Олег Сенатов
Последнее шоу.
О том, что перед взором умирающего пробегает вспять вся его жизнь, писали так часто, что это уже стало общим местом. Согласно рассказам людей, переживших клиническую смерть, они пролетали по черному туннелю, на фоне которого перед ними чередою сменялись картины всей их прошедшей жизни. Так как такие рассказы сумбурны и невнятны, я, исходя из самых общих соображений, попытался представить, как это могло бы выглядеть. Допустим, процесс умирания длится 60 секунд; даже, если их будет 120, – все равно это мизер: год за полторы секунды. Совершенно очевидно, что от каждого года могла бы промелькнуть лишь одна картинка, но, если бы она была забытая, или полузабытая, за столь малое время было бы невозможно успеть понять, что на ней изображено. Однако люди, имеющие опыт путешествия по туннелю, утверждают уверенно: «Перед моим взором пролетела вся моя жизнь». Значит, еще заранее у них имелось представление о том, как она выглядит, что не удивительно. Ведь мы часто обращаем свой мысленный взор в прошлое, чтобы вспомнить какую-то местность, где мы побывали, или какое-то важное событие нашей жизни, или людей, сыгравших в ней значительную роль. В результате этих путешествий в прошлое в нашей памяти для каждого периода, события и персонажа оформились повторяемые, обобщенные, проникнутые смыслами сцены – сцены-знаки. Их-то поспешно и перебирает сознание человека, почувствовавшего, что лавочка вот-вот навсегда закроется, и другого случая для просмотра его коллекции фоток больше не представится. Иными словами, умирающий видит лишь то, что ему уже хорошо знакомо, поэтому будьте уверены: когда дело дойдет до последнего просмотра, ничего новенького вам не покажут!
Чтобы представить шоу, которым сопровождается пролет через эвакуационный туннель, я набросал сценарий фильма под названием: «Вся моя жизнь».
Основные параметры:
1. Длительность фильма – 77 секунд.
2. Длительность каждой отдельной сцены (сцены – знака) – 1 секунда
3. Количество частей – 5 (Старость, Зрелость, Юность, Отрочество, Детство)
«Вся моя жизнь»
Киносценарий
Часть первая. Старость (Продолжительность – 12 секунд)
1.1 Маленькая комната, вдоль всех стен до потолка заставленная штабелями книг; стопки книг уже частично перекрыли окно, из-за чего в комнате даже днем царит полумрак; большая часть книг – это художественные альбомы, изданные во всех частях света, их разноцветные, яркие корешки бросаются в глаза крупными надписями на латинице: “PARIS”, “TATLIN”, “ITALY”, “ARTODAY”, “SOUTINE”, “KOREA”, “FRANKENTALER” – их многие сотни.
1.2. Обычная кухня блочной двенадцатиэтажки с выходом на балкон; потолок и стены несут следы множества протечек, - краска отстала и отчасти облупилась; в углах и под потолком висит паутина; шкафы кухонной мебели 70-х годов прошлого века наглухо закрыты, так как их содержимое – сервизы, вазы, фужеры – никогда не используется; – на видном месте стоят лишь чашка, мелкая тарелка, кастрюлька, чайник, заварной чайник, ножик и ложка; в углу высится холодильник «Мир» производства 1968 года; двухконфорочная плита, пол, столешницы, раковина - основательно обшарпаны и умеренно грязны.
1.3. Добрый, но и лукавый взгляд на умном, красивом, внимательном лице женщины, которая уже много лет та же самая, но каждый раз - другая.
1.4. Экран компьютера - страница «Яндекса»: новости в Москве, погода, в Почте – два новых письма; а вдруг это не спам, а что-нибудь нужное – то, чего ждешь?
1.5. Дача с окнами, закрытыми старыми, наполовину сгнившими щитами; покраска крытой жестью крыши наполовину облупилась; карнизы сгнили и осыпались трухой; кирпичная стенка, соединявшая столбы фундамента, вывалилась наружу, а сами столбы – покосились.
1.6. Канал Гранде в Венеции – вид с вапоретто, движущегося от Сан-Марко к вокзалу Санта-Лючия мимо палаццо Ка д’Оро; в вечерней подсветке мраморные стены палаццо сияют розовым; мелкие волны канала, перекатываясь через крыльцо, плещутся о парадную дворцовую дверь.
