В одной большой украинской семье в начале прошлого века родился мальчик. Назвали его Фёдором. Случилось это 6 марта 1905 года в местечке Радом царства Польского, которое тогда входило в состав Российской Империи. Отец Фёдора, Иван Шапша работал машинистом паровоза, в Российской империи эта должность называлась механик паровоза. Таких специалистов было немного, их ценили, платили большую зарплату.
У Ивана была большая семья, детей девять человек, и он содержал её достойно на свою зарплату. Семья всегда была с ним, если он менял место работы, переезжала и семья. Иван работал в разных местах на территории царства Польского и Малороссии (Украины) Российской Империи. Перед первой мировой войной семья обосновалась в небольшом городке Люботин, что недалеко от Харькова.
Со слов Фёдора, предками его отца Ивана были реестровые запорожские казаки. Мать Фёдора, украинка Ирина, была домохозяйкой. Фёдор был одним из младших в семье, младше него была только сестрёнка Женя. Среди старших братьев был Василий, он был на семь лет старше Фёдора, и его судьба сильно повлияла на судьбу многих членов их большой семьи.
Детство и юность Фёдора пришлись на бурные годы начала 20-го века – первая мировая война, революция, гражданская война. Удалось получить лишь начальное образование 4 класса. Во время гражданской войны Фёдор лишился родителей. Забота о сёстрах легла на его плечи.
Мятежный дух предков, запорожских казаков, а так же призывы «рабочей» партии к революции для создания справедливого общества на Земле, в интересах рабочих людей и для них, толкнули его старшего брата Василия, в то время слесаря железнодорожного депо города Люботин, в активную революционную деятельность. В начале 1917 года, ещё до революции, Василий вступил в РСДРП(б) – Российскую социал-демократическую рабочую партию (большевиков), был активным участником революции и гражданской войны. В 1919 году во время отступления Красной Армии из Украины к Царицыну был военным комиссаром 39-й стрелковой дивизии. Был ему в то время 21 год. После гражданской войны перешёл на партийную работу в город Харьков.
Старший брат Василий Иванович, вернувшийся в Харьков, взял над Фёдором опеку, не юридическую, а опекал и помогал ему по жизни. Василий брал Фёдора с собой в Москву, когда ездил туда по делам. Особенно запомнилось Фёдору посещение Большого театра в Москве. После службы на Черноморском флоте Фёдор пошёл работать в паровозное депо города Люботин слесарем. Под влиянием Василия принял коммунистическую идею, уверовал, что перемены в стране совершаются в интересах рабочих и для улучшения их жизни, участвовал в работе партийной организации ВКП(б) депо и впоследствии был принят в партию. С оружием в руках Фёдор защищал завоевания революции – был членом ЧОН (части особого назначения) при партийной организации города Люботин. Это была гвардия ВКП(б), которая использовалась для борьбы с контрреволюцией. Фёдор, как боец ЧОНа, работал как обычно в депо, но по команде брал винтовку и патроны, которые хранились дома, и приходил на место сбора, чтобы участвовать в боевой операции. После окончания боя оружие оставляли дома и шли работать. Вот такая была жизнь.
В тридцатых годах Фёдор женился. Кто была его первая жена, не знаю, Фёдор никогда не рассказывал, об этом я узнал от своей матери. У молодой семьи родился сын. Работая в депо города Люботин, Фёдор успешно осваивал профессию машиниста паровоза. Работал сначала кочегаром, потом помощником машиниста, изучал теорию и технику. 3 января 1937 года Фёдор сдал государственный технический экзамен, обнаружив при этом хорошие знания техники и практики, и получил удостоверение, дающее право занимать должность паровозного машиниста на железных дорогах Наркомата путей сообщения СССР.
Фёдор Иванович стал работать паровозным машинистом в депо города Люботин. Это была престижная и открывающая большие перспективы работа. Жизнь постепенно налаживалась.
