Пишу за столом планы к завтрашним урокам. В комнату вошел дед. Ему явно хочется поговорить. Но он молчит, не желая отвлекать внука от дел.
Наконец, дедушка, больше не выдерживая подсаживается ко мне.
– Внучек, что же ты меня ничего не спросишь? Я ведь много чего могу рассказать. Мне ведь со сколькими знаменитыми людьми встречаться пришлось.
Я уже не раз слышал рассказы деда о том, как он целых два часа слушал в Краснодаре Троцкого, и от том как влепил со всей силы снежок в ухо знаменитого красного командира Ефима Щаденко, и о клиенте их портной мастерской художнике-баталисте Митрофане Грекове. Но короткий выходной день подходит к концу, а кроме ненаписанных планов меня еще ожидают три стопки ученических тетрадей.
– Опять, о Ефиме рассказать что-то хочешь? – поднимаю я голову.
– Да не о Ефиме. Я, ведь, знаешь, внучек, самому Митрофану Богаевскому костюм шил.
– Не знаю, дедушка, такого.
– Ну как же, это же был директор нашей Каменской мужской гимназии! А потом он вообще большим человеком стал. Они же на Дону в революцию самыми большими людьми были: Митрофан и брат его Африкан…
Маленькая часовая стрелка на стареньком будильнике неумолимо подходит к самому низу. Хотелось бы еще полчаса постоять на улице, проветриться перед сном. А тут какие-то допотопные Митрофан с Африканом.
– Чего, причина, к человеку пристал? – слышу из другой комнаты голос бабушки. – Опять в Сибирь захотел? Дорассказываешься.
Дед обиженно замолкает. Потом встает, молча ставит на место стул, выходит из комнаты.
Эх, дедушка! Как я теперь браню себя. Повернись время вспять, я бы не отходил от тебя, по крупицам вылавливая каждую деталь, каждое слово из твоих рассказов. Но не вернешь уже время. И только переходя по страницам интернета, пытаюсь узнать о том, о чем ты так хотел мне рассказать, но не рассказал.
Итак, Митрофан Богаевский, в 1917-1918 гг. глава Донского войскового правительства, один из невымышленных, реально живших персонажей романа «Тихий Дон».
Вот как описываются в романе переговоры между Войсковым правительством Войска Донского во главе с Калединым и Богаевским, с одной стороны, и Военно-революционным комитетом во главе с Подтелковым и Кривошлыковым, с другой.
«Твердым, во всю ступню, волчьим шагом прошел чуть сутулый Каледин, сопутствуемый Богаевским… Богаевский, проигрывавший в соседстве с представительным Калединым, казался и невзрачней его, и взволнованней предстоящими переговорами.
…После него (Каледина) говорили члены правительства казачьей и иногородней части. Длинную речь, перевитую слащавыми увещаниями, опрокинул на головы членов ревкома эсер Боссе.
Выкриком перебил его Лагутин:
– Наше требование – передайте власть Военно-революционному комитету! Ждать нечего, ежели войсковое правительство стоит за мирное разрешение вопроса…
Богаевский улыбнулся:
– Значит?..
…Лагутин не выдержал; прерывая одного из войсковых ораторов, обратился к Каледину:
– Решайте дело, пора кончать!
Его вполголоса осадил Богаевский:
– Не волнуйтесь, Лагутин! Вот вода. Семейным и предрасположенным к параличу вредно волноваться. А потом вообще не рекомендуется прерывать ораторов, – здесь ведь не какой-нибудь Совдеп».
(М.А. Шолохов, «Тихий Дон», кн.2, ч.5, гл.10)
Таким мы видим в романе Богаевского.
Но так ли велика была роль личности Митрофана Богаевского в противостоянии гражданских сил на Дону в 1917-1918 году? Скажем правду: ведь далеко не каждый из нас даже слышал о его существовании.
Ну что ж, обратимся к периодической печати того времени. Перед нами самый первый номер еженедельного периодического литературно-публицистического журнала «Донская волна», выпускавшегося на юге России в 1918-1919 году. Думаю, что нисколько не преувеличу, если назову этот журнал одним из лучших периодических изданий начала 20 века в нашей стране.
