Образ храма в русской литературной традиции
ОБРАЗ ХРАМА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ ТРАДИЦИИ И ЛИРИКЕ ЮРИЯ КУЗНЕЦОВА И НИКОЛАЯ РУБЦОВА
В литературной традиции XIX века церковь нередко появлялась как характерная деталь сельского или городского пейзажа, приближалась к значению описательного элемента. Реже она становился местом действия. По мнению К.В. Пигарева, «чисто декоративное значение имеет образ сельской церкви в грандиозном панорамном пейзаже, открывающем первую главу второго тома «Мертвых душ» Гоголя» [6, 1972. С.44].
С таким высказыванием трудно согласиться. В классических произведениях, тем более в «Мертвых душах» Гоголя, храм не может быть «чисто декоративным» элементом описания, поскольку имеет религиозное содержание, наделяющее художественную ситуацию определенной окраской. Даже в том случае, если автор не акцентирует внимание на особом значении храма – наличие этого образа создает настроение, связанное с чувством древности и ощущением неземного характера всего происходящего.
Напомним, что храм является символом «святыни в любом мыслимом смысле, а также возвышенного стремления к созданию некоей духовной сферы среди повседневности» [1, 1996. С.287]. При этом в литературной традиции XIX века храм, действительно, чаще всего, является органичной частью пейзажа. Эта постоянная, статичная, деталь одухотворяет природу и вообще всю окружающую действительность.
Подобное восприятие, художественное истолкование образа – не случайно.
Православный храм, по верному наблюдению С.С. Галиева, «существует не сам по себе – он основа космоса вообще, потому чаще связывается с природой, чем с городом». Именно поэтому в Европе, как правило, храм строился в крупных населенных пунктах, а на Руси, наоборот, в глуши, далеко от мест сосредоточения людей. Лишь потом, спустя некоторое время, вокруг храмов вырастали города и села. Нередко церкви возводились просто для украшения местности. Так, например, Андрей Боголюбский построил среди заливных лугов белокаменный храм Покрова на Нерли. «Храм на Руси воспринимался как некая мистическая основа мироздания, как органическая часть русской земли, без которой она невозможна. Православный храм самодостаточен, он не нуждается в людях, наоборот – люди нуждаются в нём» [2, 2009].
Традиция изображения храма как статичной детали пейзажа продолжается в творчестве поэтов ХХ века. Например, в стихотворениях Есенина:
Там с утра над церковными главами
Голубеет небесный песок,
И звенит придорожными травами
От озер водяной ветерок. («За горами, за желтыми долами»)
Или:
Запели тесаные дроги,
Бегут равнины и кусты.
Опять часовни на дороге
И поминальные кресты…
Еще пример:
Чахнет старая церквушка,
В облака закинув крест.
И забольная кукушка
Не летит с печальных мест.
В последнем четверостишие уменьшительный вариант слова «церковь» – «церквушка» – создает образ небольшого, даже крохотного, сакрального сооружения, которое, однако, своим крестом касается, ни много ни мало, облаков. Казалось бы, «старой церквушке» логичнее, покосившись, склоняться к земле. Однако подобная «противоречивость» образа не случайна, ведь «православные храмы рассчитаны именно на вертикаль, а не на горизонталь, как католические базилики» [2, 2009].
Храм изображается в известных стихотворениях Николая Рубцова «Душа хранит» и «Ферапонтово». Более кратко упоминается в стихотворении «Стоит жара».
В стихотворении «Выпал снег» образ храма дополняет праздничность снегопада исторической глубиной:
Снег летит на храм Софии,
На детей, а их не счесть.
Снег летит по всей России,
Словно радостная весть.
Храм – постоянный признак не только большой, но и малой родины:
Тележный скрип, грузовики,
Река, цветы и запах скотский,
Еще бы церковь у реки, –
И было б все по-вологодски.
Подчеркнем, образ храма в этих стихотворениях, хотя и не раскрывается особым образом, но лишь кратко упоминается, все равно содержит религиозно-национальный смысл.