1.7. Вернисаж выставки в большом зале Государственного центра Современного искусства. Зал заполнен нарядно, даже богемно одетою публикой, с жадным интересом осматривающей художественные объекты и инсталляции, пребывающей в приподнятом состоянии радостного общения – ведь все они из одной тусовки, куда вхож и я.
1.8. Вид из окна моей комнаты в «Цикламене» на совершенно безлюдный внутренний двор и на двери проходной; мне предстоит пересечь этот двор в направлении к выходу, в сопровождении начальника охраны - в последний раз. Голос за кадром: «Вы должны, забрав свои личные вещи, уйти, чтобы больше никогда сюда не возвращаться».
1.9. «Мраморный зал» - производственная зона «Цикламена»; я стою на высоте второго этажа, на площадке крана, управляя электрической лебедкой, чтобы установить анод созданного мною магнетрона в измерительное устройство, вознесенное высоко над полом. Пока под жужжание электромотора магнетрон медленно ползет вверх (он имеет вид массивной длинной медной болванки цилиндрической формы), я окидываю взором «Мраморный зал», по огромной площади которого многочисленный персонал снует в проходах между разнообразным и громоздким оборудованием.
1.10. 8-я Авеню Нью-Йорка в районе ее пересечения с 42-й Стрит – по широкому тротуару спокойно – не торопясь, но и не расслабленно – идет обычная толпа нью-йоркеров; рядом, по улице движется поток автомобилей, почти сплошь состоящий из желтых нью-йоркских такси; здесь царит атмосфера всеобщей раскованности и спокойной деловитости.
1.11. Книжная ярмарка нон-фикшн. Все огромное пространство Центрального Дома Художника заставлено лотками с огромным количеством книг, которые своими названиями как бы взывают: не проходи мимо! Прочти меня! Но среди них главенствуют книги выдающихся авторов, которые создают вокруг себя интеллектуальную ауру, под обаяние которой невозможно не попасть.
1.12. Уставившееся мне в лицо ненавидящим взглядом морщинистое, бледное, скопческое лицо начальника (Сикиляева). Его голос за кадром: «Вам это точно не светит!»
Часть вторая: Зрелость. Продолжительность 40 секунд.
2.1. Родное лицо, бледное и неподвижное, с горькой улыбкой, застывшей на устах.
2.2. Поздно вечером, после окончания рабочего дня, я на складе, предварительно спилив напильником настоящий номер, собственноручно тайно набиваю подложный номер на корпусе моего магнетрона, возвращенного из-за границы для ремонта (ремонт оказался невозможен, и предприятие подменяет прибор на исправный). С точки зрения таможни это – серьезное правонарушение, всю ответственность за которое я взял на себя, и мне боязно.
2.3. Испытательный стенд на «Цикламене». Испытатель Володя, нажимая кнопки на пульте, регулирует режим работы моего магнетрона, напряженно вглядывается в кривые на экране осциллографа. Судя по напряженному выражению его лица, прибор не поддается тренировке. Голос за кадром: «Очередной брак».
2.4. Койка больничной палаты. Бесконечно уставшее от страдания лицо моей дочери.
2.5. Научно-техническое совещание; я делаю доклад об анализе причин участившихся отказов своего прибора. Все его участники подготовились, чтобы по наущению начальника (Метельского) меня разнести в пух и прах. От свалившихся на меня неприятностей и от простуды я осип, и способен говорить только громким и страстным шепотом. Вдруг всем присутствовавшим это показалось настолько смешным, и они разразились громким хохотом – я вижу их широко разинутые пасти, и сверкающие недобрым огнем глаза. – «Ату его!»
2.6. Я занимаюсь настройкой электродинамической системы анода магнетрона, орудуя инструментами в цилиндрическом канале, проходящем через всю его длину. Вдруг в круглом отверстии противоположного конца канала появляется лицо моей молодой сотрудницы, якобы желающей принять участие в процессе настройки, но на самом деле кокетливо «стреляющей» в меня глазами, и меня это радует.
2.7. Зима 2000 года. Центральный телеграф. Собралась демонстрация из 10-15 человек, над которой развернут написанный от руки транспарант: «Нет – Сталинскому гимну!» В центре этой группы, опираясь на древко трехцветного флага, стоит, гордо улыбаясь, красивая хорошо одетая девушка; вокруг демонстрации снуют человек двадцать «репортеров», снимающих все происходящее на видео.
