Ветер рывками дергал деревья за кроны, ледяной дождь поливал серо-черные заплатанные, как штаны бедняка, дороги. Машина предательски сломалась прямо перед важной встречей, и я шел пешком. Пальто уже промокало, а волосы превратились в мокрые колючки. Кожаный портфель надежно защищал все документы, но я все же прятал его за собой от обрывков дождя и порывов ветра.
В метро мне предстояло проехать всего три станции. Я свернул с проспекта и подошел к построенному по моим же чертежам входу. Мои руки дрожали от холода, посиневшие губы плотно сжимались, по телу иногда пробегала судорога, сопровождаемая мурашками. Гранитные ступеньки были ужасно скользкими, я говорил, чтобы обязательно учли резиновые накладки, но на них сэкономили и сейчас кто-то внизу, чертыхнувшись, громко шмякнулся на пол.
Серое небо проводило меня, отвечая уставшему взгляду пониманием и какой-то тревогой. Внутри что-то свербело, царапалось будто. Но все мои мысли были направлены только на то, что поможет мне не опоздать на встречу.
Преодолев гнусные ступеньки, я подходил к турникетам. Сегодня тут было особенно людно, однако странно тихо. Серые уставшие лица сменяли друг друга, расходясь по перрону или идя к лестнице.
Сегодня состоится сделка моей жизни и я , наконец, смогу дать родителям возможность насовсем забыть о денежных трудностях.
Я вышел к нужной линии. Посадочный перрон был забит людьми, но по телу все равно бегали мурашки. Странный холодок, закравшийся под пальто, уже не покидал меня. Царапающее изнутри душу чувство вдруг обострилось до реальных ощущений. Мне показалось, что мою грудь что-то сжимает, дышать стало сложно, рука с портфелем вдруг онемела. Странно вспомнились мне вдруг объятия мягких рук и сладковатый, быть может вишневый, запах волос. Я тогда только уезжал и она проводила меня. Но я уехал навсегда. Здесь, где серое небо каждый день наровило раздавить меня, нещадно забрасывая крупными хрустальными каплями, я потерялся. Этот город, холодный и безразличный, вселился в мою душу, заставил замерзать сердце, потускнеть серые глаза.
Раздался сигнал. Приближался поезд. Мысли отошли на второй план, сейчас надо срочно погрузиться, у меня нет права не влезть в вагон. Металл остановился, двери-рты открывались, любезно приглашая внутрь.
В вагоне стало еще теснее, но холод не отпрянул, все так же сидел под полой пальто. Я не влез в первые вагоны и был вынужден сесть в четвертый. Рядом со мной стояли студенты, чуть поодаль какие-то старушки облюбовали место у лавочки, на которой спал бомжеватого вида мужчина. У дверей встал какой-то парень с портфелем. Парень казался грустнее всех вокруг, какой-то рассеянный и пустой взгляд голубых глаз не двигался, потеряв фокус, тонкие губы были поджаты, острые скулы, покрытые неровной щетиной, резко выделялись на фоне плоского лица.
Погасла лампочка. Вагон заскрипел и тронулся, лампочки моргнули и продолжили ровно гореть. Темный тоннель поглощал грязные стальные вагоны, оставляя лишь редкие желтые и красные огоньки в кромешной тьме его чрева.
Я стал думать о том, как оправдать опоздание. Но все отговорки казались мне глупыми и бессмысленными. Хотелось выйти из противного, пропахшего старостью, сыростью и телами вагона, вдохнуть прохладный утренний воздух, щедро увлажненный дождем и долго смотреть в странно плоское, но все еще живое небо.
Тишина. Мой слух разрезала мертвая тишина. Вдруг в ушах начал нарастать низкий густой гул, перемежавшийся с едва уловимым писком. Звук усиливался, пока наконец не стал разрывать голову изнутри. Казалось, еще чуть-чуть и что-то в голове лопнет, как воздушный шарик. Я открыл глаза…
Густой дым ударил в нос резким запахом горящей резины и мяса. Глаза заслезились. Тело не могло пошевелиться. Острая боль в районе плеча, появившись из ниоткуда как раскаленным колом пробила ключицу и уткнулась куда-то в глубину груди. Я тщетно пытался вздохнуть.
Вдруг руки смогу пошевелиться, дернулась нога и с сильной болью я смог поднять голову. Дым не давал все рассмотреть. Я видел лишь пару сидений перед собой, забрызганных кровью. Те, которые были ближе к проходу, треснули или были вовсе оторваны. Кругом валялись стекла, какие-то резинки и железки. Из окон наружу вырывался густой черный дым. В самом его сердце что-то горело. В проеме одного из окон торчали чьи-то ноги, тело было свешено за борт. Одна ступня была странно вывернута. С бывших когда-то белыми кед теперь крупно лилась яркая красная кровь с примесями чего-то желтого, темно-алого и серого.
