Чтерэй Панцерни и Пес,
или Мой польский язык
Powrocimy wierni
My czterej pancerni
"Rudy" i Nasz pies
My czterej pancerni
Powrocimy wierni
Po wiosenny bez
(польская песня)
- Кукареку!
- Кукарекуу!
- Кукарекуууууу!
Поют петухи по всему колхозу.
Солнечный лучик щекочет нос, настырно лезет в глаза. Томек лениво поворачивается на правый бок и вдруг, сквозь сон, вспоминает: "День рождения! Сегодня мой день рождения!"
- Кукареку! – подтверждает петух.
Томек лежит с блаженным видом и улыбается.
- Давай, вставай! – торопит слева голос Григория, а потом Густлик – справа – говорит с ехидным смешком:
- Эй, Томек, а что там у тебя в пупке выросло?
Томек распахивает глаза, резко садится и испуганно хватается за живот. Палец выуживает из пупка красный леденец-монпансье.
- Скушай на счастье! – хохочут танкисты, и счастливый Томек отправляет конфету в рот.
- Хватит ржать! Спать мешаете! – бурчит от своей стены Янек, пытаясь закрыться подушкой.
- Да ну тебя! Вставай, день проспишь! – Густлик, Григорий и Томек мечут в него подушки.
И вот уже они хохочут вчетвером. "Мы - Чтерэй Панцерни!" Четыре танкиста. Четыре веселых друга. И собака у них тоже есть. Большая чёрная собака. Наш Пес!
Томек скатывает свою постель (все четверо спят на полу на разноцветных казахских корпешках) и идёт во двор умываться.
А во дворе их маленького домика, перед крылечком, хлопочет уже, возится с самоваром их бабенька, согбенная старушка в круглых очках и белой косыночке, повязанной сзади.
- С днем рождения, мой золотой! – бабенька пытается распрямить спину, раскрывает руки навстречу, и Томек виснет у неё на шее и целует в обе щёки, пока собака Чара с радостным лаем мечется вокруг них. – Ох, уронишь бабеньку! Ох, ох!
Томек бежит к рукомойнику, а во двор один за другим высыпают прочие танкисты.
Умывшись, они отправляются за молоком к тёте Фриде. Тётя Фрида живёт на другой улице, и идти к ней нужно по краю яблоневого сада, сначала вдоль забора, а потом по тропинке через заросший высокой травой пустырь. Наш Пес Чара весело бежит впереди и вдруг с лаем бросается в заросли. А оттуда взмывает в небо красивая птица с рыжей головой и крыльями в чёрно-белую полоску.
- Кто это?! – восхищается Томек.
- Это удод! – поясняет Густлик.
- Жаль, Чарка спугнула, – вздыхает Томек, которому не удалось как следует рассмотреть необычную птичку.
- Увидишь ещё!
- Чара! Чара! – зовут танкисты.
Наш Пес с довольным видом выныривает на тропинку и снова возглавляет процессию...
Дом у тёти Фриды – большой, новый, с голубой штукатуркой и синими ставнями. И забор, и ворота с калиткой сбоку от них – синие, нарядные. Кругом чистота, и цветы растут не просто так, а в клумбочках и горшочках. Как на картинке! И сама тётя Фрида, спускающаяся к ним с крыльца на собачий лай, – как с картинки: румяная, голубоглазая, в накрахмаленном белом фартуке поверх красивого платья в зеленый горошек. И косынка у неё из того же горошка, нарядная. Танкисты знают, что тётя Фрида и её сын Сашка – немцы. Но не те немцы, фашисты, с которыми танкисты сражаются, а наши немцы, советские. Хорошие то есть.
- Здравствуйте, деточки! – говорит тётя Фрида ласковым грудным голосом, который подходит ей так же, как всё, что её окружает, то есть как цветы в клумбочках или накрахмаленный фартук. – Молочка вам?
