Услыхав последнюю реплику Дуняши, Алексей аж присвистнул от возмущения:
- Ишь ты! И что же такое ты нам можешь предложить из того, чего у нас и без тебя навалом?
- Тебе, милок, я ничего предлагать не собиралась, хоша бы и могла… Но так думаю: ведунка не позволит, не согласится… Твоё дело десятое, не встревай… Промеж двух костров не согреться – сгоришь заживо. Силы-то собственной нетути, а потому не лезь, когда не просют…
- А ты мне не указывай, а то вот влуплю заряд про меж бровей и все заботы разом кончатся! Ишь ты какая… Пришла просить, а начала с угроз…
- Ага… Так я тебе и подставила лоб-то свой! – уже не на шутку вскипятилась та – Нишкни, милок, а то не ровен час…
- Чего?! Даш, ты-то что молчишь? Не видишь, разве, как она хамит?
Своим окриком Алексей вывел Даринку из какого-то не понятного ему состояния, словно бы оцепенения, отстранённости… Он не понимал, да и не хотел понимать того абсолютного безразличия, с которым она продолжала молча наблюдать за их с Дунькиной пикировкой.
А ей и в самом деле было не до того. Она только физически оставалась с ними возле костра, а в действительности находилась совершенно в другом месте: бродила вокруг да около пресловутой Николиной заимки, пытаясь определить что там и как. Но каждый раз натыкалась на совершенно непроницаемый колокол защиты, барьер, в котором поначалу не обнаруживалось ни единого изъяна. Однако, исходя из собственного опыта и опираясь на имеющиеся в её распоряжении знания, ведунья знала, что те, кто поставил данную защиту, были или слабее её, или равны по силе, а потому…
А потому она кружила и кружила, применяя то одно, то другое воздействие для вскрытия оной, но в итоге сумела лишь бегло осмотреть внутреннее расположение избушки и находящихся в ней пленников: самого Ермолая, отца молодой ведьмы, Захарку, её братишку, и незнакомого молодого парня, лежавшего на лежанке и отрешённо смотревшего в потолок, без малейшего намёка на хоть какую-то заинтересованность. Испуганной птицей взметнулась мысль: опоздала! Однако присмотревшись, поняла, что тот пока ещё был жив, но существовал, если так можно выразиться, чуть ли не условно, балансируя на грани… Отец с сыном находились в ещё худшем состоянии – в подполе, в крохотном даже не погребе – просто яме, на каких-то шкурах, в кромешной тьме, и то ли спали, то ли сил уже не осталось бодрствовать… Содрогнувшись от представшей взгляду «картины», Дарина уже больше не сомневалась в том, что нужно действовать без промедления.
Самым неприятным во всём было то, что она по всему явно недооценила свою противницу: Дуняша если и не превосходила её саму то, во всяком случае, мало в чём уступала, очень мало… незначительно… и была неоправданно жестока.
Вот именно обо всём этом она и размышляла, «вернувшись в себя», когда возмущённый Алексей дёрнул её за рукав куртки, повысив чуть ли не до крика голос. Поняла она и то, что ей просто необходимо всеми путями как-то отсрочить главные разборки с Дунькой хотя бы на сутки, чтобы как следует продумать собственные действия. Дарина смотрела на Алёшку, видела его раскрывающийся рот, догадываясь, что он что-то ей говорит, но ничего не слышала, как если бы его вдруг поместили в огромный аквариум вместо экзотической рыбки. Вся эта «чепуха» длилась, конечно, секунды. Но для неё время сейчас представляло из себя некую совершенно иную субстанцию, тягучий полимер, с которым, как казалось, можно делать всё, что угодно, всё, что заблагорассудится. Но она понимала ещё и то, что это н-е-н-о-р-м-а-л-ь-н-о, во всяком случае для простого человека, каковым был её любимый, а потому… Встряхнув несколько раз головой, словно стряхивая весь полученный на заимке негатив, Даша поднялась с поваленного дерева, на котором сидела, и, подойдя ближе к костру, протянула ладони к пламени:
- Дунь, а каким же образом ты исхитрилась так опустошить папеньку-то своего? Не жаль тебе его, нет?
- Не-а-а… - ухмыльнулась та – А чё мне его жалеть? В нашем деле каждый сам за себя, так же?
- Не знаю, не знаю… У нас всё несколько иначе.
- Ой, да ладно тебе! – засмеялась та – Так я тебе и поверила!
