КЛАВДИЯ Часть 9 Большие перемены.
Годы восьмидесятые, они деревне горько помнятся. Ведь как ждали их, как манны небесной, как облегчения, всё казалось обещанное благосостояние и благоденствие вот вот придут. А вместо них всё хуже и хуже становится. Словно в прорву какую-то всё улетает. По телевизору рапортуют планы перевыполнены, новые победители соцтруда. Чествуют их.
Вон и из их совхоза в районе грамоты да награды вручают. А только полки в магазинах пустеют, товары отпускают с ограничением, московская родня вдруг жаловаться начала. Всегда в магазинах в Москве можно было хоть что-то купить, а теперь и они пустоту видят. Что же это!? Мужики соберутся обсудить, страсти кипят.
Более всего о Лёне вспоминают. Вот ведь, пока правил кляли его на все лады, а теперь, как светлое время вспоминают. Да и оно понятно, чехарда какая-то наверху идёт, не успеет один обжиться, другой на его место заступает, а порядка нет, как нет. И один пень, старее другого заступает.
Вот народ и толкует, куда мы мол катимся. И молодёжь неприкаянная ходит, всё ей не там, да не так. Пить много стали, это и Клавдия замечает. Раньше тоже попивали, но прятались, даже родителям на глаза в пьяном виде до поры до времени показаться боялись, а ныне нагло, в открытую, авторитетов не признают.
Высмеивают, грубят. Дико это старикам видеть, где, когда, как упустили ребят. Вон Николай с пеной у рта кричит, это всё Запад растлевает, а какой Запад, нешто Запад пьёт, да за шиворот местным льёт? Не согласна Клавдия, но молчит, не лезет в мужские разговоры, а то нарвёшься, волос долог, ум короток, по иному они о женщине не рассуждают.
Ну, а где пьянки, там и безобразий больше. Вон в селе у них, которое раньше не то что Андреевское, на очень хорошем счету было. Тут ведь с молодёжью и в кружках занимаются, и концерты и спектакли ставят и стараются для них. А они всё одно меняются. За год, Любашиных ровесников, молодых мужиков, уже успевших семьями обзавестись, пятеро ушло на кладбище.
Драки пьяные, разборки. Народ какой-то злобный становится. Да что далеко ходить, Сергей, племянник её, всё чаще в Судаково бывает, чем в Балашихе. Пьёт сильно, оттого без конца Ленка его из дому и гонит, а ему куда податься, вот и едет к отцу. Так и мотается по области туда-сюда. Правда ГАИ, на разные точки посылает, так что всё одно по дорогам мотаться.
Пробовали они все вместе Сергея остепенить, да куда там, за дураков почитает. Разве было когда такое в заводе, чтобы родителям или родне поперёк так говорили. Меняется время, ох меняется. А коли сами такими стали, кого вырастят? Кабы не ещё похуже.
И ведь что интересно, они всю жизнь за трудодни и палочки отработали, деньги редко видели, за счастье почитали, а эти и зарплатами недовольны и трудится не хотят, а если никто работать не будет, откуда оно всё возьмётся. А они говорят, это вы дураки за так пахали, а мы себе цену знаем.
Господи, ну какая цена у лодыря? А всё туда же. Нет есть конечно и работящие и приветливые, что уж всех огулом, но больно плохое на глаза выпячиваться стало. Трудные времена грядут, мужики говорят. Видимо и правда трудные.
А уж когда Горбачёв -то встал к рулю, поначалу воспряли. Вот мол наконец-то молодой, энергичный, этот сейчас возьмётся, порядок наведёт, мол свой мужик, от земли, хлебороб.Ставропольский. Этот должен селу помочь возродиться и подняться. А то ведь стареют сёла, пустеют.
Вон хоть и Судаково взять, от силы десяток дворов осталось, где люди живут, остальные в город на заработки подались, только на лето отдыхать приезжают. Там уже и почту и сельпо и медпункт упразднили. Дорог почитай никаких, хлябь стоит. По селу от осени до весны не проехать, только летом по ухабам утоптанным.
И дела никому нет. С каждой мелочью в соседние сёла или в Можайск. Автобус в само село не заезжает, а только на окраине останавливается, из-за бездорожья. Автолавка и та два раза в неделю, в среду и в субботу хлеб возит, а в остальное время, хоть зубы на полку. И таких, бесперспективных умирающих только прибавляется. Вот как бы их оживить.....
