<3>
Ранняя осенняя ночь раскинула крылья. С моря наползал ноябрьский туман. Прямо над головой черной громадой нависал высокий борт двухмачтовой шхуны «Гвинанд», Бог знает кому принадлежащей.
С палубы бросили веревочный трап, и Каспар повис, качаясь над бездной белесого тумана, но через минуту уж перебросил ногу через фальшборт.
Поднявшись на палубу, он тотчас попал в объятия графа дез Чучулаки, маленького авантюриста.
Каспар был рад встрече, ведь для него, сироты, никто не сделал столько, сколько этот бездомный граф. Теперь Маркьеллон был в синем, по последней моде сшитом костюме с бриллиантово-звездным орденом в петлице.
Каспар огляделся. Освещенные тусклым лучом фонаря, словно выходцы из того света, небритые, унылого вида матросы с полным безразличием делали свое дело. Палуба была чисто вымыта, до блеска в неверном свете фонарей, медные части сияли бликами в полутьме. Каспару вспомнилось почему-то, что моряки инстинктивно побаиваются наниматься на слишком чистые суда из-за муштры и бессмысленной жестокости царящей там.
Маркьеллон провел Каспара в кают-компанию. Там уже накрывали на стол. В центре стола сидел капитан, - уже знакомый Каспару Мортирос – все такой же рыжий с неразлучной трубкой.
Несколько приветствий. За едой шел формально-вежливый разговор о погоде, о пути, фракте, морские побасенки о летучем Маланце В общем, за ужином не случилось ничего неожиданного, однако Каспар понимал, что встреча с графом неспроста, и ждал продолжения.
После ужина Маркьеллон провел гостя в свою каюту. Иллюминатор был как раз над дорожкой, посеребренной луной. В каюте было темно, душно и жарко.
- Ну, рассказывай, Каспар, что новенького?
- Новая должность… Новые знакомства… Учусь… Строю виллу на острове…
Граф удовлетворенно кивал головой.
- А еще, дядя Марко, надумал я жениться.
- Что-о! – Маркьеллон аж подскочил, ударившись головой о подволоку .
- Это серьезно, дядя Марко. Мы с Генриеттой любим друг друга.
- Господи, час отчасу не легче. Да ты знаешь, кто ты и кто она? – Маркьеллон сердито потер ладонью ушибленное темя.
- Знаю, - усмехнулся Каспар – без княжества князь, без денег богач.
- Вот именно – К-Н-Я-З-Ь! А она - нищая сирота, дочь какого-нибудь разорившегося купчишки или хуже того – пейзана, еще неизвестно, законная ли. Да ей и наследства никакого не положено. Добро бы сама была хороша собой…
- Не сметь!... Прошу вас, Бога ради! Не говорите о ней ничего плохого…. Прошу!
- Ну ладно, не буду говорить. Мальчишка ты! Молокосос! Енот-потаскунс! Майн Готт, с кем я связался! Думал, что ты мужчина, достойный сын своего отца, чья кровь, слышишь! Кровь твоего отца еще не смыта кровью его убийцы. Я думал, что ты сможешь отомстить за его смерть, за поруганную честь своей родины. Помнишь, как говорил твой отец – «Страшные времена, когда служить империи не значит служить ее императору!». Rotznase!!! - Сопляк!!! Увидел первую юбку и раскис. Nichtigkeit – Ничтожество ты, а не F;rst (князь)! Бабенфюрст-швайнекнейзе! Weibisch geworden Pavian ты, а не дворянин! Ignorantem pozbawione zrozumienia striketh!
Как всегда в крайнем возбуждении, граф сбивался на смесь немецкого и польского..
Каспар молча отвернулся. Лицо его горело от ярости и стыда, ибо он полагал, что слова графа справедливы. Да и честь его велит «my;le; o zem;cie, a nie o weselu» (мыслить о месте, а не о свадьбе).
- Вы правы, дядя Марко, но я люблю ее.
- Так и люби себе, кто тебе запретит, o ma;;e;stwie i ;e nie (о женитьбе же нет)!
- Вы правы, месть б’ришон (вначале). Но когда я выполню сыновий долг, я женюсь на ней. И тогда она станет княгиней манул.
- Dobra, dobra! Spos;b mia;oby to by;. I to b;dzie. ;e B;g da. (Ладно, ладно! Путь будет, что будет. А будет то. что Бог даст.)
- О чем спорите, господа, - послышался вдруг негромкий женский голос, был он грудной, низкий, удивительно насыщенный, таким бы в опере петь.