- Здравствуйте, тётя Фрида! – орут танкисты хором, принюхиваясь к запаху сдобной выпечки, который витает над палисадником тёти Фриды, смешиваясь с ароматом цветов и заглушая запахи скотного двора (у тёти Фриды – целый зоопарк: коровы, свиньи, куры и утки, а также гнедая лошадь Майка, на которой так любит гарцевать хвастун Сашка, вызывая жгучую зависть танкистов).
- Бидон молока и десяток яиц, пожалуйста! – вежливо говорит Янек и протягивает рубль, которым его снабдила бабенька. С тётей Фридой все эти “пожалуйста” и “спасибо” сами срываются с языка.
- Сейчас, сейчас, миленькие! – тётя Фрида прячет рубль в кармане фартука и принимает из рук Густлика трёхлитровый бидон. – Молочка сегодня много, много, на всех хватит! А вы сегодня рано пришли, молодцы. Кто рано встаёт, тому Бог подаёт!
- Так у нас сегодня праздник, у нас именинник! – Григорий подталкивает Томека вперёд, “выдавая” его. Томек краснеет и шипит на Григория, когда тётя Фрида исчезает в доме.
- Да ладно тебе! – пожимает плечами тот. – То же мне, секрет!
А тётя Фрида выносит каждому по румяной горячей булочке – кручёной, посыпанной маком и пудрой…
- Берите, не стесняйтесь, деточки! С праздником тебя! Будь хорошей деточкой. И вот ещё, для вашей бабушки! Как её здоровье? Не хворает? Вы уж помогайте ей, не забывайте!
- Мы помогаем!
- Молодцы, деточки! Хорошие деточки!
Четыре танкиста и собака покидают пряничный домик и пускаются в обратный путь.
А с родного двора уже тянется вверх, параллелью к тополям, манящий дымок самовара...
За завтраком (манная каша с клубничным вареньем, варёные яйца, хлеб с маслом и чай с молоком) – бабушка вручает Томеку свой подарок: припасённую с города книжку. Томек обожает читать, и она это знает, как никто другой. Ведь она и сама – заядлый книгочей. Томек опять виснет у неё на шее.
- Какая книжка, покажи! Покажи!
- Это Томек! “Томек ищет снежного человека”!
- Продолжение “Томека на черном континенте”?!!!
- Похоже!
- Ищет снежного человека?
- Снежного человека?!!!!
- Ура! Наверное, в этой книжке Томек к нам приезжает из Польши! Ведь снежный человек только в наших горах водится!
- Да нет! Снежный человек в Гималаях!
- Нет! На Тянь-Шане тоже!
- Конечно, на Тянь-Шане тоже!
- Он в любых снежных горах!
- Дай посмотрю!
- Про нас? Про Тянь-Шань?
- Нет, вроде бы про Тибет.
- Про Гималаи?
- Ну, вроде того.
- Томек, только читай скорей, а то мы тоже хотим!
- Да я быстро прочитаю…
- А давайте мы сами!
- Что сами?
- Пойдём искать снежного человека!
- А точно!
- Да нет, не найдём… он же в снегах живёт, пока до этих снегов доберёшься!
- Это с ночёвкой надо идти...
- Понятно, что с ночёвкой…
Бабенька, делая вид, что не слышит ни про какие ночёвки, прерывает галдёж, отправляя танкистов на огород, полоть грядки. Густлик же остаётся мыть посуду, сегодня его очередь. Он сгружает тарелки в таз, заливает остатками горячей воды из самовара и садится читать томекину книжку про Томека и снежного человека – под предлогом, что тарелкам надо отмокнуть, а воде – нагреться.
- Бабенька, воды для споласкивания нет!
- Так чайник поставь на газ!
- Ладно!
Бабенька идет в свою комнату, прилечь и почитать журнальчик. Затишье, изба-читальня.
На морковной грядке тем временем разгорается обсуждение предстоящей экспедиции в горы.