Любимой песней Фёдора была песня «За фабричной заставой». Там были такие слова:
За фабричной заставой,
Где закаты в дыму,
Жил парнишка кудрявый -
Лет семнадцать ему.
Парню очень хотелось
Счастье здесь увидать.
За рабочее дело
Он ушёл воевать!
Но, порубанный саблей,
Он на землю упал.
Кровь ей отдал до капли,
На прощанье сказал:
"Умираю, но скоро
Наше солнце взойдёт..."
Шёл парнишке в ту пору
Восемнадцатый год.
Слова этой песни хорошо отражали настроения и ожидания рабочих парней поколения Фёдора. Однако ожиданиям Фёдора не суждено было сбыться.
В середине 30-х годов прошлого века его брат Василий Иванович Шапша работал секретарём Харьковского обкома ВКП(б). Наступил 1937 год, год расцвета сталинских репрессий. В конце 1937 года его арестовали, как “участника контрреволюционной террористической организации”. Я нашёл в Интернете «Список лиц, подлежащих суду военной коллегии Верховного Суда СССР» по Украинской С. С. Р.
Люди в списке были разбиты по категориям. Первой категории было 697 человек, второй категории 26 человек, третьей категории 0. Список был завизирован Сталиным, Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым. И среди отнесённых к первой категории был Василий Иванович Шапша, старший брат Фёдора. Первая категория – это указание трибуналу вынести высшую меру наказания – расстрел. Вторая категория – 10 лет лагерей, третья – пять лет лагерей.
Суд был скорый, 5 декабря 1937 года военная коллегия Верховного Суда СССР вынесла приговор – высшая мера наказания, а 6 декабря Василий Иванович был расстрелян, похоронен в Харькове. Близкие ему люди – брат Алексей Иванович, работавший в то время начальником железнодорожной станции Чарск в Казахстане, был расстрелян. Жена Василия Ивановича отправлена в колонию.
Тучи, сгущавшиеся над братом Василием Ивановичем, не обошли стороной Фёдора Ивановича, ведь они были в близких родственных отношениях, и НКВД воспользовался этим, и записал Фёдора в ту же “контрреволюционную организацию”, что и Василия Ивановича. Маховик сталинских репрессий работал в полную силу. Фёдора Ивановича арестовали. Жена отреклась от него, чтобы не попасть в жернова НКВД. Впоследствии, после реабилитации, Фёдор Иванович ей этого не мог простить и не поддерживал с ней отношения. Ни о ней, ни об их сыне, у меня нет информации. По рассказам Фёдора Ивановича, после ареста его практически не допрашивали, зачем, и так следователям НКВД было всё ясно. Если из Василия Ивановича выбивали показания на его знакомых из высшего руководства Компартии Украины (он молчал), то Фёдор Иванович ни с кем из руководства не общался, и его не допрашивали с пристрастием. Просто вызвали через некоторое время и объявили приговор Особого Совещания при НКВД СССР (от 28 ноября 1937 года) – 10 лет лагерей с последующим поражением в правах. В то время из Харькова отправляли партию заключённых в недавно созданный Вятлаг (Вятский исправительно-трудовой лагерь). Фёдор попал в эту партию.
И вот в этот лагерь попал в 1938 году Фёдор Иванович. Началась новая жизнь Фёдора Ивановича. Условия в Вятлаге были настолько ужасные, что удивительно, как он выжил. Скорее всего, помогла в этом его специальность паровозного машиниста. Фёдора Ивановича не послали на лесозаготовки в тайгу, где по пояс в снегу, или по колено в болотной жиже заключённые ручными пилами валили деревья, и смертность была очень высокой.
Но в 1941 и в 1942 годах туго пришлось всем заключённым Вятлага. От холода, голода и жесточайшей трудовой эксплуатации тогда ежегодно погибало около половины всех заключённых «Вятлага». Был также жесточайший пресс на политических заключённых со стороны уголовников и лагерной администрации.