Одновременно в XIX веке существовала и литературно-фольклорная традиция Н.Некрасова:
«Можно сказать, что после Некрасова образ скромного сельского – и вообще провинциального – храма, воплощенный в лучших произведениях русской пейзажной живописи вплоть до картин Левитана, стал неотделим от ассоциаций с народной печалью, народными стонами, тяжелее которых «не слыхали // ни римский Петр, ни Колизей» [3, 1972. С. 44].
Храм воздыханья, храм печали –
Убогий храм земли твоей:
Тяжеле стонов не слыхали
Ни римский Петр, ни Колизей! –
читаем в стихотворении Некрасова «Тишина».
«Убогому» храму здесь соответствует и «скудный алтарь»:
Бог поколений, предстоящих
Пред этим скудным алтарем!
И это сказано не о разрушенном – о действующем храме, в алтаре которого хранятся святыни, а в основании престола – мощи святых! Самое милое для очей русского православного человека и самое дорогое для его сердца – храм – является убогим и скудным в восприятии поэта XIX века.
В поэзии ХХ века образу сельского или городского храма возвращается сакральное значение святого места, которое вбирает духовный вектор чуда и старины. Обобщенный образ церкви образует бытийный фрагмент национального пейзажа.
Одновременно необходимо учитывать еще одну постоянную особенность этого образа, константу, что сформировалась и получила развитие в лирике ХХ века и заметно отличается от предшествующей литературно-фольклорной традиции. Именно в литературе ХХ века появляется образ разрушенного, оставленного храма. И наиболее ярко этот образ проявился в поэзии Юрия Кузнецова.
Храм в поэзии Кузнецова, чаще всего, разрушенный, оставленный, пустой и расхристанный, что отражает суть времени. Сравним несколько строк из разных стихотворений.
«Храм забытого бога» («Имя»), «Поля покрыл железный хлам, / и заросла дорога в храм, / Ржа разъедает сердце родины» («Не дом – машина для жилья»), «Камень веры разбился в песок, и на нем / Не воздвигнешь ты нового храма» («Свеча»).
Мы обвенчались в расхристанном храме,
Лучше нигде не нашли… («Ковер-самолет»)
Подобные образы разрушенного храма прослеживаются и в стихотворениях Рубцова:
Живу вблизи пустого храма,
На крутизне береговой… («Вологодский пейзаж»)
И храм старины, удивительный, белоколонный,
Пропал, как виденье, меж этих померкших полей, -
Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны,
Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!..
(«Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны…»)
Купол церковной обители яркой травою зарос («Тихая моя Родина…»).
Из примеров видно, как разными приемами передается одна и та же ситуация пустоты и заброшенности святого места, так называемая «мерзость запустения».
Такие ощущения рождает и стихотворение Ю. Кузнецова «Вина» (1979): в забытом храме «потускнели скорбящие лики», а «через купол ползучие травы, / Словно слезы бегут по стенам». Лирического героя охватывает сожаление и глубокое раскаяние:
…Мы забыли о самом высоком
После стольких утрат и измен.
Мы забыли, что полон угрозы
Этот мир, как заброшенный храм.
И текут наши детские слёзы,
И взбегает трава по ногам.
Да! Текут наши чистые слёзы.
Глухо вторит заброшенный храм.
И взбегают ползучие лозы,
Словно пламя, по нашим ногам.
Чрезвычайно показательно, что заброшенный храм – не молчит, отстраненно и безжизненно, но именно вторит слезам: подобную согласованность, слияние внешнего и внутреннего состояния можно считать залогом возможности воскрешения и духовного обновления действительности.
Драматизм исторической ситуации усугубляется тем, что разрушительное вторжение осуществлено не в обыденное, но в сакральное пространство вечности. Следовательно, колеблются бытийные основания святой Руси.
Образы оскверненного храма и Русской земли сближены в русской поэзии, из их таинственной взаимосвязи рождается направление дальнейшего развития истории, духовный вектор, который выражается не столько внешними признаками разрушения, сколько внутренним состоянием, чувством лирического героя – будь то вина или безразличие. Однако, безразличие, как правило, ему чуждо. Лирический герой сопереживает, ищет пути обновления души и действительности. Как, например, в стихотворении Глеба Горбовского. Особая смысловая нагрузка ложится на две последние строки.
