There were, in such voyages, incalculable local dangers; as well as that shocking final peril which gibbers unmentionably outside the ordered universe, where no dreams reach; that last amorphous blight of nethermost confusion which blasphemes and bubbles at the centre of all infinity—the boundless daemon-sultan Azathoth, whose name no lips dare speak aloud, and who gnaws hungrily in inconceivable, unlighted chambers beyond time amidst the muffled, maddening beating of vile drums and the thin, monotonous whine of accursed flutes; to which detestable pounding and piping dance slowly, awkwardly, and absurdly the gigantic ultimate gods, the blind, voiceless, tenebrous, mindless Other Gods whose soul and messenger is the crawling chaos Nyarlathotep.
Howard Phillips Lovecraft.
The Dream-Quest of Unknown Kadath*
35.
Здесь было светло. Слишком уж светло. Неестественно светло.
Это ощущалось даже сквозь плотно сомкнутые веки. Кажется, если открыть глаза, все станет еще хуже.
Не надо бы этого делать. Но ты упрямица по своей природе. Естественно, ты открыла свои глаза.
Странно, и все же, движение век – снизу-вверх! – ничего не изменило. Ровный белый свет. Ни ярче, но и не мягче, чем был до этого.
- Не удивляйся, это иллюзия, - слышишь ты ответ на это как бы бессмысленное движение. – Ты можешь смотреть на меня так, как тебе угодно, снаружи, или же изнутри себя... Это все несущественно.
Кажется, это тот же самый голос, что ты услышала незадолго до того, когда вместе с дельфидой...
Никак не удается вспомнить, как же ее, дельфиду, зовут? И кто она такая? И, кстати, где она?
- Нигде, - следует ответ твоим мыслям, звучащий тем же самым голосом. – Ее здесь вовсе нет. А зачем она тебе нужна?
- Она моя... компаньэра, - медленно, с натугой произносишь ты, как бы через силу, и в то же время, почти что «на автомате», по инерции твоего мышления. Дело в том, что ты сейчас не только с трудом говоришь-произносишь эти слова, с изрядной долей недопонимания их общего и частного смысла. Ты и мыслишь сейчас как-то странно, изрядно притормаживая на каждом слове, которое, если попытаться на нем сосредоточиться, становится отчего-то совершенно непонятным и даже кажется почти что незнакомым тебе. И это ощущение доходит сейчас почти что до степени неприятности. Нет, речь у тебя пока еще выходит вполне членораздельная. Но при этом, любая попытка произвольно и осмысленно выстроить фразу натыкается на некий барьер. А сочетание непонимания смысла отдельных слов и понятий с этим странно-усталым нежеланием припоминать эти самые нежеланные нынче смыслы - те, которые ранее были вполне знакомы и вовсе не вызывали у тебя никакого неприятия – это сочетание-совпадение попросту раздражает. Кажется, даже самое осознание того, кто ты есть, становится для тебя все более затруднительным.
- Ты – гость, - спокойным голосом, но совершенно безапелляционным тоном заявляет уже знакомый тебе, слегка надтреснутый высокий голос.
Странно, но эти слова вызывают у тебя и неприятие, и несогласие. Хотя сейчас ты вовсе не можешь сообразить, как именно тебе следует опровергнуть указанное суждение. Почему-то оно тебе в корне не нравится.
- Что-то не вижу я здесь никаких хозяев, - говоришь ты, отмечая, что сия неприязнь, как ни странно, добавила тебе то ли сил, то ли сообразительности... То ли упрямства... В общем, всего того, что может помочь, суметь противостоять этой неприятной слабости.
- А кого бы ты хотела здесь узреть? – кажется, обладателю этого странного голоса действительно несколько... любопытно, что же ты ему ответишь.
- Того, кто есть, - отвечаешь ты. – Кого-то, кто отвечает здесь за... сущее.
- Если ты имеешь в виду меня, то я определенного образа не имею. А потому, я не связана одной единственной внешностью и могу принять любой облик. Вот, посмотри.