Во вступительной статье, рассказывающей о целях создания журнала, редактор Виктор Севский (В.А. Краснушкин) пишет:
- Маленькая семья журнала «Донская волна» ставит себе задачей подобрать лепестки истории, вырвать у беспощадного ветра то, что дорого и свято, и спасти от забвения.
Быть может, задача не по плечам…
Но когда-нибудь придет Гомер казачества и напишет казачью Илиаду, воспоет Каледина, Богаевского и прочих славных…
Миром, дружными усилиями мы поможем грядущему Гомеру написать «Войну и Мир» на Дону.
(Журнал «Донская волна», № 1 от 10.06.1918 г.)
Вот так Митрофан Богаевский ставится автором статьи в число главных героев будущей казачьей Илиады.
Смотрим на обложку журнала (самого первого из шестидесяти одного номера) и видим на ней даже не атамана Каледина, а именно, Митрофана!
Кто же он был, человек, стоявший наравне с такой исторической личностью как А.М. Каледин?
Младший брат Африкана Богаевского, ставшего затем Войсковым атаманом Всевеликого Войска Донского, Митрофан Богаевский родился 23 ноября 1881 года в станице Каменской Области Войска Донского в семье войскового старшины Петра Григорьевича Богаевского, участника севастопольской обороны,
Детство провел в глухом хуторке Петровское на речке Ольховой. В 1893 году поступил в Новочеркасскую гимназию, которую окончил с некоторым опозданием в возрасте 20 лет. После этого успешно прошел курс историко-филологического факультета в Петербургском университете, состоял во все годы студенчества председателем Донского Землячества и «вечным старостой» курса.
В 1911 году, по окончании университета, вернулся на Дон и некоторое время состоял преподавателем истории, географии и латыни в Новочеркасской гимназии. Тогда же женился на Елизавете Дмитриевне Закаляевой, казачке станицы Мелеховской. В 1915 году выборными станичного общества станицы Каменской, «бородачами-стариками», выбирается на пост директора открывшейся в его родной станице мужской классической гимназии.
После февральской революции, в марте 1917 года, население станицы послало его делегатом на Общеказачий съезд в Петрограде, где он занял место председателя собраний. В апреле того же года, будучи представителем станицы Каменской на Первом Съезде Донских Казаков в Новочеркасске, он был избран председателем его и поставлен во главе Комитета по выработке Положения о выборах и созыве Войскового Круга. 26 мая (8 июня по новому стилю), как председатель возрожденного Казачьего Парламента, Богаевский провозгласил: «Объявляю заседание Донского Войскового Круга, после двухсотлетнего перерыва, открытым». На заключительном заседании Круг избрал его на пост Заместителя Войскового атамана.
«Почти год он был донским трибуном, ему готовилась роль донского Минина при донском Пожарском – Каледине.
Он купил его (Круг) седой стариной, аромат которой он приносил в свои фразы. Его слово выходило рожденным в гирлянде легенд и очаровательных сказок, в его речи – милые призраки угасших эпох. Выплывали из тени забвения Булавины, Разины, старые атаманы удалого казачества…
Его речь была звоном колокола, который он любил поминать почти в каждой своей речи. А в дни донского сполоха – Митрофановым набатом.
Его зенит – август 1917 года – во дни «мятежа» Каледина. Донской трибун с лицом калмыка и нескладной фигурой, на которой и пиджак-то висит, как на спичечной коробке, вырос в те дни во весь рост».
(ж. «Донская волна», № 1 от 10.06.1918 г.).
Эх, дедушка! Не о сшитом ли костюме в вашей мастерской говорит автор статьи? Известно, что хозяин твой, портной по пошиву военной формы Ковалёв, изрядно «закладывал» в те годы. Торговля спиртным в годы первой мировой войны была запрещена, но в винных погребках, откуда тебе, дедушка, по приказу хозяйки, приходилось часто его вытаскивать, нелегально велась. То ли кроил костюм высокопоставленного клиента портной Ковалёв на пьяный глаз, то ли лекала вырезал наутро дрожащими руками, то ли подмастерья сшили детали кроя «сикось-накось». А может, фигура Митрофана была до того нестандартна, что и сделать лучше уж ничего было нельзя – кто знает?