- Ну, это твоё дело: хочешь верь, а хочешь не верь, только врать-то по таким пустякам я не обучена. Скажи, а Захарка… он зрячий, или как?
- Не, слепыш почти… но понятливый, обучиться кое-чему может.
- А как ты с ними намерена поступить, коль не секрет?
- Вот, чё тебе до них? Кажись, ты первая должна бы радоваться, что одним врагом меньше…
- Нечему мне тут радоваться… Однако ты не ответила на мой вопрос.
- Да, и ты тоже… Не знаю пока, не решила ишшо…
- Отпустила бы ты их, как никак, а родные тебе люди… За что же ты им такую участь уготовила? Бросила в яму… Кормить-то хоть не забываешь?
- Кормлю, когда вспомню… Э… А ты откуль про яму-то знаешь? Ай, сумела проникнуть? Говорил мне батюшка, что ты сильна, да я его толком не слушала, не верила…
- Не верила? А зря…
Алексей сидел забытый ими обеими в сторонке и просто давался диву: две подружки у костра! Такая милая, мирная беседа… Без эмоций, без повышенных тонов… Ровно, словно бы и ни о чём… Если не знать предыстории и забыть о том, что некоторое время назад одна из них представляла из себя дикого зверя в медвежьем обличии. С первого взгляда ни в жизнь не догадаться о том, что именно сейчас разворачивается предварительный акт перед предстоящей битвой. Противницы всячески прощупывали друг друга, задавая отвлечённые, и как бы ничего незначащие вопросы, и при этом исхитрялись так отвечать на них, чтобы не сказать совсем ничего по сути из того, о чём учинялся спрос. У дочери Ермолая была совершенно другая, отличная от отцовской манера общения с противником: она не кидалась, как он, с налёту, предпочитая сначала прощупать настроение, попытаться вызнать слабые стороны, составляя мнение из даже малейших просчётов того и каких-то случайных обмолвок, прежде чем нанести торжествующий удар. Чем это можно объяснить? Возможно, действительно тем, что была в положении, хотя даже Алексею, не говоря уж о Дарине, было совершенно ясно, что тут скорее всего имелась какая-то иная причина. Но, как бы оно ни было, то что сейчас происходило, было на руку и его любимой ведунье тоже.
Вдруг совершенно неожиданно у него в голове возникла явно посланная Дариной мысль: «Открой рюкзак и возьми оттуда что-то съестное, быстро!» Он сразу же сообразил, что высказывать удивление по этому поводу, что называется, и не место, и не время, а потому всего лишь моргнул от неожиданности пару раз, и не спеша принялся исполнять полученное распоряжение. Подтянул к себе рюкзак, не имея представления о том, что сможет в нём найти, но и на секунду не сомневаясь в том, что она знает, что делает. И, конечно же, вскоре отыскал почти на самом дне пакет с бутербродами. Достал один, и принялся сосредоточенно жевать, всем своим видом изображая из себя проголодавшегося недовольного мужчину, как бы говоря тем самым: пора бы уже и закончить болтологию, время-то обеденное!
- Лёш! Я смотрю, ты проголодался, да?
- Ну…
Усмехнувшись, Дарина повернулась к Дуняше:
- Ладно, Дунь. Давай-ка поступим следующим образом: мы с Алексеем возвращаемся на заимку. Пригласить к себе, как ты понимаешь, не могу, да и зачем лукавить? Не хочу. Нечего тебе у нас там делать. Ты лучше вот что: отправь отца с братом обратно в Листвянку. Матрёна баба добрая. Сыну будет несказанно рада, да и старика твоего не бросит, отогреет, особенно теперь, когда ты из него всё выжала… А с Никитой завтра в этот же час приходи сюда. Если нас не будет на месте, подождёте…
- Ты мне не указывай, понятно? Не больно я тебя побаиваюсь-то, не стращай… Аль не сообразила ишшо?
- Так я и не угрожала пока, чтоб тебе бояться-то, не стращала… Делай, что говорю, а иначе…
- Что иначе? Ну, что? - вскочила та на ноги - Что ты можешь мне исделать-то? Ведь я тебе не батюшка мой. Это он испужался, да стреканул, куда глаза глядят, а я не побегу…
- Погоди якать-то… я, я… Силу мою испытать хочешь? Не советую… Ой, не советую, девонька… Мало не покажется – точно говорю! Хочешь биться? Давай! Но наша с тобой война только нас и касаться должна. Невинным-то за что страдать? Считай, что таким образом ты покупаешь мою тебе помощь, поняла?