Пространство перед твоим взором заколебалось и породило, вернее, вытолкнуло из себя – именно так! – последовательность-вереницу смутно знакомых тебе образов людей, мужчин и женщин, которые меняли друг друга, обозначая перед твоими очами условные обличия этого странного существа, напоминающего даже не туман, а некое необъяснимо-неясное, но вполне ощутимое сгущение пространства. Возникшее вокруг некой бесконечно малой точки, находившейся прямо перед тобою.
Фигуры сменяли друг друга, но оставались расплывчатыми. В отличие от лиц, на которых явно делал акцент тот, кто исполнял все эти визуальные проекции. Лица были видны четко и резко, как будто адресату этого зрелища предлагалось узнать кого-то из них, кого-то конкретного.
Мужчины...
Женщины...
Дети...
Лица тех, кто когда-то жили во всем множестве миров Универсума, во всех мирах, в которых ты когда-либо побывала.
Множество миров?
Каких таких миров? Разве ты когда-либо бывала хоть где-то, ну, за пределами этого... пустого пространства?
- И вовсе оно не пустое! - почти что обиженным тоном воскликнул надтреснутый голос. – Вот, смотри!
И сразу же, все вокруг - все то, что чуть раньше было странного, неопределенно-белого, скорее даже светло-светло серого, цвета, и впрямь оставлявшего ощущение некой неустойчивой пустоты! – оказалось заполнено мириадами предметов и существ. Самых разных, совершенно невероятных форм и безумного множества оттенков цветовой гаммы, которая казалась выходящей далеко за пределы семи цветов радуги. Немыслимый, дикий, ужасный, этот калейдоскоп вызывал безумное раздражение и даже некоторую тошноту.
- Прекрати! – в твоем голосе непроизвольно прорезался металл. – Остановись на чем-то одном. Довольно играть моими иллюзиями!
- Скажите пожалуйста! – преувеличенно насмешливым тоном поизносит голос твоего по-прежнему незримого собеседника. – Какие мы суровые! А волшебные слова нам известны, или как? Можешь попросить вежливо?
- Пожалуйста! – охотно откликаешься ты на это предложение. Скорее утвердительным тоном.
- Вот давно бы так! – в голосе твоего все еще неопределенного визави слышится какое-то непонятное облегчение. – А то тоже мне нашлась... любительница приказывать!
Приказывать? Странно, но ты не помнишь за собою такой привычки. Разве это когда-нибудь... было?
Кстати, а кто ты вообще такая? И почему ты все никак не можешь собрать воедино мозаику своей личности, разбитую кем-то на множество осколков?
Разбитую? Интересно, кем?
Или чем?
Тем временем, хаотичное иллюзорное пространство вокруг тебя стремительно меняется, обретая четкость и удивительную рельефность, объемность на грани полного правдоподобия. И точка, вокруг которой выстраивались образы-визуализации твоего собеседника, наконец, порождает нечто конкретное. Лицо женщины средних лет, возраст которой выдают крохотные морщинки возле глаз, да некое подобие второго подбородка, впрочем, откровенно говоря, не столь уж и явное. Лицо этой женщины украшает улыбка, точная, адресная, почти завораживающая в своей самоуверенности. Кажется, что она совершенно не оставляет места сопротивлению. Особая улыбка, как бы предназначенная исключительно тебе.
Да, в общем и целом, внешность твоей... э-э-э... наверное, все-таки проводницы, да? Так вот, ее внешность оставляет скорее приятное впечатление. Ну... на первый взгляд.
Если не присматриваться к странному выражению ее холодных голубых глаз, в которых притаился...
Страх?
Пожалуй, но это самая яркая, хотя и потаенная эмоция. А еще там явно видно любопытство. Любопытство адресное, нацеленное исключительно на тебя.
И еще одно странное чувство, нечто ощутимо исходящее с ее стороны. Весьма концентрированное, и какое-то... очень решительное и настоятельно-требовательное. Выступающее лейтмотивом этой самой условно-реальной личности, чей нынешний образ соткан из тончайших материй иллюзии.
