнительный комитет с просьбой: «Как врач, уже в течение десяти лет наблюдающий за здоровьем семьи Романовых, находящейся в настоящее время в ведении областного Исполнительного комитета, вообще и в частности Алексея Николаевича, обращаюсь к вам, г-н председатель, со следующей усерднейшей просьбой. Алексей Николаевич подвержен страданиям суставов под влиянием ушибов, совершенно неизбежных у мальчиков его возраста, сопровождающимся выпотеванием в них жидкости и жесточайшими вследствие этого болями. День и ночь в таких случаях мальчик так невыразимо страдает, что никто из ближайших родных его, не говоря уже о хронически больной сердцем матери его, не жалеющей себя для него, не в силах долго выдержать ухода за ним. Моих угасающих сил тоже не хватает.
Клим Григорьев Нагорный, после нескольких бессонных и полных мучений ночей, сбивается с ног и не в состоянии был бы выдерживать вовсе, если на смену и в помощь ему не являлись бы преподаватели Алексея Николаевича г-н Гиббс и, в особенности, воспитатель его г-н Жильяр. Спокойные и уравновешенные, они, сменяя один другого, чтением и переменою впечатлений отвлекают в течение дня больного от его страданий, облегчая ему их и давая тем временем родным его и Нагорному возможность поспать и собраться с силами для смены их в свою очередь. Г-н Жильяр, к которому Алексей Николаевич за семь лет, что он находится при нем неотлучно, особенно привык и привязался, проводит около него во время болезни целые ночи, отпуская измученного Нагорного выспаться. Оба преподавателя, особенно, повторяю, г-н Жильяр, являются для Алексея Николаевича совершенно незаменимыми, и я, как врач, должен признать, что они зачастую, приносят более облегчения больному, чем медицинские средства, запас которых для таких случаев, к сожалению, крайне ограничен.
Ввиду всего изложенного я и решаюсь, в дополнение к просьбе родителей больного, беспокоить Областной Исполнительный комитет усерднейшим ходатайством допустить г.г. Жильяра и Гиббса к продолжению их самоотверженной службы при Алексее Николаевиче Романове, а ввиду того, что мальчик как раз сейчас находится в одном из острейших приступов своих страданий, особенно тяжело им переносимых вследствие переутомления путешествием, не отказать допустить их - в крайнем случае же - хотя бы одного г. Жильяра к нему завтра же.
Ев. Боткин».
С таким же успехом доктор мог обращаться за помощью к обитателям серпентария... Единственным ответом на его просьбу стал арест матроса Клима Нагорного и лакея Ивана Седнева, отправленных чекистами в тюрьму. В отличие от старого камердинера Чемодурова, их судьба оказалась трагичной. Трупы этих простых русских людей, замученных большевиками за верность своему долгу и государю, были обнаружены на мусорной свалке сразу после освобождения Екатеринбурга от большевиков. Недалеко от тюрьмы также были найдены останки князя Долгорукова и генерала Татищева.
* * *
К концу мая 1918 года обстановка вокруг Екатеринбурга обострялась. Еще 10 мая 1918 года на вечернем заседании ВЦИК под председательством Свердлова рассматривался вопрос о показательном суде над бывшим царем. Процесс должен был широко освещаться в прессе, а из зала суда даже планировалось вести прямые радиотрансляции. Впрочем, Ленин уже тогда заметил, что хотя такой суд был бы весьма полезен с точки зрения революционной агитации, но провести его в сложившейся обстановке вряд ли удастся – слишком мало шансов благополучно доставить Николая II в Москву.
25 мая против большевиков в Сибири выступил Чехословацкий легион, сформированный из 50 тысяч бывших военнопленных, которые через Владивосток должны были отправиться в Европу для усиления войск Антанты. Армия адмирала Колчака вела успешные действия против Красной Армии: 7 июня пал Омск, 14 июня был взят Ялуторовск, 14 июля - Курган... В считанные дня большевики утратили контроль над Транссибирской магистралью. Освобождение Екатеринбурга было вопросом нескольких недель. В Москве решили, что настало время поставить точку в истории царской семьи.
В первых числах июля в Москву из Екатеринбурга прибыл военный комиссар Уральской области Шая (Филипп) Голощекин. Он от имени местного облсовета потребовал немедленной ликвидации царской семьи. Свердлов и Ленин согласились с мнением уральских «товарищей», но при этом они потребовали, чтобы казнь прошла как можно незаметнее. Во всем остальном Кремль предоставил уральским палачам полную свободу действий.
Голощекин вернулся в Екатеринбург 12 июля. Вечером того же дня состоялось экстренное заседание Уральского облсовета, на котором он доложил о согласии руководства партии на ликвидацию Романовых. «Москва одобрила наше решение и подчеркнула, что вместе с царем должна исчезнуть вся семья. В Москве, как и у нас на Урале, опасались заговора с целью спасения цесаревича, царицы и великих княжон после смерти Николая и провозглашения царицы регентом», - вспоминал комиссар П. Войков.
Был разработан детальный план операции. Первым этапом стала попытка получить улики, свидетельствующие о намерении царской семьи бежать из заключения. П. Воейков и член местной ЧК И. Родзинский сфабриковали подложные письма, написанные от имени неких офицеров, якобы желавших спасти заключенных Ипатьевского особняка. Письма, написанные на французском языке, были переданы Романовым.
Спустя почти полвека, в мае 1964 года, Исай Родзинский косноязычно хвастался своими заслугами в уничтожении царской семьи: «Красными чернилами, как сейчас помню, два письма писали, писали мы, так это решено было. Это было за несколько дней еще до того, до, конечно, всех этих событий, на всякий случай так решили, затеять переписку такого порядка, что группа офицеров, вот насчет того, что приближается освобождение, так что сориентировались, чтобы они были готовы к тому... Нужно было доказательство того, что готовилось похищение».
В одном из фальшивых писем было написано: «С помощью Божьей и вашим хладнокровием мы надеемся преуспеть без всякого риска. Нужно непременно, чтобы одно из ваших окон было отклеено, чтобы вы могли его открыть в нужный момент. Укажите это окно... Не беспокойтесь: никакая попытка не будет сделана без совершенной уверенности в успехе. Перед Богом, перед историей и нашей совестью мы даем торжественное обещание. Один офицер».
Следующее послание содержало подробные инструкции о поведении заключенных в случае побега. Ответы требовалось писать на тех же листах, на которых были написаны записки «офицера» - так, по мнению чекистов, было весомее подтвердить тайные замыслы Николая и его близких.
Однако на очередное послание царская семья, вероятно, почувствовав неладное, дала отрицательный ответ: «Мы не хотим и не можем бежать. Мы можем только быть похищенными силой, т.к. сила нас привела в Тобольск. Так не рассчитывайте ни на какую активную помощь с нашей стороны. Комиссар имеет много помощников, они меняются часто и стали озабоченными. Они охраняют наше заключение, как и наши жизни, добросовестно и очень хороши с нами. Мы не хотим, чтобы они страдали из-за нас, ни Вы из-за нас, в особенности, во имя Бога, избегите кровопролития... Если Вы следите за нами, Вы сможете всегда прийти нас спасти в случае опасности неизбежной и реальной. Мы совершенно не знаем, что происходит снаружи, не получая ни журналов, ни газет, ни писем. С тех пор, как позволили открывать окно, надзор усилился, и даже запрещают высовывать голов, с риском получить пулю в лицо».
* * *
О нравах охраны дома Особого назначения можно судить, сопоставив слова из письма о том, что стражники «хороши с нами», с фразой о риске получить от них «пулю в лицо», показавшись в окне. Получив это письмо от заключенных, большевики поняли, что покончить с царской семьей при попытке к бегству не удастся. Тогда был разработан план уничтожения Николай II и всех его близких непосредственно в ипатьевском особняке. Начальника охраны алкоголика Авдеева сменил испытанный «солдат революции» Янкель Юровский, с 4 июля ставший комендантом Дома особого назначения.
Янкель (Яков) Михайлович Юровский родился в 1878 году в Томске. Его дед был раввином, отец - стекольщиком, мать - швеей. Сам Юровский работал часовщиком, фотографом. Еще в юности он примкнул к революционному движению. Во время мировой войны был призван в армию, учился в фельдшерской школе. С января 1918 года Юровский - председатель Следственной комиссии революционного трибунала, член коллегии областной ЧК. Именно этот человек до мельчайших деталей разработал план физического уничтожения одиннадцати заключенных дома Ипатьева, среди которых был один больной ребенок и четыре молодые девушки.
Юровский был палачом по призванию - хладнокровным, расчетливым, безжалостным, и в тоже время не испытывавшим личной ненависти к своим жертвам. Он мог утром навестить больного Алексея, поинтересоваться его здоровьем, а затем поехать в лес, чтобы выбрать место для тайного захоронения цесаревича, его сестер и родителей. Комендант заботился об охране вверенного ему объекта и безжалостно наказывал виновных красноармейцев, уличенных в мародерстве. Но так же старательно и педантично этот человек готовился к намеченному массовому убийству: подбирал надежных людей, оружие, подыскивал подходящее помещение, готовил коробки для царских драгоценностей и архива, выписывал бутыли с серной кислотой и бензином, чтобы изуродовать трупы, сделать их неузнаваемыми. Позднее, подобно Юровскому, эсэсовцы в фашистских концлагерях смерти заставляли свои жертвы перед смертью снимать одежду и обувь – вещи, необходимые для рейха. Почерк этих палачей – поразительно схож…
* * *
За два дня до трагедии, 14 июля 1918 года, в ипатьевском доме прошло последняя церковная служба, которую служил протоиерей Екатерининского собора Иоанн Сторожев. Впоследствии священник вспоминал: «Часов в 8 утра 1/14 июля кто-то постучал в дверь моей квартиры, я только встал и пошел отворить. На мой вопрос: “Что угодно?” солдат ответил, что комендант меня “требует” в дом Ипатьева, чтобы служить обедницу… Я не стал расспрашивать и сказал, что возьму с собой о. диакона Буймирова (солдат не возражал) и явлюсь к десяти часам… Наружный часовой, видимо, был предупрежден, так как при нашем приближении сказал через окошко внутрь ограды: “Священник пришел”… Едва мы переступили за калитку, как я заметил, что из окна комендантской на нас выглянул Юровский… Одет он был в темной рубахе и пиджаке. Оружия на нем я не заметил. Когда мы облачились и было принесено кадило с горящими углями, Юровский пригласил нас в зал для служения. Вперед в зал прошел я, затем диакон и Юровский. Одновременно из двери, ведущей во внутренние комнаты, вышел Николай Александрович с двумя дочерьми. Мне показалось, что Юровский спросил Николая Александровича: “Что, у вас все собрались?” Николай Александрович ответил твердо: “Да – все”.
Впереди, за аркой, уже находилась Александра Феодоровна с двумя дочерьми и Алексеем Николаевичем, который сидел в кресле-качалке, одетый в куртку, как мне показалось, с матросским воротником. Он был бледен, но уже не так, как при первом моем служении, вообще выглядел бодрее. Более бодрый вид имела и Александра Феодоровна… Татьяна Николаевна, Ольга Николаевна, Анастасия Николаевна и Мария Николаевна были одеты в черные юбки и белые кофточки. Волосы у них (помнится, у всех одинаковые) подросли и теперь доходили сзади до уровня плеч. Мне показалось, что как Николай Александрович, так и все его дочери на этот раз были, я не скажу, в угнетении духа, но все же производили впечатление как бы утомленных… Кресло Александры Феодоровны стояло рядом с креслом Алексея Николаевича – дальше от арки, несколько позади его. Позади Алексея Николаевича стояла Татьяна Николаевна (она потом подкатила его кресло, когда после службы они прикладывались к кресту), Ольга Николаевна и, кажется, Мария Николаевна. Анастасия Николаевна стояла около Николая Александровича, занявшего обычное место у правой от арки стены. За аркой, в зале, стояли доктор Боткин, девушка и трое слуг: один высокого роста, другой – низенький, полный и третий – молодой мальчик. В зале, у того же дальнего угольного окна стоял Юровский.
Стол с иконами обычно расположенными, стоял на своем месте: в комнате за аркой… Став на свое место, мы с диаконом начали последование обедницы. По чину обедницы положено в определенном месте прочесть молитвословие “Со святыми упокой”. Почему-то на этот день, диакон, вместо прочтения, запел эту молитву, стал петь и я, несколько смущенный таким отступлением от устава. Но едва мы запели, как я услышал, что стоявшие позади нас члены cемьи Романовых опустились на колени, и здесь вдруг ясно ощутил я то высокое духовное утешение, которое дает разделенная молитва. Еще в большей степени дано было пережить это, когда в конце богослужения я прочел молитву к Богоматери, где в высокопоэтических, трогательных словах выражается мольба страждущего человека поддержать его среди скорбей, дать ему силы достойно нести ниспосланный от Бога крест. После богослужения все приложились к святому кресту. Причем Николаю Александровичу и Александре Феодоровне о. диакон вручил по просфоре. (Согласие Юровского было заблаговременно дано). Когда я выходил и шел очень близко от бывших великих княжон, мне послышались едва уловимые слова: “Благодарю”…
Молча дошли мы с о(тцом) дияконом до здания Художественной школы, и здесь вдруг о. диакон сказал мне: “Знаете, отец протоиерей, - у них там чего-то случилось”… Через два дня, 4/17 июля, екатеринбуржцам было объявлено, что “бывший государь император Николай Александрович расстрелян”».
* * *
Историки долго утверждали, что никто из семьи Романовых и их приближенных до последней минуты не подозревал о готовившемся убийстве. Но трудно поверить, что Николай II или Александра Федоровна могли заблуждаться в том, какая участь их ожидает. Они чувствовали приближение смерти и только в своей глубокой вере, в молитве находили силы оставаться спокойными и мужественными. Александра Федоровна не могла не осознавать: жизнь сохранить уже невозможно, можно только попытаться спасти честь. Пусть даже ценой жизни... Впереди их ждала, как говорили древние, Mors immortalis - бессмертная смерть.
Показания очевидца событий, происходивших в июльские дни 1918 года в Екатеринбурге и непосредственно в ипатьевском особняке, пленного австрийца Иоганна Мейера, переметнувшегося к большевикам, подтверждают, что по крайне мере еще один из заключенных дома Особого назначения определенно знал свое будущее. По словам Мейера, в конце июня Евгения Сергеевича Боткина вызвали в местный штаб ВЧК. «Слушайте, доктор, - сказали ему, - революционный штаб решил выпустить вас на свободу. Вы - врач и желаете помогать страждущим людям. Для этого вы имеете у нас достаточно возможностей. Вы можете в Москве взять управление больницей или открыть собственную практику. Мы вам дадим рекомендации, так что никто не сможет иметь что-нибудь против вас.
Доктор Боткин молчал. Он смотрел на сидящих перед ним людей и, казалось, не мог побороть недоверия к ним. Казалось, он почуял западню...
- Поймите нас, пожалуйста, правильно. Будущее Романовых выглядит несколько мрачно...
Казалось, что доктор начинал медленно понимать. Его взор переходил с одного на другого. Медленно, почти запинаясь, решился он на ответ.
- Мне кажется, я вас правильно понял, господа. Но, видите ли, я дал царю честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как могу я это совместить со своей совестью? Вы все должны это понять... Я благодарю вас, господа, но я остаюсь с царем! - сказал Боткин и встал. Его рост превышал всех…».
Хотя не все историки верят в подлинность воспоминаний Мейера, но его показания подтверждает уникальный архивный документ, хранящийся в Государственном архиве Российской Федерации, - неоконченное письмо Евгения Боткина брату: «Дорогой мой, добрый друг Саша, делаю последнюю попытку писания настоящего письма, - по крайней мере, отсюда, - хотя эта оговорка, по-моему, совершенно излишняя: не думаю, чтобы мне суждено было когда-нибудь откуда-нибудь еще писать, мое добровольное заточение здесь настолько же временем не ограничено, насколько ограничено мое земное существование. В сущности, я умер - умер для своих детей, для друзей, для дела...
Я умер, но еще не похоронен, или заживо погребен, как хочешь: последствия почти тождественны...