Каспар повернул голову и увидел молодую, еще совсем юную девушку, скорее девочку, в короткой юбчонке. Непослушные темно-каштановые волосы выбивались из-под алой косынке, сверкали черными бриллиантами зрачков карие глаза. Она стояла, опершись о косяк двери, держа в руках желтую папку. Видимо, секретарша, несшая документы на подпись графу.
- Изволь знакомиться: Янина, дочь Илан-паши, одного из оставшегося в живых соратника твоего отца по экспедиции. Возможно, она единственный свидетель того, что была, хотя и была еще ma;a dziewczynka.
Каспар взял ее руку для поцелуя, но Янина не дала поднести губы, и ответила удивительно сильным для такой хрупкой девочки рукопожатием.
- Очень рад знакомству, сударыня. Bardzo ;adne.
- Не сударыня, а если угодно синьоритта или панна . Я – ДОЧЬ ИЛАН-ПАШИ! – произнесла она твердо.
Каспар отвел глаза в сторону – он не мог выдержать пристального взгляда ее очей. Пробормотал что-то жалкое о погоде, о новых модах сезона, но Янина прервала его.
Князь, я рада знакомству с вами, но прибыла я сюда по делу, и потому будем говорить о деле. И вам и мне ненавистен один и тот же человек, вы знаете, о ком идет речь. Этот человек велел казнить вашего отца, когда в нем отпадет надобность.
- У вас этому есть доказательства?
- Да, свидетельство того, кто должен был сделать это. Моего отца. Но он не убивал Луиса Манула. Он предал своего хозяина. К сожалению, заказчик подстраховался. Убийца был не один. Зачинщик же всего, коварный змей, лукавый друг – Ксаверий, именующий себя епископом Радожецким. Доказательства в этой папке!
Янина не могла сдержать слез.
Каспар сел, просматривая содержимое бумаг – протоколы допросов и записи прослушек, размышляя, что из этого подлинно, а что – махровая «деза»… Просмотрев бегло бумаги, он пожал плечами.
- Смотри, патетически воскликнул Маркьеллон, указуя на упавшую на койку плачущую Янину, 0, смотри, неверный, на слезы жертвы твоего врага, смотри, и не делай ничего, чтобы осушить эти слезы!
- Адон-Гибор, - прибавил он по-марски, - стоит ли весь мир слезы ребенка! Да за улыбку этой дквочки я сорвал бы не одну, а двадцать змеиных голов, и принес бы ей на блюде. За одну улыбку этой девочки…
- Хорошо, я убью епископа Радожецкого! – разгорячившись, воскликнул Каспар,- Не плачь, Янина, будь моей сестрой. Клянусь, что буду мстить Радожецкому и другим твоим врагам, твоим и моим, пока живу на этом свете!
Янина выпрямилась. Глаза ее сверкнули лютым огнем. От этого взгляда у Каспара мороз пробежал по коже.
- Кровью клянись! – она вынула из-за пазухи небольшой кинжал в изящных серебряных ножнах, и протянула лезвие ему.
Каспар, словно загипнотизированный, провел лезвием по ладони. Кинжал был настолько острым, что он не почувствовал боли, только теплая кровь наполнила ладонь.
Янина тоже провела кинжалом по своей руке.
- Брат мой по крови! – воскликнула она.
- Клянусь, что пока я жив, буду защищать твою жизнь и честь, сестра моя. Месть моя будет жестокой и страшной, и я не оставлю тебя.
- Брат мой по крови, клянусь, что буду верным другом и сестрой твоей, что буду мстить твоим и моим врагам, что никогда никто и ничто не может посеять между нами раздор и вражду, пока живы мы. Если кто-нибудь из нас нарушит эту клятву, да коснется его крылом Мел’ах-hа-Мавет (ангел смерти), и не будет ему покоя не в этом мире, не в грядущем, и да обрушится дом на отступника. Мы – родные с тобой отныне. Мы одной крови – ты и я. Амен.
- Аминь! – произнес Маркьеллон Бьелонг.
***
- Просто смерть будет слишком легким наказанием Радожецкому за его злодеяния, - голос Янины был тверд.
- А что же делать?
- Надо убить его дух. Надо сломить его волю Пусть признает свое ничтожество. Пусть погибнет как политический деятель. Это будет сильнее, чем смерть великомученика. Если бы Понтий Пилат не приговорил Йешу-наби к смерти на кресте, а просто избитого, оплеванного, униженного, как голого слизняка, выгнал его на улицу на позор и осмеяния, его ученики не смогли бы продолжить его дел. Алла-hу-Акбар!
