Глава 13
В дверь позвонили около десяти утра, когда я был в своей комнате, и её открыла мама. В прихожую зашёл мужчина лет тридцати в штатском, который, не представившись, сказал, что должен отвезти меня в минский обком партии.
– Кому я там понадобился? – спросил я, опередив маму. – И вообще, сначала стоило бы себя назвать. Неужели вы думаете, что я куда-то поеду с неизвестным?
– Васильев, – буркнул он.
– Это на вас не написано, – сказал я. – У вас есть документы?
– Как хотите, – с деланым безразличием отозвался он. – Отвезу одну Черзарову. Она уже в машине.
– Хорошо, сейчас переоденусь, – внутренне похолодев, согласился я. – Подождите в большой комнате, это недолго.
– Вам просили напомнить о тетрадях, – сказал он, заходя в комнату.
– А вот тетради от меня получат только после личного разговора, – насмешливо сказал я. – И на тахту можете не смотреть: там их уже нет.
Сразу же после приезда из Москвы я перепрятал свои записи в сарай. Он понял, что я не вру, и ничего не сказал. Оделся я минут за пять, поцеловал взволнованную маму, сказал, чтобы не волновалась, и вслед за Васильевым вышел из квартиры.
– Такой стиль работы – это ваша инициатива или вам приказали на меня надавить? – спросил я, следуя за провожатым. – У Черзаровых вели себя так же?
– Садись в машину, – не отвечая, сказал он и сам сел рядом с водителем.
Я открыл дверь, сел рядом с Люсей и демонстративно поцеловал её в щёку.
– Привет, солнышко! Решила со мной прокатиться?
– Сказали, что нужно ехать в обком партии, – ответила она. – А что не так?
– Всё так, непонятно только, для чего ты понадобилась обкому партии.
– Ты всегда такой наглый? – не выдержал Васильев.
– А какого отношения вы хотели? – спросил я. – У меня мать сердечница, а вы заставили её волноваться. Люсь, он хоть что-нибудь вам объяснил?
– Вам всё объяснят на месте, – ответил он и дальше всю дорогу молчал.
«Место» оказалось ничем не примечательным пятиэтажным домом, к одному из подъездов которого подъехала машина.
– Идите впереди, – сказал Васильев. – Первый этаж, третья квартира.
Я выбрался из машины, помог выйти Люсе и, взяв её под руку, повёл в подъезд. Подойдя к нужной квартире, позвонил. Открыл молодой накачанный парень.
– Здесь продаётся платяной шкаф? – спросил я.
– Проходи, юморист, – сказал сзади Васильев. – Пропусти их, Семён.
Мы зашли мимо посторонившегося здоровяка в прихожую.
– Снимайте свои пальто, – сказал Васильев. – И обувь оставьте здесь. Тапки возле зеркала.
В квартире было четыре комнаты, ждали нас в крайней справа.
– Здравствуйте, Пётр Миронович, – поздоровался я. – Людмила, позволь представить тебе лидера белорусских коммунистов! А вот гражданина рядом с ним я не знаю, но наш провожатый явно из числа его подчинённых. Есть в них нечто неуловимо похожее.
– Он всегда так себя ведёт? – поинтересовался у Машерова пожилой крепкий мужчина с седыми, зачёсанными назад волосами.
– Я беседовал с ним один раз, – ответил Машеров. – Вроде был нормальным.
– Я нормальный, когда ко мне нормально относятся! – сказал я. – Я же вас просил! Неужели трудно было прислать Валентина? И зачем вам Людмила? Чтобы давить на меня? Я вам говорил о приватной беседе? Это, между прочим, нужно и вам. Наверно, и запись включили?
– Что нужно, то и будем делать! – отрезал седой. – Возрастом не вышел нас учить. Лучше объясни, откуда узнал об этом?
На стол легло моё письмо.
– Давай сядем, – сказал я Люсе, направляясь к небольшому дивану, – а то сами не предложат. Что вам от меня нужно? Узнать, где я это прочитал? Мне нечего от вас скрывать, всё расскажу. Все эти секреты бывшего СССР свободно выставлялись в интернете. Любой мог сбросить даже на часы с голо, а у меня был хоть и раритетный, но стационарный комп.
– Как это бывшего? – оторопел седой.
– Кто он? – показал я на него рукой.
– Это мой друг, – ответил Машеров.
– Дружба – это святое, – согласился я, – только всё-таки нужно было послушать меня. Поговорили бы, а потом решали, кому и что можно доверить.
– Ему я могу доверить собственную жизнь! – твёрдо сказал Машеров.
– Позовите кого-нибудь из своих ребят, – сказал я седому. – Пусть отведут мою девушку в другую комнату. Ни к чему ей слушать то, что я вам скажу.
– Пройди на кухню, – сказал Люсе седой. – Там должен быть Семён. Попейте с ним чай.
– Сейчас я вам кое-что расскажу, – сказал я им. – Потом вы отвозите нас домой и забираете мои тетради. А в дальнейшем можете на меня не рассчитывать!
– А как же мир? – спросил Машеров.
– Да провались этот мир в тартарары, – с горечью ответил я. – Если так ведут себя самые честные и порядочные люди, для кого надрывать пуп?
– Зря ты так, – сказал Машеров. – Почему ты думаешь, что тебя должны встречать с распростёртыми объятиями?
– Землетрясение было? – спросил я. – Всё совпало?
– Число жертв уточняют, – ответил Машеров, – а по времени расхождение на три минуты.
– Да округлил я эти минуты! – махнул я рукой. – Вы попробуйте предсказать с точностью до месяца! А почему с объятиями... Ладно, слушайте, может, поймёте.
Сначала я рассказал то немногое, что знал из жизни Машерова.
– Знаю так мало, потому что мальчишкой вами не интересовался, а в более позднее время все публикации вертелись вокруг вашего убийства.
– И когда меня убили? – побледнев, спросил Пётр Миронович.
– Четвёртого октября восьмидесятого года вы погибнете в автокатастрофе, очень похожей на хорошо организованное убийство.
Я подробно рассказал всё, что вычитал из многочисленных статей по самому дорожному происшествию, и то, что связывало его с Андроповым. Потом был краткий рассказ о периоде правления Брежнева. О Черненко упомянул мельком, а об Андропове рассказал чуть больше. Основное время занял Горбачёв с его перестройкой.
– Остальное прочитаете в тетрадях, – закончил я рассказ. – Пять общих тетрадей – это события в мире, а в трёх описаны открытия и технологии где-то до две тысячи двадцатого года, дальше я не следил. Старость, болезни, да и просто стало неинтересно. Забирайте и делайте всё, что хотите и можете. На последних страницах одной из тетрадей я записал свои рекомендации, можете их выдрать. И попрошу быстрее нас отправить. Если у мамы из-за вас случится сердечный приступ...
Было видно, что седой колеблется, но Машеров согласно кивнул.
– Распорядись, Илья, – сказал он. – И пошли с ними Семёна.
– Тебе решать, – согласился его друг, поднялся из-за стола и ушёл на кухню.
– Твою доставку организовывал не я, – сказал Машеров. – Надеюсь, что ты передумаешь. Все твои книги будут...
– Больше ни одной книги! – сказал я. – Хватит! Жаль, что недавно отдал одну в редакцию. И песни будут только для друзей!
– Тебе сколько лет?
– Четырнадцать или восемьдесят – считайте как хотите! – ответил я. – Старики и дети одинаково обидчивы! Я слишком много сделал для людей, а мне в очередной раз показали, в какой стране я живу, вместо благодарности ткнув мордой в стенку! Пропади всё пропадом, а я буду жить для себя и дорогих для меня людей.
– Не хами! – сказал появившийся с кухни седой, который слышал мои последние слова. – Ценность твоих записей под большим вопросом.
Следом за ним с кухни вышли Люся с Семёном.
– Во-первых, я их не продаю! – повернулся я к нему. – А важность моих записей вам ещё предстоит оценить. Сотни миллиардов долларов и миллионы человеческих жизней – этого мало? Ткнули пальчиком в семьдесят второй год, а там страшенная засуха, из-за которой мы лишились пятисот тонн золота, ушедшего на закупку хлеба. Я не знаю, сколько это по нынешнему курсу, а в то время, когда я читал, было больше двадцати миллиардов баксов! А через год, двадцать шестого апреля, из-за землетрясения от Ташкента останутся одни руины! Катастрофы космических кораблей, ненужные исследования и тупиковые технологии, на которые уйдут миллиарды! А авария атомной электростанции в Чернобыле? В общей сложности из-за ядерного взрыва реактора загадило сто пятьдесят тысяч квадратных километров, треть из которых в Белоруссии! Пятьсот тысяч человек получили разные дозы облучения, не только посёлки, города бросали! И остановили много других станций, чтобы переделать хреновые реакторы, а это опять огромные потери! В моих тетрадях этих катастроф, вызванных природой или человеческой глупостью... до фига! О трёх других тетрадях вообще не говорю – они бесценны! Ладно, Люся, пойдём одеваться, нас соизволили отпустить.
