Кити и Левин

               
Если я и писала на эту тему раньше, то больше о том, что мне не нравилось в этой сюжетной линии романа Толстого «Анна Каренина» (она раздулась до основной, Левин слишком идеализирован даже по сравнению с Пьером Безуховым). Теперь мне хочется написать о том, что мне нравится в этой линии. А положительных эмоций, безусловно, больше, чем желания придираться. 

Линия Щербацких-Левиных  - моя любимейшая в романе, я ради нее многократно перечитывала «Анну Каренину», воспринимая другую пару героев (Анна и Вронский) с гораздо меньшим интересом. В идеале я предпочла бы, чтобы роман был вообще не о них. А фильм бы снимали о другой паре (Кити и Левин).

Так ли это у других читателей? У каждого – по-своему. Меня, как, видимо, и Толстого привлекают отношения, основанные не на чистой физиологии, не ставящие во главу угла дикую страсть, хотя никто не отрицает ее существование и право на описывание. Возможно, кинематографистам это интереснее – эротика в той или иной форме всегда была в моде, она обеспечит кассовые сборы. А исследование душевных глубин и метафизики эти сборы могут и не обеспечить. Последнюю экранизацию я пока не смотрела и пишу вовсе не в связи с ней.

Но одно очевидно: сценаристы в кино не уделяют ей должного внимания – или эта линия есть, но фрагментарно, эпизодически, либо ее нет вообще. А почему? Сам Толстой явно отдавал предпочтение именно отношениям Кити и Левина, писал о них с удовольствием, смаковал иные моменты.

Кити – обыкновенная девушка, прелесть которой именно в том, что она ни на что не претендует, не считает себя венцом творения (и автор ее в качестве таковой не навязывает читателям). Но описана эта «обыкновенность» с такой любовью, что трудно остаться к ней равнодушным – на мой взгляд. И привязанность эта возникает естественно, не по чьей-то указке. В нее можно вглядываться с удовольствием – и видеть нюансы, которые бесконечно тронули Левина, отчасти утратившего наивное светлое цельное восприятие жизни и тоскующего по иллюзиям, которые он утратил. В ней он любит себя молодого. То «поэтическое», что он видел в юной княжне Щербацкой, это поэзия его собственного видения жизни, которое она помогает ему воскресить, обновить.

Трудно сказать, как складывались бы их отношения, не появись на горизонте Вронский. Красивый, самоуверенный, спокойный. Блестящая  светская оболочка, скрывающая  (на мой взгляд) – не пустоту (это, наверное, чересчур), а… пустоватость. До романа с Анной Карениной он был именно таким. Я бы сказала, ему переживания такой силы пошли на пользу, в нем появилось умение сострадать, понимать, что с чувствами других людей нельзя играть… как он хладнокровно играл с Кити, прекрасно понимая, что обманывает ее, таким образом развлекаясь.

Это было не охлаждение к Кити (у него не было к ней никаких чувств, и охлаждаться там нечему), а именно сознательный обман  - вот в чем подлость. Но он это делал не со зла, он просто искренне не понимал, что такое любовь, никогда не испытывая сколько-нибудь сильных ощущений. Первое же чувство к женщине застигло его врасплох – он не знал, что с этим делать. И в итоге отказался от всей своей прежней жизни, потому что иначе не смог и даже пытался стреляться. Он, благодаря страданиям, из франта превратился в мученика. А изменилась ли к лучшему Анна? Вот она – нет. Ее это чувство разрушило.

Если противопоставлять два вида любви, которые называют «любовь-гибель» или «любовь-спасение», то для Анны это была любовь-гибель. И не потому, что она была замужем. (Какие можно предъявить претензии к Каренину, кроме того, что он не красавчик? Вдруг «уши не те» оказались – это, на мой взгляд, не озарение, а какой-то знак, что она резко вдруг поглупела и стала придавать вселенское значение пустякам. Не говоря уже о том, что Каренин ей в мужья не набивался и никогда не навязывался, как Сомс Форсайт навязывался Ирэн, – это для нее брак с ним был очень выгодным, и она в юности это ценила.) Анна не ощущала себя счастливой с Вронским – это была некая черная энергия: возбуждение сродни наркотическому, агония прежней души героини (умиротворенной, светлой, по-своему цельной, взвешенной, мудрой), любовь-болезнь, лихорадка, методическое разрушение основ ее личности, которая была многогранной, но позволила одной грани поглотить все остальные. Почему? Она влюбилась в мужчину глупее себя, не способного ее понимать, но испытывающего к ней тягу – чисто физическую (а другой он и не понимал). И ее собственный внутренний свет погас. Не могла она уважать ни себя, ни его.

