Воспоминания о жизненном пути, который начинался в Вятлаге.
Практика в Обнинске продолжалась и на 6-м курсе, потом я занимался дипломной работой, защищал её в Физико-энергетическом институте. В начале марта 1972 года получил диплом инженера физика и направление на работу. Перед распределением на работу после окончания института в МИФИ приехали так называемые «покупатели» - представители НИИ, которые хотели бы пригласить к себе выпускников. Мы встретились с ними, и мне понравилось предложение Московского НИИ тепловых процессов (НИИТП). Я и ещё несколько ребят получили распределение в НИИТП Министерства общего машиностроения СССР. Представители НИИТП обещали в будущем и квартиры в Москве, но главное работа была интересной и перспективной – проведение исследования и испытаний ядерного ракетного двигателя (ЯРД) для космических ракет.
На работу приняли в испытательное подразделение НИИТП – экспедицию 20, базирующуюся частично в Москве, а в основном на Семипалатинском ядерном полигоне. Сразу после устройства на работу меня, и ещё несколько молодых специалистов из МИФИ, направили в командировку на Семипалатинский полигон. Приехали мы по железной дороге через посты охраны в столицу полигона, расположенную в казахской степи на берегу реки Иртыш, город Семипалатинск-21, сейчас город Курчатов в Казахстане. Там было управление экспедиции-20, общежития для сотрудников. Там мы еще застали социалистический рай закрытых городов – прилавки магазинов ломились от деликатесов, которые я никогда не видел, и рыбных и мясных и любых. Так продолжалось года два, потом магазины стали такими же, как и по всей стране, ну может чуть получше.
Далеко, далеко в степь от города к так называемым площадкам, на которых и проводились испытания, шли дороги. На площадках тоже были гостиницы и там испытатели жили в рабочие дни, на выходные приезжали в город. Моя первая исследовательская работа проходила на площадке “Ш” рядом с горным массивом Дегелен, где, задолго до нашего приезда, проводились первые подземные испытания атомных бомб. Это небольшой горный массив, всего несколько десятков отдельно стоящих горных вершин небольшой высоты – от пятисот до тысячи метров. Использовалась уже отработанная технология строительства метро. На уровне земли под центр горы прокладывался туннель, под центр горы по туннелю подвозился ядерный заряд. Выход из туннеля закрывался надёжными бетонными пробками и заряд подрывался. Ужасная сила взрыва дробила и сжигала камень, но сотни метров скалы не давали ядерному вихрю вырваться из горы. Верхушка горы проваливалась в обрадовавшуюся в горе пустоту и у горы как бы обрубали вершину, вместо вершины получался обратный конус, большая конусообразная впадина на месте бывшей вершины горы. Это очень удобно для расчёта мощности взрыва.
В одной такой впадине на горе, диаметром она примерно метров двести, а может и больше, не измерял, мы и проводили исследования. Когда едешь мимо горного массива, он производит странное впечатление, как будто большой дракон отгрыз вершины у гор, у всех, кроме одной.
А с этой горой такая история приключилась. Под неё тоже подвели туннель, заложили заряд и подорвали. Но, то ли ошиблись в расчетах, то ли по другой причине, мощность заряда оказалась недостаточной для разрушения вершины горы. Адский огонь ядерного взрыва, зажатый со всех сторон камнем, не смог её разрушить и выжег в центре горы огромную идеальную сферическую полость, покрытую чёрным, как смоль, расплавленным и остывшим камнем. Через достаточно длительное время после взрыва бетонные пробки сняли, провели освещение и иногда показывали это место гостям полигона. Я там не был, но знаю со слов очевидца.
И вот в этой воронке на горе я с ребятами и работал месяца два, исследуя возможность проведения испытаний ЯРД с выхлопом в гору, чтобы скрыть выхлоп от американских спутников. По результатам наших исследований от этой идеи отказались.
