ГЛАВА 22.
ЧИСТЫЙ ЛИСТ…
…Музыка грохотала, бумкала, тумкала и отбивала маршевые ритмы. Оркестры надрывались и пытались переиграть соперников.
Шум многотысячной толпы демонстрантов катился из переулков и проспектов столицы, вливаясь в одну мощную реку у Красной площади. Людской поток ближе к ней приобретал некое подобие стройности и управляемости, делился на четыре колонны, умело регулировался спецами Лубянки, одетыми в одинаковое штатское: плащи, шляпы, тёмные брюки и надраенные кожаные ботинки.
Первомай!
Алые полотнища, транспаранты, огромные бумажные и поролоновые гвоздики. Море разноцветных воздушных шариков, флажки с золотом, нарядные люди и радостные лица детей, впервые попавших на такой праздник, въезжающих на главную площадь страны на плечах своих отцов и матерей, истово горланящих: «Ура! С праздником! С Первомаем!» Узнаваемые голоса любимых дикторов из репродукторов, торжественно оглашающих площадь: «Мир! Труд! Май!», «Да здравствует!..», «Ура, товарищи!..», «С праздником весны и труда, родная страна!», «Первомай шагает по планете!», «Весь мир ликует!..»
– …Мама! Мне плохо видно! – дочь оглушила криками Марину, держащую её на плечах. – А нельзя повыше?
– Иди-ка ко мне, девочка, – спокойный голос сзади.
Обернулись: молодой долговязый мужчина улыбается и протягивает длинные руки.
– Я высокий – всё увидишь! – смеётся, сияя ясными серыми глазами.
– Можно, мам?.. – девочка заёрзала на плечах в нетерпении.
– Хорошо. Так и быть.
Передала Вету. Наблюдала, как он неумело сажает её на плечо, смеётся, краснея красивым волевым лицом, а она что-то шепчет ему на ухо, стреляя в спасителя тёмным жемчугом хитрющих глазёнок. Мать лишь усмехнулась, опустив глаза: «Кокетка редкая растёт. Вся в меня».
Опомнилась, добавила:
– Если она Вам станет в тягость – не стесняйтесь, ссадите. Спасибо большое!
Сдержанно улыбнувшись, быстро отвела от внимательного взгляда смущённые изумрудные глаза, сделала пару шагов вглубь толпы, уходя из сектора его обзора.
«Хватит чужих жадных мужских взоров, жарких пожирающих глаз, пылающих щёк и ушей. Слишком многие заглядываются в последнее время, – подняла взор на дочь и опять поймала уголком глаз блеск его серебра, застонала безмолвно: – Уйти некуда – вокруг толпа народа! А этот, как назло, мгновенно “положил глаз”! Обычно, стараюсь в толпе не появляться, но не этот раз. Не смогла отказать дочери сегодня. Давно обещала на демонстрацию сводить: с ней за полгода до события стали договариваться – уговор дороже денег. Счастья-то сколько у ребёнка семи лет!.. Осенью в школу. Кончилось беззаботное детство. Вот приедет к девятому числу бабушка и заберёт её к себе на юг, укрепить пошатнувшееся за холодную зиму здоровье, – загрустила невольно. – Да и я чувствую себя, как после марафона. Скорее бы в отпуск, но он только в конце июля – не дотяну! Устала. Год выдался в гостинице маетным, мешкотным, нервным, многолюдным. Как с цепи постояльцы сорвались – толпами на этаж, словно тараканы лезут. Сотрудницы-горничные уже вымотавшиеся такие!.. Даже хорошая зарплата и подработки не скрашивают тех нагрузок, что свалились: Съезды, Пленумы, спецобслуживание, “режимный патруль”, депутатский карантин, отраслевые слёты и конференции, международные конкурсы… Чего только ни выпало!»
– Мам! Смотри! Дирижабль!.. – Иветта оглушила полплощади исступлённым визгом!
Парень чуть не уронил девчонку! Покраснел, как свёкла, трясёт головой – оглох!
– Такой огромный!.. А можно на нём полетать?
Люди смеются вокруг, улыбаются детской непосредственности, переговариваются:
– Зачем тебе дирижабль?
– У тебя, вон какой папа высокий!
– Точно, он у тебя повыше его будет!
