В этом храме размещался магазин и детских товаров, и хозяйственных, и промышленных, и продуктовых. Может быть, за время моего отсутствия в родном городишке местное торг-объединение пыталось ещё что ни будь продавать в бывшей церкви, не знаю, не интересовался. Но толку от этих магазинчиков было мало, и их профиль меняли каждый год. Кого нельзя было сменить, так это продавцов. Работу они не прогуливали, не опаздывали, в пьянстве замечены не были, пользовались доверием начальства, и никто про них ничего дурного сказать не мог, так как были они заядлые подружки, кому надо помогали, кого не надо не обижали, и умели все делать «шито-крыто».
Идея использовать храм, как торговую точку, пришла им давно, ещё, когда в школе учились: мечтали быть продавцами, товароведами, директорами магазинов. Хотелось быть поближе к дефициту, считали это достойной целью. Ради этого одна окончила институт, а другая техникум. Девочки молодые, энергичные, предприимчивые, образованные, незамужние, красавицы, не глупые – надо себя реализовать, вот и взялись полусамостоятельно, насколько позволяли социалистические условия, развивать новый торг-объект.
До этого здесь и на прилегающей территории только склады размещались. И молодые специалистки решили влить новую струю в общее дело развития сокрытия дефицита, и пошло, и поехало…
Желающих использовать здание храма было не много. Первые – это школьные краеведческие музеи, коих было в округе три. Активисты исторической мысли местного масштаба неоднократно выходили с инициативой передачи им архитектурного памятника, для размещения своих экспозиций. Они были самыми активными претендентами, с завидной настойчивостью писавшими письма в разные вышестоящие организации, но на них мало обращали внимания. «Высшее» начальство больше прислушивалось к руководителям новых кооперативных предприятий (это уже вторые). Но и их как-то тихонько и тактично отодвигали. Третьими были наши знакомые, молодые торговые специалистки. Вот эти всегда оставались на плаву и при своих реализованных интересах. Про четвертую группу почти никто ничего не знал, да и подумать никто не мог о том, что в городке еще остались верующие, надеющиеся на то, что храм будет возвраващён православной общине. Эти больше молились, меньше писали, но все-таки капали на свою мельницу бумажками с запросами и просьбами. В конечном итоге за ними и осталось последнее слово и право на владение. Храм вернули его прежним хозяевам, а как это случилось, об этом знают только сами верующие, да работники администрации городка. Знает ещё один человек, и «непосредственный участник возвращения храма», как он себя называет. Себе он приписывает основную роль, но кроме его и меня об этом никто не мог даже догадываться. Да и я ему не очень-то верил, пока сам не стал потихоньку воцерковляться, и истинно ощущать и понимать Божие Благоволение, нам даруемое.
Имя его – Алексей. Простой провинциальный мужичок. Когда эта история происходила, он был молодым человеком. Иногда он говорит, что история эта продолжается, и в подтверждение рассказывает очередной сюжет из своей жизни, так или иначе связанный с этим храмом. И где только берёт? Я вот, сколько живу – никаких сюжетов не наблюдаю. А этот много чего приметит, по полочкам разложит да к одному опять подведёт: «Это оттого всё идёт от той истории – скажет Лёха – теперь до конца дней на мне этот знак, спасибо Господу нашему». Ну и перекрестится, конечно.
2.
Леха вернулся домой в середине мая, и начался отрыв, то есть – загулы, дискотеки, блуд, пьянство, траты сэкономленных чеков, по делу и не по делу. Жизнь, со всеми её прихотям и похотями, сдерживаемая армейским начальством, расцвела пышным цветом банального разврата. Весна и воля брали своё.
На работу устраиваться не хотелось, до учебы можно было подождать, и возвращающиеся со службы дружки подливали масла в костерок этой беззаботности.
Но «печаль» о будущем все-таки налетела из-за поворота нежданно-негаданно. Леха еле-еле успел поступить на подготовительные курсы гремящего своей славой на всю страну института, и, даже, подженился на городской штучке.
С работой в то время не было проблем, победы капитализма в отдельно взятом СССР никто не предвидел, и жизнь казалась стабильной и безоблачной.
Только это чуть позже, а пока - загулы, встречи, дискотеки, выпивки, поездки, развлекухи… Каждого дембельнувшегося корешка встречала выпивка и закуска с долгими рассказами о том как было у нас, да как было у вас. Многим было, что поведать интересного. И вот так за разговорами с другом Виктором уже глубокой ночью, бродя по городку в поисках девиц и расширения компании, вышли на церковную полянку.
Пейзаж описывать нет смысла – темно и сыро. Подогретые алкоголем молодые тела пока ещё не ощутили ни сырости, ни прохлады. Хотелось острых впечатлений обоим, но искать их стал один.
- Витек, ты бывал там? – показал на храм Алексей.
- Только в магазине – зевнув, ответил Виктор.