- На ночь нас бабенька не отпустит, – рассудительно говорит Янек. – А днём мы далеко не уйдём. Даже если идти не пять километров в час, средняя скорость пешехода, а шесть или шесть с половиной часов...
- Но мы можем сбежать ночью, когда она заснёт! – пожимает плечами Григорий, всегда предлагающий самые отчаянные решения. – И идти быстрым шагом!
- Ох… – вздыхает робкий Томек. Он обожает читать про приключения и подвиги, и когда приключения ждут за углом, его всегда охватывает восторг – но восторг жутковатый.
- Вверх, в горы? Быстрым шагом? Это не то что по равнине. Да ещё и с такими томеками на хвосте!
- Нет, я могу быстро! Вы что, совсем? – Янек задел Томека за живое. – Вы ещё меня не знаете!
- Ладно, я пошутил. Так какое примем решение? Может, действительно, выйдем пораньше, часа в четыре? А бабеньке оставим записку, что вернёмся к вечеру. И что мы с Чарой, а значит не заблудимся.
- Да как тут заблудишься – иди себе вверх по речке, по ущелью, а потом вниз.
- Так-то оно так, да мы же хотим дойти до перевала.
- До скал!
- До снегов! – шепчет Томек.
- Вот именно!
- Ладно, подождём, что Густлик скажет.
Жутковатый восторг не покидает сердце Томека, и он дёргает сорняки с утроенной скоростью – скорей бы закончить и бежать, готовиться к походу.
- А что мы с собой возьмём? Еду?
- Ты всё о еде думаешь! Это же не пикник, а поход!!! Экспедиция! В поход берут фонарик, соль, спички… Ножик ещё надо взять…
Точно Янек Знайку напоминает, ей-богу, думает Томек с улыбкой, Знайку с его экспедицией на Луну. Или даже Кролика из Винни-Пуха. Тот тоже всё время что-то организовывает.
- Зачем соль, если не брать еду?
- Нет, еду возьмём, но походную и мало. Чтобы не тяжело было нести.
- Это какую же?
- Ну, огурцы, например. У нас их во-о-он сколько в огороде! Бабенька и не заметит.
- Ну, огурцами не наешься!
- Хлеба возьмём.
- Можно еще яйца варёные, – вставляет Григорий. – Они как раз нетяжёлые, но сытные.
- Точно!
- Только они у бабеньки наперечёт.
- На учёте, ты хочешь сказать? На этот случай у нас есть резервный фонд. Разобьём копилку и завтра у тёти Фриды не один десяток купим, а два.
- Так мы еще не завтра пойдём?
- Послезавтра лучше. Чтобы всё как следует подготовить.
Они сидят на корточках в разных концах небольшой квадратной делянки с ровными рядками морковных хвостиков и освобождают эти хвостики от сорной травы. Наш Пес Чара дремлет в тени соседней груши, а кошка Луша – с другой стороны делянки, подальше от собаки – лежит себе, потягивает лапки на утреннем солнышке. Что до солнышка, то оно поднимается всё выше и выше и уже перестаёт быть ласковым солнышком: начинает припекать и превращаться в жаркое полдневное светило…
- Пора сворачиваться, а то спечёмся, – говорит Янек, поправляя на голове импровизированную шапочку из носового платка с завязанными концами. Так-то он носит пилотку, но сегодня утром та куда-то запропастилась. Томек в обычной белой панамке, а вот дочерна загорелому Григорию, похоже, никакие панамки не нужны: его солнце вообще не берёт.
- Сейчас доведу свой ряд и пойдём! А то уже пить хочется, – отвечает Григорий.
- А я – всё! – доволен сделанным делом Томек.
-Уже десять! Или даже пол-одиннадцатого! – сообщает Янек, умеющий определять время по солнцу.
- Или даже одиннадцать! – смеётся над ним Григорий.
