I
Накануне майских праздников Алексей прилетел в Симферополь навестить мать, жившую с семьей внучки, и заодно - для профилактики здоровья - посетить целительницу Пивоварову Евдокию Карловну, к которой он приезжал подлечиться в предыдущие годы.
Крым встретил его жаркой солнечной погодой, яркой зеленью, цветущими персиковыми и вишнёвыми деревьями, потрясающе красивыми девушками в летних платьях, подчёркивающих их стройность.
На душе было радостно после питерской сырости и холода, дождя и снега вперемешку, серой пелены неба над крышами домов, бледных лиц прохожих, одетых в зимние куртки.
Из аэропорта он приехал на автобусе к железнодорожному вокзалу, отсюда до дома матери было рукой подать. На привокзальной площади- десятки автобусов и маршрутных такси, отправляющихся в различные города и посёлки Крыма. Водители кричали, зазывая пассажиров: Ялта, Алушта, Евпатория и даже: Запорожье, Херсон (надо же, - подумал Алексей, - ведь мы, по сути, с Украиной воюем!). Перед памятником Ленина – машины с украинскими номерами. Суетились приезжающие и отбывающие на крымские курорты граждане. У газетного киоска парень, явно из Средней Азии, оглядываясь по сторонам, сыпал из кулька на подставленные ладони двух приятелей какое-то зелье. Множество спешащих куда-то прохожих, непрерывный поток легковых автомобилей, маршрутных такси, автобусов и троллейбусов по улице Гагарина и Ленинскому бульвару.
От вокзала Алексей пешком отправился к дому, где жила мать. Вдоль её улицы клёны, каштаны и ореховые деревья высотой с четырёхэтажный дом. Здесь было тихо в сравнении с привокзальными улицами.
На клёне против дома матери заливался соловей, в его трелях явно слышался настойчивый призыв. С противоположной стороны улицы, очевидно, его избранница, отвечала, как показалось Алексею, с нежностью и согласием. На газоне у дома надувшийся, как пузырь, голубь-самец обхаживал четырёх голубок и важно ворковал им по - видимому о свой значительности. Голубки делали вид, что он их вовсе не интересует и сосредоточенно клевали семена травы, посеянной на газон. И всё вокруг: соловей с его любовными трелями, голуби, растения и деревья с их цветами и распространяющимися по улице запахами, куда-то спешащие улыбающиеся девушки – всё живое, казалось, радовалось весне, вообще жизни и страстно желало её продолжать.
Мать и её сорокалетняя внучка были рады его приезду. Но ещё больше радовался четырехлетний Владик, правнук матери, которому Алексей обещал купить пожарную машину.
Весь вечер он провёл в общении с мамой и Владиком. Алексею он заявил, что любит его от «благородного сердца» (где-то же услышал малыш эти слова!). Своё будущее он уже твёрдо определил – стать пожарным. А ещё он был уверен, что не будет старым и никогда не умрёт. Алексей много раз убеждался, что не только Владик с его мыслями о жизни и смерти, но и двадцатилетние юноши и девушки, да и сам он в юности, верил, что будет жить вечно.
Владик был прижимистым человечком. Когда соседка, тётка, весившая все семь пудов, попросила покататься на его трёхколёсном велосипеде, он решительно ей отказал. «Ты что, жадина?» - спросила соседка . «Я не жадина, я домовитый", - ответил он с гордостью.
Утром следующего дня Алексей отправился на прогулку в город, но дальше железнодорожного вокзала не ушёл. Почему-то ему захотелось выпить пива, хотя обычно он его не пил, предпочитая красные сухие вина. Зайдя в ближайшее у вокзала кафе, он взял две бутылки крымского «Юбилейного»- множество золотых медалей на этикетке впечатляли – и расположился на открытой террасе.
За соседним столиком мужики играли в нарды. Тот, кто проигрывал, шёл за пивом и все игроки были довольны. На башне вокзала, построенного почти семьдесят лет назад по случаю приезда Сталина в Крым, звучали куранты, почти как на башне московского Кремля.
Всё ещё в радостном настроении от встречи с Крымом, Алексей за час набросал в записной книжке статью в научный журнал по теме своей фирмы. Статья подспудно зрела в течение месяца, но ни настроения, ни времени на её оформление не было.
К его столику подошёл средних лет мужчина, судя по внешнему виду алкоголик, и скромно попросил закурить. Алексей объяснил, что курить очень вредно и посоветовал выпить пива. Он дал ему денег на бутылку и тот, не ожидая такой щедрости, очень обрадовался. Выпив пиво, мужик неожиданно рассказал о своей жизни и Алексей в который раз убедился, что каждый человек – целый мир и мир алкоголика может быть намного богаче и интересней, чем у иного, вполне добропорядочного обывателя.
