На краю берега, совсем близко к воде— его даже заливало во время шторма или ночного прилива— стоял маяк. Он был очень высоким и жутким, поэтому вокруг него издавна роились различные истории— страшные и не очень— которые всегда рассказывались шепотом, даже если вокруг никого не было. Жители обходили старый, даже местами разрушенный маяк стороной, повинуясь какому- то никому не известному обычаю, а может просто отдавали дань традиции сторониться башни и смотрителя, который почти никогда не покидал свой пост, а если и выходил в город, то старался побыстрее окончить дела и вернуться домой.
Мы— я и мой двоюродный брат— совсем маленькие, лет 8 нам было, когда, впервые услышав историю про маяк, страстно захотели туда пробраться. Как же нам хотелось узнать побольше о таинственной башне, подпирающей небо, неизвестно кем и когда построенной, да еще и со свечкой наверху, которая зажигалась в темноте, освещая небо и беспокойный океан. Наверное, в этом возрасте все дети жаждут открытий, мы были не исключение, как и другие городские ребята, так что, поделившись с ними идеей, наша банда вскоре приступила к созданию плана действий.
Собираясь каждый день после обеда в четыре часа мы шли на песчаный пляж и, зарывшись в тёплый песок, нагретый летним солнцем, особо не скрываясь, громко обсуждали наши предложения, внося в план изменения, были даже драки за самую-самую-самую лучшую идею, о которых, к сожалению, узнали родители, подслушав наши разговоры, и, придя в ужас, наказали нам выкинуть глупый замысел из головы, так что наше тайное общество распалось так же быстро, как и было создано. Больше об этом не вспоминалось среди нашей детской компании, да и взрослые предпочли сделать вид, что ничего не было, чтобы не дай Бог не раздразнить нас- авось быстрее забудем.
Но мы не унывали и продолжили лелеять мечту расследования маяка в наших детских душах. Пришлось, конечно, обсуждать её уже только с братом, но что уж поделать, ради великих дел приходится скрываться.
Мы уже придумали план действий- как улизнем из- под надзора взрослых, как проберемся на маяк, как осмотрим там все, сделаем снимки( надо только утащить у мамы полароид) и выберемся, пока нас никто не заметит- начали уже даже следить за смотрителем, пытаясь понять, когда он уходит, но вот возраст давал о себе знать, да и школа потом началась, так что пришлось отложить идею на неопределенный срок.
***
Как- то совсем-совсем недавно я снова видела двоюродного брата, с которым мы регулярно, хоть и не так часто, встречались. Речь зашла о старых временах нашего детства, соответственно, про маяк мы вспомнили тоже. Перебрав все легенды и сказания, которые так завораживали нас, мы, будучи уже постарше, загорелись идеей обследовать маяк с новой силой, благо, мы стали намного самостоятельнее, так что возможностей прибавилось.
В следующую встречу мы подробно обсудили время и место встречи, а так же все подробности действа, которое замышлялось. За это время, между двумя встречами, мы успели все обдумать и собрать необходимую информацию, так что соединить наши идеи было минутным делом, тем более, что мы с детства отличались с ним похожим складом ума, а это всегда было нам только на руку.
Начав следить за маяком, мы обнаружили, что смотритель теперь уже почти никогда не выходит к людям, а живет, по легендам, только в одной своей комнатке на самой вершине башни, как настоящий колдун. Так что от идеи полного осмотра пришлось отказаться— все- таки чужой дом как- никак.
***
Вечером, ровно в восемь часов мы встретились с Ником у обусловленного дома номер десять.
;Уже начинало темнеть. На закате небо было окрашено, как будто опытной рукой художника, в красные, желтые, розовые и темно- синие цвета, плавно перетекающие друг в друга. Яркий круг солнца не спеша опускался в объятья водной стихии. Я еще никогда не видела такой красоты.
Море бушевало. Водные барашки яростно закручивались в самые неожиданные стороны, огромные волны вздымались и падали у самого берега, разбиваясь на сотни капель, как будто пытаясь захватить сушу. Надо сказать, им это неплохо удавалось.
На секунду я даже задумалась не зря ли мы это затеяли, хотела сказать об этом Нику- может в другой раз сходим? Но его решительный вид моментально переубедил меня и внушил было утерянную уверенность.
