Я человек хоть и ленивый, но трудящийся. Уж много лет – на трёх работах, как минимум. На одной из моих работ есть некая полуначальница, выступающая на каждой летучке. Выступает на русском, поскольку большинство сотрудников русскоязычные. По-русски полуначальница говорит бегло, но с очаровательным, забавным акцентом. «Увожаемые куолеки» - так начинает она каждое свое выступленье.
А на другой работе у меня большой старинный парк, и деревья в нём тоже старинные, корявые, дуплистые. Внизу на стволах у них мох и грибы, повыше - скворцы в дуплах, а ещё выше – совы в гнёздах. Деревья часто падают, от ветра и просто от старости. Вчера мы вызвали в парк эксперта-дендролога, чтобы он сказал, какие можно вылечить, а какие надо спилить и сажать вместо них новые. С утра до самого послеобеда лазали мы с экспертом по парку, а с нами бегали живущие при сторожке собаки: улыбчивый увалень Жопентухес и Лиза, прекраснейшая Лиза, два кило рыжего счастья.
Потом эксперт уехал, а мы с собаками уселись в тенёчке отдыхать. Это я предложил. «Увожаемые куолеки – предложил я - а не отдохнуть ли нам?» И уселся. И они тоже уселись, только сначала меня пообнимали и несколько раз поцеловали прямо в уши. Интересно, если б на другой работе полуначальница предложила всем отдохнуть, её бы стали так обнимать и целовать? Я бы – точно нет, потому что стеснительный. Другие люди – может быть. Люди вообще иногда бывают неожиданно нежны друг к другу, хотя по виду и не скажешь.
И вот мы с куолеками уселись и сидим. Слушаем ветер в листве, слушаем дятла и кукушку, и других птиц, и гудящую пчёлами акацию, и влюблённого кота где-то за забором. Жизнь шумит, гудит, шевелится, отлетает в прошлое взволнованными секундами. Улетает насовсем эта весна, скоро, скоро начнётся на белом свете новое лето. Новые черешни, мороженое, сенокос, жара, бултых в озеро, сладчайшие струи летнего душа и многое, многое ещё. Я уж знаю, я этих лет много видел. Даже, пожалуй, больше, чем осталось увидеть.
Это, в общем, довольно грустная мысль, она – о смерти, и я от неё вздыхаю. Увожаемые куолеки не могут стерпеть этого вздоха. Они вскакивают и принимаются меня тормошить. Жопентухес обнимает мою ногу и прижимается к ней умопомрачительной улыбкой, а Лиза своими двумя килограммами бегает по всему мне. От этих процедур мысли о смерти съёживаются и прячутся, словно воробьи в грозу.