Слева направо: Алексей Мягков, Владимир Исаков, Николай Стаханов
Арктика. Тикси. 1971г.
Крещение морем
Лето. Арктика. 1971 г. Мы закончили 2-ой курс. Первая наша производственная практика. На судне нас практикантов трое: Володя Исаков, Лёша Мягков и я. Мы на логере. Плюс Саша Малышев, но он на шхуне.
Мы на должности матросов, со всеми вытекающими последствиями: обязанности, работа, зарплата. Вот что мне нравилось в системе подготовке нашего училища, так это то, что нам долго не объясняли что и как.
Привели, показали и приступай. Самолёт, ОК, пароход и вахта. Что матросами после второго, что потом после третьего курса, инженерами. Конечно, кое- что показали, рассказали. Не без этого. Но без лишнего трепета, и оглядки на неопытность.
А теперь внимание! Мальчики и девочки, дяденьки и тётеньки: повесьте себе где ни будь на видном месте плакат-девиз «Главное ввязаться, а война маневр покажет», и скажите что это вы придумали, всё равно ни кто не опровергнет. А внизу маленькое примечание, мелким шрифтом «А базовая подготовка быть должна!”
Наш пароход принадлежал гидробазе. В далёком прошлом - малый рыболовецкий сейнер. Потом судно было приспособлено для лоцмейстерских работ: постановка буёв, снабжение полярных станций и прочая повседневная рутина, без которой не обойтись.
Стоим у причала в ожидании выхода в море. Ночь в северных широтах в июне месяце не знает темноты. . Полярный день.
Около 12 ночи возвращается Коля. Коля, это рыжая детина килограмм под сто весом и ростом под 190, радионавигатор. Всё каюты в спешном порядке захлопываются. Над судном повисает тишина
Пошатываясь, Коля проходит по коридору, пересчитывая каюты ударами пудового кулака.
В свое время он провел несколько часов в полузатопленной шлюпке и отморозил ноги. Хотели ампутировать, но он не дал, выжил и сохранил ноги.
В состоянии «на веселее» характер превращается в необузданный и буйный. Хотя трезвый, как все сильные люди добродушен и уровновешен.
Попытка уложить его спать, может для добровольца закончиться плохо.
Знают это все, и лишний раз перепроверить некто желания не имеет.
У нас с Колей, правда, отношения несколько особые. У нас мирное сосуществование. Но даже нам в голову не приходит мысль укладывать его спать. Разбудить – это другое дело. А в определённые моменты разбудить Колю тоже весьма большая проблема. И вот в этой проблемной ситуации обычно вызывают Володю Исакова. Каким образом он его будит, в деталях не знаю. Но факт остаётся фактом – иногда кроме Исакова никто не может разбудить Колю.
Коля бродит по судну, в не очень ясной форме высказывает всем, всё и вся.
А вот и оживление, - Ма-а-стер идёт! – голос мстительно обещающий, типа -«Сейчас, сейчас..».
Капитана природа, очень близко, срисовала с Волка Ларсена, сухощав, высок. Поднимается на палубу, навстречу вываливается Коля, - А-а-а… мастер…. явил… - Капитан без лишних разговоров прямым правой отправляет его в нокаут. Коля оседает, и валится под фальшборт.
- Уложить!
Его подхватывают и транспортируют в каюту.
Если нам это как то в диковинку, то для остальных - обыденная сцена.
Завтра он встанет и даже не чего не вспомнит. А что важнее, и ему никто не будет напоминать.
***
Отход. Отдали швартовы.
Мастер сам за штурвалом в белой рубашке. Почему сам? Потому, что отход должен состоятся, при любых раскладах, и погоде тоже. Мы, курсанты, еще неопытны. А других матросов в час отхода, в «живых» может и не быть.
Задача несложная- отойти от причала, выйти в море миль на 5-10, и где-нибудь встать на якорь. Что-то вроде тренировки.
А через день-два всё будет в порядке. И команда тоже.
Запрашиваем добро у диспетчера и отходим.
Захрипела радиостанция на переборке, - Михалыч? Не спи!
- Привет, что хотел? – это рейд всполошился.
- Логгер от причала отходит.
- Понял спасибо.
- Отходит или отошёл? – это уже кто-то третий.
- Отошёл.
- Спасибо.
Благополучно покидаем порт. Сбрасываем ход.
- Якорь умеешь отдавать? – это мастер мне.
- Да. – а что я скажу? Видел как боцман отдавал, ничего хитрого.
- Правый, четыре смычки.
