Штрихи юности
Риск, своеволие и бесшабашность были у меня в крови. Я ничего не боялась, совершала опрометчивые поступки, а уж потом задумывалась, к чему они могли привести и чем для меня обернуться. С матерью мы с сестрой не считались совсем, мнением ее не интересовались, все решения принимали самостоятельно.
Сказывалось влияние бабушки, которая хоть и прожила 25 лет с мамой, но не любила ее, видно, не могла забыть, что старшая сноха отняла у нее любимого сына – первенца Алексея – моего отца.*** К другим своим сыновьям она была полностью равнодушна, они ей отвечали таким же равнодушием.
Мать с раннего утра до поздней ночи была на работе, ей некогда было вникать в наши проблемы. Институт и будущую профессию мы выбирали сами, да и выбор был невелик: педагогический институт один на город , были еще училища и техникумы. Вслед за сестрой решила сдавать экзамены в пединститут. После зачисления объявляю матери: «Я поступила в институт, на литфак». – «Хорошо», - ответила мама. Обыденно так, без эмоций и восторгов.
Подружки сразу отметили новый этап жизни - они сделали завивку
- перманент, хотя у одной были собственные волнистые от природы волосы.
Мне тоже захотелось украсить себя завивкой, тем более, что косы вышли из моды, журналы пестрели аккуратными головками манекенщиц с прическами «венчик мира», а что можно сделать из длинных волос? Ну, две косички, ну, четыре, из них две перекрестить наверху, две – сзади. Заплести их венком вокруг головы, подвернуть волосы на ленту и сделать валик, завязав бантом. Нет, все это так старомодно…
Я уже представляла себя идущей вечером по главной улице в легком крепдешиновом платье с воланчиками вместо рукавов, в парусиновых туфлях, обильно смазанных густым раствором зубного порошка, в соломенной шляпе с большими полями, украшенными букетиком искусственных цветов, в ажурных капроновых перчатках, напоминающих по цвету и изяществу крылышки степных кузнечиков, с крошечной сумочкой по последней моде с хлястиком вместо ручек и металлической застежкой, осыпанной имитацией дорогих самоцветов. В сумочке денег практически никогда не водилось, зато был фирменный кошелек, зеркальце на ручке и крошечная пробирка болгарских благовоний – розовое масло.
И, конечно, верх элегантности - завивка. Блеск изящно уложенных крупными волнами волос. Какая же я должна была быть таинственная, загадочная, сколько у меня будет воздыхателей! Я даже гордо прошлась перед старым зеркалом , еще маминым приданым, и засмеялась, представив себе эту картину.
Долой косы, да здравствует перманент! Это слово звучало как вестник чего-то неизведанного, прекрасного, сулящего необыкновенные ощущения и новую судьбу.
Парикмахер дядя Миша не сразу приступил к экзекуции моей головы. Конечно, он-то понимал истинную ценность волоса – живого, крепкого, не испорченного. Ему хотелось заполучить мои косы, а я хотела сама их заполучить, а вдруг они мне пригодятся…
Я просила вырезать пряди, но дядя Миша, обозлившись на меня, не стал их расплетать и сразу подрезал каждую косу,а потом еще и еще подравнивал прическу, выдав мне некие хвостики, лишь слегка напоминавшие то, что недавно было моей гордостью.
А дальше он стал усердно и безжалостно кромсать волосы, которые были такие густые, и было их так много, что любая прическа грозила выглядеть бесформенным снопом. Он их прореживал ножницами, соскабливал бритвами, убирал с боков и затылка… во все стороны летели клочья.
Наконец, справившись со стрижкой, задал вопрос: «Вам какую? Шестимесячную паровую или химию?» – опять засверкал своими золотыми зубами дядя Миша.
Я не знала, какая завивка лучше, но почему – то согласилась на «паровую».
Парикмахер стал обматывать пряди волос бумажками с вонючим раствором и закручивать их на металлические стержни, засовывая в массивные металлические трубки. Все больше я становилась похожей на инопланетянку, особенно после того, как к трубочкам подключили шланги с паром. Голову стало припекать в самых уязвимых местах. То одна, то другая пациентка начинала вскрикивать и ойкать, на что флегматичный дядя Миша, улыбаясь всеми вставными золотыми зубами, и демонстрируя профессиональное знание процесса, просовывая нам вату за уши, говорил: «Терпи, казак, атаманом будешь! Это еще не все – главное впереди!» Он знал, о чем говорил.
Я все вытерпела, прохладная вода, которой смывали раствор с головы, показалась райской благодатью.
Жду волшебного превращения в принцессу.
И… О, ужас!
Из зеркала на меня смотрит … пудель. Лохматый встрепанный пудель, с торчащими во все стороны кудлатыми бесформенными прядями волос на голове.
Никакого волшебства не произошло, просто я потеряла свою индивидуальность, и стала, как все.
Мы с подругами не знали, что нам делать с перманентом. Наши парикмахеры, похоже, тоже не знали, что предпринять далее с завитыми волосами. потому что скромный запас волос на голове дяди Миши был тоже подвержен паровой завивке и схвачен специальной редкой сеточкой, - для "усмирения" перманента.
Я сама себе не понравилась в новом обличье . Мелкие кудряшки было невозможно расчесать и никуда приспособить.
Когда мама увидела меня в таком виде, она только ахнула и произнесла: «Ну, Инка, я бы тебе этого не посоветовала…»
Я и сама не раз пожалела о содеянном.
Примеч.:
Головин Алексей Андреевич, мой отец,
служащий Госбанка, был репрессирован в 1938 г.
(В 1957г. реабилитирован посмертно за отсутствием
состава преступления).
Мать сразу же выселили из служебной квартиры,
и мы с тех пор жили с бабушкой в ее саманной мазанке.
31 августа 2014