Вообще, если “вера без дел мертва есть”, то “дела” без веры могут существовать, и если кому из нас к делам присоединяется и вера, то это лишь по особой к нему милости Божией. Одним из таких счастливцев, путем тяжкого испытания - потери моего первенца, полугодовалого сыночка Сережи, - оказался и я... Это оправдывает и последнее мое решение, когда я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести ему в жертву своего единственного сына...»
Дописать письмо Боткин не успел. В половине второго ночи 17 июля 1918 года в его комнату вошел комендант Юровский и приказал доктору разбудить всех находившихся в доме, чтобы подготовиться к срочному переезду в другое место.
Спустя час Николай II, императрица Александра Федоровна, великие княжны Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия, цесаревич Алексей, доктор Боткин, слуги Алексей Трупп, Иван Харитонов, Анна Демидова были расстреляны.
Раненого цесаревича Юровский добил двумя выстрелами в упор; его сестер закололи штыками.
Кроме царской семьи и тех, кто находился в Доме особого назначения, большевики убили в Екатеринбурге князя Василия Александровича Долгорукова, генерал-майора Илью Леонидовича Татищева, гофлектрису императрицы Екатерину Адольфовну Шнейдер, графиню Анастасию Васильевну Гендрикову.
Доктор Владимир Николаевич Деревенко в середине тридцатых бесследно сгинет в сталинских лагерях; в конце двадцатых в подвале на Лубянке будет расстрелян полковник Кобылинский.
Лишь немногим приближенным (Гиббсу, Жильяру, баронессе С.К. Буксгевден, камердинеру Волкову) после долгих злоключений, удастся уехать из России. Сидней Гиббс перешел в православие, приняв имя Николая, потом он совершил постриг и получил сан архимандрита. Пьер Жильяр женился на няне великих княжон Александре Теглевой. Через Дальний Восток они вернулись в Европу и поселились в Швейцарии, где бывший преподаватель наследника русского престола написал горькую книгу воспоминаний о России «Трагическая судьба Николая II и царской семьи».
* * *
Спустя несколько лет после той июльской ночи Юровский составил редкий по цинизму документ - воспоминания о расстреле царской семьи, адресованные историку Покровскому. Вероятно, здесь нет необходимости приводить этот много раз тиражированный рассказ профессионального убийцы. Так как пересказывать историю тайного захоронения останков Николая II, Александры Федоровны, их пятерых детей и приближенных. Вне поля повествования остается и вакханалия, разыгравшаяся вокруг царственных останков, найденных спустя десятилетия в болотистом лесу под Екатеринбургом. Нас не интересуют биографии мифических лже-Анастасий и лже-Алексеев. История последней русской императрицы Александры Федоровны закончилась в том момент, когда она сделала последнюю запись в своем дневнике: «... Играла в безик с Н(иколаем). Екатеринбург. 10 1/2 часа. Легла в постель. + 15 градусов».
Рассвет следующего дня государыне встретить не довелось...
* * *
Убийство царской семьи стало первым актом грядущего красного террора. Россия еще только готовилась начать эксперимент, жертвенную роскошь которого может позволить себе только великая нация. Или безумная. Словно ужасная эпидемия массового психоза охватила великую державу. Насилие, беспорядок, ложь становились приметами времени. Миллионы бежали в изгнание, бросив родной дом, могилы предков, все то, что прежде составляло смысл жизни. Другие были вынуждены принять новые порядки, включиться в страшную игру, жертвой которой станут несколько поколений русских людей. Мало кто мог сохранить здравый смысл и духовную целостность. Но и это уже было: «Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу все место сие».
От того Россия и осталась жива, пройдя сквозь войны, разруху, голод, концентрационные лагеря, что нашлось в ней не пятьдесят праведников, а в тысячи раз больше. Только благодаря таким людям в Россию и можно продолжать верить, хотя большинство из них примерило мученический венец. И первыми в скорбном ряду светятся лики одиннадцати человек, зверски убитых в подвале Ипатьевского дома в душную июльскую ночь 1918 года.
В одном из последних писем великой княжны Ольги Николаевны, написанных из заточения, есть строки, иногда называемые «Духовным завещанием императора»: «Отец просил передать всем тем, кто ему остался предан, и тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за него, так как он всех простил и за всех молится, чтобы не мстили за себя и чтобы помнили, что то зло, которое сейчас в мире, будет еще сильнее, но что не зло победит зло, а только любовь».
* * *
Убийство царской семьи в Екатеринбурге стало вторым эпизодом в плане ликвидации династии Романовых, разработанного кремлевскими лидерами. Первой жертвой кровавого заговора стал великий князь Михаил Александрович.
Вскоре после октябрьского переворота Михаила под конвоем высылают в Пермь. Вместе с ним выехали Наталья Брасова, полковник П. Л. Знамеровский, личный секретарь англичанин Брайн Джонсон, камердинер Василий Челышев и повар Митривели.
В Перми великий князь поселился в гостинице Королева и стал ежедневно ходить отмечаться в ГубЧК. С каждым днем режим содержания ужесточался, в любой момент можно было ожидать заключения в тюрьму. Ухудшилось и здоровье Михаила Александровича: его стали беспокоить жесточайшие боли в животе, слабость, общее недомогание. Лечащий врач не исключал, что это симптомы рака.
После долгих уговоров Михаилу удалось убедить жену уехать из Перми, чтобы переправить детей в безопасное место. При первой же возможности он обещал последовать за ними. Однако сам Михаил прекрасно понимал невозможность исполнения этого желания. Приближался последний акт драмы.
Его дневник заканчивают строки: «Сегодня боли послабее и менее продолжительные. Утром читал. Днем я на час прилег. К чаю пришел Знамеровский и мой крестник Нагорский (правовед), он кушал с большим аппетитом, еще бы после петроградского голода. Потом я писал Наташе в Гатчину. Доктор Шипицин зашел около 8 1/2. Вечером я читал. Погода была временами солнечная, днем недолго шел дождь...»
Пермские чекисты прекрасно сознавали, что город вскоре придется сдать наступавшим белым войскам, но отдавать своего пленника они ни в коем случае не собирались. Непосредственный убийца великого князя чекист А. Марков, впоследствии как заслуженный революционер ставший пенсионером союзного значения, вспоминал: «Надвигалось бурное время, приближался фронт белых банд Колчака, бушевала буржуазия, шла национализация имущества, бушевали попы, а мы, большевики, тогда были не так сильны... И вот все это, взятое вместе, и то, чтобы не удрал бы как из Перми куда-либо, или не украли бы, или не скрыли где Михаила Романова, мы, небольшая группа большевиков, вздумали Михаила Романова изъять из обращения, путем похищения его из Королевских номеров, где он проживал...»
Поздним вечером 12 июня 1918 года в гостиничный номер, где жил Михаил, ворвались вооруженные люди. Накинув плащ на поднятого из постели великого князя, его вывели на улицу, следом спустился верный Джонсон. Их усадили в крытые повозки и быстро вывезли за город. Миновав поселок Мотовилиху, коляски свернули в лес и остановились. Михаила и Джонсона выволокли наружу.
Тишину ночного леса разорвали револьверные выстрелы. Первая пуля лишь ранила великого князя, и только вторым выстрелом в голову Михаил был убит.
Затем, как это принято у бандитов во все времена, они ограбили убитых. Золотые часы, кольца, обувь стали добычей убийц. Светало. Опасаясь быть замеченными, преступники спрятали тела в кустах, чтобы на следующий вечер закопать их в лесу.
В это время один из организаторов покушения, чекист Дрокин, сообщил в милицию, что неизвестные похитили Михаила Романова и необходимо организовать поиск беглецов. Затем были арестованы и убиты полковник Знамеровский и камердинер великого князя Василий Челышев. Шла обычная чекистская работа по ликвидации «врагов народа».
Когда трупы закопали в землю, один из убийц - Иосиф Новоселов на одной из растущих рядом сосен вырезал перочинным ножом четыре буквы ВКМР, что обозначало: здесь расстрелян великий князь Михаил Романов.
Деревья, в отличие от людей, живут века. Может быть, на стволе старой сосны где-то в пригороде современной Перми до сих пор сохранились корявые буквы убийцы, а под деревом спит вечным сном последний некоронованный русский император Михаил Александрович, всегда так не желавший для себя короны и скипетра...
Наталья Брасова, находившаяся в Петрограде, ничего не знала о судьбе мужа. С большими сложностями ей удалось отослать сына и дочь с гувернанткой заграницу. Вскоре ее арестовывают и заключают в тюрьму. Освободившись, Наталья под видом сестры милосердия пробирается в Киев, а затем в Одессу, откуда эмигрирует в Константинополь.
С середины двадцатых годов Наталья Брасова обосновывается в Париже. Ее еще поддерживает надежда на спасение мужа, она пытается играть роль великой княгини, заводит собственный салон. Но время неумолимо. Становится очевидным факт гибели Михаила, заканчиваются средства, выйдя замуж, уезжает из Франции дочь. В 1930 году на Брасову обрушивается новое горе - в автокатастрофе погибает сын Георгий. Ее последние дни прошли в нужде и физических страданиях. Она умерла 23 января 1952 года от рака молочной железы. Гроб опустят в могилу на парижском кладбище Пасси. Смерть жены великого князя Михаила Александровича пройдет совершенно незамеченной даже в эмигрантской среде...
* * *
На следующий день после убийства царской семьи в Екатеринбурге в другом небольшом уральском городке Алапаевске большевики совершили еще одно жуткое преступление, зверски уничтожив нескольких членов императорской фамилии, среди которых была и сестра императрицы великая княгиня Елизавета Федоровна.
В апреле 1918 года, на третий день Пасхи, Елизавету Федоровну арестовали прямо в московской Марфо-Мариинской обители.
Великая княгиня попросила дать ей хотя бы час на сборы, но чекисты были неумолимы. Елизавета Федоровна смогла лишь поблагодарить сестер милосердия обители за самоотверженную работу и осенила всех крестным знамением.
Вместе с другими членами императорской фамилии - великим князем Сергеем Михайловичем, тремя сыновьями поэта великого князя Константина Константиновича Иоанном, Гавриилом и Константином, князем Владимиром Палеем, сыном великого князя Павла Александровича, и инокиней Варварой Яковлевой – ее увозят в Алапаевск. Здесь ссыльных содержат в здании местной школы.
Под утро 18 июля 1918 года, менее чем через сутки после уничтожения царской семьи, местные большевики вывезли алапаевских узников за город к заброшенным шахтам-рудникам.
Над темнеющим провалом одной из шахт было положено бревно. Обреченных на смерть людей ставили на него и, заставив сделать несколько шагов, сталкивали вниз. Великий князь Сергей Михайлович, обхватив одного из бандитов, пытался увлечь его с собой, но был убит выстрелом в голову. Остальных ждала долгая, мучительная смерть от ран и жажды. Когда палачи начали сталкивать в пропасть великую княгиню Елизавету Федоровну, она успела произнести: «Господи, прости им, не ведают, что творят».
Убийцы вернулись на следующий день на место преступления. В шахту полетели камни, бревна. Затем следует почти ритуальный акт: глава местных чекистов Говырин, заранее запасшийся серой, поджигает ее и бросает вниз. Бандиты забивают вход в шахту, заваливают землей, пытаясь скрыть следы преступления. Но еще несколько дней местные жители слышали доносившиеся из глубины голоса, пение псалмов, молитв.
Спустя три месяца в Алапаевск прибыла следственная комиссия Белой армии. Видавшие виды криминалисты, боевые офицеры были поражены патологической жестокости совершенного преступления. Когда тела убитых были подняты наверх, оказалось, что голова одного из убитых юношей была перевязана косынкой великой княгини. Израненная, умирающая, она нашла в себе силы попытаться облегчить страдания ближнего.
После отступления Белой армии гроб с телом Елизаветы Федоровны был вывезен сначала в Пекин, а затем в Иерусалим, где останки великой княгини захоронили в русском монастыре, в храме Марии Магдалины в Гефсиманском саду.
* * *
31 января 1919 года в петроградских газетах появилось лаконичное сообщение о расстреле «бывших великих князей Романовых - Павла Александровича, Николая Михайловича, Дмитрия Константиновича и Георгия Михайловича».
В то время подобные сообщения уже никого не могли удивить: смерть ежедневно собирала обильный урожай в чекистских застенках по всей России... С сентября 1918 года по постановлению Совнаркома страна начала жить под знаком красного террора. За одно только покушение Фаины Каплан на жизнь Ленина были убиты тысячи людей, не только не знакомых с террористкой, но за год до того даже не подозревавших о самом факте существования вождя мирового пролетариата.
Четыре великих князя были взяты под стражу вскоре после октябрьского переворота и заключены в тюрьму без всякой надежды на освобождение. Незадолго до расстрела их перевели в Петропавловскую крепость, неподалеку от места, где покоились их предки - русские императоры и великие князья.
В конце 1918 года Российская академия наук обратилась с ходатайством в Совет народных комиссаров об освобождении почетного академика великого князя Николая Михайловича. Поддержал просьбу видных ученых и нарком просвещения А.В. Луначарский, поставивший на письме свою резолюцию: «Глубоко сочувствую этому ходатайству. На мой взгляд, Ник. Мих. Романов должен был быть выпушен давно. Прошу рассмотреть на ближайшем заседании Совета».
Спустя три недели, 16 января 1919 года, состоялось заседание Совнаркома под председательством Ленина. Первым вопросом слушали ходатайство Академии наук об освобождении великого князя Николая Михайловича. Посовещавшись, народные комиссары решили не спешить с выводами, и отложили разрешение вопроса до получения новой информации из Петроградской ЧК, «если т. Луначарский не представит до тех пор исчерпывающих данных».
Трудно сказать, какие «данные» должен был представить нарком просвещения: тома сочинений историка Николая Михайловича Романова стояли на полках любой крупной публичной библиотеки. Чекисты оказались намного проворнее наркома просвещения: Президиум ВЧК быстро принял постановление «об утверждении к лицам быв. царск. княз. Романовых высшей меры наказания».
Не подлежит сомнению, что о намерении ВЧК покончить с представителями «проклятой царской династии» был прекрасно осведомлен Ленин. Когда Максим Горький в личной беседе попросил вождя быть снисходительным и помиловать великого князя Николая Михайловича – уже пожилого человека, известного своими историческими трудами и либеральными взглядами, Ленин вскипел. Он подскочил к писателю и, картавя более обычного, четко обозначил место историков, да и всей интеллигенции в целом, в новом коммунистическом обществе: «Революции не нужны историки!»...
Через два дня в Кремль из Петрограда пришла телеграмма: «В ответ на ваше отношение от 17-го Января с.г. за № А/326, Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Союзе Коммун Северной Области доводит до вашего сведения, что на заседании Президиума Чрезвычайной Комиссии от 24-го декабря 1918 года по вопросу о заложниках - членах бывшей императорской фамилии было поставлено запросить В.Ч.К., как поступить с указанными выше заложниками, присовокупив мнение Президиума, что их следует немедленно расстрелять. Полученный нами ответ, гласит, что предлагаемая нами упомянутая мера наказания утверждается Президиумом В.Ч.К. и Центральным Исполнительным Комитетом.
Принимая во внимание все вышеизложенное... Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Совете Коммун Северной Области полагает, что не следовало бы делать исключение для б. великого князя Н.М. Романова, хотя бы по ходатайству Академии наук».
Стиль питерского послания позволяет предположить, что люди, вершившие судьбы заложников, не были знакомы не только с трудами историка Н.М. Романова, но и с учебниками для младших классов.
Глубокой ночью 29 января 1919 года во двор Петропавловской крепости вывели четырех раздетых людей. Их поставили около кирпичной стены. Сухо щелкнули винтовочные затворы, раздался залп. Начальник расстрельной команды подошел к казненным и в упор выстрелил из револьвера в истекающего кровью русского «принца Эгалите». Госпожа Революция никогда не нуждалась ни в либеральных историках, ни в фрондирующих принцах...
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Заканчивая книгу, невозможно не коснуться темы отношения современной Русской Православной Церкви к личности последней русской императрицы. Именно в церковной, духовной сфере можно найти наиболее исчерпывающие ответы на самые острые вопросы, связанные с личностью Александры Федоровны, оценкой ее взаимоотношений с Григорием Распутиным, мерой ответственности за события, приведшие к гибели самодержавия.