Не случайно Анне не нравилось само слово «любовь», когда о ней говорил он, она чувствовала, что Вронский не понимает его полноценный смысл, умаляя его, видя одну лишь физическую сторону, как это у них в результате и вышло. И до чего ее коробило, когда он говорил о «счастье»! Как герой бульварного романа, который повторяет реплики, не очень вдумываясь в их суть. Для нее это была болезненная зависимость, а никакое не счастье. Хотя при всей его ограниченности сочувствие к нему на протяжении романа растет, он становится фигурой, возможно, еще более трагической, чем сама Анна.

Конечно, были у них во второй половине романа периоды относительного покоя, но это скорее напоминало самообман – подсознательное желание поверить, что все проблемы решатся сами собой, а они только усугублялись. А Вронский как будто не понимал очевидную вещь:  скандальная ситуация для женщины может обернуться социальной смертью, а мужчину так сурово никто не судит, и положение их с Анной в глазах общества вовсе не одинаково, он теряет гораздо меньше и не становится парией. За это его и возненавидела Анна. Сломал ей жизнь, а сам может как ни в чем не бывало теперь начать и новую жизнь… если захочет! Возможно, так и было бы, не случись самоубийства (Анна знала, как это подействует на него, и таким образом уничтожила все его потенциальные планы на счастливое будущее без нее).

Впрочем, довольно об этой паре. Кити увлеклась этой красивой оболочкой Вронского, как многие девушки, мечтающие о принце и не разбирающиеся в мужчинах в реальной жизни. В эмоциональном, человеческом плане ему ей было нечего дать – только милые улыбки, пустые светские разговоры… она достаточно быстро ощутила бы этот психологический вакуум. Ведь на тот момент Вронский, обаяв очередную красотку, дальше не знал, что с ней делать. Вот их отношения и затоптались на месте.

В будущем это ее увлечение «оболочкой» отравит отношения с Левиным. Потому что он никогда уже не мог быть уверен, что Кити в глубине души не предпочитает другого.  Не будучи красавцем, Левин переживал из-за этого, и эта его больная мозоль не давала возможности наслаждаться счастьем, подозрения изводили, они изъедали его. А, поскольку он комплексовал из-за того, что не соответствует светским стандартам, вел себя скованно, не умел нравиться знати, понятия не имел, как обольщать. Простодушная Кити чувствовала его муки и тайно сопереживала им. Но она и заподозрить тогда не могла, что усвоенная светская манера поведения Вронского с дамами – не более чем привычная для него игра. И свято верила каждому его взгляду, жесту, потому что ни разу в жизни не сталкивалась с обманом, не представляла, как это бывает.

А здесь как раз будет уместно вернуться к вопросу воспитания девушек в семье Щербацких. Долли, старшая сестра Кити, жаловалась, что воспитание maman сделало ее такой наивной, что поведение Стивы стало для нее потрясением. Она и представить себе не могла, что на момент сватовства, во время помолвки, после свадьбы муж может вести двойной образ жизни. В таком же «неведении» держали и Кити. Любимица отца, младшая дочка была так опекаема всеми членами семьи, что никто и подумать не мог, какой ее ждет удар. И семья Щербацких оказалась неподготовленной к этому удару.

Князь Щербацкий, человек ясный веселый прямой и простой, никак не мог прочувствовать нутро Вронского, всегда относился к нему с подозрением. Княгиня была им очарована – наивно, по-женски. Мужчины оценивают друг друга точнее, чем женщины, и в некоторых вопросах лучше положиться на их суждение. Но Княгиня была упряма, она вбила себе в голову, что Вронский – прекрасный принц. И случившееся (его отъезд вслед за Анной Карениной) ее сокрушило. Она, конечно, раскаивалась, что не прислушивалась к своему мужу, не пыталась предостеречь дочь, но в глубине души считала, что во всем виновата лишь Анна, а Вронский – несчастная жертва. Есть тип людей, которые настолько очарованы светским лоском и блеском, что они отказываются верить, что за этим может скрываться отсутствие всякого внутреннего содержания. (НАПОЛНЕНИЕМ для Вронского стало чувство к Анне, иначе он мог таким и остаться.)

