Всегда мне было интересно называть вещи мира по именам. Особенно всяких птиц и всякие травы. Мои городские знакомые удивляются, что я знаю так много имён бурьяна, причём не официальных ботанических, а молдавских народных имён. Впрочем, далеко не все из них народные. Никто, кроме меня и ещё нескольких человек их не использует, а это ещё не народ, нет.
Это меня когда-то мамина сестра научила, когда я маленький был. Мы гуляли, она показывала мне разные травки и говорила, как называется. «Вот это сойкина косынка. Слышал, как сойка кричит? Это она косынку потеряла, ищет. Вот это называется «царевна», а вон там, с такими резными листьями – дохлянка. А вот дурачок торчит. Смотри, как выставился. Настоящий дурачок.»
Я всё это запоминал и всю жизнь так и называл эти растения и другим рассказывал, а они удивлялись. Но вот однажды,когда я уж совсем взрослый был, даже слегка пожилой уже, ко мне приехали из города друзья, мы пошли гулять, и мама моя тоже с нами пошла. Я показывал друзьям всех этих дурачков, дохлянок и царевен, а мама молча слушала. Потом подошла и спросила тихонько, чтоб никто не слышал, откуда, мол, я это знаю. Я отвечал, что от тётушки. Тогда мама засмеялась и рассказала, что в детстве младшая сестра её была ужасная почемучка. И про всё спрашивала, что это и как называется. И ответа «Не знаю!» не принимала категорически. И мама тогда придумывала названия просто на ходу. «Дохлянка», например, появилась, потому что росла на поляне, где однажды лежала дохлая собака. А сойкина косынка – потому что как раз в этот момент сойка кричала.
Вот так. Сколько лет я морочил людям головы. Хотя…
Пусть, пусть эти имена не настоящие. По мне они ничем не хуже настоящих. И до сих пор, когда вижу стебель дикой морковки с мохнатым, растрёпанным соцветием, называю его дурачком, а калган для меня всё равно – дохлянка. И пусть это знаю только я, мама и тётушкины дети, - ну еще, может быть, их дети тоже - они всё равно живые и прекрасные.
Что мне до настоящести мира? Вон там, прямо за уличным фонарём растёт старый тополь. Верхушка его когда-то обломилась, и вместо неё теперь целых три пирамидки в небо торчат. Вечером, когда включают фонарь, подсвеченная крона тополя видится мне трёхмачтовым парусным кораблём, медленно плывущим по морю. По тёмному, в маленьких жёлтых огнях, морю ночной моей земли. И чем дольше живу я на свете, тем больше это похоже на правду.