Пока младшие танкисты жарятся на солнышке, Густлик успевает не только переделать кучу домашних дел, но и отмахать половину книжки про Тибет. Когда же теперь, напившись кто воды, кто молока и отдыхая на полу в своей комнате, которую они считают одним из своих штабов, Чтерэй Панцерни рассказывают Густлику о намеченной на послезавтра экспедиции, тот, как всегда, полон скепсиса:
- Скорее всего, пойдём зря. Йети у нас не водятся.
- Кто?
- Почему не водятся?
- Ну, йети, снежные люди, неандертальцы, питекантропы…
- Так неандертальцы или питекантропы? «Ты помнишь питекантропа-соседа...»
- Почему не водятся?
- Скорее, неандертальцы. Не водятся, потому что слишком близко к гомосапиенс.
- К кому?
- К нам с тобой, балда, к человекам разумным. Что им в наших горах делать? Тут чабаны с баранами на каждом шагу.
- Но может все-таки…
- Я не отрицаю, что шанс есть…
- Даже если малюсенький-премалюсенький шанс, надо идти.
- Согласен.
- Недаром же у нас в лагере только про снежного человека и говорили.
- И что у вас говорили?
- Ну, что он есть!
- Ха-ха-ха! Понятно, что есть! А что еще? Кто-нибудь его видел?
- Нет…
Отсмеявшись, собираются на речку.
- Бабенька, мы купаться пошли, а то жарко!
- Ну ладно, идите, только не сгорите там!
- Мы будем запруду строить!
- Между прочим, обед на носу. Ну, проголодаетесь, придёте. Голод не тётка.
- Прибежим, бабенька! Мы на часок!
Речка! Речка! Любимое развлечение танкистов! Весёлая, стремительная, пенная горная речка, несущаяся, скачущая по камушкам. И весь путь до неё усеян камнями и камищами, притащенными когда-то давным-давно с гор наводнением-селем и остановившимся здесь на неизвестный срок. Между камнями, уже по большей части «вросшими» в землю, вьётся узенькая тропинка и повсюду растут какие-то колючки, целые заросли то ли репейника, то ли татарника, словом, чертополоха, любимого яства ослика Иа-Иа и Осла из «Бременских музыкантов», и поэтому танкисты добираются до реки, перепрыгивая с камня на камень. Конечно, ноги у них и без того давно оцарапаны, и новых царапин и ссадин они не боятся, делов-то! – но почему бы не поиграть и в такую игру: кто сумеет ни разу не промазать, не коснуться ногами земли. И никто не мажет, конечно. Чтэрэй Панцерни – народ спортивный, ловкий!
Наш Пес Чара мечется среди них, то забегая вперёд, то отбегая назад и добегая – и тоже по камням – то до самой воды (а приближение речки чувствуется по нарастанию её шума), то до дальнего сада. Её черный силуэт мелькает среди репейника и камней. А иногда она даже вскакивает на какой-нибудь высокий камень и, как полководец, озирает долину и подтягивающиеся войска и обозы.
Грациозная Луша тоже сопровождает танкистов, легко пробираясь сквозь тугаи. За то, что она бегает за людьми как собачка, бабенька называет её коллективисткой, а за то, что рыщет по зарослям и разоряет птичьи гнезда, танкисты прозвали её диким котом-манулом:
- Смотри, манул опять за нами увязался!
- Она же коллективистка!
Тут Томек замечает, что манул Луша остановился и навострил ушки. Проследив направление кошачьего глаза, Томек ойкает от радости: удод! Та самая утренняя птица! Сидит на этот раз на камне как на постаменте и дает себя разглядеть во всей красе. Какой у нее необычный хохолок! Просто корона, а не хохолок!
- Удод! Смотрите, удод!
Напрасно! Наш Пес Чара тоже замечает царскую птицу и, то ли повинуясь древним инстинктам, то ли желая просто поиграть, вспугивает ее. Да, похоже, у них это превращается в игру!
