У него не было отца.
Папы который бы сводил его в кино или показал бы как нужно драться.
Папы который поговорил бы с ним и обнял...
Похлопал бы по плечу...
Папы же делают так, правда?
Папы водят детей в кино и разговаривают с ними о том о сём, правда ведь?
Папы обнимают детей, правда?
Они ссорятся и мирятся, смеются и играют в мяч...
Каждый раз смотря на разных пап по телевизору, он пытался представить себе своего папу играющего с ним в мяч, весело смеющегося, сидящего в кресле, но всё что он мог увидеть только застывшую картинку.
Как фотография с рафинированными и смазанными чертами лица.
Не то, чтобы это имело значение сейчас..
У него никогда не было депрессий и страшной горечи по этому поводу.
Он не чувствовал себя обделённым и никогда не задерживался на этих мыслях больше десяти секунд, но где-то внутри, так глубоко, что оно еле ощущалось- прощупывался этот рубец.
Рубец живший сам по себе и выражавший себя через его постоянную неуверенность и растерянность...
Иногда, наблюдая своих детей, он бормотал себе под нос: у них есть мама и... па па... мама и па па... и это почему-то отзывалось странным головокружением и покалыванием в затылке, словно он видел что-то такое, что было за пределами человеческого понимания и это делало его лёгким, почти невесомым..
Он рос с мамой, отчимом и бабушкой и был любим бабушкой и дедушкой с папиной стороны, которые жили на другом конце города и постоянно брали его со школы и на выходные.
Да и отчим был хороший человек.
Честный и сильный.
Постоянно на работе и в разъездах.
И он называл отчима дядей.
Потому, что так хотела мама.
И потому, что папа был жив и здоров и просто не хотел иметь ничего общего с сыном.
Может у него были на то причины. Мать папы всегда настаивала чтобы тот брал сына с собой, хоть иногда.
И папа брал.
И вёз к себе в зал, где он качался.
Там он давал сыну полную свободу, ручку и бумагу в тренерском кабинете и говорил, делай что хочешь.
Он смотрел на плакаты сильных Мистеров Олимпий, рисовал, листал журналы, а потом шёл в зал послоняться и поговорить.
Качки показывали ему упражнения и разговаривали.
У какой большой.
Ты в каком классе? Во втором? Молодец...
Бренчали блины от штанг, кругом раздавалось пыхтение и пахло потом.
То есть... папа был.
Но не было его глаз.
Не было никогда общения один на один.
Да. Он не помнил папиных глаз.
Не было ничего кроме спешки.
Папа жил очень быстро.
Он гонял на машине по городу делая какие-то дела.
И говорил бабушке: "пусть он называет меня папой".
А он не мог.
Странно это.
Но он не мог никогда сказать папа, отец, батя.
Не мог.
Не поворачивался язык.
Так странно..
Потом, в частном цеху где он работал было два хозяина.
Папа и сын.
Хорошие люди.
И он наблюдал за ними исподтишка.
Как они спорят, как папа выговаривает сыну, как они нервничают.
Как обнимаются и мирятся и смеются.
Как разговаривают.
Как папа горд за сына и как он уступает тому в принятии важных решений.
Уступает. Папа.
Это он мог понять.
Он сам теперь был папой.
Плохим.
Неумелым.
Но папой которых не бросит своих детей.
Не оставит.
Можно разойтись с женой.
Но нельзя разойтись с детьми.
Нельзя так.
Папа...
Это так важно...