На горе и в окрестностях было много змей, и однажды со мной произошёл такой случай. В конце дня пошли мы по степной дороге навстречу машине, которая нас забирала с горы. Я шёл не спеша, немного отстал. На дороге грелось много змей, больше метра длиной. Я подобрал прут, чтобы сгонять их с дороги. Уползали они нехотя. Одна особенно не спешила, я стал махать прутом, она поползла быстрее, я побежал за ней и подбежал близко, вдруг она разворачивается и бросается мне навстречу, да быстро так. Я еле успел развернуться и побежал от неё. Увидев, что я убегаю, змея развернулась и не спеша поползла в придорожную траву. И так вот бывает.
После горы меня и других ребят направили в командировку в Обнинск в ФЭИ. Там в это время на одном из критических стендов исследовались характеристики реактора ЯРД. Меня это больше устраивало. Я жил дома с женой, получал командировочные, занимался интересной работой, оставалось много времени для сына. В сентябре 1972 года у нас родился сын Владислав, и моя поддержка жене была необходима. Раз в месяц ездил в Москву за деньгами и оформить новую командировку. Так продолжалось 4 года.
В 1976 году потребовалось ехать на Семипалатинский полигон на длительное время. Мариша без раздумий согласилась поехать со мной, сын конечно с нами. Мы получили двухкомнатную квартиру, хотя она считалась общежитием. Сына определили в детсад, а Мариша пошла работать в местную поликлинику медсестрой. В этот раз я работал на площадке “В”, там размещался стенд для наземных испытаний ЯРД. По-прежнему, в понедельник утром уезжали на площадку, езды часа два, в среду вечером приезжали на ночь, утром в четверг уезжали на площадку и в пятницу вечером возвращались в городок. Даже для молодого возраста это было утомительно. Только интересная работа перевешивала все трудности.
На площадке все лаборатории, пульты управления, переходы между ними были спрятаны под землёй. Мы практически весь рабочий день проводили под землёй, подготавливая первые испытания ЯРД. Примерно через год после нашего приезда на полигон, ЯРД был поставлен на рабочее место с выхлопом вверх, соединён со всеми коммуникациями, протестирован и подготовлен к испытаниям. Я активно участвовал на всех этапах работы, а на первом этапе испытаний – физическом пуске ЯРД (без продувки) был начальником первой пусковой смены и первым вывел реактор ЯРД на контролируемый уровень мощности. Далее, перед “горячими” испытаниями, занялись измерениями технических характеристик.
Городок, в котором мы жили, столица полигона, был небольшой. Дома кирпичные двух, трёх, пятиэтажные. И много деревьев вдоль улиц, аллеи вдоль берега реки и даже парк, к каждому дереву подходила водопроводная труба для полива, иначе не росли. Деревья, в основном тополя, давали много тени и обеспечивали определённый комфорт жизни в городке под палящими лучами солнца. Летом вдоль улиц под деревьями собирались белоснежные сугробы из тополиного пуха, который горел почти как порох, когда его поджигали мальчишки.
А вокруг городка бескрайняя, выжженная солнцем, безжизненная степь. Иногда встречаются невысокие пологие холмы, ни одного дерева – глазу не за что зацепиться. Засохшие редкие травинки и одинокие путники – бегущие по ветру шары перекати-поля. И только весной степь на короткое время оживает, покрывается ковром цветов. Преобладают дикие пестрые тюльпаны бело-фиолетовых расцветок. Но это красочное зрелище быстро заканчивается.
С женой и сыном я мог быть вместе только в выходные, читал Владу книги по вечерам. Свою первую сказку «Каменная баба» придумал в то время в казахских степях для сына. Отдыхать в городке можно было только на берегу Иртыша. Летом с Маришей и Владом мы частенько туда ходили. В другое время ходили в гости к нашим друзьям. На следующий год в городок к нам приехала мать Мариши, проверить, как живётся дочери и внуку в казахской степи. Во время прогулки по берегу Иртыша я сфотографировал их, вдруг минут через 10 к нам подлетает военный патруль на газике и требует засветить фотоплёнку. В городке фотографировать категорически запрещалось, поэтому у меня практически нет фотографий того времени. Из жизни в казахских степях мне запомнились следующие эпизоды.
