ЭПИКРИЗ
1
Как оказался в другой стране с её размеренной, нескучной жизнью, бесшумным появлением улыбающихся сестёр, всегда суетившихся подле меня, и этой непонятной ещё мне атмосферой грозового покоя — не помню. Пытался сначала понять, но сильная головная боль тотчас прерывала мои старания.
— Я где? — вопрос самопроизвольно срывался с моих уст. Ответа не было.
— О! У вас явные признаки знакомого мне состояния! — улыбающееся лицо надо мной, глаза полны интереса и ожидания.
— Я где?
— Вот, вот! Я уже в пятый раз объясняю вам это, но увы! Симптомы явно налицо. А впрочем, разрешите представиться. Ваш сосед по несчастью и палате — Урбанек. Сигизмунд Урбанек.
Я пробормотал что;то приличествующее, как мне показалось, текущему моменту.
— Вот, вот! Ну ничего, здесь хорошо лечат. Видите? — и Сигизмунд Урбанек, подбоченясь, широко улыбнулся. — Я начинал так же и, поверьте моему опыту, всё проходит. И это пройдёт.
Подумалось, что у Урбанека явно философский склад ума, но от этого моё недоумение не проходило.
Вкатили в палату капельницу и сразу ко мне. Две молодые
и быстрые на руку белохалатницы подсоединили меня к этому агрегату, и я снова поплыл в неведомые дали с вопросами без ответов и попыткой вспомнить печальный исход моего совершенно неопределённого положения.
На следующий день почти разобрался, где я, что со мной явно неладное, и когда в палату вошла пожилая, улыбающаяся, в белом халате врач, явно врач, сознание моё стало кристальным.
— Вы помните, что говорили мне вчера?
— Не-е-е-т — вяло ответил я, не понимая, к чему бы это.
— Вот, но ничего страшного, рядовой случай, пару недель обследований и лечения — и всё пройдёт.
— Доктор, а что со мной? — просительно интересуюсь, —
и как это получилось?
— Это всегда неожиданно, больной. Переутомление, плохая погода, да мало что. Стечение обстоятельств, больной, — и улыбка, добрая и снисходительная, как между доктором и больным. Ну что с них взять, с этих больных. Точно дети.
— Я буду вечером дежурить и обязательно зайду. Лечитесь. Врач ушёл, и Сигизмунд Урбанек, досель робко лежавший в своей постели, присел подле меня.
— Вам повезло. Сама Вероника Ивановна занимается вами. Очень хороший врач, диагностирует не хуже рентгена. Знает своё дело. Я у неё уже в третий раз, и она никогда не ошибалась.
И с вами она не ошиблась, симптомы явно те же, я уже учёный.
— Так где же я? — мой вопрос был встречен саркастической улыбкой Сигизмунда Урбанека. Он встал и патетически воздев руки вверх продикломировал.
— В цэ-ка-бэ!
— С чего бы это? — удивился я.
— Будет вам. Сюда просто так не попадают. Я поинтересовался в приёмном покое ещё вчера — у вас полис.
— А-а-а-а! Верно, верно, совсем забыл. Кооперативная страховка.
— Вот, вот! Говорят, что ваша жена настояла на этой больнице, когда случился с вами криз.
— Что, что? А что это? — Сигизмунд Урбанек в доступной форме объяснил основные причины моего присутствия в его, теперь уже и моей палате. Его знания были почти профессиональны. Чувствовались подготовка, опыт и любовь к данному предмету. Попутно я прослушал лекцию о больнице, где и что на её этажах находится, какие сегодня люди лечатся в нашем корпусе, а также в
соседних. Разумеется, это были известные всем члены правительства, депутаты, учёные, артисты, телеведущие, их жёны, невестки и внуки. Понизив голос и наклонившись ко мне, Сигизмунд Урбанек, почти шёпотом произнёс имя самого Президента, показав в сторону, где был корпус, особый корпус больницы.
— Да ну! Не может быть! — я не мог поверить этому.