Обратно ехали на той же машине, только рядом с шофёром сидел массивный Семён. Когда приехали, я сказал ему подождать, а сам с Люсей зашёл в свою квартиру. Слава богу, сердечного приступа у мамы не случилось, но переволновалась она сильно. Дома был и отец.
– Всё в порядке, – сказал я им. – Люся, звони скорее маме, а я сейчас освобожусь и тебя провожу.
Я взял ключ от сарая, сходил в него, забрал тетради и отдал их Семёну.
– Уехали? – спросила встретившая меня в прихожей мама.
– Конечно, – ответил я. – Я же тебе говорил, что не стоит волноваться. А где Люся?
– Обедает на кухне. И ты мой руки и садись. Уже скоро четыре, неужели не проголодался?
– Я не голоден. За компанию с Люсей поем, но только первое и немного.
Мама всё приготовила и вышла с кухни.
– Почему-то не хочется есть, – пожаловался я, проталкивая в себя суп.
– Это, наверное, от злости, – сказала Люся. – Я никогда не видела тебя таким злым.
– Просто стало обидно. Я очень многое предложил и ничего не потребовал взамен, поэтому рассчитывал на другое отношение. Пусть это работа не самого Машерова, а его друга – уж не знаю, кто он там, – всё равно! И ещё сильно переволновался из-за тебя. Использовать тебя, чтобы управлять мной, – это подло. Знал я таких, как этот седой. В личном общении неплохие и порядочные люди, но в работе считают, что для достижения цели хороши все средства. И цели у них самые благие. Пока их кто-нибудь направляет и держит в кулаке, будут очень полезными, но дай им волю – и мир умоется кровью. Доела? Давай я помою посуду.
– Оставьте посуду, я помою сама, – сказала заглянувшая на кухню мама, – Идите лучше к Люсе. Хоть она и позвонила, мама волнуется.
– И как теперь будем жить? – спросила подруга, когда мы пролезли на ту сторону забора и шли по пустырю.
– Счастливо! – ответил я. – С глаз долой – из сердца вон. Я сделал всё что можно, пускай теперь корячатся другие. А мы с тобой посмотрим со стороны на то, что у них получится. Если не сглупят, должно получиться намного лучше, чем в моё время. Даже если угробят Союз, смогут избежать многих неприятностей, да и технологии долго не удержишь в секрете. Как только узнают, что у наших уже есть, начнут копать в нужном направлении. Человечество выиграет в любом случае, лишь бы не довели до войны.
– Наши не начнут войну!
– Я имел в виду другое. Если наши начнут во многом обгонять Соединенные Штаты, те с перепугу могут попытаться убрать конкурента. Уж там никогда не было недостатка в желающих повоевать на чужой территории. Никогда не любил Америку и американцев. Они обогнали весь мир, показали всем, как нужно работать, и сделали свою страну самой сильной и богатой. Жаль, что на этом не остановились и стали учить остальной мир, как ему нужно жить, а тех, кто плохо учился, наказывали, часто бомбами. Заодно за бесценок подгребли под себя значительную часть мировых ресурсов и разорили нас гонкой вооружений. А чтобы мы быстрее разорялись, устроили падение цен на нефть, которое послужило толчком к развалу Советского Союза. Прогнившее руководство этим только воспользовалось. У них не получилось бы развалить процветающее государство, только мы тогда не процветали, а загнивали вместо капитализма. Продавали на Запад нефть, а взамен покупали хлеб и шмотки. Оборудование тоже покупали, но меньше, чем могли, да и не продавали нам многого из-за тех же американцев. А сколько валюты разбазарили на помощь вчерашним людоедам, вступившим на путь строительства социализма! А когда нефть подешевела, покупать стало не за что! И управление тогда было хуже нынешнего. Правили равнодушие и разгильдяйство, а взяточников расплодилось как тараканов. Есть такой процесс – вырождение элиты, так вот у нас он шёл со страшной силой.
– Я не всё поняла из того, что ты сказал, – призналась Люся. – Какая у нас может быть элита?
– Чиновничья. Я назвал бы чиновников особым классом в полном соответствии с определением Ленина. Как там у него? Большие группы людей... У нас они большие и с каждым годом будут становиться всё больше. Отличаются по месту в системе производства... Ясное дело, отличаются: мало того что от большинства нет никакой пользы, многие откровенно вредят! Отличаются способами получения и долей общественного богатства... Ещё как отличаются! Это пока мало заметно, но всё впереди. Революции делают энергичные люди, если они ещё не без способностей, то не только спихнут старых хозяев, но смогут удержаться на их месте, а не закончить свои дни на гильотине. Их дети станут образованнее, но таких чувств и качеств у них будет меньше. Но папаши сделают всё, чтобы продвинуть своих отпрысков на хорошие места. А у тех родятся детишки, воспитанные в семьях, живущих уже совсем другой жизнью, чем остальные. Так постепенно вырастут «хозяева жизни», которые будут считать, что весь мир вертится вокруг них, и желающие получить всё и сразу. Их продвинут на те же руководящие должности, не думая о том, что они уже не способны не только руководить, вообще работать! Такие перед развалом нагло брали взятки, торгуя единственным, что они умели делать, – подписями на документах. А потом им захотелось жить не хуже, чем на Западе, и не возиться с этой страной. И появился генсек-реформатор с хорошо подвешенным языком! Извини, что-то меня сегодня прорвало. Стоим с тобой и болтаем о политике.
– По-моему, это не политика, – сказала Люся, – это жизнь. Неужели с этим нельзя как-то бороться?
– На Западе с этим борется конкуренция. Будешь выдвигать никчемных руководителей – вылетишь в трубу. Если сынков вводят в правление корпорацией, то по делу, или они там ничего не решают. В политике, правда, это правило не всегда работает... А у нас боролся Сталин. Когда тебя могут в любой момент выдернуть ночью из кровати и забить сапогами, ты уже не элита и не станешь сильно наглеть. Нигде не читал, чтобы при нём брали взятки. Но у этого способа есть свои недостатки. Пинающим безразлично, кого пинать, а решающие, кого тащить в подвал, зачастую ошибаются. Это крайности, но история показала, что как только убирают контроль и ответственность, так всё начинает разваливаться. Многое зависит от размеров страны, характера народа и его культуры, но общие закономерности для всех одинаковы. Это просто в природе человека. Пошли, ты уже замёрзла, да и мама начнёт волноваться.
– Пошли. Ген, а что делать, если это заложено в людях?
– Жить по возможности лучше, не портя жизнь другим, и меньше морочить голову политикой. Знаешь, что по этому поводу говорили древние? Господи, дай мне силы справиться с тем, что я могу сделать, дай мне терпение вынести то, что я сделать не в силах, и дай мне ум отличить первое от второго. Пришли. Давай я к вам зайду, чтобы меня немного поругали, тогда тебе меньше достанется.
– Тебя-то за что ругать? – спросила Люся, когда мы поднимались по лестнице. – За чужое хамство?
– Сейчас увидишь, – сказал я, проходя вслед за ней в прихожую.
– Доченька! – Надежда схватила Люсю и прижала к себе.
– Мам, отпусти, дай раздеться, жарко.
– Раздевайся, – отстранилась мать. – А ты чего стоишь, изверг? Раздевайся тоже, сейчас будешь давать ответ, во что вы вляпались!
– Зря ты на него так набросилась, мать, – раздался из комнаты голос Ивана Алексеевича.
– И ничего не зря! У меня из-за него чуть сердце не разорвалось, а ты заступаешься!
Я разделся и вместе с Люсей вошёл в большую комнату. Кроме отца подруги здесь же была и Ольга.
– А мама тебя ругала, – сообщила она мне. – Я тоже из-за тебя переволновалась.
– А из-за сестры? – спросил я.
– А что с ней сделается!
– Оля, не встревай в разговор взрослых! – рассердилась Надежда. – Марш в свою комнату! Ну, жених, кто был этот мужчина?
– Нам он представился как Васильев, – ответил я. – Судя по замашкам, офицер КГБ, хотя я могу ошибаться. Хамы встречаются не только у них.
Семью Люси я занёс в число родственников, поэтому не собирался им врать.
– И какие дела у вас могут быть с такой организацией, как Госбезопасность? – спросил Иван Алексеевич.
– Никаких. Им приказали нас привезти, ну они и выполнили, как привыкли.
– Кто же этот человек, который отдаёт такие приказания?
– Иван Алексеевич, – сказал я, – у меня были кое-какие дела с Машеровым, а Люсю привезли, чтобы я был сговорчивей. Вам не надо во всё это вникать, просто поверьте, что я не делал ничего плохого.
– Папа, что вы хотите от Гены? – вступилась за меня Люся. – Он оказал услугу стране и помог Машерову. Вам нельзя об этом знать!
– А тебе, значит, можно? – переключилась на дочь Надежда.
– Когда они разговаривали, меня выпроводили на кухню пить чай.
