Мужчина в период турбулентности. Глава 6

Гарри Гмбх
Глава 6 Свобода
Ну вот и свершилось. Вчера я ушёл от рапторов.  Просто чудеса, но мне два раза предлагали остаться и "не пороть херню". Обычно никого не держат. Такая установка.
- На ваше место мы легко найдём других, - вот и вся кадровая политика.               
        Я  сказал о своём решении Оку. Я сделал это специально до окончания сделки, которую мы вели два месяца. С неё мне причитается сорок штук.  Примерно половина того, что я заработал здесь за почти полгода. Выплатят мне их или нет я не знаю. Но не хочу ждать ничьего соизволения.   Чтобы думали потом: выждал  свой кусочек и свалил. Всегда даю людям шанс проявить порядочность.   Не проявят - значит я буду рад, что принял правильное решение, уходя.   Проявят - заберу честно заработанное и уйду.  От них все равно. К чему искушать людей понапрасну?  При любых раскладах я не в проигрыше.  Не знаю почему, но спроси меня о том, какой вариант предпочтительнее, я бы сильно подумал.  Получаю взамен денег какую-то энергию. Видимо, их энергию.  Может быть это сродни мазохизму? Может быть это гордыня?  Может быть пофигизм или готовность принять Волю свыше?  А может быть я вообще вампир, научившийся питаться чужой энергией и не нуждающийся больше в куске хлеба насущного? Нет, поесть я люблю, это точно.   Мой друг Писатель интуитивно чувствует во мне эту черту.   Иронизирует.  К черту черту. 
- Представь себе,-  говорит он своей подруге, очаровательной блондинке, -  нашего друга ,  - он многозначительно поглядывает на меня -  распятом на кресте на сцене. Он любит страдать. Он поп- звезда. Он отдал всего себя людям.  И по ладоням его прибитым к кресту течёт красный кетчуп.      Зрители в восторге.               
    Вот такой у меня  едкоядерный  друг.  Такую вдует дозу сарказма, что хватает на месяц.  Я уже разбавляю его в себе водой и подаю людям как иронию.  Но даже он не понял, почему я не дождался денег.   

- Да ты просто крут, брат.  Ты выше этого.  Ты герой.
- Это ты, рецензент?
- Ja, ja.  Мой диагноз: мания величия в латентной форме. 
- Думаешь?
- Помнишь, что ты написал на обоях в  твоём Старом доме? Ты был еще совсем молодым.
- Помню. Mach wie die Ente – oben ganz ruhig, unten stark rudern.   Делай как утка: сверху спокоен, а внизу гребёшь всеми винтами.
- Да. Только ты ещё и не гребёшь по настоящему.  Раптор тебя задери..      

    У моего друга-писателя второй приступ подагры.  Прошлый был прошлым летом.  И у него и у меня.  Думаю, что эта ужасная болезнь с названием, напоминающим подгорелую фуагру  окончательно сблизила нас.   Как и всякое страдание.  Раньше я встречал это слово в классической литературе применительно ко всякого рода светским лентяям.  Чувствую себя поистине на высоте. Болезнь избранных. Это вам не диабет, доступный каждому. Подагру нужно заслужить интеллектом, высокой культурой, вечной задумчивостью, малоподвижным образом жизни. А не просто тяжелыми размышлениями о ее смысле за кружкой пива.       Вот только совсем не хочется становится объектом внимания этой дамы ещё раз. Слишком острые ощущения.  Хотя, как она призналась  мне в одну  из бессонных ночей, проведённых с ней,  своих избранников она  уже не бросает.               
     Вчера я провёл свою первую сделку в качестве свободного охотника.  Интересно, что она прошла по квартире без ремонта, в которой и жить то страшно.  Зато собственники согласны селить кого хочешь: детей, животных,  Среднюю Азию. Она, эта Азия, и материализовалась в виде киргизского семейства из шести человек.  Пришли, посмотрели, поторговались. Признаюсь, я был на высоте.  Вёл себя совершенно свободно и уверенно. Все же полугодовая академия у рапторов не прошла даром.    Когда дети Манаса начали торговаться, дабы не платить уже и без того располовиненный депозит в первый месяц,  просто сказал:
- Ребята, вы чо? Вшестером денег на квартиру собрать не можете?          
    Настоял на выплате задатка. Толькотак, мой ацтекский друг, стоял рядом, поигрывал отполированной боевой дубиной и сурово сверлил взглядом Алтына и Улукбека.  Те посовещались с главой клана по телефону и вздохнув,  выложили пять штук невозвращаемого задатка. Через день подписали договор.  Да, с таким приятелем не знающим сомнений, пожалуй, не пропадёшь.    Его дружба дорогого стоит. Особенно для меня  Я уже понял, что в ближнем бою могу на него рассчитывать.               