- В магазине и я был, и даже на склад проходил, а вот фресок не видел. Говорят они под куполом, это дальше за пристроем. Хочется посмотреть. Ведь мы с тобой в этом городишке двадцать лет прожили и до сих пор не видели этот архитектурный памятник изнутри – уже с досадой, показывая на храм обеими руками, нетвёрдо стоя на ногах, и повысив голос, сказал Алексей, и продолжал, с обидой – Нет, ты мне скажи, ну на хрена я на войне был, что я не заслужил, что ли посмотреть на историческую ценность? За что боролись твою…- уже крикнул он.
Виктор со слоновьим спокойствием его слушал и улыбался, понимая, что в три часа ночи их никто здесь не увидит и орать на бывшем погосте можно до рассвета, пока первые труженики не пойдут по делам на работу и первые пассажиры на автостанцию. До тех пор их репутации ничего не грозит. Но Лехе нужен был адреналин «и тут Остапа понесло».
- А чё народ говорит, Витек, храм всё ещё горторговский, или нет?
- Нет. У них там какие-то пертурбации, кого-то посадили, аренды им не дали, и они всё со складов повывезли.
- Так значит там, и сторожить нечего, а значит, и сторожей нет. Ура! За что боролись! Кровь проливали! За веру, царя, и отечество! Туда и пойдём! – опять повысил голос Леха.
- Ну не знаю, за кого ты, а я служил Советскому Союзу – поняв, к чему клонит его товарищ, начал потихоньку сопротивляться Виктор. Он был менее восприимчив к алкоголю, а потому потрезвее. И не смотря на желание провести время поинтереснее, не собирался впутываться в сомнительные авантюры.
- Витек ты смотри, вон лестница, там над пристроем окно без досок и без рамы, другие заколочены, как будто специально для нас оставлено, полминуты туда и обратно, и сколько угодно там, ну чё, пошли?.. А у тебя ещё спички есть?.. Да тут за кустами и не видно никого, кто лезет! – на одном дыхании проговорил авантюрист.
- Нет никакой гарантии, что нет сторожа.
- Ха! А лестница! А окно! Да сторожа давно бы всё поубирали и позаколачивали.
- Согласен, да только ничего ты не увидишь: здесь темно, а там и подавно.
- Дай спички и стой на стрёме, я один.
- Леха, брось, ментовка рядом, повяжут.
- Ты не учитываешь именно этот психологический фактор, который является для сторожей самым ошибочным. Излишняя самоуверенность и надежда на ментов у сторожей – для воров лучшие условия.
- Ты чё, ещё красть собрался?!
- Дурак, я фактор учитываю!
- Вот ведь… Пьяный, а что-то учитывает, соображает.
- Ладно, я тебя не зову, обожди, я быстро, ну, дай спички.
- Зажигалка. Не сломай.
И Алексей уже уверенной походкой направился к зарослям акации, отделявшими их от храма. К металлическому пристрою действительно была приставлена лестница, не новая, заляпанная краской, но на вид надёжная. Быстро взобравшись по ней, Леха оказался на ровной пологой крыше. Он был прекрасно виден со всех сторон: не такая уж кромешная тьма оказалась, как говорил Виктор. Оглядевшись по сторонам, стал подходить к окну, и металлическая крыша загудела под каждым его шагом. Чтобы долго не шуметь, просто пробежался до стены, сунул голову в тёмный проём окна и отлетел обратно, с руганью, держась за макушку. Сначала подумал, что это Бог его не пускает, но потом, когда боль утихла и в глазах прояснилось, посветив зажигалкой, разглядел доски, прибитые с внутренней стороны рамы. Удар оказался настолько сильным, что одна доска подалась внутрь, но не выпала. Пришлось попотеть: оконный проём был не достаточно велик, а стена толстая. Это создавало дополнительные трудности при выбивании досок ногами. Разозлённый от неожиданного препятствия, боли и неудобства, с последней доской Леха влетел в подкупольную темноту и пустоту храма. На том месте, где он оказался, не должно было быть ничего кроме четырёх метров высоты. Но храм не единожды перестраивался: в нижней части подкупольного барабана новыми строителями сделано перекрытие, чего, по канонам храмового строительства, не должно было быть, но горторговских начальников такие вещи не волновали, и это спасло Лехе жизнь, и избавило от инвалидности. Упал он на угольный шлак и, к счастью, удачно. Не зря говорят, что везёт пьяным да дуракам: ни ссадин, ни царапин; на гвозди не наткнулся; при падении ничего не сломал, не вывихнул. (Этот момент он до сих пор считает первым в своей жизни осознанным чудом, но осознал его позже, на трезвую голову.) Зажигалки не хватало, для того чтобы осветить пространство вокруг, а вот под ногами можно было что-то увидеть. Да только смотреть было не на что – шлак и голубиный помёт. Пройдя вдоль стен и обжигая руки зажигалкой, никаких фресок не увидел. Только зелёный выцветший орнамент похожий на листья смородины поднимался из шлака и уползал в темноту наверху.
