В тундре

Владимир Щанов
 
                1.
   Кто курил, те уж обкурились. А мы все равно никак не уезжали. Мне то и дело приходилось выходить в тамбур совхозной конторы, чтобы поостыть. Потому что я сразу оделся по-походному: в ватных брюках, торбасах, собачьей шапке-ушанке, - в надежде, что вот-вот отправимся в путь. Но не тут-то было… Кто-то бегал с последними бумажками, не доставало чьей-то подписи; спохватились: что-то еще забыли…или кого-то…Путь-то не близкий. Когда-то еще выберутся на нужную нам перевалочную базу. Надо было для нескольких оленеводческих бригад захватить самое нужное.
   Некоторые уже все-таки разселись по двум вездеходам. А я не спешил, думая, что мой кинооператор подойдет с минуты на минуту, и мы уложим нашу аппаратуру – кинокамеру, прожектора для подсветки…Но и он не спешил и не шел…
   Наконец раздалась команда:
   - По вездеходам!
   - А как же быть мне?
   - Еще поедет вездеход, вдогонку. Нагонит твой напарник. А сам ты полезай вон в тот вездеход!
   Я уложил свои ящики и чемоданы. Дверь захлопнулась. И мы – в полумраке – стали вглядываться друг в друга. Заревел двигатель. Гусеницы проскрежетали по оголенной гальке, и мы взяли курс сперва на сопку святаго Дионисия.
   Я попал к старикам и детям. Из молодых был только Вася Экыке. Первым делом деды закурили. И чад от папирос заполнил малое и душное пространство. Папиросу гасили, закуривали следующую… Я завернулся в свой спальный мешок, но лежать было неудобно: надо было быть в напряжении, чтобы не прикасаться к железному борту вездехода. Потому что он от мороза стал как раскаленная плита. Обычно она – в жару. А тут – в стуже… Прикоснись – кожу оставишь на стали… Мутило еще и от езды и от едкого дыма. Наконец, я устроился между огромными мешками и попытался уснуть.
   Мы остановились первыми на перевале сопки св. Дионисия – таков обычай.  Вышли  на волю. Белый-белый снег повсюду, куда ни глянь. Совсем крохотное скопление домиков далеко, уж далеко…а ведь это – Анадырь. Город. Тавайваам – откуда мы выехали – казался крохотулей… Сопка же оказалась огромной горой, ее вершина была в стороне…иди по этому перевалу, все выше…подымешься когда-нето, но совсем не скоро…Не один пот прошибет…чукчи так прежде говорили: сколько идти? Два пота прольешь… А здесь, верно, еще больше… А из города эта сопочка очень красивая и величавая, но не такая огромная как тут, на месте…
   Взревел наш ГАЗ-вездеход. И мы уже покатили по ровной и просторной тундре. Дедки опять закурили вместе с одной старушкой.
   - Нет, больше не могу, - сказал Вася Экыке. – Эй, в кабине! Я сяду на крышу!
   - Ну, ладно…
   - Эй, а я ? А мне можно? – попросился и я. Мне разрешили. Дали запасную кухлянку (меховое пальто – так скажем), без которой жить в тундре немыслимо. Рукавицы у меня были свои. С Васей привязались веревками к крыше кабины. И - поехали…Подстелив под себя спальные мешки. Чтобы ничто не приморозить…Пару железяк торчало на гладкости крыши – уперлись ногами, подставив друг другу свои спины и закачались в такт нашей езды…
   Вот она: тундра. Великовской называется, потому что уже вскоре мы поехали по заснеженному льду реки Великой. Снег, как пуховое одеяло, укрыло всю землю.  Щетинились островками только кустарники. А там: смотришь и не видишь горизонта…тундра неспешно переходит в небо…и ты – в этом просторе…в великом просторе…мелкая песчинка в молчаливых снегах…и так хорошо от всего этого, что голова кружится. И мне тепло. От ветра – чуть боком сидим, только поглядываем вперед; а наши чукотские же шапки так завязаны – что только щелочки для глаз остались. Солнце склонилось ниже, покраснело, верно, от тягот уходящего дня…Не сразу понял: в пяту левой ноги словно шило втыкали – вспомнил, что у меня там в подошве махонькая дырочка…вот в нее и сифонит…меняю позу, ноги – под себя, поправляю веревку, сняв рукавицу…в этот миг вездеход кренится на правый борт, я невольно выставляю ладонь и удерживаю равновесие на кабине…тут же пытаюсь отдернуть руку от раскаленной морозом стали, но оказалось сделать это непросто. Еще бы мгновение и отдирать ее пришлось бы, оставив свою кожу на железе… Пораненную руку аж сводит, помещаю ее – растопыренную – с трудом в свою рукавицу…но рука стонет еще долго, пронзая мое сердце болью…
   Мы едем по чистому насту реки. По этой тропинке обычно и ездят вездеходы. Вася оборачивается ко мне и показывает рукой в сторону. Не замечаю, что он приметил, но вижу, что у него на лице, под глазом, красная полоса: отморозил. Я ему показываю: мол, растереть надо. Говорить бесполезно: грохот езды поглощает, кажется, все на свете. Но Вася понимает и отмахивается, как от скопища комаров в летнюю пору. Чукчи в тундре ко всему привычные…а отморозка проходит сама собой, чрез пару суток…

                2.