Еще в 1981 году Русская Зарубежная Церковь причислила членов царской семьи и их приближенных к сонму святых российских новомучеников. Русская эмиграция неоднозначно восприняла решение церковных иерархов. Многие, тогда еще живые представители первой волны русских беженцев, выступили против этого церковного акта, аргументируя свое мнение как религиозными, так и моральными соображениями. Среди противников канонизации были такие авторитетные личности, как архиепископ Иоанн Шаховской, профессор Н. А. Струве, профессор Д. В. Поспеловский. Противниками канонизации приводились различные доводы, в том числе и существование гипотез о спасении от гибели некоторых членов царской семьи. С православно-догматической точки зрения не было соблюдено должное каноническое обоснование прославления Романовых и их приближенных. К лику святых среди прочих новомучеников причислялись католик А. Е. Трупп и лютеранка Е. А. Шнейдер. Но особые возражения вызывало причисление к святым императрицы Александры Федоровны, в которой по-прежнему видели лишь виновницу всех русских бед начала двадцатого столетия.
После перестройки и падения коммунистического режима вопрос о канонизации царской семьи стал насущным и для Русской Православной Церкви. «Грех цареубийства, происшедшего при равнодушии граждан России, народом нашим не раскаян, - говорилось в послании Патриарха Алексия II по поводу 75-летия гибели царской семьи. - Будучи преступлением и Божеского,и человеческого закона, этот грех лежит тяжелейшим грузом на душе народа, на его нравственном самосознании. И сегодня мы от лица всей Церкви, от лица всех ее чад – усопших и ныне живущих – приносим пред Богом и людьми покаяние за этот грех…»
Канонизация каждого святого, по мнению верующих, должна служить укреплению веры, объединению людей в любви и согласии, а сам церковный акт ни в коем случае не может стать поводом для разногласий или раскола. Учитывая такой подход к проблеме, Архиерейский Собор, проходивший в Москве весной 1992 года, поручил специальной Комиссии Священного Синода по канонизации святых начать всестороннее изучение целого комплекса вопросов, касающихся исторического, нравственного и религиозного аспектов царствования императора Николая II. Возглавил работу комиссии Священного Синода митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий.
После большой, кропотливой работы комиссия пришла к выводу, что даже отношение последнего государя к Церкви «было достаточно противоречивым». Наряду с личным благочестием всей царской семьи, поощрением канонизации святых, в том числе таких почитаемых в народе, как преподобный Серафим Саровский, в церковной политике Николай II оставался последовательным сторонником синодальной системы церковного управления, всячески препятствуя проведению церковных реформ. Особенно негативно царь относился к идее созыва Поместного Собора и восстановления патриаршества.
Много споров вызвал акт отречения Николая II от престола, который, по мнению церковных экспертов, нарушал как законодательные принципы российской государственности, так и духовные традиции русской исторической жизни. Тем не менее, комиссия отметила, что как политик и государственный деятель Николай II всегда поступал, исходя из глубоких религиозных побуждений. Неудача, постигшая государя на этом пути, «оказалась не столько его личной трагедией, сколько послужила прологом величайшей исторической драмы России». Таким образом, ни государственная деятельность, ни церковная политика Николая II, по мнению комиссии, не являлась «ни основанием, ни препятствием к его канонизации». Учитывая эти обстоятельства, церковная комиссия принялась досконально изучать последний период жизни царской семьи, связанный «с глубоким страданием и мученической кончиной», пытаясь отыскать здесь более веские аргументы, необходимые для канонизации. Отныне в документах комиссии все чаще появляется слово «страстотерпцы» - мученики. «Жизнь христианина состоит в уподоблении страданиям Христа, сострадании Ему, “потому что нам дано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него” (Флп. 1, 29)… Никакое подлинное страдание не пропадает в памяти Церкви, подобно тому, как не пропадает бесследно христианский подвиг каждого умершего о Христе, о котором в чине отпевания или панихиды возносится усердная молитва: “И сотвори ему (или ей) вечную память”», - резюмировали свои выводы члены Синодальной Комиссии.
Понятие «страстотерпец» издавна употреблялось по отношению к некоторым русским святым, которые не были христианскими мучениками в строгом смысле этого слова. Как пример можно привести девятилетнего царевича Дмитрия, зарезанного в Угличе в 1591 году. Народное сознание восприняло убийство малолетнего сына Ивана Грозного как злодеяние, открывшее ворота смуте, узурпации власти, нарушению мира. Церковь увидела в этом стихийном массовом порыве мотив для канонизации убитого царевича.
Еще более яркий пример являет страстотерпческий подвиг благоверных князей Бориса и Глеба – первых русских святых. Не будучи в строгом смысле мучениками за исповедание веры, они приняли насильственную смерть от руки «противников», попавших «в сети диавола, который уловил их в свою волю» (2 Тим. 2, 25 - 16).
Таковыми «противниками» могут быть жестокие, обуянные страстью гнева или гордыни мятежники, борющиеся за власть, и особенно, как подчеркивалось в докладе комиссии по канонизации, «активные богоборцы, лицемерно прикрывающие свои идеологически мотивированные злодеяния мнимой терпимостью в отношении самих носителей христианской веры и благочестия».
Прослеживая хронологию последних дней жизни царской семьи в заключении, вновь вспоминается история святого праведника Иова Многострадального. Император нес свой крест твердо, терпеливо, без тени ропота.
Доброта и удивительное душевное спокойствие не оставляло в это тяжелое время и Александру Федоровну. В письмах императрицы раскрывается подлинная глубина ее религиозного мироощущения. По мнению православных священников, эти письма настоящие свидетельства христианской веры. В них навсегда запечатлелись молитвы императрицы, ее надежды, вера в любовь Христову: «Господи, помоги тем, кто не вмещает любви Божией в ожесточенных сердцах, которые видят только все плохое и не стараются понять, что пройдет все это; не может быть иначе. Спаситель пришел, показал нам пример. Кто по его пути, следом любви и страдания идет, понимает все величие Царства Небесного».
В сопереживании страданиям ближних, в письмах Александры Федоровны вновь и вновь раскрывается высота человеческого духа, ее величие и мужество в момент наивысших тягот. Александре Федоровне выпало сполна познать всю суетную тщету мирской власти и оказаться подлинно великой в годину тяжких испытаний и мук. Находясь на краю гибели, императрица пишет слова, исполненные высокого нравственного чувства, за которые ей простятся и былые грехи, и ошибки, и гордыня: «… Собственные страдания легче нести, чем видеть горе других, не будучи в возможности им помочь… Надо Бога благодарить за все, что дал, а если и отнял, то, может быть, если без ропота все переносить, будет еще светлее. Всегда надо надеяться. Господь так велик, и надо молиться, неутомимо Его просить спасти дорогую Родину…»
Архиерейский Собор Русской Православной Церкви, состоявшийся в 2000 году, постановил: «Прославить как страстотерпцев в сонме новомучеников и исповедников Российских Царскую Семью: Императора Николая II, Императрицу Александру, царевича Алексия, великих княжен Ольгу, Татиану, Марию и Анастасию»…
БИБЛИОГРАФИЯ
Архивные источники
Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ):
Ф. 601 - Николай II.
Ф. 612 - Г.Распутин.
Ф. 623 - А.А. Вырубова.
Ф. 640 - императрица Александра Федоровна.
Ф. 668 - великий князь Михаил Александрович.
Ф. 673 - великая княжна Ольга Николаевна.
Ф. 682 - цесаревич Алексей Николаевич.
Ф.740 - Е.С. Боткин.
Использованная литература
Алданов М. Собр. соч. Тт. 1-5. М., 1995.
Александр Михайлович, великий князь. Воспоминания великого князя. М.,
1991.
Арефьев Е. Николай II как человек сильной воли. Джорданвилль., 1983.
Барковец А. Последняя императрица «никому не позволяла диктовать ей
вкусы»//Российские императрицы. Мода и стиль. М., 2013.
Бенкендорф П. Воспоминания. // Сегодня. Рига, 1928. №47. С.4
Бенуа А.Н. Мои воспоминания М., 1980. Тт. 1-2.
Блок А. Последние дни Старого Режима. // Архив русской революции. Т.6.
Берлин. 1922
Богданович А. Три последних самодержца. М., 1990.
Боткин Е.С. Свет и тени русско-японской войны. СПБ., 1908.
Боханов А.Н. Император Николай II. М., 1998.
Боханов А.Н. Распутин. Анатомия мифа. М., 2000.
Боханов А.Н. Романовы. Сердечные тайны. М., 2003.
Бразоль Б. Царствования императора Николая II.1894-1917 в цифрах и
фактах. М., 1990.
Брешко-Брешковский Н. Дикая Дивизия. М., 1990.
Буксгевден Софья Жизнь и трагедия Александры Федоровны, Императрицы России.
Т.1-2, М., 2012.
Буранов Ю. Хрусталев В. Гибель императорского дома. М., 1992.
Буранов Ю. Хрусталев В. Уничтожение династии. М., 1997.
Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. М., 1924.
Вильгельм II. Мемуары. Минск, 2003
Витте С.Ю. Воспоминания М., 1960. Тт. 1-3.
Воейков В. Н. С царем и без царя. Воспоминания последнего дворцового коменданта
Гельсингфорс, 1936.
Военная энциклопедия. Т-во И.Д. Сытина. СПБ., 1911-1915. Тт. 1-18.
Волгин И.Л. Колеблясь над бездной. Достоевский и императорский дом. М.,
1998
Волков А. Около царской семьи. М., 1993.
Волконский С.М. Воспоминания. М., 2004.
Воррес Иен. Последняя великая княгиня. М., 1998.
Врангель Н.Н. Дни скорби. Дневник 1914-1915 годов. СПб., 2001.
Вырубова А. Фрейлина Ее Величества. Рига., 1928.
Гавриил Константинович вел. кн. В Мраморном дворце. М., 2000.
Гапон Г. История моей жизни. М., 1990.
Герасимов А.В. На лезвии с террористами. М., 1991.
Гереш Э. Александра. Ростов-на-Дону., 1998.
Гибель монархии. М., 2000.
Глинка Я. В. Одиннадцать лет в Государственной Думе. 1906 — 1917. Дневник и
воспоминания. М., 2001
Голос минувшего. М., 1917. № 3-5
Государыня Императрица Александра Федоровна Романова. Дневниковые
записи, переписка, жизнеописание. Сост. монахиня Нектария (Мак Лиз) М.,
1999.
Григорий Распутин. Сборник исторических материалов. М., 1997. Тт.1-4.
Гурко В. Черты и силуэты прошлого. М., 2000.
Гурко В. Царь и царица. Париж, 1927.
Ден Л. Подлинная царица. М., 1998.
Деникин А. Очерки русской смуты. М., 1991.
Джунковский В. Воспоминания. М., 1991. Тт. 1-2.
Дневник бывшего великого князя Андрея Владимировича. Л., 1925.
Дневник императора Николая II. М., 1991.
Дневники императора Николая II. 1894 – 1918. М., РОССПЭН, Тт1-2, 2013.
Дневники императора Николая II и императрицы Александры Федоровны. 1917 -
1918. Т. 1 -2. М., 2008.
Дневники императрицы Марии Федоровны. М.,2005
Есимура Акира. Покушение. Цесаревич Николай в Японии. М., 2002.
Жильяр П. Трагическая судьба Николая II и царской семьи. М., 1992.
Закатов А. Император Кирилл I в февральские дни 1917 года. М., 1998.
Зимин Игорь. Повседневная жизнь российского императорского двора. Детский мир
императорских резиденций. М.-СПб., 2010.
Император Александр III. СПБ., 1894.
Искандеров А. Закат империи. М., 2001.
История дипломатии. М., 1945. Тт.1-3.
Канонизация святых в ХХ веке. М., 1999.
Канторович В. Александра Федоровна (Опыт характеристики). Л., 1927.
Керенский А.Ф. Трагедия династии Романовых. М., 2005.
Керенский А. Россия на историческом повороте. М., 1993.
Кинг Г. Императрица Александра Федоровна. М., 2000.
Кирилл Владимирович, великий князь. Моя жизнь на службе Россию
Коковцев В. Из моего прошлого. Воспоминания 1911-1919. М., 1991.
Колоницкий Б. «Трагическая эротика»: Образы императорской семьи в годы Первой
мировой войны. НЛО, 2010.
Константин, архимандрит. Памяти последнего царя. Джорданвилль, 1968.
Корсаков С. Курс психиатрии. М., 1913. Тт. 1-3.
Коцюбинский А.П., Коцюбинский Д.А. Григорий Рапспутин: тайный и
явный. СПб.-М. 2003.
Кровенко В.С. В Министерстве Двора. Воспоминания. СПб., 2006.
Крылов А. (Толстикович), Барковец О. Цесаревич. М., 1998.
Крылов-Толстикович А., Барковец О. Александр III. М., 2002.
Крылов-Толстикович А., Выбор доктора Боткина. М., 2002.
Крылов-Толстикович А., Придворный календарь на 1915 г. Комментарии. М., 2015.
Кудрина Ю. Императрица Мария Федоровна. 1847-1928. М., 2000.
Курлов П. Гибель императорской России. Берлин, 1923.
Кшесинская М. Воспоминания. М., 1992.
Ламсдорф В. Дневник 1894-1896 гг. М., 1991.
Лемке М. 250 дней в царской ставке. Птг., 1920.
Ллойд Джордж Д. Военный мемуары. Т. I. М., 1934.
Лопухин В.Б. Записки бывшего директора департамента министерства иностранных
дел. СПБ, 2008.
Людвиг Э. Последний Гогенцоллерн. (Вильгельм II). М., 1991.
Маерова В. Елизавета Федоровна. М., 2001.
Марков С. Покинутая царская семья. 1917-1918. Царское Село - Тобольск –
Екатеринбург. Вена. 1928.
Мария Павловна, великая княгиня. Воспоминания. М., 2003.
Мейер И. Как погибла царская семья. М., 1990.
Мейлунас А. Мироненко С. Николай и Александра. Любовь и жизнь. М.,
1998.
Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту. М., 2003
Мельник-Боткина Т. Жизнь царской семьи до и после революции. М., 1993.
Мещерский В. Воспоминания. М., 2001.
Миллер Л. Святая мученица Российская Великая княгиня Елисавета
Федоровна. М., 1994.
Мордвинов А.А. Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора
Николая II. Т.1-2. М., 2014.
Мосолов А. При дворе последнего русского императора. М., 1993.
Муравьева И. Век модернизма. СПБ., 2001.
Мэсси Р. Николай и Александра. М., 1996.
Николай II и великие князья. Л.-М., 1925.
Ольденбург С. Царствование императора Николая II. М., 1992.
«Он всех простил…» Император Николай II. Церковь о царской семье.
Материалы Синодальной комиссии по канонизации святых Русской
Православной Церкви. СПб. – . 2002
Отречение Николая II. Л., 1927.
Павлов И. П. Полное собрание сочинений. М. –Л., 1951. Т.3
Палей О.В. Воспоминания. М.2005.
Панкратов В. С царем в Тобольске. Л., 1925.
Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. М., 1991.
Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М.-Птг., 1923.
Переписка Николая и Александры Романовых. М.-Л., 1923-1927. Тт. 3-5.
Письма святых царственных мучеников из заточения. СПБ., 1998.
Платонов О. Жизнь за царя. Правда о Григории Распутине. СПБ., 1996.
Платонов О. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. М.,
1995.
Победоносцев К.П. и его корреспонденты. М.-Птг., 1923-1924. Тт. 1-2.
Покаяние. Материалы правительственной Комиссии по изучению вопросов,
связанных с исследованием и перезахоронением останков Российского
Императора Николая II и членов его семьи. М., 1998.
Половцов А. Дневник государственного секретаря. 1883-1892. М., 1966.
Тт. 1-2.
Последние дневники императрицы Александры Федоровны Романовой.
(Февраль 1917 г.- 16 июля 1918 г.) Новосибирск, 1999.
Прахов А. Император Александр III как деятель русского художественного
просвещения. СПБ., 1902.
Придворный календарь на 1915 год. СПБ., 1914.