– Ну нельзя, так нельзя, – покладисто согласился Иван Алексеевич. – Надя, прекрати. Вы хотите есть?
– Мы пообедали у Гены.
– Пойду, – сказал я. – Мне ещё объясняться со своими родителями. Завтра созвонимся.
Дома были примерно те же вопросы.
– Объясни, что всё это значит! – заявила мама. – У меня чуть не случился инфаркт! Может, хватит секретов?
– Мама, – сказал я, обнимая её за плечи. – Тебе нужны государственные тайны? Так это нужно давать подписку о неразглашении, а потом не выпустят за границу.
– При чём здесь заграница? – растерялась мама. – Какие тайны?
– Я не сделал ничего плохого, только помог. Меня не поняли и начали разбираться. Сейчас ко мне нет вопросов. Жаль, что так получилось, но я не могу отвечать за чужое хамство. Я же тебе сказал, что не нужно волноваться.
– Мало ли что ты сказал! А Люсю зачем возили?
– На всякий случай, чтобы я не сильно выпендривался. Я прошу, чтобы ты не говорила об этом со своими подругами. Тётя Нина точно всем разнесёт.
– Я не дура, – обиделась мама, – и не болтушка.
– Извини, сказал на всякий случай. Я обещал вам рассказать и расскажу, но не сейчас, а лет через пять. У вас будет больше веры моим словам.
– Я сейчас готов поверить во всё, – сказал отец. – Даже в то, что в тебя кто-то вселился, слишком уж ты изменился.
Мне надоело таиться от родителей и очень хотелось обо всём рассказать, тем более что они уже могли поверить. Но у меня не было уверенности в том, что всё закончилось. Как только Машеров оценит записи, меня не оставят в покое. Я сам ему говорил, что знаю больше того, что записано в тетрадях, да это и без моих слов должно быть понятно. Поэтому придётся давать консультации. Я не оставил бы такого человека без присмотра, даже если бы был в нём уверен. Никто не застрахован от случайностей, поэтому какую-то охрану ему обеспечил бы.
– Папа, поверь, что я твой сын и никто другой в меня не вселялся, – обратился я к отцу. – Я хоть сейчас всё рассказал бы, но потом у вас могут быть неприятности, а я этого не хочу.
– Но всё закончилось? – спросил он.
– Не знаю, – честно ответил я. – Могут обратиться за помощью, но такого хамства уже не должно быть.
– Можешь хоть сказать, с кем у тебя дела?
– С Первым секретарем ЦК Машеровым. А теперь я хочу отдохнуть.
Я действительно сильно устал. Я вёл себя нагло и вызывающе не только из-за злости и обиды, был ещё страх. Слишком велики были ставки, и слишком много власти в руках этих людей. И в дальнейшем нельзя было с лёгкостью поменять поведение и выполнять всё, что скажут, поэтому опять придётся с ними играть и что-то требовать для себя. Очень многие считают глупостью готовность помочь по первому требованию и ничего за это не получить. Ладно, остались два дня каникул, а потом последняя четверть. В связи с тем, что отпала надобность в писанине, у меня освободилось много времени, и его нужно было чем-то занять. И спортом уже занимался меньше, только чтобы поддерживать форму. Если привлекут к работе, нужно попросить, чтобы натаскали на бой, а ближе к лету поговорить об отпуске. Я не хотел расставаться с Люсей даже на месяц, вот пусть и устроят нам отдых в одном из санаториев на море. Им это нетрудно, а родители съездят к родственникам сами или с сестрой. И нужно подумать о том, где жить. Я не хотел переселяться на юг, вполне устроит квартира в Минске.
Утром я сделал свои упражнения, принял душ, позавтракал и позвонил Люсе. Трубку взяла Надежда.
– Приходи, – сказала она, услышав мой голос. – Дочь тебя ждёт.
Выйдя на улицу, я столкнулся с изнывающим от скуки Игорем.
– Привет, – обрадовался он. – Ты вчера опять куда-то ездил?
– Здравствуй, – отозвался я. – Пришлось, понимаешь, помогать правительству. Ни фига сами не в состоянии сделать.
– Ври больше! – сказал он. – Самое дурное время. Всё тает, и на улице нечего делать, а по телевизору показывают туфту, и в кинотеатр привезли какого-то «Зайчика».
– Неплохая кинокомедия, – сказал я. – Надо будет сходить на неё с Люсей.
– А как у тебя с ней? – с интересом спросил он.
– Отдают в жёны, правда, ждать четыре года.
– Повезло тебе с ней. Вы хоть целовались?
– Ты что? – ответил я, отшатнувшись в притворном испуге. – Мы обещали, что не будет никаких глупостей! Ладно, счастливо скучать, а я побежал.
Люся встретила меня у подъезда.
– Пойдём погуляем, – сказала она, беря меня за руку. – Не хочу сидеть дома. И не поговоришь толком из-за Оли, и погода просто замечательная!
– Я только «за». Мы и так зимой мало гуляли. Предлагаю сходить в кино. Я видел его два раза, но с тобой схожу. Не шедевр, но посмеёшься.
– С удовольствием схожу.
– Сейчас видел Игоря. Завидует, что ты выбрала меня, а не его. Счастливый ты, говорит, что у тебя такая невеста!
– Когда ещё буду невестой! – вздохнула она, оглянулась и прижалась ко мне. – Нам с тобой теперь многие завидуют, и не только одноклассники. Ты просто не замечаешь, как на тебя смотрят девчонки из старших классов. Ленка, кстати, тоже стала посматривать. Узнаю – выцарапаю глаза!
– Ревность – паршивое чувство, – сказал я своей любви. – Никогда не дам тебе для неё повода. Всё прошлое пусть в прошлом и остаётся, а у нас с тобой впереди сто лет жизни. Проживём их в любви и умрём в один день. Ну вот, а плакать-то зачем?
Глава 14
– Совпадает? – спросил полковник милиции Илья Денисович Юркович.
– Триста девяносто восемь, – ответил Машеров. – Это он опять округлил или ещё не всех нашли?
– Два человека – это ерунда, – сказал Юркович. – Могла округлить пресса.
– А что у нас по группе Сенцова?
– Все люди, упомянутые в записях за последние десять лет, реально существуют. Дальше проследить трудно. Записи логически увязаны, явных ляпов не обнаружили. Если всё так и будет, это золотое дно. Остаётся решить, как лучше использовать.
– А что по Академии наук?
– Купревич подобрал в группу три десятка человек. За них он ручается. Фотокопии части первой тетради отданы на изучение. Работают в институте физики твёрдого тела и полупроводников. Работы только начаты, поэтому о результатах говорить рано. Что думаешь делать с мальчишкой?
– Какой он мальчишка! – усмехнулся Машеров. – Старше нас с тобой.
– Я сужу по поведению. Обидчив не в меру и склонен к крайностям: выложил всё, не потребовав ничего взамен, привязан к этой девчонке... Может, он и прожил восемьдесят лет, но я почувствовал возраст только по разговору.
– Я думаю, он ещё потребует, – сказал Машеров. – Тетради – это выписки самого важного, а сколько всего мог запомнить этот человек? Одни рекомендации чего стоят. Полторы сотни человек на ликвидацию! А ты говоришь мальчишка!
– Я тоже многих ликвидировал бы, если о них написана правда. Только кто позволит их тронуть?
– Судя по записям, Андропов их тронет.
– Судя по записям, он и тебя тронет. А из этих он вычистит только часть, да и то лет через пятнадцать. Надо всё-таки перетянуть на свою сторону кое-кого из его ребят. Без работы с комитетом будет очень сложно, а у меня в нём по партизанским делам много друзей, правда не в минском КГБ. Но будет нетрудно устроить им перевод.
– С мальчишкой нужно мириться, – сказал Машеров. – Твой ляп, ты и займись. Я думаю, что он намеренно пошёл на обострение. Теперь начнёт выпендриваться и что-то требовать. Не вздумай на него давить. Все требования в разумных пределах нужно удовлетворить.
– А разумность его требований определять мне?
– Если не сможешь ты, это сделаю я. Что у нас по апрелю, кроме этих торнадо?
– Новое правительство в Йемене, демонстрация в Ереване, переворот в Доминиканской республике и вторжение в неё США. Ещё написано, что День Победы объявлен выходным.
– Когда будет последнее?
– Двадцать шестого числа.
– А торнадо уже завтра. В новости, наверное, попадёт с опозданием, как и землетрясение. Он прав: такие вещи невозможно предсказать. Если появятся эти торнадо, другие проверки будут не нужны. Тогда продолжишь набирать группу. Этих нужно посвящать во всё. Членам группы придётся выполнять деликатные дела, и в случае неудачи мы их не прикроем, поэтому идти на это должны сознательно.
Они приехали ко мне тринадцатого. Сам полковник остался в машине, а к нам в квартиру позвонил Семён. Я недавно пришёл со школы, пообедал и включил телевизор, когда раздался звонок. Мама ушла к кому-то из соседей, остальных тоже не было дома, поэтому открывать пошёл я.