Мы подошли к маяку. Он был больше, чем я думала— где- то метров 5—огромный и покрашенный в белую краску, местами отвалившуюся, а местами настолько грязную, что было трудно узнать в этой грязи хотя бы просто какой- либо светлый оттенок. Постояв немного, поразглядывав монументальное строение с площадкой наверху, где поблескивало место, где должен гореть огонь, мы медленно двинулись к серой железной двери.
Ник остановился, чтобы дождаться меня, взялся за ручку двери, а я взяла его за руку и крепко- крепко сжала. Толкнув дверь, которая открылась со скрежетом, мы увидели комнату, довольно- таки большую, но все равно меньше, чем мы думали. Да и вообще весь маяк изнутри оказался меньше, чем виделся снаружи. В комнате висела одна- единственная лампочка, слабо освещавшая откровенно бедный интерьер. За лестницей, которая железной змеей вилась посреди комнаты куда- то вверх, теряясь в темноте, стояла кровать, на которой валялась груда одеял. У боковой стены стояло что- то наподобие комода, только настолько устаревшее, что едва стояло на деревянных ножках. Напротив расположился стол, на котором лежало несколько чистых листов в одной стопке, парочка исписанных, а также разнообразные приборы для письма, стояла даже пишущая машинка, предполагать ее возраст было даже страшно. Стол был аккуратно убран, из чего следовал вывод, что это было единственное, чем здесь пользовались.
Тут груда одеял зашевелилась и что- то под ней застонало. Мы на цыпочках подошли к кровати, и тут увидели хозяина- он вставал с кровати очень тяжело, как очень больной человек и, казалось, не замечал нас. Конечно, первое желание было развернуться и удрать, мало ли что задумал этот жуткий( по рассказам) мужчина, Ник даже отступил слегка, но мне стало жалко смотрителя. Одинокий, совсем- совсем один, он, даже болея, вставал, чтобы зажечь маяк. И ведь никто этого не ценил. Совсем- совсем никто не был благодарен ему за его работу, которая давалась ему сейчас с таким трудом.
Я, все ещё пытаясь подавить страх, стала подходить к нему так, чтобы он меня увидел, молясь о том, чтобы у него не возникло вопроса, что мы тут делаем.
Смотритель обратил на меня внимание только тогда, когда чуть не натолкнулся на меня. Обычный человек отскочил бы, но он, изнуренный и уставший, медленно поднял голову и посмотрел на меня. Я затараторила, решив взять ситуацию в свои руки, о том, что мы с братом можем ему помочь, что он может лечь в кровать, а мы сами все сделаем, как он нам скажет, можем купить ему лекарства, можем ему помочь. Он улыбнулся, глаза его подобрели. Я даже немного удивилась, потому что в детстве нам его описывали как угрюмого и злого старика, а злые люди не умеют так искренне улыбаться- как будто ещё одна лампа освещает комнату.
Ник тоже подоспел и поддержал смотрителя как раз в тот момент, когда он чуть не упал- у него слегка подкосились ноги, и он не устоял.
Уложив в кровать мужчину, принявшегося объяснять нам как и что делать, мы нашли две расшатанные табуретки, которых не увидели сразу из-за того, что они стояли в тени, сели и стали внимательно слушать. Он говорил тихо, а голос у него был сильный и внушающий какую- то надежду что ли, так что слушать его было приятно. Мы ловили каждое слово этого спокойного, уверенного голоса, боясь упустить что- то важное.
Когда он договорил, я поднялась по лестнице и вышла на открытую площадку с невысокими бортиками у самого края. Первое, что я почувствовала, когда ступила на твердый пол, был ветер, сбивающий с ног. Я схватилась за перила, порадовавшись, что они там есть и я не свалюсь ни на лестницу, вход на которую представлял собой огромное отверстие в середине пола, чтобы можно было быстро спуститься, где бы ни находился человек, ни на землю, потому что борта, несмотря на их возраст, были очень крепкие и легко выдерживали порывы воздуха и мой вес. Взяв спички, которые взяла с тумбочки смотрителя по его указанию, я подошла к небольшому, напоминающему цветок с бронзовыми лепестками, сооружению, подвешенному таким образом, чтобы не мешать спуску, но в то же время быть достаточно большим и видным издалека.
