Сумароков А. П

Александр Захваткин
СУМАРОКОВ АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ
14.11.1717 – 1.10.1777

Александр Петрович родился 14 ноября 1717 г. вторым ребенком в семье поручика Вологодского драгунского полка Петра Панкратыча Сумарокова (1693 – 1766) и его жены Прасковьи Ивановны в девичестве Приклонской (1699 – 1784) в московском фамильном особняке в Большом Чернышевском переулке (ныне ул. Станкевича дом 6). Семья была достаточно богатой по тем временам: в 1737 году в шести имениях за Петром Панкратычем числилось 1670 крепостных крестьян.
У Александра было два брата и шесть сестер: Василий (1716 – 1767), Иван (1729 – 1763), Прасковья (1720 - ?), Александра (1722 - ?), Елизавета (1731 – 1759), Анна (1732 – 1767), Мария (1741 – 1768), Фиона (?).

Александр Петрович получил домашнее начальное образование. До 1727 года его учителем был карпатский русин из Венгрии И.А. Зейкен (1670 – 1739), дававший в то же самое время уроки наследнику престола, будущему императору Петру II. В связи с его коронацией 7 мая 1727 г. Зейкен был  отстранен от занимаемой должности и воспитанием юного императора занялся А.И. Остерман (1686 – 1747).
30 мая 1732 г. Александр Петрович был принят в Сухопутный шляхетский корпус (Кадетский корпус) вместе со старшим братом Василием. Официальное открытие корпуса состоялось 14 июня 1732 г. в отреставрированном дворце Меньшикова А.Д. (1673 – 1729). В одной комнате жили по шесть-семь человек, каждый из кадетов мог иметь двух служителей, но только на свой кошт, причём рекомендовалось иметь иностранных слуг для лучшего освоения чужеземных языков. Во время трапезы требовалось учтивое обхождение, а для полезного использования времени предписывалось чтение артикулов, газет, регламентов, указов или фрагментов истории.
Некоторые кадеты находили удовольствие в сочинении стихов да песенок, поэтика и риторика в программу обучения не входили, сочинительство же регламентом корпуса не поощрялось, но и не запрещалось.
Первые кадеты были увлечены языками иностранными и языком сти-хотворным.
Адам Олсуфьев (1721 - 1784), писал стихи легко, но не публиковал их, «ибо были они во вкусе Пирона» (очевидно, имеется в виду Гефест). Однокашники Олсуфьев и Сумароков останутся в приятельских отношениях в течение всей своей жизни, иногда по старой памяти, иногда по нуждам службы. В 1765 г. Екатерина II обратится к Олсуфьеву затем, чтобы запретить сумароковскую басню «Два повара».
Михаил Собакин (1720 – 1773), поступивший в корпус днём позже, чем Сумароков, тоже рифмовал слова и складывал их в строки. К общему от Корпуса поздравлению на Новый 1737 год шестнадцатилетний Михаил Собакин приложил и стихи собственного сочинения - 24 строки силлабическим 12-сложным стихом, воспев мудрую правительницу Анну Иоанновну и завоевание Азова в 1736 году. Собакин выделил части слов заглавными буквами, из которых легко складывались другие слова, самые главные, и получился текст «поверх» текста: РОССИЯ, АННА, АЗОВ, КРЫМ, ХАН, ТЫСЯЩА, СЕМСОТ, ТРИТЦА, СЕМОЙ.
Печатный дебют самого Сумарокова состоялся в конце 1739 г. изданием двух од на Новый 1740 год с традиционно длинным заглавием «Ея Императорскому Величеству Милостивейшей Государыне Императрице Анне Иоанновне Самодержице Всероссийской Поздравительныя Оды в Первый День Новаго Года 1740, от Кадетскаго Корпуса Сочиненныя чрез Александра Сумарокова». Примечательно, что Сумароков пишет не две отдельных оды, он создает одический диптих, в первой части которого выступает от имени Корпуса («Корпус наш ТЕБЯ чрез мя поздравляет, / С тем что новый год ныне наступает»), во второй - от имени всей России. Такая форма поздравления «от двух лиц» уже имела место в комплиментарной поэзии того времени. Аналогичный панегирик Адама Олсуфьева и  Густава Розена (1714 – 1779) был посвящён Анне Иоанновне 20 января 1735 г.

14 апреля 1740 г. Сумароков был выпущен из Кадетского корпуса в должности адъютанта в ранге поручика к влиятельному генерал-фельдмаршалу Х.А. Миниху (1683 – 1767). В его аттестате в частности отмечалось:
«АЛЕКСАНДР ПЕТРОВ СЫН СУМАРОКОВ.
Вступил в корпус 1732 года Маия 30 дня, а выпущен 1740 Апреля 14, в адъютанты, с нижеследующим атестатом (sic!): в геометрии обучил тригонометрию, експликует и переводит с Немецкаго на Французский язык, в гистории универсальной окончал Россию и Польшу, в географии атлас Гибнеров обучил, сочиняет Немецкия письма и орации, мораль Вольфскую до III главы второй части слушал, имеет начало в Итальянском языке».

В марте 1741 г. фельдмаршал был удалён от двора и Сумароков был переведён адъютантом на службу к графу М.Г. Головкину (1699 – 1754). 

После ареста и ссылки Головкина с июля 1742 г. Александр Петрович был определен адъютантом к фавориту императрицы Елизаветы А.Г. Разумовскому (1709 - 1771). 7 июня 1743 г. был произведен в генерльс-адъютанты майорского ранга.

