Доктор Сидоров полулежал на кушетке и хлопал в ладоши. Перед ним отплясывала русский танец восьмидесятилетняя санитарка Прасковья Фёдоровна. Доктор Сидоров развлекался на дежурстве. Его губастое небольшое круглое лицо с живыми карими глазами и маленьким неопределённой формы носом излучало веселье и довольство подвластной ему окружающей жизнью. Доктор Сидоров находился в расцвете лет, набежало их примерно сорок, и расцвете сил. Прасковья Фёдоровна тоже веселилась от души. Незамысловатое веселье, излучаемое ими обоими, как бы вступало в резонанс. Наконец, Прасковья Фёдоровна, отдуваясь, остановилась и повалилась на стул, вытирая лоб. Доктор Сидоров вскочил, потрепал её по голове и устремился к медсестре Леночке, грудастой молодой девице, которую он приволок в наш тубдиспансер с целью подставить, или скорее подложить, её главному врачу. Главный наш врач, мышиный жеребчик лет под шестьдесят, клевал на такую приманку, как рыба на живца. А доктор Сидоров получал зелёный свет на все свои тайные и полутайные дела. Дела всегда были связаны с деньгами. Положить на обследование и лечение здорового человека, а там, глядишь, сочинить ему открытую форму туберкулёза и льготную очередь на квартиру, и так далее в том же духе. Трудно даже представить сколько разных гешефтов умудрялся провернуть доктор Сидоров в течение дня. При этом он успевал ещё и обсудить со всеми по очереди текущие внутрибольничные интриги, повеселиться, поспорить с кем-нибудь, на кого-нибудь обидеться. Одним словом, жил человек полнокровной жизнью. Может и не самого лучшего качества жизнь, но уж какую дают. Гнездился доктор Сидоров один в двухкомнатной квартире, неизвестно какими интригами приобретённой. Матери, деревенской старушке, доктор Сидоров выбил однокомнатную. Теперь мать тяжело болела и доктор Сидоров собирался сменять две квартиры на трёх или четырёхкомнатную. Кроме работы, доктор Сидоров лечил на дому подпольно венерические болезни. В основном к нему обращались его же туберкулёзные больные, которые во время многомесячного пребывания в наших стенах подцепили триппер. Кроме всей этой многообразной деятельности, доктор Сидоров развлекался дома с друзьями, приводил и себе и товарищам знакомых девушек, не особенно требовательных и весёлых дам. Он и мне предлагал принять участие, но я предпочёл ускользнуть. Очень уж много жизненной энергии самого неразбавленного качества излучал доктор Сидоров. Попахивало доисторическими гигантскими папоротниками, ящерами и первобытным болотом. В нашей больнице доктор Сидоров пользовался популярностью, как заводила и весельчак. Гномообразный завхоз с красным носом Прокофий Валентинович называл его «наш Василий Тёркин».
Вскоре после описанного танца на дежурстве, у доктора Сидорова умерла мать. Он почему-то всех сотрудников пригласил на похороны и поминки. Случилось это помнится в конце мая. Гроб стоял на деревянном столе возле вырытой могилы. Представлением (прошу прощения) командовал завхоз. По его знаку доктор Сидоров, внимательно за ним следивший, склонился над гробом, растянул губастый рот и зарыдал. Рыдания продолжались секунд двадцать. После этого, опять-таки по знаку завхоза, гроб закрыли, опустили в могилу и закидали землёй. Все отправились к доктору Сидорову на поминки. Время стояло бедное и я конечно не преминул угоститься. У доктора Сидорова на столе оказалось много чего вкусного и дефицитного.
Бывало, кое-кто захлёбывался в булькающих топях, окружавших доктора Сидорова, или создаваемых им вокруг себя. Так например, наш главный врач совершенно потерял голову от Леночки, услужливо подброшенной ему жизнерадостным коллегой. Он в любое время являлся в отделение уже одетый на выход, забирал Леночку прямо с дежурства, нимало не заботясь о том, как будут обходиться больные без медсестры, и увозил её на больничном москвиче. Всё бы ничего, но наши, плетущие интриги, дамы, заведующие отделениями, внимательно следили за жизнеутверждающими эволюциями главврача и вовремя накатали телегу в облздравотдел. На этом праздник жизни для главврача закончился и ему пришлось уволиться. И это не единственный пример. Инстинкт самосохранения у меня развит неплохо и я очень осторожно маневрировал вблизи доктора Сидорова. Жизненных сил у меня немного, нервов ещё меньше, и малярийное дыхание Сидоровских лесов и болот мною хорошо ощущалось.
В перестроечное время доктор Сидоров сделался успешным брокером, а дальше я уволился из диспансера и потерял его из виду.