Глава 7. Отец.
Сегодня пока ехал на показ объекта – за город – слушал на «Серебряном дожде» программу Соловьева о пятидесятилетних. Он говорил о том, что раньше, в двадцатом веке в нашей стране жизнь после пятидесяти в глазах общественного мнения – оказывается, у мнения есть и глаза, а не только язык и уши - рассматривалась исключительно как период предшествующий пенсионному возрасту. Закату. Теперь же кругом полно свободных и задиристых бодрячков, которые работают, путешествуют, занимаются общественной деятельностью и того и гляди еще раз могут завести ребенка. Ребенок этот чисто теоретически может быть младше их собственного внука. То есть дядя или тетя будет младше племянника. Ведущий поднимал в свойственной ему остросоциальной манере вопрос о том, что в связи с продленной активностью нынешнего взрослого поколения перед государством возникает проблема обеспечения его работой. Далее было проведено голосование, в ходе которого 87 процентов посчитали, что после пятидесяти жизнь только начинается, а тринадцать процентов как унылое дерьмо - почти цитирую ведущего - заявили, что считают этот возраст наступлением старости. Тема интересная и злободневная, но неужели в пятьдесят лет человек продолжает на кого-то или что-то надеяться? Особенно на государство?
Меня парадоксами возраста удивить сложно. В жизни моего отца, женившегося в сорок семь лет на дочери пресвитера баптистской церкви, которую он посещал, появилось семеро детей. ( Церковь. Церковь посещал. Не дочь.). И у меня есть теперь братья, которые младше моих детей. Младшие дядьки моего сына. Горжусь батей.
Истинную роль отца понимаешь входя в возраст пятидесятилетнего человека. Именно так. Ни минутой раньше. Неважно, сколько лет ты сам являешься отцом и являешься ли ты им вообще. Скорее потому, что ты уже научился подводить итоги и оценивать поступки через их последствия, а не внешний эффект. А поступков с возрастом становится все меньше. Люди начинают избегать их. Экономят силы. А вдруг не дотянут до шестидесятилетнего юбилея? Растратятся на мелочи, не связанные непосредственно с вопросами выживания себя как вида.
Я своего отца предал. Понимаю это спустя много лет после его смерти. Конечно память, услужливая подтаскуха, выкладывает преимущественно эпизоды, за которые можно похвалить себя. Это ее основное занятие. Уводит в тень неприятные для своего владельца моменты и освещает выгодные. Не, ну а как? На том стоим... Никто ведь не ведёт журнал регистрации своих хороших и плохих деяний? Почти все рассчитывают, что кто-то сделает это за них. Друзья, враги. Дети. Жены. Мужья. Они же, но бывшие. Почтенная публика. Создатель, в Конце Концов. При проведении Последнего Зачета.
Предал я батю не отказав в чем-то, нет. Когда у него со двора увели старый Москвич 401 - именно увели, поскольку он был не на ходу - я, видя его искреннюю печаль нашёл и купил ему другой. Предал, не сохранив нашу дружбу, увлёкшись карьерой, зарабатыванием денег, построением семьи. Стесняясь его не всегда опрятного вида. Манер. Ох, аукнется мне моя опрятность, деловитость и отсутствие умения выделять важные вещи в жизни...
- Что я слышу от человека, который ни о чем не жалеет!
- Ты как всегда вовремя. Но я не сожалею. В тот момент не дорос. Да ведь и сказано: "Оставит родителей своих и прилепится к жене своей, а жена к мужу.."
- Да ты я смотрю, прямо по Книге Книг шпаришь, пластилиновый ты мой. Что, прилепился? Повенчался. Помогло?
- Ну ты и гад, рецензент!
- Ну извини. Работа такая.
Отец был романтиком. Страстным. Увлечённым. После расставания с матерью и нашего отъезда на Сахалин он шесть долгих лет ждал моего возвращения. Подумайте. Шесть лет не видеть своего ребёнка, с которым расстался в том самом возрасте, когда складывается и формируется человек. И не просто ждал. Каждый месяц я получал от него посылку. Это стало какой то неотъемлемой частью моей детской жизни. Квитанция, которую приносил почтальон. Потом ритуальный процесс раскрывания фанерного ящика, заколоченного гвоздями и изъятие содержимого: игрушек, продуктов, книжек. Но пиком всего стал самодельный щит, сделанный отцом из металлического колпака на автомобильное колесо. Сзади удобная ручка, спереди, в самом центре впаян железный рубль с солдатом-освободителем, держащим немецкую девочку на руках. Это было неимоверно круто... Скучные окружающие меня взрослые люди качали головой и осуждали. Как можно так несерьёзно относиться к деньгам! А я уже понимал, что где-то есть человек, понимающий и любящий меня. Мне он часто снился. Я ещё не ощущал несправедливости и боли, которую причинила ему мать. Сейчас, уже сам попав в чем-то сходную ситуацию, не живя рядом со своим ребёнком, понимаю.