Благодаря новой своей должности Александр Петрович часто бывает при дворе, где знакомится со своей будущей супругой дочерью мундкоха (повара) Иоганной Христиной Балиор (1730 – 1769), которую при дворе звали Балковой. В последствии в различных мемуарах она превратилась в Иоганну Христиану Балк (очевидно это было как-то связано с генерал-поручиком Федором Николаевичем Балк, которого при дворе считали фактическим отцом Иоганны).

10 ноября 1746 г. Александр Петрович и Иоганна Христиана обвенчались. Отношения супругов складывались сложно, и в 1758 году Иоганна Христиана уходит от мужа.
В браке супруги имели двух дочерей Прасковью (1747 – 1784) и Екатерину (1748 – 1797). Существует миф о том, что Екатерина продолжила творческую традицию своего отца и была первой русской поэтессой, выступившей в печати. Основой для этой легенды послужил тот факт, что в мартовском журнале «Трудолюбивая пчела» за 1759 г. была помещена «Элегия», подписанная «Катерина Сумарокова» (ей в это время всего 11 лет):
О ты, которая всегда меня любила,
А ныне навсегда со всем уже забыла!
Ты мне еще мила, мила в моих глазах,
А я уж без тебя в стенаньи и слезах.
Хожу без памяти, не знаю что спокойство.
Все плачу и грущу; моей то жизни свойство.
Как я с тобою был, приятен был тот час,
Но то скончалося, и скрылося от нас.
Однако я люблю, люблю тебя сердечно,
И буду я любить тебя всем сердцем вечно,
Хоть и разстался я любезная с тобой,
Хотя не вижу я тебя перед собой.
Увы, зачто, зачто толико я нещастен!
Зачто любезная тобою так я страстен!
Всево ты рок лишил, ты отнял все злой рок,
В век буду я стонать, когда ты так жесток,
И после моего с любезной разлученья,
Не буду провождать минуты без мученья.

Как явствует из текста элегии, супруги Сумароковы к этому времени уже расстались и можно предположить, что дочери остались с отцом, поэтому обращаясь к жене через журнал, Александр Петрович усиливает свое обращение подписью дочери, которая в их отношениях, очевидно, играла особую роль.
Разрыв в их отношениях произошел, очевидно, из-за романа жены, результатом которого и стал, в конце концов, полный разрыв семейных отношений. Роман этот начался около 1756 г. В 1757 году Сумароков публикует в немецком журнале «Новости изящных наук» глубоко лирическое стихотворение, интимные строки которого давали основание предположить, что оно посвящено Иоганне Христиане, в которых Сумароков упрекает свою возлюбленную в измене.
Среди ряда исследователей существует мнение, что Сумароков сам спровоцировал роман жены, увлекшись одной из своих крепостных девушек Верой Прохоровой (1743 – 1777), брак с которой он оформил только после смерти первой жены в 1770 г. Даже если этот роман и имел место, то вряд ли Александр Петрович питал к Вере те же тёплые чувства, что и к Иоганне, иначе бы в 1759 г. не появилась элегия «О ты, которая всегда меня любила».

Разрыв семейных отношений Сумароковых удивительным образом совпал с раскрытием заговора канцлера А.П. Бестужева-Рюмина (1693 – 1768) в 1758 г. По делу Бестужева, как муж фрейлины великой княгини Екатерины Алексеевны допрашивался и Александр Сумароков, но, как и его прадед, стольник Иван Игнатьевич Сумароков (1660 – 1725), который в свое время не выдал Петра I (в его конфликте с сестрой Софьей), так и Александр не выдал тайной канцелярии подробности этого заговора, о деталях которого он вероятней всего знал.

В конце октября 1747 года Сумароков обратился к президенту Академии наук Кириллу Григорьевичу Разумовскому (1728 – 1803), брату своего патрона, с просьбой напечатать трагедию «Хорев» на собственный кошт в академической типографии:
«Сиятельнейший граф, милостивый государь! Я намерен издать сочиненную мною трагедию «Хорева» в свет. А понеже, милостивый государь, исполнение моего желания зависит от особы вашей… приказать ее напечатать за мои деньги… числом 1200 экземпляров, с таким определением, чтоб и впредь против воли моей сей моей трагедии других эдиций в Академии не печатать; ибо то, что я сочинил, мне, как сочинителю оного, свой труд издавать приличнее, а убытку из того академической сумме быть не может.»
Президент печатать трагедию разрешил, и она благополучно была издана в соответствии с волей сочинителя.
Тредиаковский  В.К. (1703 – 1769) крайне негативно отнёся к этой трагедии Сумарокова:
«Знаю, что Автор пошлется на многие Францусские Трагедии, в которых равный же конец делается добродетели. Но я доношу в ответ <…> надобно делать так, как надлежит, а не так. Как многии делают. Я все те Францусские Трагедии ни к чему годными называю, в которых добродетель погибает, а злость имеет конечный успех; следовательно, равным образом и сию Авторову тем же именем величаю».
Первое представление «Хорева» было разыграно кадетами Шляхетского корпуса в 1749 году на котором присутствовал сочинитель трагедии. Ожидавший увидеть «детское игрище», Сумароков был поражен тем, как его страстные стихи о любви, верности и предательстве вдруг ожили и превратились в подлинный мир страстей, исполненный любовью, верностью и предательством. Представление имело успех и 25 февраля 1750 г. трагедия была разыграна кадетами в одном из залов Зимнего дворца для императрицы Елизаветы Петровны.
В 1752 году «Хорев» был дан на сцене Немецкого театра ярославцами, специально вызванными в Петербург: Хорева играл А. Попов (1733 – 1799), Кия - Ф. Волков (1729 – 1763) , Оснельду - молодой Иван Дмитревский (1734 – 1821).

