Наш небольшой пёсик-лайка Марсик всегда сидел на цепи, почти с детства, и не видел в этом ничего предосудительного. Он собака, значит так положено. Когда нужно – гавкал. Особенно старался себя показать, когда на него смотрел кто-то из хозяев. В такие минуты не было зверя, страшнее Марсика. Он рвался с цепи, лаял взахлёб и был готов разорвать в клочья воображаемого врага.
Но в основном служба у пёсика протекала спокойно. Кушал, спал. Вилял хвостом. Потому что по натуре был добрым.
Но вот однажды произошло событие, которое Марсика глубоко взволновало.
Здоровенный кобелина с чужой улицы сорвался с цепи и бегал по всем соседским дворам. Чем, конечно, возмущал всю собачью общественность. Все, значит, сидят привязанные у своих будок, а этот – на свободе, гуляет!
И кто только за это на него не лаял!
А кобелина и внимания не обращал. Или – делал вид.
Пробегал он и мимо нашего Марсика. Трусит рысцой, сзади длинная цепь волочится. Кобель остановится, землю вокруг обнюхает, задерёт лапу на подходящий кустик – и дальше.
И – ладно бы молча. Но Марсика почему-то решил ещё и поунижать. Не просто мимо пробежал, а стал свободой своей на глазах у привязанного Марсика бахвалиться. То в одну сторону пробежит. То – уже спокойным, прогулочным шагом – обратно.
И все его наглые тексты были прямо на морде написаны. Мол, свобода лучше, чем несвобода. Им, мол, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни. Что так вот можно и всю жизнь просидеть на цепи, ожидая миски с кашей и не узнать, что есть жизнь совсем другая. Вокруг жирные годы, сейчас на помойки столько всякой еды выбрасывают!
А сучки – на выбор, бери – не хочу!
А – всего и делов-то – взять один раз, и оторваться. Презреть, так сказать, все эти законы и запреты, придуманные людьми!
Ни одна бы собака в космос не полетела, если бы всю жизнь сидела на цепи!
В общем, много обидного и несправедливого пришлось Марсику прочувствовать от этого разгильдяя.
Но, вот именно он, Марсик, что? Он его трогал?
Пока этот собачище назидательно прохаживался перед нашим Марсиком, тот, конечно, не молчал. Он был вне себя от негодования. Рвался с цепи, лаял и кашлял, выражая своё крайнее возмущение.
Но – что он мог поделать?
Увы, кобелина был прав: свобода-таки лучше, чем несвобода. И до этой ненавистной глотки никак не дотянешься, потому что дальше, чем тебя пускает цепь, не побежишь.
Так бы и осталась в сердце Марсика обида.
Когда в ответ на оскорбление обидчика не удаётся укусить, обида остаётся. Даже на всю жизнь.
Но судьба распорядилась иначе.
Бегал кобелина, бегал, щеголял своей свободой направо и налево и – запутался. Как раз, невдалеке от Марсиковой будки, находился железный забор. Простой – несколько железных трубок, вбитых в землю, с поперечными перекладинами. Чтобы не проходила большая скотина.
И вот шлялся по двору этот пришлый кобелина, шатался, да возьми – и запутайся за одну из трубок забора.
Он вначале не понял. И продолжал про себя прокручивать свои бахвалистые лозунги. И – попытался освободиться. Но – чем он больше старался – тем больше запутывался. Дошло до того, что запутал, прикрутил себя кобелина головой до самой земли.
Но самое страшное ожидало его впереди.
Дело в том, что теперь здоровенный этот кобелище оказался в прямой досягаемости для Марсика! Цепи вполне хватало, чтобы к нему подойти и даже с разных сторон. И – без всяких опасений! Голова прикручена к земле, в полный рост только задние ноги и сверху – хвост кренделем.
Поза, откровенно говоря, непристойная.
В России это называется «раком».
И настал для нашего Марсика звёздный час!
Если вы думаете, что он набросился на кобелину и стал его грызть с негодованием и лаем, то вы заблуждаетесь. Всё-таки Марсик вырастал в интеллигентной семье. К примеру, тётя Галя была фельдшером.
И вот наш Марсик, добродушно улыбаясь, подошёл к верзиле, встал на задние лапы и…
Марсик надругался вначале над одной задней ногой своего обидчика. Потом – над другой. Почему нога? Потому, что выше Марсик по причине малого своего роста дотянуться не мог.
Ну, а чем плоха нога?
Когда просидишь на цепи без прогулки месяца четыре...
Видеть морду кобелищи, который ещё полчаса назад похвалялся своей оторванностью – это было, конечно, непередаваемо. Марсик видеть этого не мог. Далеко до морды было. Но ему потом все куры рассказывали, кот Вася, воробьи, которые всегда возле сарая околачивались. То-то вокруг было кудахтанья, чириканья и откровенного хохота!
Рабочий день у Марсика был ненормированный, как и досуг.
Он не торопился уходить.
Пёсик теперь повторял всё то, что совсем недавно проделывал его громадный партнёр. В порядке отдыха бегал по двору, тоже что-то обнюхивал, как будто был на его, ограниченном цепью пятачке, какой-то, ненюханный ещё, сантиметр. Конечно, задирал на что-нибудь ногу, не забывая все углы будки.
И – снова подходил к своему визави, обдолбанному уже со всех сторон в полном смысле этого слова.
К вечеру пришёл, наконец, хозяин оторвавшегося пса. Раскрутил цепь, освободил своего кобелину. Они уходили через двор, мимо всех кур, кота, мимо Марсика, который по-доброму им вслед улыбался, вилял хвостом.
Кобелина, хоть и был животным, но ему было до того стыдно, что он шёл, опустив и голову и хвост. Боялся поднять глаза…
Из этой истории, конечно напрашивается не только мораль, что, мол, «чужой беде не смейся, голубок», но и…
Свобода, конечно, лучше, чем несвобода.
Но несвобода во всех живых существах как бы скручивает пружину, которая может в какой-то неожиданный, самый неподходящий, момент, распрямиться и ударить со страшной силой.
Нельзя с несвободой шутить.