– Не, это не папа! Это мой держатель! – изрекает дочь.
Этим обрушивая лавину хохота вокруг!
Добровольный помощник вновь едва не роняет Вету.
– Но, может, я его и возьму в папы. У меня своего нет, – уже распоясалась! – Мой настоящий папа пьянь…
– Так… Слезай-ка с человека, нахалка…
Марина быстро стянула обнаглевшую девчонку на землю.
– Марш в гостиницу! Твоё время истекло. Мне на рабочее место пора возвращаться, – обернулась к парню. – Спасибо огромное – выручили. Плечи отсохли от её веса. До свидания!
Стараясь не поднимать глаз, улыбнулась человеку и повернулась, было, уходить.
– Я Вас провожу немного, если позволите, – сказал тихо, но настойчиво, неожиданно взяв под руку, к великому счастью её дочери. – По пути. Просто так не выпустят сейчас из колонны, у меня спецпропуск. Вот и пригодится. Давай лапку! – улыбнулся Вете, беря детскую ручку. – Веди нас, егоза! Да посмелее!
Той и говорить не надо! Умирая от счастья, вцепилась в их руки и потащила маленьким, но беспощадным тягачом к гостинице «Москва».
– Не стоило Вам идти с нами, – едва слышно промолвила Мари, чтобы дочь не расслышала. – Она сейчас в таком возрасте, что всё принимает за чистую монету. Может размечтаться.
– Дайте девочке немного обманчивого счастья, – загадочно посмотрев с высоты роста, быстро отвёл взгляд от вспыхнувшего румянцем лица и потемневшего изумруда глаз. – Ей не хватает мужчины в доме, вот и восполняет недостачу общения в таких мимолётных моментах.
– Не везёт с мужчинами как-то. Наверное, слишком многого хотим от них – боятся даже приблизиться. Но нам с дочкой и вдвоём хорошо. Правда, Иветта?..
Она уже некоторое время слушала взрослый разговор, раскрыв рот.
– Точно. Приличные женаты все, а плохие нам не подходят, – рано повзрослевшая девочка взирала с нахальным видом. – Пристают разные к маме, но они мне не нравятся: то некрасивые, то неприличные, то пьяные… – опомнилась, потащила дальше, как на буксире. – Мороженое хочу! Соков хочу! Пирожных!
– Вот на седьмом этаже и купишь всё, – строго призвала распоясавшуюся кроху к порядку.
Остановились у входа в гостиницу.
– Мы на месте. Попрощайся, пожалуйста, с приятным человеком, – требовательно посмотрела на дочь.
– А Вы с нами не пойдёте? – распахнув серые озёра, разочарованно и грустно проговорила Вета, тяжело вздохнув. – Спасибо большое, что демонстрацию показали. До свидания.
Понуро поплелась в подъезд, волоча пару воздушных алых шариков с праздничным флажком, который касался асфальтной дорожки золотыми уголками.
– Напрасно Вы так с ней, – взглянул с непонятным выражением лица, отвёл глаза. – Хорошая у Вас девочка растёт. Славная. Жаль расставаться.
– Спасибо за помощь и внимание. До свидания, – спокойно и твёрдо, смотря в глаза: прохладно и предостерегающе. – Жизнь заставляет быть жёсткой. Иначе ей не выжить – Москва! Мне пора. Работа, – увидев, что незнакомец что-то хотел сказать, покачала головой. – Прощайте!
Быстро обошла его и вошла в подъезд.
«Не до новых знакомств. Не до мужчин. Вымотана до предела! Даже дышать трудно от усталости. Пора отправлять дочь “на юга” и отдыхать самой».
– …Мама! Застряла там, что ли? Я писать хочу! – Вета возле колонн плясала джигу.
– Идём здесь. До этажа не дотерпишь.
Повела в дамскую, уголком глаза заметив в огромных окнах вестибюля провожатого, стоящего со стороны улицы и смотрящего на неё с дочкой. «Не ушёл!»
– Беги! Я тебя здесь подожду. Там Надю спроси – поможет.
– Какая у тебя большая девочка, Мариш. Так выросла! – портье улыбался, видя, как Ветка влетела ураганом в дамскую комнату. – Красивая. И волосы твои – тёмная платина.
