— Все свои силы он положил на то, чтобы жить за счет общества. Но общество не хотело, чтобы он жил за его счет. А вынести этого противоречия во взглядах Михаил Самуэлевич не мог, потому что имел вспыльчивый характер. И поэтому он умер, — закончил гражданско-панихидную речь «великий комбинатор».
— Пусть земля ему будет пухом, — смахнул скупую мужскую слезу Козлевич, кладя на могилку скромный букет из ромашек, чертополоха и ковыля.
— Да, пусть будет, — вздохнул Балаганов, — Паниковский всю жизнь мечтал о настоящей пуховой перине.
— Поэтому и воровал гусей у доверчивых сограждан, — подытожил Бендер.
— Зачем вы так, Остап Ибрагимович? — обиделся юноша. — Просто старик очень любил мясо этой птицы. Он даже хотел угостить всех нас на Новый год фуагрой.
— Где вы нахватались таких пошлых словечек, Шура? — повернулся к парню Бендер.
— Фуагра, это французское блюдо, которое дословно переводится как «жирная печень», — ответил Балаганов.
— Да вы оказывается полиглот, мой друг, — ухмыльнулся Остап, — кто бы мог подумать, что незаконнорожденный сын лейтенанта Шмидта может изъясняться на картавом языке Наполеона.
— Нет, командор, я кроме «мерси» и «сервупле» по-французски ничего не знаю. Мне про фуагру Михаил Самуэлевич рассказал.
— А покойный-то начинает открываться новыми гранями, — удивился Бендер, — поведайте-ка нам, Шура, где, когда и при каких обстоятельствах этот педагог учинил с вами урок лингвистического ликбеза?
— Дело было на католическое Рождество, — почесал затылок Балаганов. — Мы с Паниковским как обычно пошли на рынок, чтобы потренировать пальцы. Я сразу обратил внимание, что старик отирается возле прилавка «Горца», который торговал гусями. Птицу продавали везде, но этот хохол, как мне объяснил Михаил Самуэлевич, выращивал водоплавающих специальным методом. Так, чтобы у них была увеличенная печенка, как у пропойных пьяниц.
— Это еще зачем? — нахмурился Козлевич.
— Торгашу птиц заказывал мусье Жерар, который держит ресторацию на Подоле. А ему такое и требуется для приготовления фуагры.
— Что-то я раньше не замечал за нашим гусекрадом столь выраженных кулинарных пристрастий, — сказал Остап.
— Так и я не замечал, — подтвердил Балаганов. — А тут Паниковский заявил, что хочет приготовить на Новый год блюдо, от которого мы все языки проглотим.
— Продолжайте, Шура, я уже начал исходить слюной, — улыбнулся Бендер.
— Значит так, — принял серьезный вид Балаганов, — вы же знаете актерские способности Михаила Самуэлевича, особенно, когда он изображает ущемленного слепого.
— Еще-бы не знать! — согласился Остап.
— Так вот, я уже не помню детали заварушки, которую он там устроил, но двух фунтов гусиной печени «Горец» не досчитался.
— Я так понимаю, это главный ингредиент закуски? — с видом знатока произнес «великий комбинатор».
— Да, — согласился Шура, — но кроме больной гусиной печени мы унесли с рынка фунт свиного филе, полфунта соленого и столько же несоленого сала, а к ним в придачу стакан жира нутрии, это такая водяная крыса вроде бобра.
— Смотрите-ка, какой изысканный набор, — уважительно закивал Бендер.
— Это еще что, — продолжил Балаганов, — на обратном пути мы пошли мимо кабака мусье Жерара. Я остался на улице, а Паниковский вошел вовнутрь. Минут через сорок швейцар и два официанта вышвырнули старика на заледенелую мостовую, как тряпичного клоуна. Тот поднялся и, отряхнув штаны, погрозил халдеям кулаком, яростно выкрикивая при этом неприличные ругательства. Потом, доковыляв до меня, Михаил Самуэлевич показал добычу, ради которой пошел на такие жертвы.
— И что это было? — неподдельный интерес заблестел в глазах Козлевича.
— Трюфель.
— Что?
— Ну, это такой подземный гриб, похожий на бугристую черную картофелину.
— Шура, а лягушачьих лапок прохиндей случайно не прихватил с собой из ресторана? — поинтересовался Остап.
— Нет, — ответил Балаганов, — но два лавровых листа, мускатный орех и перец тоже оказались в его карманах.
— И как же всем этим добром распорядился "великий кулинар"? — вскинул левую бровь Бендер.
— Печенка, очищенная от пленок и жира, была разделена на семь частей. Шесть из них после вымачивания в молоке были сложены в кастрюлю. Эти плотные ломти Михаил Самуэлевич нашпиговал кусочками сырого трюфеля. У нас в шкафу стояли недопитые бутылки коньяка и мадеры. Паниковский вылил на мясо по рюмке каждого напитка и накрыл кастрюлю крышкой. После этого полуфабрикат мариновался три часа.
— Добавление алкоголя при готовке блюд — основа французской кухни, — блеснул эрудицией Козлевич.
— Оставшуюся седьмую часть печени вместе со свиным филе и несоленым салом Паниковский перекрутил на мясорубке, — рассказывал Балаганов. — Полученный фарш был полит алкогольным маринадом из кастрюли и снова пропущен через мясорубку. После этого тестообразная масса протерлась сквозь сито. В паштет были добавлены перец, мускатный орех и столовая ложка соли.
— А у старика, оказывается, хватка настоящего повара, — Остап в раздумье потер щеку. — Его бы талант, да в мирных целях. Такими пальчиками нужно не кошельки у прохожих щипать, а гусей и перепелов на кухне.
— Паниковский где-то раздобыл прямоугольную форму для запекания, — продолжил Шура. — Он выложил на ее дно и стенки две трети фарша. В середину были засунуты куски маринованной печени, которые накрылись остатками помола. Сверху этого Михаил Самуэлевич разложил ломтики соленого сала, украсив их лавровыми листами. Потом Паниковский пошел к соседке сверху, у которой была печка, чтобы поставить железную коробку в духовку на «водяную баню» для запекания. Это он так сказал, а я не стал выяснять, какое отношение имеет помывочный процесс трудящихся к приготовлению блюда. Как выяснилось, мытье-запекание проходило из расчета полчаса на два фунта продукта. Когда, извлеченный из формы, паштет остыл, Михаил Самуэлевич полил его слегка подогретым салом нутрии, чтобы этот печеночный кирпич оказался в оболочке жира.
— Красиво поете, Шура, — Бендер положил руку на плечо Балаганова. — Ну, а куда делось это ваше хваленое фуагра? Почему нам с Адамом Казимировичем не довелось отведать столь изысканного французского блюда? Что, на пару с «кулинаром» слопали, пока мы с Козлевичем занимались делами?
— Ничего мы не лопали, — возмутился Балаганов. — Фуагра должно подаваться очень холодным спустя двое суток после приготовления.
— Ну, и? — недоверчиво прищурился Остап.
— Что ну и? — заморгал Шура. — Михаил Самуэлевич положил фуагра в коробку из-под обуви и засунул ее в сугроб для охлаждения. Но когда через положенные два дня он вернулся за паштетом, то коробка оказалась пустой. Наверное, какая-нибудь приблудная кошка съела.
Бендер взглянул на расстроенное лицо Балаганова и вдруг весело расхохотался.
— Говорите, приблудная кошка съела, Шура? — Остап бережно поправил букет полевых цветов на могилке. — А может это был небритый кот? — подмигнул парню «великий комбинатор».