Пуришкевич В. Из записок. Париж, 1924.
Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М., 2000.
Родзянко М. Крушение империи. М., 1990.
Романовы и Крым. М., 1993.
Савинков Б. Воспоминания террориста. М., 1990.
Савченко П. Государыня Императрица Александра Федоровна.
Джорданвилль, 1983.
Сазонов С. Воспоминания. Париж, 1927.
Симанович А. Распутин и евреи. Рига, 1924.
Соколов Н. Убийство царской семьи. М., 1990.
Софьин Д. Мифологема великого князя Сергея Александровича (опыт дискредитации
и десакрализации власти в России) // Альманах «Мгновения истории». Пермь, 2014.
Суворин А. Дневники. М., 1992.
Тальберг Н. Отечественная быль. М., 2000.
Тайны царского двора. Записки фрейлин. М., 1997.
Толстой Л.Н. Собр. соч. М., 1974. Тт.1-12.
Толстая А.А. Записки фрейлины. М., 1996.
Трубецкие, князья. Россия воспрянет. М., 1996.
Чернова О. В. Верные до смерти. О верноподданных Государя. СПБ., 2007.
Федорченко В. Дом Романовых. Энциклопедия биографий. М., 2003. С. 78)
Фюлеп-Миллер. Святой дьявол. Распутин и женщины. СПБ., 1994.
Шавельский Г. Воспоминания М., 1996.
Шереметев С., граф. Мемуары. М., 2001.
Шишкин О. Убить Распутина. М., 2000.
Шульгин В. Последний очевидец. М., 2002.
Щербатов С.А. «Художник в ушедшей России. М., 2000.
Юсупов Ф., князь. Мемуары. М., 2000.
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Абаза Александр Агеевич (1821 - 1895), действительный статский советник, член
Государственного совета, в 1880-1881 гг. министр финансов.
Абашидзе, прапорщик 438-го Охтенского полка.
Августа-Виктория (1858 - 1921), германская императрица, урожденная принцесса
Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Августенбургская, жена кайзера Вильгельма II с 1881 г.
Авдеев Александр Дмитриевич (1887 - 1947), первый комендант дома Особого
назначения в Екатеринбурге.
Айвазовский Иван Константинович (1817 - 1900), художник-маринист.
Александр I Павлович (1777 - 1825), император с 1801 г.
Александр II Николаевич (1818 - 1881), император с 1825 г.
Александр III Александрович (1845 - 1894), император с 1881 г.
Александр Александрович (1869 - 1870), великий князь, второй сын цесаревича
Александра Александровича и Марии Федоровны, умер в раннем детстве.
Александр Михайлович (1866 - 1933), великий князь, генерал-адъютант, адмирал,
четвертый сын великого князя Михаила Николаевича, с 1894 г. женат на дочери
Александра III великой княжне Ксении Александровне.
Александр Обренович (1889 - 1903), король Сербии с 1876 г., убит в результате дворцового
переворота.
Александра (1844 - 1925), английская королева с 1901 г.; урожденная
принцесса Датская, жена наследника английского престола принца Альберта-
Эдуарда Уэльского (с 1901 г. – английский король Эдуард VII), старшая сестра
императрицы Марии Федоровны.
Александра Георгиевна (1870 - 1891), великая княгиня, урожденная принцесса
Греческая, жена великого князя Павла Александровича.
Александра Федоровна (1798 - 1860), русская императрица с 1825 г., урожденная
принцесса Шарлотта Прусская, супруга императора Николая I.
Алексеев Михаил Васильевич (1857 - 1918), генерал-адъютант, командующий
армиями Северо-Западного и Западного фронтов, начальник штаба Верховного
главнокомандующего с 1915 г.
Алексей Александрович (1850 - 1908), великий князь, четвертый сын Александра
II, генерал-адъютант, генерал-адмирал, главный начальник флота и морского
ведомства в 1880 - 1905 гг., член Государственного совета.
Алексей Михайлович (1629 - 1676), второй русский царь из династии Романовых.
Алексей Николаевич (1904 - 1918), великий князь, цесаревич, наследник престола,
сын Николая II и Александры Федоровны. Убит вместе с родителями в
Екатеринбурге.
Алексий II (в миру Алексей Михайлович Ридигер) (1929 - 2008), Патриарх Московский и Всея Руси с 1990 г.
Алиса-Мод-Мари (1843 - 1878), великая герцогиня Гессен-Дармштадтская, дочь английской королевы Виктории, мать императрицы Александры Федоровны.
Альберт-Виктор-Христиан-Эдуард (Эдди) (1864 - 1892), принц Кларенс и Эвондаль,
старший сын принца Уэльского.
Альберт-Эдуард герцог Уэльский, см. Эдуард VII.
Альфред-Эрнест-Альберт Саксен-Кобургский (1844 - 1900), герцог Эдинбургский,
второй сын королевы Виктории, с 1874 г. муж великой княжны Марии
Александровны, дочери Александра II.
Альберт Саксен-Кобургский (1819 - 1861), с 1840 г. принц-консорн, муж королевы
Виктории Английской.
Алферьев Евгений Евлампиевич (1908 – 1986), историк, публицист.
Анастасия Николаевна (1901 - 1918), великая княжна, младшая дочь Николая II и
Александры Федоровны. Убита вместе с родителями в Екатеринбурге.
Анастасия Николаевна (Стана) (1868 - 1935), великая княгиня, урожденная
черногорская принцесса; в первом браке за герцогом Георгом Лейхтенбергским,
князем Романовским; с 1907 г. жена великого князя Николая Николаевича-
младшего.
Андрей Владимирович (1879 - 1956), великий князь, сын великого князя Владимира Александровича, генерал-майор, командир лейб-гвардии Конно-
артиллерийской бригады, женат с 1921 г. на М. Кшесинской.
Андронников Михаил Михайлович (1875 - 1919), князь, чиновник особых
поручений при обер-прокуроре Святейшего Синода. Расстрелян в ВЧК.
Антоний (в миру Александр Васильевич Вадковский) (1846 - 1912), митрополит Петербургский и Ладожский.
Апраксин Петр Николаевич (1876 - 1962), граф, флигель-адъютант, гофмейстер. В 1913 — 1917 гг. состоял секретарем-распорядителем императрицы Александры Федоровны в должности гофмейстера, с 1914 г. возглавлял военные госпитали и благотворительные комитеты императрицы. В 1920 г.- Таврический губернатор, председатель Ялтинской городской Думы. В эмиграции жил в Бельгии. С 1909 г. женат на княжне Елизавете Владимировне Барятинской (1882 — 1940), вторым браком был женат на Марии Николаевне Котляревской
Арисугава Такэхито (1862- 1913), японский принц, маршал.
Базилевский Петр Александрович (1855 – 1920), шталмейстер, московский губернский предводитель дворянства, действительный статский советник. Почетный опекун Ведомства учреждений императрицы Марии по московскому присутствию (с 1913). Умер в Москве.
Балк Александр Павлович (1866 - 1957), генерал-майор, петроградский
градоначальник в феврале 1917 г. Участник Белого движения. С 1920 г. в
эмиграции.
Барковец Алия Исхаковна, историк-архивист, литератор.
Бартенева Надежда Арсеньевна (1821 - 1902), статс-дама.
Барятинская Мария Викторовна (1851- 1937 или1938), княгиня, урожденная княжна Барятинская, фрейлина Александры Федоровны (1881). В первом браке за Г.И. Извольским (с 1882 г.), с 1888 г. во втором браке за троюродным братом князем В. И. Барятинским.
Белобородов Александр Георгиевич (1891 - 1939), председатель Уральского
областного Совета рабочих и солдатских депутатов в 1918 г.
Беляев Михаил Алексеевич (1863 - 1918), генерал от инфантерии, начальник Генерального штаба с 1916 г., с января 1917 г. военный министр. Расстрелян большевиками.
Бем Иозеф-Эдгард (1834 - 1890), австрийский скульптор.
Бенкендорф Мария Сергеевна (1847 – 1923), графиня, статс-дама, в первом браке княгиня
Долгорукова, во втором браке за П.К. Бенкендорфом.
Бенкендорф Павел Константинович (1853 - 1921), граф, генерал-адъютант, обер-
гофмаршал императорского двора, генерал от кавалерии, заведующий гофмаршальской частью. С 1916 г. член Государственного совета. Женат на княгине Марии Сергеевне Долгоруковой (в первом браке за кн. А. Долгоруковым).
Бенуа Александр Николаевич (1870 - 1960), русский художник, историк искусства,
один из основателей объединения «Мир искусства», с 1926 г. в эмиграции.
Бехтерев Владимир Михайлович (1857 - 1927), физиолог, невропатолог,
психиатр, профессор Военно-медицинской академии, тайный советник.
Бисмарк Отто-Эдуард-Леонид фон (1815 - 1898), с 1867 г. граф, с 1871 г. князь, в
1859 - 1862 гг. прусский посол в России, в 1871 - 1890 гг. германский канцлер.
Битнер Клавдия Михайловна (1878 - 1937), начальница Мариинской женской
гимназии в Царском Селе, учительница царских детей в Тобольске, жена Е.С.
Кобылинского. Расстреляна.
Блок Александр Александрович (1880 - 1921), поэт, при Временном правительстве - редактор стенографического отчета Чрезвычайной Следственной комиссии по делам бывших царских министров.
Богданович Александра Викторовна (1835 - 1914), урожденная Бутовская, жена генерала от инфантерии Е.В. Богдановича (1829 – 1914), автор опубликованных дневников «Три последних самодержца».
Богров Дмитрий Григорьевич (1887 - 1911), террорист, убийца А.П. Столыпина.
Боде фон (вероятно, Николай Андреевич) (1860 - 1924), барон, полковник гвардии.
Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич (1873 - 1955), управляющий делами
Совнаркома.
Борис Владимирович (1877 - 1943), великий князь, генерал-майор свиты, сын великого князя Владимира Александровича. Во время Первой мировой войны командовал лейб-гвардии Атаманским полком. С 1919 г. женат на З.С. Рашевской (1898 - 1963).
Бородин Александр Порфирьевич (1833 - 1887), русский композитор и ученый-химик.
Боткин Глеб Евгеньевич (1903 - 1969), младший сын Е.С. Боткина.
Боткин Евгений Сергеевич (1865 - 1918), с 1908 г. лейб-медик Николая II, доктор медицины, приват-доцент Военно-медицинской академии, сын профессора С. П. Боткина. Участник русско-японской войны. Убит в Екатеринбурге вместе с царской семьей.
Боткин Сергей Петрович (1832 - 1889), профессор Военно-медицинской академии,
основоположник русской клинической школы, лейб-медик Александра II и
Александра III.
Боткина-Мельник Татьяна Евгеньевна (1899 - 1985), дочь лейб-медика Е.С.
Боткина, автор книги «Воспоминания о царской семье, ее жизни до и после
революции».
Брамс Иоганнес (1833 - 1897), немецкий композитор.
Брасов Георгий Михайлович (1910 - 1931), граф, сын великого князя Михаила
Александровича и Н. С. Брасовой.
Брасова Наталья Сергеевна (1880 - 1952), графиня, урожденная Шереметевская, в
первом браке Мамонтова, во втором браке Вульферт, с 1912 г. морганатическая
жена великого князя Михаила Александровича.
Бризак Август Лазаревич, модельер, поставщик императорского двора..
Брешко-Брешковский Николай Николаевич (1874 - 1943), писатель, военный
журналист, с 1920 г. в эмиграции.
Брусилов Алексей Алексеевич (1853 - 1926), генерал-адъютант,
главнокомандующий Юго-Западным фронтом, Верховный главнокомандующий
при Временном правительстве; в 1923 - 1924 гг. инспектор кавалерии Красной
Армии.
Брюммер фон Константин Федорович (1856 - 1930), барон, генерал-лейтенант, адъютант великого князя Николая Михайловича. Участник Первой мировой войны (в распоряжении главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта). В эмиграции жил во Франции, работал сторожем. Погиб в результате несчастного случая.
Буймиров Василий Афанасьевич, диакон Екатерининского собора в Екатеринбурге.
Буксведен Софья Карловна (1883 - 1956), баронесса, фрейлина императрицы Александры Федоровны с 1904 г. Сопровождала царскую семью в ссылку в Тобольск. Была отделена от нее незадолго до убийства. В эмиграции жила в Копенгагене, затем в Лондоне. Автор воспоминаний.
Бунге Николай Христианович (1823 - 1895), ученый-экономист, товарищ министра
финансов в 1879 - 1881 гг., министр финансов в 1881 - 1886 гг., председатель
Комитета министров в 1887 - 1895 гг., преподаватель цесаревича Николая
Александровича.
Бунин Иван Алексеевич (1870 - 1953), русский писатель.
Бьюкенен Джордж Уильямс (1854 - 1924), английский посол в России в 1910 - 1917 гг.
Вальдерзее фон Альфред (1832 - 1904), граф, германский генерал-фельдмаршал,
начальник Генерального штаба (1888 - 1898).
Велепольский Альфред Сигизмундович (1879 – 1955), граф, флигель-адъютант (1915),
полковник лейб-гвардии Гусарского полка.
Вельяминов Николай Александрович (1855 - 1920), профессор Военно-
медицинской академии, в 1910-1912 гг. начальник академии, с 1890 г. лейб-
хирург. Издатель журнала «Хирургический вестник» с 1885 г. Автор воспоминаний.
Верещагин Василий Васильевич (1842 - 1904), русский художник-баталист.
Участник русско-турецкой и русско-японской войны. Погиб во время взрыва броненосца «Петропавловск».
Вершинин Василий Михайлович (1874 - 1946), эсер, депутат IV Государственной
Думы, арестовал Николая II в Ставке, конвоировал царскую семью в Тобольск. В 1919 г. эмигрировал во Францию, где сотрудничал с газетой А.Ф. Керенского «Дни». Умер в Праге в 1946 г.
Виже-Лебрен Элизабет (1755 - 1842), французская художница.
Виктория I Александрина (1819 - 1901), королева Великобритании с 1837 г. и
императрица Индии с 1876 г., бабушка императрицы Александры Федоровны.
Виктория-Аделаида-Мария-Луиза (Викки) (1840 — 1901), германская императрица, жена императора Фридриха III. Урожденная британская принцесса, старшая дочь английской королевы Виктории. Мать кайзера Вильгельма II.
Виктория Баттенбергская (1863 - 1950), урожденная принцесса Гессен-Дармштадтская, сестра императрицы Александры Федоровны.
Виктория-Луиза (1892 - 1980), герцогиня Брауншвейгская, дочь кайзера
Вильгельма II, жена герцога Эрнста-Августа Брауншвейгского.
Виктория-Мария Текская (1867 – 1953), принцесса, невеста принца Альберта-Виктора (Эдди), впоследствии супруга английского короля Георга V.
Виктория Федоровна (Виктория-Мелита, Даки) (1876 - 1936), великая княгиня, урожденная великая герцогиня Саксен-Кобург-Готская, жена герцога Эрнста Гессен-Дармштадтского, во втором браке за великим князем Кириллом Владимировичем.
Виктория Уэльская (1868 - 1935), принцесса, двоюродная сестра императрицы Александры Федоровны, дочь английского короля Эдуарда VII и королевы Александры.
Вильгельм II Гогенцоллерн (1858 - 1941), последний германский император в 1888 - 1918 гг. Сын принца и впоследствии императора Германии Фридриха Прусского и Виктории Великобританской. Умер в эмиграции в Нидерландах.
Вильгельмина-Луиза (1755 - 1776), урожденная принцесса Дармштадтская, первая
жена великого князя Павла Петровича (с 1773 г.). В православии –
великая княгиня Наталья Алексеевна.
Витте Матильда Ивановна (1863 – после 1924), графиня, урожденная Хотимская, в первом браке Лисанович, во втором браке за графом С.Ю. Витте.
Витте Сергей Юльевич (1849 - 1915), граф с 1905 г., директор Департамента
железнодорожных дел Министерства финансов в 1889 - 1892 гг., министр путей
сообщения в 1902 г., министр финансов в 1892 - 1903 гг., председатель Комитета
министров в 1903 - 1905 гг., председатель Совета министров в 1905 - 1906 гг., член
Государственного совета.