2.7. Просторная аудитория Лаборатории Лоуренса в Беркли. Я делаю доклад по работе, выполненной по американскому контракту, перекладывая на диапроекторе иллюстрации, выполненные на прозрачном пластике, проецируемые на большой экран; в затененном зале послушать меня собралось с десяток специалистов, главный из которых – доктор Шенберг, погрузившийся в сон.
2.8. Избирательный участок по выборам президента России. Урны уже вскрыты, и все избирательные бюллетени вывалены на поставленные вплотную друг к другу столы, столешницы которых образуют обширную общую поверхность. Члены участковой избирательной комиссии, в которой я председатель – (она вся состоит из моих сослуживцев), стоя по периметру стола, развертывают бюллетени, и раскладывают их в две кучки: «за Ельцина» - побольше, «за Зюганова» - поменьше.
2.9. 1995 год. Мое рабочее место на «Цикламене». На своем письменном столе я для нескольких сослуживцев соорудил эрзац-банкет по случаю защиты кандидатской диссертации; так как на него израсходован неприкосновенный запас - последние 15 долларов, стол поневоле убог: две бутылки «Кинзмараули» и какие-то фрукты по сезону.
2.10. Арбатский переулок. Оглядываясь по сторонам, я бегу за мятой зеленой бумажкой, которую гонит по асфальту пронзительный зимний ветер – она мне напомнила долларовую купюру (это и вправду оказались 100 долларов – для меня в моем тогдашнем положении находка столь фантастической суммы – колоссальная удача).
2.11. Электричка из Москвы до станции Крюково. Я вхожу в вагон с большой сумкой книг из своей домашней библиотеки, и громко взываю: «Книги недорого!» Все пассажиры вагона при звуке моего голоса синхронно вздрагивают, и мне ужасно неловко, что я их потревожил.
2.12. Около двенадцати ночи. На полпути от работы до станции метро около автобусной остановки, на асфальте, совершенно неподвижно, как мертвый, лежит ничком мужчина (я оказался здесь так поздно, так как для приработка занимался переводом английского технического текста, а дома у меня нет компьютера). На всем моем пятнадцатиминутном пути – ни души. В ужасе скосив глаза на неподвижное тело, я быстро прохожу мимо. Сразу меня начинают мучить страхи. Вдруг меня заметили? Если меня начнут допрашивать: Почему я не подошел к телу? Почему не оказал помощь, не вызвал скорую? (если он был жив) Почему не сообщил в милицию? (если он был мертв). В том и другом случае я совершил преступление недеянием.
2.13. Длинный, неосвещенный безлюдный коридор на первом этаже «Цикламена», в конце которого брезжит слабый свет. Температура в помещении около десяти градусов. В правой стене раскрывается дверь, и темноту коридора прорезает полоса падающего из комнаты яркого света, на секунду осветившего фигуру вышедшего человека, пока она не нырнула в темноту, превратившись в силуэт.
2.14. Никольская улица, заполненная множеством отрядов невооруженного люда, собравшегося вокруг костров, перегорожена жиденькой баррикадой, призванной остановить макашовские банды на их пути к Кремлю. Вход в радиостанцию «Эхо Москвы», который в составе отряда из 20 добровольцев я, вооруженный куском железной арматуры, охраняю от вооруженных до зубов макашовцев.
2.15. Холодное и чужое, словно вырубленное из гранита, лицо моей матери в гробу.
2.16. Жесткое, насмешливо-ехидное лицо начальника (Метельского), говорящего: «То, что твое направление закрыли, лично для тебя – очень плохо».
2.17. Громада здания Верховного Совета России, белеющего на фоне ночного неба. Площадь перед ним заполнена огромной, беспокойно колышущейся, радостно и тревожно возбужденной толпой. Мой внутренний голос за кадром: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые»
2.18. Причальная стенка Балтийского завода еще в Ленинграде. К ней пришвартован выкрашенный в серый цвет военный корабль, чей борт возвышается над берегом на 20 метров, а на нем в небо уходит надстройка высотой с 12-этажный дом. Над носовой частью, как гигантский пузырь, раздулась матово-белая сфера, скрывающая под собой исполинскую антенну радара, излучающего сверхмощность, поступающую от созданных мною приборов «Сколопендра». На берегу, у самой стенки, из металлических конструкций собрана башня, в которой вьется лестница для подъема на борт корабля. Сейчас я поднимусь по ней, чтобы проинспектировать работу «Сколопендр».