– Да и характер – стерва-стервой. Тоже мой. Наплачется в жизни, – криво улыбаясь пожилому вахтёру, мельком посмотрела на улицу: «Стоит!» – Михалыч, ты вон того парня раньше здесь не замечал? – тихо, метнув глаза в сторону окон.
– Сейчас гляну, – пройдясь недалеко от поста, словно ненароком посмотрел, вернулся. – Дай подумать. Так… Дежурства три назад его уже здесь видел. Был не один. С ним был ваш «особист». Высокий который, – посмотрел на Мари внимательно. – «Хвост»?
– Похоже. Коль наши замешаны – не страшно. Разберусь. Спасибо за наблюдательность, Илья Михалыч! – улыбнулась одобрительно. – Хорошо, когда имеешь дело с «отставником»: чётко, коротко и компетентно.
Пожилой человек зарделся от похвалы, крякнул и улыбнулся.
– Рад услужить хорошенькой девушке! – шутливо отдал честь и встал на пост.
– Я всё. Есть хочу! – егоза метнулась к лифтам.
– Пора на рабочее место топать, конец перерыву. До вечера!
Мари попрощалась и отправилась к дочери. Делая последний шаг за угол лифтового холла, метнула взгляд на улицу: «Смотрит, убеждается, что мы возвращаемся на этаж. “Хвост»!” – вздохнула протяжно. – Что ж, пора к “особистам” идти».
…Только после обеда удалось к ним в номер попасть: «режимный патруль» всё толкался, метался, кучковался и в дежурном номере, и в холле перед ним, и в трёх соседних номерах.
Где шуткой, где толчком, где бочком вытолкала парней в коридор и холл, чтобы убрать основной номер.
Быстро управившись, сообщила о «слежке» «особисту».
– Это не мои, – задумчиво потёр голову Сергеич. – Спрошу у сменщика, Мариш, тогда и решим, что с этим делать, – ухмыльнулся. – Может, он влюбился в тебя, вот и пошёл за вами с дочкой. А ты, сразу – «хвост»! – увидев её серьёзное лицо, смех умерил. – Выясню, не переживай. Плохо выглядишь, девочка. Синяки под глазами, бледная. Пора в отпуск. Когда у тебя по графику?
– В конце июля, – простонала. – Не доживу!
– Да, не скоро. Дай подумать. Может, прямо на первый поток в пионерлагерь тебя заслать? А то, и на все два, – обрадовавшись идее, загорелся, забегал по кабинету. – А что, это мысль. Давай, поговорю с твоей начальницей – подкину предложение. Там всегда нехватка персонала, так что, и зарплата твоя будет идти, да ещё и за смену в лагере «накапает».
– Уговорил, – смеясь, ответила не раздумывая. – Только на второй поток поеду, чтобы сразу после него в отпуск уйти.
– Вот так и порешим! – потёр радостно руки. – А дочку с собой в лагерь возьмешь?
– Нет, её на девятое мая мама заберёт. Приезжает проведать, вот и берёт на обратном пути.
– Видишь, как всё удачно складывается? – приобнял любимицу на радостях. – Сегодня же подкину идейку Ольге. Ладно, запускай парней. Истомились уж в коридоре.
Шла в горничную, толкая перед собой рабочую тележку с инвентарём, задумалась: «Лагерь – идея неплохая. Согласятся ли отпустить с этажа? Горничных и так нехватка. Обещали троих новеньких прислать – пока тишина. Ладно, чего заранее голову морочить? Вот поговорит Сергеич с Хлебниковой, тогда будет видно».
– Мариш, твоя, поди, объелась уж в буфете, – смеясь, Женечка выглянула из своего номера. – С полчаса, как убежала. Я ей рублик подкинула, – захохотала во всё горло. – Держись, обкакается пирожными!
– Ха, ты плохо её знаешь! – улыбаясь, ехидно посмотрела на подругу и коллегу. – Как бы она к Рубенчику не рванула.
Воззрившись друг на друга, начали безудержно смеяться:
– Да уж… У Ветки не заржавеет ввалиться в депутатский ресторан к знакомому официанту!
Как в воду глядели.
Через час дочь, в сопровождении официанта Рубена, в руках которого был нагруженный снедью поднос, триумфально вернулась в горничную.