Желание обладать. В данном случае, обладать именно тобою.
С чего бы это?
Кстати, эта твоя мимолетная мысль вовсе не осталась без реакции со стороны собеседницы, столь внезапно возникшей перед тобою и оттеснившей-отодвинувшей на задний план прочие объекты. Сейчас эта женщина кажется слегка смущенной тем фактом, что ее мысли и эмоции, их главный смысл, уже раскрыли. Впрочем, это не мешает ей концентрироваться далее, собираясь вокруг некой незримой, но значимой точки этого загадочного пространства, обретая внешне вполне себе человеческую фигуру, одетую в нечто вроде коричневого плаща или же балахона, капюшон которого скрывает ее прическу. Правда, одна выбившаяся на лоб упрямая прядка свидетельствует о том, что твоя визави блондинка. И, наверняка, в исходном своем воплощении пользовалась успехом у мужчин.
Кстати, к вопросу о предметах. По мере проявления твоей собеседницы, предметы, чуть ранее хаотично разбросанные по разным углам-местам-закоулкам местного пластичного континуума - среды-поля для неких неясных тебе манипуляций, возможно осуществляемых со стороны той, кто сейчас явилась к тебе на встречу! - выстраиваются в подобие привычного тебе пространства. Здесь есть и небо и земля. Пусть даже каких-то странных, совершенно непривычных и, откровенно говоря, нелепых расцветок. Правда, перспективы того мира, который явлен тебе, кажутся несколько искаженными.
«Так. Помни, все то, что ты сейчас видишь, это иллюзия. Не забывай, она, эта фигура, возникшая перед тобою, нереальна. И вообще, все то, что ты видишь, к твоей личной реальности отношения не имеет. Все, что происходит вокруг тебя здесь, это ненастоящее».
Странные мысли мелькают в твоей голове. Кажется, что их тебе диктует кто-то другой. Та, кем ты была до.
Кто-то действительно, неумолимо властный.
Удивительно, но ты, сколько себя помнишь, не замечала за собою эдакой склонности к повелительным наклонениям. Однако, что ты помнишь о себе, на самом-то деле?
Ничего.
- Но я тебе напомню самое главное, - твоя визави - та, кто суть иллюзия-под-капюшоном – улыбается тебе с явным радушием.
Слишком явным.
Н-да... Кажется, та-кто-была-до ей вовсе не доверяет. Однако, адресата этого самого недоверия сие обстоятельство ничуть не беспокоит.
- Ты гость, - говорит она тебе уверенным тоном. – Вернее, гостья. Моя гостья. Добро пожаловать в мой мир!
В ее словах тебя снова что-то насторожило. Для начала, слово «гость». Отчего-то оно тебя сильно покоробило. Какая-то часть твоей личности, по-прежнему не слишком-то соображавшая о самой себе, тут же возмутилась, воспротивилась этому обозначению, которое, по ее мнению, никак не соответствовало твоей подлинной сути. И насчет понятия «мой мир», применительно к столь странной, иллюзорной сущности, тебе все тоже показалось несколько несоответствующим. Эта твоя многоопытная, хотя сейчас и не вполне дееспособная часть знает, что мир и иллюзия отличаются принципиально. И не только степенью условной «вещественности». Но заявить про некий «мой мир» вправе лишь особое существо, каковым то, что сейчас с тобой общается, не является вовсе. Твоя многомудрая, хотя толком и не помнящая себя, часть прекрасно чувствует это.
И снова твои сумбурные мысли не остаются без пристального внимания со стороны их адресата. Однако, на лице этой странной женщины – то ли сущей, то ли иллюзии – все это внимание проявляется только некой снисходительной улыбкой. Дескать, мало ли что ты там себе чувствуешь и понимаешь!
- Пойдем, я покажу тебе мой мир! – произносит она, и делает приглашающий жест.