Сразу же после трагедии «Хорев» Александр Петрович пишет переложение шекспировской трагедии «Гамлет» и издает её в 1748 г. без упоминания её непосредственного автора под своим именем.
В работе над «Гамлетом» Александр Петрович использовал французский прозаический перевод трагедии (1745) П. А. де Лапласа, но, под рукой у него был и английский вариант, который он, очевидно, использовал для уточнения отдельных фрагментов текста, так как вероятней всего плохо владел английским языком. Знаменитый монолог Гамлета «To be or not to be?» (Быть или не быть?) Сумароков передал так, чтобы читателю было понятно, перед каким выбором оказался герой, что именно мучит его на жизненном распутье:
«Что делать мне теперь? не знаю, что зачать.
Легколь Офелию на веки потерять!
Отец! любовница! о имена драгия!
Вы были щастьем мне во времена другия.»
Сам Сумароков счел необходимым отметить следование первоисточ-нику только в двух эпизодах: « «Гамлет» мой, кроме монолога в окончании третьего действия и Клавдиева на колени падения, на Шекеспирову трагедию едва ли походит».
С постановки сумароковского «Гамлета» 8 февраля 1750 года на малой сцене Зимнего дворца началось триумфальное шествие шекспировских шедевров на сценах российских театров.
В.К. Тредиаковский оценил «Гамлета» Сумарокова вполне снисходительно: высказался о пьесе как «довольно изрядной», но при этом предложил свои варианты некоторых стихотворных строк. Сумароков был явно обижен на менторскую критику Тредиаковского, во всяком случае, он не воспользовался предложенными вариантами, и трагедия увидела свет почти в первоначальной редакции.
В своей официальной рецензии М.В. Ломоносов (1711 – 1765) ограничился неболь¬шой отпиской, однако известна эпиграмма, написанная им после прочтения сочинения, в которой он язвительно высмеивает перевод Сумароковым французского слова «toucher» как «трогать» в отзыве о Гертруде («И на супружню смерть не тронута взирала»):
Женился Стил, старик без мочи,
На Стелле, что в пятнадцать лет,
И не дождавшись первой ночи,
Закашлявшись, оставил свет.
Тут Стелла бедная вздыхала,
Что на супружню смерть не тронута взирала.
Как ни смешно выглядело в XVIII веке французское «toucher» (трогать) в значении «тронуть», оно довольно скоро стало свободно употребляться в русском поэтическом языке, и в этом Сумароков оказался более прозорлив, чем его остроумный критик Ломоносов.

В 1750 г. после успеха трагедии «Хорев» Александр Петрович испытывает необыкновенный творческий порыв: комедия «Тресотиниус» написана 12 - 13 января 1750 года и поставлена на сцене Зимнего дворца 30 мая того же года; трагедия «Синав и Трувор», комедия «Чудовищи» (другое название - «Третейский суд») представлены 21 июля 1750 года в театре Петергофского дворца, «на приморском дворе»; трагедия «Артистона» дана в октябре 1750 года в покоях Зимнего дворца; комедия «Пустая ссора» показана 1 декабря 1750 года после ломоносовской трагедии «Тамира и Селим» там же, в комнатах Зимнего; 21 декабря 1751 года показывали «Семиру», любимую сумароковскую трагедию.

В ноябре 1754 года Г.Ф. Миллер предложил выпускать ежемесячный журнал.
Журнал назвали «Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащие» (1755 - 1757), потом название менялось на «Сочинения и переводы к пользе и увеселению служащия» (1758 - 1762) и «Ежемесячныя сочинения и известия о ученых делах» (1763 - 1764). Его читали на протяжении всего десятилетия с 1755 по 1764 годы и даже после того, как он прекратил свое существование. Старые выпуски журнала переиздавали, переплетали в тома и успешно продавали.
Александр Петрович писал и отправлял в журнал небольшие произведения, став одним из самых печатаемых авторов журнала - 98 стихотворений и 11 переводов за 1755 - 1758 годы.

К 1756 г. Александр Петрович становится уже довольно известным российским поэтом, настолько, что по ходатайству секретаря Академии наук Г.Ф. Миллера (1705 – 1783) , академика, исследователя русской истории, получает почётный диплом Лейпцигского литературного общества от 7 августа 1756 г. При этом, известный немецкий писатель И.Х. Готтшед (1700 – 1766), подписавший это диплом, писал:
«Мы должны поставить этого русского поэта в пример нашим вечным перелагателям иностранных творений. Почему немецкие поэты не могут найти трагических героев в нашей собственной истории и вывести их на сцену, тогда как русский нашел таковых в своей истории?»