Перейдем дальше к чтению статей о знаменитом земляке:
«Когда Круг вручил снова пернач – эмблему атаманской власти – Каледину, когда казаки оправдали своего атамана, Каледин поклонился в пояс Митрофану Богаевскому:
– Ему мы обязаны, что честь казачества соблюдена».
Казачество наградило Богаевского своей любовью.
Бывали на Круге недурные ораторы, иным удавалось срывать удачной шуткой, резким словом бешеные аплодисменты, но аплодисменты при одном только появлении у трибуны Богаевского – были предметом обязательным.
Шумел круг, волновался. Но выходил Богаевский, проводил рукой и, будто причесывал круг, а шум стихал.
Облетели цветы, догорели огни…
Над Доном сбирались тучи. Поход Керенского на Дон был опереттой по сравнению с походом комиссаров.
Таяли ряды сторонников Каледина. Казачество поворачивалось спиной к Новочеркасску Каледина и Богаевского.
(Журнал «Донская волна», № 1 от 10.06.1918 г.)
И тогда Митрофан Богаевский призвал на защиту Дона от большевиков учащуюся молодежь: студентов, кадетов, гимназистов, реалистов, даже семинаристов. Большое впечатление произвела в те дни речь М.П. Богаевского 8 ноября 1917 года в химическом павильоне Новочеркасского политехнического института, закончившаяся бурными, перешедшими в овацию аплодисментами, после которой в переполненном студентами зале единогласно была принята резолюция о полном доверии донского студенчества Войсковому Правительству и готовности всеми средствами поддерживать его в борьбе с большевиками.
Не успевшая повоевать в первую мировую, завидующая боевым подвигам старших учащаяся молодежь рвалась в бой против «красных». Особенно прославились отряды молодых партизан под руководством Чернецова, Семилетова, Мамантова. А главным идейным вдохновителем их был Митрофан Богаевский. В отряды брали четырнадцати, пятнадцати, даже тринадцатилетних мальчишек.
Вот отрывок из дневника участника Степного похода, возглавлявшего отряд учащейся молодежи, офицера Павла Аврамова:
«Опять угрызение совести овладело мною, опять встал вопрос: правильно ли я делал, набирая молодежь в отряд. Вспомнил случай, когда, явившись однажды в одно из учебных заведений Новочеркасска с приглашением воспитанников в отряды, я встретил оппозицию среди преподавательского персонала. Лицо, стоявшее во главе заведения, решительно заявило мне: «до тех пор, пока Вы не представите мне полномочий на право набора в отряды учащихся, я запрещаю Вам вести агитацию среди детей, вверенных мне родителями». Я был тогда смущен. Не мог я не почувствовать доли правды в словах главы заведения… В тот же день я пошел на прием к Митрофану Петровичу Богаевскому. Мне удалось увидеть его и он мне сказал буквально следующее: «к черту преподавателей, к черту ректоров и директоров, к черту, наконец, родителей! Считайтесь с мнением самой молодежи. Если она сочувствует положению Дона, мобилизуйте ее! Дону каждый лишний штык дорог!». Я тогда не колебался больше. Заведение вскоре разошлось по отрядам и закрылось».
Но сдержать наступление наступавших с трех сторон красногвардейских отрядов силами безусых юношей донскому правительству не удалось. Не найдя поддержки у донских казаков, решила уйти на Кубань и образовавшаяся из бежавших на Дон офицеров Добровольческая армия.
«29-го, в девять часов утра, в атаманском дворце было созвано экстренное совещание членов донского правительства. Каледин пришел из своей квартиры позже всех. Он тяжело присел к столу, подвинул к себе бумаги. Верхушки щек его пожелтели от бессонницы, под выцветшими угрюмыми глазами лежали синие тени; словно тлен тронул и изжелтил его похудевшее лицо. Медленно прочитал он телеграмму Корнилова, сводки от командиров частей, противостоявших на севере от Новочеркасска натиску красногвардейцев. Тщательно утюжа кипку телеграмм широкой белой ладонью, не поднимая опухших, затененных синью век, глухо сказал:
– Добровольческая армия уходит. Для защиты области и Новочеркасска осталось сто сорок семь штыков…
Живчик подергал у него веко левого глаза, судорога наплыла от угла сжатых губ; повысив голос, он продолжал:
– Положение наше безнадежно. Население не только нас не поддерживает, но настроено к нам враждебно. Сил у нас нет, и сопротивление бесполезно. Я не хочу лишних жертв, лишнего кровопролития. Предлагаю сложить свои полномочия и передать власть в другие руки. Свои полномочия войскового атамана я с себя слагаю.