Вишнякова Мария Ивановна (1872 – после 1917), няня детей Николая II и Александры Федоровны.
Владимир Александрович (1847 - 1909), великий князь, третий сын Александра II,
генерал-адъютант. С 1881 г. командующий, в 1884 - 1905 гг. главнокомандующий войсками гвардии и Петербургского военного округа. Член Государственного совета, президент
Академии художеств.
Власовский Александр Александрович (1842 – 1898), полковник, московский обер-полицмейстер в 1893 – 1896 гг.
Воейков Владимир Николаевич (1868 - 1947), генерал-майор Свиты, с 1913 г.
комендант Александровского дворца в Царском Селе; с 1915 г. главнонаблюдающий за физическим развитием народонаселения Российской империи. Почетный председатель Российского Олимпийского комитета (1912). Написал воспоминания. В эмиграции жил в Финляндии, Швеции.
Войков Петр Лазаревич (1888 - 1927), комиссар продовольствия Уралсовета, один
из организаторов убийства царской семьи. Убит в Варшаве Борисом Кавердой.
Волков Алексей Андреевич (1859 - 1929), царский камердинер.
Волконский Сергей Михайлович (1860 - 1937), князь, директор Императорских театров, камергер, статский советник. С 1921 г. в эмиграции. С 1929 г. избран почетным членом Тургеневского общества. Преподаватель мимики в Русской Консерватории, затем профессор, с 1932 г. — директор. С 1932 г. член жюри балетных конкурсов «Международные Архивы танца», читал цикл лекций на тему «Выразительный человек. Основы мимики». Умер в США.
Воррес Йен, историк, писатель.
Врангель Николай Николаевич (1888 – 1915), барон, русский искусствовед.
Вульферт Владимир Владимирович (1879 - 1937), ротмистр лейб-гвардии Кирасирского полка. Был женат на Наталье Сергеевне урожд. Шреметевской (позднее жене великого князя Михаила Александровича). Второй брак с Верой Григорьевной Петуховой. Участник Первой мировой войны. После революции остался в России. Был репрессирован. Расстрелян в 1937 г.
Вырубов Алексей Васильевич (1880 – 1919), лейтенант флота, участник русско-японской войны; Полоцкий уездный предводитель дворянства. Муж А.А. Вырубовой.
Вырубова Анна Александровна (1884 - 1964), урожденная Танеева, фрейлина в
1904 -1907 гг. Подруга императрицы Александры Федоровны. После революции жила в Финляндии. Автор воспоминаний.
Гавриил Константинович (1887 - 1955), князь императорской крови, с 1939 г. -
великий князь. Автор воспоминаний.
Гагерн Генрих-Вильгельм-Август (1799 - 1880), германский политический деятель, министр внутренних дел герцогства Гессен-Дармштадтского.
Гапон Георгий Апполонович (1870 - 1906), священник, руководитель «Собрания
русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга». Организатор массового шествия рабочих 05.01. 1905 г. к Зимнему дворцу.
Гедройц Вера Игнатьевна (1876 - 1932), княжна, доктор медицины, старший врач Царскосельского дворцового лазарета для раненых солдат во время Первой мировой войны.. С 1921 г. приват-доцент факультетской хирургической клинике Киевского медицинского института, где, читала курс детской хирургии. В 1923 г. была избрана профессором кафедры, с 1929 г. - заведующая кафедрой факультетской хирургии. В 1930 г. уволили из ун-та без права на пенсию. Поэтесса
Гендрикова Анастасия Васильевна (1888 - 1918), графиня, фрейлина императрицы Александры Федоровны. Убита большевиками в Перми. В 1981 г. прославлена в лике святых РПЦЗ.
Генрих-Альберт-Вильгельм Гогенцоллерн (1862 - 1929), принц, младший брат германского кайзера Вильгельма II. С 1888 г. в браке с принцессой Ирэной Гессен-Дамштадтской, сестрой императрицы Александры Федоровны.
Генрих IV Бурбон (1553 - 1610), король Франции с 1594 г., король Наварры с 1562 г.
Георг I Набожный (1484 - 1543), маркграф Браденбург-Ансбахский.
Георг V (1865 - 1936), король Англии с 1910 г.
Георгий Александрович (1871 - 1899), великий князь, третий сын Александра III,
наследник престола в 1894 - 1899 гг. Умер от туберкулеза в местечке Абастус
(Абас-Туман) на Кавказе.
Георгий Греческий (Джорджи) (1869 - 1957), принц, сопровождал наследника
престола Николая Александровича в путешествие в Японию. С 1907 г. женат на принцессе Марии Бонапарт (1882 - 1962).
Георгий Михайлович (1863 - 1919), великий князь, генерал-адъютант, генерал-
лейтенант. Во время Первой мировой войны состоял при Ставке Верховного
главнокомандующего. Расстрелян большевиками в Петропавловской крепости.
Герасимов Александр Васильевич (1861 - 1944), генерал-лейтенант Корпуса жандармов; начальник Петербургского охранного отделения в 1905 – 1909 гг.
Гереш Элизабет, австрийская журналистка, писательница.
Гиббс Сидней Иванович (1876 - 1963), англичанин, учитель детей Николая II и
Александры Федоровны. Сопровождал царскую семью в ссылку. Принял
православие, архимандрит при русской церкви в Лондоне.
Гиппиус Зинаида Николаевна (1865 - 1945), писательница.
Гирш Густав Иванович (1828 - 1907), лейб-хирург Александра III и Николая II. Доктор медицины, член Медицинского совета Министерства внутренних дел, действительный тайный советник.
Гиссер Алиса, модельер, поставщик императорского двора.
Глинка Михаил Иванович (1804 – 1857), русский композитор.
Говырин, чекист, организатор убийства членов императорской фамилии в Алапаевске.
Гогенберг София (1868 - 1914), герцогиня, урожденная графиня Хотек,
морганатическая супруга эрцгерцога Франца-Фердинанда.
Гоголь Николай Васильевич (1809 - 1852), писатель.
Голицын Дмитрий Борисович (1851 - 1920),светлейший князь,генерал-адъютант, генерал-от кавалерии. В 1914 - 1915 гг. состоял при Ставке Верховного главнокомандующего. После революции эмигрировал в Грецию. С 1882 г. женат на графине Екатерине Владимировне Мусиной-Пушкиной (1861 — 1944).
Голицына Мария Михайловна (1834 - 1910), светлейшая княгиня, урожденная Пашкова, обер-гофмейстрина императрицы Александры Федоровны.
Голощекин Исай (Филипп, Шая) Исаакович (1876 - 1941), член президиума
Уралсовета, один из организаторов убийства царской семьи. 1-й секретарь Компартии Казахстана с 1933 г.
Горемыкин Иван Логинович (1839 - 1917), министр внутренних дел в 1895 - 1899 гг.,
председатель Совета министров в 1914 - 1916 гг. Убит крестьянами в своем имении.
Горький Максим (наст. имя Пешков Алексей Максимович) (1868 - 1939), писатель.
Граббе Александр Николаевич (1864 - 1947), граф,генерал-майор Свиты, командующий Собственным конвоем Николая II. Во время февральской революции, опасаясь ареста, уехал на Кавказ. В эмиграции жил в Германии, Франции, с 1940 г. в США.
Гранси Вильгельмина, фрейлина принцессы Аликс в Дармштадте.
Граф Парижский – см. Людовик-Филипп Альберт.
Гурко-Ромейко Владимир Иосифович (1864 - 1937), камергер, член
Государственного совета, действительный статский советник. С 1920 г. в
эмиграции, умер в Париже.
Гусева Хиония Кузьминична (1871 – после 1917?), сызранская мещанка, совершившая покушение на Г. Распутина 29 июня 1914 г.
Гучков Александр Иванович (1862 - 1936), председатель Государственной Думы в 1910 - 1911 гг.; С 1906 г. возглавлял «Союз 17 октября», в 1915 - 1917 гг. председатель Военно-
промышленного комитета, военный и морской министр Временного правительства. В эмиграции жил в Париже.
Дагмар – см. Мария Федоровна (Минни).
Данилович Григорий Григорьевич (1825 - 1906), генерал-адъютант, генерал от инфантерии. Директор 2-й СПб военной гимназии. Воспитатель наследника-цесаревича Николая Александровича и великого князя Георгия Александровича.
Демидова Анна (Нюра) Степановна (1878 - 1918), горничная императрицы
Александры Федоровны. Убита в Екатеринбурге вместе с царской семьей.
Ден фон Юлия (Лили)Александровна (1885 - 1963), урожденная Смольская, жена
капитана первого ранга К. А. Дена, командира крейсера «Варяг». Близкая подруга
императрицы Александры Федоровны.
Деревенко Владимир Николаевич (1879 - 1936), почетный лейб-медик, приват-
доцент Военно-медицинской академии; врач цесаревича Алексея Николаевича. В 1923-1930 гг. профессор, заведующий кафедрой хирургических болезней Днепропетровского медицинского ин-та.
Деревенько Андрей Еремеевич (ум.1921 г.), боцман яхты «Штандарт»; «дядька»
цесаревича Алексея.
Джексон, гувернантка принцессы Аликс в Дармштадте.
Джонсон Брайн Николас (убит в 1918 г.), секретарь великого князя Михаила
Александровича. Убит большевиками вместе с великим князем.
Джунковский Владимир Федорович (1865 - 1938), генерал-адъютант, товарищ
министра внутренних дел и командир корпуса жандармов в 1913-1915 гг. После революции остался в России. Работал сторожем, давал частные уроки французского языка. Арестован в конце 1937 г., расстрелян 21.02.1938 г. Автор воспоминаний.Расстрелян.
Дмитрий (Димитрий) (1581 – 1591), царевич, сын царя Иоанна IV Васильевича (Грозного). Канонизирован Русской Православной Церковью.
Дмитрий Константинович (1860 - 1919), великий князь, третий сын великого
князя Константина Николаевича и великой княгини Александры Иосифовны,
генерал-адъютант, генерал от кавалерии, в 1897 - 1905 гг. главноуправляющий
государственным коннозаводством. Расстрелян в Петропавловской крепости
большевиками.
Дмитрий Павлович (1891 - 1942), великий князь, флигель-адъютант, штаб-ротмистр лейб-гвардии Конного полка. Участник убийства Г. Распутина. После
революции жил в США. С 1926 г. был женат на Одри Эмери. Умер от туберкулеза в Швейцарии.
Димитри;евич Драгутин (Апис) (1876-1917), полковник, сербский контрразведчик, начальник разведывательного отдела Генерального штаба Сербии, создатель
национально-террористической организации «Черная рука».
Долгоруков Василий Александрович, (Валя) (1868 - 1918), князь, обер-гофмаршал,
генерал-майор Свиты, расстрелян большевиками в Екатеринбурге.
Долгорукова Ольга Александровна, княжна, первая любовь цесаревича Николая
Александровича.
Достоевский Федор Михайлович (1821 - 1881), писатель.
Драга Обренович (1861 -1903), королева-кончорт Сербии с 1900 г., жена короля Александра. Была убита вместе с мужем во время дворцового переворота 11.06. 1903 г. .
Драгомиров Михаил Иванович (1830 - 1905), генерал-адъютант, военный историк
и теоретик, участник русско-турецкой войны, начальник Академии Генерального
штаба в 1878 - 1889 гг., командующий войсками Киевского военного округа,
киевский генерал-губернатор в 1897 - 1903 гг., член Государственного совета.
Преподавал цесаревичу Николаю Александровичу теорию военного искусства.
Дрокин, чекист, один из убийц великого князя Михаила Александровича.
Дубенский Дмитрий Николаевич (1853 - 1922), генерал-майор, редактор газеты «Русское
Чтение» и журнала «Летопись войны 1914-1917 гг.», состоял в свите Николая II в
качестве историографа.
Евреинов Николай Николаевич (1879 - 1953), писатель, драматург, режиссер. С
1925 г. в эмиграции; умер в Париже.
Екатерина I Алексеевна (1683 - 1727), урожденная Марта Скавронская, русская императрица, жена Петра I.
Екатерина II Алексеевна (1729 - 1796), урожденная принцесса Софья-Фредерика-
Августа Ангальт-Цербстская; жена Петра III, русская императрица с 1762 г.
Елена Владимировна (1882 – 1957), великая княгиня, дочь великого князя
Владимира Александровича; в браке с принцем Николаем Греческим.
Елизавета Алексеевна (1779 - 1826), урожденная принцесса
Луиза-Мария-Августа Баден-Дурлахская, русская императрица,жена Александра I.
Елизавета I Петровна (1709 - 1761), русская императрица с 1741 г.
Елизавета Гессен-Дармштадтская (1815 – 1885), урожденная принцесса Прусская, жена принца Карла Гессен-Дармштадтского (1809 - 1877), бабка императрицы Александры Федоровны.
Елизавета Тюрингенская (1207 - 1231), дочь Андрея II, короля Венгерского. С
1221 г. замужем за ландграфом Людвигом Тюрингенским. Прославилась
благочестием и аскетизмом. Канонизирована в 1235 г.
Елизавета Федоровна (1864 - 1918), великая княгиня, урожденная принцесса
Гессен-Дармштадтская, жена великого князя Сергея Александровича. Старшая
сестра императрицы Александры Федоровны. Основательница Марфо-Мариинской обители в Москве. Убита большевиками под Алапаевском. В 1992 г. канонизирована Русской Православной церковью.
Ермолова Мария Николаевна, фрейлина Двора, знаток искусства вышивки.
Жевахов Николай Давыдович (1876 - 1949), князь, помощник статс-секретаря Государственного совета, товарищ обер-прокурора Святейшего Синода в 1916 -
1917 гг. С 1920 г. жил в эмиграции в Италии.
Жилинский Александр Николаевич (1884 - 1937), член Екатеринбургского
комитета РКП/б.
Жилинский Яков Григорьевич (1853 - 1918), генерал от кавалерии, начальник Генштаба в 1911 - 1914 гг. В начале Первой мировой войны – командующий армиями Северо-Западного фронта. Расстрелян большевиками.
Жильяр Пьер (1879 - 1962), швейцарский гражданин. В 1904 г. окончил
Лозаннский университет. Преподавал французский язык дочерям Николая II и
Александры Федоровны. С 1913 г. преподаватель цесаревича Алексея
Николаевича. Умер в Швейцарии.
Завадский Сергей Владиславович (1871 - 1925), сенатор, прокурор
Петроградской судебной палаты. Умер в Праге.
Занотти Магдалина Франциевна (1869 - 1941), старшая камер-юнгфера императрицы
Александры Федоровны с 14.11.1894 г. Добровольно отправилась к царской семье в Тобольск, но не была к ней допущена.
Захарьин Григорий Антонович (1829 - 1897), профессор и директор факультетской
терапевтической клиники Московского университета. Один из лечащих врачей
Александра III.
Зима Иван Тимофеевич, прапорщик лейб-гвардии 1-го Стрелкового полка;
состоял в отряде особого назначения полковника Кобылинского в Тобольске.
Зимин И., историк, литератор.
Знамеровский Петр Людвигович (1872-1918), полковник, начальник Гатчинского
железнодорожного жандармского управления, адъютант великого князя
Михаила Александровича. Расстрелян большевиками в Перми в 1918 г.
Зубатов Сергей Васильевич (1864 – 1917), полковник, начальник Московского охранного отделения с 1896 г. и Особого отдела Департамента полиции в 1902 - 1903 гг.
Иванов Николай Иудович (1851 - 1919), генерал-адъютант, командующий Юго-Западным фронтом в 1914 - 1916 гг., затем состоял при Ставке Верховного главнокомандующего.
Игорь Константинович (1894 - 1918), князь императорской крови, штаб-ротмистр
лейб-гвардии Гусарского полка. Убит большевиками в Алапаевске.
Извольский Александр Петрович (1856 - 1919), гофмейстер, министр иностранных дел в 1906 - 1910 гг., посол во Франции в 1910 - 1917 гг., член Государственного совета.
Илиодор (в миру Труфанов Сергей Михайлович) (1881 - 1952), иеромонах.
Иоанн Константинович (1886 - 1918), князь императорской крови, штаб-ротмистр
лейб-гвардии Конного полка. Убит большевиками в Алапаевске.
