В детском саду появились две новых воспитательницы. Они были из эвакуированных и сильно отличались от знакомых нам местных женщин не только по внешнему виду, но и особенной речью – плавной, акающей. В их разговоре все звуки и буквы звучали без уральского шипящего «щ» вместо «с» и «т», «д», «н», произносимых на английский манер. При первой же встрече со своей воспитательницей - ленинградкой, мы были поражены тем, как она была одета: туфли на высоких каблуках, узкая длинная юбка, бордовая, в мелкую белую крапинку, бархатная кофточка – это было так необычно! Наши родственницы и знакомые могли позволить себе нарядиться в такие вещи лишь в большой праздник, идя в гости.
От нее мы услышали много новых сказок – про Дюймовочку, Снежную королеву, Али - Бабу и сорок разбойников, о царе Салтане, о мертвой царевне и семи богатырях , рассказы о морских приключениях, диковинных животных, растениях и насекомых.
Она придумывала для нас интересные занятия, учила новым играм, танцам, рисованию; вместе с нами лихо каталась с горы на санках и не обижалась, когда мы закидывали ее снежками. Обхватив орущую толпу малышни в охапку, она устраивала, к нашей великой радости, «кучу - малу», а потом все вместе мы отогревались у печки-голландки. Особенно девчонки льнули к ней, стараясь сесть поближе, нечаянно прикоснуться к ее руке, прижаться щекой к кофточке. Из всех сотрудников детсада она почему-то более всего сдружилась с моей мамой, хотя та и была намного ее старше, и даже подарила нам на память свою крошечную фотографию.
Вообще к маме тянулись нуждавшиеся в ее участии люди. Мы жили в крошечной мазанке, где и самим-то негде было разместиться, но у нас постоянно обитали какие-то посторонние люди: нищенка Вонифантьевна, безродная старушка Яковлевна спали на сундуке или печи. Конюх детсада дядя Миша тоже частенько заглядывал к нам - он оставлял бабушке на сохранение свой чемоданчик, запертый большим висячим замком. Вечером, не снимая шубу и валенки, он подолгу, молча, сидел возле печи, стараясь отогреться, а потом уходил на работу - в конюшню, где спал, зарывшись в сено, возле лошаденки. Наверное, поэтому на шубе, шапке и в волосах у него обязательно торчали сухие травинки. Мама и бабушка его жалели – эвакуированный. Иногда дядя Миша забегал днем. Погремев ключом, открывал чемоданчик и доставал оттуда завернутый в несвежую тряпку кусок пожелтевшего подтаявшего свиного сала. Очистив его от прилипших табачных крошек, отрезал ломтик и жадно его ел. Черные, печальные глаза дяди Миши затуманивались, огромный нос становился влажным; вытирая его тыльной стороной ладони, он продолжал жевать, о чем-то глубоко задумавшись. Может быть, ему вспоминался дом, который немцы разбомбили в первые же месяцы войны, потерянная им семья…
Знакомые и родственники часто просили маму о какой-нибудь услуге. Она никому не могла отказать. Стесняясь и переживая, против своей воли, соглашалась сшить кому-нибудь платье, испечь сдобу, одолжить дорогую для нее вещь. А потом корила себя за малодушие, неспособность ответить отказом на просьбу. А ведь у нее не хватало времени даже на нас. Рано утром она уходила на работу и возвращалась поздно вечером. Мы с сестрой видели ее редко. Сестра была старше меня на пять лет, у нее были совсем другие интересы – школа, подруги, книги, кино. Я проводила время с бабушкой, которая была для меня всем - и судьей, и советчиком, и самым любимым человеком.
Как-то зашла к нам вечером сторожиха детсада – тетя Дуся – высокая, плотная, пожилая женщина. Все в ней было крупно - нос, голова, руки, ноги.…Вот только губы всегда были до того сжаты, что превратились в узкую щель. Она не гнушалась никакой работы, ворочала тяжести, таскала на спине мешки, пилила дрова, запрягала лошадь.… Пользуясь ее простодушием и безотказностью, ее направляли по работе на такие участки и давали такие поручения, где нужна была большая физическая сила. Мама жалела тетю Дусю, сочувствовала ей, рассказывая бабушке: «Только и слышно: «Дуня – туда, Дуня – сюда…. А Дуня, как ломовая лошадь, впряглась и за десятерых тащит!»