– Привет, – сказал он, когда я распахнул дверь. – С тобой хотят поговорить.
– Ехать в Минск на ночь глядя?
– Ехать не надо, полковник в машине. Сядешь, я её отгоню, и вы поговорите, а потом тебя вернём.
– Заходите, – пригласил я. – Сейчас переоденусь, тогда пойдём.
Через несколько минут мы подошли к стоявшей на бетонке машине. Семён съехал к сараям, развернул машину и поехал к выезду из городка.
– Здравствуйте, – поздоровался я с Седым. – Ну как торнадо?
– Хочешь сказать, что не слушал новости? – усмехнулся он.
– Слушал, теперь слушаю вас. Что вам от меня нужно?
– Постоянные консультации.
– И как вы это представляете? Я буду, как челнок, мотаться из городка в Минск и обратно?
– Твоему отцу можно устроить перевод в Минск.
– Через управление кадрами? – спросил я.
– А тебе не всё равно? В округе есть такое полезное управление, как политическое. Когда демобилизуют твоего отца?
– Через девять месяцев.
– Если будет желание, может продолжить служить, нет – уйдёт на гражданку. Квартира останется за вами.
– Переведёте двух майоров, – сказал я. – Квартирный вопрос после демобилизации должен быть решён у обоих. Летом у родителей отпуск, но я хочу поехать куда-нибудь на море с Людмилой. На побережье много ведомственных домов отдыха, а вам будет только спокойнее. Я думаю, что для вас не составит труда научить меня мордобою. И ещё одно. Благодаря моему писательству, денег у нас достаточно, а скоро будет больше. Я хочу приодеть свою девушку, но есть сложности. Если заявлюсь к ним со шмотками, её мать может выбросить их в окно. Кроме того, хотелось бы выбрать что-нибудь получше. Поможете?
– Помогу. Не хочешь сдать школу экстерном?
– Пока нет. И нет большой необходимости, и из-за того, что я и так достаточно выделился.
– И из-за Люси?
– И из-за неё, – согласился я. – У нас всё очень серьёзно.
– Рано у вас это, – вздохнул он.
– Каждый из наших родителей уже высказался на эту тему именно вашими словами и со вздохом. У вас ко мне всё?
– Добавлю, что ты должен согласовывать с нами свои поездки.
– Это понятно, – сказал я. – До свидания. Не нужно ехать к домам, я прекрасно дойду пешком.
Вечером я рассказал родителям о состоявшемся разговоре.
– Нам надо остаться, – сказал я расстроенной маме, – иначе на юг вы уедете без меня. И потом зря ты туда рвёшься. Квартиру дадут только через полтора года, и всё это время придётся жить со стариками. Нормально проживём два месяца, а потом начнутся ссоры и скандалы. Тебе это нужно? Вокруг степь, постоянные ветра и пыль. Только и того, что Дон, который через двадцать лет загадят. А ловить рыбу можно и в Минском море. Новыми друзьями вы не обзаведётесь, а теперешние получат квартиры в Минске.
– А ты откуда знаешь? – оторопела мама.
– Знаю, – ответил я, решив всё им рассказать. – Папа угадал, когда сказал, что в меня кто-то вселился, только этот «кто-то» – это я сам в возрасте восьмидесяти лет.
Я подробно рассказал о событиях последнего дня моей жизни в тридцатом году.
– Сразу после «заселения» был восьмидесятилетним стариком, но потом сознание ребёнка начало менять моё, поэтому сейчас я нечто среднее из нас двоих. Память осталась, но чувствую себя лет на двадцать. Я помню всё, что случилось за время той жизни, поэтому представляю для Машерова большую ценность. Именно это я писал в своих тетрадках, а повести были только прикрытием.
– Так они не твои! – дошло до отца.
– И повести, и песни, – кивнул я. – По первоначальному плану мне нужно было приобрести известность. План поменялся, но это всё равно помогло. Если бы не пение, я не попал бы в квартиру Машерова.
– И Москва была нужна для этого? – спросил отец.
– Да, папа. Только это был плохой вариант. Извините, но я не буду говорить о своих делах, а Тане лучше вообще ни о чём не знать.
– Люся знает? – спросила мама, которая на удивление быстро поверила рассказанному.
– Знает.
– И когда мы умрём? – спросил отец.
– Лучше вам этого не знать, – ответил я. – Вы оба проживёте долго и умрёте из-за того, что медики неправильно поставят диагноз. У тебя не сразу распознают язву двенадцатиперстной кишки, а маму будут лечить от кисты, вместо герпеса. Зная это, я могу сказать, что вы добавите к своему немалому возрасту ещё лет по пять.
– А Таня? – спросила мама.
– Я переживу её на несколько лет. Ей можно со временем кое-что подсказать, но боюсь, что толку от моих советов будет мало. Она всегда жила своим умом и не слушала вас, с какой стати послушает меня?
– И как нам теперь к тебе относиться? – спросил отец.
– Это решайте сами. Я был и остаюсь вашим сыном. Больше доверяйте, а в остальном я не советую что-то менять.
– А как же теперь твои книги? – спросила мама.
– Пока больше не будет ни книг, ни песен, – ответил я. – Не из-за того, что кто-то против. Мне сейчас лучше не выделяться. Получим деньги за вторую книгу, и я разорву договор с издательством. А песни будем петь вам. Когда Машеров утвердится в Москве, тогда посмотрим. Если из-за изменения будущего не напишут какую-нибудь хорошую книгу или песню, это сделаю я, и не обязательно от себя.
– Будешь что-нибудь говорить родителям Люси? – поинтересовался отец.
– Что-нибудь буду, – ответил я, – а правду боюсь. Даже если поверят, вряд ли обрадуются тому, что их дочь связалась со стариком. Позже, когда мы с ней будем вместе и они лучше меня узнают, воспримут это совсем по-другому.
– Может, ты и прав, – сказал отец. – Я ждал чего-то необычного, но не такого. Если бы ты рассказал сразу, я ни за что не поверил бы. И никакие рассказы меня не убедили бы. Слишком много ты читал разной фигни, а язык и раньше был неплохо подвешен. Повезли бы тебя к невропатологу.
– В таких случаях возят к психиатру, – хмыкнул я. – Поэтому я вам ничего и не говорил. Да, я договорился, что летом нас с Люсей отправят в дом отдыха, так что планируйте ехать в отпуск без меня. И мне будут нужны деньги.
– Можешь брать, – сказала мама, – ты знаешь, где они лежат.
Следующий день был воскресным, поэтому утром я пошёл к Черзаровым. Выставили из комнаты Ольгу, и я рассказал Люсе о разговоре с полковником и о том, что всё открыл родителям.
– Боюсь, что твои не готовы к такой правде, но что-то сказать нужно. Как ты думаешь?
– Я их знаю, – сказала Люся. – Или не поверят, или поверят и перепугаются за меня. В обоих случаях будет плохо. Можно сказать о переводе. Отец будет недоволен, а вот мама обрадуется.
Иван Алексеевич недовольства не проявил.
– Если это не твои фантазии, то было бы неплохо. Служить осталось недолго, а жить собирались в Минске. А теперь и квартиры не ждать. Получается, что из-за тебя перетягивают и нас? Дочь, твой жених полон тайн и секретов. Кто бы мне раньше сказал, что с мальчишкой станут так носиться, ни за что не поверил бы. Наверняка твои таланты здесь ни при чём. Ты знаешь, в чём дело?
– Знаю, – сказала Люся, – но вам не скажу. Запретили мне кому-нибудь говорить, даже вам. Но ничего плохого там нет.
– Хочется закончить здесь седьмой класс, – сказал я, когда мы одевались для прогулки. – Осталось меньше полутора месяцев. Жаль, что не сообразил сказать об этом полковнику.
Отцу сообщили о переводе в середине мая. Днём позже о своём переводе узнал Иван Алексеевич. Через неделю прибыли офицеры, которые должны были их заменить. Несколько дней наши отцы передавали дела, а переезд организовали за неделю до окончания учебного года. Нам пошли навстречу и проставили четвертные и годовые оценки на несколько дней раньше.
– Жаль, что вы уезжаете, – сказала нам Ирина. – Хотелось бы работать с вами и дальше, но не судьба.
Я её понимал. В нашей школе каждый класс постоянно обновлялся, и до выпуска в нём оставалось мало тех, кто начинал учиться в младших классах. А тут уезжают сразу два отличника. Хоть у меня уже не было прежних отношений с ребятами, расставаться с классом было жаль. Мы решили, что постараемся сюда приехать, тем более что, если попрошу, наверняка дадут машину.
– Без вас в школе станет скучно, – грустно сказала Лена, бросив на меня взгляд, которого я безуспешно ждал от неё несколько лет.
– Хорошо, что мы уезжаем, – сказала Люся, когда мы вышли из школы.
– Если из-за Лены, то можешь не волноваться. Всё в прошлом, да и её отца скоро переведут.
– А дыру в заборе так и не заделали, – сказала Люся, пользуясь ею в очередной раз.
