Глава 3
Наконец Мать заметила сына, худого, одетого в холщовую робу, входившего в комнатку свиданий с низким потолком и небольшими окнами. Он пришёл не один, а с каким-то парнем, заметно старше её сына, который не стесняясь уселся за столик, выбранный Матерью в тихом углу комнаты. Мать недоумённо взглянула на непрошенного «гостя», а её сын Алексей стыдливо и как-то просительно метнул взгляд на Мать, и тут же отвёл глаза. Но слова его, обращённые к Матери, были скорее грубоваты, чем ласковы:
-Привет, мама! Это мой друг Миша, он хороший, мне помогает.-
Мать ожидала от сына чего-то более домашнего, конечно без телячьих нежностей, но всё же без соглядатая, без чужих. Её всегда пугали чужие, грубо вторгавшиеся в её сознание, в разговоры с её детьми, вносившие жесткие рамки и даже жестокость в её быт. Вот и теперь сын начал разговор не с того, не со слов утешения; зная материальное положение Матери и грядущую операцию, уместнее было бы тихое свидание без посторонних. Но Мать поняла, что порядки в колонии не ею установлены, и проглотила обиду на сына, как всегда молча удивляясь его нечуткости, и всё же прощая его ради него самого.
-Здравствуй, сынок, и Вы, Миша, здравствуйте,-
ответила Мать, разом принявшая какую-то нелепую игру, которую вёл её сын, никогда прямо ничего не говоря, скрывая то очевидное, что выпирало из его походки, из хозяйской манеры приятеля Миши класть свою руку на плечо сына, когда сын и он только входили в комнату свиданий. Из этих двоих Миша был главным, а её сын занимал подчинённое место, очевидно следуя единственной логике выживания здесь, на поселении.
-Вот еда, сигареты, сахар и спички, то, о чём ты в письме просил, Алёша,-
продолжала Мать, выкладывая из сумки на стол уже проверенные и разрешённые припасы.
-Угощайся, Миша,- предложил Алексей товарищу, и они, успев отвыкнуть от домашней еды, принялись за варёные яйца, белый хлеб, не производя спешки, наслаждаясь неказённой пищей. Мать замечала всё, малейшие движения, взгляды, позы сына и её друга. Она старалась всё это вбирать в себя, запоминать, оставляя на потом анализ, осмысление происходящего. Когда сын только вошёл в комнату, её резанул вид его несколько наклонённой фигуры, походка не свободного человека, а как бы собачонки на привязи, бегущей несколько впереди хозяина, оглядывающейся на него : «я туда иду, куда надо?» Её сын был подчинённым, это стало ей сразу ясно. В душе разом погасла радость оттого, что после долгой разлуки наконец-то увидела Алёшу. Она помнила, каким он был весёлым раньше, до отсидки, много разговаривал, смеялся, шумел, размахивал руками, его лицо говорило само по себе мимикой, глазами. А теперь перед ней сидел тусклый согнутый зек, который подчинённо заискивал перед Мишей, здоровым откормленным молодым мужчиной с манерами владельца не только её сына, но и её самой. Похоже, Алёша не сознавал, что она привезла ему продукты, а не Мише. Неужели он не мог прийти сам, чтобы побыть с ней наедине? Эти мысли набегали, хотя мать и боялась давать им волю, чтобы не потерять терпение, и не осердиться на эту безвольную тряпку, в которую превратился её сын.
Срок его заключения вскоре должен был окончиться, оставалось немного более месяца, но Алёша желал приехать хоть на пару дней домой под предлогом грядущей операции, чтобы поддержать мать. Для этого матери нужно было обращаться к начальству этой колонии-поселения, и Алексей несколько грубовато донёс эту мысль до сознания матери. Оставалось только написать нужный запрос и подтвердить его врачебной справкой. Это предстояло ей уже в Харькове. А здесь проходило, нет, уже заканчивалось свидание с сыном. Продукты были вновь уложены в мешочек, она обняла сына, и сын с товарищем пошли к своему выходу из комнаты свиданий.
А матери предстоял обратный путь пешком, затем автобусом, поездом...
25 мая 2017 г.