Митрофан Богаевский, глядевший в широкий пролет окна, поправил пенсне, не поворачивая головы, сказал:
– Я тоже слагаю с себя свои полномочия.
Изломав стылую тишину, Богаевский предложил составить акт о передаче власти городской думе.
– Надо бы совместно с ними собраться для передачи.
– В какое время удобней всего?
– Позднее, часа в четыре.
Кто-то сказал о том, что Каледин плохо выглядит. Богаевский стоял у окна, до слуха его дошла фраза, произнесенная полушепотом:
– Для такого человека, как Алексей Максимович, самоубийство – единственный приемлемый выход.
…Богаевский, как при удушье, разрывая на себе ворот сорочки, вбежал туда. У окна, вцепившись в тусклую золоченую ручку, горбатился Карев. На спине его под сюртуком судорожно сходились и расходились лопатки, он крупно, редко дрожал. Глухое, воюще-звериное рыдание взрослого чуть не выбило из-под ног Богаевского почву.
Криво качнувшись, Богаевский упал на колени, ухом припал к теплой и мягкой груди. Пахло крепким, как уксус, мужским потом. Сердце Каледина не билось. Богаевский – вся жизнь его в этот момент ушла в слух, – несказанно жадно прислушивался, но слышал только четкое тиканье лежавших на столике ручных часов, хриплый, захлебывающийся голос жены мертвого уже атамана да через окно – обрекающее, надсадное и звучное карканье ворон».
(М.А. Шолохов, «Тихий Дон», кн.2, ч.5, гл.15)
8 февраля утром товарищ (заместитель) застрелившегося А.М. Каледина М.П. Богаевский скрылся из Новочеркасска.
Остается загадкой: почему Богаевский не ушел вместе со всеми в Степной поход? Не желал находиться вместе со своими соратниками в качестве «бывшего»? Имел какие-то другие планы? Или просто струсил?
А ведь в записи дневника от 8 марта тот же П. Аврамов пишет:
«Но нет ли ошибки у Митрофана Петровича в решении вопроса о молодежи? Почему он не ушел с нами? Как бы он нужен был тут с его горячей речью! Мы были бы поддержаны им морально и не бродили бы впотьмах как сейчас».
Вот что пишет дальше о М. П. Богаевском редактор «Донской волны»:
«Длинный и скорбный путь на свою Голгофу прошел Митрофан Богаевский. После смерти А.М. Каледина он уехал с женой в Сальский округ к калмыкам отдохнуть в тихой станице Денисовской от долгих месяцев искания казачьей правды.
В Новочеркасске шел пир красной власти, на котором праздновал победу и войсковой старшина Голубов, изменивший казачеству. Ему было мало победы, он искал встречи с теми, кто был до него у власти и, прежде всего, с Митрофаном Богаевским, апостолом казачьей борьбы.
Голубов бросился в степи – там Богаевский. По слободам и станицам помчался Голубов искать врага. Шел цепью из своих людей, будто невод закинул.
Богаевский жил в то время в Денисовской станице и туда уже дошли вести о донском отряде, идущем по степям. Богаевскому нельзя оставаться в станице. Уже подходят разъезды.
Берет Митрофан Петрович палочку и уходит в степь. Он просил у друзей лошадь, но друзья от него отвернулись, чураются. Более пяти верст отошел от станицы, как навстречу разъезд.
- Нужно взять пропуск у начальника отряда. Поворачивай обратно.
Пришлось вернуться.
Постучал в двери знакомого дома. Не пустили – боятся Голубова, страшно приютить затравленного человека.