– И слава богу. Сколько пришлось бы терять времени, мотаясь в обход через проходную. Вам помочь собраться?
– Не нужно, – отказалась она. – Всё уже собрано. Завтра приедет машина, а погрузить мебель помогут солдаты. Плохо, что вы уезжаете на день позже.
– Плохо, что квартиры на разных этажах. Могли бы дать и на одной лестничной площадке.
– Что в этом месте особенного? – сказала Люся, не слушая моего брюзжания. – Нет многого из того, что есть в крупных городах, а уезжать не хочется. Мы приехали сюда раньше вас, я пошла в эту школу в первый класс.
– Вот тебе и ответ. Ты оставляешь здесь своё детство. Обычно с детством расстаются с радостью и рвутся к взрослой жизни, а что потеряли, начинают понимать много позже. Скоро снимут фильм «Щит и меч», и в нём будет песня о том, с чего начинается Родина. Родина начинается с детства, с этой дыры в заборе. Ты права: ничего особенного здесь нет, кроме того, что это место, где прошла самая беззаботная часть твоей жизни. Знаешь, как меня сюда тянуло? И ведь имел возможность приехать.
– А почему не приехал?
– А к кому? Я не о жилье, в Минске было много гостиниц, а денег у меня хватало. Главное – это люди. Каждый из вас унёс с собой кусочек моего детства, а в городке давно никого не осталось. А если кто-то остался, я прошёл бы мимо и не узнал. Для чего тогда приезжать? После распада Союза Белоруссии пришлось сокращать ту армию, которая ей досталась. Как я узнал, здесь тоже убрали военных. А ведь армия давала людям возможность заработать на жизнь. Здесь слишком многое изменилось. Я посмотрел фотографии этого места, сделанные из космоса. Прошёлся от Минска по железной дороге и почти сразу же нашёл городок по стадиону. Нашёл и нашу улицу в три дома, и школу. В вашем городке много всего понастроили, а на его окраинах вырос большой дачный посёлок. Даже сосны, которые меня помнили, стали вдвое выше. Наталья Платонова выложила в «Одноклассниках» фотографию нашего дома. Я потом объясню, о чём говорю. Я посмотрел на неухоженный дом и пустую улицу и окончательно понял, что никуда не поеду. Даже этот забор с дырой исчез. Ну пришёл бы я к школе, прислонился щекой к стене... Поплакать мог и дома, а сердце уже тогда было не очень... Возвращаться нужно к людям, а лучше оставить прошлое в прошлом, хотя это только доводы рассудка, а эмоции с ним не дружат. Это ведь свойственно не только людям. Я как-то читал о старой лошади, которую выгнали умирать. Так вот, эта доходяга прошла несколько тысяч километров и пришла туда, где впервые появилась на свет. Её опознали по клейму.
– Говорят, что кошки привязываются не к людям, а к жилью.
– Всё это ерунда. Значит, такие хозяева, что к ним не стоит привязываться. У нас в семье больше тридцати лет были кошки. Родоначальница этой кошачьей династии жила двадцать лет. Для неё в жизни главным был я, а не те квартиры, которые мы довольно часто меняли. Кошки эгоистичны, но у этой не только была потребность в том, чтобы я её ласкал, она хотела дарить ласку мне. Она могла долго и старательно вылизывать мне уши. Однажды её забыли на ночь во дворе. Дашка обиделась и ушла. Соседи видели, как она, опустив голову, шла со двора на улицу. Я искал её по всему городу, но так и не нашёл. Ладно, хватит об этом. Чем займёмся? Домой идти неохота, там сейчас голо и уныло, даже телевизора нет.
– Продали?
– Отец продал комбайн за пятьдесят рублей лейтенанту своей службы. Отдал бы и так, только тот не согласился. В Минске купим новый. Давай пройдёмся по лесу? Погода прекрасная, а в городе леса не будет. Когда мы сюда выберемся!
Мы сидели вдвоём на одном лежаке и смотрели на море. Оно уже успокоилось после шторма, который был позавчера, но вода была мутная, и лезть в неё не хотелось. Ничего, к завтрашнему утру отстоится, да и водоросли с пляжа уберут.
Нас привезли в Дом отдыха «Сосновый», принадлежавший Министерству внутренних дел СССР, пять дней назад. Место было сказочно красивым. Дом отдыха стоял у самого моря, окружённый прекрасным парком и сосновой рощей, и спуск к воде занимал минуты. Приехали в сопровождении Семёна, который оказался старшим лейтенантом милиции. Хвостом он за нами не ходил, но старался не выпускать надолго из вида. Детей здесь не было, поэтому мы вызвали интерес отдыхающих. Люсю поселили в двухместный номер, где отдыхала майор милиции с Урала, а мы с Семёном разместились в таком же номере в соседнем крыле.
– Красота! – сказал он, когда разложили вещи. – Если бы не вы, хрен бы я сюда попал! Здесь только старшие офицеры, да и то в основном москвичи. Послушай, Геннадий, если с вами что-нибудь случится, мне лучше не возвращаться. Хотите вы или нет, но я постараюсь всё время быть поблизости. Можете обращать на меня не больше внимание, чем вон на ту ёлку, можете даже целоваться – я это как-нибудь переживу. Главное, чтобы вы без меня не отлучались с территории и не лезли в воду. Договорились?
– Договорились, – согласился я.
Он мне нравился. Как только я стал своим, отношение парней Юрковича изменилось, как по волшебству. Я даже с Виктором Васильевым общался нормально. А что на него злиться? Что приказали, то он и сделал. Сам полковник выполнил своё обещание, в результате чего моя подруга хорошо прибарахлилась. Жили мы тогда скромно, и шкафы не ломились от одежды. Он привёз покупки и не взял у меня деньги. И с Иваном Алексеевичем поговорил, так что мои подарки не вызвали скандала, наоборот, Надежда была довольна. Видимо, я ещё плохо её узнал. Сейчас на Люсе красовался закрытый купальник, тоже купленный полковником.
– Жаль, что сегодня такая грязная вода, – сказала подруга. – Я ведь на море была только два раза.
– Завидую тем, кто живёт у моря, – отозвался я, – а многие из них не видят в нём ничего особенного, да и купаются редко. Завтра вода не будет прозрачной, но уже сможем купаться. Твой майор не устраивала допроса с пристрастием?
– Очень деликатно поинтересовалась, каким ветром нас сюда занесло. Я прикинулась дурочкой и перевела разговор на другое. Больше она не пристает. Я узнала, что здесь отдыхает заместитель Тикунова. Это их министр.
– Видел я его. Приехал вместе с женой и столкнулся с нами, когда шли в столовую. Мы сильно его удивили. Я спрашивал у нашей дежурной по этажу. Были до нас дети, но только один раз, когда отдыхал сам министр с семейством. Надо придумать что-то такое, чтобы от него не бегать.
– Может, им спеть? – предложила Люся. – Пианино здесь нет, но можно и под гитару. Если нет и гитары, попросим Семёна, и он смотается за ней в Туапсе.
– Мысль неплохая, – согласился я, – только выходить к ним с нашим репертуаром... Только три песни, да и то одна из них детская. Анекдоты им, что ли, рассказать про милицию? Боюсь, не все поймут, и первым, кто не поймёт, будет этот зам.
– А если ты споёшь ту песню, которую пел мне?
– С ума сошла? После неё нас близко не подпустят друг к другу. Не хотелось мне снова светиться, но придётся. Будет полезно не только заткнуть этого зама, но и расположить к себе отдыхающих. Здесь одно начальство, а связи лишними не бывают. Я знаю песню, от которой в семидесятые годы будет в восторге вся милиция. Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд, как будто не видна...
– Здорово! – оценила Люся. – Я иду к Семёну.
– Пойдём вместе. Вон он присматривает за нами со спасательной вышки. Наверное, любуется твоим купальником или смотрит, чтобы мы не перевыполнили норму по поцелуям.
– Ты бессовестный! Только один раз и поцеловались!
– Мне хватило и одного раза. Пришлось потом забраться в воду и там отсиживаться. Тебя такую обнимать – всё равно что голую.
– Будем целоваться в воде. Семён! Можешь спуститься?
– Что вам, королева? – Семён в два прыжка очутился на пляже.
– Ноги о булыжники побьёшь, супермен, – сказал я ему. – Слушай, у нас проблема. Здесь можно достать гитару?
– В клубе должна быть, – сказал он. – Что вы затеяли?
Я рассказал о выступлении.
– Вы здесь совершенно легально, – сказал он. – Всё проводили через Москву, так что на любопытство некоторых можно наплевать. С другой стороны, если есть возможность его заткнуть... Но ты же больше не хотел петь?
– Мы не собираемся выступать на конкурсах и в концертах, но если нужно для себя, почему бы и нет? Вреда я от этого не вижу, а польза может быть. Только нужно найти место, где можно репетировать.
– Идите переодеваться, а потом пойдём в клуб, – решил он. – Всё равно не полезете в грязную воду.