Несколько раз Фёдор Иванович просился на фронт, но ему отказали, политических заключённых на фронт не посылали. Он рассказывал, что, даже работая на паровозе, он чуть было не погиб. Зима 1942-1943 года была очень холодной, работать заставляли, не считаясь с состоянием здоровья заключённых. И вот в одной из поездок на паровозе, ослабленный длительным голодом и замёрзший (подошвы ног примёрзли к сапогам), он ослаб настолько, что не мог уже управлять паровозом и охранники выкинули его из паровоза на обочину железной дороги, всё равно, мол, не убежит никуда. Его подобрали стрелочницы, отнесли к себе в землянку, отогрели, подкормили, благодаря их заботам он остался жив. Фамилии стрелочниц Фёдор Иванович мне называл, но я, к сожалению, не запомнил.
После 1943 года с питанием стало немного лучше, и смертность в лагере снизилась, В НКВД поняли, что рабочую силу надо беречь. И в таких условиях Фёдор Иванович провёл весь срок – 10 лет.
На свободу вышел в конце 1947 года. Ему определили оставаться на поселении в Вятлаге, не в лагере, а в посёлках для свободных людей, которые работали за зарплату на отдельных должностях в Вятлаге. Фёдор Иванович стал работать в должности машиниста паровоза, уже как свободный человек, но с поражением в правах. Он был не просто машинистом паровоза, он был одним из лучших на Гайно-Кайской дороге машинистов и в последующем получил должность машинист-инструктор, т.е. получал право готовить молодых машинистов паровозов.
В 1948 году он встретил мою маму Анну Антоновну и женился на ней. Жили они на станции Има, там в то время жило большинство машинистов паровозов Гайно-Кайской железной дороги. Там и я родился в 1949 году.
В следующем году отец с семьёй переехали на станцию Раздельная (там железная дорога разделялась на 3 ветки). И людей на Раздельной жило больше. Отец построил там дом, благо строительного материала – леса – было предостаточно, лес вокруг станции не вырубали для лесозаготовок. Дом поставил метрах в двадцати от железнодорожной линии на пригорке. Когда по железной дороге шёл тяжело гружёный состав с лесом, дом подпрыгивал, это особенно ощущалось по ночам, лёжа в постели. Построил также и необходимые хозяйственные постройки, сарай для коз и кур, летнюю кухню, баню, колодец, откуда воду брали, рядом с домом большой огород, подальше к лесу другой, дальний огород. Картошки, морковки хватало на всю зиму. Железнодорожная станция, депо были рядом. В вятлаговские посёлки, а они все располагались вдоль Гайно-Кайской железной дороги, ведомственной, принадлежавшей НКВД, сначала приезжали периодически вагон-лавки с продуктами первой необходимости, потом построили стационарные магазинчики.
Всю свою оставшуюся жизнь Фёдор Иванович посвятил детям. Одна за другой родились две дочки Надежда и Татьяна. В посёлке был комендант, но не было советской власти. Чтобы зарегистрировать родившегося младенца и получить свидетельство о рождении, приходилось ехать, бог знает как, в ближайшую деревню с коренными жителями Кайского края и получать там свидетельство о рождении в сельсовете.
