Шёл июнь 1941 года. В молодой семье Зуйковых недавно родилась вторая дочка. Повитуха Нюша моложавая, но уже раздобревшая женщина,обрезая пуповину,заметила:
- Крепкая девка будет, вон какая голосистая. Как назовёте то?
- Валей, в честь моей любимой тётушки,- отвечала роженица.
Иван с Евдокией поженились года четыре назад. Встретились они в большом селе, привольно раскинутом на холмах. Дуня жила с родителями, а Иван устроился на работу шофёром в недавно созданную Машино-тракторную станцию.
Однажды вечером, недалеко от хатёнки бабки Марфуты, где он квартировал, послышались звуки гармошки. Подошедший к молодёжи Иван, увидел, как в небольшом кругу бойко, с озорными частушками, плясали две девушки. Одна из них сразу приковала его внимание: видная собой, среднего роста, в темном вышитом платке, под стать её глазам, в длинной юбке и чёрном жакете, в ладно сидящих на её ногах полусапожках, ловко выбивала дроби.
- Дуня, давай Семёновну, - кричали девки, хлопая в ладоши.
- Ах, Семён, Семён! Ты, как лук зелён, а Семёновна - трава зелёная,- остановившись перед Иваном, звонко пропела та.
- Настоящая королева,- подумал тот, - куда мне до неё.
Всю ночь он так и не смог уснуть: стояла перед глазами темноглазая, бойкая, красивая девушка. Утром, за завтраком, не выдержал, спросил у бабки Марфуты про Дуню. Она с большим удовольствием поведала ему:
- Девка эта из уважаемой, зажиточной семьи. Отец её, Семён Устинович Вальков, на все руки мастер; что печку сложить, что косу отбить, что за сохой ходить, всё играючи. Да и Дуняшка-то, ума палата. Два года бегала в церковную школу, очень ей хотелось учиться дальше, да отец не пустил, дома дел уйма. А какая она рукодельница, всё умеет делать по хозяйству : прясть, ткать, вышивать, всю семью обшивает, а уж на овощнике не травинки, не соринки. Невеста завидная, от женихов отбою нету. Но Семён не спешит, обдумывает.
У Ивана всё оборвалось внутри. Хоть и видный он парень собой, но ни кола, ни двора у него не было. Вырос сиротой в глухой забытой Богом деревне, отца не помнил совсем, мать умерла, когда ему было лет десять от роду. Досталась ему в наследство от родителей только природная крестьянская смекалка.
После нескольких случайных встреч на улице, почувствовал, что приглянулся местной красавице. Однажды, заглохла его полуторка на дороге, жара стояла нестерпимая, радиатор перегрелся. Иван, взяв ведро, побежал к ближней хате и увидел перед собой... Дуню. Та, улыбаясь, набрала ему воды. Он не раздумывая, сказал:
- Вечером приходи к ручью, буду ждать.
- Какой прыткий!
Но их встреча состоялась, затем вторая, третья...
В селе всё, как на ладони и вскоре родители узнали о свиданиях дочери. Отец воспротивился этим встречам, не о таком зяте он думал. Но Дуня, полюбившая Ивана, решила всё сама. Сильный, волевой характер чувствовался даже в её походке. Без благословения родителей расписались молодые в сельском загсе. И вскоре уехали в деревню, где жила его глухонемая сестра. Жили они с Дуняшей( как Иван любил её называть), душа в душу. Родились дочки одна за другой. Забот прибавлялось, но Дуня летала как на крыльях, всё успевала по дому и в колхозе была первой.
Раннее утро 22 июня началось с домашних хлопот: Евдокия, оставив детей под присмотром золовки, (та хоть и была глухонемой, но зорко следила за всем происходящим ), первым делом побежала доить новотельную корову Зорьку. Хозяйка, ласково потрепав её по холке, приговаривала:
- Стой, стой, милая, возьми хлебушек, ешь.