У Кити рухнула вера в любовь, она стала видеть мир в черном свете. Как будто все человеческие недостатки вдруг стали все более отчетливо представать перед ней. Разочарования юности страшны именно этим: у человека рушится восприятие окружающего мира, он от наивности переходит чуть ли не к… мизантропии. Теперь ему кажется, все вокруг – обман, торг. Кити перестает верить даже родственникам! Она подозревает их в желании избавиться от нее – найти какого угодно мужа. И восстает против всяких дальнейших попыток свести ее с кем-то…

Врач говорит, что в таком состоянии больной девушке лучше не противоречить, это чревато серьезными осложнениями для психики, может закончиться чахоткой (а это смертельный приговор). Кити кажется затвердевшей, стальной – но эта броня лишь ее временная защита. Она критически смотрит на отношения между мужьями и женами, не видя образцов семейного счастья. Брак сестры представляется ей унизительным – Долли все терпит и делает вид, что не замечает измен своего мужа. Кити осознает некоторые черты своего характера: гордость, самолюбие. Сама она никогда бы этого не потерпела!

Вот почему она всегда так сочувствовала Левину и «прощала» все его неловкости и светские промахи – зная, что его чувство собственного достоинства ранить нельзя. В ней самой теперь появилось то самое отвращение к свету, которое было и у него, заставляя его проводить время в деревне, вникая в проблемы сельского хозяйства.

Кити постепенно трансформируется в человека, который все ближе и ближе к тому идеалу жены, который сформировался в воображении Левина. Но она и сама не подозревает о том. В Левине никогда не было никакой фальши – это Кити чувствовала безошибочно. Даже в самой себе она иной раз чувствовала это, только не в нем!

Но при всей своей простоте и отзывчивости Кити – княжна. А Варенька, девушка, с которой она подружилась на водах, родилась от простолюдина, а затем ее удочерила богатая дама. И не может быть у нее такой свободы, непосредственности, открытости… Такая девушка должна знать свое место, и Варенька нашла спасение в фатализме – приятии жизни такой, какая она есть, смирении.

Кити казалось, что после предательства Вронского, она никогда не сможет открыть душу людям. И Варенька, сдержанная, спокойная, немногословная, жертвенная оказалась для нее лучшим лекарством. Кити влюбилась в нее, создав в своем воображении женский идеал, которому она теперь хотела соответствовать. И со своей обычной пылкостью, готовая к самоуничижению и созданию себе кумира, она подражает ей, теперь мечтая не о любви или замужестве, а о том, чтобы посвятить себя благотворительности, помощи неимущим, отказе от личного счастья.  (Надо сказать, что эти черты – скромное мнение о себе и готовность признать других людей выше, лучше, прекраснее  - свойственны и Левину. Это самые симпатичные их качества. Импульсивность, порывистость, эмоциональная неустойчивость, нетерпимость к фальши – тоже их общие черты.)

Но достаточно щепотки иронии старого князя, и Кити видит теперь своих новых знакомых в ином свете: ей кажется, в этих людях есть притворство, позерство. И она внутренне отворачивается от них. Сохраняя в своем сердце место только для Вареньки. (С какой радостью она будет потом наблюдать за сближением любимой подруги с Кознышевым, братом Левина, которого тот тоже считал во всех отношениях лучше себя – более уравновешенным, зрелым и мудрым. Линия эта ничем не закончится, но сам по себе эпизод оставляет приятное, хотя и грустное, впечатление.)

Кити больше не тянет к бунту, она понемногу взрослеет – возвращаясь домой, она не мечтает о невероятных подвигах, а пытается жить прежней жизнью, встречая Левина, в душе которого произошел серьезный переворот. Все это время он терзался, потому что после отказа Кити выйти за него замуж, казалось, все было кончено для него. Долли своими попытками повлиять на Левина только еще больше его разозлила. Он подумал: меня воспринимают как «запасной вариант», если с другим кавалером не получилось. А это значит, что Кити его никогда не любила.