Через полчаса расположились в открытом по нашей просьбе клубе. Здесь были две гитары, и обе неплохие. Мелодию я подбирал до ужина, а Люся выучила слова и о чём-то разговаривала с Семёном, пока я терзал гитару.
– Всё, – сказал я, – мелодию подобрал. Давайте отдадим ключ и пойдём ужинать, а завтра после купания опять потренируемся. Выучим эту песню и повторим остальные, а уже потом будем говорить с руководством «Соснового».
К утру вода стала прозрачной, поэтому на пляже было полно народа. Я плавал хорошо, а вот Люся боялась заплывать далеко, поэтому мы плескались в дальнем конце пляжа, метрах в пяти от берега. Уходить не хотелось, но сделали над собой усилие и отправились в клуб. До обеда успели спеть свои песни, а «Службу» повторили раз десять.
– Для самодеятельности сойдёт, – удовлетворённо сказал я. – Семён, можно договариваться. Четыре песни, ну и я немного посмешу публику. Минут в сорок уложимся.
– Всё-таки хочешь рассказать анекдоты? – спросила Люся, когда шли обедать.
– Песни – это хорошо, но мало. У людей есть потребность смеяться, и к тем, кто её удовлетворяет, другое отношение, чем ко всем прочим. Их любят и редко принимают всерьёз – как раз то, что нам нужно.
– А что хочешь рассказать?
– Останавливает гаишник машину. Смотрит, в ней за рулем мужик, на заднем сидении спит женщина и рядом с мужиком сидит тёща. Гаишник говорит мужику: «Поздравляю! Вы проехали эту трассу без нарушений и получаете денежный приз!» Тут просыпается жена. Смотрит – около машины стоит гаишник. Жена обращается к мужу: «Я же тебе говорила, чтобы пьяный не садился за руль!» Гаишник ему: «Так вы пьяны? А ну-ка, уважаемый, выйдите из машины». А тёща запричитала: «Ну вот, я же говорила что на ворованной машине далеко не уедем!»
– Смешно, – рассмеялась Люся. – А разве они дают премию за хорошую езду?
– Может, и не дают, но смеяться будут. Есть анекдоты посмешней, но не всё можно рассказывать. Вечером посижу и отберу десятка два тех, что получше.
Что можно сказать о концерте? Жаль, что не было пианино, но мы и так очень неплохо спели, а песня о милиции вызвала бурные аплодисменты. Пришлось тут же исполнять её вторично. Анекдоты тоже пошли на ура, и над ними смеялись сильнее, чем в моё время. Концерт сделал своё дело. Раньше на нас смотрели с любопытством, но никто не подходил. После выступления познакомились с очень многими. Нас поздравляли, благодарили, а многие в конце разговора совершенно искренне предлагали обращаться, если что. Подошёл даже зам с женой. Обращаться он не предлагал, но смотрел благожелательно и пожалел, что не догадался взять с собой внучку. Можно было отдыхать совершенно спокойно и укреплять наиболее полезные знакомства. Это было нетрудно: анекдотов я знал много.
Глава 15
– Можешь ответить на вопрос? – спросил я Семёна, который сидел за вёслами нашей прогулочной лодки. – Как ты оказался в группе Юрковича?
– Интересно, по каким критериям подбирались люди? – спросил он.
– Конечно, интересно, – ответил я. – В том, что затеяли, самое главное – люди. Стоит кому-нибудь предать, и, если ему поверят, нас не спасёт даже положение Машерова.
– Можешь не беспокоиться. Людей подбирают очень тщательно, даже тех, кого используют втёмную. Мой отец и Илья Денисович старые друзья. Отец обязан ему если не жизнью, то свободой, да и меня он однажды вытащил из дерьма. Если ты до сих пор обижаешься, то зря. Человек он тяжёлый, но честный, преданный друзьям и не пожалеет себя для дела. И потом любой из нас сделает всё, чтобы остановить ту гнусь, которая развалила страну. Можешь рассказать, как это выглядело?
– Хреново выглядело, – ответил я, – но при Люсе не хочу рассказывать.
– Не смеши. Вы оба теперь под колпаком, и за вами будут присматривать даже тогда, когда Машеров уйдёт в Москву. Кто поверит, что она ничего не знает? Ведь знаешь?
– Немного, – призналась Люся. – Он не хотел рассказывать подробности.
– Такое можно рассказывать, – сказал Семён. – Не нужно имён и дат, просто опиши, что ты тогда чувствовал. Для любого это не секрет, а бред сивой кобылы.
– Для того чтобы развалить страну, её сначала довели до ручки, а потом избрали генсеком личность с хорошо подвешенным языком. Как он говорил! Мы на кухне не осмеливались обсуждать то, о чём он вещал с высоких трибун! Ему все аплодировали, и я не был исключением. В то время запустили немало хороших проектов. Опять заговорили об отмене привилегий чиновникам и об их сокращении. Всё закончилось пшиком. Реформы заглохли, всё выхолостили и превратили в болтовню. Объяснять подробно слишком долго и сложно. Реформы были нужны, но не такие, какие пытались проводить. Поддерживать на плаву множество убыточных предприятий простым увеличением денег в обращении, – это даже не глупость, а нечто худшее. А потом при товарном дефиците и отсутствии конкуренции отпустили цены – и всё рухнуло. В девяносто втором году рубль обесценился в двадцать шесть раз! Деньги на предприятиях выдавали нерегулярно и с большой задержкой, поэтому начали расти долги по зарплате. На многих заводах людям вообще не платили по полгода, а то и больше.
– Это я читал в распечатках твоих тетрадей, – сказал Семён. – Я просил рассказать о другом.
– Люся не читала. Если её взяли под колпак, то пусть хоть знает за что. Хотите впечатлений? Мы тогда наелись их вдосталь вместо продуктов. Как выжить семье, в которой муж и жена работают на одном предприятии, не платящем зарплаты? Моя жена работала в аптеке, а я на заводе, причём умудрялся подрабатывать, поэтому мы сильно не бедствовали. Но другие... Шахтёры, которые по полгода не получали зарплаты, перекрывали шоссейные и железные дороги и колотили своими касками об асфальт перед Домом Правительства. Многие вообще голодали, в том числе и дети. Старики насмерть замерзали в неотапливаемых квартирах, а в городах появились беспризорники. Мы быстро догоняли Запад по наркотикам и проституции, а по пьянству уверенно держали лидерство. Взятки открыто брали все представители власти. Как вы посмотрите на то, что чиновники из-за неплатежей отключают электричество находящейся на боевом дежурстве воинской части? А как могут платить военные, если они ничего не получают от государства? Представьте состояние офицера, который должен кормить семью, а ему месяц за месяцем ничего не выплачивают. Я прочитал в газете, что один такой майор, не в силах больше смотреть в глаза голодным детям, бросился вниз головой с третьего этажа. Люди пытались выжить и хоть как-то сохранить зарплаты, а по телевизору им советовали покупать водку. Сам слышал эту передачу. Полки магазинов были почти пустые, а в промышленности многие уже не покупали, а обменивали товары. Мы хотим купить комплектующие, а нам говорят, что рубли им и даром не нужны, вот если у нас есть голубые унитазы... Мы меняли свеклоуборочные машины на сахар, ещё что-то меняли на муку, а потом через профком выдавали желающим в счёт погашения долгов по зарплате. Было бы чудом, если бы Союз выжил. Этот период я описал очень подробно и не хочу о нём говорить.
– А потом? – тихо спросила Люся.
– Потом была независимость России и чудовищное разграбление её национальных богатств. Всё, что мы считали общим достоянием, отдали в руки всякой швали. Нас утешали тем, что и на Западе период первоначального накопления капитала тоже проходил тяжело. Нет ничего плохого в том, что всё отдали сволочам и быдлу, потому что уже их дети станут вести дела культурно, и мы будем в шоколаде. Хрена! Детишки выучились в престижных западных вузах, приобрели лоск на ворованные деньги и плевать хотели на всех остальных и на свою бывшую родину. Президент-алкоголик и череда никому не запомнившихся премьер-министров. Попался только один пытающийся что-то сделать, и у него начало получаться, поэтому и отправили в отставку. Сейчас он работает собкором «Правды» за границей.
– Но ведь ты говорил, что вы потом неплохо жили?
– Нельзя же разваливаться до бесконечности. Со временем всё начало выправляться. Многие по-прежнему жили тяжело, но того маразма уже не было. А мне к тому же повезло. Так, заканчиваем политинформацию, иначе останемся без обеда. Может, я сяду на вёсла?
– Я сам, – сказал Семён, развернул лодку и погнал к причалу.