Речка неглубока, но бурна: типичная горная речка. Даже вырвавшись из ущелья, она держит марку и успокаиваться не торопится. Но для танкистов она родная, ведь они тысячу раз переходили её вброд и нисколько не боятся её ледяной воды. Но чтобы в ней купаться по-настоящему, окунаясь, они любят строить запруды, вернее, достраивать и перестраивать старые (они же каждый день сюда приходят, так что в новой запруде обычно нет нужды): любят выворачивать валуны и перекатывать их на нужное место, поворачивать их нужным боком, чтобы камни плотней прилегали друг к другу, следить, чтобы вся конструкция не рухнула, и расчищать дно перед плотиной от разных мелких камушков, чтобы приятно было ступать по песочку, как на отмели.
Наконец дело сделано.
- Ну всё» Ура!
- Строили, строили и наконец построили!
Но строили-то, в основном, Янек с Григорием и Томеком. А Густлик, сославшись на простуду (мол, вода слишком холодная), так и валяется на корпешке на берегу – скорее всего, с тайным умыслом скорей дочитать книжку про снежного человека. Про которого остальные танкисты, похоже, уже подзабыли, увлекшись водными процедурами.
И Густлик же командует:
- Пора обедать! Вылезайте из воды! У всех уже губы синие! А ну вылезайте!
Не сразу, но слушаются. Растягиваются на горячих камнях, подложив под голову руки, подставив спины жаркому солнцу. Как хорошо! Да просто чудесно!
Собрались домой. То ли уже сил нет скакать по камням, то ли вспомнили, что поговорить есть о чем, но идут цепочкой по узкой тропочке. Густлик:
- Всё же я сомневаюсь, что снежный человек существует. Даже в Гималаях. Даже на Тибете.
- А откуда тогда все эти легенды?
- А откуда тогда следы? Ведь много следов! В разных странах! Даже мы в лагере следы видели! – Томеку страшно хочется, чтобы снежный человек оказался реальностью.
- Да ну!
- Нет, там доказательства не было.
- А какие там были следы?
- Ну, трава была сильно примята. Очень сильно. И кусты обломаны. И обгрызены.
- Может, лошадь? Приезжал кто-то на лошади, пока вы дрыхли? – это Густлик.
- Может, – пожимает плечами Янек. – Хотя лошадь не грызет кусты.
- А может и грызёт?
- Послушайте! – говорит Григорий, которому всегда приходят в голову неожиданные светлые мысли. – Ну, встретим мы этого неандертальца, а дальше что? Что мы ему скажем? Он же не говорит по-человечески.
- Да, точно. Он ведь типа гориллы. Не обезьяна, но и не человек.
- «И ты была уже не обезьяна, но увы ещё не человек!»
- Ага! Точно!
- Да он к нам и не подойдёт, испугается!
- Это мы к нему не подойдём. Если что, только издали посмотрим.
- А в пещеру к нему будем заходить? – волнуется Томек.
- Зайдём! У нас же будет фонарик.
- Может, еще свечи взять? Вдруг батарейка сядет?
- Хорошая мысль!
Томек счастлив, что придумал насчет свечей.
- Бабенька-а-а-!!! Обед готов?
- Мы голодные как черти!
- А что на обед?
Бабенька укоризненно качает головой:
- Точно черти – черти полосатые! Весь день на речке! Три часа уже! А говорили, на часок пошли. Думала ещё, за водой сходите и за хлебом....
- Ещё нету трёх, только половина третьего! Я по солнцу определяю!
- Бабенька, мы заигрались! Прости! Прости!
- Мы вечером сходим! Ещё тортик купим для Томека!
- Это дело! Хорошо бы!
- Бабенька, мы сходим, сходим, миленькая, не волнуйся!
- Умираю, кушать хочу!
- Да всё уже остыло!
- А что у нас на обед?
- Супчик щавелевый и запеканка.
- Запеканка из макарон? Ура!!!! Обожаю макароны!!!!
- И я! И я!
