– А как ты справляешься с болью?
– Я убиваю людей, которые мне её причинили.
Прикурил новую сигарету. В стеклянной пепельнице шесть окурков. Попросил официанта оставить, иначе теряю счёт выкуренным сигаретам, а потом разбирает кашель.
– То есть?! – спросил её, когда официант побежал к другому столику.
– Ликвидирую. Люди живут в наших мыслях. Нужно избавиться от повседневных напоминаний, и тогда постепенно все они уйдут из твоей жизни. Если человека нет рядом, то его вообще нигде нет.
– Но где-то он жив! И помнит тебя.
– За пределами моей вселенной. У каждого из нас она – своя, семь миллиардов людей планеты Земля создают семь миллиардов миров. И никто в точности не знает, что происходит по ту сторону.
Я ощутил одиночество крайнего севера. Меж столиками гулял холодный апрельский ветер, кафе обогревалось жаровнями и мангалом. Мы смотрели на озеро. В синей воде сталкивались льдины, в небе над озером с пронзительными криками кружили чайки. Отчего-то подумалось, что слово «чайка» происходит от слова «отчаяние». Будто лучшие из них покоятся на дне озера, и птицы оплакивают погибших.
– Помимо всем известной аббревиатуры RIP, requiescat in pace, есть и другая: «приговорённые к миру». Средневековая казнь за самые зверские преступления. Также преступлением считалось не только злодеяние против конкретной личности, но и против его мира: если кто-то разрушил твою жизнь. Заключённых отправляли гнить заживо в подземелье. В безмолвной пустоте, где время переставало существовать, куда не проникали ни свет, ни звуки внешнего мира, человек медленно превращался в червя.
– Исчезал во тьме, – попытался пошутить.
Она удовлетворённо кивнула:
– Пустота растворяет в себе, как кислота. Медленно, мучительно, но наверняка.
Я поёжился: в продуваемом ветром кафе нетрудно было вообразить ледяное дыхание подземелья. Хорошо, что солнце светило прямо в глаза, а чайки вопили без перерыва. Окружение ощущалось реальнее её жутковатых фантазий.
– На самом деле все мы давно живём в виртуальном мире. Посчитай, сколько времени ты проводишь в интернет и сколько не за компьютером, и сразу поймёшь, где твой дом.
Она была права. По утрам, после звонка будильника, лёжа в постели, я проверял сообщения на экране смартфона. В течение дня он всегда был под рукой, то и дело подёргиваясь, как живое существо. По ночам мне начинало казаться, что мои друзья и коллеги страдают бессонницей: в сети всегда кто-то был, готовый откликнуться.
– И всё-таки, как ты это делаешь?
– Google в помощь, – усмехнулась она. – Подробных инструкций полно в интернет. Если кратко, то три правила: «чёрный список» в мобильном телефоне; действие «удалить» при получении письма с адреса электронной почты, не «в спам», спам иногда читаешь; «заблокировать пользователя» в социальных сетях. Параллельно вычищаем память электронных устройств и собственные воспоминания.
– Собственные воспоминания… Не всегда получается, во всяком случае не за один день.
– Только физически человека можно уничтожить одним ударом. Настоящее убийство – забвение, оно требует немало времени и усилий. Зато абсолютно безболезненно для жертвы: человек даже не узнает, что его ликвидировали. Лишь всякий раз, когда будет тебе звонить, услышит долгие гудки, все письма останутся без ответа, перестанет видеть тебя в «ленте» социальных сетей. Он больше никогда ничего о тебе не узнает. Твой телефон будет молчать, почта пустовать, в соцсети его место займёт кто-то другой. Исчезнув из поля зрения, ты словно закрываешь двери в свой мир, отправляешь врага в in pace.
– Но бывают же ещё официальные новости. Например, вышла книга…
– Не о каждом пишут. А книги могут выходить и посмертно. Главное – ты не живёшь, не меняешься на его глазах. И тебе о нём ничто не напоминает: вся информация о человеке в твоём виртуальном мире стёрта. Оба вы если и вспомните друг друга, то так, как вспоминают покойника, глядя на старую пожелтевшую от времени фотографию.
– А как насчёт встреч в реальном мире?
– Для этого существуют «белые пятна» на карте города. Всё, что связано с этим человеком исключается вместе с ним. Например, кафе, где когда-то вместе обедали. Я пережила и cyber bulling в сети, и настоящую травлю в замкнутом офисном пространстве. Знаю теперь, что мир огромен: выйди за порог – не важно какой, реальный или виртуальный, и всё изменится. На самом деле мы ни с кем не связаны: уволиться, развестись, уехать… легче, чем кажется. Цепи – в мыслях. Например, для меня не существует Павелецкой площади и близлежащего района на карте Москвы. Если мне назначают там встречу, отвечаю, что не знаю, где это, и мы встречаемся в другом месте. В аэропорт Домодедово тоже езжу на такси. На поездах, конечно, удобнее, но объявление: «Экспрессы в аэропорт отправляются от станции метро «Павелецкая» звучит для меня, как если бы поезда отправлялись туда из чёрной дыры в космосе. Недостижимо. Иногда мне кажется, что так я смогла бы уничтожить не только районы города, но целые города и страны. Просто стереть с географических карт своей вселенной.