Дунька взъерошенно молчала, злобно посверкивая чёрными, словно смертный грех, глазищами. А потом, ни слова не говоря, встала и пошла прочь, легко ступая по глубокому снегу, даже не оставляя при этом после себя следов, чему не мог не подивиться Алексей:
- Дарь, глянь… - начал было он говорить, но тут же был остановлен её остерегающим жестом:
- Ни слова… До самой заимки идём молча!
Он только кивнул в ответ – на «своей территории» Дарина не терпела возражений. Но и переступив порог заимки, она вновь остерегающе вскинула руку, прошептав ему:
- Погоди-ка! Егор, это ещё что такое?
Возникнув, словно из ниоткуда, домовой стоял перед хозяйкой с видом провинившегося школьника и молчал, уронив голову на грудь.
- Я у кого спрашиваю? У глупо-немого, поскольку отозвавшись, ты доказал, что не глух? Ты зачем притащил её сюда? Кто это вообще?
Но Алексей пока никого, кроме Егора, не видел, однако спрашивать не решался - попасть ей под настроение не приведи Господь…
- Мы знакомы, меня зовут Устинья! – неожиданно послышалось из-за спины домового и перед их взорами возникла молоденькая девушка, наряд которой составлял причудливый набор каких-то лоскутков.
- Устинья… - задумчиво протянула ведунья – Понятно… И что ты тут делаешь, Устинья? По какому праву осмелилась прийти незваной?
- Почему незваной? Меня Егорушка позвал… Ты же знаешь, что я его невеста…
- Помню-помню… Однако, с чего вдруг такие вольности, Егор?
- Хозяйка… - прокашлявшись, отозвался тот – Я понимаю, что виноват, но…
- Понимаешь? Это хорошо! Но, похоже, что не совсем…
- Она хорошая…
- Верю, но плохо то, что ты забыл зачем мы здесь… Очень плохо… А потому дальше я обойдусь без твоей помощи!
- Но, почему?! Службе это никак не повредит…
- А вот это решать уже не тебе. Хорошо, что ты так уверен, очень хорошо. А вот я, представь себе, не очень… Рассказывай, что было в наше отсутствие, или за амурными делами тебе было не до чего?
- Не обижай, хозяйка! Не делай из меня ещё более виноватого, чем есть на самом деле… - вздохнул, искренне сокрушаясь, Егор – Мухи и комары!
От неожиданности Дарина аж развернулась на месте:
- Что?! Какие такие мухи-комары? Зимой?! И – что?
- Какие? Обыкновенные, но - тучи.
- Дом чист?
- На мой взгляд – да! Мы с Устиньей успели закрыться… Но, согласись, цель слишком мелкая, а потому посмотри сама… Как ни прискорбно, но на этот раз я не совсем уверен…
- А почему я про это узнаю вот так, походя?
- Не успел…
- Понятно… Ладно, Егор, дальше я сама. А ты можешь со своей невестой отправляться домой – здесь ты мне больше не нужен!
- Не спеши…
- А я и не спешу. В моём деле спешка плохой помощник. И ты – без обид! У меня нет времени на проверки того, за что был должен отвечать ты. Проще изначально положиться лишь на саму себя, согласен?
Егор промолчал. А потом взял за руку Устинью и они исчезли.
- Ой, ну и крута же ты, мать… - вздохнул Алёшка – Вот это предъява… Не хотел бы я оказаться на его месте…
- Переживёт. Лёш, выйди-ка на улицу на несколько минут, мне нужно просканировать избушку на предмет этих мух-комаров.
- А при мне нельзя?
- Нежелательно. Зрелище не для слабонервных. Выйди, не отбирай у нас время для отдыха.
Пожав плечами, тот вышел. Оглянувшись уже с улицы на окошко, чуть ли не раскрыл рот: оно светилось каким-то зловещим даже не светом, а переливами оного, всеми оттенками синего – от бледного, почти белого, до густо-насыщенного фиолетового… Пульсировало вспышками, по яркости сравнимыми со сварочной дугой. Почему-то тут же к горлу подступила тошнота, плюс необоснованная паника – хотелось бежать куда подальше и не оглядываясь… Но напугаться как следует он всё-таки не успел: Дарина позвала обратно.