Сегодня младшая дочь спросила меня:
- Папа, а ты счастлив?
Я вижу ее раз в неделю. Мы уже несколько лет не живем вместе.
- Да, - говорю я, слегка запнувшись. И тут же задаю вопрос:
- А что такое счастье, по твоему?
- Счастье, это когда у тебя есть то, что тебе нужно, - ни секунды не задумываясь отвечает она.
Видимо поняла эту несправедливость и моя мать, когда спустя шесть лет разлуки, уже переехав в Узбекистан, отпустила меня к отцу на каникулы. И приняла то, что случилось. Я не вернулся. Остался с отцом. Я принял это решение сам. Уже почти у трапа самолета, который должен был унести меня назад к матери, сестре, отчиму. Отец, думаю, не ожидал такого поворота. Наверное, я поставил его в неловкое положение. . Кто поверит, что не уговаривал десятилетнего пацана остаться? Может быть этот поступок и был самым важным в моей жизни? Я знал, что отец продолжает любить маму. И ждать. Наверное, я хотел помочь ему. Или просто восстановить баланс справедливости в его жизни? Я сам мало верил, что ее coming back возможен. Верил мой отец. Как правило, дети не могут примириться с реальностью. Осознать, что их родителей ничто более не держит вместе. Появившись на белый свет по нашей воле, они не способны понять нашей последующей глупости и безответственности. Ведь человек не может ощущать себя чьей-то ошибкой. Его конструкция совершенна… В случае с моим отцом таким ребенком, скорее всего, был он сам.
Отец проводил со мной все своё свободное время. Да и по работе я часто был с ним. Он был водителем. Токарем. Когда-то преподавал в деревенской школе. Когда-то учился в вертолетном училище и хотел стать пилотом. Летал на спортивных самолетах и даже планерах. Даже - потому, что до сих пор я не представляю себе, как можно оказаться на двухкилометровой высоте в фанерном ящике без мотора с одними крыльями. Искать восходящие потоки и кружась в полной тишине, слыша только ветер, живым возвращаться на землю.
В нашей квартире на втором этаже всегда был творческий беспорядок: на полу стояли ящики с разными железяками, гаечными ключами, моторами и моторчиками, остатками старых часов, радиоприемников, а в разных ёмкостях хранились масла, кислоты, дистиллированная вода и даже бензин. При отсутствии женщины - той самой любимой и единственной, которую хочет найти каждый - мужчина остаётся вечным ребёнком. Не сдерживаемый твёрдой рукой своей спутницы, он тратит время и ресурсы на всякую чепуху, экспериментируя с окружающим его миром свободно и с фантазией. Ремонтировать и запускать в комнате двигатели для моделей самолетов, орущие так, что свербит в ушах - пожалуйста. Проложить дорожку из пороха и устроить небольшой взрыв в старой немецкой каске - завсегда. Завести прямо в комнате мотоцикл, затащенный на зиму на второй этаж чтобы проверить перебранный карбюратор - с превеликим удовольствием.
Правда, не все женщины такие. За всем этим бедламом с философским терпением наблюдала папина мама, бабушка Наталья. Бедная бабушка. Живя в соседней комнате она безропотно сносила мужской беспредел. Вот у кого всегда был порядок и чистота. Бабушка была тихой спокойной женщиной с благообразным лицом. "Сидит кошка на окошке, пришивает себе хвост, после масленской недели начался Великий пост" - эта ее присказка, пожалуй, единственное, что сохранилось в моей голове из того времени. Ну и ещё ее рассказы о родственных связях с баснописцем Крыловым, который когда-то до десятилетнего возраста проживал в Городе у бабки по материнской линии. Баснописцем я так и не стал, стихи пишу посредственные, из чего делаю вывод, что версия о передаче таланта на генетическом уровне не выдерживает никакой критики. Или бабушка что-то попутала с родословной.