В первую же осень нашего пребывания в городке организовался выезд на автобусе за грибами. Ехать надо было километров 30, до переправы на правый берег Иртыша. На правом берегу, в отличие от левого, жизнь торжествует. Роскошные ленточные боры вдоль берега Иртыша. Сколько в них растёт грибов – в основном маслят, нигде столько не встречал. Собирали грибы, сидя на земле. С собой брали не вёдра, не корзины, а мешки. На одной небольшой поляне набрали с Маришей два мешка одних шляпок, причём молодых, крепких, небольшого размера. Между борами поля, бахчи. На одной, уже убранной бахче, набрали маленьких, видимо некондиционных, арбузов, но вкусные оказались.
Запомнился один случай из нашей жизни в Казахстане. В один из дней мая, когда на деревьях уже вылупились зелёные листочки, и земля покрылась зеленой травой, стояла с утра жаркая погода, температура примерно +30. Моя жена Мариша оделась в лёгкий сарафан, босоножки, отвела Влада в детсад и пошла на работу на другой конец городка. В обед появились чёрные тяжелые тучи, температура воздуха начала стремительно снижаться и, ближе к концу дня обильно пошёл снег, снега навалило сантиметров 15, и температура воздуха опустилась до +10 градусов и ниже. Рабочий день закончился, Мариша одела поверх сарафана медицинский белый халат, на голову медицинский колпак, и в босоножках пошла по щиколотку в снежно-водяной жиже домой. По дороге заходила в редкие магазины немного согреться. Зашла в детсад за сыном. Благо в детсаде всегда находилась зимняя одежда малышей, одела Влада и, прижав его к груди, добежала до дома. По какой-то причине, уж не помню, нас привезли с площадки пораньше, и я, видя превратности погоды, приготовил на всякий случай горячую ванну. Мариша, придя домой, отдала мне сына и прямо в одежде залезла в ванну согреться. И, представьте себе, после такого приключения она не заболела и даже ни разу не чихнула. Вот что делает любовь матери к сыну. Вот такие сюрпризы преподносил нам Семипалатинский ядерный полигон.
Побывал я и на первой площадке для ядерных испытаний. Для проведения первых наземных испытаний атомных бомб была выбрана ровная как столешница, по форме близкая к кругу с диаметром примерно тридцать километров, часть степи, окруженная со всех сторон невысокими горами. Когда я там побывал, испытания в этом месте давно не проводились, разрушенную во время испытаний военную технику частично вывезли, но еще много скрученных винтом и разорванных на части старых послевоенных самолётов, вбитых на полкорпуса в землю танков без башен и другой, исковерканной неимоверной силой, техники можно было встретить. Мы имели возможность побродить по центру полигона. Эта картина произвела на нас сильное впечатление. А теперь догадайтесь, зачем мы туда приехали? Постепенно впадавшее в маразм партийное руководство послало нас собирать скошенную, редко растущую траву для казахского совхоза. Даже редкие травинки на полигоне представляли для них ценность.
Уже позже, когда я приехал в составе министерской комиссии проверять состояние ядерной безопасности на объектах Минсредмаша на полигоне, нам показали рукотворное озеро в степи, образованное ядерным взрывом. В то время в СССР планировалась программа создания озёр с помощью ядерных взрывов, но потом от неё отказались. Воронка была огромной, и глубина очень даже приличная. Только вот воды мало, сухая степь всё-таки. Но несколько любителей из нашей комиссии не поленились спуститься к воде по довольно таки крутому склону и искупались. Я не стал этого делать.
На площадке работы по подготовке “горячего” пуска ЯРД застопорились. Как оказалось потом, на верхнем уровне руководства страны приняли решение не торопиться с работами по созданию ЯРД, финансирование существенно сократили. До меня стала доходить информация, что квартир в Москве в ближайшее время, да и в отдалённое тоже, не будет. А тут ещё научного руководителя экспериментов по реактору ЯРД назначили начальником научного отдела ядерной безопасности в Физико-энергетическом институте в Обнинске, и он предложил мне перейти на работу в его отдел, возглавить подразделение, занимающееся организацией и проведением экспериментальных исследований на ядерных установках отдела. Марише очень хотелось возвращения в родной город, и мы приняли решение оставить Казахстан и перебраться в Обнинск.
