Эволюция отношения к смерти в Европе от Средневеко

Олег Аркадьевич Александров
О.А. Александров, к.э.н.,

Ключевые слова: эволюция, смерть, история ментальности, историческая антропология, общество, ментальные установки, сознание, мышление.
Key words: evolution, death, history of mentalities, historical anthropology, society, mental attitudes, consciousness, thinking.
В статье изложены эволюционные аспекты развития отношения к феномену смерти в Западной Европе от Средневековья до наших дней. Дан обзор работ историков по данной теме, раскрыты этапы эволюции коллективных представлений о смерти, дана их характеристика. Рассмотрены культурный, религиозные и медицинский аспекты смерти как антропологического феномена.

Эволюция отношения к смерти в Европе:
от Средневековья к современности

Феномен смерти не является новым объектом исследования в философии и антропологии, так как всегда находился в центре внимания ученых, равно как возрасты жизни, родство, семейные отношения. Европейские и американские антропологи, начиная с Люсьена Леви-Брюля, Чарлза Бирда и Бронислава Малиновского, анализировали обряды и обычаи, связанные с захоронением людей в первобытнообщинных обществах, и отсталых обществах Австралии и Океании в первой половине XX века. Вместе с тем, в поле зрения исследователей до поры до времени не попадала эволюция отношения к смерти, ее ментальное восприятие в Европе. Дать ниточки понимания мировоззрения людей, воспринимающих смерть в разные эпохи в контексте культурных и социальных практик, было суждено выдающимся французским историкам Филиппу Арьесу и Мишелю Вовелю.
Ф. Арьес и М. Вовель предприняли масштабные исследования изменения отношения к смерти в Западной Европе, начиная с раннего Средневековья, и заканчивая 1980-ми годами. Работы названных историков можно назвать, несмотря на явные недостатки, гениальными, по масштабу проблематики, широте привлеченных источников, оригинальности выводов, делающих честь не только любому историку, но и философу, антропологу, психологу.
В силу ограниченности объема статьи, мы рассмотрим концепцию Филиппа Арьесе, представленную в его книге.
Французский историк, на основе анализа иконографических, биографических и иных данных, различал пять этапов эволюции отношения к смерти.

К таковым относятся:
1. Все умирать будем.
2. Смерть своя.
3. Смерть далекая и близкая.
4. Смерть твоя
5. Смерть перевернутая.

Оставим в стороне удачливость формулировок (о них можно много спорить), и обратимся к процессу формирования отношения к смерти в разные исторические периоды.
Ф. Арьес начинает исследования феномена смерти в истории с раннего Средневековья. Конечно, смерть вне времени, она была в доистор времена. Вероятно, полезным было бы проследить трансформацию представлений о смерти, начиная с римской и греческой эпохи. В эпоху Римской империи не существовали представлений о загробном мире; римляне считали, что за смертью наступает небытие. Поль Вейн писал, что такое отношение господствовало в римском обществе, за исключением небольших сект, верящих в жизнь после смерти. Сказанное не означает, что римляне были атеистами и агностиками – известна их вера в языческих богов. Вместе с тем, римляне были лишены многих предрассудков, навязанных католической религией средневековому Западу.
За точку отсчета Филипп Арьес раннехристианскую эпоху, когда религия формировала отношение христиан к смерти и загробному миру. Следует отметить, что многие тезисы и выводы французского историка спорны и категоричны, о чем неоднократно говорил Арон Гуревич. Например, Арьес пишет, что простолюдины чувствовали приход смерти, они знали об ее скором наступлении. Но разве наши современники не ощущают приближение смертного часа ? Конечно, христианство учило думать о смерти ежечасно; человеческая жизнь – это прелюдия, приготовление к вечной, загробной жизни. Сейчас люди стараются не думать о смерти, они отвергают мысли о ней. Однако это не означает, что страх смерти, живущих в сознании людей Средневековья, не присущ современному сознанию.
Для человека Средневековья смерть могла быть позорной, если он умирал как бродяга, в канаве, или на дороге, или заканчивал жизнь самоубийством. Очень долгое время самоубийц хоронили за оградой кладбища, считая, что они обрекли душу на вечные страдания в аду.
В эпоху раннего Средневековья практически не было отличий в обрядах похорон в социальных классах. Дворян отпевали и хоронили так же, как и простолюдинов или купцов – скромно, без пышных эпитафий и надгробий. Смерть воспринималась как вечный сон. Образ смерти как сна пережил столетия: мы находим его в литургии, в надгробной скульптуре, в завещаниях. Образ покоя воплощает в себе самое древнее, самое народное и самое неизменное представление о мире мертвых.
 

