ARMARIUM BOHEMICA
Miscellanea
Литературные переводы Юрия Владимировича Мещаненко
ЯРМИЛА ГАШКОВА
РАССКАЗЫ
о слабых женщинах и сильных мужчинах
и наоборот
Издательство: "PRITEL KNIHY"
Прага
1927
Страниц: 224
ПАНИ БЕРКОВА
(Стр. 72 — 77)
Пани Беркова склонилась над младенцем своей приятельницы и зашептала:
— «Да благословит тебя Господь, мальчонка!»
Осторожно погладила новорождённого по личику и спросила:
— «Ну, каково было?»
— «Да плохо! — ответила пани Моравцова. Её взгляд остановился на детской колыбели, на лице промелькнул ореол святой великомученицы, и она быстро добавила:
— «Но какое счастье — это испытать».
Малыш в колыбели расплакался. Пани Беркова взяла его на руки и начала качать. В ней озвалось туманное желание иметь собственного ребёнка. Неясно представила себе роскошь кормления грудью и спросила с улыбкой:
— «А как пить? Умеет?»
— «Ещё как тянет!» — ответила родительница, гордая от первых успехов своего сына.
Пани Беркова прохаживалась по спальне и нежно качала на руках чужое дитё. Помолчала. Представила свою спальню, себя в постели и рядом — колыбель. Начала считать: можем — не можем?
Было неясно и она начала размышлять с начала, но теперь уже вслух:
— «Вызывали доктора?»
— «Знаешь сначала мы хотели обойтись без доктора, но потом испугались — мне уже больше тридцати».
Пани Беркова слегка улыбнулась, но промолчала, потому что и ей хорошо за тридцать.
— «А потом я боялась, что не буду иметь молока. Представь себе, какой бы это был удар, если бы я не могла кормить грудью!»
— «Ну, я думаю, что кормилицу Вы бы ещё потянули. Была она у Комарковых, была у Кроуповых, и они справлялись как-то...»
— «То были иные времена. Кормилица стоила огромных денег, командовала, привередничала, но приходила — одна. Теперь Вы её должны взять не одну — с ребёнком».
Пани Беркова быстро развернулась так, что чуть не ударив головой ребёнка об угол шкафа.
— «С ребёнком?»
— «Да. В конце концов это правильно, это справедливо. Кормилица придёт в семью со своим ребёнком и кормит обоих детей. Но представь себе этот подарочек! В семью прибывает сразу два ребёнка и один взрослый. Нужно быть миллионером.
— «Так вот почему в Праге столько двойняшек!»
— «Да. Но это не двойняшки. Один — это ребёнок кормилицы. Представь себе, сколько это стоит. Приготовишь коляску на одного ребёнка, а нужна будет коляска на двоих. Покупаешь две колыбели, потом две кроватки, позже два коня-качалки...»
— «Позволь, так долго?...»
— «Я ж тебе говорю, два коня-качалки».
Пани Моравцова почти разгневалась.
— «Наверное согласишься, что второй ребёнок естественно становится членом семьи. И если ты целый год видишь его рядом, ты привыкаешь и он начинает тебе нравится. Ты только посмотри на эти коляски. Те же ленты и шапочки, одинаковые платочки, одинаковые игрушки... Подай мне его».
Пани Беркова передала ребёнка подруге и взглянула на часы.
— «Я должна уже бежать. А что твой муж — рад?»
— «Не сказала бы, какой из него папочка! Сидит у колыбели и смотрит на мальчишку, как на чудо».
Глаза пани Моравцовой на миг изменили цвет и святая вдруг стала женщиной, когда добавила:
— «Получу за младенца шубу. Бобровую...»
* * *
Пани Беркова вступила в кабинет своего мужа, тихо села у письменного стола и ждала, когда он поднимет голову. Он перестал писать, внимательно посмотрел на неё и спросил:
— «Что с тобой, дорогая?»
Пани Беркова вздохнула:
— «Гонзичек, я бы хотела ребёнка».
Пан Берка уронил ручку.
— «Такого маленького полненького дитяти с голубыми глазками», — продолжала пани Беркова.
Пан Берка взял её руку, нежно поцеловал и сказал:
— «Как хочешь».
Потом закурил сигару и начал прохаживаться по комнате и размышлять вслух.
— «Но, — сказал, когда по-пятому проходил по комнате, — тогда уже в этом году не сможем покататься на лыжах. В течение десяти лет не сможем поехать зимой в горы...»