— А охрана на радиальных аллеях, а «кирпич» на боковом въезде, а запасные ворота, ожившие вот уже целую неделю! Есть и
другие косвенные признаки: бельё меняют через три дня, меню разнообразней, чем всегда, дежурные врачи только опытные и знающие, а не стажёры, и многое другое.
— А вы, Сигизмунд, наблюдательны. Как ваше отчество? Мне неловко так фамильярно с вами.
— Вацлавович. Но можно и просто по имени. Это сближает. Да и верно. Где наиболее сближаются люди?
— Где? — я ждал.
— А здесь, в больнице, извините, в бане и в тюрьме, не приведи, госпади, попасть туда.
— Вы правы, Сигизмунд, — впервые за это время я улыбнулся. Сигизмунд Вацлавович явно имел терапевтический талант. Через несколько дней интенсивной терапии я стал чувствовать себя гораздо лучше. Предсказания Урбанека сбывались, и жизнь уже не казалась мне такой мрачной. Да и обстановка ста-ла почти семейной, география моих неспешных передвижений расширилась, и недра этого необычного заведения познавались мной с любопытством всем интересующегося путешественни-ка. Процедуры на четвёртом этаже, рентген на втором, физиотерапия на первом, массаж на пятом, лаборатория через переход
в другой корпус и лифты вверх-вниз и снова родная палата на седьмом.
Урбанек знал почти всё, что происходило вне нашей палаты, окна которой открывали вид на каменную стену далёкого города с его нам отчуждённой жизнью. Всё вдали замерло в каком;то ожидании, и только дымы многочисленных труб были живыми. Как пульс огромного чудовища.
— Вы видели его голову? Это же шар! Земной шар с его могучими геометрическими всплесками. А глаза? О! Я вас спрашиваю, откуда это? Вот где кладезь мыслей и гениальность абсурда! Предвидеть то, что потом математически доказать, как теорему…
— Вы это о ком? — вопрошаю взволнованного и восхищённого Урбанека.
— О нём! Он здесь один такой.
А дальше — фамилия очень известного учёного-физика.
— И он здесь? — удивленно спрашиваю Урбанека.
— Разумеется! Только что общались с ним в лифте. Его везли
в кресле на анализ крови, на третий, а я спускался из процедур-ной кардиологии. Я, две сестры и его голова. Голова! И взгляд мудреца, брошенный снизу на меня. Мгновение, но сколько миров отразились в этом взгляде! И улыбка, посланная явно мне.
— Ну, а общение? — иронизирую я.
— А разве всё понимающей улыбки гения мало?
— Да, да, — поспешил я, понимая, что Урбанек прав.
Ночью на пустующую койку в нашей палате сёстры привели нового соседа. Сквозь сон слышу громкий шепот:
— Так я уже оклемался, милые мои. Зачем меня сюда? Лучше домой, к Нюрке.
— Успокойтесь, больной. Утром решат. Будут врачи, обход профессора…
— Так зачем профессор? Что я, какой артист?
— Тише, тише! Вон какой кокон на голове, точно, артист, артист в чалме, — и девичий смех, скрип пружин и вздохи нового соседа.
Вася Пичужкин, так звали нашего нового соседа, с которым знакомство произошло поутру, оказался, как он извиняюще выразился, «случайным пациентом».
— Вы абсолютно правы! — воскликнул Урбанек с улыбкой, — мы все здесь такие, так что не тушуйтесь и приступайте к курсу лечения.
— А чего? Я уже в порядке. Ну, вчерась с друзьями того, по маленькой, — Вася Пичужкин сделал паузу, посмотрел в мою сторону, затем на Урбанека и продолжил: — А вот как туточки оказался, уже не помню. Нет, нет, уйти мне надо. Нюрка ждёт,
и будет скандал. А всего;то сказал Матвею, что задвижку он оставил, вот и посадил систему. Хорошо, что Колька догадался и перекрыл. Но корпус уже сдох, — он умолк и снова посмотрел на нас по очереди.
Мы с Урбанеком молчали, пытаясь понять нового соседа.
— Вам, уважаемый Василий, — начал Урбанек, — следует думать не о системе, которая уже приказала долго жить, а о своей голове. Подозреваю, что причина вашей общей повязки весьма существенна. Врачи знают своё дело. И если вы уже здесь, то
пользуйтесь сливками прогресса! И будет вам хорошо. Это я вам, говорю.