Рисунок 1. Ад. Сандро Ботиччели

В Средние века мир живых  и мир мертвых сблизились. Можно сказать, что загробный мир был далеким и близким одновременно. Люди верили в чудеса, в воскрешения мертвых, в существование порталов, соединяющих миры. Христианское вероучение причудливым образом сочеталось с языческими представлениями.
Церковь стремилась уничтожить языческие пережитки, придав языческим богам вид демонов (злых сил), а некоторым обрядам – христианские действия (например, крестный ход напоминает языческие хороводы вокруг костра).  Надо сказать, что полностью изжить мифические верования у народа не удалось – языческие праздники, приметы, астрология дошли до наших дней, подтверждая устойчивость ментальных структур длительного времени.
Тем не менее, Церковь подчинила себе эту сферу, используя письменность как инструмент для оформления «документальных отношений» христиан и загробного мира. Мы говорим о завещании как гарантии на вечные блага. Жак Ле Гофф назвал завещание паспортом на небо. Естественно, католическая церковь преследовала, прежде всего, материальные интересы – ведь по завещанию часть имущества (иногда и все имущество) отходило в пользу церкви.
Для богатых людей (аристократии, позже – купечества) такие пожертвования были «шансом» прощения грехов, и попасть в рай после смерти. Спустя столетия продажа прощения грехов примет форму индульгенций, и вызовет Реформацию с ее религиозными войнами. А пока люди одержимы страхом перед наказанием в загробной жизни, предчувствием конца света (милленаризм). Религиозное мышление людей, с отрицанием богатства и предпринимательства как средства накопления капитала, предопределяло экономическую жизнь Европы, сдерживая развития капитализма и торговли. Ряд исследователей видел в завещаниях негативное влияние – отказ наследникам в получении имущества разорял знать, одновременно обогащая церковь и монастыри. Так, знаменитые итальянские банкирские дома Барди и Толомеи (XIII – XIV вв.) половину имущества завещали католической церкви. Алчность монастырей, собиравших богатства, плохо сочеталось с догмами христианства, проповедующими нестяжательство  и скромность. Блаженные алчные – восклицал Ф. Арьес, описывая сребролюбие церковников.
Завещания  были связаны и с желанием людей нести персональную ответственность на том свете. Поэтому в практику погребения возвращаются надписи и эпитафии, которых не было пять столетий (c V до X  века). Желание увековечить смешивалось с желанием аскетизма и простоты оформления саркофага: каменный гроб с простой надписью.
Размышляя об эволюции надгробий, Арьес отмечал, что развитие форм надгробий с XI по XVIII век было подчинено неизменным и весьма простым требованиям пространственного характера.
Формы сводятся к 3 этапам.
1) Надгробие-эпитафия (20-30 см в ширину и 40-50 в длину, полностью занятая надписью, без изображений);
2) Вертикальные стенные надгробия (с конца 18 века)
3) Горизонтальное стенное надгробие.
На последних двух появляются портреты. Саркофаг могли подвешивать высоко на стене. Саркофаг перестал быть инструментом похорон и стал символом.
История саркофагов – это история их постепенного погружения в землю. Первые саркофаги ставились на землю, затем их начали наполовину зарывать в землю, на которую – из-за нехватки места для погребения – ставили еще один саркофаг. На смену каменному саркофагу пришел деревянный гроб.
 