Иоанн IV Васильевич (Грозный) (1530 - 1584), великий князь Московский с 1533 г.,
первый русский царь с 1547 г.
Иоанн Кронштадтский, (в миру Иоанн Ильич Сергиев) (1829 - 1908), протоиерей,
настоятель Андреевского собора в Кронштадте, церковный писатель и
проповедник. Канонизирован Русской Православной церковью.
Иоанн Сан-Францисский (в миру князь Шаховской Дмитрий Алексеевич) (1902 - 1989), архиепископ Русской Зарубежной Церкви, богослов, поэт (псевдоним Странник).
Ипатьев Николай Николаевич (1871 - 1923), военный инженер, капитан в отставке, владелец дома в Екатеринбурге, где была убита царская семья.
Ирэн Прусская (1866 - 1953), урожденная принцесса Гессен-Дармштадтская, жена
принца Генриха Прусского, сестра императрицы Александры Федоровны.
Каляев Иван Платонович (1877 - 1905), боевик-террорист, убийца великого князя
Сергея Александровича.
Канторович В.А., публицист, историк
Каплан Фейга-Фаня-Дора Файвеловна (Фаина Ефимовна) (1888 - 1918), член партии социал-революционеров; расстреляна за покушение на В. Ленина.
Кароль Гогенцоллерн-Зигмаринген (1893 - 1953), принц, сын румынского короля Фердинанда, впоследствии румынский король Кароль II (1930 – 1940).
Карелль Филипп Яковлевич (1806 – 1886), доктор медицины, лейб-медик, тайный советник. Служил врачом в лейб-гвардии Конном полку. В 1849 г. получил звание лейб-медика.
Каррингтон Чарльз Роберт (1843 - 1928), барон, лорд-гофмейстер английской
королевы Виктории.
Кваренги Джакомо (1744 - 1817), архитектор.
Керенский Александр Федорович (1881 - 1970), адвокат, депутат IV
Государственной Думы, министр-председатель Временного правительства. С 1918 г. в эмиграции
Килкойн Мартин, историк.
Кинг Грег, историк.
Кирилл Владимирович (1876 - 1938), великий князь, контр-адмирал Свиты; командовал Гвардейским экипажем; с 1924 г. - Глава Дома Романовых, русский император в изгнании.
Кита-Суракава Есихиса (1847 - 1895), японский принц.
Китаев Павел Иванович, дамский портной в Петербурге; поставщик Двора ИИВ с 1903 г.
Клепиков, артиллерийский офицер.
Климович Евгений Константинович (1871 - 1932), генерал, директор
Департамента полиции, сенатор. С 1920 г. жил в эмиграции в Сербии.
Кобылинский Евгений Степанович (1879 - 1927), полковник лейб-гвардии.
Петроградского полка, начальник Особого отряда по охране царской семьи в
Царском Селе и Тобольске. Расстрелян большевиками.
Коковцов Владимир Николаевич (1853 - 1943), граф с 1914 г., министр финансов,
председатель Совета министров в 1911 - 1914 гг., действительный тайный советник. С 1918 г. жил в эмиграции во Франции.
Колемина Александра Адамовна (1853 - 1841), урожденная графиня Гуттен-Чапская, морганатическая супруга великого герцога Людвига IV Гессен-Дармштадтского. Затем в браке за В.Р. Бахерахтом. Умерла в Вене.
Колчак Александр Васильевич (1874 - 1920), адмирал, полярный исследователь,
командующий Черноморским флотом с 1916 г., руководитель антибольшевистского фронта в Сибири. Казнен большевиками.
Колябо Митя, юродивый.
Константин Константинович (1858 - 1915), великий князь, сын великого князя
Константина Николаевича. Генерал-адъютант, генерал от инфантерии, с 1891 г.
командир Преображенского полка, начальник военно-учебных заведений в 1900 -
1910 гг., генерал-инспектор военно-учебных заведений с 1910 г., президент
Академии наук с 1889 г. Поэт, драматург, литературный критик (псевдоним К.Р.).
Константин Константинович (1891 - 1918), князь императорской крови, сын великого князя Константина Константиновича, флигель-адъютант. Убит большевиками в Алапаевске..
Константин Николаевич (1827 - 1892), великий князь, второй сын Николая I.
Генерал-адмирал, с 1855 г. управлял флотом и морским ведомством на правах
министра, в 1860 г. председатель Главного комитета по крестьянскому делу,
наместник Царства Польского в 1862-1863 гг., председатель Государственного
совета и Главного комитета об устройстве сельского состояния в 1865-1881 гг.
Корелли Мария (1855- 1924), английская писательница.
Коровин Иван Павлович (1843 – 1908), лейб-педиатр, доктор медицины, старший ординатор петербургского Николаевского военного госпиталя.
Корнилов Лавр Георгиевич (1870 - 1918), генерал-лейтенант, командующий 25-м
армейским корпусом в 1914-1917 гг. Главком Петроградского военного округа в
1917 г.
Корсаков Сергей Сергеевич (1854 - 1900), профессор Московского университета,
основатель русской школы психиатрии.
Косоротов Дмитрий Петрович (1856 – 1925?), судебный медик, доктор медицины, профессор кафедры судебной медицины и токсикологии Военно-медицинской академии. Проводил судебно-медицинскую экспертизу тела Г. Распутина в 1916 г. По одной версии, расстрелян НКВД в 1925 г.
Коссиковская Александра Владимировна (Дина) (1875 – 1923), фрейлина великой княжны
Ольги Александровны. Во время Первой мировой и Гражданской войн работала сестрой милосердия; умерла в эмиграции в Берлине.
Коцюбинский Александр, доктор медицинских наук, профессор.
Красильников Александр Александрович (1864 – 1931), заведующий заграничной
агентурой Департамента полиции; чиновник особых поручений при министре
внутренних дел с 1911 г.
Краснов Николай Петрович (1864 - 1939), архитектор, автор проекта Большого Ливадийского дворца. С 1922 г. в эмиграции в Сербии.
Краснов Петр Николаевич (1869 - 1947), генерал-майор, командир 3-го конного
корпуса. Один из активных руководителей Белого движения. Писатель. Во время Второй мировой войны сотрудничал с немцами. Повешен в Лефортовской тюрьме.
Красовский Аполлинарий Каэтанович (1817 -1875), инженер, профессор архитектуры.
Крепелин Эмиль (1856 – 1926), немецкий психиатр, профессор.
Кречмер Эрнст (1888 - 1964), немецкий психиатр, невропатолог.
Крылов, полицейский офицер, убит во время февральской революции 1917 г.
Ксения Александровна (1875 - 1960), великая княгиня, старшая дочь Александра
III, жена великого князя Александра Михайловича.
Кульбах Фридрих (1822- 1903), немецкий художник.
Куропаткин Алексей Николаевич (1848 - 1925), генерал-адъютант, генерал от инфантерии, Военный министр в 1898 - 1904 гг.; главнокомандующий русской армией на Дальнем Востоке во время русско-японской войны 1904 - 1905 гг. После 1918 г. жил в Псковской губернии, преподавал в основанной им сельской школе и заведовал Наговской волостной библиотекой в селе Шешурино Тверской области.
Кшесинская Матильда Феликсовна (в православии Мария; княгиня Романовская-Красинская с 1921 г.) (1872 - 1971), балерина, фаворитка цесаревича Николая Александровича и великого князя Сергея Михайловича, с 1921 г. в браке с великим князем Андреем Владимировичем.
Лазаверт (Лазоверт) Станислав Сергеевич, старший врач отряда Красного Креста Пуришкевича, участник убийства Г. Распутина.
Ламанова Надежды Петровны (1861-1941), модельер, владетельница мастерской в Москве, на Большой Дмитровке. «Поставщик Ея Императорского Величества» с1904 г.
Ламздорф Владимир Николаевич (1844 - 1907), граф, директор канцелярии
Министерства иностранных дел с 1880 г., товарищ министра иностранных дел с
1897 г., министр иностранных дел в 1900 - 1906 гг.
Ли Хун-чжан (1823 - 1901), китайский государственный деятель, дипломатический представитель на коронации Николая II.
Лейден Эрнст (1832 - 1910), германский профессор-терапевт, лечивший
Александра III.
Лейхтенбергский Александр Георгиевич (Сандро) (1881 - 1942), герцог, князь
Романовский, флигель-адъютант, полковник лейб-гвардии Гусарского полка.
Лелянова П. И., владелица мехового магазина в Петербурге.
Ленин (Ульянов) Владимир Ильич (1870 - 1924), лидер большевиков, председатель Совета народных комиссаров в 1917 - 1924 гг.
Леопольд Олбани (1853 - 1884), герцог, сын английской королевы Виктории, дядя
императрицы Александры Федоровны.
Лесков Николай Семенович (1831 - 1895), русский писатель.
Ллойд Джордж Дэвид (1863 - 1945), в 1908 - 1915 гг. министр финансов Великобритании, в 1916 - 1922 гг. премьер-министр.
Лопухин Алексей Александрович (1864 – 1928), директор Департамента полиции в 1903 -1905 гг. С 1920 г. жил во Франции.
Лохвицкий Николай Александрович (1868 - 1933), генерал-лейтенант, во время Первой
мировой войны командир 1-й особой дивизии во Франции. В 1920 г.
командующий Дальневосточной армией. С 1923 г. в эмиграции, председатель
общества монархистов-легитимистов.
Луиза (1817 - 1898), королева Дании, урожденная Вильгельмина-Фредерика-
Каролина-Августа-Юлия принцесса Гессен-Кассельская, жена датского короля
Христиана IX, мать императрицы Марии Федоровны.
Луначарский Анатолий Васильевич (1875 - 1933) нарком просвещения.
Львов Георгий Евгеньевич (1861 - 1925), князь, председатель Временного
правительства в марте-июне 1917 г.
Любимов Алексей Николаевич, личный врач светлейшей княгини Е.М. Юрьевской.
Людвиг Баттенбергский (1854 - 1921), принц, адмирал, главнокомандующий английского флота, муж принцессы Виктории, сестры императрицы Александры Федоровны.
Людвиг I Гессен-Дармштадтский (1753 - 1830), в 1790 - 1806 гг. ландграф Людвиг X; с 1806 г. - великий герцог.
Людвиг II Гессен-Дармштадтский (1777 - 1848), великий герцог, отец
императрицы Марии Александровны.
Людвиг III Гессен-Дармштадтский (1806 - 1877) великий герцог.
Людвиг IV Гессен-Дармштадтский (1837 - 1892), герцог, отец императрицы Александры Федоровны.
Людовик-Филипп Альбер (1831 - 1894), принц Орлеанский, граф Парижский,
его вторая дочь принцесса Элен Луиза Генриетта (1871 - 1951) рассматривалась Александром III как возможная невеста наследника престола Николая Александровича.
Людовик XVI (1754 - 1793), король Франции.
Макаров Александр Александрович (1857 - 1919), министр внутренних дел и шеф
жандармов в 1911 - 1912 гг., министр юстиции в июле-декабре 1916 г., член Государственного совета, сенатор. Расстрелян большевиками.
Макаров Степан Осипович (1848 - 1904), вице-адмирал, ученый-океанограф, с
1891 г. главный инспектор морской артиллерии, командующий русской эскадрой в
Средиземном море в 1894 - 1899 гг., главнокомандующий Кронштадтским
портом, командующий Тихоокеанским флотом в 1904 г. Погиб при взрыве броненосца
«Петропавловск» в Порт-Артуре.
Максимович Константин Клавдиевич (1849 - 1921), генерал-адъютант, генерал-майор, помощник командующего Императорской главной квартирой, наказной атаман Донского казачьего войска. Умер в эмиграции (по др. данным расстрелян большевиками в 1919 г).
Мальцев Владимир Никанорович, полковник артиллерии, начальник воздушной обороны Царского Села в 1916 г. После февральской революции был арестован.
Манасевич-Мануйлов Иван Федорович (1869 – 1918), журналист, агент Департамента полиции. Расстрелян большевиками.
Манасевич Тодрес, отец Мануйлова-Манасевича
Мануйлов, сибирский купец, приемный отец Манасаевича-Мануйлова.
Маргарита Прусская (1872 - 1954), принцесса, сестра Вильгельма II,
рассматривалась Александром III, как возможная невеста наследника престола
Николая Александровича. Замужем за принцем Фридрихом Карлом Гессенским (1868—1940).
Мария Александровна (1824 - 1880), императрица, жена Александра II, урожденная принцесса Максимилиана-Вильгельмина-Августа-София-Мария Гессен-Дармштадтская..
Мария Александровна (1853 - 1920), великая княгиня, дочь Александра II, жена
Альфреда-Эрнста-Альберта герцога Эдинбургского, впоследствии герцога Саксен-Кобург-Готского.
Мария–Антуанетта (1755 - 1793), французская королева, жена Людовика XVI.
Мария Николаевна (1899 - 1918), великая княжна, третья дочь Николая II и
императрицы Александры Федоровны. Убита вместе с родителями в Екатеринбурге.
Мария Павловна-старшая (Михень) (1854 - 1920), великая княгиня, урожденная принцесса Мекленбург-Шверинская, жена великого князя Владимира Александровича. Президент Академии художеств с 1909 г.
Мария Павловна-младшая (1890 - 1958), великая княжна, дочь великого князя
Павла Александровича. В первом браке за принцем Вильгельмом Шведским,
герцогом Зюдерманладским; во втором браке с 1917 по 1923 г. за князем С. М. Путятиным. С 1918 г. жила в эмиграции. Умерла в Германии.
Мария Федоровна (1759 - 1828), императрица, урожденная принцесса Вюртембергская, вторая жена императора Павла I.
Мария Федоровна (Минни) (1847 - 1928), императрица, жена императора Александра III, урожденная принцесса Мария-София-Фредерика-Дагмар Датская.
Марков А., чекист, один из убийц великого князя Михаила Александровича.
Мартынов Александр Любимович (Готлибович) (1851 — 1917?), шталмейстер Двора вдовствующей княгини Елизаветы Федоровны, тайный советник. Полковник Преображенского полка, участник русско-турецкой войны, адъютант великого князя Сергея Александровича. Жена Надежда Ивановна, урожденной Бирилева.
Мейер Иоганн, австрийский военнопленный, перешедший на сторону большевиков.
Мельцер Роман Федорович (1860 -1943), русский архитектор-художник, архитектор двора. С 1918 г. жил в Берлине.
Мельцер Федор Федорович (1861-1945), владелец мебельной фабрике в Петербурге. Брат Р.Ф. Мельцера.
Мещерский Владимир Петрович (1839 - 1914), князь, действительный статский
советник, камергер, публицист, с 1872 г. редактор-издатель газеты
«Гражданин».
Милица Николаевна (1866 - 1951), великая княгиня, урожденная принцесса
Черногорская, жена великого князя Петра Николаевича.
Милюков Павел Николаевич (1859 - 1943), историк, лидер конституционно-
демократической партии, министр иностранных дел Временного правительства.
Мирбах Вильгельм (1871 - 1918), граф, германский посол в Москве с апреля 1918
г. Убит террористом-эсером.
Митривели (Метревели) Георгий Федорович, повар великого князя Михаила Александровича, находившийся с ним в ссылке в Перми.
Михаил Александрович (1878 - 1918), великий князь, младший сын Александра
III, брат Николая II, наследник престола в 1899 - 1904 гг., генерал-майор, член
Государственного совета. Во время Первой мировой войны командовал
Кавказской туземной дивизией, затем 2-м кавалерийским корпусом. Убит
большевиками в Мотовилихе (Пермская обл.).
Михаил Николаевич (1832 - 1909), великий князь, младший сын Николая I,
генерал-фельцейхмейстер, наместник на Кавказе в 1863 - 1881 гг., генерал-фельдмаршал, председатель Государственного совета в 1881 - 1905 гг.
Монтебелло Луи Густав (1838 - 1907), маркиз, французский посол в России.
Монигетти Ипполит Антонович (1819 - 1878), придворный архитектор,
профессор.
Мордвинов Анатолий Александрович (1870 — 1940, Оберстдорф, Германия), флигель-адъютант. Адъютант великого князя Михаила Александровича (1899 — 1907). Полковник (1908). С 1919 г. в эмиграции. Член полкового объединения лейб-гвардии Кирасирского полка. Автор воспоминаний.