С 1756 по 1761 г. Александр Петрович служит директором Петербургского театра.
30 августа 1756 года императрица Елизавета Петровна повелела «учредить Русский для представления трагедий и комедий театр, для которого отдать Головкинский каменный дом, что на Васильевском острову, близь Кадетского дома. А для онаго повелено набрать актеров и актрис: актеров из обучающихся певчих и Ярославцев в Кадетском корпусе, которые к тому будут надобны, а в дополнение еще к ним актеров из других неслужащих людей, также и актрис приличное число. На содержание онаго театра определить, по силе сего Нашего Указа, считая от сего времени в год денежной суммы по 5000 рублей, которую отпускать из Статс-Конторы всегда в начале года по подписании Нашего Указа. Для надзирания дома определяется из копиистов Лейб-Компании Алексей Дьяконов, которого пожаловали Мы Армейским подпоручиком, с жалованьем из положенной на театр суммы по 250 рублей в год. Определить в оный дом, где учрежден театр, пристойный караул.
Дирекция того Русскаго театра поручается от Нас Бригадиру Александру Сумарокову, которому из той же суммы определяется, сверх его Бригадирскаго оклада, рационных и деньщичьих денег в год по 1000 рублей и заслуженное им по Бригадирскому чину с пожалованья его в оный чин жалованье, в дополнение к полковничью окладу додать и впредь выдавать полное годовое бригадирское жалованье; а его Бригадира Сумарокова из армейского списка не выключать. А какое жалованье, как актерам и актрисам, так и прочим при театре производить, о том ему ; Бригадиру Сумароковуот Двора дан реэстр».
Тяготы, заботы и хлопоты по театру Сумароков делил с Фёдором Волковым, обладавшим не только актёрским талантом, но и выдержкой, которой так недоставало директору театра. Именно Волков объединял труппу в коллектив, будучи «своим» в актёрской среде.
Несдержанный, вспыльчивый, требовавший уважения к себе и как поэт и как аристократ, Александр Петрович не мог обойтись без ссоры с бюрократами, вельможами, придворными дельцами. Придворный чиновник мог его обругать, мог помыкать им. Сумароков раздражался. Он метался, впадал в отчаяние, не знал, где найти поддержку. Интеллигент среди «варваров», он глубоко страдал от своего бессилия, от невозможности реализовать свой идеал. Его неукротимость и истеричность вошли в поговорку. Он вскакивал, бранился, убегал, когда слышал, как помещики называли крепостных слуг «хамовым коленом». Он громко проклинал самоуправство, взятки, дикость общества. В ответ дворянское «общество» мстило ему, выводя его из себя, издеваясь над ним.
С января 1759 года под началом Придворной конторы и Карла Сиверса (1710 – 1774) оказались не только хозяйственные и финансовые дела русского театра, но и вопросы творческие, к примеру, репертуарный.
13 июня 1761 года вышел императорский указ об отставки Александра Петровича с должности директора театра.

С 1755 по 1758 год Александр Петрович активно участвует в работе научно-просветительского журнала академика Г.Ф. Миллера «Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащие». По свидетельству академика Я. Штелина (1709 – 1785) «бригадир Сумароков поставил даже себе законом, чтоб без присылки его стихотворения не выходила ни одна Ежемесячная книжка журнала, потому-то в каждом его месяце, несколько лет сряду можно найти по одному и по нескольку его стихотворений». Но в 1758 г. у Сумарокова произошла ссора с Г.Ф. Миллером, после которой Александр Петрович принимает решение о выпуске собственного журнала.
В середине декабря 1758 года Сумароков просит разрешения выпус-кать журнал на свой собственный кошт и свободный от чужого надзора:
«В КАНЦЕЛЯРИЮ СпбУРГСКОЙ ИМПЕРАТОРСКОЙ АКАДЕМИИ ОТ БРИГАДИРА АЛЕКСАНДРА СУМАРОКОВА ДОНОШЕНИЕ.
Вознамерился я издавать помесячно журнал для услуги народной, того ради покорно прошу, чтобы повелено было в академической типографии оный мой журнал без остановки на чистой бумаге в осьмуху печатать по двенадцати сот экземпляров, а деньги с меня по прошествии всякой трети взыскивать; что же касается до рассмотрения изданий, нет ли в оных чего противного, сие могут просматривать, ежели благоволено будет, те люди, которые просматривают академические журнальные издания, не касаяся слогу моих изданий.
Только нижайше прошу, чтобы Канцелярия Академии Наук благоволила меня избавить от помешательства и затруднений в печатании. А начать оные издания, ежели получу позволение, намерен я с первого дня генваря наступающего года. Бригадир Александр Сумароков».
Сумароков обратился через своего бывшего патрона Алексея Разумовского к президенту Академии наук Кириллу Разумовскому, которому особого труда не составило помочь сумароковскому начинанию, отдав распоряжение:
«Печатать в академической типографии издаваемый им помесячно журнал и вносимые во оной пиэсы прежде печатания читать г-ну профессору Попову, которому, ежели во оных усмотрит что противного, напоминать о том издателю; а дабы в печатании все порядочно происходило и в академических делах в типографии остановки последовать не могло, то в Канцелярии учинить надлежащий тому распорядок. По прошествии же каждой трети от него, г-на бригадира Сумарокова требовать деньги» (распоряжение от 7 января 1759 года).
На набор и печатание с бумагою вышло: один экземпляр в месяц должен был стоить Сумарокову восемь с половиной копеек, в четыре месяца - тридцать четыре с небольшим копейки, если же за год, то один рубль и три копейки. Предварительная калькуляция будущего издателя журнала удовлетворила: «Оным щотом доволен и деньги по прошествии каждой трети исправно платить обязуюсь; а экземпляров надобно восемьсот».
К сотрудничеству в журнале Сумароков пригласил нескольких близких по духу и знающих своё дело людей. В создании первого номера «Трудолюбивой пчелы» вместе с Александром Петровичем участвовали Николай Мотонис (? – 1787) и Григорий Козицкий (1724 – 1775), знакомые друг с другом со времён обучения в Киево-Могилянской Академии. В статье первого номера «О пользе мифологии» Козицкий указал на аллегорический смысл названия журнала: «… чтоб читатели обучаясь и упражняясь в оной (мифологии) на подобие трудолюбивых пчел, то только из нее собирали, что знание их умножить, нравоучение им подать и благополучия их причиною быть может».
Первый номер журнала был предвосхищён эпиграфом, посвященным Великой Княгине ЕКАТЕРИНЕ АЛЕКСЕЕВНЕ:
Умом и красотой, и милостью Богиня,
О просвещенная ВЕЛИКАЯ КНЯГИНЯ!
ВЕЛИКИЙ ПЕТР отверз к наукам Россам дверь,
И вводит в оную нас ЕВО премудра ДЩЕРЬ,
С ЕКАТЕРИНОЮ ПЕТРУ подобясь ныне,
И образец дая се ПЕТРОМ ЕКАТЕРИНЕ:
Возвысь сей низкий труд примерами ея,
И покровительством, Минерва будь моя!.

