Амурная игра. 52 глава

Анатолий Шуклецов
Начало: http://www.proza.ru/2017/05/22/1610



Любовные романы возникают, живут и угасают, и вновь воскресают для вечного круговорота. Утром порешили: коль не суждено пока работать вместе в одной организации, следует поискать конторку, где Шатрова примут хотя бы временно и без прописки, или трудоустроят с пропиской на постоянную работу сторожа либо дворника. Спозаранку подмёл двор и тротуары, собрал заметный сор с газонов, тщательно умылся и – за письменный стол. Марина Цветаева языком вылизывала ладони, когда не было в доме воды, ибо органически не могла писать грязными руками. Лада позвонила на службу, и начальник отдела изысканий предоставил ей полный отгул на сегодняшний день. Позавтракав, они вскоре вышли из проходной. Глухим длинным проулком, обнесённым двумя высокими заборами, взявшись под руку, дошагали до остановки. Недолго там обождав, сели в первый, быстро подошедший трамвай.


– Ах, я, кобель драный!.. – в салоне вагона хватился Шатров. – Надо же… какое необратимое упущение!


– Не паникуй. На следующей остановке сойдём и вернёмся.


– Ни в коем разе, Ладушка! Крайне дурная примета. Пуговицы пиджачных рукавов утилитарного значения не имеют. Этот возврат бесполезней этих пуговиц. Нужные документы при мне. Смирно едем дальше!.. 


Весь день, пользуясь общественным транспортом, они безрезультатно посещали различные, отказным равнодушием схожие конторы и организации. После неудачного захода в «Гипротранс», где им также отказали в трудоустройстве, они зашли перекусить в людное кафе вблизи вокзала. Здесь, допив сладкий компот из сухофруктов, устало откинувшись на спинку стула и, сытно помолчав, Шатров срывающимся голосом предложил:


– Давай, запросим в справочной службе полный список геологических и проектных учреждений Екатеринбурга.


– Вот длинный перечень организаций, где нам бесповоротно отказали. Добавим сюда ещё несколько? – уныло согласилась она.


На выходе из кафе Шатров заметил, что Лада ступает прихрамывая. На улице сердито пробурчал:


– Роднуля, совсем не бережёшь себя! Опять в кровь стёрла ногу… Вот что я предлагаю? Ты присядь, отдыхай под «варежкой». Я один схожу в справочный киоск вокзала. Всё нужное вызнаю и вернусь сюда.


Готовая капризно похныкать, уставшая от бесплодных хождений, она охотно присела на прохладные ступени величественного памятника. Скинула с ног туфли, намозолившие пятки.


– Я люблю, когда ты меня ругаешь. Ты как будто мой папа и мне немножко смешно, что при всей строгости глядишь ласково.


Шатров грустно улыбнулся, обнял её за плечи, поцеловал в глаза, в сухие знакомые губы.


– Помаши мне левой рукой, – попросил уходя. Лада удивлённо взглянула. – Левая она ближе к сердцу…


Привязанность есть западня, из неё вырываешься с болью. Прервать связь между чувствами и умом, поступить вопреки влечению способен только лишь безумец, одержимый высокой целью. Это дурная декадентская привычка: стреляться у дверей любимых. Когда позывает по-волчьи завыть, надень личину напускного веселья. Сколько нестерпимых бед вынесли и пережили русские люди до нас с тобой! По большому счёту, Господь не посылает испытаний не по силам. Поправив на плече кожаный ремень небольшой, но веской от связки рукописей сумки, Шатров решительно направился к вокзалу. Смешно стреляться из-за баб, выбрасывать себя с балкона, особенно, когда в ней до тебя перебывало больше легиона! Честней в горах чужих, в пороховом дыму, страх задавив, позорный плен отринув, предохранительную выдернув чеку, себя в бессмертье опрокинуть! Пускай лучше бандита нож вонзится в грудь иль даже в спину, вступись за слабого, чем ни за грош мир удивительный покинуть!.. Разлука бывает и безвариантная. Я жертвую тобою, Любовь, жертвую ради Великой Русской Литературы. Выходя из игры, как мужчина многое теряю, как писатель, безусловно, выигрываю – содержание и сюжет, и всю снедающую боль выплесну в роман, что окончательно сложился. Верный испытанный приём, писатели не умирают от любви, а творят из неё литературные шедевры.