2.19. Родительская дача поздней осенью. В связи с горбачевским сухим законом мой юбилей, совпавший с успешным завершением «Сколопендры», отмечается здесь, а не на «Цикламене». Приглашены все основные участники работы. После того, как в маленькой, но теплой комнате, отзвенели положенные тосты, публика пустилась в пляс в просторной, но холодной большой комнате. Старый, основательно подгнивший пол ходит ходуном, но еще как-то держится.
2.20. Белое, обрамленное густыми черными волосами, лицо моей молодой (на 15 лет моложе) зазнобы Люси. Огромные, темные, неодинаковые глазищи смотрят мимо меня; она, как ветряная мельница, кому-то машет рукой: не мне.
2.21. Моя заместительница и главная помощница – Наташа – как всегда, упорно работает своими полными, сильными, умелыми руками, но на ее столе лежит портативный приемник, по которому транслируют съезд Народных депутатов. Я занят срочной работой – пишу технический отчет, но тоже прислушиваюсь к выступлениям ораторов – ими заворожена вся страна.
2.22. Испытательный стенд в «Цикламене». Проводятся первые испытания «Сколопендры» на полную мощность; она так велика, что пришлось подключить в параллель два источника питания. Мой заместитель по испытаниям Саша Жадов, как на пианино, играет на двух пультах, следя за показаниями двух рядов стрелочных приборов и за несколькими осциллограммами.
2.23. Старая Русса. Вид с моста через Полисть на место ее слияния с речкой Порусье, над которым возвышается великолепный Воскресенский Собор XVII века. Я приехал сюда на место действия романа «Братья Карамазовы», которым очень увлечен.
2.24. На первом плане - большая голова Димы Шомина, моего главного и постоянного оппонента на проводимых мною политзанятиях, его обращенный ко мне умный и насмешливый взгляд; на втором плане - лица остальных участников семинара, с интересом следящих за нашим спором: чья возьмет?
2.25. Конференц-зал «Цикламена». Идет обсуждение моего доклада по состоянию дел на «Сколопендре». Я стою у доски. В зале, подскочив со своего места, разработчик клистронов Наседкин, с пеной у рта выкрикивает в мой адрес: «Из-за того, что все ресурсы института уходят, как в песок, на «Сколопендру», люди, много более способные, чем Вы, лишены возможностей для работы!»
2.26. Два лица: жены и дочери, – несущие на себе одно и то же выражение крайней степени отчуждения по отношению ко мне.
2.27. Московское лето. На улицах, в транспорте, в магазинах – невероятно просторно – народу в три раза меньше, чем обычно. Люди веселы, спокойны и доброжелательны, чего раньше никогда не бывало, и это понятно: нет никакой толкотни, нет очередей. Дело в том, что идет вторая неделя Олимпиады, и для иногородних граждан въезд в Москву закрыт. Мой внутренний голос за кадром: «Настоящий коммунизм!»
2.28. Искаженное гневом лицо Зам. Директора по науке Афонареева, кричащего на меня: «Раньше вы мне об этом не говорили, - вы все время что-то от меня скрываете! Прекратите водить меня за нос!».
2.29. Улица дачного поселка безлюдна; я учу дочку ездить на велосипеде под молчаливым присмотром жены; возраст, оптимальный для обучения, - пройден, и у нее плохо получается, и растет убеждение, что я в этом виноват.
2.30. У прилавка букинистического магазина на Лубянке, около памятника первопечатнику Федорову, сгрудилась толпа постоянных покупателей. Продавец Виктор, как всегда, слегка подшофе, выкладывает новые поступления. Перед ним – высокая стопка книг; не торопясь, он берет верхнюю, прочитывает название и автора, называет цену, и дает развернутые характеристики изданию, автору и произведению, обнаруживая эрудицию и чувство юмора, пока кто-нибудь из присутствующих не выкрикнет: беру! То есть это – что-то вроде ежедневного аукциона, собирающего множество людей.
2.31. Я сижу на стуле на крыше испытательного стенда, прильнув глазом к окуляру, чтобы следить за изменением свечения окна вывода энергии, предшествующим его разрушению. В темноте выходного волновода ровным белым светом обозначен круг окна, от его центра к периферии медленно ползет зловеще-яркое, угрожающе мерцающее, голубоватое пятно.