Рисунок 2. Саркофаги в Пизе

Арьес видит отказ от саркофагов в росте численности городов. Но только ли эта причина повлияла на отказ от подобной скульптуры. А цена саркофагов и утилитарность мышления  ? В целях удешевления похорон гробы делают деревянными, доступными по цене для простого народа. Возможность строительства склепов и усыпальниц, каменных саркофагов с эпитафиями имеется только у богатых людей. Конечно, мелкие дворяне, купцы, чиновники тоже могли позволить себе саркофаги и склепы, но более меньших размеров и более дешевые. Мы видим, что социальное разделение общества отразилось и в надгробных скульптурах.
В дизайне надгробий, саркофагов, статуй наблюдалась преемственность римской эпохи и Средневековья. Рыцарей изображали в динамике, величественными, как римляне изображали полководцев и видных государственных деятелей. Рядом с изображением рыцаря или политика находится лик святого или Бога, ангела-хранителя. Позже скульптуру вытесняет живопись.
С середины XIV века музей надгробий становится музеем портретов. Сначала изображают высшую знать, потом нотаблей, и значительно позже ремесленников, торговцев, крестьян.
Изображение распухшего лица Изабеллы Арагонской (1271 г.), являющееся посмертной маской, снятой сразу после смерти. Интересная особенность! В Средние века изъятие внутренностей позволяло сделать несколько мест захоронений. Это была обычная практика в отношении святых и праведников (захоронений костей, желудка и прочих органов в саркофагах разных соборов и кладбищ). Здесь явно видно указание на разделение человека после смерти на душу и тело. Но не только. «Тиражирование» мощей святых вызывало дополнительный интерес христиан к церквям и разным местам, подогревая веру, а заодно и наполняя казну церкви.
Социальные различия общественных классов нашло отражение на могилах и надгробиях. Так, ремесленники изображали инструменты труда (молоток, рубанок и пр.), крестьяне – борону или плуг. Это проявление историческое памяти появилось довольно поздно, с XVIII века.

Девальвация духовной стороны смерти

Отношение к смерти, которая была «своей», стало меняться в эпоху Возрождения. Не последнюю роль сыграли гуманисты и переводы римской и греческой литературы. Смерть стала восприниматься как отвратительное зрелище, которому уделяют слишком много внимания. Филипп Арьес называет этот этап «смерть далекая и близкая». Смерть – это краткая и легкая неприятность, по сравнению со страданиями мучеников и пророков – говорил Бэкон. Тэйлор в 1651 году объявил видения умирающих фантазмами Сатаны, плодом «испорченного воображения» больных, впавших в неврастению и депрессию.
Последствием девальвации смерти стала потеря ею магического могущества. Произошел возврат к идее античных авторов, что мгновенная смерть -  самое большое счастье в жизни.
Изменилось и отношение к осужденным на казнь. Казнь не воспринималась как магическое действие, она стала банальным событием. В Средние века считалось, что душа казненного попадает в ад, и человек не заслуживает исповеди. Но церковь не разделяла эту точку зрения и настаивала на присутствии священника на казни.

Отстраненное и спокойное отношение людей к смерти не нравилась духовенству, которое ставило таких людей в один ряд с колдунами и ведьмами. Буржуа ощущали кончину как завершение не только духовной, но и материальной жизни. Материальное постепенно начинает превалировать над духовным, а обряды над смертельно больными приобретают формальный вид. Таким образом, церковь начинает утрачивать рычаг влияния на общество посредством страха смерти. Арьес отмечает, что человек Нового времени начинает испытывать отстраненность от момента физической смерти. Эта отстраненность никогда не выражается в словах и даже ясно не сознается.
Удар по мистическому восприятию смерти и сакральности тела нанесла медицина. Начиная с XVI века, медики все чаще проводят вскрытия и бальзамирование тел. Вскрытия необходимы для учебных целей. Исследования мертвых тел проводили и люди, далекие от научных целей – некроманты и колдуны. Не случайно церковь воспринимала врачей как колдунов и чернокнижников, отправляя некоторых из них на костер инквизиции. Причина понятна – медицина грозила нарушить монополию церкви на смерть, секуляризировать ее.  Мертвым телам нашлось практическое применение: из них вытапливали жир для освещения и обогрева. Кроме того, люди верили в чудодейственность частей тела – волос, спермы, рук.

 

Рисунок 3. Вскрытие тела во Франции. XV век.

