«В мире нет ничего, что можно знать наверняка. Это – единственное, что я знаю наверняка.» («Игры разума»)
- Ты сам себя постоянно взламываешь. Одновременно и принимаешь то, что происходящее бессмысленно и не принимаешь, продолжаешь искать какие-то объяснения. – Ей было с ним очень комфортно. Он был настолько не в себе и при этом настолько понятен, что всякий раз после их встреч она раздумывала, что он мог бы стать математиком или физиком, или и тем, и другим, чтобы затем преподавать, передавая очень сложное самыми простыми способами. Но он выбрал то, что выбрал, и его путь остался скромным, почти незаметным.
- Не взламываю. Я дошёл. – Обычно, когда он говорил это, поиск был окончен, независимо от результата.
Особенно интересно ей было тогда, когда он наглядно демонстрировал, как его природное безумие ложится на бескрайнее полотно «матчасти».
«Гениальный идиот», с восхищением и сожалением заметила о нём их общая знакомая, «когда-нибудь он перевернёт весь этот мир.» Она мысленно согласилась, добавив, что перевернёт, скорее всего, уже после своей смерти, когда другой идиот подхватит нить и дотопает по ней до искомой двери.
Он не был «искусственником», как называла её бабушка тех, кто не вскормлен материнским молоком, а сама она тех, кто маялся на своих траекториях, расковыривая ямки до рвов, находя там лишь пустоту, но погружаясь в процесс так глубоко, что он отвлекал от этой самой пустоты.
У него было иначе - он начинал что-то искать только после того, как что-то находило его, не провоцировал игру, но включался в неё.
****
Первый интерес в ней он вызвал много лет назад, когда, пиная листья в парке, рассказал её собственный сон. С иным, конечно, сюжетом, но абсолютно схожей сутью, которую назвал «наоборотность». Слово ей понравилось.
Тот её сон был ярким, запомнившимся в деталях. Детский сон. Ей тогда было лет пять-шесть, она гостила летом у бабушки и после сытного обеда уснула прямо на скамейке под яблоней.
Ей снилось, что она – бабушка. И высокая, почти с яблоню, медленно ходит по густой траве, там, где не было низких посадок, а лишь кусты с ягодами и обирает жуков, складывая их в марлевый мешочек. А её внучка, маленькая, пяти-шести лет, медленно рушит большую кучу рыжего песка, которую привезли для того, чтобы поднять огород. Девочка рыла туннели, ломала их, песок расходился по сторонам, гора понемногу становилась холмистой равниной. Она прикрикнула на внучку, та испуганно выронила совочек, но потом вернулась к своему занятию…
****
Анамнез нынешней истории состоял из четырёх частей. Во время первой он рассказал ей, что слышит женский голос, который говорит ему числа, всегда трёхзначные. Голос посещал его в тот период сна, который называют дрёмой. Особенным было то, что числа голос произносил парно, например «сто сорок два и восемьсот шестнадцать», как будто множил их или складывал.
Она тогда сказала ему, что проверить голову было бы неплохо. Голос – это уже симптом. Он сходил на томограф, с мозгом всё было в порядке.
Во вторую встречу он поделился с ней не особо внятными изысканиями относительно своих попыток как-то записать числа и найти алгоритм. К её большой радости, он не стал застревать на этом, допустив, что алгоритма не существует.
В третью он увлечённо рассказывал о том, что копается в литературе, где описаны случаи передачи информации между людьми, никак друг с другом не связанными. Конечно, интереснее всего ему были те случаи, где речь шла либо о нераскрытых преступлениях, либо о ненайденных кладах.
Именно тогда история эта выбирала, стать ей помешательством или сказкой.
Но она не стала ни тем, ни другим.
****
- Мне понравился путь. – Сказала она. - А ещё мне нравится верить, что всё именно так, как ты увидел.
- Мне самому нравится. – Они сейчас были в том самом парке, их парке. Сидели за столиком не то заброшенного, не то закрытого уже кафе и пили кофе из термоса. – И ты ошибаешься, я принял то, что не докопаюсь до сути. Я нашёл то, что мне понравилось, оставил это себе и остановился.
****
…Матчасть вступила между третьей и четвёртой встречей. Сыграла случайность. Хотя, кто верит в случайности? Точно не гениальные идиоты.
Его дед, который благополучно держал дом вдали от города и никогда не беспокоивший родственников, обладая репутацией человека с крепкой головой и далёкого от маразма, вдруг заметил (когда внук приехал его навестить, чуть не свернул новый счётчик, а потом несколько секунд смотрел, движутся ли цифры после столкновения), что совсем не в ладах с числами, что любую цифру старается записывать, и что математика – это дьявольщина, которая может превратить мозг в кашу.
Они посмеялись, поговорили о другом… А когда вечером пили на крыльце чай и наблюдали закат, дед вдруг сказал:
- Числа – это опасно. Была у нас в школе девочка. Я мечтал жениться на ней. Не сразу, конечно, а только после ряда подвигов, когда ей уже будет не отвертеться. Пробовал писать стихи. Но показывать ей не стал.
Когда она уехала, с чемоданчиком и золотой медалью школы, я начал страдать, - дед усмехнулся, - просто высыхал изнутри… Потом пошёл служить. А когда вернулся, то решил её найти. - Дед надолго замолчал.
- Нашёл? - Спросил внук.
- Нашёл. – Ответил дед. – Она училась в институте, на физико-математическом. И стала такой красавицей, что я сперва даже смотреть на неё боялся… Устроился на завод. Мы стали встречаться, не часто, раз в неделю, но регулярно… Потом встреч стало меньше. Она поступила в аспирантуру и ушла в научную работу. Что-то там произошло. Я до сих пор не знаю, что именно. Помню, что она была помешана на своей работе. И ещё помню, что везде она видела числа и непрерывно с ними играла. А потом они стали играть с ней…
- И чем всё закончилось?
- Ядерной шизофренией. Это очень быстрая болезнь. Без обратной дороги. – Дед долго молчал. Потом поднялся с крыльца. – Эта девочка могла стать твоей бабушкой. – И пошёл проверить калитку.
****
Они шагали по парку в сторону выхода. Она думала о том, сколько ещё дверей внутри этой чудесной головы. И о том, что никаких случайностей, конечно же, не существует.