Тетя Дуся, наверное, страдала какой-то болезнью, потому что всегда тяжело и с трудом дышала. Прежде, чем она собиралась произнести что-нибудь, в ее груди начинал шипеть некий механизм, булькая и хрипя, как испорченная гармошка, только потом со свистом у нее вырывалось слово. Едва успев произнести фразу, она вновь переходила на сипенье и громкий шепот. Мама встревожилась при появлении нежданной гостьи. А та, еле отдышавшись, принялась успокаивать маму: «Да-к ты не тушуйся, Маня, я ведь спроста заглянула - побалакать». Но по бесхитростной физиономии тети Дуси было видно, что зашла она как раз «неспроста», а имея какой-то тайный умысел и большой интерес, решение которого зависело от мамы и бабушки. «Здоровьичка тебе, Андреевна , - персонально обратилась она к бабане. - Уж не захворала ли, чой-то рань таку легла отдыхать? На тебя эт не похожа!»- заботливо продолжала она допытываться и расспрашивать неразговорчивую бабушку.
Все знали, что к сторожихе на побывку прибыл племянник Володя – старший лейтенант. «Володька у меня – гярой, мядаль имет, - с гордостью сообщила тетя Дуся приятельницам, - и у командиров на хорошем счету». Она не забывала хвастливо напомнить: «Да, уж всем вышел - и ростом, и лицом, и карактером – веселый , красивый. Уж на что меня бог не обидел росточком, и то ему до плеча не достаю!» - восторгалась тетка племянником. Едва появившись на танцплощадке в кинотеатре «Кзыл-Тан», Володя произвел большое впечатление на местных девчат. Мало кто из них мог устоять против его чар: высокий, стройный, волнистая прядь волос, серые ласковые глаза, сильные руки… А уж танцует!..
Тетка не возражала против его отпускных приключений: «А! Дело молодое, - махнула она рукой, - пущай знакомютца, влюбляютца, а завтра разбягутца в разны стороны - вот вам и вся любовь; судьба-то может никогда их не сведет!»... Тетя Дуся при этом будто невзначай вспоминала о своей молодости и недолгом замужестве.
- «Вот, значитца, лежу я эта на кровати в горнице, а хозяин подбягат ко мне, хватат за руки, напужался весь».
- «Душаичка, ты живая ль, што с тобой?!» - изображала она в лицах их диалог.
А я яму: «А-а-х! Плоха мине!» - В голосе «Душаички» слышится нежное воркованье, так полу-стон, полу-вздох, вроде весеннего ласкового ветерка, неожиданного при ее фигуре и голосе. Видно, так ярки и незабываемы были эти воспоминания, что и через много лет она не могла забыть тех минут.
После беседы о том, о сем, тетя Дуся решилась, наконец, открыть цель своего визита. «Маня, ты слыхала, чать, – племяш тута у меня – военный, капитан, на побывку приехал». Тетя Дуся сознательно повысила своего любимца в звании – для авторитета, надеясь произвести должное впечатление на нашу семью.- «Уж скоро уязжать яму, не куды - нибудь – на фронт. А он ни по чину, ни по званию - по подворотням с деушкой отиратца – прямо страмотища!» Наступила тянучая пауза. Это был тот самый момент, когда и хотелось помочь сотруднице, и было как-то неловко, и неизвестно, что скажет еще на это свекровь…Тетя Дуся искательно смотрела на маму: «Ты уж войди, пожалста, в мое положенье: сваво пристанища у меня нету, днем кое-как перебиваюсь, а сплю в коморке в детсаду – сама знашь. Не могу же я их туды пустить». И все так же просительно и жалостливо продолжала: «Мань, будь такой доброй – разреши им встренуться у тебя дома, а? «Горюче» у меня припасено, продукты и закуску я принясу, а ты уж испяки для них пироги и булки – лучше тваво печива нигде нет!» Мама была польщена.
«А что останется – пущай твои девчонки съедят».