     Вообще я хорошо отношусь к ребятам из Средней Азии. Господи, к кому я только хорошо не отношусь!   Сам прожил  в Узбекистане больше года  когда мне было лет десять.  Ходил в школу, изучал узбекский.  Никогда не испытывал расовых предрассудков. Даже в драках с местными пацанами. Дружбе и гостеприимству, уважению к старшим нам у этих людей учиться и учиться.   Кстати и длинным забористым ругательствам на тюркском наречии я научился там же.  Как-то воспроизвёл одно из них своему турецкому приятелю. Жёсткий мужик, бывший полицейский офицер по борьбе с наркотиками, сам «матершинник и крамольник»,  он ржал минуты три, а потом сказал, мешая русский мат и английскую речь: "This is пи.дец"  Такого забавно-извращенного варианта даже среди  турецкого криминала не слышал.  В общем,  это оружие я оставлю на крайний случай, если дети степей и аулов меня сильно выведут из себя.  Покажу им  мата хари.
       Криминал   в Стамбуле был.    Хотя из России девяностых мы приезжали в этот огромный город как на курорт.  Чувствовали себя в полной безопасности.  Местная полиция туристов всегда поддерживает, народ относится дружелюбно.  Вообще турки дружные ребята и всегда готовы помочь.  Если на улице раздастся взрыв или выстрел, куда побегут европейцы? Правильно. Врассыпную. Куда подальше.  Своих проблем хватает. Турки бегут всем скопом прямо в эпицентр.  Тут же начинают разбираться -  помогать раненым, растаскивать опрокинутые лотки с фруктами и овощами. Или бить возмутителя спокойствия.. Причём дерутся как-то не по мужски. Раздают пощёчины, оплеухи, картинно отводя руки в сторону для замаха.  Одна показуха, помноженная на средиземноморский темперамент.  Не, не бойцы. 
Короче, жили мы месяцами среди шумного людского базара. За несколько недель так привыкаешь к  суете, что когда возвращаешься в родной провинциальный почтиполумиллионник кажется, что попадаешь в огромный аквариум: люди двигаются медленно, как бы преодолевая сопротивление воды, лениво разевают рты, смотрят сонно. Им ничего от тебя не нужно.   Никто к тебе не подкатывает со своей харизмой и горячим желанием что-то втюхать. Понятно, в Лалели эти полмиллиона снуют на пятачке в два квадратных километра. У нас они размазаны на площади в десять раз больше.               
 После двух-трёх недель отсутствия,  с первых же минут чувствуешь, как изменился город.  Что-то неуловимое, как в рассказе Рея Брэдбери "И грянул гром" о раздавленной бабочке, повлиявшей  на весь мировой расклад миллион лет спустя.  Вроде бы все то же самое, но что-то не так.  Позже понял. Афиши, рекламные щиты, вывески. Они самая динамичная, изменчивая часть нашей зрительной памяти.  Представьте,  Вы  выходите на улицу  и нигде ни одного знакомого названия: ни "Единой России", ни Тампакса, ни Сбербанка. Ни Стаса Михайлова, в конце концов...   Другие  лица, другие имена. Все социальные ориентиры смыло. С ума сойти.  Мне кажется, что когда с возрастом большая часть этого визуального ряда становится тебе малопонятной  или незнакомой - это и есть сигнал: Старость пришла. Ты выпал. Время уходить. Все кумиры уже там. И этот мир стал чужим для тебя.
        В Стамбуле постоянно доставали пацаны - чистильщики обуви. Особо изворотливые просто не спрашивая моментально выдавливают тебе крем на ботинок, ты вопишь:      
     - Dur *! Убирай свое дерьмо, сын греха! - а он уже вовсю натирает твои шузы какой-нибудь дрянью и потом начинает клянчить деньги. От одного такого прохвоста пришлось спасаться в отель, по первости. Не уточнил, сколько стоит услуга, и десятилетний пацан стал требовать с меня десять долларов.  По доллару хитрости на каждый год возраста. Просто шёл и вопил как резаный, хотя я давал ему пять баксов. Этот пройдоха отпихивал их и требовал десять! Нет, каково? Это при таксе в один доллар!  Психолог.  Хорошо охранник в отеле выручил, отогнал. Кстати, у нас ранее тоже существовал сходный сервис. Приезжаешь на базар, ставишь у обочины машину, слегка тронутую грязью. Приходишь через час – рядом стоит счастливый парнишка с ведром и тряпкой и растирает эту грязь по крыльям и капоту. И тоже просит денег. Мы явно более продвинутая нация.               
     По настоящему с криминалом столкнулись один раз: решили с коллегой продать на базаре фотоаппарат «Зенит».  Подошёл пацанчик лет  четырнадцать,  посмотрел, сказал, что ок, его брату такой как раз и нужен. Нужно доехать до кафе, недалеко.  За фотоаппарат мы хотели получить сто долларов. Сели в такси, ехали минут десять. Вышли недалёко от Истикляль чаддези. Старые дома, узкие улочки, где-то недалеко маячит Галата-тауэр, с которой по преданию спрыгнул местный Икар.  Переглядываемся,  начали одолевать сомнения, но жажда наживы гонит вперёд.  Заходим в какое-то заведение типа ресторана.  Пусто. Пара  мужиков сидит за дальним столиком.  Пацанчик заводит нас  на второй этаж, садимся за стол. Глаза отводит, что то мямлит.  Мы уже начинаем соображать, что дело нечисто. Двое мужиков, темнолицые, чернявые даже по местным меркам. Встали,  вышли в какую-то дверь. Один мимо нас прошёл, посмотрел. 