Больше десяти лет мы прожили с отцом. Интересное время. Батя научил меня водить все виды машин - от легковушек до многотонных грузовиков – все, на чем ездил сам. У нас было три мотоцикла и два мотороллера, с которых я неоднократно падал, но потом оседлывал снова. Мы запускали катера, самолеты, из чего то стреляли. К двенадцати годам я уже вовсю строчил на старенькой зингеровской машинке с ножным приводом и в тринадцать сшил настоящие индейские мокасины. До чего хорош надежный, неубиваемый «Зингер», пробивающий мощной иглой и кожу и джинсу! Все же немцы молодцы, научились делать вечные вещи. А ведь в начале двадцатого века немецкая продукция эталоном качества не являлась и родимое пятно – штамп «Сделано в Германии» ставили на пятке ножки этой швейной машинки, чтобы никто не видел.
Батя любит немецкое. Ему нравится немецкая военная форма. Мне тоже. И еще мы часто поем с ним «Артиллеристы, Сталин дал приказ..» и «Кони сытые, бьют копытами, встретим мы по сталински врага». Наверное, мы фанаты тоталитарных режимов. Еще батя ругает Брежнева и коммунистов, но позже станет ходить на демонстрации в их поддержку.
Прямо во дворе я метал томагавк и стрелял из лука. И ещё у меня было духовое ружьё как в тире напротив, из которого мы стреляли прямо в комнате и ещё много чего.. В комнате стоял мольберт, на котором уже год как я писал маслом картину по иллюстрации из книги Дюма "Три мушкетера". Батя сам хорошо рисовал и явно хотел, чтобы я превзошел его. И ещё у меня была Смена 8М, потом Зоркий 4-К и даже видео.. нет кинокамера с пленкой 8мм, на которую мы с ребятами снимали фильм про войну, одевшись в серые гэдээровские мундиры, очень похожие на фашистские, которые батя по случаю прикупил где-то на рынке. Процесс же проявления фото и тем паче кинопленки занимал кучу времени и средств: бачки, проявитель, фиксаж... красный фонарь. Сколько совместных часов проведено при его таинственным свете! Алхимия появления на мокром белом листе очертаний снимка несравнима ни с чем. Батя бросал меня в разные отрасли, поощряя интерес ко всему, что двигалось, летало, плавало, тарахтело, растворялось и проявлялось. Живя с ним я получил кучу полезных навыков, научившись самостоятельно себя обслуживать: стирать, шить, ремонтировать, паять, гладить и даже готовить, навсегда избавившись от бытовой зависимости от женского пола. Пол этот периодически появлялся в моей жизни, когда батя брал меня с собой к какой-нибудь своей очередной знакомой и с гордостью демонстрировал. На свою территорию мы его, пол, не пускали. Женщины были разные. Одинокие и с ребёнком. Симпатичные и не очень. Все без исключения жалели и угощали нас, сердобольно поглядывая на папу с сыном, уписывающим за обе щеки все, что выставлено на стол. Ещё бы. Живут мужики без женской заботы и ласки. А мы особо не горевали по этому поводу и свободу на бытовой комфорт менять не собирались... Лицедеи. Кстати, почему то мой друг Писатель все время твердит, что мое кредо - вызывать у женщин сочувствие. Хм…Странно, с чего бы это?
Понимал ли я тогда, что оставшись с отцом я лишил его возможности (и желания?) построить новую семью? Нет. Точно не понимал. Считал себя папиным талисманом. Подарком судьбы. Женились мы, кстати, почти одновременно. Я в двадцать лет. Батя почти в пятьдесят. Так и не дождавшись возвращения моей матери.
Женитьба – не знаю, были ли молодые расписаны - мало повлияла на его привычки и наклонности. Он по прежнему, теперь уже без меня, продолжал показывать окрестной детворе мультики - и прежде всего любимый "Ну погоди!". Так повелось уже давно. Прямо на большой лестничной площадке нашего старого дома собирались мальчишки и девчонки, порой приходили и взрослые. Мы с отцом развешивали экран, включали плёночный кинопроектор, если было светло – загораживали окно и площадка превращалась в кинотеатр. Проходящие жильцы, уже бывшие в теме, потихоньку протискивались через темный кинозал, иногда зависая на полсеанса. Случайные гости, открыв дверь, не сразу понимали, куда они попали. Звуковой дорожки на пленке не было, мультик был немым, но мы с отцом додумались записывать звук из кинозала на магнитофон. Моей задачей было следить за совпадением картинки и звука и выключать магнитофон по окончании серии. Все шло как полагалось в настоящих кинотеатрах: с обрывами ленты, криками "Сапожник!", радостным хохотом. Только билетов не было. Батя никогда не придавал деньгам значения, ничего не откладывал на черный день. Это легкое отношение к деньгам наверное и есть то, что определяет романтика. Вы представляете себе такое сочетание: прижимистый романтик? Романтик-скупердяй?