…
Наступает время сиесты, послеобеденного сна. Танкисты валяются в полудреме на своих корпешках. Янек опять что-то рассказывает про двухтысячный год, роботов и летающие автомобили. Но его мало кто слушает. Кое-кто даже посапывает. Один только неутомимый Григорий что-то рисует в своем альбомчике. Может, роботов? Или летающие автомобили? Или все-такие йети? Или испанских инфант? Томек закрывает глаза и вспоминает про день рождения. Про обещанный тортик. Про вечер… А, может, папа приедет из города? А, может, и папа, и мама? ...
Просыпается он, как и утром, от тычка Григория:
- Подъём, соня-засоня! За водой идём!
- И за тортиком?
- И за тортиком, обжоркин!
- Айда!
Артезианский колодец далеко-далеко, на другой половине посёлка, рассекаемого на две части шоссейной дорогой, по которой Чтерэй Панцерни так любят гонять на великах, даль-даль-даль-даль. У них два велосипеда на четверых, и они обычно катаются по очереди. Конечно, за хлебом Янек бы и один сгонял на велике, но за водой так не получится, он максимум одну канистру привезёт. А так смогут притащить еще пару вёдер. А Томек – бидон трёхлитровый, с которым по утрам за молоком ходят. Посуду-то танкисты моют речной водой – той самой, которой огород поливают. Сегодня поливать не будут, потому что поливали вчера, да и день рождения к тому же. А артезианская вода очень ценная – питьевая.
Танкистам ужасно нравится красивое слово – артезианская.
И нравится ходить в походы, пусть даже за водой. Все равно интересно. Столько всего можно увидеть вокруг! Коров, например, пасущихся вдоль дороги. Страшного быка, которого надо обходить стороной, даже если на тебе нет ничего красного. Или осликов-ишачков. Танкисты всегда берут с собой немного хлеба, чтобы покормить тихого соседского ишачка Яшку, воображая, что он-то и есть Осел из “Бременских музыкантов”, вернее, он-то и будет ИГРАТЬ Осла из “Бременских музыкантов”, когда “мы будем СТАВИТЬ Бременских музыкантов”. Не всё же Яшке чертополохом питаться...
Ничего на свете лучше нету,
чем бродить друзьям по белу свету!
Тем, кто дружен, не страшны тревоги,
нам любые дороги дороги,
нам любые дороги доро-о-ги!
Танкисты катятся дружно под горку, загребая носками сандалий дорожную пыль, горланят песни. У них огромный репертуар. Есть и про велосипеды:
Солнце на спицах, синева над головой!
Ветер нам в лица - обгоняем шар земной!
Метры и вёрсты, убегающие вдаль.
Сядешь - и просто нажимаешь на педаль,
даль-даль-даль-даль,
даль-даль-даль-даль,
даль-даль-даль-даль!
Есть и про снежного человека и его даму сердца:
Ты иглой орудовала рьяно,
не сводя с меня мохнатых век.
Ведь ты была уже не обезьяна,
но увы, еще не человек…
Но самая главная – вот эта, откуда они знают только припев:
Повручими верни
Мы чтерэй панцерни!
«Руды» и наш пес!
Мы чтерэй панцерни!
Повручими верни
По вёсэнни без…
Эта песня про них, про их «Рудый» танк и их верного пса.
В общем, идут себе Чтерэй Панцерни и горланят в четыре юных глотки, и так слаженно у них это получается, будто бы они и впрямь не просто танкисты, а еще и Бременские музыканты! И Наш Пес Чара, естественно, поет вместе с ними. И осел Яшка подпевает, как умеет. Уж он-то точно Бременский музыкант. И я! И я! И я!