- Так, - говорю пацану, - И где  твой брат? 
И тут пацан не выдержал.  Губы затряслись, побледнел, всхлипнул, закрыл лицо руками и упал им на стол как страус головой в песок. Нервы не выдержали. Или не хотел смотреть, что с нами сейчас сделают.               
-  Андрюха,  уходим!  - даю команду. Бежать в этой ситуации нельзя. У охотника просыпается инстинкт.  Нельзя показывать, что ты боишься. Быстро идём через немаленькое, скажем так, помещение. Где-то справа хлопает дверь. Слышны голоса. Только не бежать.  Отходим организованно. Если на выходе кто-то  есть,  прорываемся и вышибаем дверь. Лишь бы со стволом на нас не поперли. Вот и дверь.  Выскакиваем.   Фу, пронесло.   Позже  друзья нам сказали, что сильно повезло. Могли потом найти и в Босфоре, с мешком на голове.  Темнолицые парни - курды. Этот район, рядом с Истикляль, их территория.
  Вообще обстановка в Стамбуле никогда не была спокойной.  Все участки полиции охраняются автоматчиками, госучреждения - военной полицией или жандармами.  Партия Курдистана не дремлет.   То там взорвут, то здесь подстрелят. Даром, что Оджалан, из лидер, сидит пожизненно. Так было всегда.  Почти все эти годы, что я бывал там.   
          Моя мама живет теперь со мной. Вернее, с нами. Своим сыном и двумя внуками.  Она не раздумывала, когда я попросил ее о помощи. А может быть я и не просил? Она и так поняла, что должна быть рядом.  Оставила мужа, девчонок, моих сестёр, не маленькое хозяйство в деревне и переехала в нашу так и не обжитую трёхкомнатную квартиру. Квартира уставлена дачной деревянной мебелью.   Купить лучшего не успели. Маме  под шестьдесят.  Шутит, что стала мамой в четвёртый раз.  Мамой-бабушкой моей дочери.  Девчонка такая маленькая и пугающе хлипкая.  У неё повреждено левое предплечье. И  еще у нее  не совсем осмысленные глаза человечка, не понимающего куда он попал. Но верящего в нас с мамой.  Мы боги-хранители этого ребенка.
 В больнице ей делали восстановительный массаж левой руки. Может быть из за этого наша девочка левша?   Как нам вырастить, поднять ее?  Мама-бабушка  кормит смесями, ведёт дневник, купает, пеленает. Она ветеринарный врач. Когда то она была медсестрой и воспитателем в детском саду. Все у неё спорится, она горда, что справляется и ребёнок растёт и набирает вес. Иногда, когда меня нет, мама-бабушка плачет.  Она говорит мне, что моя жена  приходит к ней во сне. Мама-бабушка-свекровь разговаривает с ней и обещает, что все будет хорошо. Вырастит, вынянчит.      Так и живём в этом мистическом  царстве. Шорохов в соседней комнате, голосов из того мира, детского плача и улыбок из этого.   Я ничему не удивляюсь. Во все верю.  Но ко мне не приходят по ночам. Она не хочет меня тревожить.          
   Прохожу повторный курс молодого отца. Заново учусь  пеленать, держать ребёнка  на руках как надо, поддерживая голову. После еды кладу животом на плечо, чтобы срыгивала и не мучили газы.  Веду дневник. Это очень важно. Понимаешь преходящность каждого момента. За месяц-другой в жизни малышки происходит столько событий. Кажется, что никогда не забудешь первого зуба и первого шага и первой улыбки.. Да, конечно улыбки. И крохотных кукольных пальчиков. А уж как пятки хороши!    А вы ведёте дневник своего ребёнка?  Записываете его первые слова, болячки? Я записываю.  Я делал так раньше, с первым ребёнком. Мы делали так раньше вместе.  И я делаю так же сейчас. Один. Без нее.
Сын ходит в школу, в первый класс. Я не привёл его на похороны. Не смог. До сих пор не знаю, правильно ли поступил. Иногда думаю, что неправильно.  Хотел, чтобы мама осталась в его памяти живой и радостной.               
Иногда я не могу контролировать свои мысли.  Хочется ударить, убить веселых людей, попадающих на глаза.  Гоню их прочь.  Ведь я считаю себя добрым и сострадательным.  Но они возвращаются. Взять топор.. И ударить ... Вам, батюшка,  Родион Романович, напарник не нужен? Прошу любить и жаловать. Готов-с.   Но у того то хоть цель была…               
     Мысли чёрные, засасывающие своей бессмысленностью. Пугающие своей навязчивостью.  Как справится с ними?   Продолжаю сидеть в воронке от снаряда, убившего ее. Не могу выкарабкаться. Почему я? Почему в нас? Почему? Ничего не могу с собой поделать. Помогите. Помогите мне.
 
• * Стой, стоп – турецк.