Мы отдыхали на море больше двадцати дней и загорели, как негритосы. Люся стала уверенно чувствовать себя в воде, и мы уже рисковали вдвоём плыть к буйкам. В таких случаях недовольный Семён плавал где-нибудь поблизости. В той жизни мне хватало провести на море две недели, а потом начинало надоедать однообразие пляжной жизни. Вместе с Люсей я не уезжал бы отсюда ещё месяц. В этом отдыхе устраивало всё, разве что немного раздражала забота, которую к нам проявляли. Прошло уже много времени после концерта, но нам продолжали оказывать знаки внимания. Отдыхающие часто ездили в Туапсе, после чего буквально заваливали нас сладостями. Не брать было нельзя, есть – тоже, поэтому мы потихоньку набивали чемоданы конфетами и шоколадом. Перед публикой больше не выступали, но на следующий день после концерта начальник МУРа принёс магнитофон «Весна» и попросил исполнить песню о милиции.
– Для вас, Анатолий Иванович, запишем прямо сейчас, – сказал я ему. – Только у этого магнитофона качество не очень...
– Эту песню у нас будут петь, – ответил он. – Её легко разучить по записи, а у меня проблемы со слухом, не с обычным, а музыкальным.
– Вам сильно помогла эта песня, – признал Семён, когда довольный полковник ушёл, унося магнитофон. – Эти связи и для нас могут быть полезны.
Всё когда-нибудь заканчивается, закончился и наш отдых в «Сосновом». До Туапсе добрались автобусом, а потом по заранее купленным Семёном билетам сели в купе и на следующий день прибыли в Москву. После этого был день езды поездом до Минска, а с вокзала уехали на такси. Семён довёл каждого до квартиры и распрощался. Родители Люси уже вернулись из отпуска, но мои уезжали позже, поэтому я застал дома только сестру.
– Чёрный, как негр! – сказала она с завистью. – А что у тебя в чемодане, что его нельзя поднять? Привез камни с пляжа?
– Подарки поклонников, – ответил я. – Конфеты и шоколад. Я объедал тебя в детстве, теперь решил рассчитаться.
– Врёшь, – не поверила Таня, положила чемодан на пол, расстегнула замок и убрала лежавшие сверху вещи. – Ни фига себе! Ограбил магазин?
– Спел песню. Родители не писали писем?
– Пришло письмо от мамы. У них всё в порядке. Твои книги раздали родственникам, в Таганрог съездили и через неделю должны вернуться. Из редакции было уведомление о том, что тебе нужно получить деньги по договору за изданную книгу. Она недавно поступила в продажу. Как ты просил, я купила пять книг. Сама тоже прочитала.
– За книги спасибо. Телефон поставили?
– Сразу после твоего отъезда, так что можешь звонить своей Люсе, если лень спуститься на один этаж.
– А номер?
– А я знаю? Я с ними общалась, но не по телефону. Они приехали из отпуска неделю назад. Один раз оставляли у меня Ольгу. Сколько пришлось выслушать о том, какой ты хороший. Мне кажется, что в тебя влюблены обе сестры. А вообще, тебе повезло с Люськой. И Черзаровы относятся к тебе как к родному. Думаю, что родители с ними подружатся.
– Очень хорошая семья, – сказал я. – Ладно, ты занимайся шоколадом, а я отдохну с дороги.
Я вошёл в непривычно большую комнату и прилёг на застеленную кровать. Отдыхать было не от чего, но и заняться было нечем. Идти к Черзаровым рано, пусть родители хоть немного пообщаются с дочерью. А что ещё делать? Даже телевизор пока не успели купить. На столе лежала стопка купленных сестрой книг, но смотреть их не хотелось. В прихожей зазвонил телефон, и я поспешно встал с кровати.
– Гена, это тебя! – крикнула Таня. – Подойди к телефону.
Я вышел в прихожую и взял трубку.
– Это опять я, – услышал голос Семёна. – Чем занимаешься?
– Скучаю. Есть работа?
– Пока нет. Тебя нужно кое с чем ознакомить. Подойди к выезду со двора, там машина.
– Я должен ненадолго уйти по делам редакции, – сказал я сестре. – Какой номер нашего телефона?
– Под телефоном бумажка, на ней записано. С тобой не нужно ехать?
– Нет, спасибо, прислали машину.
Я сбежал по лестнице, вышел в пустой и не до конца благоустроенный двор и пробежался по дороге к стоявшему на выезде «Москвичу». Возле машины меня дожидался Семён, а за рулем сидел Васильев.
– Не дают отдохнуть с дороги? – спросил я Семёна и наклонился к открытому окну: – Здравствуйте, Виктор.
– Здравствуй, – ответил он. – Мог бы и со мной на ты.
– Я уже отдохнул на два года вперёд! – хохотнул Семён. – Садись в салон, надо поговорить.
– В твоих консультациях пока нет надобности, но она может возникнуть, – сказал Виктор, когда я сел в машину и мы выехали на улицу, чтобы освободить въезд. – Поэтому тебе нужно знать порядок работы. Не будем каждый раз гонять машину, чтобы не привлекать к тебе внимание и не связывать с группой. В пятую квартиру поселился наш человек. Это сотрудник областного УГРО Пётр Сергеевич Деменков. У него есть сын твоего возраста, зовут Сергеем. Парень умный и физически крепкий. Ходит в ту секцию, куда будешь ходить и ты. Я думаю, что вы с ним подружитесь. Ваша школа в двух кварталах отсюда. Район новый, поэтому школу строили с запасом. Восьмых классов в ней пока два. С руководством школы есть договорённость, что вас и Черзарову примут в один класс. Постарайся не решать в школе личные дела. Ты человек известный, но директором у них работает женщина в возрасте, которая не любит тех, кто позволяет себе лишнее, а мы не будем вмешиваться в школьные дела без необходимости. Это понятно?
– Что тут непонятного? – ответил я. – Будем скромнее. Сергей знает?
– Не знает и не должен знать. Единственное, что ему известно, – это то, что у тебя есть какие-то дела с его отцом. В случае необходимости он будет вызывать тебя по телефону или поднимется в квартиру. Вопросы будешь получать у его отца, ему же отдашь ответы. Если нужно будет поговорить, к ним приедут наши люди. Большой необходимости в конспирации нет, но и излишне светиться тоже ни к чему. Теперь дальше. Тебя привлекут к работе, а любая работа должна вознаграждаться.
– Я пока не нуждаюсь в деньгах, – отказался я.
– Счастливый человек, – засмеялся Семён. – Ты у нас такой один на весь Советский Союз.
– Дело хозяйское, – сказал Виктор. – Если потребуются деньги или помощь, обращайся. Сделаем всё, что в наших силах. Семён говорил, что ты пел в «Сосновом» песню о милиции. Можешь спеть для нас?
– Конечно, – ответил я. – Только сначала нужно подобрать мелодию на пианино, под одну гитару будет хуже.
– Скажешь, когда будете готовы. И возьми у Семёна номер телефона. Это для экстренной связи, если почему-то не сможешь выйти на Деменкова. Сегодня же к ним сходи. Завтра у Сергея секция, так что можешь приходить с ним, только не забудь трико.
– Вы можете дать план Минска или хотя бы нашего района? – спросил я. – А то я совсем не знаю города.
– Сделаю, но отдам на время, и ты этим не свети. Такие планы только для служебного пользования. Секретов в них нет, но у посторонних может возникнуть вопрос, откуда они у тебя взялись. Ознакомишься – вернёшь. Всё, приехали, выходи.
Я вышел из машины и пошёл к подъезду. Решив не откладывать знакомство, задержался на лестничной площадке второго этажа и позвонил в пятую квартиру. Дверь открыл крепкий невысокий мужчина лет сорока, с грубоватыми чертами лица и рыжеватым цветом зачёсанных назад волос.
– Входи, – посторонился он. – С Виктором уже говорил?
– Да, Пётр Сергеевич, – ответил я. – Мне всё рассказали.
– Тогда возьми номера телефонов. Верхний – домашний, нижний – рабочий. Не звони без необходимости на работу, этим телефоном пользуюсь не один я. Пойдём, познакомлю с сыном.
Обычно дети мало походят на родителей. За всю прошлую жизнь я только один раз видел дочь, которая была копией матери. Сейчас был второй такой случай. Если не учитывать разницу в возрасте, сын ничем не отличался от отца.
– Геннадий, – представился я и протянул руку.
– Сергей, – отозвался он и попытался сжать её покрепче, но со мной этот номер не прошёл. – Мне о тебе сказал отец. Будем учиться вместе.
– В секцию тоже будем ходить вместе, – сказал я. – Меня предупредили, чтобы завтра пришёл вместе с тобой.
– Ты написал? – спросил он, показывая рукой на лежавшую на кровати книгу.
Я взял её в руки и посмотрел на обложку. «Посёлок». Ну и что отвечать?
– Читать умеешь? – сказал я. – Зачем тогда задаёшь вопросы?
– Чем любишь заниматься? – спросил он. – Или из-за писательства ни на что другое нет времени?
– Если бы не было, не рвался бы в секцию. А писать я пока не собираюсь.
– Ну и зря! Классно получилось. Хороших книг и так мало...
– Надо будет заняться одной песней со своей подругой, а это тоже время. Пока нет учёбы, свободного времени вагон, потом его будет мало. Ты хорошо знаешь Минск?