Все это время он все-таки тайно пытался обдумать слова Долли: каково для девушки, которая мало знает жизнь и плохо разбирается в людях, решить для себя, кого она предпочитает. Как бы скромно ни относился к себе Левин, согласиться играть роль утешителя он не хотел. И не вынес бы сосуществования с женщиной, которая тайно вздыхает по другому человеку. Унизительней не придумать! Он пытался вывести умозаключения – одно за другим, но ничего не помогало… Ему подбирали невест, причем привлекательных, подходящих, но он даже смотреть на них не хотел.

И только вид Кити – и прежней и совсем другой… пристыженной, робкой, как раскаявшийся ребенок… осветил его по-иному: он увидел в ней неискушенное существо, которое нуждается в руководстве. И без него может пропасть. Он увидел себя иначе – как защитника, покровителя… И они без слов одновременно поняли это.

Их связала не бурная страсть, а романтическое нежное чувство. То самое, которое преображает, делает людей лучше, придает им сил, способствует их внутреннему просветлению.

В этой линии Толстой прибег к собственной биографии – знакомству с семейством будущей жены (когда он не знал, в кого из сестер влюбиться, и остановился в итоге на Софье – так же было у Левина, когда он выбирал из трех сестер Щербацких и все-таки выбрал Кити), объяснению с невестой начальными буквами каждого слова, и молниеносной вспышке взаимного понимания, когда она ответила на его предложение долгожданным согласием.

В описании предсвадебных хлопот, венчания, первых месяцев жизни супружеской четы, возможно, тоже есть автобиографические мотивы. Ссоры, взаимная ревность, упреки – и примирения. Осознание, что они теперь – одно существо.  Не только физически, в высшем смысле. И Левин не может сердиться на Кити – он понимает, что сердится как будто на свою руку… на неотъемлемую часть себя самого.

Смерть брата Левина и помощь в приготовлениях к ней тоже сблизили Кити и ее мужа. Он увидел, что при всем своем интеллектуальном багаже, оказывается беспомощным там, где простым душам открывается поле деятельности. Кити делает последние дни жизни его брата насыщенными, осмысленными, приятными, радостными. И она куда меньше боится смерти и всего, что с ней связано, принимая ее буднично, как, наверно, и должно.

Беременность Кити – относительно спокойный период их жизни, когда они наслаждались общением с родственниками, гостями, природой. Кити в упоении ощущала себя «взрослой», она беседовала наравне с дамами старше себя – собственной матерью, сестрой, помощницей по хозяйству. Довольно долго она будет находиться в положении «взрослого ребенка», который строит свое гнездышко, отчасти играючи, в то же время серьезнейшим образом желая утвердить свой авторитет.

После рождения сына Левин оказывается в положении человека, для которого никаких тайн природы уже не осталось. Он не обрел твердой веры в бога, он мечется, понимая, что ребенку нужно духовное руководство, но не знает, как его осуществить. Для него это мучительно и тяжело. Он, с одной стороны, понимает, что несет ответственность за семью, с другой, страдает – некий круг замкнулся. От романтизации идеи любви и семьи нужно переходить к практическому воплощению. Ребенок – это уже не мечты и фантазии, а реальность. А мужчин она подсознательно часто пугает.

Утратив любопытство к процессам, которые происходят с Кити (она стала матерью), он отчасти утрачивает к ней интерес. И Левин, и Кити – люди неустойчивые, их настроения меняются, их чувства подвержены посторонним влияниям. Они знают это и понимают, что спасение – в том, чтобы держаться друг за друга и не поддаваться никаким искушениям. А в силу их характера новые увлечения, увы, могут возникнуть.

Толстой рисует не идиллию, а реальную картину жизни двух людей с определенными особенностями темперамента, психики. При этом кристально честных с самими собой и друг с другом. И той самой честности в других людях они могут не обрести, это вообще очень редко встречается.

Поэтому союз Кити и Левина при всех его внутренних колебаниях и метаниях, видимо, все-таки устоит. И эта «переменчивость» сделает его живым, не статичным, меняющимся – впрочем, как и сама жизнь вокруг них.