II
Очень довольный собой, спонтанно написанной статьей, в прекрасном настроении от первых двух дней, проведённых в Крыму после сумасшедшей нагрузки на работе в последние три месяца, он отправился домой.
В его жизни, наверное, как и у большинства людей, радостные и печальные события чередовались светлыми и тёмными полосами. Он считал, что нельзя быть
уверенным в вечно счастливой жизни, но и не следует впадать в отчаяние, если наступит тёмная полоса.
Придя домой, он застал плачущую мать. Увы, возраст – ей исполнилось уже девяносто пять лет – брал своё. Она передвигалась с большим трудом, держась за специальную тележку, пальцы рук не слушались, почти ослепла и плохо слышала.
В день, когда Алексей отправился в город, а внучка с сыном как всегда проводили несколько часов на детской площадке, мать осталась дома одна. Ей понадобилось добраться до кухни и, споткнувшись, она упала, разбив в кровь лицо.
Остаток жизни её был печальным. Не раз Алексей предлагал ей перебраться в Петербург, но она, прожив почти всю свою жизнь в Крыму, каждый раз категорически отказывалась. О Петербурге – Ленинграде она сохранила не слишком радостные впечатления нескольких детских лет в 20-е годы. Семья её жила тогда в перенаселённой коммунальной квартире. Город остался в её памяти неустроенным, сырым и холодным.
Выходец из Крыма, Алексей её понимал. Много раз он спрашивал себя, какого чёрта он провёл в Питере большую часть своей жизни. Но ни за какие жизненные блага он не переехал бы в Крым или в любое иное место, ибо судьбой, как он считал, было ему предназначено жить до конца дней своих в Петербурге.
Школьные годы в Севастополе, любовь, раннее замужество, рождение Алексея были радостным периодом её жизни. А затем начались страшные годы войны. Немецкая оккупация Харькова, куда семья переехала в 38-м, бомбёжки, голод. Затем был ничем не отличавшийся от концлагеря лагерь при военном заводе под Гамбургом, куда немцы вывезли оставшихся в городе девушек. Рабский труд, болезнь, когда она чудом избежала газовой камеры. Еда – пищевые отходы из столовой, в которой питались немцы. Отходы сбрасывали в бидоны, как для свиней. Немцы относились к русским девушкам не иначе как к «русиш швайн».
Мать рассказывала, что немцы в столовой сидели за одними столами с французскими военнопленными, работавшими на заводе, и питание их было тем же. «Это потому,- объясняла мать, - что французы не сопротивлялись, когда Германия захватила Францию».
III
И теперь много лет спустя мать жила по сути в полном одиночестве, разве что Алексей дважды в год приезжал к ней из Питера и каждую неделю звонил ей. Отец Алексея умер в годы перестройки. Раньше почти каждый день приезжал к ней второй сын Владимир, но несколько лет назад он умер, ему было всего шестьдесят четыре года. Умер её брат Юрий, одна за другой ушли из жизни подруги.
Женщины, с которыми удавалось договориться о присмотре за матерью, не находили общий язык с семьёй внучки. В этот приезд Алексей решил во что бы то ни стало эту проблему решить. После отказа матери переехать в Петербург он договорился с крымским пансионатом для престарелых, но она с обидой отвергла его предложение. «Я жила и умру в этой квартире», - говорила она. «Мама, зачем тебе эта, уже не твоя квартира, если тебя здесь не любят?» – спрашивал её Алексей.
Увы, очень часто поколение родителей не находит понимание у своих детей с иным, чем у них, менталитетом, другими жизненными ценностями, в иной эпохе с другим общественным строем. Чего уж говорить, если семьи разделяют два поколения.
«Дар удлинённой человеческой жизни,- писал Солженицын в начале 90-х, - в одном из последствий сделал тягостным старшее поколение для среднего и обрёл стариков на долгое одиночество, оставленность близкими в старости и непоправимо оторвал их от счастья передачи душевного опыта…»(Александр Солженицын. «Мы перестали видеть цель». 1995г)
Терпимость и доброта свойственны далеко не всем. Наверное, эти качества передаются человеку по наследству, но скорее воспитанием ребёнка в возрасте трёх-пяти лет, когда он подобно губке впитывает из окружающей жизни всё хорошее и плохое. В этом Алексей каждый раз убеждался, приезжая к матери, как бы со стороны наблюдая за Владиком. В четыре года у него уже сложился свой характер, который изменить в будущем будет трудно, скорее даже невозможно.
Родители обычно передают человеческие качества своему ребёнку в раннем возрасте по образу и подобию своего характера – доброго или злого, волевого или слабого, активного или инертного. В ежедневной суете и заботах о хлебе насущном зачастую им некогда целенаправленно воспитывать детей и эту важнейшую свою обязанность они передают детскому саду и школе со всеми непредсказуемыми последствиями коллективного воспитания.