Мосолов Александр Александрович (1854 - 1939), генерал-лейтенант, начальник
канцелярии Министерства двора и уделов. Министр-посланник в Румынии 1916. Участник Белого движения. В эмиграции жил во Франции и Болгарии.
Муравьев Николай Валерианович (1850 - 1908), статс-секретарь, товарищ
прокурора Петербургской судебной палаты в 1881 г., министр юстиции в 1894 - 1905
гг., посол в Риме в 1905 - 1908 гг.
Муравьев Николай Константинович (1870 - 1936), московский адвокат,
председатель Чрезвычайной Следственной комиссии Временного правительства. После революции оставался в СССР. Подвергался репрессиям.
Мурильо Бартоломе Эстебан (1618 - 1682), испанский живописец.
Мэйдзи, Муцухито (1852 - 1912), японский император в 1867—1912 гг.
Набоков Дмитрий Николаевич (1826 - 1904), гофмейстер великого князя
Константина Николаевича, сенатор, управляющий Канцелярией по делам
Царства Польского в 1867 - 1871 гг., министр юстиции в 1878 - 1885 гг., член
Государственного совета.
Нагорный Климентий Гаврилович (1889 - 1918), матрос яхты «Штандарт», «дядька»
цесаревича Алексея. Убит большевиками в Екатеринбурге.
Нагорский, правовед, крестник великого князя Михаила Александровича.
Нарышкин Кирилл Анатольевич (1868 – 1924), граф, полковник лейб-гвардии Преображенского полка, генерал-майор Свиты, начальник Военно-походной канцелярии при императорской Главной квартире. Остался в Советской России. В начале 1920-х гг. был арестован. Умер в тюрьме 03.05.1924 г., по другим данным — 29.11.1924 г.
Некрасов Николай Виссарионович (1879 - 1940), депутат Государственной Думы, министр Временного Правительства. 1Остался в Советской России. В 1 939 го. был арестован. 14.04. 1940 г. осуждён Военной коллегией Верховного Суда СССР по обвинению во вредительстве на строительстве канала Москва-Волга и организации контрреволюционной террористической группы с целью убийства руководителей ВКП(б) и советского правительства. Расстрелян.
Нератов Анатолий Анатольевич (1863 - 1938), гофмейстер, товарищ министра иностранных дел в 1910 - 1917 гг. Член Государственного совета. Умер в Париже.
Николай Александрович (Никса) (1843 - 1865), великий князь, цесаревич, сын Александра II, наследник престола.
Николай I Павлович (1796 - 1855), русский император с 1825 г.
Николай II Александрович (Ники) (1868 - 1918), русский император с 1894 г. Убит большевиками в Екатеринбурге в 1918 г.
Николай Михайлович (1859 - 1919), великий князь, сын великого князя Михаила Николаевича, генерал от инфантерии, генерал-адъютант, командующий Кавказской гренадерской дивизией с 1897 г. Историк, писатель, энтомолог. Расстрелян большевиками в Петропавловской крепости.
Николай Николаевич-старший (1831 - 1891), великий князь, третий сын Николая I, генерал-фельдмаршал, генерал-инспектор по инженерной части с 1852 г., командир Отдельного гвардейского корпуса в 1862 - 1864 гг., генерал-инспектор кавалерии с 1864 г., во время Русско-турецкой войны 1877 – 1878 гг. главнокомандующий русской армией на Балканах.
Николай Николаевич-младший (1856 - 1929), великий князь, командующий войсками гвардии и Петербургским военным округом с 1905 г. Верховный главнокомандующий русской армии в 1914 - 1915 гг. Умер во Франции, перезахоронен в Москве (2015).
Никольский Александр Владимирович, прапорщик, помощник комиссара Панкратова в Тобольске. Позднее служил в Красной Армии, расстрелян ВЧК.
Новоселов Иосиф, пермский чекист, один из убийц великого князя Михаила Александровича.
Нокс Альфред, английский военный агент при Ставке Верховного главнокомандующего.
Оболенская Александра Александровна (1851 – 1943) княгиня, урожденная графиня Апраксина, фрейлина и близкий друг императрицы Марии Федоровны, жена флигель-адъютанта гофмаршала князя В.С. Оболенского-Нелединского-Мелецкого (1848 – 1907 0. Умерла во Франции..
Обручев Николай Николаевич (1830 - 1904), генерал-адъютант, генерал от инфантерии, в 1856 - 1878 гг. профессор Николаевской академии Генерального штаба, с 1867 г. управляющий делами Военно-ученого комитета, член Государственного совета в 1897 - 1904 гг., почетный член Академии наук.
Олег Константинович (1892 - 1914), князь императорской крови, корнет лейб-гвардии Гусарского полка, сын великого князя Константина Константиновича. Погиб во время Первой мировой войны.
Ольга Александровна (1882 - 1960), великая княгиня, младшая дочь Александра III, в первом браке за принцем Петром Александровичем Ольденбургским (1901 - 1915), после развода вступила в морганатический брак с ротмистром лейб-гвардии Кирасирского полка Николаем Александровичем Куликовским (1881 - 1958).
Ольга Константиновна (1851 - 1926), великая княгиня, королева Греческая, дочь великого князя Константина Николаевича, замужем за принцем Вильгельмом Датским, впоследствии королем Греческим Георгом I (1845 - 1913).
Ольга Николаевна (1895 - 1918), великая княжна, старшая дочь Николая II, расстреляна большевиками в Екатеринбурге.
Ольденбург Сергей Сергеевич (1888 - 1940), историк.
Ольденбургский Петр-Фридрих Александрович (1864 - 1924), принц, генерал-майор Свиты, первый муж великой княгини Ольги Александровны. После революции эмигрировал во Францию.
Ордовский-Танаевский Николай Александрович (1863 - 1950), тобольский губернатор, действительный статский советник. После революции жил в эмиграции, умер в Германии.
Орлов Владимир Николаевич (1868 - 1927), князь, генерал-лейтенант, флигель-адъютант, начальник канцелярии императорской Главной квартиры в 1906 - 1915 гг., помощник наместника на Кавказе в 1915 - 1917 гг. Умер в Париже.
Орлова Ольга Константиновна (1874 – 1923), княгиня, урожденная княжна Белосельская-Белозерская, жена князя В.Н. Орлова.
Осипова Дарья, юродивая.
Орчи Мария-Анна, няня императрицы Александры Федоровны.
Остен-Сакен Николай Дмитриевич (1831 - 1912), граф, русский посланник в Баварии и Гессене в 1884 - 1895 гг., посол в Германии в 1895 - 1912 гг.
Островский Александр Николаевич (1823 - 1886), русский драматург, писатель.
Острогорский Сергей Алексеевич (1867 – 1934), почетный лейб-медик, действительный статский советник. Доктор медицины, Председатель Общества детских врачей в С.-Петербурге, Председатель русского отдела Международной Лиги охраны младенчества. После 1917 г. жил в эмиграции в Праге. Был первым председателем (1923—1927 гг.) Общества русских врачей в Праге. Умер в Ревеле.
Отт Дмитрий Оскарович (1855 - 1929), лейб-акушер, профессор, директор Императорского клинического повивально-гинекологического института. После революции остался в России. Умер в Ленинграде.
Павел Александрович (1860 - 1919), великий князь, младший сын Александра II, генерал от кавалерии, командир лейб-гвардии Конного полка в 1890 - 1896 гг., командир Гвардейского корпуса в 1898 - 1902 гг. Первым браком был женат на греческой принцессе Александре Георгиевне (1870 - 1891), с 1902 г. в морганатическом браке с О.В. Пистолькорс (с 1915 г. - княгиня Палей). Расстрелян большевиками в Петропавловской крепости.
Павел I Петрович (1754 - 1801), русский император с 1796 г.
Палей Владимир Павлович (1897 - 1918), князь, сын великого князя Павла Александровича. Убит большевиками в Алапаевске.
Палей Ольга Валерьяновна (1865 - 1929), княгиня, графиня Гогенфельзен, урожденная Карнович, морганатическая супруга великого князя Павла Александровича; в первом браке фон Пистолькорс.После 1920 г. жила в эмиграии.
Пален Константин Иванович (1833 - 1912), министр юстиции в 1867 - 1878 гг., председатель Комиссии для пересмотра законов о евреях в 1883 г., член Особой комиссии для составления проектов местного управления, член Государственного совета.
Палеолог Морис Жорж (1859 - 1944), французский дипломат, посланник в Софии в 1907 - 1912 гг., посол в Петрограде в 1914 - 1917 гг., автор мемуаров.
Палладий (в миру Раев Павел Иванович) (1827 - 1898), экзарх Грузии с 1887 г., митрополит Петербургский и Радонежский с 1892 г.
Панкратов Василий Семенович (1864 - 1925), комиссар Временного правительства в Тобольске с сентября 1917 г. по 24 января 1918 г.
Петр I Алексеевич (1672 - 1725), царь, первый русский император с 1721 г.
Петр III Федорович (1728 - 1762), русский император с 1761 г.
Петр Николаевич (1864 - 1931), великий князь, генерал-адъютант, генерал-лейтенант, генерал-инспектор по инженерной части. Женат на принцессе Милице. Черногорской. Умер во Франции.
Пистолькорс О.В., см. Палей Ольга Валерьяновна.
Пистолькорс Эрик-Гергард Августович фон (1853 – 1935), генерал-майор, адъютант великого князя Владимира Александровича, первый муж О.В.Палей
Плеве Вячеслав Константинович (1846 - 1904), министр внутренних дел, шеф жандармов с 1902 г. Убит террористом.
Плещеев Александр Алексеевич (1858 - 1944), театральный критик, драматург. С 1919 г. жил в эмиграции.Умер в Париже.
Победоносцев Константин Петрович (1827 - 1907), обер-прокурор Святейшего Синода в 1880 - 1905 гг., член Государственного совета, преподаватель детей Александра II и Александра III.
Покровский Михаил Николаевич (1868 - 1932), руководитель Института красной профессуры с 1921 г., председатель Общества историков-марксистов с 1925 г.
Половцов Александр Александрович (1832 - 1909), действительный статский советник, сенатор, государственный секретарь в 1883 - 1892 гг., секретарь Русского исторического общества, издатель «Русского биографического словаря».
Попов Лев Васильевич (1845 - 1906), лейб-медик, профессор Военно-медицинской академии, лечащий врач императора Николая II в Ливадии.
Попов Митрофан Алексеевич (1843 - 1905), профессор анатомии Харьковского университета, доктор медицины.
Поспеловский Дмитрий, историк, философ, публицист.
Потоцкий Лев Северинович (1789 - 1860), граф, обер-гофмейстер, действительный тайный советник.
Принцип Гаврила (1894 - 1918), сербско-боснийский террорист, убивший эрцгерцога Франца-Фердинанда и его супругу.
Протопопов Александр Дмитриевич (Калинин) (1866 - 1918), министр внутренних дел и шеф жандармов в 1916 - 1917 гг. Расстрелян большевиками в Москве.
Пуанкаре Раймон (1860 - 1934), президент Французской республики в 1913 - 1920 гг.
Пуришкевич Владимир Митрофанович (1870 - 1920), депутат II, III и IV Государственной Думы, основатель «Союза русского народа» и «Союза архангела Михаила». Участник убийства Г.Распутина.
Пурталес Фридрих фон (1853 - 1928), граф, германский посол в России 1907 - 1914 гг.
Путятин Михаил Сергеевич (1861 - 1931), князь, генерал-майор, начальник Царскосельского дворцового управления с 1913 г. Умер в Париже.
Пушкин Александр Сергеевич (1799 - 1837).
Радзинский Эдвард Станиславович, писатель.
Разумовский Андрей Кириллович (1752 — 1836), светлейший князь, дипломат.
Распутин (Новых) Григорий Ефимович (1869 - 1916), крестьянин села Покровское, Тюменского уезда, Тобольской губернии. Убит во дворце Юсуповых на Мойке.
Распутин Ефим Яковлевич (1842 - ?), отец Григория Распутина.
Распутина Прасковья Федоровна (1867 - 1929), жена Г.Е. Распутина.
Ратьков-Рожнов Ананий Владимирович (1871- 1948), камергер, действительный статский советник, Царскосельский уездный предводитель дворянства. Умер в Париже.
Раухфус Карл Андреевич (1835 - 1915), директор и главный врач детской больницы принца Ольденбургского, с 1876 г. – лейб-педиатр.
Рейн Георгий Ермолаевич (1854 - 1942,), доктор медицины, заслуженный ординарный профессор, академик, почетный лейб-хирург (1908), тайный советник, академик, член Государственного совета, председатель медицинского совета Министерства внутренних дел в 1908 - 1915 гг., в 1917 г. министр здравоохранения Временного правительства. После революции эмигрировал во Францию. Умер в Ницце.
Рендель, зубной врач в Тобольске.
Рескин Джон (1819 - 1900), английский писатель, теоретик искусства, историк, публицист.
Родионов (Свикке) Ян Мартынович (1875 - 1976), комиссар отряда Особого назначения, участник убийства царской семьи.
Родзинский Исай Иделевич (1897 - 1987), член коллегии Екатеринбургской ЧК, участник убийства царской семьи.
Родзянко Михаил Владимирович (1859 - 1924), председатель III и IV Государственной Думы, гофмейстер, действительный статский советник (1906). С 1920 г. в эмиграцции. Умер в Сербии.
Рожественский Зиновий Петрович (1848 - 1909), вице-адмирал, командующий 2-й Тихоокеанской эскадрой.
Розбери Арчибальд Филипп Примроз (1847 - 1929), граф, английский политический деятель.
Рузвельт Теодор (1858 - 1919), президент США в 1901 - 1909 гг.
Рузский Николай Владимирович (1854 - 1918), генерал-адъютант, генерал о инфантерии (1909), командующий армиями Северо-Западного фронта. Убит солдатами в Ессентуках.
Рутенберг Петр (Пинхус) Моисеевич (1878 - 1942), один из руководителей боевой дружины эсеров в 1905 г. в Петербурге, участвовал в подготовке демонстрации 9 января 1905 г. Организатор убийства Г. Гапона в 1906 г. В 1917 г. – гражданский губернатор Петрограда.
Саблин Николай Павлович (1880 - 1937), контр-адмирал, флигель-адъютант. В1911 – 1914 гг. старший офицер «Штандарта». С 1920 г. в эмиграции. Умер в Париже.
Савари Анн-Жорж-Мари-Рене (1774 - 1829), генерал, с 1800 г. адъютант Наполеона, посланник в Петербурге с 1807 г., с 1810 г. министр полиции Франции.
Савинков Борис Викторович (1879 - 1925), революционер-террорист, лидер партии эсеров, при Временном правительстве – помощник военного министра; писатель, литературный псевдоним В.Ропшин.Убит на Лубянке.
Сазонов Сергей Дмитриевич (1860 - 1927), гофмейстер, министр иностранных дел в 1910 - 1916 гг. Член Государственного совета (1913). 12.01.1917 г. назначен послом в Великобританию, но в связи с Февральской революцией к месту службы выехать не успел. Участник Белого движения, входил в состав Особого совещания при главнокомандующем Вооруженными силами Юга России А. И. Деникине. Министр иностранных дел Всероссийского правительства А. В. Колчака и А. И. Деникина. В 1927 г. опубликовал свои «Воспоминания». Умер в Ницце.
Самарин Александр Дмитриевич (1868 - 1932), обер-прокурор Святейшего Синода в 1915 г., член Государственного совета, егермейстер. В 1917 – 1918 гг. участник Поместного собора Русской Православной церкви. Остался в Советской России. Неоднократно арестовывался. Умер в Костроме.
Самсонов Александр Васильевич (1859 – 1914), генерал от кавалерии, командующий 2-й армией Северо-Западного фронта.
Сахаров Владимир Викторович (1853 - 1920), генерал от кавалерии, командующий войсками Румынского фронта. Расстрелян большевиками в Крыму.
Свердлов Яков Михайлович (1885 - 1919), председатель ВЦИК.
Свирский Николай Федорович (1851 – после 1915), владелец мебельной, каретной и столярной фабрики в Санкт-Петербурге.