- Хорошо, правый четыре, – раскручиваю тормоз, полетела цепь со звоном и искрами, ветерок свежий встречный. Какие там смычки? Где б я их увидел? Вроде как хватит. Зажал, зафиксировал.
- Всем отдыхать. Старпом на вахту.
Утром мастер мне высказал обиду. Я сначала не въехал, потом понял. К утру ветер окреп, и мастер решил ещё пару смычек потравить. Ослабил зажим, цепь дёрнулась и встала. Оказывается, я потравил всё до жвакогалса. Зажми я цепь на полсекунды позже, и мы бы остались без якоря.
***
Сибирские реки могучи и полноводны. Дельты их настолько обширны, что и берегов не видно. Многочисленные протоки в русле раскинуты на сотни километров. Те из них, что судоходны, обставляются буями и вехами.
Каждую весну фарватер оборудуется заново. Вода с тысяч и тысяч сибирских необъятных километров устремляется сюда в северные моря, меняя рельеф устьевых участков.
Наша задача пройти и обследовать Быковский фарватер. Быковский - потому, что ведёт к небольшому посёлку Быковский.
Лёша Мягков на штурвале. Сосредоточен и важен. Я в ожидании принять вахту я присутствую здесь же, в ходовой рубке.
У моря от вчерашнего плохого настроения не осталось и следа. Искрится синева воды под солнышком.
Подходим к устью.
- Льдина по курсу, - бросает мастер замечание, так на всякий случай. Льдинка одна на всём обозримом пространстве до самого горизонта, белеет как тот «парус одинокий».
- Понял. – Лёша бросает взгляд на льдинку, потом на компас, перекладывая пару градусов то влево, то вправо.
Штурман на пеленгаторе, мастер над картой, прокладывают место, обсуждая прошлогоднее местоположение фарватера.
Сильный удар потрясает весь корпус, пароход жалобно стонет всеми своими заклёпками, с минуту продолжая вибрировать и скрежетать старым корпусом:
- Что вы творите, мореходы долбанные? Единственную на весь океан льдину не объехать!?
Осколки, прошуршав по корпусу, остались позади. Мастер поматерился, потом успокоился, потом вообще забыл, погрузившись в поиски фарватера: карта- эхолот-курс, карта-эхолот- курс….
12-00. Вахту принял. Я с волнением положил руки на штурвал.
- Левее, ложись на 210.
- Есть, 210,
Попетляв с непривычки ложусь на курс.
- 190.
- 200. Малый ход.
Начинаю потихоньку ощущать, как эта махина (ну а чего? первый мой пароход, почти 42 метра длины, конечно махина) реагирует на перекладку руля. Может и нехотя но реагирует, подчи-н-н-я-е-т-ся!!!!
Стараюсь скрыть восторг, и напустить на себя важность. А душа поёт… Рулевой всё же, а не труба на бане.
Линия глубин на эхолоте из горизонтального положения вдруг резко устремляется вверх. А это значит идём мы прямо на мель!
Мастер, - Лево на борт!
- Есть лево на борт. – Перекладываю руль влево.
Пароход резко останавливается, задирая нос к верху, слегка клонится на борт. Мастер, и все остальные, хватаются за что придётся чтобы не упасть. Потом капитан смотрит на указатель положения руля который показывает 12 градусов и устало материться, - Я же сказал влево на б-о-о-рт!!! На борт это значит влево до упора, на 30 градусов.
Работаем задним, с раскачкой. Потихоньку сползаем.
- Ложись на 180.
- Есть, 180.
Вот тебе и рулевой! Словом- труба на бане.
Потихоньку мастер отходит. Уже обыденно мимоходом объясняет азы: на борт- значит на всю катушку, т.е. 30 градусов, больше руль не повернётся, не расчитан. Пол борта- соответственно 15. Ну а там 5, 10, 2-3, по указателю.
Виновато молчу, мотаю на ус.
Глубина снова поползла вверх.
- Право на борт.
- Есть право на борт, - ложу в право до упора. И когда указатель встал на 30 докладываю, - Право на борту, - мастер вскользь взглянул на указатель, всё так.
- Руль, прямо.
- Руль, прямо.
- 195.
- 195 на курсе.
- Так держи.
- Есть, держать 195.
Кажется, пошло потихоньку, вроде бы не должно быть претензий. Всё лучше начинаю чувствовать пароход, как будто мы потихоньку становимся одним целым. Выполняю быстро, чётко. Вот только восторга больше, как то, не хочется. Вредно это.