Тетя Дуся, осмелев, уже оговаривала условия: «Мой-то с зазнобой наедине побудет, потанцует - вон у вас патефон стоит, пластинки есть… Ну, как? Уломала я тебя?»- допытывалась тетя Дуся, источая елей и ласку. Мама не отказала ей, но и не дала согласия, незаметно кивнув в сторону бабани, которая недовольно прислушивалась к их разговору. Мама зашептала: «Мне - што? Вон разговаривай со свекровью, она в доме хозяйка, я-то все равно на работе, а ей с девчонками нужно куда-нибудь уйти на время, захочет ли она скитаться?»
Поняв, что маму она уговорила, сторожиха начала брать приступом бабушку, явно не приветствовавшую подобные встречи в своем доме. Встав перед маленькой, щуплой бабаней во весь рост, как медведица на дыбы, она умоляла ее, пустив в ход все, казавшиеся ей важными, аргументы: «Андревна, уедет мой Володька на фронт, деушка его станет ждать, письмецо когда ни на то напишет - все легше ему там будет воявать, может и живой останется…» По лицу тети Дуси обильно потекли слезы: «А уж коль ранют или убьют, не приведи Бог, так хоть порадуется…» Сторожиха не могла говорить дальше. В ее груди опять заклокотал и засипел неизвестный механизм.
Бабушка смягчилась: «Да ладно тебе. Чего это ты его живого хоронишь заранее? Может и повезет ему.… Пусть повеселится твой Володька.… Не жалко…Чай с меня не убудет – посижу часа два… три… на завалинке – погреюсь».
Когда пришло время принимать гостей, тетя Дуся радовалась, как ребенок. Ее огромное, неуклюжее тело приобрело легкость, - она как будто летала по нашим комнатенкам, застилая своим новым покрывалом нашу убогую кровать, на столе появилась клеенка; в затопленной по этому случаю русской печи что-то булькало, шипело и шкварчело; на сундуке расстаивались пироги. Для любимого племянника тетка расстаралась: она выгребла все свои запасы, которые держала на «черный день», выставляя все новые и новые кушанья. Пироги тоже удались на славу и источали ароматы. Мама укутала их полотенцем, чтобы они «вздохнули». Водрузив над всем этим изобилием запотевшую бутылку «горючего», охлажденного в погребе на льду, тетя Дуся принарядилась и стала ждать. Мы с сестрой шмыгали без всякой надобности туда-сюда, довольные и радостные, получив свою долю угощения. Наконец, появились они.
Рядом с высоким, крупным военным, в котором угадывалась тетушкина порода, стояла стройная, очень уверенно державшаяся девушка. Нисколько не смущаясь, она огляделась вокруг. «Знакомьтесь», - подвел ее к тетке Володя. «Лида», - улыбаясь, назвала себя она, при этом показалось, что ее черные, круглые, как смородинки, глаза тоже улыбаются, а высокие скулы покрыл легкий румянец. Тетя Дуся засуетилась, приглашая гостей к столу.
Я во все глаза глядела на подругу Володи, замечая каждую мелочь: и то, как она, незаметным движением приподняв край нарядного пестрого платья, чтобы не помялось, села на стул, который ей заботливо подал Володя; как высоко вскидывала тонкие брови, удивляясь чему – либо; как нежно и воркующе смеялась, прикасаясь пышной прической «валиком» к подбородку Володи, а потом, кокетливо улыбаясь, поправляла примятые локоны; как тайком подкрасила яркой помадой губы, нарисовав «бантик», и припудрила тонкий носик, украдкой взглянув в крошечное зеркальце.
Мне она показалась очень красивой и модной.
Заметив, что Володя и Лида почти ни к чему не притронулись, тетя Дуся всполошилась: «Володьк, чо такой несмелый? Вот те и гярой! Накладывай себе и деушке все, чем богаты – винегрет очень хороший вышел; холодец – прям дрожит, не тает; а пироги - твои любимые – и с капустой, и с тыквой!» Тетка не унялась, пока не наполнились их тарелки, и продолжала расхваливать достоинства приготовленных ею кушаний: «А про жарину – вобще молчу: мясцо мягко, картошка истомилась… Каймачок вот достала, хоть с булками, хоть с кухом ешьте – вкусно будет». Передавая закуски, добавляя очередную порцию Лиде, Володя норовил дотронуться до плеч или спины девушки, наконец, его рука так и осталась лежать на ее талии. Лида зарумянилась, но руку его не убрала.