Смешно стреляться из-за баб, на скорости бросаться из вагона! Долгоживущим будь, как баобаб, как на суку сидящая ворона! Ты для живых, не мёртвых дел рождался в муках материнских, самоубийство – слабого предел, предательство родных и близких! Каждый обязан жизнь продлить: в детях физически, духовно в деле! Сумей себе не изменить, когда пустотно в голове и в теле!.. Сидящая на парапете памятника Лада безмятежно помахала ему левой рукой. Выпятив губы в форме куриной гузки, послала вдогонку воздушный поцелуй обеими руками; один раз, второй и третий, ободряюще улыбаясь. «На тебе мой поцелуй издалёка». Резким взмахом правой руки он изловил его, как назойливую муху, внешне такой беспечно весёлый. Потерпевший любовную катастрофу продолжает чувственно любить свою избранницу, даже отторгая рассудком. Раздвоение сознания, сродни психическому расстройству. Однако не все мужи раскисают от роковых потрясений. Смешно стреляться из-за баб, на левой – правой резать вены! Долгоживущим будь, как баобаб, перешагни ступень измены! Был нечаемый уход с маршрута, но навигатор уже в руке. Глядя на свой сжатый кулак, Шатров медленно разжал пальцы и снова изловил выпорхнувший поцелуй. Немного отошёл и обернулся опять, помахал ей рукой. «Жди меня, я не вернусь». Шёл и оборачивался едва не с каждой пары медленных шагов. Деланно улыбался, махал руками, что-то неразличимое её слуху говорил, с резкостью движений каратиста схватывал ответные воздушные поцелуи, шутливо рассовывал по карманам. Их налетел рой, какие не помещались и падали на асфальт. Шатров живо нагибался за ними, приседал, подбирая. Ох уж эти спины любимых! Помоги им, Господи, воротиться. Мне так трудно покидать тебя, однажды призналась Лада, но стократ мучительнее провожать. Изначально повелось прощаться подолгу. Немного отойти и обернуться, попятиться. Пройти всего ничего, стать и обернуться снова. Отходить и смотреть, прощально взмахивая рукой. Пока различаешь беспрестанно оглядываться, до полного растворения в безликой толпе. И улыбаться, держать фасон, я выше тебя, моя боль!..


Прошло десять минут, а она уже нетерпеливо поглядывала в сторону вокзала. Зимой они ввели неукоснительное правило: никуда не отлучаться с оговоренного места. Коль случалось теряться в многоярусном пассаже, местом ожидания служил вход, через который вошли. «Задерживается миленький, долгожданный мой! – вздохнула Лада, силясь разглядеть его в текучей толпе. – Боже! Привыкну ли ждать, не боясь за него?» Вечный страх потери любимых и есть наша бессрочная мука. Скрашивая затянувшееся ожидание, решила купить Шатрову яркую одежду, будет заметнее среди людей. Она и так легко различала любимого по характерной пружинистой походке. Громко окликала, цокая каблучками, торопилась навстречу. Сдерживая слёзы радости, не стесняясь, с разбегу зависала на шее, милуясь открыто на людях. Подбегала, нешуточно волнуясь, не сводя с милого вопрошающих глаз, не разлюбил ли? Глядя на далёкий вокзальный циферблат, вздохнула жалостно: «Ну, где же он? Прошёл целый час. Наверное, там очередь? На вокзалах всегда утомительные очереди. Надо было на трамвае проехать в центр…» Она успокаивала себя, то наоборот распаляла волнение. Зачем-то достала книгу, попыталась читать. Разглядывала прохожих, но тревожность всё нарастала и, обуяв, повлекла. Нарушая запрет, она стремительно пошла, забыв взять сумочку. От приятности до неприятности всего две буквы. Через десять шагов Лада уже бежала в сторону киоска вокзальной горсправки. Издали различила небольшую очередь из семи человек. Шатрова среди стоящих не было. «О, боже, разминулись!.. Теперь он сам тревожится!..» Быстро, ничуть не прихрамывая, побежала назад к памятнику.


Возле её сумочки расположилась молодая пара с ручным багажом и ребёнком. Хлебными крошками они кормили слетевшихся на угощение голубей. Вознесённые на пьедестал танкист и рабочий грозно застыли в едином могутном порыве, простерев к высотной гостинице громадную руку в верхонке, олицетворяя победный союз фронта и тыла. Монумент «Уральскому добровольческому танковому корпусу», что серой громадой высился посреди привокзальной площади, многим служил местом встречи. Под каменной «варежкой» Шатров назначал свидание ещё первой своей жене, едучи с пересадкою в Тюмень. Не однажды и с Ладой сговаривались встретиться здесь. Но сейчас Шатрова у памятника не было, и тихий ужас начал помалу овладевать ею. Нет ничего страшнее, как потерять человека. «Где?.. Где сокол мой ненаглядный?.. Неужто стряслась беда?..» Торопливой трусцой она опять засеменила в киоск горсправки.


На тревожный вопрос очередь безучастно смолчала, за чужой щекой зуб не болит. Пожилая работница справочной устало отмахнулась: «Тут, милая, их в день тысяча проходит и через одного с пшеничными усами. Рыжего да кудрявого не помню». Даже знакомым людям твоя беда всего лишь интересная новость. «Успокойся, так, успокойся, – твердила она себе. – Сейчас придёт, угомонись! – Сама окончательно теряла способность трезвого соображения. – Ведь только что был! Куда подевали человека? Без шума и драки. О, боже! Серёга не однажды грозился!..» Твердила: «Не надо паники, не надо!..» – а сама не могла устоять на месте. Палимый смятением человек бестолково мечется. И как мои не утомились ноги разыскивать следы любимых ног. Как механическая игрушка с заводом сновала в подвижной вокзальной толчее. Бегала от надежды к отчаянью, между киоском и злополучной «варежкой», под которой Шатров оставил её.