Пани Беркова вздохнула, но ответила:
— «Я знаю».
— «Пока будешь кормить ребёнка, не сможешь выйти в свет. А потом...».
— «Я знаю, — ответила пани Беркова и её голос дрогнул, — потом уже буду старой».
— «Да», — сказал пан Берка серьёзно и поцеловал руку, чтобы ей не было так больно от этих слов.
— «И, несмотря на это, — продолжил вскоре, — мы оба должны будем ограничить себя ещё во многом».
— «Я знаю, — сказала по-третьему пани Беркова абсолютно твёрдо. — Я воображаю себе дитя, розовенькое, полненькое, с ленточкой на животике, с прозрачными ноготочками и красным открытым ротиком, который ищет что-то на перинке. Гонзик, — спросила размечтавшись, — ведь ты его тоже будешь любить?»
Гонзичек хотел сказать что-то нежное, но служанка сообщила о визите.
Прикоснулся к галстуку, поправил волосы и одёрнул пиджак...
Приветствовали пани Коваржову. Пани Коваржова сняла шубу.
* * *
— «Гонзичек, — сказала пани Беркова вечером, когда гостья ушла, — ты обратил внимание на эту шубу?»
— «Не очень», — ответил пан Берка и хотел быстро изменить тему, потому что шубу рассмотрел очень хорошо. И спросил тут же:
— «А как себя чувствует пани Моравцова?»
— «Хорошо», — коротко ответила пани Беркова.
Ей не хотелось говорить о пани Моравцовой, детишках и повитухах. Она думала только о шубе пани Коваржовой и завидовала ей, как могла. А могла очень.
— «А как мальчик? Здоров?»
— «Ну, ты же знаешь».
Пани Беркова не понимала, что кого-то может интересовать чужой младенец после того, как он увидел шубу пани Коваржовой. Она недовольно пожала плечами и задумалась.
Пан Берка заметил на её лице прекрасные, трогательные черты страстного желания.
— «Ты всё время об этом думаешь?» — спросил тихо, совершенно забыв о шубе пани Коваржовой.
— «Постоянно».
— «А что старый Моравец? Что на это говорит?»
Пани Беркова вспомнила свою подругу и её последние слова «получу за младенца шубу. Бобровую».
И сказала себе, что пани Коваржова имеет шубу, не рожая ребёнка, а насладится ею не меньше, чем пани Моравцова, которая вынуждена будет ходить в шубе, толкая перед собой коляску, ну, или рядом. Мечта о материнстве, которую так сильно почувствовала пополудни, уже не отозвалась.
— «Гонзичек, — спросила мужа, — а что бы ты мне купил, если бы я родила мальчика?»
— «Голубую кокарду на перинку».
— «Скряга! Моравец купит жене шубу».
— «Давай теперь посчитаем. Шуба!»
— «Роды обойдутся нам в три тысячи и ещё повитуха получит чаевые».
— «Три тысячи!»
— «Да. Плюс коляска, колыбель, детские принадлежности — этот мальчишка — вообще, дорогая вещь».
Гонзичек почувствовал, что произошёл какой-то поворот, но, так как ещё не понял, куда, поцеловал жене руку и ждал.
— «Как ты думаешь, Гонзичек, могла бы я ещё кормить грудью?»
Гонзичек об этом никогда не задумывался. Он удивлённо бросил оценивающий взгляд на пани Беркову.
— «Ну, наверное...»
— ««Наверное», Гонзичек, ты знаешь что это «наверное» означает? А означает оно кормилицу и её дитя. Второй ребёнок, который поселится у нас вместе с нашим дитём. Две коляски, две колыбели, два коня-качалки...»
— «Две соски, — радостно вскричал пан Берка, чмокнул жене руку и облегчённо вздохнул. — Я так и знал, что ты о ребёнке, по правде говоря , и не думала».
Пани Беркова посерьёзнела.
— «Гонзичек, — сказала строго, — из двух зол выбери меньшее: мальчика, второго мальчика, кормилицу плюс шубу или шубу просто так, знаешь, без причины. Как её имеет пани Коваржова. Гонзичек, да — или нет! И бобровую!»
— «Но сегодня в моде такие коротенькие...» — выдавил из себя пан Берка.
* * *
— «Гонзичек, — сказала пани Беркова, когда надела шубу, — всё таки мы должны иметь ребёнка. Глядя на эту шубу, чувствую — чего-то не хватает...»
* * *