А после понеслось, ездит Горбачёв по стране, по миру, ездит да одной говорильней, как мужики толкуют, занимается. Слова -то громкие ПЕРЕСТРОЙКА, ГЛАСНОСТЬ, а дел нет как нет. Мужики уже и говорят, меченый он, меченый, оттого и идёт всё наперекосяк. Это про пятно родимое они рассуждают.
А кто в открытую кричит, что это вредительство, что это страну нашу разрушает. Мол поставил свою бабу главней себя, она и правит через пень колоду, глаза ему отводит. Хитрющая, говорят, по глазам видать. Ей бы всё нарядами красоваться, да поперёд батьки в пекло лезть. Это народ так судит.
Вот ведь когда съезды начались, так и Николай и Василий к ним зачастили. Оно телевизор-то и у них есть, но надо же обсудить, перетереть, обмозговать это дело. Вот и приезжают, прямо какой-то совет в Филях, дома устраивают. Кричат, кипятятся, доказывают.
Вася-то он активный член партии смолоду, особенно пристрастен. А Клавдия норовит от их споров и криков на двор сбежать. У них с соседкой Анюткой свои тёрки. Подсели обе на новшество, бразильские сериалы смотреть, так пока страсти разных там Марий да Хосе не разберут, разойтись не могут.
А страсти меж ними по поводу фильмов нешуточные кипят, иной раз вдрызг рассорятся, вот уж никогда больше не заговорят, а через день, снова здорово. Клавдия уже и смеётся и злится, извела меня Анька страстями своими.
Так и живут, материально всё тяжелее, морально всё острее, события в стране, как в калейдоскопе сменяются. Никогда столько людей незнакомых в дом их с экрана телевизора не входило, а сейчас чуть не наперечёт знают полстраны наверное. Раньше о съездах -то только из передовиц в газетах читали, а теперь съезд дома шумит, гласность значит в действии.
Только Василий возмущается, просрут страну, кричит, ох, просрут. Пока говорильней занимаются, страна загибается. Ой, а по телевизору помимо сериалов и съездов совсем непотребные передачи пошли, раньше такого не было.
Девки на конкурсах меж собой соревнуются, какие-то передачи с разоблачениями начались. Будка гласности, где каждый любое непотребство с экрана сказать может, прожектор перестройки. Ох, не к добру распоясались-то. Стыдоба какая, думает Клавдия. Уже и к телевизору подходить страшно. Люди меняются, время меняется, к добру ли?
Трудно жить старикам во времена крутых перемен, ох как трудно, но никуда не денешься, приспосабливаются. Каждое лето к ним как всегда родня слетается. Детей из пыльной Москвы везут. Любаша и та исправно наезжает, да уже и с мужем первым расстаться успела.
Внуки Клавдины растут, тоже сюда приезжают. И первый Володя уже дважды бабку навестил, признал значит. Денег просит, ну она сунет, как отказать. Того не доходит, что он ради денег к ней и едет. А Любаша дочку свою подкидывает каждое лето. Клавдия не против ребёнка, наоборот ей девочка нравится.
Но сама девчушка смотрит волчонком, исподлобья, отвечает неохотно, в себе замыкается. Ох сколько трудов Клавдия потратила, чтобы её приручить. С сёстрами в письмах с Семёновыми, обмениваются новостями, всё время за малышку переживают.
А к Любаше не сунешься, щетинится вся, со всей роднёй ссорится. Я мол сама по себе, вы сами по себе. А только, сколько ни хорохорится, ребёнка подкидывает им же. Вот так меня не троньте, а помогать извольте.Ради малышки Клава это только и терпит, так бы сразу осекла нахалку.
Так вот в хлопотах, заботах, кипении подошли девяностые годы и такое завертелось, отчего у стариков совсем голова кругом пошла. Во-первых события в Москве, конечно потрясли, но сути их жизни неизменили, просто поменялась очередная власть, так они тогда подумали.
А потом, вот они товары-то, чего только нет, а цены? Не подступишься. Мало их с реформами и обменом денег обобрали, так теперь и продукты лежат дразнятся, а не подступись. Денег таких в карманах нет.
А потом совхоз упразднили и разом все работавшие там на улице без дела оказались. Такого никогда прежде не было. Землю стали делить, да дворам нарезать. Сход, собрание провели, где разъясняли, что потом, каждый свою нарезанную землю может фермеру в аренду передать. Фермер будет её обрабатывать, а им дивиденты, слово -то какое будут идти.Но Семён объяснил, дивиднты-это проценты с дохода и эксплуатации земли.