Рядом со мной я заметил какое-то движение. Тут, проломив собой сидения и смотря стеклянными глазами в потолок, крупно и сильно вздрагивал в конвульсиях какой-то парень в цветастой рубашке. На его губах была кровь, лицо изрезано, одна рука вывернута и подогнута под тело, второй рукой он пытался схватиться за бедро…ему оторвало ноги. Кровь лилась из мест разрыва крупным потоком. По глазам было видно, что он все чувствует и понимает. Он пытается остановить кровь…но бесполезно. Его судороги стали значительно слабеть с каждым новым рывком. Одна из его ног, зацепившись за спинку, была освежевана разлетевшейся перегородкой, из которой теперь торчали острые пластмассовые обрывки. Ошметки второй ноги лежали вокруг. Прямо у моих ног оказался зеленый кроссовок с остатками ступни внутри.
Я стал оглядывать себя. Пальто было в некоторых местах пробито стеклом и пластиком, но до меня осколки не добрались. Портфель был безнадежно порван и уже разгорался в проходе ближе к эпицентру. Лишь из плеча лилась кровь, уже достигнув пальцев. Я попытался подняться.
Схватившись за уцелевшую спинку. Я оглянулся. Меня вырвало.
Весь вагон был просто забрызган ошметками плоти, залит кровью. Людей вывернуло наизнанку, намотало на дурацкие пластиковые сидения и поручни, выбросило в окна. Я сам лежал на теле того парня с рюкзаком. На его шеи виднелся крупный синяк и бугор, голова была повернута на сто восемьдесят градусов и запрокинута. Рука еще дергалась, размазывая кровь, смешанную с стеклом и ошметками одежды. У другой руки была раздроблена кисть.
Я начал пробираться среди груды тел к выходу. Чуть поодаль в окна уже пытался кто-то вылезти, нещадно разрезая руки о вездесущее стекло. Я сделал еще шаг, но вдруг подвернул ногу и упал. Я пробил себе ладонь о крупный кусок пластмассы и больно ушиб лоб. Плечо заболело с новой силой, я схватился за него с сжался калачиком в кровавом месиве посреди разорванного металла.
В голове что-то щелкнуло. Я заплакал. Я пытался ползти, дергался к переходу между вагонами, но все было тщетно. Боль не давала пошевелиться. Голова кружилась, внутри все звенело и гудело. Я закрыл глаза…
Я очнулся от прикосновения. Меня пытались волочить к проходу. Я закричал. Острая боль пронзила все тело, прошла по позвоночнику и ударила в голову с такой силой, что из глаз брызнули слезы, а я сильнейшей судорогой сжался, крича в чей-то капюшон, оторванный вместе с клочком куртки.
Меня все же выволокли к двери. Как-то мы смогли просунуться в сдвинутый и оказавшийся узким проход между вагонами. Меня подняли. То и дело припадая на ногу и вскрикивая, я был вынесен под руку из вагона и вновь с стоном упал на пол.
Я лежал и кричал. Плечо разрывало болью, голова звенела, а тело то и дело содрогалось от странного холода. Но на секунду в кошмаре телесной боли мне удалось разглядеть вагон. Колонны были забрызганы кровью. Мы были на станции. По полу тянулось много кровавых следов. Людей волочили, несли и вели подальше. Кто-то пытался потушить огонь из маленького станционного огнетушителя, кто-то вытаскивал из вагона людей, пытаясь хоть кого-то спасти.
В голове возникло лишь одно желание-спать. Но я преодолел его, я попытался встать. Держась за стену я вновь взглянул в кроваво-металлическое месиво, разбавленное дешевым пластиком и стеклом. Я вдруг увидел, как мужчина с окровавленным лицом выносил из вагона маленькое тельце. Девочки было лет шесть. У нее не было руки, грудь была словно вывернута наизнанку, а голова раздута. Из глаз, ушей и рта текла темная красная кровь, щедро смешанная с чем-то серо-синим. Меня снова вырвало. Судорога вновь ударила болью в голову. Я снова упал…
« Ни одна террористическая организация еще не взяла на себя ответственность за теракт…десят…шесть…погибших. Сто дв… ..мь ране..х …» Телевизор в белой палате с облупленной краской рябил и кряхтел. Тут и там слышались крики и стоны. Вокруг все пространство было заполнено людьми. У кого-то нет глаз, у кого-то рук или ног. Все кричали, плакали и стонали. Звон в голове вновь стал нарастать, но боль не возвращалась. Я повернул голову. Рядом со мной на койке лежал труп. Это был пожилой мужчина лет 70. У него была выжжена половина лица, щедро замотаны уже сильно пропитанным кровью бинтом ноги и грудь. Стояло сразу две капельницы. На белом бинте проявлялись странные черно-синие пятна, кое-где желтые.
Моя голова закружилась и я тут же отвернулся, закрыв глаза.
Меня выпустили в тот же вечер по моей просьбе. Домой я добрался сам…на такси. Открыв двери своей комнаты, я ввалился внутрь и упал на пол…
Летом мать умерла, захандрил отец…осенью умер и он…20 сентября. Я не приехал на похороны. На работу меня взяли, но мне уже не было интересно. Город, холодный город, поглотил меня. Заворожил своим безразличием и заразил каменностью чувств, уничтожив их, вместе со всяким желанием жить одним махом. Там, среди густого дыма и ошметков плоти остался лежать я на груде неподвижных тел. Серые стеклянные глаза мои смотрели в пустоту, а рука сжимала золотистую брошку…