На время присмирев, корова дала спутать задние ноги. Спорая в делах, работая кулаками, Дуня быстро подоила корову. Процедив в сенцах тёплое молоко, вернулась в хату и принялась растапливать большую русскую печь, занимавшую почти добрую половину хаты. Печка служила ещё теплой лежанкой в лютое зимнее время, когда студёный ветер, обшарив все закоулки, начинал гулять по земляному полу, на кирпичах её было тепло и уютно.
Дрова закладывались в печку с вечера, поэтому разжигались легко. Ловко орудуя ухватами, молодая женщина расставляла чугунки по бокам от огня.
Иван перед работой, провожал норовистую Зорьку в стадо, лениво тянувшееся по деревенской ухабистой дороге, подгоняемое кнутом старого пастуха по кличке Талмут. Следом он выпускал небольшую отару овец, напролом несущуюся за коровами. Голосистый петух, давно прокопавший себе лаз, сам первым вылезал из курятника и, выпятив грудь колесом, важно вышагивал, хлопая крыльями, ожидая своих пеструшек-несушек. Хозяин бросал им горсть зерна, и шёл выпускать гусей. Сгрудившись около дверцы закутки, они наперебой гоготали. Почувствовав свободу, вытянув шеи, вылетали, а то и выкатывались друг на дружке на улицу. Однако старый гусак умел быстро утихомирить прыткую молодёжь и, шествуя впереди, гордо вёл своё гусиное стадо на луг, окаймлённый небольшой, но полноводной речкой. Завидев воду, гуси врассыпную устремлялись к ней, снова нарушая порядок.
Управившись с хозяйством, Иван вошёл в избу.
Запах варёной картошки приятно щекотал ноздри. Дуня, успев поставить на стол солёные огурцы, квашеную капусту, жареные грибы, уже доставала из погреба холодное молоко и творог.
Умывшись ледяной колодезной водицей, он вытерся тканым рушником, расшитым крестиком. Приданое родители Евдокии привезли только к рождению первой внучки. Большую обиду нанесла им единственная дочь, уйдя самовольно из родительского дома. Но, появление внучки, смягчило родительские сердца, да к тому же зять толковый оказался. Нагрянули гости с целым возом добра.
Хорошенько позавтракав, поехал Иван на полуторке к колхозной конторе.Бригадир. старый опытный хозяйственный мужик,давал каждому рабочий наряд. Увидев Ивана, легко вскочил на подножку машины, а люди, как по команде, взбирались на кузов. Июнь - месяц сенокосный. Трудились с утра и до позднего вечера. Мужики косили траву на лугу, а бабы ворошили валки. Работа кипела. Вдруг, когда солнце начало припекать, на взмыленной лошади прискакал посыльный из района. Буквально свалившись с неё, он хрипло прокричал:
- Война.
Люди застыли, оцепенев. Заголосили бабы. Мужики заговорили разом. Но бригадир коротко сказал:
- Надо закончить скирдовку, тогда по домам.
Возвратившись домой, обнял Иван хлопотунью жёнушку, прижал к себе двух крохотных дочурок. Сердцу стало тесно в груди, воздуха не хватало, тихо сказал:
- Я- военнообязанный.
Вначале тридцатых он прошёл военную службу, за что был бесконечно благодарен судьбе. Уходил в армию безграмотным, полуголодным пареньком. Но попал служить в столицу, охранял Кремль. По кремлёвским часам учили его узнавать время. Близился срок окончания службы, вызвал его командир части к себе в кабинет:
-Оставайся, Иван, на сверхсрочную, парень ты с головой, рассудительный, нам такие нужны. Что там в деревне будешь делать? Коров пасти? А здесь человеком станешь.
-Да как же я без земли буду жить то? Нет, не смогу. Каждую ночку деревня снится. Спасибо за честь.
Вернулся в деревню другим человеком: умел читать, писать, к тому же научился водить машину.