   Стемнело. Синее небо окропилось звездами. Под нами по-прежнему рокочет стальное тело вездехода. Останавливались только у охотников. С водителем и Васей забежали в их хижину. А они – охотники – все в мехах, так что и лиц не разобрать…угостили нас чаем и куском мяса. Их тут двое на пару сотен километров в округе…
   Опять поехали. Ехали и ехали…Сколько уже часов? Наш вездеход первым свернул влево, в рукав речушки, которая впадает в Великую. Однако машина пошла неуверенно, чувствуется нерешительность водителя. Сбавили ход. Однако именно здесь – этим путем – срезается дальняя дорога. Вася стал беспокоиться, его состояние передалось и мне. Понимаю: весна…хотя в тундре –30 градусов по Цельсию. Лед в этих рукавах ненадежный…И тут мы проваливаемся, нос мягко ввяз в рыхлый лед и открылась чернота воды, разлилась по белизне…
   - Скорее…из машины! Детей давайте!
   Мы с Васей выпутались из веревок и занялись эвакуацией, доставая детей и старых через верхний люк. Всех их отводили на берег, в заросли кустарника, подальше от речки…я успел не замочить свою аппаратуру…особенно кинокамеру и кинопленку…
   - Ну?
   - Все?
   - Все!
   - Хорошо!..
   Водитель вылез из кабины, ругается матюгами на всю округу…
   - Угораздило…как чувствовал!..
   Второй вездеход встал поодаль; вообще испугался и не подъезжает. А надо ведь на буксир…другого выхода нет…Завели трос…водители по кабинам…взревели двигатели…и наш вездеход встает на дыбы. Так, что кабина уходит полностью под воду, под лед…свечку сделал…мы с Васей бросаемся к черноте открытой воды…
   - Вася, водитель!.. Веревку!
   Никаких признаков человека. Нырять?! Собираюсь уже скинуть кухлянку, но вижу, как открывается дверка кабины (чуть угол видно ) и из-под воды появляется рука, разжатая пятерня, такая лапища водилы…Хватаю его за руку.
   - Вася, держи меня!
   Водитель сам всплывает.
   - Живой! Эх-ма: вот это водица!..
   - Да давай быстрее, вылазь…затянет под лед…
   - Ух-ма!..
   Он еще плескается в этом месиве белого битого льда в жуткой пасти стужи… уперся на край…вытащили…
                3.

   Со всем скарбом перебрались на метеостанцию. Там две семьи живет. Молодые еще. Кто как, а они рады нашему положению. Как и каждому прохожему. Прохожих вот только слишком мало…так, раз в два-три месяца…кто-нибудь…ненадолго… Водителя раздели донага, растерли спиртом, напоили им же…и он уже через час еле соображал, такой пьяный и счастливый…Нас с двух вездеходов набралось в комнаты столько, что негде было даже присесть…да и постоять тоже свободно… С Васей решили пойти в тундру спать. Взяли спальники, подстелили под заструг, с подветренной стороны. Я так устал от дороги и от последних переживаний, что тут же уснул.
   Пришел в себя от того,  что мне стало поддувать в спину. Проспали всего часа два. А ветер поменялся почти на 180 градусов!.. Хорошего мало: когда ветер меняется так – может пожаловать пурга, и тогда тут, на МТС застрянем надолго. А для такой массы народу – метеостанция, ну, никак не приспособлена.
   Вездеход наш все-таки вынули. Но с ним еще предстояло повозиться нашему водиле. Почти всех поместили во второй. И мы опять тронулись поутру в путь…

                4.