Снаружи - храм. Хотя и без креста.
Внутри, как в черепе, зияет пустота.
Но как же пустота сия грязна:
обрезки мишуры, стекло из-под вина...
Не красный клуб здесь был и не вертеп:
всего лишь - цех, производящий ширпотреб.
На фресках - доски. Острия гвоздей
уходят в роспись, как в тела живых людей.
О, городок, в своём ли ты уме?!
На окнах - ржавые решётки, как в тюрьме.
Но стёкол нет. Гуляет ветерок.
И сердце просится из склепа - за порог.
Не запустенье ощутила грудь,
но отвращенье! Как сюда вернуть
любовь и святость? Как избыть позор?
Чтоб просиял народа мутный взор!..
...Снаружи - храм. Хотя и без креста.
Внутри - Россия. В ожидании Христа.
Россия находится внутри разрушенного храма, который остается таковым даже и без креста. Если лирический герой Кузнецова плачет, увидев запустение, то герой Горбовского испытывает отвращение. Это отвращение не к самой святыне а, скорее, к тому духовном у и душевному состоянию, что привели к разрушительным действиям.
В стихотворениях других поэтов, например Рубцова, храм нельзя уничтожить окончательно, он именно пропадает как видение, скрывается за дымкой лет. В поэзии Кузнецова разгромленный храм даже на том свете может остаться разрушенным. Но связано это не с утратой святым местом своего сакрального свойства, которое выражается в нетленности, а с особенностями авторского мировосприятия в этом конкретном стихотворении:
Все, что проклято, продано, пропито здесь,
Повторяется там:
И провалы земли, и прорехи небес,
И разгромленный храм… («После смерти идут безопасным путем»)
Нередко на месте разрушенного храма даже возникает «храм свиней» (одноименное стихотворение Кузнецова), либо приходят вольные каменщики и с радостью затевают на «развалинах духа» строительство нового храма:
Хорошо, что повсюду обман
И для ближнего вырыта яма.
Этот гибельный мир – котлован
Для строительства нового храма («Что ни город, то сброд и содом»).
Или:
Хор церковный на сцене стоит, как фантом,
И акафист поет среди срама.
Камень веры разбился в песок, и на нем
Не воздвигнешь ты нового храма («Свеча»).
Храм в стихотворениях Кузнецова является не столько сооружением сакрального характера, связанным с образом Родины, большой или малой (как, например, у Есенина, Рубцова, Горбовского) но скорее символом возвышенного стремления «к созданию некоей духовной сферы среди повседневности», [1, 1996. С.287] и потому его разрушение связано, прежде всего, с разрушением духовной области, обнищаем духа.
«Храм теперь мыслится не как часть ландшафта, а как основа определённого миропорядка, разрушения которой приводит к ужасным последствиям» [2, 2009]. Отсюда особая философичность стихотворений Кузнецова. Например, стихотворение «Стук над обрывом»:
Рухнул храм… Перед гордым неверьем
Устояла стена. А на ней
Нарисованы суриком двери
С приглашеньем: «Стучите сильней!»
В русской поэзии ХХ века образ храма исполнен светом и чистотой. Например, в стихотворении Рубцова «Во время грозы» бурному движению туч, натиску шума и темноты противостоит тихая неподвижность церкви, что также является знаком священности места:
И туча шла гора горой!
Кричал пастух, металось стадо,
И только церковь под грозой
Молчала набожно и свято.
В поэзии Кузнецова храм также может воскреснуть и преобразиться:
Грянул колокол в ночь воскресенья
После многих смертельных ночей.
Я стоял, ожидая спасенья,
В белой роще зажженных свечей.
Храм сиял среди праха и тлена,
Где моя пропадала душа… («Воскресение»)
Или в стихотворении «Рука Москвы»:
Теперь во тьме духовной рвани
И расщепленного ядра
Дыра свистит в твоем кармане
И в кулаке свистит дыра.
Врагам надежд твоих неймется.
