Они растут весёлыми весенними пучками-стрелами – пахучие жёлтые солнышки на длинных ножках…
А на другой стороне улицы занял своё рабочее место бомж. Я не знаю его имени – поэтому так и буду называть его – Бомж. Прописался он здесь давно, возле подземного перехода. Был он тихим и смирным, иногда что-то ел, иногда спал, глаза привыкли к этому образу человеческой разрухи. Хотя сердце не желало мириться, возмущалось, но я его утихомиривала – такова философия дуальностей-противостояний этой жизни.
Сегодня случилось странное – к Бомжу подошёл хорошо одетый мужчина, сел рядом с ним – и между ними завязался разговор. Бомж указывал на дорогие из мягкой кожи туфли подошедшего. Тот кивал и, наклонив голову, что-то, объяснял. Разговор был спокойным. И вот собеседник Бомжа поднял лицо – я ахнула. Они были близнецами.
Через несколько дней я опять увидела Бомжа на том же месте. Он снял старый дырявый кроссовок и спокойно показывал миру свою стопу без пальцев. По какой причине он их лишился? Отморозил в пьяном угаре, откусила одичавшая собака – какая разница? Их просто не было.
Клумба с нарциссами продолжала благоухать. Запах цветов преодолевал гарь выхлопных газов множества машин. Или это уже была моя фантазия, чувственная память?
Сегодня рядом с Бомжом я опять увидела ухоженного, как на глянцевой картинке, его брата-близнеца. Яркие, красные, сверкающие новизной кроссовки бросались в глаза издали. Он держал в руке те самые свои из мягкой кожи туфли и пытался впихнуть их Бомжу в руки. Бомж отмахивался, отворачивался. Разговора этих двух родственных душ я не слышала из-за грохота авто. Да и не моё это дело – дела чужие семейные, эти родовые скелеты в шкафах, которые трещат, бухтят несмазанными суставами и вываливаются под ноги прохожим, потому что уже не в мочь.
Я пришла домой и рисовала акварелью жёлтые нарциссы, весну всеобновляющую и дарящую веру в то, что тебя всё-таки услышат и встреча состоится. Через гарь и грохот металла, через блеск лаков и ядовитых красок. Я подарила нарциссы себе.
11.04.2017г.
Рис. автора