После смерти Сталина Фёдору Ивановичу разрешили приобрести охотничье ружьё – двустволку 16-го калибра. Лес был рядом, и дичи в нём хватало. В свободное время он хаживал на охоту и частенько добывал то глухаря, то тетеревов, иногда зайца. На станции освободившиеся из лагеря уголовники не задерживались, уезжали, а вот политические заключённые, как правило, оставляемые на поселение, создавали семьи, рожали детей. У нас с сестрёнками было много сверстников. Психологический климат среди поселенцев на станции был благоприятным. Игрушки для детей купить было негде, и отец придумывал и делал их сам, например Ваньку-встаньку. Особенно запомнились клетки и ловушки для птиц, которые он делал из деревянных брусков и проволоки, получались очень красивые и просторные. В доме на Раздельной несколько зим жили птицы, радуя и веселя всех зимой своим чириканьем. Летом их выпускали на волю. Однажды отец принёс из леса белку, сделал для неё в большой клетке колесо, и мы все с большой радостью наблюдали, как она мчится в колесе, как ловко вышелушивает из шишек семечки. Мы ходили в лес запасать шишки для белочки, сушили для неё грибы. Прожив зиму с нами в доме, белочка летом сбежала, наверное в лес, он был недалеко от дома.
На каждый Новый Год Фёдор Иванович устраивал настоящий праздник для детей, приносил и наряжал пушистую высокую, под потолок, ёлку. Ёлочные игрушки он раздобыл, но особенно нам нравились шоколадные конфеты в красивой яркой обёртке, которыми тоже украшали ёлку, но вешали их ближе к макушке, чтобы мы с сестрёнками их сразу не сняли. И потом торжественно вручали нам. Нравилось мне и сестрёнкам ходить с отцом в лес за грибами и ягодами, за вениками, за сеном, которое он косил для коз. Он рассказывал нам много интересного в этих походах. Устав ходить, мы садились в кружок и перекусывали, отец всегда брал с собой что-нибудь вкусненькое.
Кинофильмы на станции Раздельной показывали очень редко. Приезжал вагон-клуб на несколько дней, и это был праздник для нас. Я хорошо помню, как однажды отец сказал – а сегодня будем смотреть кино – мы обрадовались, натянули дома простыню вместо экрана и стали ждать. Отец специально ездил за пределы Вятлага, чтобы купить для нас диапроектор и кучу диафильмов. Когда он включил диапроектор, и мы увидели на экране цветную яркую картинку и текст внизу – это был праздник. Отец читал текст и пояснял, мы задавали вопросы.
Отец заботился о том, чтобы в доме были детские книги, которые сначала читал нам, а потом я и сестрёнки их сами читали. На станции Раздельная отец научил меня играть в шахматы, сам играл неплохо.
Когда я подрос, отец стал брать меня с собой на паровоз, и я ездил вместе с ним в кабине паровоза. Сначала в короткие поездки, а потом и в более дальние. Показывал мне, как управлять паровозом, я до сих пор помню какие штурвалы надо повернуть и куда, какой сигнал подать, какой контроллер открыть, чтобы паровоз поехал вперёд или назад. Только руку надо иметь твёрдую и крепкую, у меня ручка паровозного гудка всё время вырывалась из рук, и звук получался не совсем такой, какой надо.
В апреле 1957 года отца реабилитировали. Ему предложили восстановиться в КПСС, но он отказался, хотя, по-прежнему, в душе придерживался идеалов коммунизма. Иногда его спрашивали – имеете ли вы награды. Он всегда отвечал – да, имею, 10 лет лагерей.
После реабилитации отец получил возможность выезжать за пределы Вятлага, стал ездить в командировки, сопровождать вятлаговские паровозы на ремонт в крупные паровозные депо СССР, в том числе и в город Люботин. Из этих командировок он привозил много интересного, в том числе и разнообразные фрукты, о существовании которых до этого мы знали только из книжек.
На станции Раздельная была только начальная школа. Средняя школа для лагпунктов Вятлага была в посёлке Лесном – “столице Вятлага”. Там же был и интернат для тех детей, которые жили в лагпунктах. В учебные дни они жили в интернате и учились в школе, а на выходные дни уезжали к родителям. Пассажирский поезд уходил каждый день из Лесного вечером, а возвращался утром. Чтобы не оставлять меня с сестрёнками во время учёбы в интернате отец, после реабилитации, начал хлопотать о предоставлении семье квартиры в посёлке Лесном.