Цензором журнала был профессор астрономии Н.И. Попов (1720 – 1782), пьющий без всякого удержу и в пьяном угаре норовил править тексты Сумарокова. Александр Петрович докучал этим братьев Розумовских и через четыре месяца ему были назначены другие цензоры – профессор математики 36-летний С.К. Котельников (1723 – 1806) и 25-летний адъюнкт по астрономии С.Я. Румовский (1734 – 1812), но и Котельников не смог сработаться с Александром Петровичем, и просил руководство освободить от этой обязанности.
В июльском номере Александр Петрович хотел напечатать три пародии на оды Ломоносова, который узнав об этом, запретил корректору их набор. Фактически Ломоносов стал цензором Сумарокова. Конфликт разгорался все более и более. В итоге не выдержал сам Сумароков и завершил издание журнала последним, двенадцатым, выпуском 1759 г.
Декабрьский номер «Трудолюбивой пчелы» включал в себя девять публикаций:
I. Речь о пользе и превосходстве свободных наук.
II. Есхина Сократического Философа о Добродетели.
III. Из Тита Ливия.
IV. Сон.
V. Из Гольберговых писем.
VI. К издателю Трудолюбивой Пчелы.
VII. О копиистах.
VIII. К несмысленным рифмотворцам.
IX. Раставание с Музами.
На последней странице журнала между стихотворением «Раставание с Музами» и традиционным оглавлением набрано: «ТРУДОЛЮБИВОЙ ПЧЕЛЕ КОНЕЦ».
С тяжелым сердцем расставался Александр Петрович со своим любимым детищем:
Для множества причин
Противно имя мне писателя и чин;
С Парнаса нисхожу, схожу противу воли,
Во время пущего я жара моево,
И не взойду, по смерть, я больше на нево;
Судьба моей то доли.
Прощайте музы на всегда!
Я более писать не буду никогда
(Раставание с Музами)

Всю осень 1762 года в Москве проходили коронационные торжества. Сумароков был послан в Москву для участия в подготовке увеселительного зрелища для народа, кульминацией которых был маскарад «Торжествующая Минерва»
Для создания маскарада были привлечены крупнейшие таланты и «инвенторы» того времени: актёр и, как говорили, тайный советчик императрицы, Фёдор Григорьевич Волков, асессор Московского университета Михаил Матвеевич Херасков (1733 – 1807) и директор русского театра Александр Петрович Сумароков.
Волкову принадлежал сам план, действа; Херасков сочинил стихи – комментарии к маскараду и монологи главных действующих его лиц; а Сумароков - хоры для каждого действия, которые обращены к порокам либо произносятся самими пороками. Общим руководством мероприятия занимался И.И. Бецкой (1704 – 1795). Маскарад продолжался три дня - 31 января, 1 и 2 февраля 1763 года.

В 1764 г. Александр Петрович обращается к Екатерине II с просьбой отправить его в путешествие по Европе с тем, чтобы описать нравы и географию её, непосредственным носителем русского языка, чего до этого ни кто и никогда из русских не делал, а вся информация о Европе была доступна лишь в изложениях иностранцев. В удовлетворении его просьбы было отказано.
Этот проект смог реализовать лишь спустя 25 лет Н.М. Карамзин (1766 – 1826), итогом которого стала книга «Письма русского путешественника» (1791).

До конца жизни не складывались отношения Александра Петровича с графом Андреем Петровичем Шуваловым (1744 – 1789), который в эпитафии на смерть Ломоносова (1765), написанной на французском языке и опубликованной в Париже, ославил стихотворческий талант Сумарокова на «всю Европу», назвав его «копиист безрассудный дефектов Расина, порочащий дивную Музу Северного Гомера».