И вот только в это самое мгновение, ты осознаешь, что теперь находишься в некой странной телесности. Ты в женском теле молодого возраста – ну, это, допустим, тебе вполне привычно, хотя и неясно, откуда такая уверенность. Одежда на тебе – нечто вроде белого свободного платья, в стиле греческого хитона, Кажется, даже вовсе без белья под ним, что, как ни странно, тебя сейчас вовсе не смущает. Скорее уж, такой наряд тебе сейчас кажется несколько банальным. Как будто у того, кто одел тебя именно так, не хватает фантазии. Ну, с твоей точки зрения...
- Ошибаешься! – кажется, твоя непроизнесенная фраза задела за живое твою собеседницу, и она готова доказать тебе нечто обратное твоим измышлениям! – Смотри, как здесь интересно!..
...Она провела тебя странными ландшафтами, где фиолетовые облака на бледно-сиреневом небе нависали над оранжевыми полями, по которым двигались ярко-желтые машины, которые косили хлеба. Управляли этими монстрами на огромных, в половину человеческого роста, колесах, какие-то невзрачные серые существа, несколько ниже тебя ростом и вполне себе человекоподобные. Впрочем, работали они очень споро, делая точные и четкие движения, обслуживая те сложные машины, что находились в их распоряжении.
Твоя проводница устроила тебе нечто вроде экскурсии, подробно объясняя смысл всех этих работ. Эти машины действительно предназначались для уборки хлебов, которые здесь и впрямь были этого непривычного тебе пламенно-оранжевого цвета. Ты вежливо слушала ее занудный и бредовый рассказ о том, как сложна и хитроумна система устройства этих машин, которые подсекали оранжевые колосья длинными острыми пластинами, собранными в устройства, подобные шестигранным призматическим «барабанам», состоявшие из одних только ребер-граней, обозначенных лезвиями этих пластин-ножей. Эти самые каркасные «барабаны» вращались на специальных выносных держателях прямо перед корпусом каждой такой машины, поперек направления ее хода. Они вертелись, работая как-то синхронно с движением всего агрегата, предваряя скашиванием стеблей злаков продвижение вперед. Далее, скошенное собиралось на выдвинутую вперед и вниз плоскость с бортами. И черный отверстый зев, аки пасть мифического чудовища, заглатывал скошенное, которое вверх по наклонной плоскости подгоняли коленчатые «руки», двигавшиеся по этой самой плоскости автоматически, по сложной траектории, действуя «от борта» к входу во чрево этой самой жутковатой хлебоуборочной машины. Далее, судя по всему, хлеба обрабатывались. Там, во чреве машины, происходило, с одной стороны, отделение зерен, а с другой стороны, измельчение соломы, которая смешивалась с мякиной, оставшейся после обмолота, и прессовалась в тонкие пластины. Результаты работы периодически высыпались в кузов, специальные емкости, располагавшиеся в грузовом отделении такой машины, позади кабины. Когда ты рассматривала это виртуозное произведение чуждого тебе инженерного искусства, тебе показалось, что сей агрегат жил своей странной механической жизнью. Он, в силу бредовости всего исполняемого им, казался не мертвым, а отрицательно живым. Живущим некой загадочной жизнью за пределами живого, вне чего-то особого, значимого, что составляет сущность Жизни.
Далее, вы проследовали маршрутами движения этих механизированных монстров. Каждая такая машина, дойдя до конца поля, перегружала емкости, заполненные оранжевым зерном и коричневато-рыжими пластинами, спрессованными из соломы и мякины, на другую машину – транспортер, и забирала пустую такую же емкость с другого транспортера. Все это было четко отлажено, замена производилась быстро и даже почти без участия субъектов ручного труда. Впрочем, в тех случаях, когда серые человечки, одетые в серые одежды, участвовали в этом «производственном процессе» – странное понятие, Бог весть, откуда оно сейчас взялось в твоей голове, но это словосочетание блестяще характеризует все происходящее! – непосредственно, а не через посредство машин, каждое их действие было безукоризненным. Как будто бы оно исполнялось точнейшим механизмом, эдакой псевдоживой машиной, суть и смысл которой сводился к некой сложной системе шестеренок. Машиной, лишь условно напоминающей человека, спроектированной и построенной каким-то неведомым анонимом. Тебе показалось, что сей персонаж, будучи безумным и аморальным подражателем легендарного доктора Меканикуса, вообразив себя Создателем, попросту свихнулся, в тщетных своих попытках заставить живое соответствовать абстрактному набору физических формул и алгебраических величин!