Василий растерялся, умолк и несколько сник. Но Урбанек обнадёжил его, описав вкратце уровень медицинского обслуживания данной больницы. Очередной больничный день набирал обороты: капельница Васе Пичужкину, массаж Урбанеку, физио-терапия мне, микстура, анализы, уколы и добрые улыбки молодых медицинских сестер.
На второй день Вася Пичужкин уже встал и, шатаясь, прошёлся по палате.
— Я теперь сам буду ходить к общему столу, — заявил он.
— О! Это решит врач, а пока, советую вам отлежаться. Думаю, что ещё пару дней, — Урбанек со знанием дела комментировал желание Василия.
Во второй половине дня, когда разрешены посещения больных, пришла моя жена. Урбанек деликатно удалился, а Василий, демонстративно отвернувшись к стене, накрылся одеялом с головой. Я попросил жену выйти, надел спортивный костюм и мы уединились в рекреации у молчавшего телевизора. Врачи, у которых уже успела побывать жена, обнадёжили её, и она была
в приподнятом настроении.
— Ничего не произошло! Бывает с каждым, ты уже в порядке, ещё несколько дней процедур, а там и домой.
— А что конкретно? — пытался выведать я.
— Всё будет хорошо. Отдохни. Причина — переутомление и всё.
— Очередные сказки, да?
— Ну ты и мнительный, брось. С кем не бывает. Здесь хорошие врачи, они знают своё дело.
Безуспешность моих попыток приблизиться к истинным при-чинам была явной.
— Добрый вечер! — Урбанек со счастливой улыбкой стоял рядом.
— Добрый, добрый! — ответила жена. — Надеюсь, у вас всё идёт успешно?
— О, да! И стремительно, как впрочем всегда при наших встречах с персоналом этого святилища, — улыбнулся Урбанек. — Но не буду вам мешать. Бегу, бегу, Коханка уже должна быть, — он побежал к лифту.
Расставшись с женой, я поплёлся в палату. В это время Урбанек открывал ключом процедурный кабинет в конце коридора. Его Коханка стояла рядом. Они скрылись за дверью.
В палате Василий, истосковавшийся по широкому обществу, устроил мне форменный допрос: что там на воле? Интерес Василия подсказал мне, что дело пошло на поправку и полное безразличие к окружающей действительности в эти несколько дней сменилось жутким интересом. Даже к незначительным событиям за дверью нашей палаты. А ближе к вечеру, когда начался ужин,
в палату ворвалась Нюрка, жена Василия.
— Ну, здорово, охламон! Это что у тебя на голове? Это как же ты сюда попал? Я вся в тревоге, а ты прохлаждаешься здесь. Смотри! Что это? Ужин. Скажи, пожалуйста: рыбка, картошечка, компотик, яблочки, — стала перечислять она меню. — Я тоже хочу так. Ишь барин.
— Цыц! Не видишь, дура, — громко зашептал Василий, — замолкни. Я здесь случайный пациент. Молчи. Иначе меня отсель потурят.
— Вот ещё! Я им покажу, — вспылила Нюрка, — пусть попробуют. В какие-то времена удалось попасть в эту ЦКБ.
— Молчи, молчи, — Васька даже сел на постели.
— Молчу! Только и твои дружки падлы приличные. Что не поделили, а?
— Да это Колька... — начал Василий.
Я понял, что следует ретироваться, что и сделал.
В рекреации мест не было. Начался очередной мыльный сериал. Я примостился в коридоре, изредка поглядывая на телевизор. Справа дверь процедурной отворилась и из неё вышли Урбанек и Коханка. Она была подчёркнуто скромна, строга и не поднимала глаз, слушая беспрерывный монолог Урбанека. Поравнявшись со мной, она бросила, также не поднимая глаз:
— Всего хорошего!
— И вам того же, — ответил я. Урбанек подмигнул мне, и они скрылись за поворотом коридора в лифтовом холле. Очередной больничный день подходил к концу.