– Но они продолжают существовать. Ты же слышишь объявления о поездах…
– Только имена и названия. Как Чернобыль. Когда-то был город, а сейчас там заражённая – призрачная зона, куда уже не вернуться.
– А если человек раскается, захочет вернуться, попросить прощения?
– Он не сможет тебя найти.
– Но это несправедливо! Должен быть шанс...
– Ты не бог устанавливать свои правила. Твоя вселенная строится по образу и подобию. В реальном мире мёртвые не воскресают.
Многое я бы отдал, чтобы воскресить мать. Но разговариваем мы только во снах. И там она по-прежнему молодая и здоровая, такая, какой я запомнил её, когда вела за руку в первый класс. Ни разу не видел исхудавшую, с сединой в волосах, в больничной палате. Словно стёр из памяти последние её годы. Уничтожил. И предсмертные заветы забыл, чтобы изъять из себя боль потери. Её больше нет, и спросить не у кого, как мне разобраться в себе, в окружающих меня людях, как научиться беречь то, что действительно дорого, избавляясь от боли и суеты?
Напротив, за столиком – бывшая подруга. Прошлое, не способное стать настоящим. Может, поэтому она помогает мне его уничтожить?
– В нашем северном городке проживает всего двадцать тысяч человек. Так или иначе, всё равно столкнёшься на одной из улиц. Центральных всего пять. То есть, чтобы уничтожить врага, мне придётся уехать из города или вообще не выходить из дома в часы пик. Это уже не убийство, а самоуничтожение.
– И в реальном мире убийца прежде всего разрушает себя, свою личность и душу. Уезжай, – равнодушно пожала она плечами.
Я почувствовал себя бездомным. Чайки по-прежнему кружили над озером. Они не покидают город даже зимой, но вскоре он наполнится щебетом нездешних перелётных птиц из большого мира.
– В многомиллионной столице проще затеряться в толпе.
Вспомнился залитый солнцем школьный двор. Она бегала быстрее всех. Как ветер. Но отказывалась играть в баскетбол. Наверное, ей всегда были чужды командные игры.
– В маленьких городах все живут по старинке, общиной, – сказал я. – Все всё друг про друга знают. Здесь уничтожить врага и правда значит уничтожить себя. Да и врагов не бывает: никто не будет разрушать собственную жизнь. Все друг за друга в ответе.
– Языческая община? Есть в этом что-то сакральное. Надо же, я и забыла это чувство защищённости! Как в детстве, в родительском доме…
– Во всяком случае, не джунгли столицы мира, где каждый стремится перегрызть тебе глотку.
Молча высыпала из блюдца остатки пирога на ладонь, встала и зашагала вниз, к парапету набережной, чтобы бросить их чайкам.
– Тебе их не жаль? Ты ни разу не ошибалась? – крикнул вслед.
Вернулась за столик, вытащила последнюю сигарету из пачки. Какое-то время не проронив ни слова, мы оба курили и смотрели на озеро. Искоса наблюдал за ней: спокойное, идеально накрашенное лицо. Ни тени грусти, сомнений, страха, злости. Бесстрастное. Без эмоций. Как восковая маска.
– Мы все ошибаемся, – сказала она. – Но хуже всего хоронить невинных. Тех, кто не причинил тебе зла, напротив, оберегал тебя, как мог. Есть один человек, который снится мне каждый год в ночь, когда в Москве выпадает первый снег. Помню, мы сидели у окна, глядя на белую пелену и капли на стёклах, обсуждая планы побега. Он пытался меня предупредить, но я знала, что, в конце концов, он простит их всех. Со временем, но простит и вернётся. Поэтому, когда сбегала сама, пришлось уничтожить и его. Хотя мне жаль. Мы были близки. Я бы наблюдала за его успехами или как растёт его синеглазая дочка. Такая же пухленькая, с ямочками на щеках и запястьях, как папа. В жизни так мало радости, знаешь… Иногда чужое счастье становится и твоим. Но он был единственным источником информации моих врагов. Они бы спросили его обо мне, и ему пришлось бы ответить. Не избавься я от него, ликвидация бы не состоялась. Никто в in pace не должен ничего о тебе знать, никаких новостей, даже в чужом пересказе.
– Может, лучше сразу удалить себя отовсюду…
– … закопать телефон в лесу, письма писать от руки… Самому не смешно? Абсурд. Ясно же, уничтожить себя для всех невозможно, только для избранных – приговорённых.
Короткий смешок. Резкий поворот ко мне, глаза в глаза:
– И ты представить себе не можешь, сколько светлых лиц и звучных имён приходит им на смену!
То ли ракурс, то ли свет так пал, почудилось, что глаза её вобрали всю синеву озера, неба. В них отражался неведомый мне простор.
Затянулся почти фильтром, закашлялся, с трудом переводя дыхание, спросил:
– А меня зачем вернула на свет? Много лет назад я ушёл от тебя к другой, разрушил наш с тобой мир, разве этого недостаточно, чтобы вечно гнить в подземелье?
– Ты никогда туда не спускался. И ты прав – наш мир. Не мой. Мир не может заключаться в одном человеке. К тому же с ней ты был счастлив. А когда человек счастлив, он никому не желает зла. Он не опасен.