– Девушки и женщины – ваш заказ, – торжественно провозгласил молодой армянин, срывая с огромного подноса белую льняную салфетку.
Мать ахнула: «Боже! Дочь выбрала из меню такое количество блюд! Немудрено, что съесть их просто не смогла. На какие деньги?»
– Рубен, сколько мы должны? – выдохнули хором горничные.
– Заказ полностью оплачен, – смеясь, высокомерно и с гонором произнёс миниатюрный мужчина южных кровей. – Сдача у клиентки в кармане. Приятного аппетита! С праздником! – смешно крутанувшись на каблуках чёрных лакированных ботинок, убежал на рабочее место.
– Марин, да тут рублей на двадцать пять! – выдохнула Женечка, повернулась к озорнице. – Ветик, колись, где взяла деньги?
– Мне их подарили в честь праздника, я ими и распорядилась по-праздничному – имею право! – маленькая нахалка перешла границы!
Стушевалась под неподвижным взглядом матери.
– Обед на столе! Угощайтесь – стынет ведь!
Смеясь, собрали всех сотрудниц на торжественную трапезу. Мать и дочь разберутся дома.
…Вечером состоялся разговор с дочкой.
Выяснилось, что весомую бумажку ей в кармашек сунул… тот самый высоченный парень, что был с ними на демонстрации.
Мари онемела: «Вот это фортель! Кто? Чьи? Зачем? С какой целью? Втереться в доверие?»
– Мама, что тут такого? Ну, подарил денежку. Праздник ведь. О тебе спрашивал-расспрашивал: как живёшь, не голодаешь, спишь, не плачешь ночами, часто грустишь? Такой заботливый, добрый, щедрый и красивый… – Иветта продала мать незнакомцу с потрохами! – Неженатый – кольца нет, высокий, непьющий, богатый…
– Согласна – всем хорош. Вырастешь, выйдешь замуж. Дарю! – закончила жёстко Марина.
Дочь сообразила и… закрыла тему. Даже тайком не вздохнула.
«Умная растёт, – Мари удовлетворённо искоса рассматривала девочку в фартуке, старательно занявшуюся помывкой посуды. – Как ей доходчиво объяснить, что информация – не товар, а средство руководства человеком? Как оградить нас от таких допросов “доброжелателей” из Структуры? Да никак. Не смогут дочь разговорить, изыщут другой способ сбора информации: сотрудники, соседи, родственники, подруги, – тяжело вздохнула. – Не отпустят. Контроль тотальный, даже если уже не сотрудничаешь с ними. Были никем, ими и остаёмся. Мы лишь расходный материал для Органов».
Ночью не отпускала мысль, что чего-то в своей жизни не понимает, словно живёт, не живя по-настоящему. Она и не она. Ощущения двойного «эго» не отпускало, хоть кричи! А ещё – неотступное ощущение, что забыла что-то важное. Но объяснения всему этому не находилось, и пришлось прекратить мучиться бестолковыми мыслями.
Вздохнула устало, попыталась расслабиться.
«Завтра опять на работу. Столько лет одно и то же! Но здесь неплохо платят, есть летний пионерский лагерь, в который берут детей с пяти лет; продуктовые наборы, спецобслуживание промтоварами; возможность лечиться в хорошей клинике – неплохой стимул. Вот все и держатся за свои места зубами и руками, до глубокой старости работают, пока ноги ходят, а руки могут убирать, перестилать, пылесосить и стирать. Так почему же меня не отпускает ощущение невсамделишности происходящего, марионеточности бытия, лубочного и грубо намалёванного настоящего? – раздражённая, повертелась осторожно, не находя покоя. – Надоела уже всем дежурным по этажу своими вечерними звонками: “Я ничего не забыла сделать сегодня? Гости не ругаются? Никому не запамятовала что-то обещанное сделать?” Наверное, матерят меня в спину за такие разговоры. А что я могу с собой поделать? Как удержаться, когда в мозгах стучит мысль: “Вспомни! Ты забыла!” Вот и названиваю, когда уже не могу сдержать тревогу. Кажется, действительно пора в отпуск – “крыша протекает”, не иначе».