2.32. Мы с женой сидим на скамейке на верхней палубе теплохода, медленно отходящего от пристани Вологды: так начинается наше путешествие на Север. Стоит жаркое, засушливое лето.
2.33. Дачная идиллия: мои солидные, еще нестарые родители принимают гостя - своего бывшего соученика. Моя жена, одетая в короткое светлое платьице в клетку, выглядит, как старшая сестра нашей дочери.
2.34. Банкет в ресторане «Будапешт» по поводу защиты начальником (Кворусом) докторской диссертации. Уровень приглашенных – зашкаливает: среди присутствующих – Михаил Ульянов и Сергей Капица.
2.35. Впившись глазами в невообразимую кашу на осциллограмме, я, как гинеколог, ковыряю спицей в недрах электродинамической системы, вот уже вторую неделю пытаясь выявить паразитный вид колебаний.
2.36. Передо мной – технический журнал, раскрытый на странице, где под названием статьи стоит моя фамилия; это – моя первая публикация, и мне кажется, что мне это снится.
2.37. На одну секунду я отпустил руку моей трехлетней дочери, и она тотчас решительно пошла на мостовую, по которой мчится непрерывный поток машин. Я бросаюсь вперед, и подхватываю ее на руки; на моей голове шевелятся волосы.
2.38. Время – далеко за полночь. Дочь проснулась, и надрывно плачет. Я кругами хожу по комнате, пытаясь ее укачать…Кружится голова.
2.39. Обескураженные лица моих родителей, которым я только что сообщил о моем решении жениться. Они к этому оказались не подготовлены, но удар держат.
2.40. Красивое, до конца нераскрытое, поэтому кажущееся помеченным знаком рока, лицо моей будущей жены.
Часть третья. Юность Продолжительность 10 секунд.
3.1.Марчелло Мастроянни, в шляпе, видимый сзади, откуда-то сверху бросает на землю конец толстой (с руку) веревки – фильм Феллини «8 ;» на Московском кинофестивале.
3.2. Кабинет Зам Директора по кадрам «Цикламена» (тогда он назывался «Ящик такой-то»). Я пришел наниматься на первое место работы. Полное, усатое лицо говорит мне: «Сейчас с Вами переговорит начальник отделения доктор Феросеев». Открывается дверь, и решительной походкой входит высокий, представительный седой мужчина.
3.3. Стоя на эскалаторе, ко мне приближаются две фигуры: одна – женская – хорошо знакома; другую – мужскую – вижу в первый раз.
3.4. Спускающаяся крутым амфитеатром Большая Физическая аудитория; около доски – аристократическая фигура профессора Сканави; зал полнится его уверенной и изысканной речью.
3.5. Бесшабашно-веселая студенческая пирушка. Магнитофон заставляет вибрировать все окружающее пространство бешеным ритмом джаза; Нила разливает по стаканам вино из носика металлического чайника.
3.6. Лица моих университетских товарищей обращены ко мне, как будто они позируют для коллективной фотографии, хотя такой съемки никогда не проводилось: мудрое, всегда взрослое большеглазое длинноносое лицо Коли; остроглазое ироничное лицо Саши, дерзко-нахальное лицо Толи, умное лицо Риты, сдерживающее эмоции под маской спокойствия, лицо Рафика со скептической издевкой, барственно-вальяжное лицо Сергея, полностью закрытое для внешнего мира лицо гениального Бори, красивое лицо Наташи, пылающее неведомым внутренним огнем.
3.7. Целина: я лежу в кузове трехтонки на куче глинозема, которую сам сюда и накидал. Грузовик мчится по грунтовой дороге, идущей по прямой линии через ровную, как стол, безлюдную казахстанскую степь.
3.8. Высотное здание Университета, как оно видится с входной лестницы Физического факультета.
3.9. Урок физики в 528 школе: я объясняю перед всем классом решение задачи Преподаватель – «Михась» – смотрит на меня с одобрением: я – его лучший ученик.
3.10. Полненькая блондиночка Тамара с весьма незначительным личиком, по которой вздыхает половина всей мужской части нашего 9Г класса, и я тоже вхожу в эту половину, имея минимальные шансы на успех.
Часть четвертая. Отрочество. Продолжительность пять секунд.