…И казачий начальник, зажигавший сердца стариков и детей, сидит долгую ночь под забором на мерзлой земле, запорошенной снегом. Долгая ночь на морозе, тревога от каждого огонька, мигнувшего во мраке, от каждого окрика в тишине станичной ночи.
Утром изнемогавший апостол казачьей правды стучится в двери дома бакши (главного калмыцкого священника), не зная, что здесь живет Голубов. Богаевский предполагал, что бакша даст ему приют.
Но за дверью раздался голос Голубова. – Кто там?
Уходить было нельзя, хотя Богаевский сразу узнал голос за дверью.
- Митрофан Богаевский.
- Вы пришли меня арестовать, я буду стрелять, я не сдамся, - испуганно закричал Голубов.
- Не бойтесь. Я безоружен.
- Сдавайтесь, я Вас заставлю сдаться.
- Я один.
- Но я слышу шепот.
- Со мной моя жена.
Долго не впускал Николай Голубов затравленного им врага и встретил с револьвером в руках. Вздохнул облегченно только когда увидел иззябшего, измученного человека и страдающую женщину.
- Вы мои пленники.
- Я прошу вас спасти меня от самосуда, я готов предстать перед судом, но чтобы не было самосуда, не торопитесь извещать красный Новочеркасск о моем пленении.
Голубов обещал.
- Что меня ждет?
- Не знаю, Митрофан Петрович.
И улыбнулся широкой улыбкой с оскалом зубов. Глаза мутные, бесцветные, а оскал зубов страшный. Казался сатаной. – Не знаю, Митрофан Петрович.
Богаевский понял улыбку. – Петлю обещаете.
- Митрофан Петрович, во время французской революции слетали и не такие головы как наши с вами. Пора уже примириться с этим.
Ушел и забыл об обещании, хотя несколько минут назад хватался за голову и говорил: ах, что вы со мной делаете!
…В тот же день Голубов приказал страже из красной гвардии перевезти пленника в Платовскую станицу. Сам Голубов уехал куда-то в степи.
(В. Севский, «Донская волна», № 42 от 31.03.1919 г.)
В ночь с 18 под 19 марта Голубов вывез находящегося в тюрьме станицы Великокняжеской М.П. Богаевского в Новочеркасск.
«…Ночью приехал Голубов и увез с собой на вокзал.
– Николай Матвеевич, везли бы вы нас грунтовой дорогой.
– Нет, Митрофан Петрович, я не дурак. Вас в станицах казаки отобьют. По железной дороге – вернее.
И снова улыбнулся улыбкой сатаны.
В отдельном купе поместились Богаевский и Голубов. До утра пытал Голубов своего пленника.
– А все-таки, Митрофан Петрович, Вы политический преступник.
Замолчит, а затем опять возвращается к тому же.
– А все-таки, Митрофан Петрович, Вы – преступник.
И так до самого Новочеркасска.
В Новочеркасске Богаевского посадили на гауптвахту.
Вечером явился Голубов. Был смущен и говорил ласково:
– Гарнизон требует у Вас отчета в Вашей деятельности на Дону. Казаки хотели слушать Вас сегодня, но я сказал, что вы устали с дороги, а завтра вы будете свежее и дадите отчет.
Утром явился командующий революционными казачьими войсками сотник Смирнов. Повторил сообщение Голубова.
В полдень к гауптвахте подъехал автомобиль с пулеметом, забрал пленника и отвез его на собрание гарнизона в кадетский корпус.
Первый говорил военный комиссар студент Ларин. Хороший прокурор для самосуда. Он закончил речь словами:
- Народный суд может свершиться и здесь. Воля народа везде.
Слово предоставили Митрофану Богаевскому. Он говорил три часа и его с напряженным вниманием слушали. Он говорил или лучше – пел свою лебединую песню красноречивый Митрофан при молчаливом Каледине.
Кончил – аплодировали казаки гарнизона.
Комиссары еще хотели задавать вопросы, но казаки закричали:
- Довольно, измаялся человек. Пущай отдохнет.
Богаевского отвезли на гауптвахту.
На страже стояли казаки десятого полка – станичники Богаевского.