Необходимые вещи упаковали в железнодорожный контейнер, я поехал в Семипалатинск оформлять его отправление. Обратно возвращался на газике нашей экспедиции с двумя коллегами. Дорога проходила по высокой насыпи в степи, к вечеру подморозило, степь была слегка припорошена снегом. Мы обратили внимание шофёра, что дорога заледеневшая, скользкая. Но он ехал довольно быстро посередине дороги. Появилась встречная машина, наш водитель хотел взять немного правее и качнул рулём (я за ним наблюдал), в тот же момент я почувствовал, что машина потеряла управление, заскользила, её повело вправо. С насыпи машина, и мы в ней, перевернулась, потом упала на бок и проскользила на боку метров 20. Это была моя первая автоавария, все остались живы, я не пострадал. Только жене водителя осколками ветрового стекла порезало лицо и на макушке головы моего коллеги Юры Черепнина подмёрзшая земля стесала волосы и повредила кожу, а волосы у него были густые и курчавые, как у негра. Жену водителя отправили с попуткой в больницу, а остальных через час подобрал рейсовый автобус и отвёз в городок, была уже ночь. Там Мариша обработала рану на голове Юры и наложила повязку. Похоже, эта встряска пошла ему на пользу, впоследствии он стал доктором технических наук и директором Казахского института ядерной физики.
Теперь нас ничего не удерживало в Казахстане, и мы в конце 1977 года улетели в Москву, а там и Обнинск рядом. Получить расчёт в Москве в НИИТП, и оформится на работу в ФЭИ, много времени не заняло.
С января 1978 года я стал сотрудником ФЭИ Министерства среднего машиностроения СССР. Тёща к тому времени развелась с отцом Мариши и разменяла квартиру. Мы поселились вместе с тёщей в двухкомнатной квартире. В скором будущем тёща вышла замуж за своего старого обожателя, и переехала к нему жить, в квартире мы с Маришей и Владом остались одни. Работа в новом отделе была интересная, востребованная, интенсивно готовили и проводили экспериментальные исследования по заказам министерства и предприятий. Готовились и выпускались научные отчёты, справочники. Поскольку наш отдел был базовым отделом Минсредмаша по ядерной безопасности, ведущих сотрудников отдела, и меня в том числе, включали в состав комиссий Минсредмаша по проверке состояния ядерной безопасности на предприятиях отрасли, побывал во многих интересных местах СССР.
В сентябре 1984 года был принят в члены КПСС, в 1991 году стал снова беспартийным. Однако я и сейчас считаю, что ценности социализма, а потом и коммунизма – это будущее человечества, может быть и не очень близкое. Осознание необходимости их принятия должно созреть в обществе, и без всякого насильственного принуждения. И, конечно же, не в том исполнении, которое продемонстрировала ВКПб, КПСС и их вожди, и собирается демонстрировать КПРФ.
Одним из позорных явлений в то время была так называемая ‘шефская’ помощь учёных колхозникам в проведении сельхозработ. По разнарядке обкома и горкома КПСС отряды докторов и кандидатов наук, научных сотрудников и инженеров выезжали в колхозы или совхозы Калужской области на две недели и работали на полях, фермах, и где только не работали. Я тоже, возмущаясь в душе, участвовал в этом цирке.
Условия работы по подготовке и проведению экспериментов в нашем отделе были особо вредными, у меня и моих сотрудников был сокращённый рабочий день, оставалось много времени для семьи, для сына. Были и путешествия с Владом по окрестностям Обнинска, и на рыбалку, и за грибами, и просто прогулки и развлечения в городе. Врачи рекомендовали возить сына летом на юг, я с ним ездил в Крым в Судак.