В 1766 году Александр Петрович окончательно разрывает свои отношения с первой женой Иоганной Христианной, но официального развода не последовало, и начинает жить гражданским браком с дочерью своего кучера Верой Прохоровой (1743 – 1777).
В декабре того же года умирает отец Александра Петровича и он был втянут в нелицеприятную тяжбу относительно наследства.
Муж его покойной сестры Елизаветы (1759) Аркадий Иванович Бутурлин (1700 – 1775), действительный камергер, решил полностью и целиком «лишить» сына отеческого наследства, на основании того, что Александр Петрович, презревший к тому времени узы освещенного церковью брака, находился в незаконных отношениях с крепостной. Кстати, по той же причине Сумароков не смог остановиться в родном доме.
На стороне зятя выступала и мать Александра Петровича, с которой он по этому поводу нещадно ругался. В связи с этим Прасковья Ивановна писала Императрице:
«… сего сентября 9-го дня, пришед ко мне внезапно вдом от злобы совсем из ума изступивший, начал меня в глаза такими непристойными и поносительными злоречить словами, которых я теперь уже и вспомнить не могу <...> А напоследок, выбежав на двор и выняв шпагу, неоднократно к людям моим прибегал, хотя их переколоть, <…>. Оное ж его бешенство и озарничество несколько часов продолжалося».
Разобравшись в семейном конфликте Сумароковых 2 декабря 1768 года Екатерина II пишет М.Н. Волконскому (1713 – 1788):
«Я слышу, что главным орудием неудовольствия матери статскаго действительнаго советника Сумарокова на онаго сына есть зять их Арка-дий Бутурлин. Чего ради призовите его к себе и объявите моим именем, что я с великим неудовольствием то принимаю, что он и в то время, когда я стараюсь мать с сыном примирить, не престает всевать между ними еще пущие раздоры и несогласия, и скажите ему, чтобы он впредь от таких богопротивных и развратных поступок воздержался под опасением нашего гнева.»

К 1768 г. Александр Петрович разочаровывается в правлении Екатерины II, восхождение которой на трон активно поддерживал.
Переиздавая в 1768 году, через 21 год после первой публикации, свою трагедию «Хорев», Сумароков в начале V действия заменил прежний связанный с содержанием пьесы монолог Кия новым, совершенно не нужным для развития сюжета и обрисовки характера героя, но представлявшим явный, всем понятный выпад против Екатерины: в это время императрица особенно гордилась своей Комиссией для сочинения проекта Нового уложения, которая должна была дать стране новые законы, а личная жизнь Екатерины, ее непрекращавшиеся любовные связи с фаворитами были хорошо известны в Петербурге и за его пределами.

В марте 1769 г. Сумароков переезжает на постоянное место жительство в Москву, продав в Петербурге собственный дом, располагавшийся на девятой линии Васильевского острова и всю свою обширную библиотеку через книготорговца Школария. В этом же году умерла его первая жена Иоганна Христианновна.

В середине 1770 года Дж. Бельмонти поставил в своем театре драму Бомарше (1732 – 1799) «Евгения» (1767); пьеса эта не принадлежала к классическому репертуару и, как немодная, не имела даже успеха в Париже. Петербургский театр тоже ее не принял. «Евгения» в Москве явилась в переводе молодого литератора Н.О. Пушникова (1745 – 1810) , прошла с большим успехом и делала полные сборы.
Сумароков, видя такой редкий успех, возмутился и написал письмо к Вольтеру. Философ ответил Сумарокову в его тоне. Подкрепленный словами Вольтера, Сумароков решительно восстал против «Евгении» и бранил Бомарше, на чем свет стоит.
Но его не слушали. Бельмонти по-прежнему продолжал давать ее в своем театре, московская публика продолжала наполнять театр во время спектаклей и по-прежнему аплодировала «слезной мещанской драме», как называли этот новый род пьес Вольтер и Сумароков с компанией классиков. Тогда возмущенный Сумароков написал не только резкую, но даже дерзкую статью и против драмы, и против актеров, и против публики, умышленно называя переводчика «подьячим» – худшего названия он не мог придумать:
«Ввелся у нас новый и пакостный род слезных драм. Такой скаредный вкус неприличен вкусу Великой Екатерины… «Евгения», не смея явиться в Петербург, вползла в Москву, и как она скаредно ни переведена каким-то подьячим, как ее скверно ни играют, а она имеет успех. Подьячий стал судьей Парнаса и утвердителем вкуса московской публики. Конечно, скоро будет преставление света. Но неужели Москва скорее поверит подьячему, нежели г. Вольтеру и мне?».
Этим словам, как все московское тогдашнее общество, так и актеры с содержателем театра сильно обиделись и поклялись отомстить Сумарокову за его выходки. Сумароков, чувствуя приближение грозы, заключил с Бельмонти письменный договор, по которому последний обязывался ни под каким видом не давать на своем театре его трагедий, обязуясь, в противном случае, за нарушение договора поплатиться всеми собранными за спектакль деньгами.
Но это не помешало врагам Сумарокова привести свой план в исполнение. Они упросили московского губернатора П.С Салтыкова (1698 – 1772) приказать Бельмонти поставить «Синава и Трувор», потому что, как говорили они, это было желанием всей Москвы. Салтыков, ничего не подозревавший, приказал Бельмонти поставить эту трагедию. Бельмонти, как и актеры, был очень рад насолить Сумарокову и приказал артистам исказить пьесу, насколько было возможно. В назначенный вечер театр наполнился враждебной Сумарокову публикой, занавес поднялся, и, едва актеры успели нарочно дурно выговорить несколько слов, раздались свистки, крики, стук ногами, ругательства и прочие бесчинства, тянувшиеся довольно долго. Никто трагедии не слушал, публика старалась исполнить все, в чем ее упрекал Сумароков. Мужчины ходили между кресел, заглядывали в ложи, разговаривали громко, смеялись, хлопали дверьми, грызли у самого оркестра орехи, и на площади по приказу господ шумели слуги и дрались кучера. Скандал вышел колоссальный, Сумароков от всего этого действа пришел в бешеную ярость:
Все меры превзошла теперь моя досада.
Ступайте, фурии! Ступайте вон из ада.
Грызите жадно грудь, сосите кровь мою
В сей час, в который я терзаюсь, вопию, —
Сейчас среди Москвы «Синава» представляют
И вот как автора несчастного терзают…
В запале Александр Петрович жалуется на Салтыкова Екатерине II, но вместо поддержки получил отповедь:
 «Вам бы следовало сообразоваться с желанием первого правитель-ственного сановника в Москве; и если ему заблагорассудилось приказать, чтобы трагедия была играна, то надлежало его волю исполнить беcпрекословно. Я думаю, что вы лучше всех знаете, какого уважения достойны люди, служившие со славою и убеленные сединами. Вот почему советую вам избегать впредь подобных пререканий. Таким образом вы сохраните спокойствие души, необходимое для произведений вашего пера; а мне всегда приятнее будет видеть представление страстей в ваших драмах, нежели в ваших письмах».
Москва продолжала смаковать поражение Александра Петровича, на что он откликнулся эпиграммой:
Наместо соловьев кукушки здесь кукуют
И гневом милости Дианины толкуют;
Хотя разносится кукушечья молва,
Кукушкам ли понять богинины слова?..
В конфликт был вовлечен молодой поэт Гаврила Державин (1743 – 1816), который парировал Сумаркову колкой эпиграммой:
Сорока что соврет,
То все слывет сорочий бред.

