Он глядел на себя в зеркало, старательно рисуя красной помадой на губах и щеках широкую улыбку. И тяжело вздыхал, глядя, как каждый раз она алыми подтеками сползает по подбородку и исчезает. Это было невыносимо. Вокруг себя он видел старательно выкрашенные белым гримом лица, с нарисованными яркими улыбками до ушей, рыжими волосами, что сияли в лучах ядовитого света солнца. И это было прекрасно, правильно прекрасно. А он не мог. Что-то было не так, нарисованное лицо испарялось и сползало в секунды, бесстыдно обнажая загорелую кожу, синие глаза и губы, которые как ни криви, никогда не растянутся в такой чарующей улыбке, даже если через края продеть нитки и растянуть.
Он уже забыл свое имя, так как стыдился называть его. Оно было бракованным. И когда все обращались друг к другу «Мистер Грим» или «Миссис Грим», это звучало столь машинно журчащее, что Ему было стыдно называть свое имя, которое не содержало «мистер» и не включало привычное всем «Грим». Поэтому стал просто Он.
Он поправил желтый бант на шее и направился к двери, наконец оставив свои попытки нарисовать столь нужный грим. К счастью, на работе Его всегда встречали лишь глазами. Глазами, полными детской бессмысленной жестокости, что в сочетании с улыбками выглядело для него выжегающе. Но положение спасало умение работать за четверых, поэтому Его прощали. По молодости было стыдно носить свое настоящее лицо, но потом, спустя годы, Он смирился. Он не знал, есть ли лица под этим гримом, но последнее время поверил, что нет. И это хорошо.
По вечерам Он имел странную для этого мира привычку: думать. Он садился в замшевое кресло, ставил на круглый столик чашку крепкого фруктового чая с мятой и размышлял. Одна мысль была для него особенно забавна: если б Он мог нарисовать грим, если бы носил вожделенное имя «Мистер Грим», сумел бы смотреть так же на того, кто не имел нарисованного лица? И пришел к выводу, что стоило бы ему так глянуть или хотя бы подумать что-то злое о человеке с настоящим лицом, то не стал бы больше смывать эту улыбку и белую краску. Никогда. Так как не смог бы взглянуть на себя в зеркало, чтобы нарисовать все заново. Может с этими людьми в гриме случилось нечто похожее?
Так тянулась его привычная жизнь, пока он не встретил «Мисс Грим». Она, вроде, ни чуть не отличалась от других Мисс Грим, которых Он видел каждый день на улицах тысячами. Так полагал Он, пока не присмотрелся, что улыбка у нее не такая широкая и яркая, рыжий парик сидит криво и она живо смотрит по сторонам, словно изучая каждый фонарь, витрины и прохожих. Он решил не терять ее из виду и последовал за мисс Грим. Она, как только увидела Его, вздрогнула и ускорила шаг, потеряв ритм толпы.
Пожалуй, единственное, что Он научился соблюдать в этом мире, так это ритм толпы: иначе можно в секунду быть раздавленным. Мистер и Миссис грим не остановятся, не отойдут в сторону, чтобы дать подняться. Они просто раздавят тяжелыми подошвами своих клоунских ботинок и сапог.
Миссис Грим не издала ни звука, когда ее запястье хрустнуло под чьей-то ногой. Колено закровоточило, порванное острым каблуком. Миссис Грим молчала, глядя на небо. В ее глазах заблестели слезы. Он оттолкнул нескольких мистеров Гримов и бросился к ней, чтобы поднять, подхватил на руки и оттащил в тупиковую подворотню, где никто не ходил в это время дня. Миссис Грим беззастенчиво разрыдалась, осев в пыль. Вместе со слезами с лица сползала краска, обнажая рябую кожу, искусанные сухие губы, которые были искривлены в болезненном вскрике, парик и вовсе сполз, из-под него выбивались густые черные волосы. Она стирала грим рукавом здоровой руки и рассматривала Его.
- Кто вы? – спросила девушка, бессильно оперевшись спиной на стену. Боль постепенно стихала.
- Он, - представился Он, не смея назвать настоящее имя.
- А я Клара. Я только что это вспомнила, - девушка рассмеялась, но не так как смеялись те люди с нарисованными лицами. Клара смеялась тихо, переливчато и неправильно, но ее смех показался Ему самым лучшим.
- Михаил, - ответил он, чувствуя, как в груди сломались оковы. Он помог Кларе встать и повел к себе домой. Девушка шла, опираясь на сильную руку Михаила и счастливо улыбаясь. Разумеется, не так широко, как люди с нарисованными лицами, но искренне. Михаил помогал ей идти, зная, что сегодня он будет впервые размышлять, пить чай и смотреть на небо не в одиночестве. И им обоим впервые было спокойно. Ему, потому, что теперь он был не один и знал, что под гримом есть настоящие лица, а ей теперь было не страшно быть Кларой.