Всю ночь он не сомкнул глаз, чувствовал, что уходит не на один день.
-Что же делать, что делать? Как уберечь близких и родных?- думал он, ворочаясь с боку на бок. Зная характер жены, понимал, не уйдёт она к родителям, будет жить здесь, в их хате.
Как только темнота начала редеть, тихонько встал. Дуня, умаявшись с неспокойной дочкой, крепко спала. Вышел на улицу. После жаркого дня утренний ветерок приятно холодил. Взял лопату. Вернулся в сенцы. Отодвинув лавку от угла, стал копать. Когда совсем рассвело, опустил в яму ржавую бочку, высыпал туда несколько мешков зерна, выданного на трудодни, укрыл рядном, засыпал землёй и соломенной трухой. Вышла жена, по её щекам катились слёзы:
- Как же мы без тебя? Дети совсем крошки...
Тяжёлый ком в груди мешал ему говорить, но он поцеловав жену, сказал:
-Вот я и должен идти, вас защищать, по-другому нельзя .
Успокаивал её Иван, понимая, изменить что-то он не в силах. Увидев в сенях солому, она вопрошающе поглядела на мужа.
-Здесь ваше спасение, я закопал зерно, с ним не пропадёте.
В небольшой холщовый мешок собрала ему жена нехитрые пожитки, ситный каравай, недавно испечённый; кусок сала, хранившейся в чулане, в плетушке, для сенокосных дней; варёной картошки, огурцов; железную кружку, деревянную ложку.
Прощание было тяжёлым. Сели на лавку, помолчали по русскому обычаю. Обнял Иван дорогую жёнушку, попрощался с сестрой. Посмотрел на спящих дочурок, окинул взглядом старую хатёнку, смахнул слезу.
Бабы, плача и причитая, окружили машину. Мужики расположились в кузове. Двинулись в нелёгкий путь. По дороге до райвоенкомата напрямую километров двадцать. Не проехав и половины, услышали нарастающий гул, и вдруг длинная пулемётная очередь с пролетевшего над ними самолёта, прошила дорогу. Вероятно, фашистский лётчик возвращался с задания, курс его лежал на запад.
Вскоре зловещая птица с чёрными крестами на крыльях исчезла из поля зрения. Война пришла в родные края.
Много лиха пришлось хлебнуть семье Зуйковых в годы военного лихолетья. Совсем недалеко от деревни шли сильные бои. Часто приходилось прятаться в подвале. В первые дни осени примчались на подводах мужики с чёрными повязками на рукавах. Это были полицаи. Один из них, открыв с ходу ногой дверь, визгливо закричал:
- Муж где? Где Иван?
-На фронте. Где же ему ещё быть?
-Про партизан что знаешь, говори.
-Откуда мне знать?
-Смотри баба, немцы шутить не любят. Отдай что есть по -хорошему,надо кормить доблестную немецкую армию.
Окаменела Евдокия, заслонив дочерей. Смотрела молча, как откручивали курам головы, закололи поросёнка. Но, когда вывели её любимицу Зорьку, не вытерпела:
-Антихристы, чем детей кормить буду? Ироды! Не отдам. Из глаз её хлынули слёзы. Но, юркий полицай, зло оттолкнув женщину, стеганул кнутом корову, взбрыкнув, та ринулась за огороды. Опешившие полицаи не рискнули бросить повозки с награбленным,и вскочив на подводы помчались по дороге.
Дуня,схватив кусок ситника, побежала разыскивать свою кормилицу.
-Ироды, нехристи. Ещё вчера были такими же колхозниками, трудились, как и все другие. Оказывается, скрывали свою ненависть и к власти, и к людям. Война открыла гнилые душонки. Бежали с фронта, боясь за подлую жизнь. Предатели,- с гневом думала она.