В ноябре 1770 г. в Москве началась эпидемия чумы, унесшая за два года более 56 000 человек. Перед лицом возможной гибели Александр Петрович принимает решение узаконить свои отношения со своей гражданской женой Верой Прохоровой и венчается с ней в подмосковной деревне, где прятал новую семью от эпидемии чумы.

В 1773 г. Александр Петрович возвращается в Петербург с надеждой на литературный успех и размещается в Аничковом дворце перешедшего к этому времени во владение к К.Г Разумовскому, брату его покровителя А.Г. Разумовского:
«По окончании его незлобна века,
Сего живу я в доме человека,
Которого мне смерть
Слез токи извлекала,
И, вспомня коего, нельзя мне их отерть.
Ты знаешь то, чья смерть
В Москве сразить меня ударом сим алкала.
Владеет домом сим его любезный брат,
Толико ж, как и он, не зол и добронравен.»
(Письмо ко приятелю в Москву. 8 января 1774 г.)

Последнюю свою трагедию, «Мстислав», Сумароков пишет в 1774 году. В августе того же лета малолетний сын Сумарокова Павел был зачислен благодаря протекции нового фаворита Екатерины II Г.А. Потемкина (1739 – 1791) в Преображенский полк. От имени сына Александр Петрович пишет хвалебный станс:
……
Благополучен я в сей полк вступить судьбой,
Который был ПЕТРУ на будущи успехи,
Под именем ево младенческой утехи:
Потемкин! Я себя зрю в семь полку тобой.
…….
В этом же году Александр Петрович, окликаясь на восстание Пугачева,  издает «Сокращенную повесть о Стеньке Разине».
Брошюра в 14 страниц была выпущена тиражом в 600 экземпляров. «Повесть» является пересказом немецкой анонимной брошюры «Kurtze doch wahchafftige Erzchlung von der blutigen Rebettion in der Moscau angerichtet durch den groben Verrather und Betrieger “Stenko Razin, denischen Cosaken…”» (1671). Автором этого сочинения считали, возможно, ошибочно, Яна Янсена Стрейса (Jan Janszoon Struys, 1630 - 1694), путешественника из Нидерландов, очевидца взятия Астрахани казаками, лично встречавшегося с атаманом Степаном Разиным.
Свою тягу к истории Александр Петрович пытается выразить в сборнике «Оды торжественные» изданные им в 1774 г., произведения в котором Сумароков расположил в исторической последовательности: жизнь и смерть Петра I, вступление на престол Елизаветы, Семилетняя война, смерть Елизаветы и воцарение Екатерины, развитие торговли на восточном направлении и путешествие Екатерины по Волге, начало войны с Турцией и основные ее эпизоды, волнения в Москве в «чумном» 1771 г., победа над Турцией.

Надежды Александра Петровича на литературный успех в Петербурге не оправдался. В связи с этим редактор журнала «Живописец» Н.И. Новиков (1744 – 1818) писал:
«<…> Ныне многие наилучшие книги переведены с разных иностран-ных языков и напечатаны на российском; но их и в десятую долю против романов не покупают. <…> Что ж касается до подлинных наших книг, то они никогда не были в моде и совсем не расходятся; да и кому их покупать? просвещенным нашим господчикам они не нужны, а невеждам и совсем не годятся. Кто бы во Франции поверил, если бы сказали, что Волшебных сказок разошлося больше сочинений Расиновых? А у нас это сбывается: «Тысяча одной ночи» продано гораздо больше сочинений г. Сумарокова. И какой бы лондонский книготорговец не ужаснулся, услышав, что у нас двести экземпляров напечатанной книги иногда в десять лет насилу раскупятся? О времена! о нравы! Ободряйтесь, российские писатели! сочинения ваши скоро и совсем покупать перестанут».
В конце 1774 г. в долгах и отчаянии Александр Петрович возвращается в Москву. Окончательный приговор его литературной карьеры вынесло распоряжение от 4 января 1775 г. Екатерины II:
 «<…> сочинений действительного статского советника и кавалера графа Сумарокова впредь без цензуры Академии Наук не печатать».