«Мне не о чем говорить с тобой!» - отвечала внучка, когда мать иногда просила её поговорить с ней… о чем-нибудь. Наверное, самое страшное для человека жить в изоляции от других людей, когда за закрытой дверью соседней комнаты кипит жизнь молодых людей, безразличных и неблагодарных другому поколению с его жизнью, зачастую несравненно более трудной и поучительной для них.
А старик или старуха подобно старой больной собаке на привязи, дни и ночи проводит в своей конуре, довольствуясь похлёбкой, выставляемой перед её будкой хозяевами. Для матери разница была лишь в общении с телевизором. Она слышала звук, но не различала изображение.
Мать оформила на внучку дарственную на свою квартиру, полностью отдавала свою пенсию в дополнение к тем деньгам , что регулярно присылал Алексей. Эти суммы составляли весь бюджет семьи в месяцы, когда у мужа внучки не было работы, а сама внучка тоже не работала - сидела с ребенком.
В благодарность они её кормили, иногда меняли постель, но были полностью безразличны к ней как человеку, требующему внимания и общения. Они приучили к такому же отношению четырёхлетнего сына, который говорил Алексею:
- Бабка плохая!
- Почему же плохая?
- Потому что мама и папа её не любят!
«Ничего, - говорила мать, - доживут хотя бы до семидесяти и на своей шкуре почувствуют его к ним отношение».
Ещё год назад Владик заглядывал к бабушке, но его мать за шиворот вытаскивала сына из её комнаты.
«Господи, за что Ты наказал меня долгой жизнью? – говорила мать Алексею, - как бы я хотела уснуть и не проснуться!»
Сколько же таких несчастных стариков и старух по всей стране! Карловна (так с любовью называли пациенты целительницу Пивоварову Евдокию Карловну) рассказывала о случаях, когда дети или взрослые внуки, получив дарственную на квартиру, выбрасывали стариков на улицу, в сарай или подъезд дома и соседи подкармливали их, словно приблудных собак или кошек.
«Люди при советском строе, - говорила Карловна, – были бедные, но добрее, чем в наше время. Сейчас многие, особенно те,кто живут в достатке, стали злыми, завистливыми и жадными. Отсюда и безразличие их к другим людям, даже близким».
Но даже в случае, если человек сказочно богат, как, например, Дэвид Рокфеллер, проживший сто два года, окружённый заботой близких и поддержкой личной клиники, был ли он счастлив после шести или семи трансплантаций сердца? Когда в последние годы он мог передвигаться , держась за почти такую же (кроме её цены, конечно) тележку, как и мать Алексея, и на его лице было бессмысленное в сравнении с его матерью выражение.
В шутку, а может и всерьёз говорил он, что намерен прожить до двухсот лет, видимо, не будучи твёрдо уверенным, куда - в рай или в ад попадет после смерти. Совершая добрые дела, выделяя огромные деньги на благотворительность, он не мог не совершить в жизни своей грехи, неизбежные в борьбе с такими же, как и он, хищниками олигархами.
Счастливы те долгожители, которые в молодости определили цель своей жизни и следуют ей до конца дней своих. Кто не имеет времени на болезни, не знает даже, где находится районная поликлиника. Кто редко общается с безразличными к больным бездушными врачами («вам ведь за восемьдесят, так что же вы, батенька, хотите? Ваши болезни уже не излечить до конца вашей жизни») и не принимает прописываемые ему таблетки зачастую сомнительного воздействия на организм, предпочитая народные средства.
Очень часто пожилые люди, оставив в прошлом всё, что занимало до пенсии их мысли и душу, погружаются с головой в семейные дрязги и свои иногда надуманные болезни и это становится смыслом их угасающей жизни («дожития», как выражаются чиновники). Они просиживают многие часы в поликлиниках, тратят свои нищенские пенсии на безумно дорогие лекарства, зачастую бесполезные, приближая переход в новую, может быть более счастливую жизнь с учетом наработанной ими кармы.
В конечном счете, счастлив тот, кто в определённый Господом день уходит из жизни безболезненно и без тревог, честно выполнив предназначенную ему судьбой задачу на своём жизненном пути, будь то наука, общественная деятельность, бизнес, производство, даже просто создание и обустройство своей семьи.
Несколько знакомых Алексея так и ушли из жизни, причём некоторые из них до последнего дня даже не болели. Просто в определённый свыше час остановилось сердце, отмерив положенное число ударов.
«А пока вы живы, - говорила своим пациентам Карловна,- нужно радоваться жизни и каждый вечер благодарить Господа за ещё один день, подаренный Им».
Крым, село Михайловка,
Май, 2017г
.