Володя скомандовал мне: «Ну, Белянка, давай, заводи патефон, да найди пластинку хорошую». Я завела свою любимую – «Брызги шампанского».
«Ну, ты – молодец, белобрысая, толк знаешь в танцах», - одобрил мой выбор Володя. Откинув пряди непослушных волнистых волос, падавших на глаза, церемонно поклонившись, он пригласил Лиду на танец.
Партнеры то делали резкие движения, то замирали; ноги Лиды мелькали, казалось, что она хочет убежать, но Володя властно возвращал ее к себе. Вдруг он легко поднял девушку на руки, закружившись с ней по комнате,- туфельки на высоких каблучках соскользнули с Лидиных ног. Она тихо засмеялась…
Стараясь привлечь мое внимание, тетя Дуся прокашлялась раз-другой, потом подмигнула чуть не всем лицом. Тут я поняла, что она приглашает меня выйти на улицу, где нас уже ждала бабушка.
Казалось, что Володя с Лидой находились в квартире целую вечность. Из окон все время слышалась музыка: «Аргентина», «Рио-Рита», вальсы.
Уже начало смеркаться, когда влюбленные ушли.
А на другой день Володя возвращался в свою часть.
«Теть Дунь, ты не ходи на вокзал, зачем тебе на жаре маяться? Еще неизвестно, когда поезд прибудет…. Меня Лида проводит».
«Ладно, делай, как хошь , - покорно согласилась она,- только прошу – ладанку надень, там молитва зашита – оберег тебе».
От волнения голос у тети Дуси совсем пропал.
«Давай прощаться, - Володя обнял тетку и поцеловал троекратно. Чуть придержав ее, с трудом подбирая слова, сказал ей то, что хотел высказать еще вчера: «Да… ты у меня – молодец, спасибо за вчерашнее… не ожидал…» На миг его лицо осветила благодарная улыбка.
«Чать и я не истукан какой, понимаю… ты ж мне, как сын..», - громко всхлипнула тетя Дуся, но тут же остановила себя, чтобы ни слезами, ни лишним словом не смутить его и не вспугнуть его радость.
Выйдя из ворот детсада, она долго смотрела вслед уходившему племяннику, быстрыми взмахами руки осеняя его крестным знамением и шепча молитву. Несколько раз он обернулся и, наконец, скрылся за поворотом. А тетя Дуся еще долго не уходила, надеясь, что свершится чудо, и знакомая фигура родного племянника вновь появится вдали. Племянник тети Дуси с войны не вернулся. Потом и она куда – то уехала.
Через много лет мне по делам службы пришлось проверять работу одной из ведомственных библиотек города. Меня подруга предупредила: «Не усердствуй и не очень критикуй библиотекаршу, неизвестно еще, как ее начальство отреагирует на твои замечания, к тому же она - не специалист и может лишиться работы, а ведь ей одной дочку растить…»
В облике библиотекаря почудились мне неуловимо знакомые черты, но я долго не могла понять, где и когда могла ее видеть: высокие тонкие брови, веселые карие глаза, губы «бантиком», тот же «валик» на голове…
«Так это же – Лида! Взрослая, изменившаяся, чуть располневшая Лида», - наконец догадалась я.
Она же, конечно, не признала во мне ту вихрастую, босоногую и белобрысую девчонку, которую встретила когда-то в чужом доме, где под звуки мелодии «Брызги шампанского» танцевала с молоденьким лейтенантом, не сводя с него влюбленного взгляда.
Рабочий столик Лиды был завален книгами, листочками бумаги с записями, какими-то документами, ярлычками, читательскими формулярами, там же под стеклом лежала небольшая фотография молоденькой девушки.
Ее непослушные кудрявые волосы рассыпались по плечам, а большие глаза, похожие на Володины, казалось, внимательно и ласково смотрели на меня…
17 марта 2010 г.