4.1. Хрупкая фигура учительницы литературы Натальи Рафаиловны, в которую я безнадежно влюблен; ее интересное, холодное лицо с характерными семитскими чертами, на котором прочитывается независимый и сильный характер.
4.2. Все ученики 122 школы выстроены в фойе второго этажа. Директор Полещук зачитывает сообщение ЦК и Совмина о смерти Сталина. Затем следует гробовое молчание, на фоне которого явственно слышатся сдерживаемые рыдания моего одноклассника Кузнецова («Кузнечика»).
4.3. Учительница истории – низенькая толстая женщина с жидкими волосами - делает мне суровый выговор за промелькнувшую по моему лицу нехорошую улыбку: я нарушил существующий порядок, выйдя из закрепленной за мной роли паиньки-отличника; (школьный космос жестко разграфлен в пространстве и времени – здесь все детерминировано, и слово «свобода» лишено смысла).
4.4. Американский фильм «Три мушкетера», который я смотрю в кинотеатре «Центральный» на Пушкинской площади. Пышные одежды, роскошные дворцы, скачки на конях, дуэли, романтические приключения, сильные характеры – сказочная отдушина от окружающей бедной, однообразной, убогой жизни.
4.5. Тупая физиономия дылды – переростка Тараканова, старающегося затащить меня в какое-нибудь безлюдное место, чтобы подвергнуть физическим истязаниям.
Часть пятая. Детство. Продолжительность десять секунд.
5.1. На заднем дворе Музея Революции (Бывший Английский клуб), на засыпанном снегом броневике мы с моими одноклассниками Киросом и Микой самозабвенно играем в войну.
5.2. На большой перемене учительница нашего 1Г класса Анна Сергеевна, собрав по 90 копеек, из картонной коробки выдает бублики, которые кажутся невероятно вкусными.
5.3. Празднование 800-летия Москвы, совпавшее с моим поступлением в школу. Город в праздничном наряде: контуры всех башен и стен Кремля обозначены гирляндами из лампочек, а в черном вечернем небе недвижно парит огромный портрет Сталина, освещенный с земли прожекторами.
5.4. Солнечный летний день. Наша семья обедает в теньке, на насыпной открытой террасе, примыкающей к даче с Севера. За столом протекает неторопливый разговор, в котором, как правило, главенствует дед Григорий Федорович (отец моего отца), как наиболее эрудированный член семьи, имеющий самую богатую фантазию.
5.5. Сокольники. Русаковская улица. Мы с матерью отовариваем карточки на картошку, которая весело гремит по деревянному лотку, прежде чем попасть в расставленную, как сеть, авоську.
5.6. Вечер. Разворачивая укрепленный над окном рулон плотной черной бумаги, мать опускает шторы светомаскировки, чтобы закрыть ими окна, на стекла которых крест-накрест наклеены белые бумажные ленты. При этом постоянно служит помехой пропущенная сквозь форточку жестяная труба печки-буржуйки, которую приходится топить постоянно, чтобы поддерживать в комнате хоть какое-то тепло.
5.7. Комната в деревянном двухэтажном доме, где живут родители моей матери. Белый кафель печи. На свежепобеленной стене мерно тикают ходики. Дверь открывается, и входит дед Сергей Матвеич, одетый в зимнее драповое пальто с каракулевым воротником и такую же шапку-пирожок. Его лицо, оправленное в седые усы и бороду, - строго, даже, сурово.
5.8. Группа красноармейцев в гимнастерках несут по улице серебристый аэростат заграждения.
5.9. Высокие, выше моего роста, яркие полевые цветы, над которыми раскинулось небо необыкновенной, нереально густой синевы.
5.10. Передо мной – человеческая голова, с которой, закрывая лицо, свисает до пола грива длинных густых волос; из-за них раздается рычание. Это меня, годовалого, стоя на четвереньках, пугает домработница Шура, и мне очень страшно.
Эпилог
Вспышка яркого, все заливающего белого света.
По этому сценарию я, совместив роли режиссера, художника и оператора, соорудил фильм. Труднее всего было уложиться в 77 секунд, но путем тренировки мне, наконец, удалось и это. Я теперь абсолютно спокоен: если мой пролет через эвакуационный туннель будет сопровождаться каким-нибудь техническим сбоем (заболел киномеханик), - мне это не страшно: фильм я уже видел, и последнего шоу уже и сейчас не лишен.
Февраль 2017 года