Трехкомнатную квартиру в щитосборном финском доме в Лесном наша семья получили в начале 1962 года, и учась в 5-м классе мне всё-таки пришлось жить в интернате. В Лесном отец продолжал работать машинистом паровоза до 60 лет. Потом вышел на пенсию, а она у него была почти максимально возможной в то время для рабочих – 115 рублей. По тогдашнему законодательству пенсионер мог работать и получать зарплату не более 2-х месяцев в году. И он этим всегда пользовался и пару месяцев в году подрабатывал. Конечно, на всё необходимое этих денег не хватало, но отец был хорошим мастеровым, особенно в обработке дерева. Каких только инструментов у него не было. Такой факт – практически всю мебель для трёхкомнатной квартиры в Лесном он сделал сам. Это платяной трёхстворчатый шкаф, тумбочки, этажерки, стулья, табуретки. И не просто сделал кое-как, а сделал красиво, с душой, с витой отделкой, где надо проморил, покрыл лаком.
Он был мастер не только по дереву, но и по металлу. Делал для себя из паровозной стали охотничьи ножи с ножнами и витой рукояткой. Один такой нож у меня сохранился, хорошо держит лезвие, и я беру его с собой, когда выезжаю в лес отдыхать. А какие деревянные резные шкатулки делал отец. Это просто чудо. Одна из шкатулок отца очень понравилась моему итальянскому коллеге Сержо Гуардини, я подарил ему шкатулку и она сейчас где-то в Италии.
Отец никогда не злоупотреблял спиртным, не курил, никогда не кричал и не повышал голос в разговоре, и к нему очень уважительно относились соседи и знакомые. Мне запомнился один случай. Мне было лет 15. Мы с отцом пошли в баню, идти надо было через весь посёлок. Когда мы шли по улице мимо частного дома, из дома послышался выстрел из ружья, и выскочила с криками растрёпанная женщина, крича, что пьяный муж собирается её застрелить. Действительно, на крыльцо, еле держась на ногах, вышел мужик с ружьём и принялся угрожать, что всех перестреляет. Отец, не потеряв самообладания, спокойным голосом вступил с ним в разговор, пошёл к нему навстречу, завёл в дом и отобрал ружьё. Мало кто на такое решится. Я даже не успел осознать, что происходит.
Отец был сторонником приобщения детей к труду. Так, после восьмого и девятого класса на летних каникулах он пристраивал меня на месяц на работу, сначала в отделе связи лазить по столбам и тянуть провода, на следующий год в отделе капитального строительства подсобным рабочим (бери больше, кидай дальше). Когда я учился в институте в Москве, отец каждый месяц присылал деньги, поддерживая меня, хотя стипендия у меня была всегда и приличная по тем временам, но её было не достаточно для жизни в Москве. Поддерживал он и моих сестрёнок, пока они не вышли замуж.
Когда годы взяли своё, и работать стало тяжеловато, отец пристрастился к рыбалке, благо речка протекала недалеко. Мы с сёстрами постоянно навещали отца и маму в посёлке Лесной, и он с матерью заезжал к нам по мере возможностей. Последний раз я приехал в пос. Лесной по его просьбе, за месяц до его смерти, видимо он чувствовал её приближение.
Мне запомнился один разговор с ним. Он лежал в постели и задумчиво смотрел на меня. А потом сказал – а ведь неплохо мы жили при царе, не надо было этого затевать (он имел в виду революцию). Бывало отец (мой дед) договорится с исправником, и скинут свиную тушу с вагона и поделят пополам. Да, неплохо мы жили
25 апреля 1983 года умер глубоко порядочный, широкой души человек Фёдор Иванович Шапша, так и не дождавшийся, когда взойдёт солнце свободы и справедливости для рабочего люда. Когда мы его хоронили, шел редкий дождик и какая-то женщина сказала – это небеса оплакивают его смерть.
14.07.2012г.