- Вот блин, чё, так и не узнаю какие они, с чем их едят. Это значит, ради голубиного помёта слазил, чтобы в нём поваляться. Фрески…блин…веточки-листочки… да на…
Зажигалка оплавилась, и пришлось её выкинуть. Пошарил ещё по карманам и неожиданно нашёл спички. С их помощью наткнулся на кучу рамок, лежащих почти в центре перекрытия. В рамки вставлены картонки с портретами. Сначала обрадовался: подумал, что это иконы, но не поленился, рассмотрел при свете спичек и призадумался. Портреты валялись, как попало. Леха стал их складывать аккуратно, один на один, желая вынести все сразу. Оставаться под куполом не было желания. Вспоминался грохот крыши под ногами, в связи с чем возникла лёгкая озабоченность.
Две ржавые совковые лопаты остались лежать на месте портретов и рамок. Алексея они не интересовали.
- Только портреты и рамки, просушенные, легкие, покрашенные в жёлтый цвет. Хорошо гореть будут, да и Витёк погреется, если замёрз там внизу. Ну, пойдём, товарищи, кончилось ваше время.
Он взял всё это в охапку и разом швырнул в окошко. Они не задев ни за раму, ни за стены вылетели на крышу, как-то слишком дружно и кучно упали, так что собрать их можно было одним движением рук, сдвинув, как игральные карты в колоду.
Не смотря на шум, производимый Лёхой, Виктор остался ждать его в аллее, только отошёл подальше от храма и притаился за столбом так, чтобы в случае чего, скрыться незаметно через кусты. Леха же ничуть не таился. Прогрохотал по крыше, протрещал сучками в кустах и бросил на середину аллеи свой груз. Его компаньон был в явном замешательстве: надо было сматываться после такого шума и чего-то вытащенного из храма. Дело явно принимало криминальный характер. Что удерживало здесь, так это полное отсутствие свидетелей, непробиваемая Лехина уверенность, и остатки коллективизма. Исчезни последнее, и Алексей остался бы один на один с этой ночью, храмом, и возможными неприятностями.
- Смотри, Витек – там нашёл. Лежат себе эти гады в святом месте. Лицемеры проклятые! Всё нас, народ, учили, что Бога нет, а сами в храме тусуются, козлы.
На земле лежали черно-белые портреты членов политбюро ЦК КПСС.
- Кого-то не хватает, а кого? Ну, отличник боевой и политической подготовки, всех помнишь? Служитель Советского Союза!
- От служителя и слышу – улыбнулся Виктор.
Он стал называть фамилии, но Леха его перебил.
- Ладно, не важно. Я вам сейчас покажу, как святое место своим присутствием поганить.
Истратив половину коробка спичек, парни смогли разжечь картон и сложили портреты шалашиком, вспыхнуло быстро, быстро и прогорело. Напоследок помочились на золу, удовлетворённые, один тем, что всё прошло шито-крыто, другой тем, что совершил акт возмездия, хоть и незначительный и никому не известный, но справедливый, как ему казалось тогда. Дорога до дома прошла в полной трезвости: сказалась и необычность происшедшего, и прохлада, и отсутствие выпивки. Оба молчали в течении всего оставшегося пути, только расставаясь, перебросились дежурными фразами, и по койкам.
Дома Леха долго ещё не спал. Вспоминал рассказ матери о поездке к родственникам в Краснодарский край и посещении тамошней церкви. Удивительно - никакие уговоры не могли заставить маленького Лешку войти в храм. В его воспоминании об этом случае осталось только яркое солнце, южное тепло и высокое храмовое крыльцо, по которому ходили вверх и вниз тётки в черных одеждах.
- Как только мы тебя не упрашивали… Ты все одно талдычил, что там крылатые ангелы схватят тебя и утащат на небо, а обратно не принесут. Испугался, аж до рёва. Так и остался стоять у входа. А мы то зашли, посмотрели. Эх, надо было тебе идти на попа учиться. Они хорошо живут. Ходят, кадилом машут, молитвы читают, на машинах ездят. Денег у них куры не клюют, и в три смены им работать не надо, как нам. Потом монолог переходил, как это всегда бывало, на ничего не значащие темы. И сколько ни силился Алексей, ничего из этого припомнить не мог, кроме солнца, тепла, крыльца и тёток. На эту тему мать говорила с Лехой не больше трёх раз, а ещё точнее - только три раза и говорила. Сначала вспоминала нежелание её первенца войти в храм, а потом пыталась агитировать в попы, при этом сама как была, так и оставалась неверующим человеком. Советская пропаганда хорошо поработала над ней, и только чудо могло что-то изменить в этом её отношении к православной церкви.