Сон всё не шёл, и тогда, закрыв глаза, заставила мысли уйти в другую жизнь, в иное пространство, в параллельное измерение – всегда удавалось в трудные моменты жизни. Визуализация только и спасала. И теперь, глубоко дыша, представила себя на берегу океана, где никогда не была; заставила ухо услышать шум и плеск волн, никогда не слышанных; вынудила нос уловить запах солёной воды и водорослей, отродясь ране не ощущаемых.
Вдруг перед глазами всплыла чёткая и реалистичная картинка другой жизни…
…Её разбудил шёпот волн.
Приоткрыв глаза, прищурилась от сияния света, белого песка, солнечного утра и яркости белоснежных шёлковых штор, колышущихся от ветра, вливающегося в приоткрытые стеклянные раздвижные двери.
Домик на берегу океана. Танец волн. Белый песок. Солнце и нега.
Шёлк шуршит и пытается вырваться из петель, рвётся в полёт вслед за океанским бризом, зовёт простыню с кровати лететь с ними туда, в яркое лазурное безоблачное небо!
Радостно улыбаясь, опустила смуглую руку на пол: «Не улетишь, моя простыня! Я на тебе лежу».
– Какая ты красивая, Соня…
Его губы на обнажённой спине ласкают и целуют, греют и зажигают.
– Я так счастлив, что все наши фантазии сбылись, любимая…
Умелые руки присоединяются к страстным губам, мутят разум счастьем и желанием.
– Мы вместе, как и мечтали на лайнере…
Песня волн и шум ветра уже не покрывают звуков страсти, а только оттеняют их, тихо и нежно аккомпанируя самой любви…
…Очнулась от видения в слезах, с ощущением дикой, нечеловеческой боли и невосполнимой потери! Рыдала тихо, стараясь не разбудить спящую рядом дочь, всё вопрошая в темноту ночи: «Зачем бог посылает такие мучительные, садистские сны мне, разведенке, которая уже столько лет живёт одна, без мужчины? Зачем издевается над душой и телом, которое после таких сновидений ноет и болит от нереализованных желаний и потребностей? После этих снов-обманок становлюсь нервной и раздражительной, слезливой и богохульной. Жестоко, Господи, дразнить тем, чего никогда не было, и тем, кого никогда не будет! Одиночество – мой удел. Серость и пустота. Да, Москва – лотерея, только вот, мне никак не выпадает хотя бы маленький выигрыш. Никак. Вот и становлюсь с годами всё злее и неприветливее, что совсем не способствует привлечению подходящего спутника жизни, а неподходящий и самой не нужен…»
Будильник призвал к трезвомыслию, встряхнул за шкирку и выбросил из кровати.
Горько усмехнувшись, заставила отодвинуть чувства подальше.
«Не время. Просыпайся, ночная грёза – пора впрягаться в привычную лямку, начинать бег. Бег по замкнутому кругу. Бег в никуда. Бег от себя. Вечная гонка в пустоту, во мрак одиночества, тоски и полнейшей безнадёги. На сколько меня ещё хватит? Где найти силы для борьбы за жизнь? Как?..»
…Повезло.
Вышло так, как с оперативником спланировали: отправила дочь к матери, а сама на два месяца поехала в ведомственный пионерлагерь «Чайка», под Звенигородом, работать пионервожатой-воспитателем.
Едва закончилась вторая смена, ей тут же дали отпуск, и лагерь плавно перетёк в отпускные будни.
Свежий воздух соснового бора в заповедной зоне «Чайки», потом месяц на юге Казахстана, стали подарком для нездоровой ослабленной девушки, но не для её нервов.
Если б знала, с чем придётся столкнуться в селе, наверное, поехала бы в другое место!
Новые переживания отвлекли её голову от чувственных ночных наваждений, уносящих на побережье океана, но принесли не меньшие страдания истерзанному телу и нервам*.
Только новые обстоятельства заставили Марину отодвинуть личное на задний план и взять себя в жёсткий корсет воли – дочь пошла в первый класс.
Начиналась новая жизнь.
*Упоминаемые события отражены в романе «История одной свадьбы».
. КОНЕЦ.
Сентябрь 2009 г. Продолжение следует (Заключение к роману «На пороге…»).
Апрель 2013 г.
http://www.proza.ru/2017/05/23/1826