Но свет пойдет по всем мирам,
Когда кулак твой разожмется,
А на ладони – Божий храм («Рука Москвы»).
Храм в лирике Кузнецова связан с образом света и противостоит внешней «тьме духовной рвани». Обратим внимание и на особую динамичность образа, который перестает быть статичной частью пейзажа (как, например, у Рубцова), и начинает действовать, становясь частью человеческих эмоций и взаимоотношений. Юрий Шевчук в стихотворении «Храм» (1992) изобразил разрушение святыни большевиками. Само действие, будто сошло со страниц апокалипсиса:
А вороны заморскими кенгуру
Пляшут на раскидистых лапах крестов,
А кресты золочёными девами
Кряхтят под топорами молодцов.
Образы царских врат, икон, золотых крестов становятся символами погибающей русской культуры:
На сыром, на хмельном на холодном ветру
Царь стоит белокаменный,
А вокруг чёрными воронами
Старухи свет дырявят поклонами.
………………………………….
Царские врата пасть раззявили,
Зубы выбиты, аж кишки видны.
Иконы комьями кровавыми
Благословляют проклятья войны.
Подчеркнем, образ храма дан в процессе, все словно объято буйством разрушения, перед нами разворачиваются своеобразные «пляски смерти». Ничего подобного не встречалось в предшествующей литературной традиции XIX века.
В стихотворении Кузнецова «Преображенный храм» (2001) динамичность образа прослеживается в процессе преображения:
За синим лесом, за горами
Смех раздается молодой.
Свеча смеется в старом храме.
Она зажглась сама собой.
Она сияет в людном храме
И поднимает над толпой,
Подобно солнцу над горами,
Воздушный купол золотой.
Она от радости смеется,
Она от счастья весела.
И в каждом сердце отдается,
Как звон во все колокола.
И все великие святые
Не верят собственным ушам.
И улыбаются впервые,
Преображая старый храм.
В литературе XX века появляется новый, ранее неизвестный образ разрушенного, оставленного храма, а в самом начале XXI века он обновляется и преображается. Причем, подобное развитие образа прослеживается не только на примере творчества разных писателей, но и внутри художественного мира одного поэта. Так случилось в творчестве Юрия Кузнецова. Обретая динамичность, образ храма перестает быть статичной деталью пейзажа.
Если у Есенина, Рубцова, Горбовского храм – опора родной земли, то в творчестве Кузнецова значение храма расширяется, он держит собой весь мир, являясь его духовным основанием. Это явление космического, вселенского порядка. По Кузнецову, свет от храма «пойдет по всем мирам», и именно он будет противостоять «тьме духовной рвани».
Список литературы
1. Бидерманн, Г. Энциклопедия символов / Г.Бидерманн. – М.: Республика, 1996.
2. Галиев С.С. Образ храма в русской литературе рубежа XX
XXI столетий / Андреевские Чтения. Литература XX века: итоги и перспективы изучения, с. 356-364. – М.: 2009
3. Горбовский Г. Я. Окаянная головушка / Г. Я.Горбовский. – Санкт Петербург: Историческая иллюстрация, 2000.
4. Есенин, С.А. Избранное / С.А.Есенин. – М.: Славянский Дом Книги, 2014.
5. Кузнецов Ю.П. Стихотворения и поэмы. / Ю.П. Кузнецов Т.1-5. – М.: Литературная Россия, 2011-2013.
6. Пигарев, К.В. Русская литература и изобразительное искусство. Очерки о русском национальном пейзаже середины XIX века / К.В.Пигарев. – М: Наука, 1972.
7. Рубцов, Н.М. Сочинения: Прижизненные издания; Избранное / Н.М.Рубцов; сост. Н.И.Дорошенко. – М.: Российский писатель, 2006.
ОПУБЛИКОВАНО:
Кузнецовский чтения 2015 – 2016. Юрий Кузнецов и русская поэзия ХХ века. Образ будущего в творчестве Ю.П. Кузнецова: сборник статей по итогам конференций. – Москва, Клуб писателей-выпускников Литературного института им. А.М. Горького, 2017. – С. 177 – 188.