Пусть сначала откажется от своих планов создания сверхимперии, пусть падет рыдая на колени – зубы ее сверкнули, словно кошачьи клыки. Для этого надо вернуть к власти законного государя, томящегося в тюрьме Эль-Куту. Или хотя бы… хотя бы одного из его сыновей.
- Нужно устроить побег?
- Это само собой, но прежде нужно так направить общественное мнение, чтобы народ хотел, нет, жаждал восстановления законного монарха. План побега давно готов, но мы еще не готовы. Надо собрать наши силы в кулак, как ветви в связке. Fascismo – связка, пучок, соединение, так говорят наши «братья по разуму» – итальянцы.
- Но ведь, это же гражданская война! Снова кровь, слезы…
- Да, кровь! Что ж в этом странного. Пусть будет море крови и потоки слез. «Даже если погибнет мир, правосудие должно совершиться». Что, слабо, брат, а ведь минуту назад ты дал клятву.
Глаза ее закатились, и голос, бархатный вначале, зазвучал как сталь, трущаяся о сталь:
- Смотри!... Ты видишь… Каган възжает в столицу… «Барух hа-ба б’шем Адонай!» - приветствует его народ. На белом коне, как Наби, въезжает он в город. За ним под зеленым знаменем пророка, как бог войны Сульде, мой отец. Боже! О, Алла и святые пророки! – Янина захлебнулась истерическими рыданиями, лицо ее перекосилось. Она замолкла, накинув алую косынку на лицо…
И вдруг вскочила в фанатическом экстазе.
- Смотри! Несут головы и правые руки врагов! Лес копий! И на каждом – отрубленная голова! Мертвые глазницы… Кровь на слипшихся волосах… Кричат вороны, аплодируя крыльями…
Дальше ее бормотание стало совсем неразборчивым.
«Дурдом на водах», - подумал Каспар, - «Видно. Сестричка, первое, что надо сделать для тебя – показать хорошему психиатру. Правду сказано – «не клянись поспешно. Ну, да «утро вечера мудренее».
Янина явно переиграла, и Каспар вместо того, чтобы еще больше попасть под ее влияние, протрезвел, но виду не подал.
Янина меж тем продолжила своим нормальным голосом:
- Помни, Каспар, на тебя вся моя надежда. Жди сигнала. Готовь друзей, вербуй помощников. ЖДИ сигнала. Можешь МНЕ ВЕРИТЬ.
- Дядя Марко, как странно она говорит, – продолжал валять Ваньку протрезвевший Каспар, - Ведь это же война!
- Война, мой друг, очищает расу. Слабые должны исчезнуть. Я думаю, это к лучшему. Как говорил один человек – «ведь вместе с порядочными людьми погибнет и немало негодяев»…
*** *** *** *** *** ***
. Ялик с Каспаром отчалил. Маркьеллон Бьелонг спустился в каюту. Янина, обессилевшая, сидела на койке, прислонившись к переборке. Глаза ее были еще мутными.
- Не переиграла ли я? – спросила она.
- Нисколько. Молодец девочка. Ты сегодня хорошо сыграла свою роль.
Жизнь – маскарад.
И я лгу,
Говоря тебе правду.
*** *** *** *** *** ***
А В ЭТО ВРЕМЯ Генриетта НАПИСАЛА В СВОЕМ ДНЕВНИКЕ:
А я еще не ангел.
Я все еще не ангел, мой милый.
Все еще не совершенна.
Все еще почти самая красивая и почти самая умная.
Как бы ты не пытался раскрасить меня павлином я все еще ворон.
Одинокий и трогательный ворон на тонкой ветке.
Тот, что по утрам кричит: Кай... Кай! Кай?
Удивленно и вопросительно.
Тот, который качается на зимнем ветру взъерошеной черной каплей.
Я капля туши на белом листе.
Я твой несовершенный штрих.
Одно тешит - черное на белом всегда заметно.
Особенно, если умеет кричать.
Мое несовершенство так эфемерно...
Я не в состоянии преодолеть эти пять миллиметров воздуха между нами.
Я не в состоянии сделать один простой жест - дотронуться до твоих губ.
Я не умею преодолеть несколько секунд нашей жизни.
Мое несовершенство так очевидно.
Оно звучит так же громко и одиноко как крик ворона.
Кай... Кай? Кай!1
… и закрыла тетрадь.
------------------------------
1 Автор - Крона Йо