А между тем время шло, и где-то впереди замаячило первое сентября... Острым стал вопрос о спецшколе. Васе даже нравилась приставка "спец", а вот мама, кажется, была не рада.
"Васенька, ну, ты же умный мальчик! Ты ведь отлично умеешь говорить! А помнишь, как ты песни пел, а? Давай вместе - раз, два, три!"
И мама затягивала его любимое "Наверх вы, товарищи!..."
Васе было очень жалко маму. Очень. И любимую дедову песню он с радостью бы подхватил. Но мальчик точно знал, что если скажет хоть слово, голова его взорвётся - буквы такие громкие, такие острые! Удивительно, но звуки извне, его не тревожили, и даже собственный смех был не страшен. Но слова, идущие изнутри... Можно было, конечно, тянуть потихоньку "а-а..." да "о-о...", но вот что-то твёрдое, жёсткое - нет, никогда!
Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
Вася давно привык вставать пораньше. Ему нравилось завтракать с мамой, ополаскивать пустые чашки, ставить тарелки в посудомойку. Пустячное дело, но мама всё равно хвалила, и это было приятно. Раньше, ещё до всего, мама завтракала вместе с папой, а теперь вот Вася его заменил, и чувствовал своим детским сердцем - так надо.
В то утро - раннее-раннее - его разбудили голоса. Много голосов. Они волновались, что-то кричали, и мальчик было испугался, но тут среди шума расслышал и мамин голос - уверенный и спокойный, - и пугаться не стал. Он сунул ноги в тапочки и поспешно выбежал из детской. Дверь в квартиру была распахнута. На лестничной площадке противно пахло, и толпились соседи - сонные, в пижамах, халатах. Двое что-то кричали в телефоны, тётя Тома, напротив, молчала, для верности зажав рот ладонью. Трое - среди них Васина мама - сидели на корочках, склонившись над чем-то большим, длинным, тряпичным. Вася ловко проскользнул между халатов и пижам к маме и подёргал её за плечо. Та лишь коротко обернулась, мельком глянула на сына:
" Не мешай! Иди к себе!"
И она опять склонилась над - как Вася теперь разглядел - Юлькиной мамой, и стала её... целовать. Катюша лежала на спине, голубея безвольным лицом, и на мамины поцелуи никак не реагировала. Вася попятился и угодил аккурат в объятия тёти Томы.
"Пошли, пошли отсюда, нечего тут смотреть!" - тётя Тома потянула его в квартиру. "Вот несчастье-то! Помрёт, ей-Богу, помрёт!" Вася вытаращил на неё глаза: "А?"
"Потравилась, бедняжка. Дымищу-то было! Еле зашли! Непутёвая, ох, непутёвая!" - тётя Тома всплеснула руками.
Тут Вася окончательно проснулся и понял, что мама тётю Катю вовсе не целовала, а делала искусственное дыхание - они в детском саду проходили, даже на куклах тренировались - ужас, до чего противно.
"А Юлька?!" хотел крикнуть Вася и на секунду замер с открытым ртом.
"Куда ты, а ну стой!"
Но мальчик уже снова был на лестничной площадке.
Мама больше не склонялась над тётей Катей, просто сидела рядом, прямо на полу, и махала над Катюшеным лицом газетой.
"Воздуха, воздуха дайте!"
"Да всё уж пооткрывали!" - пробасил Пётр Иваныч, бывший танкист. Лысый, коренастый, с протезом ниже колена на месте правой ноги - отличный был дядька, Васе нравился.
"А девочка? Нашли?"
Вася замер в ожидании ответа. Пётр Иваныч отрицательно покачал головой:
" Всё обрыли... Убежала, может."
Не может, подумал Вася, не может. Юлька бы к нам побежала, ко мне, мы ведь друзья. И мальчишка скользнул в знакомую дверь.
Несмотря на распахнутые окна, в квартире стоял отвратительный запах. Было дымно. Вася закашлялся, задрал рубашку и прижал к носу. Он знал эту квартиру, как свою, и идти по ней, даже с едва приоткрытыми глазами, было нетрудно. Минуты хватило, чтобы убедиться, что дядя Петя был прав: ни под кроватями, ни под столом, накрытым старой бархатной скатертью до пола, ни в шкафу девочки не было. От гадкого воздуха ныла голова и слезились глаза. Вася подошёл к окну, торопливо подышал, проморгался. На улице заголосила, приближаясь, скорая помощь.
"Надо позвать Юльку, крикнуть!" подумал мальчик. "Молчи, сиди тихо," - услышал он в своей голове папин голос. Вася уже знал, где искать.
В тёмном закутке под кухонной раковиной, среди бутылок неизвестного предназначения и каких-то тряпок, втиснувшись в уголок за мусорным ведром, сидела Юлька. Её глаза были закрыты, казалось, она не дышала. Вася потряс её за плечо. Юлькина рука бессильно упала, сама она начала заваливаться набок. По кафельному полю звонко покатилась пустая стеклянная банка. Вася потянул девочку на себя. Вытащить, непременно вытащить! Неподвижная Юлька была очень тяжёлой. Не обращая внимания ни на мусор, вывалившийся из ведра, ни на падающие бутылки, Вася тянул и тянул - сначала за ночную рубашку, потом за руки, потом и вовсе схватил Юльку в охапку. "Не смогу!" От отчаяния Вася заплакал. "Ну и пусть! пусть лопнет эта дурацкая голова!" Он набрал побольше воздуха... и тут же закашлялся. Ещё раз. Вдох... Изо всех сил он закричал первое, что пришло в голову:
"Ма-а-ма!"