В 1985 году я приобрёл свой первый автомобиль ВАЗ 21013, заняв большую часть денег у своего нового родственника, второго мужа тёщи Виля Степановича Клочана, и успел отдать долг до обесценения денег в 1991 году. (Вилем его назвали в честь Владимира Ильича Ленина, а мы звали его Степаныч). В то время новые автомобили распределяли для продажи через предприятия. После этого жизнь стала интереснее. В первый же год, не смотря на то, что случилась Чернобыльская авария, мы всей семьёй, захватив Степаныча, поехали на Украину, только пришлось объезжать загрязнённые места.
Сначала заехали к родичам Степаныча под Кировоградом, оставили его там и поехали в городок Кодыму к моей матери и сестре. Потом в обратную сторону. Впечатлениями я, Мариша и Влад были переполнены. В пути ночевали прямо на обочине дороги за узкой лесополосой, в то время разбойников на дорогах не было. Через год я и Влад, в компании с моими коллегами, на нескольких машинах поехали на рыбалку на Ахтубу, по пути заехали в Волгоград на Мамаев курган прямо под монумент Матери Родины, далеко степь за Волгой с него видна, осмотрели весь комплекс «Героям Сталинградской битвы» снизу доверху. А впечатления о жизни и рыбалке на Ахтубе незабываемые.
У тёщи и Степаныча был садовый участок рядом с городом, стандартные 6 соток, и они всё свободное время проводили на нём. Я и Мариша не любили заниматься огородно-садовыми работами, но считали необходимым помогать матери Мариши и Степанычу на садовом участке. А сын проводил там время с удовольствием. В 1989 году сын окончил школу и поступил в Обнинский институт атомной энергетики. После окончания института служил 2 года офицером штаба Северного флота России. После окончания службы в июле 1987 года женился, и молодая семья поселилась в квартире у бабушки, к тому времени она жила одна. Мы с Маришей остались в квартире одни.
Настали смутные девяностые годы. Экспериментальные исследования мы ещё продолжали года 3, но уже удовлетворяя собственное любопытство, руководствуясь научной целесообразностью, и используя задел в экспериментальном оборудовании, созданный за прошлые годы. Пошли задержки зарплаты, народ начал разбегаться из ФЭИ. В это время мне пришлось в один, самый тяжёлый год, подрабатывать на своей машине – таксовать по городу, но не долго. Натаксовал даже на поездку Марише с подругой в отпуск на юг Украины, в город Измаил к родственникам подруги.
В 1994 году попал во вторую автоаварию в своей жизни. Ехали мы с товарищем, после отдыха в лесу на берегу речки, домой. Колеса на машине были сильно изношены, и для себя я решил – заменю после поездки. Шёл небольшой дождь, на дороге были следы ямочного ремонта – свежеуложенные пятна блестящего под дождём асфальта. И скорость была небольшая, но на одном таком пятне машина заскользила, её развернуло на 180 градусов, и она задом слетела на обочину с относительно высокой насыпи. Это было километрах в 15 от города. Результат – у меня компрессионный перелом позвоночника, товарищ не пострадал. Он обошёл окрестности и нашёл грунтовую дорогу, ведущую к асфальту. Сам он водить машину не мог, у него было очень плохое зрение. Я, сжав зубы от боли и вцепившись в руль, зафиксировал своё тело, включил двигатель (слава богу работал), потихоньку выехал на асфальт и на второй передаче, не спеша, поехал, потом меня оштрафовали за то, что покинул место ДТП. Добрался до гаража, а там вызвал такси и в приёмный покой больницы. Испуганная Мариша приехала туда же. Благодаря её заботам я перенёс пребывание в хирургическом отделении больницы. Потом реабилитационный период, учился заново ходить. К счастью нервный столб не был повреждён и серьёзных последствий, если не считать ограничения в движении, периодические боли в области перелома, преследующие меня и сейчас, не было. Через 4 месяца я вернулся на работу, а там как раз начинался новый этап в деятельности отдела.