«Работают как черти!» - мелькнуло в твоей голове, и тебе показалось совершенно точным и полностью уместным сравнение этих человекоподобных существ с адскими тварями.
Действительно, чувства, вызываемые внутри тебя этими человечками – внешне, вроде бы, отличавшимися от привычных тебе людей лишь чуточку меньшим ростом и иным, землисто-серым оттенком кожи – ощущения от их присутствия, были крайне неприятными. От серых человечков, одетых в неприметные серые рабочие робы и обутых в одинаковые тяжелые башмаки из черной кожи, исходили странные эманации, своего рода волны, оставлявшие у тебя внутри ощущение пустоты и какой-то запыленности.
- Зачем все это нужно? – твой вопрос был адресован той самой даме-экскурсоводу, что вела тебя прогулкой по столь странному маршруту, причем, произносимые слова ты сопровождала непроизвольной неприязненной гримасой.
- Ну, как тебе сказать... – твоя визави пожала плечами несколько обескураженно, хотя ты точно знаешь, что этот ее жест – совершенно искусственный, наигранный и обозначен только для виду. - Вот зерно, после обмолота, будет собрано и вывезено с поля, и дальше оно будет храниться в особых амбарах. Потом из него произведут муку и выпекут хлеб. Конечно, сами пролы этого не едят...
- Зачем же они все это делают? – не выдержав, ты прерываешь этот мутный, невнятный и совершенно бессмысленный рассказ. – Какой им в этом прок?
Странно, но слово «пролы» ты поняла сразу, не уточняя его смысла. Оно было тебе знакомо. Кажется, в одном из миров, где ты бывала, этим словом обозначали то ли детей, не способных себя обеспечить, то ли попросту неимущих бедняков. В общем, низших, зависимых лиц. Короткие подобострастные поклоны, которые пролы, на секунду отвлекшись от своей странной работы, отвешивали той, кто сопровождала тебя в этой бредовой экскурсии по «производственному процессу» – опять-и-сызнова в твоей голове мелькнуло это бредовое выражение! – вроде бы полностью подтверждали это твое понимание. Не исключено, что для той, кто привела тебя сюда, не назвав себя и обозначив свою личность всего лишь иллюзорной внешностью, эти странные серые человечки и впрямь были чем-то вроде «детей».
Они и впрямь как дети, все эти ничтожные существа, прикованные незримыми цепями к своим машинам, лишенные даже тени самостоятельности.
- Пролы обслуживают высшую расу, ноблей-оптиматов, которым, собственно, и предназначается этот элитный хлеб оранжевого цвета, - отвечает твоя собеседница, имя которой тебе по-прежнему неизвестно. – Для пролов, иначе, протусов, пролетариев этого моего мира, производят совершенно другой хлеб. Он синего цвета, и растет на других полях, вовсе не здесь.
- Разные сорта хлеба для разных рас? – ты удивлена этим фактом. – К чему столь принципиальные сложности в питании? Зачем все это? Разве нельзя питать эти... живые существа как-то единообразно?
На слове «живые» ты непроизвольно запнулась. Это не укрылось от глаз и слуха твоей собеседницы в коричневом балахоне, и, кстати, вызвало ее очередную многозначительную усмешку, уже которую за сегодняшний день. Интересно, что же ее так веселит всю дорогу, в твоих словах и поступках?
