День долго боролся с вечером. Уже прогнали по селу стадо, а зной никак не хотел сдаваться. Он крепко объял все вокруг - и дома, и деревья, и высокое-высокое, высушенное небо. Наконец, жара начала уступать, и в раскалившемся за день воздухе потекли прохладные струи, перемешанные с цветочным ароматом. Разбуженные прохладой запахи доносились из резного выкрашенного палисадника, в котором стройными рядами цвели флоксы, фиалки и разноцветные "майоры".
По разные стороны палисадника, скрываемые друг от друга разросшимся вишняком, расположились на лавочках две компании. Одну составляли вышедшая после дневных забот "подышать" (а заодно и начесать пуха на косынку) хозяйка палисадника 45-летняя Нина и подтянувшиеся к ней - кто со спицами, кто с прялкой - соседки, другую - собравшиеся "на улицу" девчонки-старшеклассницы. Разговоры на лавочках велись разные: на "женской" больше толковали про засолку огурцов, летнее подорожание сахара, уменьшившееся от жары молоко у коров. На "девичьей" стороне щебетали о новых джинсах, сногшибательной музыке на "сотике" и последнем каталоге косметики.
Вскоре, на «женской» стороне затянули и песню:
Белая роза - свиданья,
Красная роза - любви,
Желтая роза - разлуки.
Я умираю с тоски!
Верила, верила, верю,
Верила, верила я!
Но никогда не поверю,
Что ты разлюбишь меня!
Первой пение прервала Нина.
- Ведь просила паразита, не позорь ты дочь перед сватами. Нет, все одно учудил!.. - кипятилась она, с силой ударяя ческу о ческу. И в очередной раз (на лавочке были новые слушательницы) пересказывала:
- Дали дочери с зятем квартиру в Саратове в новом доме. Поехали мы на новоселье. Я своему в поезде всю дорогу долдонила: не напивайся, как свинья, не показывай свою дурь, я тебе дома за это пол-литру поставлю. Сваты-то у нас, сами знаете, - люди культурные, образованные. Приехали. Квартира хорошая, просторная. Ну, сели обмывать. Мой-то как увидел любимую жидкость, так про все и забыл - стакан за стаканом опрокидывал, пока за столом и не заснул. Отвели мы его в кровать. Так он ночью проснулся по малой нужде и по привычке - на улицу. Он, видите ли, в туалет в квартире не может ходить, это, мол, ниже его достоинства. Тьфу! Ну, выскочил он из подъезда, управился - и назад. Да этажом-то и ошибись! Зашел в чужую квартиру...
- А почему там дверь ночью была открыта? - перебивает кто-то.
- Так ведь новоселье справляли. Заперся он в другую квартиру, там мужик какой-то спит. Мой и командует: "Подвинься!". Тот спросонья подвигается. А этому, вишь, места мало. Он опять: "Подвинься!". Тогда уж мужик вскочил, глаза продрал... Ну ничего, мирно разобрались, привели они нашего странника. А сколько дочери сраму... Эх, пьянчужка! Ведь как болеет с перепоев, а все равно не оказывается!..
- Э, милая, болезнью ты их испугала, - с укоризной машет головой сидящая на складном стульчике старуха. - Мой-то дед, еще когда на Броду жили, однажды захворал. Пошел в больницу. Приносит оттуда микстуру. Я спрашиваю, по ложке иль по две будешь пить? А он схватился за поясницу, кряхтит: "Доктор мне велел как тяжелобольному увеличенную дозу принимать». Ну я, простофиля, деньги на лекарство и даю. Через два дня мне соседка только глаза раскрыла, говорит, он же винищу пьет, только в больничный бутылек переливает...
- Ну и помогла ему красненькая-то? - улыбаются собеседницы.
- А то! До сих пор, как козел скачет, а я вот согнулась через него вся, - оскорбляется на шутку старуха. И тут же, чуть понизив голос, с появившейся в глазах озорной искринкой, продолжает:
- Мне еще мама покойная рассказывала, какой у них в деревне анекдот приключился. Повадился один мужик от жены к вдовушке ходить. А жила его зазноба на взгорье, из всех концов ее хату видать - никак ему не замеченным не прошмыгнуть. Он придумал: в сумерках наденет женское платье - и к ней. Соседи видят, какая-то баба к Дуне, к вдове то есть, ходит, и все шито-крыто... Только как-то раз идет он таким макаром на свидание, а навстречу ему из дальнего колхоза шорник пьяный возвращался. Увидел "бабу" - и ну ее затевать-заигрывать. Мужику обидно стало - он шорнику по уху, тот - в обратную. И такой мордобой у них начался, что люди на улицу повыскакивали. Видят - мужик с бабой друг друга мутузят. Подбежали, а она баба - да не та...
- Ха-ха-ха! - повисает над лавочкой дружный и немного усталый смех. - Вот уморила!.. Не вовремя он из роли-то вышел... забылся... Ха-ха-ха!
- Это еще что, - после всеобщего хохота начинает почтальонка Люба. - На днях куму в автобусе встретила, она мне пожаловалась. Ее Васька как напьется - так за кулаки. Терпела она, терпела, да в милицию и позвонила. Голубчика на пять суток и определили. Так он, когда домой заявился, взял и в погребе ее прикрыл: теперь, говорит, твоя очередь... Вот и просидела арестанткой почти целый день.
- И что же она? - на лавочке царит возмущение.
- А что она... Отплакала, да и дальше живет. Трезвый-то он мужик добрый, работящий. Да и трое детей - не сиротить же их из-за этого...
- Вот наше бабье терпение! - бунтует до того молчавшая сорокалетняя Лариса. - И зачем только они нам нужны?! Знай бы все наперед - ни за что бы замуж не пошла!
- Ой-ой, ладно - а то мы не помним, как ты за своим Сашкой в молодости ухлестывала. Да и сейчас без него и дня прожить не можешь, - незлобиво осаживает соседку Нина. И та, не обижаясь (тем более по глазам видно, что это правда), вздыхает:
- Вот именно - сколько дней с ним живу, столько и надеюсь, что дальше лучше будет.
- Все мы надеемся, - подытоживает Нина. - На том и держимся...
...На соседней лавочке стараются говорить вполголоса - девичьи секреты не любят чужих ушей. Слышен шепот про дискотеку, слова "провожал", "целовались"... Девчонки обсуждают новость - Алена влюбилась в Сережку, и он уже дважды провожал ее домой.
- Смотри, по уши не втрескайся, - подшучивают над ней подружки. - А то выскочишь замуж - будешь мужу носки стирать.
- Вот еще, - беззаботно передергивает плечами красавица-Алена, - его носки - пусть сам и стирает. Он меня будет на руках носить и все мои желания исполнять! - полушутя-полусерьезно отчеканивает Алена.
Девчонки на миг замолкают - эти слова застывают в сердце каждой волнующей истомой, розовой мечтой, до которой, кажется, один шаг...
...А единственный мужчина, подслушивающий все разговоры, - слегка пьяный Летний Вечер, как заботливый джентльмен, окутывает плечи дам в мягкий теплый плед и совсем не спешит их покидать. И только когда все расходятся, Вечер неспешно уступает место красавице-Ночи. Она входит в поселок мягкой поступью и принимается за работу - раздает сны, в которых исполняются все женские надежды и девичьи мечты...
Белую розу срываю,
Красную розу дарю,
Желтую розу разлуки
Я под ногами топчу.
Верила, верила, верю,
Верила, верила я!
Но никогда не поверю,
Что ты разлюбишь меня!