И еще. Отец привил мне любовь к Городу. Его уютным зеленым улицам, набережным, мостам. Его истории. Вы знаете, что если переходить старый Волжский мост, взорванный немцами во время отступления, то присмотревшись к старой кованной вязи ограждения можно увидеть следы осколков, посекших ее в некоторых местах? С этого моста отец, когда еще только познакомился с мамой, прыгал ласточкой. А кинотеатр «Звезда», построенный по уникальному проекту и имеющий своего двойника где-то в Узбекистане! Сколько раз часов в одиннадцать вечера мы с отцом взяв полотенца, выходили из дома на Советской просто в плавках, доходили до набережной и плыли между мостами на другой берег спокойной теплой Волги.
В нее, эту Волгу неоднократно во время матчей улетал мяч со стадиона «Химик», перелетая через невысокую стену. Мы частенько ходили на матчи. После них толпа народа, покидавшая стадион, приостанавливала движение транспорта на близлежащих улицах, люди шли сплошным потоком, как на демонстрации. Футболисты «Волги» были нашими кумирами, мы, болельщики знали их поименно: Вячеслав Галкин, Евгений Васильев, Василий Калашников и конечно любимый вратарь Вячеслав Ишерский. После товарищеского матча со сборной СССР, который был сыгран вничью, популярность клуба достигла апогея. Ишерского, уже седого как лунь, но по прежнему стройного, иногда вижу на улицах Города. Как то несколько лет назад подходил к нему, здоровался и выражал свой восторг.
Не знаю, доставалось ли кому-нибудь так много внимания от своего родителя, как мне от отца. Благодаря ему жизнь моя потекла по совершенно иному, чем ранее, пути. Необычному, нестандартному. Без воспитания в рамках семейных шаблонов. Без ограничения прав и свобод. С большой степенью дружбы и понимания. И с большой долей моей независимости и, к сожалению, вседозволенности.
Отец любил меня. Любил и своих детей, которые окружили его после моего ухода во взрослую жизнь. Нянчился с ними - и мальчиками и девочками. Развивал, занимался гимнастикой, закаливал. Наверное, ему не хватило этого в той моей ранней юности, когда меня не было рядом.
Осознать в себе отца непросто. Кому то дано получить сей дар по наследству. Кому то идти к этому чувству долго. Должен ли отец - да и может ли - заботиться о ребенке наравне с матерью? Или его удел быть примером, задавать основные направления, наставлять, поправлять? Нет рецепта. Принято считать, что отец способен (или призван?) относиться к своему чаду объективно. В отличие от матери, которая любит без условий. Но если только любить, принимать безоглядно таким, какой есть – благо ли? Любили, потом плакали…
По себе знаю, что быть отцом – великое счастье. Особенно, если детей несколько. Разного пола. Становишься подобным основателю человечества. Каждый ребенок идет своим путем. Сверяя, пусть и не всегда зримо, свой путь с тобой. Сомневается. Спрашивает. Радует. Печалит. Озадачивает и заставляет искать ответы. Нахождение которых более важно тебе самому. И ты проживаешь с ними эти жизни. Пусть не в полном объеме, в десятой части, но проживаешь. Ты не ждешь компенсаций, забот о себе, любимом, на старости лет. Какие еще бонусы от жизни, если она увеличивается за счет жизней твоих детей, которых ты зачал в состоянии физического счастья, да еще и получаешь духовное? Ведь счастье – это когда у тебя есть то, что тебе нужно. Если все сделал правильно, сами позаботятся. Без напоминаний и нравоучений. Вырастил хорошего человека – он тебя отблагодарит. Так же как любой другой хороший человек, которому ты сделал добро. Получилась дерьмо – что же, будь философом, прими и эту форму созданной тобой жизни как данность. Дерьмо от задницы далеко не падает.
И все же лукавлю. Видимо, защитная реакция и привычка полагаться только на себя. Конечно, ждешь благодарности от детей. Пусть не оваций, но хотя бы уважительных, пусть жидких, аплодисментов. Пусть даже под занавес.
Дело лишь в том, что я то, как сын, свои ладони не отбил. Может быть, это ревность? К человеку, который так и не превратился в дедушку? Оставался отцом до конца…