Только не нашлось их фермеров-то. Вон магазинов новых наоткрывали, товаров навезли, это всегда пожалуйста, а землю брать никто не спешит. И техника стоит гниёт и поля пустуют, бурьяном зарастают. Ну как тут Василию не поверить, что вредительство это.
Фермы свели, птицефабрики где позакрывались, где в частные руки перешли, сплошная пертурбация, а толку пока не видно. Потом новый приказ пришёл, самим землю засевать, а где ж у стариков силы, дополнительную землю обрабатывать, так ушлые люди нашлись, стали выкупать землю у стариков, под строительство коттеджей, мол горожанам дачи нужны, а земля гуляет. Непорядок.
Так и они свою дополнительную землю продали. Сколько Любаше звонили, приезжай, оформим, ты распорядишься, как надо, а она ни в какую. Замуж вышла вторично, у неё там дача есть, а вашего мне не надо, кричит. Ну они и продали, чем так отберут, лучше деньги получить. Потом та же Любаша поедом её есть будет, что это она под себя всё сгребла.
Вот уж и Семён сдавать начал, нет нет, да прихворнёт, а к врачу в Можайск съездить не вытащишь, пройдёт, отлежусь говорит. Так себя и подзапустил. Хватились когда, добрались до врача, через скорую, отвезли его с острыми болями. Пролежал в больнице, почки лечили, хроническое уже стало. Лекарства постоянно нужны, а лекарства поди достань, да и кусаются.
Тут смерти одна за другой посыпались. Сестра его Семёнова, Женя, умерла, следом и вторая, а потом из Воронежа сообщение пришло, брат умер. Вот так, старость не радость, сиротеть начали. А от молодых, от детей то есть, помощи не допросишься, у них свою жизнь в разгаре, сами с тяготами бьются, так что нужно только на самих себя и надеяться, выживать.
Как первый-то звоночек прозвонил в 91 году, так Семён вызвал нотариуса и представителя сельской управы, завещание составлять. Составил честь по чести в присутствии Клавы, оставил ей часть дома и земли в пользование, а другую часть внукам завещал. Детям ничего, кроме земли не оставил и ту под условием, что они землю-то внукам передадут.
А Клавдия жить также до смерти в доме должна, а завещать свою долю не имеет права, она тоже внукам отойдёт. Не хочет Семён Иваныч, чтобы родовое гнездо разорилось. Вот тут, Любаша-то узнав о таком распоряжении отца норов свой и выказала. То ей ничего не нужно было, а то видишь ли обделили. И снова во всех грехах Клавдия выноватой вышла.
После этого скандала, Николай вдруг к Клавдии с просьбой подкатил, мол пусть Сергей у тебя живёт. Тебе тяжело уже одной за хозяйством приглядывать, Катя мол домой жить вернулась, мы двое, а Семён всё больше лежит. Помощь тебе нужна. Клавдия и приняла это за чистую монету, согласилась.
Так Сергей у них и поселился, а сама Клавдия уже тоже от болезней страдает. Ноги отказывать начали, вены. Уж она и мазями и лекарством и бинтами, всё как врач велит, выполняет, а ноги скручивает, сводит, сил нет. И зябнуть они начали, а то наоборот огнём загораться. Клавдия теперь чуть не круглый год в валенках, либо в опорках, обрезанных валенках ходит. Иначе беда ногам.
А от Сергея не столько помощи, сколько колготни, да шума. Он ведь покомандовать любит, по своему учить, такой всезнайка, прости господи. А глядишь там не доделано, тут наперекосяк, здесь инструмент разбросан или поломан. Слёг хозяин и дела пошли в разлад.
А ещё Клавдия нехорошее заметила, деньги у неё пропадать начали, причём не углядишь, кто и когда. Народу в доме всё время много колготится. На внуков думать последнее дело, да и не привыкла Клавдия кого-то винить. Может сама потратила, да по рассеянности забыла? С Семёном посоветовалась, он велел ей деньги в сейф убирать.
Сейф у него от работы прежней остался. Мол подальше положишь, поближе возмёшь, а ключ в одно потайное место прячь, чтобы никто, значит не доглядел. Стала так делать, кончились пропажи, только вот Сергей начал раздражённым ходить, то к одному, то к другому придираться. Неужто его работа, думает Клавдия, и тут же себя одёргивает, не пойман, не вор.