- Право на борт.
Выполняю быстро.
- Право на борту.
И всё равно посадка, очередная. В ней уже ни я, никто не виноват. Да и мастер как то не очень- то и расстроен.
- Полный назад. Давай на раскачку, от левого до правого на борт.
Сползаем, и снова, как слепые котята, тыкаемся в мели, потихоньку всё же продвигаясь к Быковскому.
В тот раз мы подсели на мель 7 раз. Но судя по не сильно испорченному настроению мастера, в таких условиях, это был, наверно, далеко не рекорд.
А к вечеру мы пришвартовались у причала посёлка Быковский.
Жара, по северным понятиям. Градусов 16-18. Вода 12. Мы решили отметиться купанием в Северном ледовитом. Окунулись пару тройку раз, проплыли даже с десяток метров, и скорее на берег как ошпаренные. Гордые собой начали одеваться. Но тут пришли пацанята лет по 6 и обломали нам весь «кайф». Они залезли в воду, и как лягушки не вылезали целых полчаса.
***
Наша вахта старпомовская, “Волчья”, с нулей до четырёх. Спит пароход. Не спит только вахта.
Михаил Николаевич Руднев старпом. Работал и капитаном. Но неисповедимы пути штурмана в северном гидрографическом флоте…. Я на штурвале.
Идём домой с Буор Хая. Вчера ещё море искрилось под солнцем, лениво шевеля волной. А сегодня не в духе. Гонит крутую волну. Ветер как с цепи сорвался. Облака кажется, волочат брюхо по самой волне. Валяет нас с боку на бок. Нет- нет, да и даст по «морде», обдавая рубку душем брызг, волна в очередной раз моет палубу, с шипением уходит с палубы в ватервейсы.
Вахта катиться к концу. Чайку, и в койку. Что тут осталось? Около часа. Чуть больше.
Руднев смотрит на серый пейзаж, курит, думает о чём- то о своём.
- А что Николай, может, рыбки?
- Дак, Михал Николайч…. ???
Но Руднев продолжает мысль как уже хорошо обдуманную, - Когда боцман ряпушку повесил?
- Не знаю.
- Позавчера, - он запускает руку в карман и извлекает перочинный нож. Забирает у меня штурвал, кивает на вентиляционные грибки, - В левом. Парочку срежь. Боцман не обидеться.
Идём под углом к волне – бьёт меньше. Рыбка ….. кл-а-а-с.
Старпом роста невысокого, в годах. Сигарету держит не меж указательным и средним пальцами, как это делает большинство, а держит указательным и большим, как держат самокрутку. С виду спокойный, я бы сказал домашний. Но это с виду.
Мы как то высадились на берег. Судно на рейде, высадились с катера. Высадились и разбрелись. Не помню уж почему, но на катере не выключили движок. Муфту ли не полностью в нейтралку поставили, или ещё что не помню. Только когда оглянулись - увидели катер задним ходом идёт в море, не быстро но уверенно.
Наверно сняли бы нас как то. Придумали бы что-нибудь. Хотя кроме катера у нас на борту была только пара старинных, деревянных весельные шлюпок. Числились они спасательными. Однажды мы попытались спустить одну из них на воду, так она сразу водой наполнилась до планшира. Больше не баловались. В катере тоже была дыра в носу и на малом ходу приходилось работать ручной помпой. Когда ход набирали, нос приподнимался и катер уже не заливало. Почему эту дыру никто не пытался заделать, до сих пор не понимаю.
Так вот. Руднев вошёл в воду и поплыл за уходящим катером. Догнал уже метрах в 40, взобрался на него и пригнал к берегу.
***
Дождик заунывно-нудный. Шуршит по ленивой волне, нагоняя скуку. Да и без дождя настроение чего-то паршивое. Стоим у причала. Полетел вспомогательный двигатель. А выходить надо срочно, начальство прессует по полной программе от начальника гидробазы до капитана.
Сняли, раскидали. Потом собрали, поставили и … что-то не связалось. Надо опять всё по второму кругу. Тяжело! А начальство знай, прессует, и ему видно край как срочно.
Мотористы вторые сутки безвылазно, без сна и отдыха. Выскочат на палубу как из преисподней, одни глаза, а остальное всё в мазуте, курнут и опять туда, вниз. Старший механик вышел на палубу. Подходит к борту, закуривает. Думы тяжёлые, взгляд усталый. Потом резко отбрасывает сигарету в воду и встаёт на планширь. Не знаю уж для чего, делает несколько приседаний с разводом рук в сторону и принимает стойку «Смирно»,– Нет, утопиться всё же лучше, чем повеситься! - и прыгает за борт.