Загородившись от ветра, я чиркнула спичкой, она загорелась, но погасла, как только я стала её подносить к фитилю. Я зажгла еще одну. Вторую, третью, пятую. Они все гасли. Ветер был слишком сильным. Я продолжала стараться. Когда осталась предпоследняя спичка, фитиль загорелся, но так слабо, что порыв, налетевший в ту же минуту, без труда погубил маленький, только зарождавшийся огонек. Последняя спичка. Я сняла с себя куртку, оставшись в одном свитере, через который чувствовала каждое дуновение, повесила её на лепестки, закрыв огонь и зажгла спичку. Медленно поднесла, подержала, пока она не начала обжигать мне пальцы так, что держать было совершенно невозможно, подула на разгоравшийся огонь, медленно переходящий на дерево, чтобы еще больше раздразнить его, и стала любоваться танцующим пламенем. Искры, переливаясь желтыми и оранжевыми цветами, улетали в ночь, в сторону океана, чтобы предупредить плывущие корабли. Я была счастлива: сегодня люди точно попадут туда, куда им надо.
Надев куртку, я спустилась вниз. Ник все так же сидел у кровати смотрителя. Они тихо о чем- то разговаривали, но, заметив мое присутствие, замолчали. Ник подошел ко мне и сказал, что нужно позвать кого- то поумнее, потому что он хоть и разбирается в медицине, но недостаточно, чтобы вылечить смотрителя, тем более, что болен он давно. Немного посовещавшись, мы решили, что нужно идти за доктором немедленно, но, конечно же, нельзя было делать этого, не спросив разрешения больного.
- Конечно, я не против,- был ответ.
- Но почему вас тогда считают таким злым и нелюдимым?- не выдержал Ник.
- Это уж они сами решили,- снова лаконично ответил смотритель своим тихим и успокаивающим голосом.
- Вы не хотите переубедить их? - настаивал мой брат.
- Зачем? Пусть они думают так, как думают.
- Они неправильно думают!
- Это уже их дело. Но я рад, что вы не считаете меня таким, каким меня представляют.- Прикрыв глаза, смотритель улыбнулся такой широкой и обезоруживающей улыбкой, которая дрогнула, на секунду открыв гримасу боли, так что мы скорее поспешили за врачом.
***
Когда мы объяснили ситуацию мистеру Гилберту, он, отбросив все предрассудки, моментально согласился пойти с нами на маяк. Попросив минуту на сборы необходимого для лечения, он, схватив пальто, которое надел на ходу, чуть ли не бегом направившись к смотрителю, по пути расспрашивая нас про симптомы, чтобы как можно быстрее приступить к действиям.
Когда мы подошли, смотритель посмотрел на нас и слабо улыбнулся кончиками губ, попытался помахать рукой, но едва смог поднять её.
Машинально взяв табуретку, мистер Гилберт подсел к нему и принялся расспрашивать. Осмотрел смотрителя, послушал сердце и объявил, что никак не может позволить своему больному оставаться в такой сырости, которая царила в маленькой комнатушке- от нее, мол, и все проблемы.
Как только смотрителя перенесли в больницу, слух о нем разнесся по городку. Жители очень удивились, узнав о нем больше и выяснив, что ошибались. Многие слушали сплетни с раскрытыми ртами, не веря тому, что злой и нелюдимый монстр на самом деле оказался обычным добрым пожилым мужчиной, любящим пошутить и поговорить о чем угодно.
Мы навещали его каждый день, и почти всегда в его палате, кроме нас, были еще люди, пришедшие поддержать его и извиниться за то, что думали о нем. На все извинения смотритель отшучивался, улыбаясь, и убеждал, что вовсе не держит ни на кого зла, а потом переводил тему и обсуждал все, что угодно. Было видно, что ему приятно иметь собеседника, а от такой заботы о нем он просто светился от радости. Невозможно было сдержать улыбку, увидев, как он был счастлив.
Со многими посетителями смотритель стал друзьями, и они, собрав всем городом деньги, попросили строителей подремонтировать стены маяка и покрасить их заново. Они с радостью согласились, даже отказались брать деньги, потому что и сами много раз приходили к больному. Горожан не устраивала перспектива остаться безучастными в помощи смотрителю, так что за ремонт взялись все вместе. Каждый день около сотни людей собиралось у башни и усердно, как муравьишки, трудились, воодушевленные своей работой и общей целью.
К выздоровлению смотрителя, когда мы всем городом повели его к маяку, он был уже совсем новым, да, к тому же, горожане успели построить еще и маленький домик рядом, так что жить теперь ему предстояло в очень уютном деревянном доме. И никакой сырости!