Твоя проводница по миру, в котором, оказывается, обитают две расы – образцы достижений низшей из них тебе, похоже, только что продемонстрировали! – сделала странный жест левой рукой – короткий взмах и несколько отрывистых движений вправо-влево, особым образом сжатыми пальцами. И сразу же после этого, звуки вокруг – тихое «ворчание» монструозных уборочных механизмов и короткие фразы, которыми изредка перебрасывались деловитые серые работяги, почти что пропали. И сами пролы, кстати, сразу перестали обращать на вас внимание, как будто бы вас там теперь и вовсе не было.
- Ну, откровенно говоря, суть-то у них у всех одна и та же, - произнесла твоя безымянная собеседница, проделав вышеупомянутую магическую процедуру. Ты, естественно поняла ее суть и смысл. Она особым образом экранировала пространство вокруг вас, задав ему параметры, согласно которым акустические волны изнутри больше не выходили и не передавали вовне ни единого звука. – А разными представители этих рас становятся именно из-за различий в питании.
- И если эти несчастные сами станут есть тот самый хлеб, что они готовят своим «господам»... – это слово ты произносишь с явной и недвусмысленной неприязнью. – Они что, вырастут другими? Подобными тем, кто предназначен им в хозяева?
- Ну что ты! Это не так-то просто! – смеется твоя визави и тут же поясняет причину своего веселья. – Поначалу, такое питание вызывает у протусов-пролов сильное раздражение, сродни отравлению. Неудержимая рвота, слабость, головная боль... Так что, хлеб, предназначенный для ноблей, они вполне обоснованно считают ядом. Ну, а объяснять им, что к чему, мол, это просто проявления смены метаболизма, последствия перестройки организма на иные элементы пищи, попросту некому.
- Неужели? – твоя улыбка более чем красноречива.
- Да они и не поверят! – откровенно и без тени смущения усмехнулась та, кто знает все тонкости местного бытия. – Так что, не пытайся играть в просвещение с моими пролами, все равно, у тебя ничегошеньки не выйдет!
- Ну, хорошо, я не стану этого делать, - говоришь ты, ощущая внутреннее раздражение от этого весьма неприятного расклада.
- Знаешь, что самое занятное? – кажется, эта странная женщина в балахоне, тело и одежда которой сотканы из овеществленных иллюзий, просто хочет поболтать с тобою. Ну, об этих специфичных проявлениях свойств окружающего вас мира, едва ли не похвастаться его особенностями, которые, откровенно говоря, вызывают у тебя чувство омерзения. – Здесь, как и везде, путь в направлении сверху-вниз выходит много проще и быстрее, чем в обратном направлении. Во всяком случае, «проштрафившиеся» нобли, которых низвергают в ряды низшей расы, переходят на синий хлеб легко и просто, без ощутимых проблем со здоровьем. И довольно быстро становятся неотличимыми от обычных пролов-протусов. Меняется все-все, и цвет кожи, и манера поведения. У них грубеют чувства, меняется восприятие границ разрешенного и недопустимого. Да и вообще, вся система ощущений бывшего нобля становится совершенно иной, более примитивной. Такова сила правильной пищи, предназначенной каждой определенной расе! Как говорится, каждому свое! Правда, справедливо?
- И часто здесь бывает такое... «низвержение»? – ты вопрошаешь голосом, в котором даже и не пытаешься скрыть свое раздражение.
- Такое случается, хотя не так уж и часто, - ответствует тебе эта женщина. Странно, но кажется, что вся эта твоя неприязнь ничуть ее не задевает. Более того, она откровенно усмехается и подмигивает тебе, произнося следующее: - А, кстати, не хочешь ли ты взглянуть на один такой образчик? Здесь, в ближайшем селении, третьего дня оказалась одна такая особь... женскаго полу, из оптиматов. Ее низвергли из ноблей за чрезмерную эмоциональность и... как бы это помягче сказать... излишнюю любвеобильность.
- С чего бы это мне на нее смотреть? – градус твоей неприязни к самозваной хозяйке этого мира, женщине, проводящей персонально для тебя экскурсию по закоулкам местного бредового континуум-пространства, все возрастает. И эту свою неприязнь ты уже не пытаешься скрывать.