Святополк-Мирский Петр Дмитриевич (1857 - 1914), князь, министр внутренних дел в 1904 - 1905 гг., генерал-лейтенант Свиты. После 1905 г. в отставке.
Сегени, граф, австро-венгерский дипломат, посол в Берлине в 1914 г..
Седнев Иван Дмитриевич, (1891 - 1918), матрос, лакей царских детей. Убит большевиками.
Седнев Леонид Иванович (1904 - 1929), ученик повара, племянник И.Д. Седнева.
Семевский Михаил Иванович (1837 — 1892), историк, общественный деятель и писатель.
Серафим Саровский (в миру Мошин Прохор Сидорович) (1759 - 1833), иеромонах Саровского монастыря, в 1903 г. канонизирован Русской православной церковью.
Сергей Александрович (1857 - 1905), великий князь, пятый сын Александра II, генерал-лейтенант, московский генерал-губернатор и командующий войсками Московского военного округа в 1891 - 1905 гг. Убит боевиком-эсером И. Каляевым.
Сергей Михайлович (1869 - 1918), великий князь, генерал-адъютант, генерал-инспектор артиллерии. Убит большевиками в Алапаевске.
Середа Виктор Николаевич (1877 - 1920), судебный следователь по важным делам, статский советник, вел следствие по делу убийства Г. Распутина.
Симанович Арон Симанович (1873 - 1978), купец 1-й гильдии, ювелир, доверенное лицо Г. Распутина.После Второй мировой войны жил в Либерии.
Сипягин Дмитрий Сергеевич (1853 - 1902), управляющий Министерства внутренних дел с 1899 г. Убит террористом.
Снегирев Владимир Федорович (27.06 1847, Москва - 19.12. 1916, Москва), акушер- гинеколог, доктор медицины, профессор. В 1870 г. окончил медицинский факультет Московского ун-та. В 1873 г. защитил докторскую диссертацию «Об определении и лечении позадиматочного кровоизлияния» и был избран приват-доцентом Московского ун-та. С 1884 г. – экстраординарный, с 1889 г. – ординарный профессор и директор гинекологической клиники. По инициативе С. гинекология впервые стала преподаваться как самостоятельная дисциплина, была открыта первая гинекологическая клиника (1889) и Гинекологический институт для усовершенствования врачей (1896). Лечащий врач сербской королевы Драги.
Собинов Леонид Витальевич (1872 – 1934), оперный певец (лирический тенор).
Соколов Николай Алексеевич (1882 - 1924), судебный следователь по особо важным делам при Омском окружном суде; с февраля 1919 г. вел дело об убийстве царской семьи. Умер во Франции.
Софья-Шарлотта (1694 - 1715), урожденная принцесса Брауншвейг-Вольфенбюттельская. С 1711 г. жена царевича, великого князя Алексея Петровича.
Сталин (Джугашвили) Иосиф Виссарионович (1879 - 1953), генсек ЦК КПСС, руководитель СССР в 1924 - 1953 гг.
Стессель Анатолий Михайлович (1848 - 1915), генерал-лейтенант, начальник Квантунского укрепленного района. За сдачу Порт-Артура приговорен к смертной казни с заменой 10-летним заключением. Был освобожден в 1909 г.
Столыпин Петр Аркадьевич (1862 – 1911), министр внутренних дел, председатель Совета министров. Уби провокатором Богровым в Киеве.
Сторожев Иоанн Владимирович (1878 - 1927), протоиерей Екатерининского собора в Екатеринбурге.
Струве Никита Алексеевич, профессор, публицист, общественный деятель.
Суворин Алексей Сергеевич (1834 - 1912), издатель, публиист, председатель Литературно-художественного общества в Петербурге.
Сухотин Сергей Михайлович (1887 -?), поручик, участник убийства Г.Распутина.
Танеев Александр Сергеевич (1850 - 1918), статс-секретарь, обер-гофмейстер, помощник управляющего Императорской Канцелярией, член Государственного совета; отец Анны Вырубовой.
Татищев Илья Леонидович (1859 - 1918), граф, генерал-майор, генерал-адъютант, сопровождал царскую семью в Тобольск. Убит большевиками.
Татищев Сергей Спиридонович (1846 – 1906), историк, писатель.
Татьяна Николаевна (1897 - 1918), великая княжна, вторая дочь Николая II и Александры Федоровны. Убита вместе с родителями в Екатеринбурге.
Теглева Александра Александровна (Шура) (1888 – 1955, Лозана), c 1902 г. старшая комнатная девушка при детях Николая II. Последовала за царской семьей в ссылку. В 1922 г. вышла замуж за П. Жильяра. Эмигрировала с мужем в Швейцарию.
Терещенко Михаил Иванович (1886 – 1956), министр финансов, затем иностранных дел Временного правительства.Банкир, сахарозаводчик. Умер в Монако.
Тирпиц Альфред фон (1849 – 1930), гросс-адмирал (1911), морской статс-секретарь Германии в 1897 – 1916 гг.
Тихонов Владимир Александрович (1859 - 1908), доктор медицины, почетный лейб-медик, лечивший Николая II в Ливадии в 1900 г.
Толстая Александра Андреевна (1817 - 1904), графиня, фрейлина императрицы Марии Александровны.
Толстой Алексей Николаевич (1882 - 1945), писатель.
Толстой Дмитрий Андреевич (1823 - 1889), граф, сенатор, в 1861 г. исполнял должность директора Департамента народного просвещения, в 1865 - 1880 гг. обер-прокурор Святейшего Синода и одновременно в 1866 - 1880 гг. министр народного просвещения, с 1882 г. министр внутренних дел.
Толстой Дмитрий Иванович (1860 - 1941), граф, директор Императорского Эрмитажа, товарищ управляющего музеем Александра III.
Толстой Лев Николаевич (1828 - 1910), граф, писатель.
Трепов Александр Федорович (1862 – 1928), сенатор, член Государственного совета; с 1915 г. – управляющий Министерства путей сообщения. С 19 ноября по 27 декабря 1916 г. – председатель Совета министров. С 1919 г. жил в эмиграции во Франции.
Троцкий (Бронштейн) Лев Давидович (1879 - 1940), председатель Реввоенсовета в 1918 - 1925 гг.
Трубецкой Петр Николаевич (1858 - 1911), князь, гофмаршал, предводитель московского дворянства в 1893 - 1906 гг., член Государственного совета.
Трубецкой Владимир Сергеевич (1891 - 1937), князь, штаб-ротмистр лейб-гвардии Кирасирского полка. Расстрелян большевиками.
Трупп Алексей (Алоиз) Егорович (1856 - 1918), камердинер Николая II. Расстрелян вместе с царской семьей.
Тургенев Иван Сергеевич (1818 - 1883), русский писатель.
Тутельберг Мария Густавовна, урожденная Тудельс (1863 - ?), камер-юнгфера с 14. 05. 1896 г. Добровольно отправилась с царской семьей в ссылку в Тобольск.
Тютчева Анна Федоровна (1829 - 1889), дочь поэта Ф.И.Тютчева, фрейлина императрицы Марии Александровны.
Ульянов Александр Ильич (1866 - 1887), старший брат В.И.Ленина, революционер-народник, один из организаторов покушения на Александра III 1 марта 1887 г. Казнен.
Фаберже Карл Густав (1846 - 1920), ювелир.
Федоров Сергей Петрович (1869 - 1938), почетный лейб-медик, профессор кафедры госпитально-хирургической клиники Военно-медицинской академии. Директор Ленинградского института хирургической невропатологии (1926-1933). Заслуженный деятель науки РСФСР (1928 г.).
Феофан (в миру Василий Дмитриевич Быстров) (1873 - 1940), ректор Петербургской духовной академии; епископ Ямбургский, архиепископ с 1918 г. С 1920 г. жил в эмиграции.
Ферзен Эрих Николаевич (1877 – не ранее 1917), барон, коллежский асессор, старший пристав Государственной Думы.
Фердинанд I Кобургский (1861 - 1948), князь Болгарский в 1887 - 1908 гг., царь Болгарский в 1908 - 1918 гг. После отречения от престола жил в Германии.
Филипп Великодушный (1504 - 1567), ландграф Гессенский.
Филипп Низьер-Вашо (1849 - 1905), французский спирит, экстрасенс.
Фишер Эльмар Карлович, доктор медицины, ординатор Царскосельского дворцового госпиталя.
Фор Франсуа Феликс (1841 - 1899), президент Французской республики в 1895 - 1899 гг.
Форель Огст-Анри (1848 - 1931), швейцарский психиатр, невропатолог.
Франц-Иосиф I (1830 - 1916), австрийский император с 1848 г.
Франц-Фердинанд (1863 - 1914), австрийский эрцгерцог, наследник престола. Убит в Г. Принципом.
Фредерикс Владимир Борисович (1838 - 1927), барон, граф с 1913 г., генерал-адъютант. Министр Императорского Двора и Уделов, генерал-адъютант, генерал от кавалерии. С 1924 г. эмигрировал в Финляндию.
Фрейд Зигмунд (1856 – 1939), невролог, психиатр и психолог, основатель психоанализа.
Фридрих-Вильгельм (Фритти) Гессен-Дармштадтский (1870 - 1873), принц, младший брат императрицы Александры Федоровны.
Фуллон Иван Александрович (1844 – 1920), генерал-адъютант, генерал-лейтенант, Петербургский градоначальник в 1904 - 1905 гг., затем командующий 11-м армейским корпусом.
Хабалов Сергей Семенович (1858 - 1924) генерал-лейтенант, начальник Петроградского военного округа.
Хан-Эриванский Керим (1885- 1935), поручик лейб-гвардии Кирасирского полка.
Харитонов Иван Михайлович (1870 - 1918), царский повар. Расстрелян вместе с царской семьей.
Хатисов Александр Иванович (1874 – 1945), городской голова Тифлиса в 1910—1917 гг. В 1912 году был свидетелем на судебном процессе по делу партии «Дашнакцутюн» в Петербурге. В конце декабря 1916 г. участвовал в совещании у князя Г.Львова в Москве, на котором обсуждался план подготавливаемого переворота. С 1919 по май 1920 г. — премьер-министр Республики Армении. После 1920 г. жил в эмиграции во Франции и Португалии.
Хаяши, виконт, японский посланник в Лондоне
Хвостов Алексей Николаевич (1872 - 1918), министр юстиции в 1915 г., министр внутренних дел и шеф жандармов в 1916 г. Расстрелян в дни «красного террора».
Хор Самуэль (1880 -1959), резидент английской разведки в Петрограде.
Христиан IX (1818 - 1906), король Дании с 1863 г., с 1842 г. женат на принцессе Луизе Гессен-Кассельской (1817 - 1898). Отец императрицы Марии Федоровны.
Цуду Санзо (1854 - 1891), японский полицейский, совершивший покушение на жизнь наследника престола великого князя Николая Александровича в городе Оцу 11 мая 1891 г.
Чайковский Петр Ильич (1840 - 1893), русский композитор.
Челышев Василий Федорович (1884 - 1918), камердинер великого князя Михаила Александровича, сопровождавший его в ссылку в Пермь. Убит в Перми большевиками.
Чемодуров Терентий Иванович (1849 - 1919), камердинер Николая II.
Черчилль Уинстон (1874 - 1965), английский государственный деятель, военно-морской министр в 1911 г., военный министр в 1917 - 1918 гг.
Чехов Антон Павлович (1860 - 1904), русский писатель.
Чхеидзе Николай (Карло) Семенович (1864 - 1926), депутат III и IV Государственной Думы, меньшевик.
Шавельский Георгий Иванович (1871 - 1951), протопресвитер русской армии и флота. Умер в Болгарии.
Шаховской см. Иоанн Сан-Франциский
Шаляпин Федор Иванович (1873 - 1938), певец (бас), народный артист (1918). С 1922 г. в эмиграции.
Швейцер Максимилиан Ильич (1881 - 1905), террорист-эсер.
Шереметев Сергей Дмитриевич (1844 - 1918), граф, адъютант Александра III, предводитель дворянства Московской губернии.
Шильдер Николай Карлович (1842 - 1902), - генерал-лейтенант, историк.
Шипицин Владимир Павлович, врач в Перми, лечивший великого князя Михаила Александровича.
Шнейдер Екатерина Адольфовна (1856 - 1918), гоф-лектриса императрицы Александры Федоровны, преподавала русский язык. Сопровождала царскую семью в ссылку в Тобольск и Екатеринбург. Убита большевиками в Перми.
Штюрмер Борис Владимирович (1848 - 1917), директор Департамента общих дел Министерства внутрненних дел в 1902 - 1916 гг., председатель Совета министров в январе - ноябре 1916 г; министр внутренних дел в марте - июле 1916 г; министр иностранных дел в июле - ноябре 1916 г. Умер в Петроградской тюрьме.
Шульгин Василий Витальевич (1878 - 1976), депутат III и IV Государственной Думы.Участник Белого движения. Жил в эмиграции. После Второй мировой войны арестован советской контрразведкой, был сослан. Умер в г. Владимире.
Щеглов Василий Васильевич (1851 -1917), гофмейстер, заведующий библиотекой Зимнего дворца.
Щеголев Павел Елисеевич (1877 - 1931), член Чрезвычайной Следственной комиссии Временного правительства, советский историк, литературовед.
Эверт Алексей Ермолаевич (1857 - 1926), генерал-адъютант, генерал от инфантерии, главнокомандующий армиями Западного фронта.
Эдуард VII (1841 - 1910), английский король с 1901 г.
Элеонора Солм-Гогенсолмс-Лих (1871 – 1937), принцесса, с 1902 г. - вторая жена великого герцога Эрнста-Людвига Гессен-Дармштадтского. Погибла в авиакатастрофе в день похорон супруга.
Эрнст-Людвиг Гессен-Дармштадтский (1868 - 1937), принц, с 1892 г. великий герцог Гессен-Дармштадтский, брат императрицы Александры Федоровны.
Эрсберг Елизавета Николаевна (1882 - 1942), помощница няни царских детей, последовала с царской семьей в ссылку в Тобольск и Екатеринбург.
Ювеналий ( в миру Владимир Кириллович Поярков) (род. 1935), митрополит Крутицкий и Коломенский.
Юровский Янкель (Яков) Михайлович (1878 - 1938), зампред Екатеринбургской ЧК, убийца царской семьи.
Юрьевская Екатерина Александровна (1878 - 1959), светлейшая княжна, дочь императора Александра II и Е. М. Юрьевской.
Юрьевская Екатерина Михайловна (1847 - 1922), урожденная княжна Долгорукова, с 1880 г. морганатическая супруга императора Александра II.
Юрьевская Ольга Александровна (1873 - 1925), светлейшая княжна, дочь императора Александра II и Е. М.Юрьевской. В браке за Георгом-Николаем графом Меренбергским.
Юрьевский Георгий Александрович (1872 - 1913), светлейший князь, сын императора Александра II и Е. М. Юрьевской.
Юсупов Феликс Феликсович, князь, граф Сумаров-Эльстон (1887 - 1967), один из организаторов покушения на Г.Распутина. После революции жил во Франции.
Юсупова Ирина Александровна (1895 - 1970), княгиня, жена Ф.Ф. Юсупова, дочь великого князя Александра Михайловича и великой княгини Ксении Александровны.
Якимов Анатолий Александрович (1887 - 1919), караульный дома Особого назначения в Екатеринбурге.
Яковлев Василий Васильевич (Мячин Константин Алексеевич) (1886 - 1938), особоуполномоченный ВЦИК, перевозивший царскую семью из Тобольска в Екатеринбург.
Яковлева Варвара Алексеевна (1850 -1918), инокиня Марфо-Мариинской обители, келейница великой княгини Елизаветы Федоровны. Убита в Алапаевске.
Янушкевич Николай Николаевич (1868 - 1918), генерал-лейтенант, профессор, начальник Николаевской академии Генштаба. С 1914 г. – начальник штаба Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, затем его помощник по военной части на Кавказе. Убит большевиками.
Янышев Иоанн Леонтьевич (1828 - 1910), протопресвитер, духовник семьи Александра III, профессор богословия С.-Петербургского университета с 1856 г.