Они проходят мимо того дома, где прошлым летом смотрели “Четырёх танкистов и собаку” на дрожащем экране крохотного телевизора с рогатой антенной, которую никак не удавалось наладить так, чтобы было хоть что-нибудь видно, и мимо того глухого дома, где живут за высоким забором какие-то их дальние казахские родственники, и мимо того двора, где живут пчёлки-труженицы, сестрички-азербайджанки, которых так редко отпускают поиграть с праздными танкистами, и мимо тех домов, где злые волкодавы на цепях, и тех домов, где живут свободные и красивые, как индейцы или ковбои, друзья тётифридиного Сашки…
А вечером Томека и танкистов ждёт сюрприз. О нет, их ждёт много, много сюрпризов! Когда они будут тащиться назад, вверх по той же пыльной дороге, обливаясь потом, с тяжеленной канистрой, тяжелющими вёдрами и всё-таки не очень лёгким трёхлитровым бидоном, их догонит и обгонит городская машина “Волга”. Машина остановится, и из неё выйдут отцы танкистов – два брата, бабенькины сыновья, и танкисты с отцами забурятся в “Волгу” и будут хохотать, когда вода из пристроенных на колени вёдер будет расплёскиваться на ухабах, и будут взахлёб рассказывать своим папам, как они тут живут, чем дышат, и как здорово было сегодня на речке, и какую они построили запруду. Но они ничего-ничегошеньки не расскажут про снежного человека… Снежный человек – военная тайна! А потом танкисты будут распаковывать сумки с городскими продуктами, конфетами и печеньями, яблоками и грушами, которые украсят их праздничный дастархан (у них-то в саду яблоки и груши пока ещё совсем зелёные, хотя они и подъедают их украдкой!), а между тем “Волга” с отцами танкистов совершит рейс на артезианский колодец и привезёт оттуда два огромных бидона воды, так что на ближайшие две недели танкистам можно смело отправляться в горы, не беспокоясь о том, что их бедная бабенька умирает от жажды. А потом они будут накрывать дастархан на улице, расстилать корпешки, расставлять тарелки, таскать блюда с яствами и пировать, и веселиться, и поздравлять.
- Дорогой Томек! – скажет Григорий. – Я желаю тебе прочитать все книжки на свете, а потом покорить Эверест!
- А я тебе желаю объездить весь мир! Ты уже знаешь все страны и столицы, но хорошо бы тебе в них побывать! А еще похудеть! Для балета. Но это на втором плане! – пожелает Густлик.
- А я желаю тебе исполнения желаний, хорошо учиться, слушать папу, маму и меня, а также совершить какой-нибудь подвиг или открытие! – скажет Янек.
А бабенька прижмёт к себе со словами:
- А я желаю тебе никогда-никогда не болеть, мой золотой!
И отцы танкистов тоже что-нибудь скажут, подняв стопочки, а Чтерэй Панцерни споют им лучшие из своих песен...
А потом, когда сытые и довольные папы уже уедут в город на «Волге», дастархан будет свернут, а посуда перемыта, когда южная ночь опустится на посёлок, мотыльки будут виться вокруг маленькой лампочки над крыльцом, а цикады петь лучшие из своих песен по всему огороду, последует ещё один сюрприз, и притом совершенно замечательный. На огромном водовозе (о, вода, вода!) приедет, взбудоражив всех рёвом мотора и яростным светом фар, огромный, как Хаджимукан, дядя Батырхан, которому зачем-то вздумается в столь поздний час навестить старую тётеньку, то есть их бабеньку, и танкисты кинутся к нему с радостным криком:
- Дядя Батырхан! Дядя Батырхан! А можно мы посидим в машине? А можно нам залезть в кабину? А можете не выключать фары?
- Болады, болады! – добродушно усмехнется дядя Батырхан, и это будет означать "можно”. – Жарайды, жарайды! – и это будет означать "ладно!".
Чтерэй Панцерни набьются в кабину водовоза, оставленного дядей Батырханом на дороге за воротами, набьются все четверо, да еще и с Чарой, конечно, – для полной тесноты, истинной правды и подлинной полноты ощущений.