Из писем Александра Петровича видно, что отныне он прозябал в нищете, поисках денег на выплату долгов и просто на жизнь, в болезнях и в тяжёлых переживаниях за судьбу жены, детей и своего творческого наследия.
В письме от 10 июля 1775 г. Александр Петрович писал графу Потёмкину:
 «<…> А у меня завтре дом отъемлется, не знаю по какому праву, ибо дом мне в нынешний год по пристройке более уже тысячи рублей стал; а оценен он в 900 р., хотя и стал мне, кроме мебелей, в шестнадцать слишком тысяч. Демидову я должен только 2000 р., а он, рассердясь на меня за плута своего поверенного, которого он и сам со двора сбил, требует ныне и процентов и рекамбий, хотя и обещался мне о том и не помышлять.<…>»
Издерганный, обнищавший, осмеянный дворянством и его императрицей, Сумароков запил, опустился. Его не утешала даже слава, которой он пользовался среди литераторов:
….
Но если я Парнасс российский украшаю
И тщетно в жалобе к Фортуне возглашаю,
Не лучшель, коль себя всегда в мученьи зреть,
Скорее умереть?
Слаба отрада мне, что слава не увянет,
Которой никогда тень чувствовать не станет.
Какая нужда мне в уме,
Коль только сухари таскаю я в суме?
На что писателя отличного мне честь,
Коль нечего ни пить, ни есть?
(«Жалоба» 1775)

В мае 1777 г. умирает вторая жена Александра Петровича и он в том же году женится третий раз на другой своей крепостной Екатерине Гавриловне (1750 - ?), племяннице только что умершей второй жены, вновь пренебрегая благословением своей матери.
В связи со смертью второй жены Александр Петрович пишет директору Петербургской академии наук С.Г. Домашневу (1743 – 1795): «Я к вашему высокородию пишу для того связно, что я очень болен и сам ни читать, ни писать не могу, а особливо как умерла моя жена, так я плакал непрестанно двенадцать недель».
За два дня до смерти Александра Петровича его московский дом «в деревянном строении и с садом, а под хоромами с каменным фундаментом» был продан за 3572 рубля. Дом приобрёл купец П.А. Демидов (1709 – 1786).
По свидетельству М.А. Дмитриева (1796 – 1866): «Сумароков уже был предан пьянству без всякой осторожности. Нередко видал мой дядя, как он отправлялся пешком в кабак через Кудринскую площадь, в белом шлафроке, а по камзолу, через плечо, анненская лента. Он женат был на какой-то своей кухарке и почти ни с кем не был уже знаком...».

Прожив всего четыре месяца в третьем браке 1 октября 1777 г. Александр Петрович Сумароков умер.

Творческое наследие Александра Петровича составили девять траге-дий: «Хорев», «Аристона», «Семира», «Дмитрий Самозванец», «Синав и Трувор», «Ярополк и Демиза», «Вышеслав», «Мстислав», «Гамлет»; 12 комедий; 6 пьес, а также многочисленные переводы, стихи, проза, публицистика и критика.

Полное безденежье, неприязненные отношения с родственниками привели к тому, что у новой жены Александра Петровича не было денег даже на его похороны. Его хоронили актеры московского театра за свой счет. Собранных денег было так мало, что актерам пришлось нести его гроб на руках с Кудринской площади, где он умер, до кладбища Донского монастыря (6,3 км ?!). Никого из родственников Александра Петровича на похоронах не было.
Среди актеров, участвовавших в похоронах Сумарокова, участвовал и актер московского театра Гаврила Дружеруков, которого Сумароков незадолго до своей смерти оскорбил, приняв по ошибке за автора колкой эпиграмм в свой адрес:
Сорока что соврет,
То все слывет сорочий бред.
Подписанной двумя буквами «Г.Д.».
В действительности автором этой эпиграммы был Гаврила Державин, совершенно в то время незнакомый Сумарокову.
(Н.П. Дробова ссылаясь на Николая Струйского считает автором этой эпиграммы Ф.Г. Карина (1740 – 1800), но данных подтвердить или опровергнуть это утверждение найти не удалось)
Брат неправедно оболганного актера незначительный чиновник канцелярии московского генерал губернатора Алексей Дружеруков тем не менее откликнулся на смерть великого поэта своего времени в поэме «Разговор в царстве мертвых Ломоносова и Сумарокова» (1777) где в частности есть такие строки от имени Сумарокова:

Лежащего меня без чувствия во гробе
Никто не восхотел в последний раз узреть.
Ни жалости о мне естественной иметь.
Архаров с Юшковым лишь только то явили,
По смерти что они ко мне любовь хранили.
В актерах я нашел чувствительны сердца:
Узнавши смерть они Семирина творца,
Стеная горестно потоки слез пролили,
Со жалостью мой прах в земной утробе скрыли.

Таким образом, кроме актеров московского театра на похоронах Александра Петровича присутствовали московский обер-полицмейстер генерал-майор Архаров Н.П. (1742 – 1814) и бывший (до 1773 г.) московский гражданский губернатор Юшков И.И. (1710 – 1786). Кроме Архарова Н.П. и Юшкова И.И. на этих похоронах присутствовал также и Страхов П.И., молодой тогда ещё физик и математик, а впоследствии профессор и ректор Московского университета (1805 – 1807) и член-корреспондент Петербургской академии наук (с 1803 г.).

Считается, что могила А.П. Сумарокова была заброшена и забыта, поэтому в 1836 г. в его могилу похоронили профессора Московского университета П.С. Щепкина (1793 – 1836), где вовремя захоронения и выяснилось, что это могила А.П. Сумарокова.