Романтическая смерть

Развитие медицины и искусств, утверждение гуманистических принципов постепенно вытесняло религиозное отношение к смерти. Да, ее по-прежнему боялись, верили в сакральность похоронных обрядов, в роль смерти как переходного этапа от мира живых в мир мертвых. Однако появление романтической литературы, светской живописи, классического стиля в архитектуре XVII века романтизировало смерть. Возвращение интереса к телу человека, его красоте сформировало новый взгляд на смерть, отныне несущую отпечаток прекрасного. Смерть рыцаря на войне, гибель за родину, даже самоубийство от несчастной любви – разве это не прекрасно ?
Эпоха просвещенного абсолютизма воспела прекрасные черты смерти, как бы отодвинув физиологическую сторону этого явления. Распространение индульгенций и секуляризация церкви способствовали смещению акцента внимания со спасения собственной души на спасение от ада своих родственников и друзей. Этот переход от «своей смерти» к «твоей смерти» виден на примере  картины художника, в 1643 году в Экс-ан-Провансе изобразившем группе людей своего сына, показав, что верит в молитвы прихожан и надеется на его очищение от грехов.
Изменение отношения к смерти иллюстрируют завещания, из которых постепенно исчезает религиозная составляющая. Завещателей больше беспокоит судьба их имущества, нежели место захоронения.
Стремление отдалиться от смерти, выключение ее из числа основных объектов постоянного внимания повлияло захоронения умерших. Кладбища переносятся за пределы города, в специальные места. Конечно, немаловажную роль сыграли и врачи, указавшие обществу на эпидемиологическую опасность размещения кладбищ в городах, а также плохое состояние гигиены таких мест. В 1763 году эта тенденция обозначена в постановлении парламента о режиме кладбищ.
В XVIII веке в ряде стран Западной Европы (Франция, Бельгия, Нидерланды) власти публикуют постановления, касающиеся декоративного оформления кладбищ – высадки деревьев, цветов; организация мест прогулок. Это соответствовало идее очищения воздуха от трупных ядов и вредных испарений, царившей в тогдашнем обществе. Мы видим, что вопросы организации захоронений перестали быть монополией церкви – отныне их решает медицинское сообщество и светские власти.
Организация кладбищ как мест «общения» с умершими, повышение комфорта посетителей поменяло восприятие кладбища в сознании людей, для которых оно превратилось в место визита.
Свою лепту в реконструкцию кладбищ внесла великая Французская революция, выбросившая на свалку Истории память о сакральности королевской власти и величии аристократии. Перенос захоронений из склепов и соборов на кладбища (в том числе на знаменитое кладбище Пер-Лашез в Париже) сделало их местами исторической памяти, своеобразными музеями.

 

Рисунок 4. Кладбище Пер-Лашез. Париж.

Приватная смерть

Процесс отдаления смерти от сознания людей шел медленно, подталкиваемый развитием медицины и научно-техническим прогрессом. Изгоняя мысли о смерти, люди стремятся переложить заботы о тяжелобольных и похоронах на священника и врача, работавших в «тандеме». Акт смерти превращается в приватное мероприятие, утрачивая публичность.  Расширение сети больниц, госпиталей, богаделен отдаляет семью от смертельно больного родственника, а снижение смертности вследствие соблюдения гигиены и лечения хронических болезней рождает новую мысль о возможности победить смерть, отсрочить ее приход.
Секуляризация смерти повлекла изменения отношений к культу кладбищ и захоронений. Теперь все больше людей выбирает кремацию вместо традиц захоронения тела на кладбище. Кроме того, родственники кремируемых отказываются от сооружения надгробий и памятников, предпочитая использовать  Книгу памяти. При этом не наблюдается наплыва посетителей, как отмечает Арьес.
Он же отмечает, что отказ от традиционного захоронения и применение практики кремаций означает перенос памяти домой. Опросы показали, что люди предаются воспоминаниям дома, ставя свечки или цветы перед фотографиями умерших. Стоит отметить, что это не новая практик.
В прошлые эпохи люди также чтили память усопших дома, молясь за спасение их души или просто думая о них. Но ментальный сдвиг налицо: кладбища перестают быть сакральными местами; их замещает крематорий и домашние обряды, связанные с умершими.

Двадцатый век внес еще одну новацию – отказ от траура. Это тоже связано с десакрализацией смерти. Люди по-разному воспринимают память об умерших: кто-то хранит в неприкосновенности комнату покойного, а кто-то старается уйти в работу, не демонстрируя свое горе.

Следует ли из сказанного об отношении к смерти в 20 веке, что ее исключают из мира живых ? Скорее всего, нет. Смерть перестала быть сакральной по мере научного и культурного прогресса человечества, начиная с эпохи Просвещения. Институт смерти, как и Церковь, стал общественной структурой, как больница или школа. Подчеркнем: мы говорим об европейской цивилизации, поскольку в арабском мире смерть была и остается великим и таинственным явлением, религиозной категорией. Вероятно, минуют столетия, прежде чем мир Востока изменится в ментальном отношении, и смерть перестанет быть священной и ужасной.
Что касается Запада, то здесь роль медиаторов между миром живых и мертвых постепенно занимают психологи и психоаналитики. Они пропагандируют научный взгляд на феномен смерти и связанные с ней переживания. Их задача – преодолеть депрессию и горе, вызванные уходом из жизни близкого человека.