Володя Исаков взглянув за борт, бежит к баталерке, хватает первый попавшийся конец и спешит на помощь.Старпом со скучающим лицом видом наблюдает всю эту картину из окна рубки, покуривает. Потом опускает стекло, спрашивает Володю Исакова, пытающегося заарканить механика в воде;” Что Володь, тонуть не хочет?”,.
- Не, не хочет.
- Ну ладно, доставай его что ли, - не спеша делает затяжку, опускает стекло, отходит в дальний край рубки,
-М-да, погодка! Не радует.
Стармех, вытащенный из воды, переваливается через фальшборт на палубу. Некоторое время сидит в размышлении. Встаёт, шарит по карманам, достаёт пачку сигарет, смотрит как из пачки струйкой стекает вода, отбрасывает её в воду и спускается в машинное отделение.
***
Навигация катится к завершению.Вчера вернулась с последнего в этой навигации рейса шхуна.
Шхунами называли серию гидрографических судов постройки 50-х годов. Деревянный, яйцеобразный корпус. Строились специально для арктики. При любом сжатии остаются шансы на выживание. Скорее выдавит на лёд, чем раздавит.
Нас не послали, потому что мы железные в прямом смысле. Корпус сварной металлический. А температура ниже нуля и штормит. Обледенение.
Надо было снять людей с полярки. Сняли.
Ушли – судно как судно. Возвратился кусок айсберга.
Круглое отверстие, на месте вращающегося «дворника» глубиной в метр, единственное окошко в мир. Мачты, ванты толщиной в метр. Палубы, как таковой нет - пригорок льда.
***
День зарплаты – это здорово! Все ждут, и вот он наступает.
Ну, если уж быть совсем точным – почти все, ждут. Но только не начальство. Оно не ждёт, а с тревогой ожидает. Как ожидают надвигающийся крепкий шторм, как ожидают проверку Регистра, как ожидают что-то неумолимо – неизбежное.
Мы направляемся в баню.
Михал Николаич не забыл напомнить – дескать, раз уж вы собрались в баню, заодно уж и помойтесь. Мы пообещали и ушли.
Вернулись часам к 17. К этому времени «живых» на пароходе не осталось. Разве что старпом. Нет, «полуживые» ещё пока присутствовали, правда, в весьма ограниченном количестве.
Завтра мы улетаем. Нас уже уволили и пароход нам сегодня как родной дом на одну ночь, крыша над головой. Валера несёт вахту с 16 до 20. В 20-00 его должен сменить Иван Матвеев.
Они оба одесситы. Валере лет 30, Ивану под 50. Матвеева приносят на судно совсем уже под вахту. Живёт он в четырёхместном кубрике под полубаком, вместе с нами. Вряд ли он успеет проспаться, но попытка не пытка. Валера подводит его двери под баком, где спуск в наш кубрик. Спуск очень крутой, около 12-ти ступенек под углом градусов 60, почти вертикальный. Иван упирается. Тогда Валера отрывает Ивановы руки от двери, и недолго думая, спускает его с трапа вниз головой. Следом спускаемся и мы.
- Разбился наверно?
- Что ему будет? – Валера смотрит в раздумье на Ивана. Одна нога обняла холодильную установку, вторая поджата, глаза открыты, но Иван уже спит, только что не причмокивает во сне.
Мы высказываем сомнение: удобно ли ему спать именно здесь? Валера тоже в сомнении. Оно, конечно, поспит и здесь, но если он засунет руку или ногу под ремень холодильника, холодильник может выйти из строя. Берем и грузим тело на штатное место в каюте.
В 20-00 ему надо сменить Валеру. Пытаемся будить. Никакого результата. Иван спит на своей койке, но спит почему-то с открытыми глазами, спит крепко с громким сапом.
Спускается Валера. Трясёт его за грудки, лупит по морде, ставит на ноги и бросает…. Тщетно. Иван, как только его выпускают из рук, мешком валится обратно в койку.
Валера закуривает, некоторое время ещё в раздумье, - Вот поц! – гасит недокуренную сигарету об лоб Ивану. Но кроме глухого мычания, никакой реакции.
- Да, - в голосе Валеры обречённость, ему стоять ещё одну вахту, - похоже, не встанет.
Достаёт из за пазухи бутылку и ставит на стол, - Ну что? На посошок и счастливого полёта? Это не вопрос. Это больше констатация факта.