- Мы его не выдадим. Подержим да и выпустим.
Комиссары не дали разрешение на свидание с мужем Елизавете Дмитриевне – казаки сами пускали ее на гауптвахту».
(В. Севский, ж. «Донская волна», № 42, 31.03.1919 г.).
Интересна здесь также позиция Голубова.
Большевик Донецкий, проведший вместе с Голубовым на Новочеркасской гауптвахте весь декабрь и часть января, писал: «Странный человек этот войсковой старшина! …Еще вчера он был большевиком, мурлыкал «Интернационал». А сегодня вдруг он – уже эсер, до небес превозносящий эту «героическую партию». Завтра он уже превратился в ярого самостийника: «Дон для казаков!, «Если я буду атаманом!»… Он сначала писал и читал нам дерзкие, вызывающие письма Богаевскому. Затем разрывал их и писал снова: «Дорогой Митрофан Петрович!».
Странное впечатление производил он, этот отчаянно храбрый человек, о котором еще в 1916 голу на фронте я слышал, как о безукоризненно честном командире сотни, любимом своими казаками.
Последующие дни показали, что Голубов знал, чего хотел он хотел быть донским атаманом: хотя бы и «красным», хотя бы и «советским». Но с непременным условием: «Дон для казаков!».
…Голубов еще не ведает беды. В атаманском дворце он мечтает о булаве, которую ему преподнесут на круге, и сам Митрофан Богаевский помирит его со стариками.
(ж. «Донская волна», №7 от 22.07.1918 г.)
25 марта (7 апреля) Голубов был назначен «командующим всеми вооруженными силами Сальского округа» и должен был отбыть в степи бороться с партизанами». Понимая, что ростовские большевики хотят отстранить его от власти, Голубов пошел ва-банк и сделал попытку провести мобилизацию казаков вокруг Новочеркасска. Проведенное станичное собрание потребовало непризнания власти Совета и настаивало на выборе старшего атамана. Выборы не удались, однако сбор вынес постановление об освобождении Богаевского. В Новочеркасск были посланы дополнительные силы красногвардейцев. Голубов бежал.
«Николай Голубов привез донского златоуста из Сальских степей на гауптвахту в Новочеркасск. Возил на суд – на гарнизонное собрание казаков.
И… чудо: преступник стал прокурором. Казаки рукоплескали Богаевскому.
Всполошились в красном Ростове: потребовали Богаевского на суд в Ростов.
Голубов бежал – Богаевского отвезли в Ростов.
В ростовской тюрьме за № 425 было начато новое дело 29 марта(11 апреля) 1918 г.
- На арестанта Митрофана Петровича Богаевского.
Бесстрастный тюремный регистратор в графах, обычаем установленных, написал:
- Фамилия – Богаевский.
- Имя – Митрофан.
- Звание – гражданин.
…1-го апреля к опушке Балабановской рощи в Ростове подъехал автомобиль. Из него вышли начальник ростовской красной гвардии юноша Антонов, а за ним быстрым шагом – Митрофан Богаевский.
Спустились в ров, вышли на полянку. Антонов быстро повернулся и в упор выстрелил в Богаевского. Тот упал.
Антонов пошел к автомобилю, но снова вернулся. Ему сказал его спутник Рожанский, что Богаевский жив.
Действительно, пуля застряла во рту Богаевского и он прикрыл руками рот.
Антонов вернулся и в упор еще раз выстрелил в глаз лежавшему…»
(В. Севский, ж. «Донская волна», № 9, 5.08.1918 г.).
*****
Ну вот и все, дедушка, что я узнал о Баяне Донского края Митрофане Богаевском. Знаю, что ты рассказал бы о нем больше… Прости.
Вот он на фотографии, товарищ Войскового атамана Митрофан Петрович Богаевский. В пиджаке, в рубашке с галстуком. Этот ли пиджак, что сшит в вашей мастерской, нет ли – уже не узнаешь.
А через полмесяца, восьмого июня 2017 года, исполнится сто лет с того дня, когда Председатель войскового правительства Митрофан Богаевский произнес знаменитые слова: «Объявляю заседание Донского Войскового Круга, после двухсотлетнего перерыва, открытым».