Вскоре деревенские дворы опустели. Полицаи вырезали скот, а иногда просто угоняли его в село на большаке, кормить немецких солдат. Расстреливали собак в упор. Могильная тишина опустилась над деревней. Картошку копали ночью, прятали в огородах. Ненасытные полицаи забирали всё, что попадалось на глаза.
Порой молодая женщина обессиленно опускалась на завалинку около хаты, но тут маленькие дочурки не давали перевести дух. Как два птенчика щебетали они около неё,просились на руки, хотели есть. Ночью, достав ручную мельницу, сделанную отцом, молола она зерно. Доставала понемногу, чтобы хватило на один замес. Золотые зёрнышки спасли от голодной смерти не только свою семью. Не раз в руки беженцев протягивала она кусочки испечённого хлеба. Часто наведывались партизаны; голодные, уставшие. Дуня всегда для них находила съестное: лепёшки, картошку. Мысленно благодарила мужа за находчивость. Спрятанное зерно не нашли ненавистные полицаи.
Ещё тяжелей стало, когда пришла зима. Настолько лютая, что птицы замерзали на лету. Казалось, природа противилась злу, которое творили фашисты. Навсегда осталась в памяти жуткая картина: под Рождество несколько баб с салазками пошли в лес за дровами. Проваливаясь по пояс в глубоком снегу, вдруг услышали лай собак, крики людей. Спрятавшись за огромной сосной и раздвинув лапник, увидели... виселицу. Как бежали домой, не помнят. Потом узнали, что в лесном посёлке немцы повесили партизанскую семью, не пожалели даже мальчонку.
Согревала Евдокию любовь к своему Ивану и дочурки. Прижав малышек к себе, она тихонько напевала колыбельную. Часто горькие слёзы застилали глаза. Страшные мысли не давали покоя.
- Где муж? Что с ним?
В минуты отчаяния доставала она спрятанную икону Богородицы и, упав перед ней, неистово молилась:
- Матушка Божия, заступница , прошу, сохрани мужа моего и детей наших, дай сил выстоять.
Иван храбро дрался на фронте, защищая свою родную землю, семью. В редкие минуты затишья, горькие думы одолевали его. Писать было некуда, его родные были на оккупированной врагом территории. Всю свою злость выливал на фашистов.
В июне сорок третьего был тяжело ранен, контужен, в бою за станцию Глазуновка. Спасла его маленькая, худенькая медсестричка, вытащила полуживого из-под обстрела. Долго лечился в разных госпиталях, не один раз оперировали. Остался почти слепым, ампутировали кисть правой руки. В далёкой Алма-Ате врачи поставили его на ноги. В первом письме всё написал домой, не тая. Не спал ночами,ожидая ответа. Так долго шло ответное письмо.
-Родной наш, ждём тебя, возвращайся! Как на крыльях летел Иван домой. Слава Богу, в семье все были живы и здоровы. Дочки лепетали на своём языке, гладили побелевшие волосы отца. Слёзы выступали на глазах, слыша их слова:
-Папа, папа...
Фронтовик учился заново жить.
Стиснув зубы, культёй придерживал косу, а левой отбивал её, готовясь к сенокосу. Всегда рядом с ним была его верная спутница и любимая жена Евдокия.
Победу встретил солдат с новорождённой дочкой на руках. Назвали её Верой. С верой шли они по жизни, она хранила их в трудное время.
Иван с Евдокией вырастили шесть дочек и двух сыновей. Подрастая, уходили дети во взрослую жизнь. Благословляя их, Евдокия желала им счастья, которое было у них с Иваном. Всю жизнь она испытывала вину перед своими родными за то, что вышла замуж без родительского благословения. Может быть, поэтому судьба её оказалось нелёгкой.
Но Евдокия никогда не роптала, а всё принимала с глубоким смирением.
В молодом саду, посаженным Иваном, украшением стала яблоня сорта "апорт", которым угощали в госпитале Алма-Аты.