– Хорошо знал тот район, где мы раньше жили. Центр тоже знаю, а здесь раньше не был. Мы переселились несколько дней назад, так что пока нигде не был. Знаю только, где поблизости магазины, и ходил к школе. А подруга – это та девочка, с которой вы вместе пели?
– Да, она живёт рядом с вами, в шестой квартире. Зовут Людмилой.
– Познакомишь?
– Конечно, познакомлю. Мы будем учиться в одном классе. Только со знакомством повременим. Мы с ней сегодня приехали с моря, и я сам у них ещё не был. Сергей, а ты чем-нибудь занимаешься, кроме секции?
– Раньше сильно увлекался шахматами, а сейчас только рисую.
– Покажешь рисунки? – спросил я.
– В них нет ничего интересного, – замялся он.
– Ладно, не нужно показывать. Пойду домой, помогу сестре. Родители не вернулись из отпуска, а я не предупредил её о своём приезде.
Выйдя от Деменковых, я постучал в квартиру Черзаровых. Они, как и мы, пока не установили звонки. Дверь открыла Надежда.
– Входи, пропавший, – сказала она. – Такой же чёрный, как дочь? Иди в комнату, а то здесь плохо видно.
В большой комнате, кроме неё, был Иван Алексеевич.
– Здравствуйте, – поздоровался я.
– Здравствуй, – отозвался он с дивана. – Что ты его вертишь, мать? Я и отсюда вижу, что подрос и почернел.
Из своей комнаты, услышав мой голос, вышла подруга.
– А где Ольга? – спросил я. – Куда дели ребёнка?
– У неё теперь своя комната, – засмеялась Люся. – Затащила в неё мой чемодан и сейчас потрошит. Даже из-за тебя не вышла.
– Сёстры все такие, – улыбнулся я. – Моя тоже сразу начала дегустировать шоколад. Ольга не объестся?
– Пусть за ней следит мама. Давай пройдёмся к школе? Я там уже была, но всё посмотрела мельком. Заодно и погуляем.
В подъезде Люся придержала меня на площадке между первым и вторым этажами.
– Подожди, хочу поцеловаться, а то за всю дорогу не было ни одного поцелуя.
– Хватит! – оторвался я от неё. – А то придётся возвращаться. Я не чувствую твоего платья, а мы не в воде. Вот будешь в зимнем пальто...
– Нахал!
– Чем вы здесь занимаетесь? – с подозрением спросила полная женщина лет пятидесяти, которую мы не заметили, затеяв возню.
– Аэробикой! – нахально ответил я. – Неужели не знаете? Как можно! Женщинам вашей комплекции это самое то, что нужно!
Пока она, как рыба, выпучив глаза, открывала и закрывала рот, силясь что-то сказать, я схватил подругу за руку, и мы со смехом выбежали во двор.
– Как это быстро реализовать? – спросил Машеров. – Что для этого нужно? Вы работаете уже два месяца, пора дать хотя бы предварительное заключение!
– Я не могу назвать конкретных сроков! – ответил его собеседник. – Предоставленные нам записи могут совершить переворот в электронике и во многих смежных областях, но для этого необходимо привлечь больше людей и средств, купить кое-какое оборудование и сделать то, которого пока ни у кого нет. А если мы начнём это делать, вряд ли удастся сохранить всё в тайне, да и не вижу я в этом смысла. Если привлечь большие силы, сроки могут сократиться в разы. Я набросал в записке, с кем лучше скооперироваться. Необязательно объяснять, откуда взялись новые технологии, для них нетрудно найти авторов.
– Убедили, – согласился Машеров. – Жду вместо вашей записки проработанную программу действий. Какие коллективы подключить по каждому вопросу, что нужно для работы и примерные объёмы финансирования. Потом всё запустим через правительство. Вы просмотрели остальные записи?
– Очень бегло, и пока не со всем разобрался. Многое упирается в то, что мы делаем сейчас, поэтому пока бесполезно. Например, сварка в азоте при непрерывной подаче проволоки не пойдёт без стабилизации тока, а тиристоры такой мощности – это пока сказка. Понятно, как их сделать, сложности в том, что у нас нет для этого необходимого оборудования. Одно цепляется за другое. Поэтому лучше действовать последовательно, как всё изложено, а остальные записи пока придержать. Только я не смогу оценить раздел по ядерной физике, и заключение по оружейным системам должны давать специалисты. А в записях много всего, вплоть до лекарств. Наверное, нужно делать выписки по отдельным вопросам и посылать на проработку в профильные институты. И не вываливать всё, а небольшими порциями. Мы сами очень долго провозимся.
– Хорошо, Рудольф Карлович, я подумаю. Наверное, так и сделаем.
В тот же день уже в другом месте состоялась ещё одна встреча.
– Я совсем не знаю Андропова, – сказал своему собеседнику Юркович. – Ты пять лет проработал в девятом управлении. Сложно подобраться к секретарю ЦК?
– Не вижу сложности, – ответил тот. – Охраняются члены политбюро и кое-кто из правительства, у остальных нет охраны. Если возникнет необходимость, тогда обеспечат, но при мне такого не было. Андропова видел неоднократно, но никаких дел с ним не имел. Секретарей много, почти каждый руководит своим отделом. Об Андропове ходили слухи, что им не очень доволен Суслов, да и у Брежнева было к нему прохладное отношение. Ещё говорили, что он набрал себе в отдел умников из интеллигентов. Но всё это сплетни годичной давности. Если его необходимо устранить, это надо делать срочно. Когда он пойдёт в гору, всё сильно усложниться. Его легко убрать по дороге домой. Кажется, он жил где-то поблизости, хотя могу и ошибаться. Несколько раз видел, как он уходил домой пешком.
– Я слышал, что проезд по Старой площади закрыт, – сказал Юркович.
– Для всех, кроме служебных автомобилей, и делали исключения для секретарей, у кого были колёса. Да не важно это, Илья Денисович! Если надо завалить эту гниду, я это сделаю. И напарники мне не нужны. Вы перевели в Минск одного меня?
– Ещё пять человек. Петров не возражал. Послушай, Игорь, ты не слишком самоуверен? Может, тебя всё-таки подстраховать?
– Ничего не нужно. Я только не уверен в том, что удастся скрыть убийство. Даже если оформлю как инфаркт, могут докопаться. Всё-таки не какой-то слесарь, а секретарь ЦК, так что землю будут рыть. Но если не оставить следа, то ничего страшного не случится. Дело сделано, мы ни при чём, а результатом будут сорванные у кого-то погоны. Неприятно, конечно...
Через неделю нужно будет идти в школу. За половину лета, которую прожили в новых квартирах, мы освоились в своём районе, а я по плану изучил Минск и теперь неплохо знал расположение основных улиц и площадей. Три раза в неделю ходил с Сергеем в секцию самбо, и по вечерам часто собирались в моей комнате вместе с Люсей. Наши родители быстро сдружились, особенно матери, у которых было больше времени для общения. Два раза вместе выезжали на Минское море. Отец сидел с удочками, а остальные купались, отойдя подальше, чтобы не распугивать ему рыбу.
– Совсем не то что в Чёрном море! – говорила Люся. – Вода грязней и хуже держит.
– Не поцелуешься, – шепнул я ей на ухо, – и ещё она не такая мокрая!
– Дети, прекратите брызгаться! – крикнула мама, отбежав от нас подальше. – Замочите волосы!
Этими поездками все были довольны, поэтому хотели съездить в третий раз, но во второй половине августа резко похолодало, и поездка накрылась. А сейчас мы сидели в комнате Люси и от нечего делать перелистывали учебники за восьмой класс.
– Разучили песню, а спеть так и не позвали, – сказала Люся. – Ну разве не свинство?
– Ещё споём, – отозвался я. – Забыл сказать, что Семён передал приглашение выступить на праздничном концерте, посвящённом Дню работников милиции. Только это будет через три месяца. Надо приготовить к этому празднику что-нибудь ещё. Слушай, а почему мы не спели её родителям?
– Это легко исправить! – она схватила меня за руку и потянула в большую комнату. – Папа! Мы...
– Тише! – остановил её смотревший телевизор отец. – Дай дослушать.
– А что случилось? – спросила Люся.
– Умер член ЦК, – ответил Иван Сергеевич. – Андропов. Нет, я такого не помню. Жаль, всего пятьдесят один год.
– А от чего умер, не сообщают? – ощутив озноб, спросил я.
– Что-то с сердцем. Говорите теперь, что хотели.
– Уже ничего, – ответил я, удостоившись удивлённого взгляда Люси. – Пошли к тебе.
– Что случилось? – взволнованно спросила она, когда мы вернулись в её комнату. – Ты побледнел!
– Всё хорошо, – улыбнулся я. – Не обращай внимания.
Не скажешь же ей, что я только что узнал, что убил человека. Пусть это сделано руками другого, но именно я вписал его номером первым в свой список.
Часть 2, Главы 1-2 http://www.proza.ru/2017/05/24/210