Голова осталась цела, хоть и болела ужасно.
На лестничной площадке услышали - сначала звон бутылок и почти сразу...
"А девчонка-то жива!"
Тётя Тома первой рванулась в квартиру, за ней, прихрамывая, поспешил Пётр Иванович. "Чёрт! Как же это, ведь всё обрыли!"
Васина мама медленно поднялась с пола.
"Это не Юлька... Это... Это же Вася, он кричал!"
Из квартиры выбежал дядя Петя с девочкой на руках, за ним Вася.
"Господи, господи, Мариночка, скажи, что она жива!" - бывший танкист трясся, как в лихорадке, протягивая Васиной маме детское тельце в голубой рубашке.
"Где пострадавшая?!" По ступенькам споро поднимались молоденькие парень и девушка.
"Наконец-то! За смертью вас посылать!" - набросилась на них подоспевшая тётя Тома.
"Типун тебе на язык! - ругнулся Пётр Иваныч. - Вы уж, ребятки, постарайтесь!"
Через несколько суматошных минут притихшие соседи разошлись, остались только четверо. Дядя Петя курил на лестнице у окна, переживал. Мама сидела перед Васей на корточках, держала его за руки и уговаривала:
"Васенька, ну, давай! Ещё разок! Не бойся!"
Васе очень хотелось ответить. Да не просто ответить, а сказать что-нибудь такое-этакое грандиозное, чтобы мама сильно-пресильно обрадовалась. Но язык не слушался, двигался вяло и неумело, и только одно слово-то и получалось. И мальчик повторил:
"Мама."
"Мама, мама! Молодец, умничка моя!" - мама смеялась, заглядывала Васе в лицо, как будто что-то там выискивала, а по щекам её катились слёзы.
"Зачем слёзы?" подумал Вася и хотел сказать "не плачь", но звуки выстраиваться в линеечку не желали, и Вася опять произнёс, на этот раз с укоризной: "Мам..."
"Охо-хо..." - вздохнула тётя Тома, "не судьба, видать..." И добавила:
"Девчонку-то, откачают, нет ли... А может и лучше, коли не откачают... бедняжку-то..."
Васина мама выпрямилась.
"Да как вы можете, Тамара Николаевна!"
"Так убогая же, может и лучше, коли помрёт... Мариночка, да ты чего?..."
Мама надвигалась на соседку медленно, неумолимо. Лицо у неё было серое и какое-то каменное, только глаза горели - нехорошо так горели, страшно. Будь Вася постарше, то, наверное, распознал бы и гнев, и ненависть, но сейчас он просто видел, что мама стала ненастоящая, чужая, и от этого делалось жутко.
Вот только что, только что всё было хорошо! Юльку нашли - он нашёл!, и врач обязательно её вылечит - Вася видел, как ей делали укол, и даже не отвернулся, смотрел, хотя иголок и побаивался. И тётю Катю вылечат - мама сказала. И он, он сам тоже - СКАЗАЛ! Да, всего одно слово, но сказал же? Всё было так хорошо, и мама смеялась... А эта тётя Тома... Дура, дура! Вот дура!
Злость закипала в глазах, и Вася не сразу понял, что уже кричит это слово, да не просто кричит, а ещё и лупит кулаками по животу, по мягкой фланели тёть Томиного халата.
"Дура!!!"
"Ого!" - Пётр Иванович загасил сигарету и поспешил на лестничную клетку.
"Вася!" Мама сделала попытку его оттащить, её лицо стало прежним, знакомым, но мальчик этого не видел, перед глазами расплывались голубые розы и Вася лупил по ним изо всех своих детских сил.
"Да что же это... Деточка! Да ты бей, бей! Да дура я, дура старая!" - Тамара Николаевна прижала к себе Васькину голову, и он как-то сразу ослабел и заплакал.
Его обняла мама - родная, знакомая.
"Ну разве так можно? Всё хорошо, всё хорошо..."
"Вы извините, - она оглянулась на соседку, - он просто... Ты ведь так больше не будешь, да Вась?"
"Да," - выдохнул мальчик.
"Ну, вот и молодец," - мамины глаза опять улыбались. "Пошли домой!"
"С Богом!" - почему-то сказала Тамара Николаевна и, уже спускаясь по лестнице, добавила: "А вы заходите, Мариночка, ко мне в гости. И Юльку берите."
Вася с мамой уже стояли на пороге, когда их окликнул мужской голос.
"Эй, парень!"
Вася обернулся. Бывший танкист протягивал ему руку.
"А ты молоток! Уважаю!"
И он осторожно пожал маленькую ладошку, мокрую от вытертых слёз.