Смерть имеет и медицинский аспект. Развитие медицины и танатологии как ее отрасли позволяет в определенной мере «управлять» смертью, отдаляя или приближая ее. Врач может удлинить часы, дни и даже годы больного, либо укоротить их, совершив эвтаназию. Споры об этической стороне этих процессов не утихают последние десятилетия. Полагаем, что они не разрешимы, равно как и проблема прерывания беременности или ограничения рождаемости. Действительно, следует ли искусственно ускорить смерть больного раком, или бороться за его жизнь ? Что приоритетнее – мнение больного или общественное мнение на этот счет ? Увы, однозначных ответов нет.

Сегодня интерес к смерти подтверждается десятками публикаций на эту тему, начиная с книг Г. Фейфеля «Смысл смерти» и Э. Кублер-Росс «О смерти и умирании». В последнем случае анализируются религиозные аспекты смерти, и чудеса, видения, испытываемые больными в состоянии клинической смерти. Являются ли эти видения предсмертными галлюцинациями, или картинками потустороннего мира, как утверждают его адепты – спорный вопрос, не входящий в тему нашего исследования.
Важно другое – смерть, как и другие антропологические категории (родство, дары, телесные практики, питание и пр.) – стала частной территорией человека, сродни интимным отношениям. Вместе с тем, человек передает право на распоряжение его телом врачам и родственникам, то есть обществу. Общество относится к этому прагматически, видя в похоронах акт гражданского состояния, такой же, как и рождение или свадьбу. Ф. Арьес говорит о стыде общества в отношении смерти; стыд есть прямое следствие ухода зла (то есть отрицание дъявола и ада. – О.А.).

Размышляя об отношении к смерти в 21 веке, Арьес делает вывод: есть аристократический и банальный ответ на смерть. Первый вариант предполагает гуманизацию смерти, ее примирение с жизнью. Смерть – это выход из жизни, достойный и безболезненный. Нам это напоминает слова молитвы о пожелании кончины мирной и непостыдной, безболезненной. Второй ответ состоит в игнорировании смерти, отсутствии скорби и отношении как к обычному физиологическому процессу. Передача больного врачам вызывает страх перед лечением и медицинской аппаратурой. Частная смерть становится общественным делом. В сущности, это возврат к старым повседневным практикам публичных похорон и сбора родственников вокруг смертельно больного человека.
В общества XXI века названные варианты сосуществуют, предлагая нам выбор между публичной и частной смертью.
Скажем несколько слов о недостатках книги Филиппа Арьеса.
Несмотря на широкий список источников (иконографических, литературных и других), в работе Арьеса не использованы статистические данные динамики смертности, равно как и данные, характеризующие связь социально-экономических кризисов со смертностью и отношения людей к этому феномену. Например, развитие протобуржуазии, науки и искусства вызвало сдвиги в общественном сознании европейских наций, положив начало секуляризации смерти. Искусство и литература романтизировали смерть, показав ее прекрасной. В определенной степени это снижало страх перед смертью. Средневековое общество, обуреваемое страхами и чувством вины, обрело надежду и свободу, постепенно освобождаясь от религиозных и экономических оков, мешающих его развитию. Развитие медицины способствовало снижению смертности от эпидемий и хронических болезней, удлиняя жизнь. В Средние века и Новое время человеческая жизнь была коротка, и люди не знали старости. Медицина подарила им старость, удлинившую жизнь. Кроме того, анестезия и другие изобретения помогли сделать процесс умирания менее мучительным и долгим.
Следует указать на категоричность Арьеса в классификации этапов эволюции представлений о смерти. В течение веков сознание людей, их ментальные установки изменялись, вбирая в себя представления прошлых поколений. О «наплывании» ментальных установок разных поколений писали историки М. Блок, Л. Февр, Ф. Бродель, А. Гуревич. Удачный термин «наплывание эпох» ввел Филипп Арьес. Тем более странной выглядит жесткая схема деления эволюции отношения к смерти на этапы. Современная ментальность общества несет черты мышления и сознания, присущие ушедшим эпохам. Это историческая память, опирающаяся на генетику и этнические особенности наций.
Книги Ф. Арьеса являются, несмотря на недостатки, прекрасными образцами исследования истории ментальности и исторической антропологии.
Литература
1. Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. – М., Прогресс, 1992.
2. Бродель Ф. Очерки истории. – М., Альма Матер, 2015.
3. Гуревич А. Исторический синтез и Школа «Анналов». – М.-СПб, Центр гуманитарных инициатив, 2014.