И последних сил Ратмир бросился к стене, на которой, в танцующих бликах костра, отражалась тень огромной змеи, медленно качающейся поднятым над землей телом. Тварь готова была впиться в горло обездвиженному Квелиссу. Вроде де бы до стены и было всего ничего, но шаги давались слишком медленно – будто к ногам привязали тяжелые оковы, а тут еще и без того неровный пол стал уходить из-под ног, все вокруг вдруг стало терять очертания. Последнее, что увидел воин – окровавленное лезвие собственного меча, и в туже секунду страшной болью пронзила мысль: он убил побратима и, тем самым, убил самого себя. Сознание померкло, и Ратмир провалился в пустоту.
…Кости и жилы будто сдавило тяжелыми веревками, дыхания не хватало, голова раскалывалась, словно по ней колотили тяжелым молотом. Ратмир с трудом открыл глаза. Первого, кого он увидел – был Стейл, жалобно и едва слышно вывший – даже подвывавший, и большим розовым шершавым языком лизавший лицо Квелисса. Горло у побратима было перевязано какой-то окровавленной тряпкой. Но главное было не в этом, главное – орк едва заметно моргал. «Значит живой» – с облегчением подумал Ратмир. И, кажется, не только подумал, но и охрипшим голосом произнес эти слова вслух, облизывая высохшие губы. Потому что Квелисс повернул голову в сторону побратима и уставился на него с нескрываемым ужасом, смешенным с радостью. Тоже нескрываемой. Так они пялились друг на друга, пожалуй, целую минуту, попеременно протирая глаза и отмахиваясь, словно сбрасывая наваждение. Затем орк, приподнявшись на локте, произнес утвердительно-вопросительно:
– Ты жив.
– Ну да, и выпил бы твоего отвара, если он еще остался, а то у меня такое ощущение, что меня изрубили сотней орочьих топоров.
Квелисс усмехнулся и, прокашлявшись в кулак, ответил также охрипшим голосом:
– Ну, брат, сотней-не сотней, но последнее, что я помню, это занесенный над тобой топор. Не опустил я его на твою голову только потому, что увидел на стене тень медведя-шатуна, который опускал уже свою лапу на твою голову…
Ну а дальше каждый поведал свою историю, разнящуюся в деталях, но одинаковую в сути.
– Так, значит, мы живы – подытожил Ратмир.
На секунду побратимы умолкли, переваривая случившееся с ними, и в тишине, нарушаемой только треском горевших в костре сучьев, вдруг раздался голос. Ратмир и Квелисс, как и в прошлый раз, вздрогнули, но за оружие хвататься не стали.
– Чтобы понять, жив ты или нет, нужно познать смерть.
– Ну и живы мы или нет? – с некоторым даже вызовом спросил Ратмир.
– На этот вопрос каждый из вас должен сам дать себе ответ. Но скажу, что вы прошли испытание и можете следовать дальше.
– В мир мертвых? – не унимался с вопросами Ратмир.
Ответа не последовало. А тень, стоявшая у входа в пещеру, растворилась, подобно утреннему туману.
– И куда мы теперь? – пробормотал Ратмир, уставившись на Стейла, улегшегося у входа в пещеру и положившего голову на лапы.
– Завтра видно будет, – пожал, зевая, плечами Квелисс.
Побратимы, подбросив сучья в костер, также улеглись. Боль, еще несколько минут назад пронзавшая голову Ратмира, постепенно уходила, даже и без орочьего отвара; равно как и проходила усталость. Спать не хотелось. Кажется, то же состояние было и у Квелисса, ворочавшегося с боку на бок.
Ратмир поднялся, накинул плащ на плечи и, разминая ноги, вышел из пещеры. Стояла тишина, рассыпанные по небу звезды и луна серебрили снег. Ветра не было совсем. Привычный к суровым зимам, Ратмир почти не ощущал легкого мороза. Так он стоял, наверное, с полчаса. Вдруг где-то впереди послышался какой-то непонятный воину шум, с каждой минутой нарастающий. Метрах в десяти, прямо перед их пещерой находилось глубокая пропасть. Именно оттуда, из-за самых глухих глубин бездны и раздавался не то стон не то шум. Сзади послышалось негромкое рычание Стейла. Ратмир обернулся. Пес и орк стояли у входа в пещеру. Через минуту все трое подошли к самому краю пропасти. Глубоко внизу горели яркие огни и, словно в калейдоскопе, одна картина сменялась другой. Вот осажденная кем-то крепость, яростный штурм. Через долю секунду – сожженный город, заваленный трупами и вереница пленных, ведомая конными воинами. В следующий миг мужчина и женщина с перекошенными ненавистью лицом кричат друг на друга, а рядом плачущие мальчик и девочка – судя по всему, брат и сестра. Еще мгновение и раздался страшный грохот, ввысь взметнулось пламя, превратившееся в чудовищных размеров гриб. В ту же секунду побратимы и Стейл увидели корчащие от боли фигуры: женщин, стариков, детей. А дальше… А дальше они увидели ненависть и преступления совершаемые во имя Бога и добра, с проклятиями – так знакомыми и Ратмиру и Квелиссу – в адрес чужих. Только в глубинах бездны чужих не только проклинали, но и грозили адом, а если чужих удавалось захватить, то… даже привычные ко многому побратимы не раз закрывали глаза, а храбрый Стейл начинал отчаянно и как-то бессильно рычать.
Сколько времени длилась эта холодящая кровь смена картин – одна страшнее другой, – побратимы не могли сказать. Прекратилось все внезапно. Снова наступила пьянящая тишина. Над ними по-прежнему протиралось покрывало звездного и увенчанного луной неба, а под ногами – серебрился снег.
– Что мы видели, Квелисс? – спросил Ратмир, почему уверенный, что побратим знает ответ.
– Мир мертвых, – последовал ответ.
– Пойдем, Ратмир – произнес орк, – надо выспаться. Завтра рано вставать. Нам надо будет идти дальше, на поиски живых. Уверен, что мы сможем их найти, ведь должен был кто-то еще вырваться из царства ненависти…
6 мая Электричка из Рязани в Чемодановку, 7, 8 мая Никитино. 9 мая экспресс из Рязани в Москву. 18 мая. Москва: метро из Митино до Щелковской.