- Ну, просто она как раз понемногу меняется, обретая типические черты низшей расы. Ее внешний вид в процессе метаморфозы... Да, это, я тебе скажу, презанятнейшее зрелище! И весьма-весьма поучительное! – кажется, твоя визави таким твоим отношением к ней ничуть не раздосадована. И, скорее, склонна снять, смикшировать, устранить поводы к твоему раздражению. Поэтому, она сызнова улыбается тебе и говорит самым примирительным тоном: - Впрочем, как тебе будет угодно. И если ты взглянуть на нее вовсе не хочешь, я неволить тебя не стану.
- Не хочу, - подтверждаешь ты ее догадку. И ироничным тоном подытоживаешь свое мнение насчет ее предложения. – Вовсе не хочу.
- Как скажешь! – ответ твоей проводницы снова сопровождается вполне себе искренней улыбкой. Как-будто ничего другого она и не ожидала.
Похоже, такой демарш, обозначенный с твоей стороны, ее скорее забавляет!
Она отводит тебя в сторону от того места, где вы с нею столь эмоционально обсуждали причины особенностей расовой принадлежности занятных местных обитателей. Вы следуете с нею по тропке, проложенной вдоль внешней границы поля огненно-оранжевых хлебов, оставив вдалеке те самые места, где все так же деловито трудятся все эти пролы-хлеборобы, не подозревающие о том, что ключ к их перерождению в высшую расу находится в буквальном смысле в их же собственных руках. Там, на некой условной внешней грани возделанного пространства, поодаль от любопытствующих глаз местных поселян, твоя проводница делает еще один магический жест. Коротким взмахом она снимает ту самую защиту, которую выставила ранее, явно страхуясь от... скажем так... неадекватного поведения, чисто теоретически возможного с твоей стороны. При этом, специфические искажения пространства, не дававшие вас увидеть и услышать кому-либо со стороны, а также блокировавшие большую часть звуков извне, незамедлительно исчезают. И услышав почти естественные звуки шума ветра, легкого шелеста травы, дополняемые негромким гулом сельскохозяйственных машин, ты успокаиваешься.
А дальше, сия экскурсовод-в-коричневом-балахоне берет тебя за руку, и вы следуете все дальше и дальше от поля, по которому ползают все эти монструозные хлебоуборочные агрегаты. Вы шагаете по тропинке через луга, на которых произрастает трава, внешне похожая на травы иных миров, но совершенно иной градации цвета, из тех, что известны колористике. Кажется почва здесь не коричневая и не черная, а кое-где на утоптанных местах, например, на самой тропинке, оттенок цвета у нее чуточку синеватый. Почти что в тон кожи живых существ, встреченных тобою в этих карикатурных декорациях странного мира, где механистическая деятельность всех этих серых человечков видится как пародия на повседневные труды обычных землепашцев. А вот цвета травы, и древесной листвы здесь, в этом мире, совершенно другие. В целом, листья и трава здесь какого-то неприятного грязно-коричневого цвета. Возможно, цветовая градация тех культур, которые взращиваются здесь в пищевых целях, специально подобрана так, чтобы эти растения выделялись на фоне «неокультуренных».
Несколько минут спустя, синевато-серая тропинка привела вас в новое и весьма интересное место. Вы вышли на окраину местной деревни или же городка. Далее тропа превратилась в дорожку, осыпанную шершавым красноватым материалом, подобным битому кирпичу. Она была явно проложена «вокруг» обитаемого поселения. И далее вы шли именно по ней. Слева вблизи можно было наблюдать коричневые холмы, навевавшие своим цветом глухую осеннюю тоску. Поодаль виднелись те самые поля огненно-оранжевых хлебов, откуда вы сюда пришли. Ну а справа, безо всякой стены или изгороди, обозначавшей общую границу жилого места – эту функцию явно выполняла дорожка, посыпанная битым кирпичом, чуть хрустящим при каждом шаге – за невысокими, в аршин, не более того, заборами из дерева, окрашенными, сообразно фантазии хозяев, в различные цвета, находились жилые строения частных домовладений.