Григорий будет крутить баранку, Янек командовать: “Огонь!”, Густлик наводить воображаемую пушку на воображаемых гадов, а Томек…
Томек будет трепать по голове умную Чару, пристроившуюся у них в ногах, и вглядываться в тьму за окном кабины, в кромешную тьму и яркие, яркие пятна света. Он будет наслаждаться полнотой ощущений.
- Вперёд, Григорий! Густлик, наводи! Огонь!
- Бабах!
- Ура!
- Вперёд, Чтерэй Панцерни! Вперёд!
Повручими верни! – заводит Густлик, и все подхватывают:
Мы Чтерэй Панцерни!
«Руды» и Наш Пес!
Мы Чтерэй Панцерни!
Повручими верни
По вёсэнни без…
…
Чтерэй Панцерни – четыре танкиста – это три девочки и мальчик.
Мальчик – командир танка, Янек. Ему десять лет, но все время кажется, что намного больше: такой он высокий, серьезный и умный. Сейчас на нём клетчатая рубашка с короткими рукавами и шорты. И, действительно, он похож на носовского Знайку, но без очков и налёта карикатурности. Вполне способен изобрести не только робота и летающий автомобиль, но и настоящую ракету, и повезти своих танкистов в экспедицию на Луну, как Витя Середа из “Москвы-Кассиопеи”, хотя этот фильм ещё и не вышел тогда, прошу прощения за маленький анахронизм. И даже Густлик, старшая из девочек, признаёт его авторитет.
Ей-то уже тринадцать, сам Бог велел командовать прочей мелкотой, но – «Огонь!» – командует всё же Янек. А себя она назначила Густликом, потому что в фильме Густлик – звезда, юморист и заводила, то есть генератор идей, и без него никуда. Вот и она – генератор. Тоже высокая, одного роста с Янеком, хотя, вроде бы, уже перестала расти и скоро он её перегонит. Сейчас она в пестреньком коротком сарафанчике, оголяющем её загорелые руки и ноги, тонкие, как у кузнечика. Она уже почти взрослая девушка, и это её последнее лето детства.
Водитель танка Григорий – её девятилетняя сестра. У неё черные тугие косицы, но похожа она, скорее, на мальчишку: носит шорты и майку и отличается отчаянностью, бешеной энергией и прямотой. И вечно рвется в бой, знай ставь боевую задачу. Вот и сейчас крутит баранку водовоза, жмёт на педаль, воображая, что ведёт свой танк по огромному полю, сокрушая всякую вражью нечисть.
Ну а Томеку, самому младшему из четверых и по возрасту, и по танкистскому разряду, девять лет стукнуло только сегодня. Это задумчивая робкая девочка со стриженой светлой головой, в желтом вискозном платьице с рукавом системы “фонарик”.
Томек смотрит на кромешную тьму и слепящие пятна света. До двухтысячного года и летающих автомобилей ещё двадцать восемь лет. До похода за снежным человеком ещё надо прожить целые сутки. И тут…
- Не стреляй, Густлик! Не стреляй! Ты видишь? – шепчет Томек, тараща глаза.
- Не стреляй! – тоже шепотом командует Янек, прижимаясь лицом к лобовому стеклу водовоза.
- Вижу! – только и может произнести Густлик.
- Обалдеть! – потрясенно восклицает Григорий.
Наш Пес Чара просто прижимает уши.
А в яростном свете фар тихо, спокойно, медленно, тяжело и легко одновременно, выверенным звериным шагом, энциклопедической иллюстрацией к статье «Эволюция человека», из тьмы во тьму, из яблоневого сада в сторону гор, идёт человек. Лохматый доисторический человек. Могучий-премогучий. Снежный-преснежный. Настоящий-пренастоящий. Самый что ни на есть. И даже останавливается на миг и поворачивает голову в сторону танка.
Они его видят! А он видит их. Контакт, есть контакт!
Восторг, жутковатый восторг!
…
Но это не отменяет экспедицию.
Экспедицию отменить нельзя.
2017