Когда стало темнеть, поняла, что надо идти в милицию, в какую-нибудь службу спасения. Необходимо звонить в бюро регистрации несчастных случаев, обзванивать пункты скорой помощи и травматологии, больницы и морги. На виду всех бесследно исчез незаурядный писатель! Теперь она была уверена, что стряслось непоправимое несчастье. Толенька угодил в ужасную беду, ей надлежит быть с ним. Нагловатый и бесцеремонный лейтенант вокзального отделения милиции избыточно возбудился, увидев писаную красавицу в шаговой доступности. Выслушав и сластолюбиво оглядев, издевательски утешил: «Да он тебя дома ждёт! Истомился по зазнобе!..» В хмельной горячке хлопнув дверью, она поспешила на трамвайную остановку. «Дома!.. Конечно же, давно сидит дома!..» Звякнув гормотунчиком, подкатила «пятёрка», еле втиснулась в набитый людьми вагон. Через одну остановку сошла и побежала на базу. В комнате всё было ровно так, как оставили утром. Наспех заправленная ею кровать, на столе колба с испитой кофейной гущей. Гоночный велосипед, подвешенный на крюки в стене, его личные вещи и верхняя одежда, книги без счёту. Пугливо, с опаской погладила ярко-оранжевую ткань длиннополой велокуртки. Шатров был на шоссе заметным издали. Внюхиваясь, вжалась в неё лицом. Ещё на Хвоинке, когда ему случалось уезжать по производственной надобности, она любила ночевать в его спальном мешке, укрываясь на ночь его рубахами. Желанный запах отчасти скрашивал отсутствие любимого. Между прочим, потовые железы кабана выделяют вещество, называемое «аромат борова». Оно настолько сильно воздействует сексуально, что едва свинья почует его, как сразу замирает в неподвижной позиции, готовая к осеменению. Не выпуская велосипедной куртки из рук, вконец потерянная присела на стул и заплакала, тихо подвывая. На долю женщины нередко выпадает больше горя. Мужчина активен, он в действии, мыслит и творит, неустанно работает на перспективу, утешаясь ею. Женщина по натуре пассивна, пребывает на месте, наедине со своей скорбью, от которой ничто не отвлекает; не загадывая наперёд, живёт настоящим. Через минуту, очнувшись, снова внимательно оглядела тесную, на треть заставленную мешками с книгами комнату. Надеялась выявить хоть завалящее подтверждение столь нелепому отсутствию мужа. Вспомнила…


Был прецедент, когда он вдруг исчез не извещая. Она тогда жутко перепугалась, а негодник Шатров, оказывается, спешно умчался на такси домой. Поэт сочиняет походя, гуляя, но не прозаик, пишущий роман. Затворился в комнате и двое суток, почти не отрываясь, до изнеможения работал за письменным столом. После того случая они завели домашний блокнот для сиюминутных уведомлений. «То-лень-ка! Я уехала в Каменск, к детям. Совсем не могу без тебя. Уже полчаса вывожу себя из комнаты: всё сидела бы, да глядела на тебя спящего». Внимательно перелистала, свежей записи не нашла. Интуитивным женским чутьём угадывая, что Шатров пропал неспроста, глубоко оскорбилась за умышленное коварство. Минут на пять ей полегчало от пронявшей злости. Сюжет любовной истории на исходе, в ней победило бегство. Шатров самовольно покинул амурную игру навсегда. Какое жестокое слово – на-всег-да! Как древесный ствол прямая, опустошённо выронила красный блокнот из ослабших пальцев, тоненько и жалостливо проголосила: «Так же нель-зя, так не бы-ва-а-е-ет, То-о-ля-я!..» Бывает, что подпиленное по комлю дерево за неуловимый миг до движения вдруг дрогнет всей раскидистой кроной. Медленно пойдёт крениться, неуклонно падать, в гибельном ускорении стремясь к земле. Так и Ровская плашмя опрокинулась на кровать лицом от подушки. Доселе сдерживаемое чаянием, гортанное пронзительное «Не-е-ет!!!» взахлёб прорвалось, конвульсией громких рыданий наполнило комнату. Брызнули слёзы из глаз, сорвался надрывный нутряной вой. Обхватив ладонями голову и раскачиваясь, она выла как деревенская баба, получившая похоронку. Не допускала и мысли, что этот даровитый упрямец нашлёт ей такую ломающую боль, способную покалечить слабую психику. Лишь тогда женщина равна мужчине, когда жизнь её постоянное жертвование собой, как жизнь мужчины есть непрерывное действие. Истеричный взвой по сбежавшему был скорбным плачем о себе.





Продолжение: http://www.proza.ru/2017/05/24/2195