Эта деревня, вдоль окраины которой пролегал ваш путь, тоже оставляла весьма странное впечатление. Ее архитектурные образы были как будто списаны-срисованы с иллюстраций к учебнику самой примитивной геометрии. Все дома, как на подбор. были коробчатыми, вроде цветных кубиков или же параллелепипедов, с квадратными переплетами окон. Редко-редко встречались здесь строения, где поверх такой стандартной «коробочки» располагалось нечто вроде условного остроконечного «шатра» или же пирамидки, крытых, вместо теса или же черепицы, цельными полотнищами серого материала, наверняка весьма и весьма плотного, служившего здесь, судя по всему, для защиты жилья от дождей и прочей непогоды. Ты отчего-то решила, что в таких строениях, отличавшихся по форме от обычной «коробки», обитают семьи каких-либо «знатных» лиц из числа серых человечков.
Забавно, что среди любой, сколь угодно «низшей» расы тоже встречается некая своеобразная «знать», и даже, наверняка, числящая себя по линии некоего особого происхождения. Вот только не будет ли цвет души существ, претендующих на это условное благородство, сродни цвету их кожи? Может да, а может быть, и нет. В конце концов, особенности этого странного мира тебе до конца пока что не известны.
Внезапно, твое внимание привлекли странные звуки. Казалось, что некий хор голосов, мужских и женских, нестройно произнес слово «Раз!» И сразу же за этим послышался отчаянный крик. Кажется, вопила какая-то женщина. Все эти звуки доносились откуда-то со стороны ближайшей улицы этого странного селения, «геометрической» деревни. Да-да, именно с той стороны.
- Что это? – спрашиваешь ты, встревоженным голосом.
- Я же приглашала тебя посмотреть на это занятное зрелище, - пожимает плечами твоя проводница-экскурсовод. – Но ты не выразила желания присутствовать при этом, я и не настаивала.
- Присутствовать при чем? – ты задаешь этот свой вопрос весьма и весьма раздраженным тоном. Да, это место нравится тебе все меньше. Так же, как и та, кто явно претендует на владычество в отношении этого нелепого пространства, омерзительной карикатуры на подлинное Бытие! – Что это за «зрелище»? И что в нем такого «занятного»?
- А, так тебе это все-ж таки интересно! – оживилась твоя визави. Она как будто ожидала этого вопроса и очень им обрадована. – Пойдем же, я тебе непременно все покажу и дам тебе все необходимые разъяснения!
И под хор отдаленной толпы, произнесшей счет «Два!», вслед за которым снова раздался истошный женский крик, сия молодящаяся особа, одетая в плащ-балахон, с накинутым на голову капюшоном, берет тебя за руку и тянет за собою. Миг-шаг, странное смещение пространства, и вот уже вы стоите на небольшой площади, то ли на окраине этого странного селения, то ли ближе к его центру.
И здесь глазам твоим предстает зрелище, странное и омерзительное в одно и то же время. Впрочем, именно такого, наверное, и следовало ожидать в этом карикатурно-уродливом пространстве. Том пространстве, где тебе сейчас ой, как неуютно...
*В своих путешествиях они встретили бесчисленные испытания, а напоследок их ожидал несказанный ужас, который невыразимо бормотал что-то из-за пределов стройного космоса - оттуда, куда не достигают наши сны; тот последний бесформенный кошмар в средоточии хаоса, который богомерзко клубится и бурлит в самом центре бесконечности безграничный султан демонов Азатот, имя которого не осмелятся произнести ничьи губы, кто жадно жует в непостижимых, темных покоях вне времени под глухую, сводящую с ума жуткую дробь барабанов и тихие монотонные всхлипы проклятых флейт, под чей мерзкий грохот и протяжное дудение медленно, неуклюже и причудливо пляшут гигантские Абсолютные боги, безглазые, безгласные, мрачные, безумные Иные боги, чей дух и посланник - ползучий хаос Ньярлатотеп.
Говард Филлипс Лавкрафт.
Призрачный поиск неведомого Кадафа