   Перевалочная база – или перевалбаза – это несколько вагончиков, которые образуют подобие небольшого поселочка, в низинке, чтоб не продувало сильно в пургу, при небольшой речушке; отапливаются, как и повсюду в тундре, углем. По сути дела в этой пойме был лесок, из чахлых и тонких осинок…
   - О! Это наш лес! – гордо сказала мне чукчанка Галя.
   Мой кинооператор догнал нас чрез сутки. Нас разместили в одном из балков, которые стояли вместе под одной крышей и получился таким образом целый клуб! Тут-то и проходило отчетно-выборное собрание. Здесь потом играли в теннис. А по вечерам – танцы и кино…
   Были на этих сборах оленеводов и соревнования. По бросанию чаата – любой оленевод должен уметь обращаться с арканом. Бег по тундре. Перетягивание каната. Стрельба из винтовки. Гонки на оленьих упряжках.
   Шумно. Весело. Еще бы: за сотни и сотни верст собирались вместе. Знакомые лица, друзья, а нередко и семьи все собирались именно тут, на перевалбазе…
    Вася сидел у меня, а потом сказал:
    - Есть хочу. Пойдем?
    - А куда?
    - Да в любой вагончик. Хоть первой бригады, хоть второй…
    - А удобно?
    - У нас так: приходишь и садишься. Накормят…
   В самом деле: так и получилось.
   Приехала и агитбригада из Тавайваама, основные – молодые женщины: Галя, Люба и Таня. Вечером следующего дня был концерт, танцы, кино опять же… До самого утра. Шумно было, но я решил залечь спать. В моей теплушке никого не было – все подались отмечать встречи друзей… Сквозь свою дрему вижу: Вася.
    - Спишь?
    - Стараюсь. А ты где устроился-то?
    - Там, - он безразлично махнул рукой в неопределенную сторону. – Не волнуйся, я устроюсь всегда. Завтра хочешь на "Буране" покататься?
    - На снегоходе?
    - Да!
    - Ладно…
   И я скатываюсь в сумбурность сна…
   Утром предстояло сперва сделать съемки. Мой кинооператор вчера явно перебрал. Может?…
   - Нет: сначала работа – потом опохмелюсь…
   День начался в хлопотах. Пока была кинопленка. Но я успел даже поучаствовать все-таки в забеге по тундре.
   - Вон, видите кустики – там делайте поворот, бегите обратно. На старт!
   И мы побежали. Н-да, это вам не по гаревой дорожке…снег рыхлый, местами выше колен…а на пригорке оказался жестким настом, от неожиданности нога подогнулась, и я носом чуть не повредил сахарную целину…но ничего, прикинул силы своих соперников…нет, ребята, засиделись вы по поселочкам-то… берегу силы до кустов…обратно тоже не спешу, а когда остается пару сотен метров – рывок к финишу! Первый… Старики-чукчи радостно поздравляют меня:
   - Совсем тундровик…чукча белый…наш…
   - За первое место награждается…
   Думаю: куда мне лыжи-то? Вижу, как  у паренька, что вторым прибежал, глаза загорелись…в них и восторг за шикарный приз победителю, но и обида: ну зачем ему транзисторный приемник?
   - А можно мне транзистор? А ему – лыжи?!
   - Слава победителю! Ура!
   - Ур-ра!
   Парнишка остался доволен. А мне легко, что остудил обиду и горечь: гостям ведь не положено выигрывать…так тут не принято, как мне позжее объяснили…Сразу бы надо было…Но поддаваться я не привык…
   А потом Вася меня покатил на "Буране". И такая у него была взрослая радость ребенка…

                5.

   Вот и праздник закончился. Продают шапки и охотничьи ножи. Но только тундровикам.
   - Тебе же тоже надо, - это говорит Галя из агитбригады.
   - Ну…Люба, давай попросим…
   - А давай…
  Вскоре на моей голове красовалась новая шапка из кролика (это в тундре-то!), а на поясе висел настоящий нож! В тундре без ножа, что летчику без самолета…
   - По машинам!..
   Опустели балки. Бригады разъехались. Кто на оленьих упряжках, кто на снегоходах. И в этой пустоте появилось щемящее чувство утраченного навсегда. Так жалко этих прожитых дней… Какая глупость… но такова жизнь….
   В вездеход я вваливаюсь и тут же укладываюсь. Кажется, все те же…только…а, это Любанька – чукотская красавица и певица – уже устроила себе местечко.
   - Присаживайся…и тебе хватит…
   Карие глаза озорные, брызжут огоньками веселья. Рядом сидит дедушка. Закурил и сказал что-то по-чукотски ей. Она громко смеется и ее смуглое лицо густеет краскою заходящего солнца.
   - Чего?
   Раньше слышал, что Люба – почти мать-героиня. Трое детей да муж. Трогаемся в путь.
   - Что, Люб, он сказал?
   - Он говорит: береги этого русского…он такой глупый, жизни не знает…
   Для них жизнь – это тундра. Люба подумала, что я не расслышал из-за рева мотора…берет меня за плечо, подвигает к себе и говорит еще:
   - Говорит: береги этого олененка…он совсем жизни не знает…